Текст книги "Хазарский пленник"

Автор книги: Юрий Сумный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 32 страниц)

Фока возмущённо вскинул голову, хотел ответить резкое, но в глазах пришельца не было вызова, заметно, совет благожелателен.

– Анна для меня пустой звук. Я её не видел, но полагаю, никакая женщина не стоит того, чтобы народ менял веру, угождая жене правителя. А о вере, о ваших патриархах не стоит и говорить. Тот же Василий не раз мытарил отцов церкви. Вспомни: кто побил иерусалимского патриарха Сергия его же жезлом, кто приказал бросить в море с камнем на шее архиепископа Иллариона, а у епископа Захария вырвал язык? И это слуги господа, лучшие из лучших? Если таковы лучшие, то чего мне ждать от прихлебателей внизу пирамиды? От своры болтунов, умеющих лишь расписывать чудеса мессии? Нет, веру мы не сменим, отстоим нашего бога. А сейчас скажи прямо, что тебя смущает? Боишься ловушки? Но в чём она? Разве я вымогаю невыполнимое? Унижаю тебя? Толкаю к подлости?

– Действительно. А чего ты вымогаешь? Назови хоть одно требование. Я их не слышал.

– Станешь императором, отдашь Ярополка. Подпишешь договор. Мирный. Отзовёшь своих начётчиков. Хватит мне голосистых словоблудов, хватит. Вот где сидят!

Гость чиркнул ребром ладони по горлу.

– И ты хочешь меня уверить, что впустую свершил стремительный переход? Уйдёшь без золота, поверив бумаге мятежника? Мне?

– Отчего впустую? Мир между Русью и Византией – совсем не пустой звук. Торговля вернёт потери. Нужно лишь дать купцам привилегии. Что касается Анны, она мне даром не нужна. Я женат и, поверь, счастлив. Моя жена не развратная лицемерка и предана мне, не князю и правителю, а именно мне, понимаешь?

Гость поднялся, мягко, как могут подниматься лишь молодые, ведь князю всего двадцать пять лет, ни один сустав не хрустнул, ни одна жилочка не дрогнула.

– Мне пора. Золото возьму сам. На обратном пути. Города Святослава останутся нашими, уж не обессудь. Так что не ищи подлога. Скажу больше. Даже Василию я не изменяю. Он приказал мне стоять, стоять насмерть. И мой центр завтра будет стоять, укрывшись за стеной щитов, за копьями. Неподвижно. Даже когда ты начнёшь громить фланги. Ты бросишь все войска на фланги, распорядишься ими на свой лад, а центр так и останется бесполезным камнем. Потому что Василий лишил нас лошадей. Опасается, что побежим. Это ли не подлость? Надеюсь, ты ещё способен отличить подлость от воинской уловки.

Гость поклонился, шагнул к опущенному пологу, скрывающему выход, дождался прощального жеста Варды Фоки и вышел.

Полководец успел шепнуть вестовому:

– Никому ни слова!

Полог колыхнулся и застыл, только сквозь щёлку слышалось шуршанье дождливой травы.

На рассвете апрельского дня (месяц мухарам), в пронзительно ясное утро, какие бывают после дождливой ночи, войска имперского центра и восставших сошлись в страшной сече.

Василий, смелый и решительный стратег, немало перенявший от Цимисхия, возглавлял конницу левого фланга. Выдвинулся вперёд и распахнул икону в сверкающем окладе, которая стала символом победы, своеобразным стягом, достойной заменой золотому орлу легионов Рима.

Варда Фока также атаковал флангом и нашёл противника взглядом. С криком, призывающим воинов не щадить врага, он бросился к Василию. Они сближались. Телохранители оберегали предводителей от случайных стрел, отметали копья противника. Но помешать поединку предводителей не могли[30]30
  Согласно историческим хроникам, в этой битве произошло чудо, Фока внезапно умер, едва углядев икону. Современные исследователи уверяют, что полководца отравили накануне сражения. Кто и как – установить невозможно, слишком велик временной промежуток. Но в нашей повести все складывалось иначе.


[Закрыть].

Святая икона не обратила в бегство мятежников, и теперь император должен был либо принять вызов врага, либо отвернуть, показывая тем самым, что не желает рисковать собственной жизнью во имя победы. Другие пусть, но не он, багрянородный.

Василий решил иначе. Он ещё надеялся на подкупленного отравителя, на собственную удачу, на скорый перелом в битве, ведь его центр стоит непоколебимо. Он ещё не видел картины боя. И не знал, что вся сила мятежного войска обтекает центр и разрывает фланги, нисколько не опасаясь атаки русской дружины.

Он так и не успел узнать, что все его уловки бесполезны. Потому что Варда Фока справился с противником в первой же сшибке. Меч опытного воина нашёл щель.

Всадники разъехались, вот между ними уже десять саженей, вот двадцать. Фока разворачивал лошадь, когда Василий сполз на бок, тщетно пытаясь ухватиться немеющими руками за сбрую боевого коня. Телохранители опоздали. Василий упал. Сорвалась перемётная сумка с иконой, золотой оклад отражал чистое солнце, а рядом валялся бесполезный меч императора и нарядная латная рукавица.

Дальнейшее сопротивление не имело смысла. Императором стал Варда Фока. Сражаться во имя Константина, никогда не принимавшего участия в сражениях, не способного справиться с полнотой власти, армия не желала.

Имперский центр пятился, сползал в лощину, а затем побежал. Варда Фока благодушно приказал умерить пыл и проявить милосердие. Лишние жертвы ни к чему, теперь все войска будут подчиняться ему, новому императору Византии. Переговоры, раздел земель, сложные отношения с поверженной стороной, жаждущей иметь свой кусок, – всё это ещё впереди. А сейчас время победы. Все склонили головы.

Всё. Кроме неподвижного центра. Русские всё ещё стояли, скрываясь за стеной щитов. Разгромить русскую дружину ещё не поздно и сейчас. Кто упрекнёт Фоку в подлости? Кто знает о тайном сговоре? Никто. Опасения горстки чужаков понятны.

Пора навестить ночного гостя. Мирный договор, о котором толковал Владимир, вполне устраивает Фоку. Другое дело – города Болгарии. Но всему своё время, наводить порядки в Болгарии некому. Нет сил. Приходится уступить русским. Много ли возьмёт дружина из шести тысяч воинов? Ей-богу это не самая худшая из сделок.

Вечером Владимир и Фока подписали мирный договор.

– А что с Ярополком? – спросил Владимир, перед тем как приступить к переговорам и уточнению пунктов взаимных обязательств.

– Всё решено, – ответил Фока. – В том мешке его голова. Хочешь убедиться?

Он кивнул в направлении воинов, стоявших у ковра с подарками, подготовленными для русского князя. Мешок был не один. Фока приготовил и золота, и других драгоценностей.

– Я многим обязан тебе. Сражение оказалось скоротечным. Потери ничтожны. А ещё мои воины нашли отравителя. Представляешь? Я мог не дожить до утра. Признаюсь, подумал, что это твоя работа, но пытка развязала его паскудный язык...

– Тогда приступим к договору? – впервые улыбнулся Владимир. – Надеюсь, ты всё обдумал и согласишься, наш мир гораздо полезнее обеим сторонам, чем бесконечная мелочная грызня.

Новые традиции легко прививаются, если они несут радость. Кто сказал, что в русских обычаях нет триумфального шествия? Кто сказал, что Роду не ставят памятников после удачных походов? Что Перуну не приносят жертв в виде петушиной тушки? Что князь никогда не разбрасывал денег по примеру византийских императоров?

А вот Владимир разбрасывал! И жреца Олексу почитал, преклонив колено, старец стоял над ним в новых одеяниях, впервые позволив себе невиданную роскошь, а по лентам тянулись шитые золотом руны. И кровью рыжего петуха, с переливом изумрудного блеска серповидных хвостовых перьев, мазал столб Перуна, и связанные венком цветы не стыдился надеть на коротко стриженный лоб. Может, потому, что венок приготовила жена? Любимая женщина, смело примостившаяся рядом в боевой колеснице.

Может, потому, что слава о походе опередила князя и каждый киевлянин знает: Владимир мог стать императором, да не пожелал. Отдал венец полководцу Фоке, заключил договор мира и с дарами, с золотом, возвращается в столицу. Удачлив Владимир, удачлив, только слепой не увидит благосклонности бога к новому князю. Не прошло и трёх лет, как он постучал в ворота Киева, а уже покорил вятичей, отвадил хазар, замирился с заносчивыми византийцами, вернув булгарские города отца. Славное продолжение деяний Святослава. Славное. И не пора ли задуматься, чем вера в Рода и Перуна хуже христианства? Отчего так ополчились христиане на Владимира, а он на общину киевскую? Если христианство великое благо, то отчего Претич стоял на стороне Ярополка, изменив Владимиру? А Калокир, посол византийский, сговорился с Горбанем, чьё имя до сих пор пугает горожан, как полынь блох. Это ли благородные поступки, пронизанные человеколюбием?

Гулянье, посвящённое победному походу, начиналось сразу после поклонения богам, поэтому колесница катилась медленно, позволяя даже калекам шагать вровень с княжеской дружиной, с кругом близких.

Там, на холме, у подворья князя, сейчас накрывали ленты столов, а где и устилали траву рядном, ведь гостей будет много. Слишком много. И мясо шкварчало на углях, и сало роняло капли жира на серый пепел прогоревших поленьев, и кухарки торопились с обедом, зная, что хоть всей работы не переделать, но приготовить мясо и птицу к столу князя нужно. Гостей-то видано-невидано. А среди них не только воеводы, сотники и темники, не только Савелий, знаток многих языков, толмач и дока в делах державных, не только Олекса и возвеличенные жрецы Велеса и Макоши, но и жена половчанка, но и Рогнеда, родившая сына. Среди них послы ханов половецких, вельможи и князья славянские, дворяне и купцы, что уж говорить о вездесущих мальцах, пронырах, норовящих всё узреть вблизи своими жадными глазёнками.

– Ты не жалеешь, что вернулся? – спросила жена, принявшая в Киеве имя Сельги. Владимир предпочитал краткое Селия. Говорил шутливо: ты женщина не избалованная, простая, вот и быть тебе Селией. Но сейчас в вопросе простушки заметен проницательный ум. Не каждая догадается, как города Византии манят чужаков обманчивым блеском показной роскоши.

– Жалею? О чём? – вскинул брови Владимир. – Чем богаче город, тем больше в нём скверны. Малые посёлки легко скрывают свои отходы, а в больших трубы канализации засоряются, и всё дерьмо вываливается наружу. Нет, меня не привлекает Константинополь.

– А женщины? Почему ты не взял принцессу? Говорят, стал бы выше королей. Многие мечтают о такой жене. А наложницы? Рабыни? Почему ты не привёз красивых женщин?

– Зачем? – хитро прищурился Владимир. – У меня есть ты. Дети от разных матерей – причина будущих сумятиц. Нет, Селия, это не умно. Пока мне довольно тебя... а тебе?

– Что мне? – улыбнулась жена. – Я соскучилась по твоим ласкам. Смотрю на твою бороду и жду, когда останемся одни, когда она коснётся моей груди. Это так щекотно... думаю, об этом и истекаю соком, как свежий воск мёдом.

– Эй, женщина! – рассмеялся Владимир. – Я совсем о другом спросил. Ты не жалеешь, что ждала меня в Киеве, а не укатила в степь? К братцу?

– Нет. Не жалею. Учу язык. Привыкаю повелевать слугами. Они такие болтливые, знаешь? Можно обучиться, лишь слушая сплетни. В твоём городе столько сплетен, слухов, что не разобрать, где правда, где вымысел. Говорят, Савелий колдун. А ещё...

– Почему в моём городе? – Владимир обнял жену и высоко поднял её руку, приметив всадников половцев. – В нашем городе. Ведь мы одно целое. И наши народы станут одной семьёй, если мы не натворим глупостей... верно? А что ты там говорила насчёт бороды? Знаешь, византийцы бреют бороды. Совсем. И каждое утро их кожа неотличима от женской.

– А вечером? Ночью? – приняла его игру Селия, картинно округлив глаза.

– А ночью они щекочут жён колючей щетиной, как плохо осмаленные вепри.

– Хватит, – отмахнулась жена. И указала взглядом на Тимку, шагавшего рядом с колесницей. – Чему ты учишь писца? Он всё слышит.

– А чему? Разве ему не пора узнать девиц? Самое время женить Тимку. Как думаешь? Если не будет войны, осенью сосватаем твою сестру. Или племянницу. Не знаю, кто больше приглянулся Тимке. Да они разберутся. Вон отряд Боняка... должно быть, и сёстры там... ты не представляешь, как я рад возвращению. Впервые город ждал меня, впервые. Может, ты принесла мне удачу? Селия?

Девушка рассмеялась, прижимаясь к плечу мужа, а из толпы взлетел очередной букет полевых цветов и запутался в гриве лошадей, гордо вышагивающих по крутым улочкам Киева. Киев встречал князя Владимира, победителя и миротворца. И даже христиане влились в толпу горожан, разделяя радость триумфа, ибо мир с Византией всё же лучше вечной свары. Другое дело – принцесса Анна. Надежда принять багрянородную Анну в общину рухнула, и будущее христианства оставалось неясным.

И никто не удивился, что половцы привели в подарок князю дорогого скакуна, что отец Сели – Боняк, сидит на пиру среди самых почётных гостей, а послы той же Византии и Венгрии – далее. Ибо новые времена дарят новых друзей, и в том нет скверного, лишь бы врагов становилось меньше, да войны реже посещали город. Город гулял, город радостно принимал новые почины, ибо каждый надеялся, что грядёт полоса замирения, покоя и тишины. Что смута безвластия миновала навсегда.