Текст книги "Нежное создание 2 (СИ)"

Автор книги: Жанна Штиль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 29 страниц)

Глава 32

Тётушка Филиппина начала действовать без промедления. На голову ниже упокоившейся госпожи Маргрит, похожая на пивной бочонок, она успевала повсюду. Несмотря на свои обширные формы, неуклюжей не выглядела.

Не менее сотни раз она сходила на кухню, чтобы узнать, как идёт подготовка к поминальному обеду, заглянула во все кастрюли и отведала все блюда.

Всякий раз проходя мимо племянницы, не забывала прилюдно обнять её, заглянуть в глаза, вытереть на лице той несуществующую слезу, напомнить, что всё в нашей земной жизни изменчиво и преходяще.

Не забывала обойти по кругу всех скорбящих, справиться о самочувствии, спросить, не надобно ли кому чего.

Натолкнувшись в коридоре на Лину с клеткой, в которой сидел нахохлившийся Жакуй, тут же распорядилась:

– Унеси его назад в покой, чтобы я его тут больше не видела.

– Позвольте немного постоять с ним на крыльце, – с мольбой в голосе попросила Лина. – Уж больно погода хорошая. Мы тихонько.

Тётушка Филиппина с сомнением посмотрела на попугая:

– Тихонько он не умеет. Надлежит как можно быстрее избавиться от сей бесполезной птицы.

– Госпожа Маргрит любили его. Он хороший, – сникла прислуга.

– Не стой на проходе, мешаешь. Иди, – тётушка Филиппина подтолкнула Лину к лестнице. – И немедля возвращайся в кухню. Рук не хватает, а ты с птицей возишься. Под ноги смотри, а то сверзишься, как… – она не договорила, перекрестилась и прошептала: – В моём доме лестницы не такие крутые. Или такие же?

Жакуй встрепенулся, вытянул шею и наклонил голову.

– Ну-ка юбку подними, красотка, ножки мне покажи, – проговорил скрипучим, тягучим голосом. – Ишь, какая сладенькая, – рассмеялся старческим смехом.

– Тьфу, антихрист! – отшатнулась от него женщина. – Господь всевидящий, как есть антихрист. Неси его с глаз моих долой.

Ворчала, глядя вслед служанке:

– Для чего Господь сотворил говорящую птицу, не пойму.

Отношения с жако у неё не сложились. В первую же их встречу Жакуй сходу обозвал тётушку Филиппину гаргульей и облаял.

– Прочь, антихрист, – замахала на него женщина. Закрестилась, пугливо озираясь и отступая. – Птица говорящая в доме не к добру. Ещё и лает. Как есть не к добру.

Словно тень тётушка ходила между скорбящими, прислушивалась к разговорам, останавливалась у той или иной группы, принимала соболезнования, сдержанно промокала слёзы носовым платком.

Её было много, слишком много.

Когда она надолго задержалась в компании госпожи Шрайнемакерс, госпожи Бригитты и ещё нескольких женщин их возраста, сидевших на диванах, Ника мысленно перекрестилась – наконец-то тётушка Филиппина устроит всем передышку.

По взглядам в свою сторону девушка безошибочно определила, что кумушки говорят о ней. Тётушка кивала в такт словам свахи, редко вставляла слово-два, слушала ту с напряжённым вниманием и снова кивала.

Ника заметила, как госпожа Сникерс остановила на ней свой взор, затем достала из ридикюля карандаш и записную книжицу, сделала в ней пометку и вернулась глазами к поминальному столу, сервированному против правил, но от этого не ставшим менее привлекательным.

Девушка ждала приезда господина Геррита ван Ромпея. Не знала почему, но хотела видеть именно его. Его соболезнования не показались бы ей лицемерными или неискренними, она бы приняла их с лёгким сердцем. Но, судя по всему, господин губернатор забыл сообщить ему о смерти госпожи Маргрит, а написать мужчине Ника не додумалась.

Алан Матфейсен и его мать тоже пришли. После похорон женщина не вернулась к поминальному столу, а вот Алан не отходил от Ники до тех пор, пока в кофейне не появилась Виллемина с отцом. За красавицей шла то ли компаньонка, то ли служанка – та самая угрюмая женщина, сопровождавшая её на поминках Якубуса.

Ника смотрела на капитана ночного дозора и думала, что Алан в качестве жениха для любой невесты неплох, но что он принесёт в новую семью? Долгов, может быть, не будет, но и вклад станет минимальным. Продвижения по службе ему ждать долго. И то при условии, что Ван дер Меер займёт место своего начальника и одобрит вместо себя кандидатуру Матфейсена, к которому он явно не благоволил. А вот Кэптен жених перспективный во всех смыслах.

Подумав о нём, Ника скользнула по его фигуре ничего не выражающим взглядом. На следующий день после смерти госпожи Маргрит у неё с Адрианом состоялся тяжёлый разговор.

Поговорить с ним получилось только вечером, когда гроб с покойницей стоял в гостиной, вереница первых соболезнующих иссякла, а у тела остались тётушка Филиппина и две женщины, нанятые читать молитву.

Именно Ван дер Меер помог Нике решить все организационные вопросы и дал на похороны недостающую денежную сумму. Видя её отстранённое состояние, не пытался отвлечь, разговорить, в её личное пространство не вторгался. По его поведению девушка видела, что их разговор обязательно состоится, только нужно дождаться, когда они останутся наедине.

После их поцелуя, встречаясь с ним взглядом, она не чувствовала себя неловко, не смущалась, не краснела. Её сердце то билось учащённо, то замирало в предвкушении слов признания. Он не договорил – помешала госпожа Маргрит, но договорит обязательно. Когда? Сегодня.

Ника волновалась. В душу закралась тревога.

Раз за разом девушка прокручивала в памяти его слова: «Руз, с тех пор как я вернулся…»

Одолевали смутные сомнения: что он хотел сказать? Быть может, не то, что она всем сердцем желала услышать?

«Мне очень нравится Руз» – сказал он госпоже Маргрит.

Сказал: всего лишь нравится. «Любить – это другое. Какое?» – путалась Ника.

Сердце замирало от воспоминаний о поцелуе. Но и здесь грызло сомнение: целовала его она, а он… поддался искушению?

Ника терпеливо ждала вечера. Мучилась сомнениями и ждала.

За хлопотами день неуклонно близился к концу. Она отпустила прислугу и вышла проводить Ван дер Меера до калитки. Не сговариваясь, они сели на скамью и долго молчали.

Девушка смотрела в быстро темнеющее небо, на узкий серп бледной луны и робко зажигавшиеся первые звёзды, тонувшие в розовой бледности севшего солнца.

Дуновение лёгкого ветерка остудило горячую голову. После побоев госпожи Маргрит голова стала пудовой, болела, как и плечи, и предплечья. Тяжёлая рука была у госпожи Маргрит. Была.

Ника молчала, не знала, нужно ли начать разговор первой или не стоит спешить и дать возможность высказаться мужчине.

Боялась.

Боялась того, что может услышать.

**

Кэптен достал глиняную трубку. По наблюдениям Ники в последние дни курил он много.

Она положила руку на его предплечье, останавливая.

– Адриан, – невольно сорвалось с губ его имя.

– Погоди, – сказал он требовательно.

Трубка хрустнула в его пальцах. Он отбросил обломки, перехватил руки Ники, прижал к своей груди. Молча кружил по её лицу потемневшими глазами, на дне зрачков которых плавилось чернёное серебро.

Девушка сжалась под его пристальным взглядом, нервно облизала губы. Слабо дёрнула руками, но мужчина не отпустил, крепче сжал свои пальцы на её запястьях.

Она больше не вырывалась. Опустившиеся сумерки не мешали видеть его сосредоточенное лицо с поперечной складкой между бровями.

Слышалось лихорадочное, участившееся дыхание – её и его.

Молчание затянулось, стало невыносимым.

– Руз, – Ван дер Меер отпустил её руки. – Твоя мать верно сказала. Я не должен даже думать о тебе.

– А ты думаешь? – подпрыгнуло её сердце от радости.

– Думаю, – Кэптен обхватил лицо девушки ладонями, сжал. – Думаю постоянно. Не должен, но думаю. Не должен был целовать, но целовал. Это сильнее меня. Но… Руз, я не могу обречь тебя на бесконечное ожидание. Мы никогда не будем вместе.

– Бесконечное ожидание? – не понимала она. – Тебя с Анникой разведут, не могут не развести. Я подожду.

– Мне казалось, что ты знаешь, – он наклонил голову, всматриваясь в её лицо. – Церковь даст дозволение на моё разлучение с… женой, но развод с позволением повторного брака не одобрит.

– Мы обратимся в высший церковный суд. Так же можно? – смотрела в его сощуренные глаза, в которых плескалась боль.

– Ожидание решения может затянуться на годы. Ты станешь ждать три, пять, десять лет? – невесомо коснулся сухими губами её губ.

– Десять? – онемевшими губами прошептала Ника.

Ждать столько долго она не хотела. Закрыла глаза в ожидании его поцелуя.

Адриан коснулся губами её лба, убрал ладони.

Девушка открыла глаза, заговорила вдохновенно, торопливо:

– Давай уедем отсюда далеко-далеко, туда, где нас никто не знает, откроем там кофейню, начнём всё сначала, или займёмся чем-нибудь ещё. Я продам этот дом, склад, ты продашь свой дом.

– Жить во грехе? – Ван дер Меер с пристальным вниманием смотрел на компаньонку.

– Ты не представляешь, сколько пар так и живут, – не унималась Ника, сжав ладонь на его предплечье. – Анника тоже живёт во грехе и ничего, скоро родит. Не похоже, чтобы её мучили муки совести. Почему они должны мучить нас?

– Нельзя, Руз. Нельзя. Я не могу так поступить с тобой.

Он вернул её руку на её колено. Встал.

– Я пойду, – обронил сухо. Коснулся ладонью полукафтана на груди в поисках трубки. Опустил руку. – Завтра приду к обеду.

Огорчённым, разочарованным взглядом Ника блуждала по его лицу. Мысленно молила: «Не уходи».

– Ты сказал моей матери, что я тебе нравлюсь и, если бы не твоё положение… – сделала судорожный вдох, не решаясь продолжить. Упрямо качнула головой, поправляя траурный шарф, отбросила сомнения. – Что ты собирался сказать?

– Если бы не моё положение, я испросил бы у госпожи Маргрит дозволение ухаживать за тобой. Руз, ты всё понимаешь, ты умница. Отступись.

Он провёл рукой по краю скамьи в поисках трости. Вспомнив, что пришёл без неё, тяжело встал и, сильно припадая на больную ногу, пошёл к выходу.

– А ты? Ты уже отступился? – крикнула в его удалявшуюся спину.

Он не обернулся, не ответил. Скрипнула калитка, захлопнулась с громким стуком.

«Отступился», – прошептала девушка потерянно. Ушёл и унёс надежду на счастье.

Желание догнать Кэптена, остановить, вернуть, найти нужные слова, убедить не отступаться было настолько сильным, что Ника рывком поднялась. Сделав поспешный шаг в сторону калитки, остановилась в нерешительности, села назад.

«Сидеть!» – осадила себя. Ты не клещ, прицепившийся к Ван дер Мееру. Пусть уходит. Это его выбор.

Обречённо выдохнула и вдруг поняла, что Адриан её не любит. Всё настолько очевидно! Проще простого! Любящий мужчина согласился бы сбежать с любимой. Их бы ждал не рай в шалаше без гроша в кармане, а безбедный, обустроенный быт. Вместе они бы горы свернули.

Осознав горькую истину, Ника поморщилась и всхлипнула:

– Не любит.

Ждала она совершенно другого – возвышенного, неземного, обнадёживающего, а получила очередной жизненный урок. Ошиблась. Заблудилась в собственных мечтах.

Падать с небес на землю было больно.

Слёзы – жгучие, безутешные – потекли сами. Они текли и текли, впитывались в чёрное кружево шарфа, ели глаза, выжигали душу.

Почему неожиданная смерть госпожи Маргрит не принесла столько боли, сколько доставил ей своим отказом малознакомый мужчина? Почему?

Ника оплакивала не только смерть мамы Руз. Оплакивала свою странную жизнь, нечаянную любовь, своё прошлое и настоящее.

Проводив взглядом Алана, она осмотрела зал кофейни. Поймав на себе задумчивый взор господина Волленвебера, приподняла брови в немом вопросе:

– Всё хорошо?

Получив в ответ вежливый одобрительный кивок, повернула в кухню.

Она боялась господина старшего бальи. Боялась, что Хенни не выдержит и признается ему в своём надуманном преступлении, потянет за собой хозяйку. Бояться было чего. Две смерти подряд в одной семье – серьёзный повод задуматься.

«Не две – три», – поправила себя Ника. Руз умерла первой, затем Якубус, теперь госпожа Маргрит. За короткий срок ушли из жизни все члены небольшой семьи.

На ум пришла неприятная мысль, от которой девушка замедлила шаг: если что-то случится с ней, Никой, то кому останется дом и кофейня? Кузену Питеру?

«Чёрта с два!» – злорадно усмехнулась девушка. Сразу после похорон госпожи Маргрит она сходит к поверенному и составит завещание. Полученные в наследство дом и склад она может завещать любому. Кому? Знала кому.

Глава 33

Оставаясь в центре внимания, Ника не имела возможности уйти или уединиться на длительное время. Не так давно она поднималась на третий этаж, где провела сорок минут в молчаливом обществе Жакуя, клетку и насест которого перенесла в свою комнату.

– Страдаешь? – спросила нахохлившегося пернатого, рассчитывая поговорить с ним и отвлечься.

Жакуй не ответил. Более того демонстративно повернулся к ней спиной, давая понять, что к диалогу не расположен. Чувствовал он смерть любимой хозяйки или у него было дурное настроение – выпытывать у него девушка не стала. Поправила маленькое зеркальце в его клетке и сказала:

– Ну ладно, как знаешь. Каждый имеет право на уединение.

Села в кресло, положила перед собой открытые часы-луковицу и вытянула ноги. Есть сорок минут, чтобы расслабиться и немного отдохнуть.

Поглядывая на неподвижную птицу, тёрла покрасневшие от недосыпа глаза. Следила за лениво ползущей большой стрелкой часов. Зевала. Надеялась, что за время её отсутствия Виллемина с отцом уйдут, и ей не надо будет общаться с ними, выслушивая избитые слова сочувствия.

Когда она спустилась в кофейню, ангелоподобная дева стояла у одного из поминальных столов в обществе отца, Алана Матфейсена, Ван дер Меера и тётушки Филиппины, промокавшей носовым платком красное потное лицо.

«Не повезло», – поморщилась Ника, собираясь незаметно уйти в кухню. Напоследок мазнула взором по напряжённой фигуре Кэптена, опиравшегося на трость обеими руками.

Ненароком натолкнувшись на прицельный тягучий взгляд Ренье Ван дер Ваала, девушка вздёрнула бровь, покраснела и отвела глаза. Показалось, что мужчина знает о её размолвке с компаньоном.

*Переименовала нашего нувориша. Его прежнее имя Питер постоянно сбивает меня с мысли, подбрасывая образ кузена Питера)

После объяснения Адриан изменился, стал слишком уж вежливым и обходительным, словно всем своим видом просил прощения за тот тяжёлый разговор.

Ника его не избегала, но и лишний раз не подходила, своё общество не навязывала.

«Насильно мил не будешь», – уговаривала себя. Только сердце не слушалось доводов рассудка. Непреодолимо тянуло к Кэптену, кончики пальцев зудели от желания коснуться его, заглянуть в глаза, прижаться к его губам своими губами, сойти с ума от счастья.

Девушка подавила тяжёлый мучительный вздох, торопливо обошла барную стойку и направилась к выходу.

Но не тут-то было!

– Госпожа Руз, – услышала она требовательный голос нувориша.

Сделав вид, что не слышит его, ускорила шаг. Не успела дойти до двери, как мужчина в два шага настиг её и аккуратно взял под локоток, останавливая. Наклонил голову и проникновенно заговорил.

Ника смиренно опустила глаза. Слушала его тихий, обволакивающий голос, твердивший набившие оскомину слова соболезнования, и показушно вздыхала.

Ван дер Ваал приблизился к ней едва ли не вплотную и наклонился ниже. Со стороны могло показаться, что он нашёптывает девушке слова любовного признания.

Она вдохнула аромат его сладко-горького парфюма и отстранилась, освобождая локоть от деликатного захвата – соболезнование выражено, можно разойтись.

– Господин Ван дер Ваал, спасибо, что при…

– Госпожа Руз, мне необходим ваш совет, – мужчина оборвал её на полуслове.

Собираясь попрощаться с нуворишем, Ника проглотила конец слова.

– Что? – в удивлении подняла брови. Она не ослышалась?

Он повернулся лицом к камину и посмотрел сначала на одну картину, затем на другую:

– Смею вам признаться, что по милости написанных вами картин я наконец-то обрёл покинувшее меня вдохновение. Более полугода я не мог нарисовать ничего значимого, но после нашей последней встречи на меня снизошло вдохновение. Я будто пробудился от сна и снова стал получать от работы огромное удовольствие. Мне жизненно необходим ваш совет.

– Совет? Мой? – девушка не верила своим ушам.

– Где я могу показать вам рисунок украшения? – достал из внутреннего кармана полукафтана сложенный вчетверо бледно-розовый лист бумаги.

– Украшения? – вторила как попугай.

Сопротивлялась стремительному натиску мужчины, решившему, что он может на глазах у всех, снова взяв её под локоть, тащить за барную стойку.

– Вот, взгляните, – Ван дер Ваал положил перед ней развёрнутый лист.

Желая поскорее отделаться от навязчивого нувориша, Ника всмотрелась в грамотно выполненные наброски двух брошей. Одна брошь прямоугольная, вторая – круглая. Обе золотые, с симметричным рисунком и россыпью, судя по всему, бриллиантов. Красивые. Вспомнила, что Ренье Ван дер Ваал – глава гильдии ювелиров, а значит, личность творческая и должен тонко чувствовать прекрасное.

– Хочу изготовить брошь. Подарок к свадебному торжеству дочери, – не без гордости пояснил он. – Какую из них выбрать? Вы бы выбрали какую?

– Почему вы спрашиваете меня? – вращала рисунок, меняя угол зрения, представляя, как могут выглядеть броши в готовом виде.

– Именно ваши картины вдохновили меня. Это знак.

– Вы преувеличиваете, – хмыкнула Ника. – А где… – перевернула лист обратной стороной, – изображение изделий во втором и третьем измерениях? Я не вижу окончательной формы брошей, не могу понять, насколько они выпуклые и как глубоко вставлены камни.

– Не столь важно, – отмахнулся Ван дер Ваал. – Мне необходимо услышать ваше мнение. Я не могу выбрать что-то одно.

– Обе броши хороши и будут смотреться великолепно, но… – замолчала, жалея, что вовремя не поставила точку.

– Но?.. – повторил мужчина, вопросительно заглядывая в её глаза.

– Обе броши, если они будут такими, какими вижу их я, не подходят вашей дочери.

Ника отыскала глазами Виллемину. В чёрном одеянии, хрупкая и нежная, она по-прежнему стояла в обществе двух капитанов, тётушки Филиппины и присоединившейся к ним госпожи Шрайнемакерс. В сердце вошла острая игла ревности: мелкая зараза снова собрала вокруг себя лучших парней города.

«Выбери ты уже одного», – болезненно поморщилась Ника.

– Не подходят? Почему? – Ван дер Ваал морщился, копируя мимику собеседницы.

– Они… эмм… тяжёлые что ли. Больше подойдут женщине лет за сорок.

Мужчина молча тщательно всматривался в рисунок.

– Вашей дочери подойдёт что-нибудь лёгкое, ажурное, как кружево. Например…

Ника перевернула лист чистой стороной, достала из ящика стола барной стойки тетрадь, из неё карандаш и набросала эскиз броши – полукруг, ветку неведомого растения с цветками и двумя подвесками с каплеобразными жемчужинами.

– Завершит воздушный образ такое вот колечко, – изобразила цветок с жемчужиной в центре. – Золото и жемчуг. Желательно розовый. У вас есть розовый жемчуг? – подняла глаза на мужчину, который смотрел на неё в упор.

– Есть.

– Заметьте, цветы я взяла из картины. Видите? Справа внизу.

– Слишком сложный рисунок.

– Упростите, вы мастер. Я всего лишь подаю вам идею, причём бесплатно.

Насколько девушка знала, заказчик может представить только набросок изделия, а профессиональные ювелиры сами дорабатывают идею, додумывают конструкцию украшения и берут за это очень приличную сумму.

– Недостаёт серёжек, – глухо произнёс мужчина.

– Они будут лишними. Утяжелят образ… невесты.

Подмывало спросить, кто жених. Впрочем, ясно без вопросов. Ника почувствовала, как к горлу подступил вязкий ком; в носу защипало.

– Госпожа Руз, у меня есть жемчужина неправильной формы. Два года я не могу придумать, для какого изделия она могла бы подойти. Вот такая.

Ван дер Ваал перехватил у Ники карандаш, коснувшись её пальцев. Быстро заглянул в её лицо, будто ожидая какого-то действа и набросал эскиз камня в двух проекциях.

– Здесь неглубокая впадина, – заштриховал участок.

– Подвеска в виде рыбки, – не раздумывая, ответила Ника.

– Рыбка? – растерянно проговорил мужчина. – Какая рыбка?

– Золотая, – улыбнулась девушка, отнимая карандаш у нувориша. – Смотрите…

Повернула лист на девяносто градусов и нарисовала вокруг жемчужины контур золотой рыбки с большим хвостовым плавником.

– Похоже, – проронил Ван дер Ваал. – Но жемчужина больше походит на камень, с какой стороны ни посмотри.

– Хорошо, пусть будет камень, который захватит кракен, – Ника использовала рисунок жемчужины во второй проекции, рисуя гигантского кальмара.

– Почему кракен?

– У него щупальца с присосками. Они хватают всё подряд. Ещё можно поместить на камень, если вы всё же видите камень, ящерицу. Вот такую… юркую… когтистую… вцепившуюся в камешек намертво… не оторвать, – рисовала быстро, уверенно, азартно.

– Сколько вы хотите за обе ваши картины? – вдруг спросил Ван дер Ваал.

Девушка от неожиданности перестала рисовать:

– Что?

– Я желаю купить обе ваши картины.

**

Ника посмотрела на мужчину долгим изучающим взглядом: «Шутит?» Она бы продала. Деньги ей нужны, очень нужны, а подобных картин она нарисует сколько пожелает. Вопрос в цене.

– Сколько вы готовы за них заплатить? – спросила в раздумье.

Ван дер Ваал забрал из её руки карандаш и написал в уголке листа цифру пятьдесят. Пододвинул лист ей:

– Столько.

Девушка вернула себе карандаш, стараясь не коснуться пальцев нувориша. Перед написанной им цифрой добавила единицу.

– Сто пятьдесят? – едко усмехнулся Ван дер Ваал. – Почему так мало?

Ника прищурилась. Пренебрежительный тон мужчины отдался пульсирующей болью в висках. Она приняла вызов – поджала губы и исправила единицу на четвёрку.

Ювелир насмешливо выдохнул:

– За эти деньги в Делфте можно купить небольшой приличный домик у канала.

– Всего-то? – с издёвкой уточнила девушка, копируя его ехидную усмешку, на что он снисходительно хмыкнул. Исправила четвёрку на девятку: – Продешевила малость. Пожалуй, соглашусь на домик побольше и желательно с садиком.

Не размыкая губ, Ван дер Ваал тихо нервно рассмеялся.

– Малость? За две крашеные доски… – не договорил, встретившись с убийственным взглядом собеседницы.

Ника отложила карандаш. Заговорила медленно, тщательно подбирая слова, гася в себе раздражение, сдерживаясь от резких выражений:

– Именно крашеные доски, как вы изволили выразиться и о которых говорите столь презрительно, вытащили вас из творческого застоя и доставили вам ни с чем несравнимое удовольствие. Именно доски подтолкнули вас творить снова, причём, весьма недурственно. За доставленное удовольствие следует платить.

Метнула взгляд в сторону зала. Убедилась, что не привлекла к себе лишнего внимания, за исключением компании кумушек, с нездоровым интересом следивших за ней и её собеседником. Вышла из-за стойки и направилась в коридор. Не глядя на мужчину, на ходу тихим ледяным тоном попрощалась:

– Всего доброго, господин Ван дер Ваал. Спасибо, что пришли выразить моей семье своё искреннее соболезнование.

Не сомневалась, что нувориш по негласному закону оказал семье усопшей материальную помощь и вручил тётушке Филиппине крупную сумму золотом.

Мужчина догнал Нику в полутёмном коридоре. Следуя за ней, виновато заговорил:

– Госпожа Руз, простите мне мою несдержанность. Я ни в коей мере не желал вас обидеть. Ваши картины прекрасны.

– Можете выйти через калитку во дворе, – показала она на нужную дверь.

Ван дер Ваал схватил девушку за руку и рывком развернул к себе:

– Да погодите вы! Куплю я ваши картины, чёрт бы их побрал! Они в самом деле подействовали на меня странным образом, пробудив в душе что-то давно позабытое, – горящим взором блуждал по её губам, скулам, носу, глазам, снова возвращался к губам.

Когда Ника поморщилась от боли в руке и попробовала её выдернуть, он ослабил хватку, но руку не выпустил.

– Ч-чёрт, простите, – проговорил глухо. – Я могу забрать картины уже сегодня?

– Они не продаются, – отчеканила Ника, вздёргивая подбородок и, наконец, вырывая руку. – Буду вам очень признательна, если вы сейчас же поки…

Она не договорила. Далее всё произошло в считанные секунды.

Ван дер Ваал обхватил её лицо ладонями и прижался своими губами к её губам.

Ника задохнулась от нехватки воздуха. В глазах потемнело. В стремлении вырваться, колотила нувориша по плечам, пинала ногами, возмущённо мычала, таращила глаза.

Зажав щёки упрямицы ладонями, словно клещами, не обращая внимания на удары и пинки, не позволяя отстраниться, мужчина жадно целовал её в губы.

Целовал не отрываясь.

Целовал дерзко, напористо, непристойно.

Когда, наконец, насытился и отпустил её, тяжело дыша и всё ещё глядя в лицо девушки лихорадочно блестевшими глазами, та не смогла произнести ни слова. Она облизнула саднящие губы, дотронулась до горящих щёк. Если на них от мужских пальцев останутся синяки…

В пощёчину Ника вложила всю силу Неженки. Удар вышел грубым и хлёстким, оставив на щеке Ван дер Ваала отпечаток ладони.

Девушка глотнула воздуха, отступила и со словами:

– Вам туда, – указала мужчине на выход.

Не ожидала, что нувориш самым наглым образом снова заключит её лицо в ладони и станет целовать.

Непредвиденный ответ мужчины на её рукоприкладство ошеломил Нику. Сердце грозилось выпрыгнуть из груди; тело напряглось; ноги стали ватными.

Она не сопротивлялась – потерпит, поцелуй не будет длиться бесконечно.

Широко открытыми глазами смотрела на закрытые веки ювелира, на его подрагивающие, удивительно длинные, загнутые ресницы, на разгладившуюся складку между бровями, упавшую на лоб длинную прядь волос.

Не встретив сопротивления, дыхание Ван дер Ваала выровнялось, поцелуй стал спокойнее, нежнее, скромнее.

Вторая пощёчина вышла не слабее первой, не менее звонкой и жгучей. Лишь предательски задрожали руки; ладонь запекло.

– Гадство, – прошипела Ника, морщась и тряся рукой. – Тронете меня ещё раз – закричу, – предупредила угрожающе.

Ван дер Ваал глубоко протяжно вздохнул и раздул ноздри; в глазах померк блеск. Не двигался, молчал, будто не знал, что сказать и как поступить дальше.

Не глядя на застывшего изваянием ювелира, прижав пальцы к болезненно покалывающим губам, Ника развернулась на пятках и устремилась в кухню, уверенная, что преследовать её не станут.

Она не ошиблась.