Текст книги "Нежное создание 2 (СИ)"

Автор книги: Жанна Штиль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)

Глава 30

– Хозяйка, мы закончили, – послышался голос Хенни; закрылась дверь в кухню. – Уж и не знаю, что это значит, но доложу вам, что я не досчиталась четырёх ложек, одного блюдца, двух салфеток и пивной кружки, – служанка появилась в зоне видимости со следовавшей за ней Тёклой.

«С кружкой понятно», – Ника посмотрела на Ван дер Меера. Как выяснилось позже, он пообещал подарить кружку подвыпившему дебоширу, не понявшему условия розыгрыша, только бы тот не устроил скандал и не испортил торжество. А вот остальное...

– Салфетки?.. Ложки? – в один голос переспросили Ника и госпожа Маргрит, а Ван дер Меер коротко вздохнул.

Хенни утвердительно кивнула:

– Блюдце от красивой чашки, – сделала движение пальцами, показывая, что речь идёт о чайной паре с прямоугольным блюдцем с оттиском сухих растений. – Саму чашку не взяли. Видно, не смогли незаметно унести, чтоб их… Блюдце красивое, – вздохнула с огорчением.

– Дети? – предположила Ника. – Случайно взяли.

Госпожа Маргрит иронично вскинула брови:

– Все дети приходили с родителями. Я бы заметила, если бы мой ребёнок невзначай прихватил чужую вещь.

Девушка не знала, что ответить. Неожиданная пропажа привела в недоумение. Если воровство станет регулярным, то в короткий срок от посуды останется пшик.

– Следует подумать, что можно сделать, – мама смотрела то на дочь, то на её компаньона. – Вас тоже это касается – думайте.

– Гуго ушёл? – спросила Ника. Думать сейчас о кражах она была не в состоянии.

– Ушёл, госпожа Руз, – Хенни не спускала глаз с монет на столе. – Я отдала ему ведро с отходами, как вы велели.

Ника потянулась за монетами:

– Ладно, отдадим ему гульден завтра.

Поблагодарив хозяйку за вознаграждение, Тёкла вышла, а Хенни не уходила, мялась.

– Что-то ещё? – Ника подняла на неё глаза.

– Я отобрала кое-что из отходов, хорошее совсем. Позвольте Тёкле забрать. Жалко отдавать свиньям или птице. Уж лучше...

– Да, конечно, – не стала слушать её девушка, догадавшись, для кого предназначены отходы.

То ли господа пришли в кофейню голодными, то ли им нравилась приготовленная еда, что польстило Нике, но отходов осталось мало.

Проводив служанку недовольным взором, госпожа Маргрит подтянула за цепочку шатлен и открыла свою записную книжицу.

– Да, вот ещё, – переворачивала исписанные страницы. – Госпожа Волленвебер спросила, у кого ты купила рукомойник. Она желает заиметь два таких же – для себя и дочери. Я пообещала ей уладить этот вопрос. Также поступили заказы на изготовление двух копилок, двух чайных пар с прямоугольными блюдцами, два блюда с перегородками, постоянно забываю, как ты их называешь, – мама протёрла висок, вопросительно глядя на Нику.

– Менажница, – напомнила та.

– Верно, – улыбнулась женщина. – Ещё один светильник, четыре пивных кружки, две мыльницы и шесть подставок под ложку, – с ожиданием смотрела на дочь.

– Ого! И когда прикажете мне исполнять заказы? Ночью? – у Ники не хватило силы, чтобы возмутиться в полной мере. – К тому же мастер Губерт будет занят исполнением другого заказа, и печь будет занята. – Отмахнулась, зевнув в ладошку: – Думаю, с таким режимом работы я никогда ничего не смогу лепить.

Госпожа Маргрит заёрзала на сиденье диванчика:

– Но как же так, дочь? Я уже пообещала, что ты всё изготовишь, – вертела записную книжицу в пальцах. – Нехорошо выйдет.

– А не нужно было обещать, – язвительно поддела её Ника. – Следовало бы сначала спросить меня.

– А если я найду тебе помощницу уже завтра? – мама приподнялась, сдвинула диванную накладку в сторону и подалась к дочери через столешницу. – К тому же ты можешь снова начать лепить посуду в помещении моего склада. Как прежде, – подчеркнула многозначительно. – С арендатором склада я договорюсь.

– Пожалуй, я пойду, – встал Ван дер Меер. – Кружку мою не разбейте, – отодвинул её на середину стола.

– Ты её не заберёшь? – поднялась Ника.

– Где сейчас, по-твоему, я буду пить пиво? – направился в сторону дворика. – Идём, закроешь калитку. Приятных вам снов, госпожа Маргрит, – отвесил лёгкий поклон хозяйке дома.

С подозрением косясь на выходившую из зала пару, госпожа Маргрит осталась сидеть за столом. Пододвинула к себе тетрадь с записями дочери и принялась их изучать.

¤

Ника и Ван дер Меер вышли на крыльцо.

Безветренная ночь окутала тёплой душистой сыростью. Трава поникла под тяжестью росы. Бледный диск луны притягивал взгляд.

Девушка втянула воздух носом и глубоко вдохнула влажный, напоённый ароматами цветов воздух. Вскинула голову к усыпанному звёздами небу.

– Как же хорошо, – сказала еле слышно, направляясь к калитке.

– Хорошо, – эхом отозвался Адриан, не спуская глаз с компаньонки, следуя за ней.

Она стянула с головы надоевшую чалму, расправила её и накинула шарф на плечи.

– У меня для тебя есть кое-что, – улыбнулся Кэптен, останавливаясь у калитки.

Достал из внутреннего кармана полукафтана лоскуток бархата.

Сердце Ники остановилось. Она боялась думать, что окажется в нём.

– Не хотел отдавать при госпоже Маргрит, – протянул дар компаньонке.

На ладони Ван дер Меера лежали серьги с крупными небесно-голубыми сапфирами-каплями.

– Это же... – у девушки задрожал голос; на глазах выступили слёзы. – Ты не продал их? Почему?

– И не намеревался продавать. Я сразу сказал тебе, чтобы ты оставила их себе. Такие дары не должны покидать семью.

– Иногда обстоятельства вынуждают нас расстаться с фамильными реликвиями.

– Не в этот раз, Руз.

– Спасибо, – опустила в смущении глаза, пряча бархатный лоскуток в кошель, где лежали подаренная госпожой Лейфде подвеска и золотые часы – всё её богатство.

Когда Кэптен тронул её за ладонь и заботливо сжал холодные пальцы, девушка затаила дыхание. По телу прошла огненная волна, разгоняя кровь. Сердце взорвалось бешеным стуком.

Поддавшись порыву, Ника встала на цыпочки, обняла мужчину за шею и прижалась своими губами к его губам – неумело, сильно, со всей страстью.

Вдохнула удивление мужчины.

Услышав его тихий ответный стон, ослабила натиск.

Ван дер Меер привлёк компаньонку к себе, ответил на поцелуй: его мягкие неуверенные губы раскрылись.

Первый поцелуй...

Нечаянный. Тревожный. Приятный. Чарующий.

Первые объятия любимого. Руки на талии… бёдрах.

Ника задохнулась от охватившего её счастья. Мужчина её мечты целует её! Он целовал её не как сестру, и не так, как целуют в знак благодарности. Ослабели колени; сердце от восторга то замирало, то пускалось в пляс; не хватало воздуха. Душа рвалась ввысь. К неизведанному, новому, хорошему.

Ника тысячу раз представляла, каким он станет – её первый поцелуй. Не знала, что можно быть настолько счастливой. Голову кружил смолисто-дымный аромат одежды Кэптена. Сладкая горечь его губ – мягких и податливых – вызывала желание, манила.

Первый поцелуй…

Нежный и ласковый, он отдавался в груди теплом. Обжигал. Возбуждал. Обещал.

Всё решает послевкусие. Всегда. Во всём. Многое зависит от того, что ты почувствуешь после. После первого обмена взглядами, после ни к чему не обязывающего общения, после первой взаимной улыбки, после первого поцелуя, после первой нечаянной ссоры. Именно это «после» является решающим.

Адриан осторожно оборвал поцелуй. Бережно обхватив ладонями лицо Ники, посмотрел в её глаза.

– Руз, с тех пор, как я вернулся...

– Я так и знала.

От низкого, шипящего голоса госпожи Маргрит Ника вздрогнула и отшатнулась от мужчины. Во все глаза смотрела на приближавшуюся к ним женщину с показным спокойствием на лице. Её истинное состояние выдавали глаза кажущиеся в лунном свете чёрными, бездонными.

– Я знала, что так случится, – повторила она. – Не ожидала от тебя подобного, – обратила укоризненный взор к Ван дер Мееру. – Как ты посмел? Ты связан нерасторжимым брачным союзом... Ты... – женщина захлебнулась словами.

Кэптен опустил глаза:

– Простите, госпожа Маргрит. Мне очень нравится Руз. Если бы не моё положение...

– Вспомнил о своём положении? Уходи, – женщина рывком распахнула калитку. – С тобой я поговорю завтра. Разочаровал ты меня, Адриан. Ох, как разочаровал.

Прижав ладонь к губам, застигнутая врасплох, Ника подавлено молчала.

Когда за Кэптеном захлопнулась створка, и заскрипел задвинутый засов, госпожа Маргрит резко повернулась к дочери.

– Не сбежала, негодница? Ждёшь? Шагай в дом, – мотнула головой в сторону крыльца.

Получив толчок в спину, Ника содрогнулась. На губах застыл возглас возмущения. Во взгляде женщины – непроницаемом, бескомпромиссном, карающем – она прочитала приговор себе.

**

– Не вмешивайтесь в мою жизнь! Я люблю его! – выкрикнула девушка.

– Тише, – поморщилась госпожа Маргрит и небрежно толкнула её в спину, направляя к крыльцу. – Что ты понимаешь в любви?

– Он тоже меня любит.

Если бы не вмешательство госпожи Маргрит, Ника обязательно услышала бы признание Кэптена. Она долго ждала его слов любви – прямых, искренних и пылких. Не теряла надежды, молилась, чтобы расторгли его брак с предавшей его женщиной, и он, наконец, обрёл свободу.

– Любит? – мама рассмеялась, втолкнула дочь в коридор и захлопнула створку.

Пламя горящей на стене свечи взметнулось; зашипел воск.

Госпожа Маргрит закрыла дверь на задвижку и повернулась к Нике:

– Любит? Это ты вцепилась в него, как клещ. Прозрей, наконец.

Ухмылка сошла с её лица; глаза стали колючими и пугающими. Задев краем юбки ведро у скамьи, женщина оттолкнула его ногой. Поморщившись от дребезжащего звука, наступала на дочь:

– Не поняла, глупая? Сегодня Ван дер Ваал выбирал мужа для своей дочери. Дело осталось за малым. Кого выбрал, видела? – наклонила голову, прислушиваясь, что та ответит.

Ника попятилась и покачала головой:

– С ними ушёл Алан Матфейсен.

Мама усмехнулась:

– Сам пошёл или его позвали?.. Молчишь?

– Адриан не свободен.

Госпожа Маргрит растянула губы в плотоядной улыбке:

– Скажу тебе больше, дочь. Госпожа Шрайнемакерс по велению Ван дер Ваала разузнала и передала ему всё о Ван дер Меере, его семье вплоть до пятого колена, недвижимости, состоянии дел, а также о его жене: где она, что с ней. Вдумайся – всё.

Мама не кричала, не бранилась, не топала ногами. Говорила негромко, медленно, впечатывая каждое слово в мозг дочери, словно вкалывая в него шляпные булавки – до невозможного больно и страшно.

Надвигалась на дочь, оттесняя её к лестнице.

Ника пятилась, отрицательно качая головой, отказываясь верить в очевидное, а женщина продолжала сыпать соль на рану:

– Он купит ему свободу взамен на устройство счастия своей единственной дочери. Виллемина красавица, хорошо воспитана, с ней приятно будет проводить долгие зимние вечера. Ван дер Меер не в пример тебе разумный и расчётливый, не откажется от столь щедрого предложения её отца.

– Откажется, – Ника подняла подбородок, без страха глянув в глаза женщине.

Госпожа Маргрит остановилась. Сцепившись взглядом с дочерью, побледнела.

– Он тебя обесчестил? – спросила просевшим голосом.

– Нет, – тихо ответила Ника.

– Скажи мне правду, Руз, не бойся.

– Нет, – смелее ответила девушка.

– Признавайся! – закричала женщина, багровея.

Копившаяся весь день агрессия, ничем и никем не сдерживаемая, обрушилась на Нику потоком раскалённой лавы:

– Признавайся, дрянь!

От удара по лицу девушка не устояла. Шагнув назад, упершись пятками в нижнюю ступеньку, упала спиной на лестницу. Охнула от боли в затылке – перед глазами взмыли огненные вихри.

Госпожа Маргрит била дочь размеренно, хлёстко, прицельно. Каждый удар сопровождала сдавленным вскриком:

– Признавайся, дрянь! Признавайся!

Полулёжа на крутых ступенях, сжавшись, закрыв лицо и голову согнутыми в локтях руками, Ника еле слышно стонала:

– Зачем же… по голове… Не надо… по голове…

Не сопротивлялась, терпела. Пусть женщина выскажется, выместит на дочери зло, выдохнется, успокоится. Ника потерпит.

Пламя свечи металось, вспыхивало, грозясь погаснуть. По стенам и потолку носились чёрные бестелесные ломаные тени.

Схватив дочь за волосы, вынуждая её опустить руки и запрокинуть голову, госпожа Маргрит всмотрелась в её расширенные глаза. Не увидев в них ни слезинки, досадливо поморщилась и с силой дёрнула за волосы:

– Ты забудешь о Ван дер Меере навсегда. Ему незачем приходить в кофейню каждый день. Ему сюда совершенно незачем приходить. Не сделаешь, как я велю, – губы исказил болезненный оскал, – лишу тебя наследства. Поняла?

Ника сглотнула сухим горлом: вот и приговор – окончательный, без права на помилование.

– Лишайте, – прошептала, держась за запястья женщины, ослабляя её хватку.

Глядя в непокорные глаза дочери, с угрозой в голосе госпожа Маргрит продолжила:

– Я отниму у тебя кофейню. Выкуплю долю у Ван дер Меера, а затем выкуплю твою.

– Нечего у вас не выйдет, – проговорила девушка еле слышно.

Или выйдет? Она чего-то не знает? Думалось плохо. Тупая боль сковала движения. От неудобной позы ломило тело.

Женщина наклонилась к Нике:

– Выйдет. Как только Ван дер Меер возьмёт в жёны дочь Ван дер Ваала, ты сама продашь мне кофейню и пожелаешь уехать в Амстердам или Париж. Или я совсем тебя не знаю.

Ника вздрогнула.

– У вас ничего не получится. Адриан любит меня, – упрямо повторила она.

– Может, и любит, – устало согласилась госпожа Маргрит, отпуская волосы дочери, кладя ей руку на голову. – Твой отец тоже любил другую, а в жёны взял меня. Тоже был, как Ван дер Меер, гордый, упрямый, непреклонный.

– Отец изменял вам, – Ника пригнулась в ожидании очередного всплеска ярости женщины.

– Изменял ей со мной, – усмехнулась мама победно. – Супружеские обязанности исполнял исправно, – заключила сухо. – Вернёшь подвеску старухе и отвадишь мальчишку от моего дома. Поиграла в добрую сестру, потешила народ и хватит.

Погладила Нику по голове:

– Вставай и иди спать. Застынешь.

– Дэниэл мой брат, – возразила девушка, не спеша расслабиться.

– Бастард, – выплюнула женщина, поправляя сбившийся парик. – Где подвеска? Дай мне. Сама верну старухе.

Ника не двигалась.

– Молчишь?.. Купили тебя? Мою дочь, потомственную Ван дер Зи купила ведьма Лейфде?! Где подвеска, дрянь ты этакая!

У госпожи Маргрит лопнуло терпение. Она снова накинулась на дочь. Выворачивала ей руки в попытке отнять кошель, била куда ни попадя.

Ника согнулась, зажмурилась от боли. Со всей силы прижимала кожаный кошель на поясе, чувствуя, что слабеет.

Ей было больно и холодно сидеть на ступенях, встать с которых не хватало сил. Голова странным образом опустела, будто в ней образовался вакуум, потяжелела, налилась свинцом. Как сквозь вату до неё долетали обрывки слов:

– Дрянь… будешь знать… изувечу… похороню…

– Госпожа Маргрит, вы убьёте её! – вторгся в сознание Ники крик Хенни.

Навалившись на спину госпожи, служанка схватила её за руки.

– Уйди, – крикнула женщина, вырываясь, подаваясь к дочери.

– Убьёте!

От страшного слова в голове Ники щёлкнуло. Сопротивляясь насилию, тело напряглось. Упёршись ладонями в ступени, девушка рывком распрямила согнутые в коленях ноги.

От удара в живот госпожа Маргрит налетела спиной на Хенни, и они вместе упали на пол.

Загремели сорвавшиеся с перевернувшейся скамьи вёдра. Вспыхнула и погасла свеча.

Ника оглохла и ослепла.

Некоторое время она боялась пошевелиться. Широко открытыми глазами всматривалась в кромешную тьму; вслушивалась в стон и хриплый голос Хенни.

– Госпожа Маргрит… госпожа Маргрит, вы лежите на мне, – плаксиво ныла служанка. – Вконец меня зашибли.

Послышались возня, кряхтение; откатилось задетое ведро.

– Госпожа Маргрит, – позвала Хенни.

Ника вертела головой, таращилась в непроницаемую темноту, тщетно силясь различить хоть что-то.

– Что там? – спросила глухо, вытягивая шею, холодея от плохого предчувствия.

– Не дышит, – нервно икнула Хенни. – Хозяйка убились. Преставились.

Глава 31

Госпожу Маргрит похоронили рядом с сыном и мужем в церковной часовне.

Похороны мало чем отличались от похорон Якубуса. Главным скорбящим был господин губернатор. За четыре дня он осунулся, посерел лицом, постарел. Не выпускал из рук большой серый платок, постоянно вытирая им красные слезящиеся глаза.

Глядя на него и его траурный венок, составленный из живых цветов, сердце Ники разрывалось от жалости. Если бы любовники не были в ссоре, всё могло сложиться иначе, но… не сложилось. Вместо долгой и приятной совместной жизни – тяжёлые траурные одеяния на скорбящих, чёрные драпировки в зале кофейни и в гостиной, где поставили гроб с телом, приглушённые разговоры, вздохи, всхлипы…

Меньше чем через неделю госпожа Маргрит собиралась впустить в гостевой дом первых постояльцев. Пять номеров из восьми уже были забронированы, договоры составлены, но не подписаны.

По оснащению номеров оставались сущие пустяки. Госпожа Маргрит успела заключить договор с мастером Губертом на изготовление девяти умывальников. Готовые тумбы с вырезанными отверстиями в столешницах стояли в комнатах в ожидании полной комплектации. На чердаке приведены в порядок каморы для прислуги постояльцев. На днях доставят последнюю мебель, зеркала, картины и ковры. Портьеры, стёганые покрывала и постельное бельё принести из швейной мастерской неделю назад.

В одном из покоев на третьем этаже, где была обустроена гостиная, сейчас стоял гроб. За деревянной решетчатой перегородкой – кабинет. Там хозяйка гостевого дома вела переговоры с будущими постояльцами, там собиралась вести дела.

Свою комнату госпожа Маргрит обставила новой мебелью, распределив старую по сдаваемым внаём покоям. Эскизы дочери женщина приняла без вопросов. Единственное, на что указала обратить внимание – не выйти за рамки отпущенных на благоустроенность средств.

В комнате мамы Ника нашла ларец с серебряными гульденами, золотыми дукатами, кредитный договор с Герритом ван Ромпеем, завещание и ювелирные украшения. Ключ от ларца искать не пришлось. Он лежал в кошеле, висевшем на поясе платья усопшей.

Выданный банкиром кредит на немалую сумму госпожа Маргрит обязалась вернуть за два года. Без сомнения, теперь он ляжет на плечи Ники. Оплата пышных похорон «съест» всю годовую прибыль кофейни. Доход от сдачи номеров пойдёт на погашение кредита.

Девушка прикусила нижнюю губу, сдерживая желание расплакаться. Только слезами горю не поможешь. Она выплачется позже, когда останется одна и станет совсем уж невмоготу. А пока…

Всё шло своим чередом, подчиняясь естественному ритму жизни: у гроба с покойницей бубнил священник, у входа в кофейню ждал катафалк. У него топтался герольд, что-то выспрашивая у возницы, держа мемориальную доску с изображением герба семейства Ван Вербумов. Безвременно почившую госпожу Маргрит оплакивали близкие родственники и приятельницы, готовясь к прощальному шествию по городу.

Ника обратила внимание, что господ, пришедших проводить в последний путь одну из уважаемых представительниц аристократии в округе, пришло значительно больше, чем на похороны её сына Якубуса.

Девушка не стала заниматься домыслами, чтобы объяснить себе сей факт, но с появлением на пороге гостиной госпожи Лейфде у неё закралось подозрение, что именно с ней связана необычайно высокая явка господ на похороны.

В обществе своей компаньонки и внука, сопровождаемая гробовым молчанием, госпожа Лейфде окинула присутствующих высокомерным взором. Сухонькая, согбенная, она держалась гордо и независимо.

Подошла к гробу, долго всматривалась в чуть удивлённое лицо усопшей с плотно сжатыми губами. Тяжело вздохнула и прошептала:

– Маргрит, Маргрит… нераскаянное зло… Воздастся каждому по пути его и по плодам дел его, – покивала укоризненно и чинно перекрестилась.

Все присутствовавшие тут же зашевелились, зашептались:

– Что она сказала?

– Вы расслышали, что она сказала?

– А вы разобрали? – и пошла передача сообщений из уст в уста как по испорченному телефону.

Старая женщина подошла к Нике, остановилась напротив. Опёршись на трость обеими руками, скорбно сказала:

– Пока я живая, милая, можешь на меня полностью положиться, – дрожащей рукой немного суетливо всучила Нике тяжёлый кошель с монетами, поданный компаньонкой.

Ника обняла старушку, затем Дэниэла, не проронившего ни слова. Полные сочувствия глаза и сведённые к переносице брови сказали за себя. Девушка помнила, что так и не сходила к соседям, как обещала. Приготовленные ко дню открытия кофейни подарки лежали в её комнате на комоде у портрета Руз, унесённого из зала.

За четыре дня, кажущихся бесконечными, Ника устала.

Устала от слившихся в единый гул голосов.

Устала от чрезмерного навязчивого внимания к себе. Безропотно принимала соболезнования, чувствуя через тонкие чёрные кружевные перчатки неприятную влажность пожатий.

Устала от внимания лекаря, помнившего о её состоянии на похоронах Якубуса и подозревавшего, что сейчас ей отнюдь не легче.

Нике было не по себе от частых задумчивых взглядов старшего бальи, которые она выдерживала с ледяным спокойствием, ни вздохом, ни взглядом не выдавая своего истинного состояния. Сердце сбоило, как сильно изношенный мотор, дыхание пресекалось, перед глазами колыхалось зыбкое марево.

Ника устала от слёз, сморканий и бесконечного потока плаксивых слов любимой тётушки Филиппины, разговоры которой сводились к одному – скорейшему замужеству красавицы-племянницы.

– Не положено, двойной траур… по брату и маме, – напомнила девушка, не выдержав словесных хождений по кругу. – Не время для радостных хлопот и плотских утех. Люди не поймут, осудят.

– Сотворение благого дела не может вызвать осуждения, – тут же нашлась тётя. – Господь поймёт и простит бедную сироту. Пожалуй, я останусь на недельку-другую, помогу тебе с хозяйством.

– Останьтесь, – не возразила Ника.

Знала, чем именно будет заниматься родственница и с кем станет водить дружбу. Отказаться нельзя. Тётушка заподозрит неладное и решит взять полную опеку над несчастной племянницей.

После церкви соболезнующие вернулись в дом усопшей.

Поминальные столы накрыли в кофейне. Их не стали составлять в единый длинный ряд, а распределили по залу. Ника велела поставить высокие растения, диванчики и стулья вдоль стены, чтобы открыть свободный доступ к столам.

Проинспектировала принесённые соседями блюда, разбавила их своими фирменными. В ход пошла вся посуда кофейни.

Хенни снова недовольно ворчала:

– Не надо класть салфетки, хозяйка. Опять их не досчитаюсь, как и ложек, и тарелок. Помяните моё слово, на сей раз унесут и чашки.

На сетования служанки Ника отвечала молчаливым вздохом. От Хенни она устала тоже.

**

Мало того, что та не переставала плакать, а и поменялась с Линой ролями – теперь она вязалась к прислуге. Вдобавок цеплялась к Гуго: то он не там поставил ведро с водой, то слишком громко опустил охапку дров у камина, то ящик с овощами водрузил не на ту скамью, а его пока вовсе не следовало приносить.

Ника не стала увольнять Лину, предложив ей стать её личной служанкой. Та ухаживала за Жакуем, «выгуливала» его, убирала покой новой хозяйки, стирала бельё. При необходимости безоговорочно помогала в кофейне, всегда находилась рядом, исполняя всё, что ни скажут.

Убедить Хенни, что с госпожой Маргрит произошёл несчастный случай, оказалось непросто. Служанка не видела, как Ника ударила женщину ногами в живот. Грубо вмешавшись в ход событий, защитив молодую хозяйку от разгневанной матери, она считала себя виновной в её падении и смерти.

Первые минуты осознания, что госпожа Маргрит мертва, тянулись бесконечно долго. Мысли разрывали голову на части; паника брала верх над разумом.

Ника смутно помнила, как в полной темноте под молчаливое сопение Хенни ползала по полу в поисках свечи, натыкалась на неподвижное тело, двигала перевёрнутую скамью, отталкивала бренчавшие вёдра.

Помнила, как они осматривали женщину, пытаясь привести её в чувство. Стук собственного сердца мешал услышать стук чужого сердца, а небольшая ссадина на виске с выступившими на ней густыми каплями крови, давали надежду на всего лишь глубокий обморок госпожи Маргрит.

Ника помнила, как зачем-то помогала плохо соображавшей Хенни надевать упавший парик с головы женщины. Впрочем, сама девушка мало чем отличалась от дрожавшей нервозно-суетливой служанки, постоянно поправлявшей съезжавшую с плеч шаль, наброшенную поверх ночной сорочки.

Прошло не менее получаса, пока Ника осознала случившееся, стала мыслить здраво и отправила Хенни за лекарем.

Казалось, ожидание длилось вечность. Девушка не плакала. Грудь сдавило обручем; дышать стало тяжело; лицо покрылось испариной, но слёзы не шли. Явь казалась злым сном, чьим-то коварным замыслом, приведённым в исполнение.

Пока лекарь осматривал госпожу Маргрит, а служанка заторможено молчала, Ника сбивчиво рассказывала:

– Сегодня мы припозднились, устали… вы знаете почему, – мужчина участливо кивнул и девушка продолжила: – Я собиралась лечь спать, когда услышала внизу грохот. Спустилась, а тут… мама… лежит на полу. Пришла Хенни.

Ника посмотрела на служанку и та отрешённо прошептала:

– Пришла… я, – куталась в накидку. – Собиралась лечь спать, услышала грохот.

Ника перевела взор на опечаленного лекаря, занятого осмотром:

– Мама устала сильно, жаловалась на боли в голове и спине – вы знаете обо всех её недугах. То ли она в потёмках зацепилась за скамью и неудачно упала, то ли лишилась чувств, упала и… вот.

– Преставилась от удара головой, – с тяжёлым вздохом констатировал мужчина. – Приношу вам свои соболезнования, госпожа Руз. Вам надлежит сходить за господином старшим бальи.

После ухода лекаря Хенни закрыла лицо руками, заскулила как потерявшийся щенок:

– Меня повесят.

– С чего ты взяла? – встрепенулась Ника.

– Я виновата. Это я убила её. Если бы я не держала её за руки, не тянула на себя…

– То она убила бы меня, – перебила её девушка. – Произошёл несчастный случай, понимаешь? Никто не виноват.

Не слушая хозяйку, Хенни сквозь слёзы повторяла:

– Я виновата. Я не желала ей смерти. Я её любила.

Ника обняла её:

– Мы все её любили. Так вышло. Никто не виноват.

«Ты виновата, – с мягким упрёком заметило подсознание. – Ты убила её».

«Нет, я спасала себя», – судорожно вздохнула Ника.

В тот миг, когда прозвучали слова угрозы для её жизни, её тело отреагировало бессознательно: пальцы рук охватили край ступеньки, ноги стали мощными пружинами – молниеносно согнулись в коленях и выпрямились. Всё, как в былые времена в начале заплыва при грэб-старте* и прыжке с тумбы. Отточенные годами практики движения не забылись. В последнем отчаянном броске девушка спасала свою жизнь.

– Я виновата, – завыла Хенни.

Ника не выдержала, оттолкнула от себя служанку:

– Давай, иди, расскажи всем, что случилось! Не успеешь оглянуться, как окажешься под стражей! И да, тебя повесят! Ты будешь болтаться на виселице с синюшным лицом, с распухшим высунутым иссиня-красным языком, омерзительная и вонючая. Ты знаешь, что в момент удушения человек непроизвольно испускает мочу, а то и того хуже?

Хенни брезгливо поморщилась, скривилась, и Ника нанесла последний «штрих»:

– Напомни мне, где у нас хоронят убийц? Твоя мать и сёстры проклянут тебя. Девчонок никто замуж не возьмёт.

Хенни перестала плакать, сглотнула, открыла рот и с ужасом уставилась на хозяйку:

– А где вы видели… с иссиня-красным?..

– Читала, – серьёзно ответила Ника. – Ты уверена, что хочешь этого?

Хенни замотала головой.

Девушка взяла её за руку, погладила:

– Повторяю ещё раз – никто не виноват. Это несчастный случай. Поняла?

Хенни кивнула, и Ника заговорила с ней, как с малолетним ребёнком:

– Ты должна помнить, что о моей ссоре с госпожой Маргрит следует молчать. Если ты где-нибудь кому-нибудь обмолвишься о своём вмешательстве, то, кто знает, как может повернуться дело. Мы с тобой нашли её уже мёртвой. Мама упала неудачно. Согласись, что скамья стоит в неудобном месте, все за неё цепляются. Постоянно слышу, как бренчат вёдра.

– Мешаются, – вздохнула Хенни, всхлипнув.

– Госпожа Маргрит была хорошей хозяйкой и мамой, – твердила Ника.

– Да, хорошая были хозяйка, – Хенни сгорбилась и зашмыгала носом. – Бедная госпожа Маргрит, как же не вовремя они преставились.

– Не вовремя, – согласилась девушка.