Текст книги "Хазарский пленник"

Автор книги: Юрий Сумный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 32 страниц)

Глава третья
САБЛЯ МАКАРА

Пробуждение было удивительно сладострастным. В горнице, едва освещённой зарождающимся утром, в тишине просторной опочивальни – лишь он и Рахья. Ещё не проснувшись, Владимир ощутил на своём теле ласковые руки жены. Жены? Странно. Не такой он видел свою жену в юношеских мыслях. Но что она творит?

Горячее тело не прижималось больше к нему, и, казалось, Рахья, стыдившаяся в последнее время живота, отбросила мысль о любовных ласках, опасаясь, что Владимиру неприятны изменения её тела. Однако он ошибся. На смену вопрошающим рукам, возбуждавшим его сонное естество, пришли тёплые сочные губы, рот. Мякоть наполненных грудей касается его ног, а по телу волной прокатываются острые судороги. Рахья впервые ласкала его ртом, доводя до исступления утончённой любовной игрой. Даже скорый и бурный всплеск не остановил её, вобрав в себя семя, она со стоном отпрянула и прошептала:

– Тебе не понадобится наложница, Владимир. Я жена твоя, выпью тебя до донышка... так, как сейчас. Ведь в сокровенных ласках нет стыда, верно, мой муж?

Сказочное начало дня взбудоражило Владимира, окрылило его как мужчину, но слабый росток сомнений уже пробивался меж камней слепой самоуверенности, грозя разрушить стену.

В умелых ласках есть один недостаток: кто-то ведь был учителем твоей женщины, и её изощрённость – всегда свидетельство прежней связи с другим или другими. Ранее Владимиру было безразлично прошлое Рахили, но ведь теперь она становится его женой, матерью детям. И догадки о непростом прошлом отравляли радость телесной близости.

Но не всё складывалось так удачно, как хотелось. Владимир, обсуждая с Крутобором подготовку к грядущим сражениям, а неизбежность войны очевидна, не мог найти опоры. Ему не хватало соратников, приближённых, которым можно доверить дела. Впрочем, все его хлопоты одинаково важны. Разве закупка оружия у мастеров не важна? К тому же платить сразу, за всё, не по силам. Приобретая мечи, князь приобретал и долги. Разве вербовка дружинников, обучение новых воинов, формирование сотен, тысяч не важно? А заготовка кормов для армии? А лошади? Ведь кто-то должен закупать лошадей, сгонять табуны к Киеву, позаботиться об упряжи, сёдлах, одной только кожи надобно десятки возов! Разве десятки тысяч новобранцев не нуждаются в жилье? Хоть сооружённые наспех летние лагеря, хоть какое-то подобие городков необходимо! А котлы для армии? А квашеная капуста и мясо, каша и мука для собранных в лесные места молодцев? Но важней – наставники и командиры.

Владимиру не хватало людей. Он возлагал большие надежды на Кима, зная его опыт, мудрость, спокойствие, но разговор принёс новые огорчения.

– Князь, каждый должен тянуть свою ношу, – ответил Ким, выслушав предложение правителя. – Ты свою, я свою. Уже третий месяц я проповедую, учу детей и наставляю взрослых в городке Любеке. Вернуться в Киев не могу. Много времени теряю, Влодко. Много. Как ты думаешь, сколько времени нужно, чтобы собрать армию? Год? Два? А ты её должен собрать. Ты должен обучить ратников хоть чему-то! Нужны стойкие копьеносцы. Частокол копий отражает любую конницу! Нужны лучники. Нужны сотники и гонцы, связники и обозники, все нужны!

Но моя армия – весь народ. И каждый, пойми, каждый должен не на год, не на лето, не за плату принять нашу веру, принять истинно, всей душой, не корысти ради! Ты понимаешь – все, от мала до велика! Сколько у тебя сотников? Столько проповедников нужно и мне. А где их взять? Я не библейский Саваоф и не леплю мужей из глины! Савелий – один, он пока мало постиг. С трудом разбирает руны. Упорный. Толк будет. Вдвоём веселей, да и ему польза, калека видит, что и он необходим, нужен. Так вот, считай: год – время моей жизни в одном городке. Из него выеду в Чернигов. Затем в Киев. Самое малое десять лет – вот срок моей первой жатвы. А до тех пор я всего лишь сеятель!

Владимир не стал спорить. Он представил себе тяжесть взятых Кимом обязанностей, на мгновенье задумался о неблагодарном труде, сулящем редкие всходы в будущем. Семена веры. Да, изменить веру много тяжелее, чем научить держать щит. Далась им эта вера!

– Что с согдийскими письменами? – спросил он, зная, как дорожит Ким добычей.

– Нашёл знатока, способного прочесть, но прежде снимаю копии, а это займёт время. Одно могу сказать уже нынче: это рукописи первых евангелий, истории жизни мессии. Вернее, отрывки.

– Это что же, Христос взаправду был? И творил чудеса? Ты веришь, что он послан с небес?

– Я этого не говорил. Если существует создатель этого мира, то не так важно, каким именем его нарекут неразумные дети. Стоит ли воевать верующим в пророка сына божьего Иисуса с верующими в пророка Мохаммеда? Нет, создателю противна война и разрушения. А людям – война благо. Сам знаешь, одни гибнут, другие обогащаются. Церковь Иисуса – инструмент политики. В этом её отличие от веры в Велеса или Рода.

– Нас зовут молиться Христу только для того, чтоб помыкать из Константинополя?

– Верно. А я хочу дать людям другое. Вместо надуманной и противоречивой сказочки для пастухов и рабов – открыть глаза на истинное устройство мира. Но мне недостаёт времени. Через десятки лет мы увидим цветенье деревьев, получим первый урожай. А ты хочешь отнять мои труды, лишить меня поля? Согласись, выиграешь сегодня, но стократ потеряешь завтра.

– Легко сказать, – возразил Владимир. – Если я не выстою год, у меня не будет твоего сада! Ни сада, ни веры, ни жизни! Врагов гораздо больше, чем друзей. А друзей меньше, чем хотелось бы.

– Владимир, если мечта близка народу, тебя поддержат. Найди опору в молодых, молодости свойственно увлекаться. И главное, не торопись. Нельзя опередить время. Если твоя затея не имеет прочного фундамента, она рухнет. Мой путь – пятьдесят лет проповедей и убеждений, пятьдесят лет, Владимир. Изменить веру целого народа скорей не удастся. А ты жаждешь сорвать сладкий плод уже нынче?

– Потому что у меня может не быть завтра! Ким! Византия хочет Ярополка! Князья не желают признавать единовластие Киева. Это войны, это кровь.

– Да, тяжело. Но ты справишься. Извини, не поздравил тебя. Слышал, будет свадьба. Желаю счастливой семьи и здоровых детишек. Мой совет, пересади цветок в свежую почву. Иначе твоё счастье будет в чужих руках.

Расставшись с мудрым советником, князь припомнил его прежние высказывания о связи с Рахилью и подумал, что Ким всегда ждёт худшего. Он и раньше не одобрял это знакомство. А почему?

До свадьбы оставалось немногим более двух недель. Ждать осени, урожая, Рахиль не могла, время поджимало. Спешка и занятость Владимира её огорчали, однако именно ей пришлось заниматься подготовкой к торжеству. Нашли бабку, знающую обряды, и теперь назойливая советчица ежедневно навещала Рахиль, присматривала за невестой, помогала заготовлять продукты и составляла счета, при виде которых Владимир терял аппетит. Он всего лишь хотел иметь законных детей, а теперь видел, что его стремительно грабят, превращают в погорельца. Он знал, что нужно пиво, что требуются вина и дичь, что не бывает свадьбы без весёлых песенников, без накрытых столов, без блинов и мёда, без гостей прошеных и непрошеных, но всё же не мог понять, куда тратят столько серебра.

Каждый раз обсуждение свадьбы и новые просьбы денег заканчивались слезами Рахили, обвинениями в нелюбви, в плохом отношении и бессонницей. Ссоры и примирения, выяснения и жалобы на отношение соседей, на горожан, до сих пор не принимающих Рахиль, раздражали Владимира. Он и без того часто ездил в ближние городки, ночевал где придётся, стремясь успеть с военными сборами, уставший возвращался к Рахили и вновь сталкивался с требованиями помощи, с просьбами серебра или с пожеланием прислать пару десятков мастеровых для домашних работ. Натянуть шатры, разместить столы, сложить очаги временных печей – чего только не придумывали бабки, вдохновляя Рахиль.

Последняя ссора стала наиболее бурной, превзойдя все предыдущие. Владимир слишком устал от своих хлопот, слишком много сил тратил на дела ратные, которые шли далеко не так споро, и не сдержался в разговоре с Рахилью. Сперва она спросила Владимира о венчании в церкви, умоляла позвать раввина, на что он ответил отказом, сумев отговориться тем, что простолюдины и горожане не одобрят чужой веры. Затем Рахиль потребовала, чтобы князь отказался от поездки на колеснице. Мол, колесница слишком мала, в её положении рискованно ездить, сидя на птичьих жёрдочках. Договорились украсить простые повозки, прокатиться по городу и вернуться к месту гулянья, где уже будут топиться печи, поспеет кушанье, обжарится мясо. Но в завершение разговора Рахиль спросила, как, по русским обычаям, полагается выкупать невесту?

– Выкупать? – не понял Владимир. Ему казалось, разговор идёт о шуточных выкупах соседям и родственникам. – У нас этим занимаются сваты. Пряники, пироги, пару чарок вина, вот и весь выкуп. Не волнуйся, всё будет хорошо!

– Хорошо? Так я что, не стою и золотого? – Губы невесты задрожали, она вновь готова расплакаться. Владимир подумал, что всему виной беременность, и ответил, гася возмущение: – Почему? Ты мне очень дорога. Никакой казны не хватит, честно.

– Знаешь, есть обычай выкупать невесту у родителей. Если б они успели приехать, ты не смог бы взять меня в жёны без выкупа! Или просто за красивые слова! Выходит, тебе повезло, что они далеко! Хакан имеет много жён, но каждой дал столько серебра, сколько она весит.

– А у нас совсем другой обычай, – вспылил Владимир. – Родители дают за невесту приданое! Боюсь, мы поспешили с приготовлениями! Ты меня измучила своими капризами! Понимаешь?!

В эту ночь князь спал в княжеском доме, проклиная опрометчивое решение. Порыв души принёс ему одни страдания и ссоры. Даже в день свадьбы он, натужно улыбаясь, вынужден был сурово предупредить невесту:

– Или ты слушаешь меня во всём, с первого шага до последнего, или я разгоню бездельников и устрою пир для дружины накануне похода! Выбирай!

Но и после этого свадьба не стала праздником. Шума, плясок, веселья среди гостей хватало, дым со двора разносился по всем улочкам, и редкий горожанин не заглянул к столам, не принял чарку от виночерпия, не пробовал пирогов и пареной рыбы, не любовался золотистым гусем, что стоял на столе молодых.

Многие радовались за князя, поздравляли, желали добра, но вот протолкался Куцай и, отводя взгляд, попросил:

– Надо пошептаться, князь. Я вспомнил. О Святославе вспомнил!

Владимир с тоской глянул на сочный кусок жареного мяса, к которому не успел притронуться, вытер пальцы и встал, жестом успокоив жену. Мол, я скоро. Отошёл от стола вслед за Куцаем. Пришлось забраться в дальний угол, к месту, облюбованному князем для обучения ратному мастерству. Крутко шёл следом, и два телохранителя держались вблизи: кому праздник, кому самая тяжкая работа, из толпы легче всего метнуть сталь, и поди сыщи злоумышленника.

У стены, у пятачка, прикрытого навесом, в тени под соломенной стрехой Куцай остановился.

– Владимир, я вспомнил! Сам не мог понять, кто сгубил Святослава. А нынче вспомнил. Твой отец заехал к мастеру ковалю, из ромейцев, Претич просил. Вот...

– Да, ты сказывал уже, – кивнул Владимир. Крутко молчал, приглядываясь к вспотевшему от волнения Куцаю. Тот смахнул рукавом капли со лба и заторопился:

– Верно. Вот на дворе у кузни и случилось. Ромеец хвастал оружием, вертел кинжалы, мечом вымахивал, фокусничал. И бросил князю нож, не подал, а бросил, как бы в шутку. Святослав задумчив был. Не словил. Рука не поспела. Я поднял кинжал и метнул обратно, а мастер...

– Куцай, ты о чём? – перебил запыхавшегося воина Крутко. – Дело говори...

– Так я и говорю! Оцарапался князь. Кровь слизнул. Вот что! Слизнул кровь с пальца. А рукоять черна была, то ли от сажи, то ли смазана чем... могло так статься? Могло?

– Эвон что! Стрелы ведь мажут ядом, – смекнул Крутко.

– Стрелы? А ведь верно, – согласился Владимир. – И где этот мастер? Дорогу знаешь?

Куцай лишь плечами пожал:

– Пусто там. Заколочено. Соседи его не привечали. Некого спросить.

– Ничего, найдём, – выдвинулся вперёд Горбань. Посмотрел на обеспокоенного Куцая и заверил Владимира: – Найдём! Никуда не скроется.

– Только не спешите хватать, – решил князь, – умней приглядеться к ворогу. Ежели он лазутчик. Надо узнать, кем послан. Верно?

Тут разговор оборвался. От столов донёсся шум драки, и князь с друзьями поспешил к пиршеству.

Так часто случается, мирное гулянье да пляски во хмелю завершаются сварами. Отдыхающие рядом хазаре и дружинники могли поладить, лишь имея трезвые головы. Выпитое сказалось, и возле столов сцепились сначала двое, потом ещё пяток воинов, а потом драка покатилась вглубь, захватила стражу. Как ни старался Крутобор, как ни втолковывал старшим, чтоб присматривали за горячими головами, побоища не избежали.

И трещали настилы, мелькали остатки снеди, разливалось пиво, когда десятки наёмников и киевлян сошлись в рукопашной. Спешили к месту драки телохранители, кричали Улгар и Владимир. Но в полутьме летнего вечера, в гаме нет старших, нет закона. Кто там разглядит князя? Кто услышит Улгара? Зато свист сабли и предсмертный рык поверженного воина услыхали.

– Стоять! Иначе всех казню! – кричал Крутко, подгоняя десяток стражей с копьями в руках, оттесняющих драчунов, разводя их по разные стороны от гибельного места.

– Кто обнажил сталь?! Выходи!

Над убитым воином, а им оказался хазарин, склонился Улгар.

– Саблей ударил, саблей! – удивился хазарин, разглядев характерный след на теле.

– Свои же ударили! – крикнул киевлянин. Но ему не верили, потому что человек с оружием поспешно отступал, скрываясь за спинами товарищей. – Дак, у хазар тоже ножи!

– Вы что творите?! – Владимир выступил вперёд и жестом приказал страже взять скрывшегося воина.

Раздвигая копьями ошарашенных вояк, стражники, выбив оружие, скрутили запасливого.

– Что, засиделись?! Много силушки, девать некуда?! – кричал Владимир, окончательно расстроившись. Он знал, что, если не погасить свару сейчас же, если не развести враждующие стороны, можно потерять армию. А значит, похоронить надежды на успешный поход. В схватках и внутренних распрях кроется огромная опасность. Так скверно сваренное железо может ржаветь изнутри и рассыпаться при первом ударе… – Завтра же выступаем! Погляжу на вас, смельчаки! Погляжу! Все, кто был здесь, первыми войдёте в Тверь! Первыми на стену полезете! Ясно!

– Сказано ведь! – Крутко подвёл к князю воина, показал припорошённую пылью саблю. – Сказано, оружья на свадьбу не брать! Как посмел, а?!

– Погоди. Погоди-ка. – Князь взял в руки обычный клинок, ничем не привлекательный сейчас, присмотрелся и передал саблю Крутку.

– Буяна запереть! Сам судить буду! Остальным разойтись. Утром выходим из города! Кто запоздает, проспит, покараю как беглеца. Всё, кончилась свадьба!

Стражники провожали воинов, сотники и командиры держались рядом, но никакой уверенности в мирном исходе наступающей ночи не было. До утра город мог окунуться в сумятицу. Потому Крутко спросил:

– Я подниму две сотни, а?

– Две? Поднимай пять, держите город! Всё равно пойдём медленным маршем. Догонят, отоспятся. Давай, торопись! А саблю узнал, Крутко?

– Как не узнать! Макара клинок, – ответил тот и покачал головой. – Надо же, чтоб так совпало! Отняли в Полоцке, у сватов. А теперь вернулась? Да против нас...

– А ведь ты прав. Не зря ударили саблей. Против нас... да против хазар затеяно, – согласился Владимир. – Ну да есть кого спросить.

Вернулись к дому, прошли мимо опустевших столов, мимо прислуги, мимо погашенных печей. Навстречу – Рахиль в сопровождении дружек, шёлковое платье пышно, широкий подол скрывает вздувшийся живот, не каждый и приметит, хотя тайны нет, горожане знают, что невеста брюхата. Она не скрывала недовольства сорвавшимся гуляньем, но старалась говорить спокойно:

– Владимир, пора в опочивальню. Как обычай требует!

Стоит, протягивая руки, а рядом бабки-советчицы, тоже ждут князя, не зря спальню утром готовили, венки да снопы по углам развешивали, стрелы крепили, полынью пол сметали.

– Пора, мой муж. Сниму тебе сапоги, найду монетку да загадаю желание. – Старательно выговаривает русские слова Рахиль. Но Владимир заметил негодование. Трудно скрыть истинные чувства, она так рассчитывала на звонкий пир, на пышное гулянье – а вместо праздника получилась свара. Хорошо хоть знать уже успела разъехаться, не видели убийства ни послы хазарские, ни Калокир.

– Извини, жена, – церемонно, всё же люди рядом, поклонился Владимир. – Не могу. Освобожусь, приеду. Ступай, Рахья, отдохни. Устала ведь?

Он оглянулся, подзывая стражу, и повторил:

– Ступай, ступай. Я скоро.

– Ты что?! – возмутилась Рахиль, забывая покладистость. – Бросишь меня в первую ночь?!

– Всё может быть, – отозвался князь и подмигнул дружкам: – Проведите жену в дом.

Понял, что спорить сейчас бессмысленно, не услышит. Что женщине слова о бунте, о смуте в дружинах? Она до сих пор не догадалась, что случайная пьяная потасовка могла закончиться погромом, гибелью хазар, в том числе и её смертью, убийством князя и диким кровопролитием. Ей одно колет глаза – испорчено гулянье, только это занимает мысли.

Разгорячённый, гневный, он вошёл в конюшню, куда стражи затащили смутьяна. Крутобора не было, но мастер раскрывать тайное – Горбань уже успел навести порядок. Связанный воин стоял в отдельной клети, пол выметен, капли масла с факелов не причинят беды, личные телохранители князя тоже рядом.

Горбань всегда излишне спокоен, никто не помнит, чтоб он кричал, срывался, бесновался в бессильной ярости. Мог быть тихим, но даже тогда в его глазах крылось что-то хищное. Наверное, так выглядят уличные коты, серые, неприметные, блаженно потягивающиеся на солнце, лениво зевающие, равнодушные. Лишь когда их сузившиеся зрачки столкнутся с взглядом человека, замирая в ожидании, становится жутковато от промелькнувшей независимости, уверенной непримиримости дикого характера.

– Так. – Владимир вошёл в клеть, остановился рядом с пленником и сказал: – Времени мало. Говори ясно, коротко. Тебе же лучше. Первое: откуда сабля? Украл? Когда, где? Только не крути. Хуже не будет. И так худо.

Тишина. Телохранители в клети и стражники снаружи, в конюшне, испытывают неудобство, ибо воин – киевлянин. Хотелось бы видеть ворога, но обернулось иначе. Горбань не мешает, держится в стороне, но его помощник уже притащил приспособления для пыток, опустил мешок на пол, и там глухо звякнули железки, цепи.

– Сабля... сабля с Полоцка. Отнял у хазарина, на дворе Рогволда, силой взял. Не пожалел. Потому что – враг! Пришлые все вороги. Тебе друзья, так то и есть беда Киева.

Владимир понял, что в пьяном угаре воин скажет больше, чем под пыткой.

– Силой взял? – уточнил князь. – Значит, все враги, и наёмники тоже? А я – так первый злодей?

– Злодей. Киев взял силой, или, думаешь забыли? А Полоцк? Вчистую ограбили. Таков ты радетель о землях русских? Ничего, вернётся Ярополк, за всё ответишь.

– Значит, Ярополка ждёшь? Сам решил, кому верить, или присоветовали ушлые? – спрашивал Владимир, стараясь не выказывать гнева. – Развяжите его. И дайте сулицу. Да, да, дайте оружие. Пусть покажет, на что способен.

Развязали пленника. Дали копьё, короткое, привычное, которое и метнуть можно, если противник зазевается. Владимир же взял саблю и отступил в угол, выжидая, пока провинившийся разомнёт руки.

– Сейчас проверим, чего стоит твоя похвальба! Вор. Знал ведь, что ищем саблю Макара, дары сватов, а прихватил себе...

Горбань промолчал и на этот раз, но за спиной Владимира, когда тот двинулся к ратнику, недоверчиво поглядывающему на оружие, подал знак телохранителям. Но это уже не мешало князю.

– Шевелись, гад, а то... – Владимир успел подойти близко, когда ратник отступил и крутанул копьё, стремясь отпугнуть просвистевшим вблизи наконечником. Но князь не остановился, как всякий неопытный боец, испуганный блеском металла, а прыгнул вперёд, сокращая расстояние, и оказался вне досягаемости наконечника. Теперь воин с копьём мог лишь ударить древком, продолжая вращение оружия, или же отступить назад, надеясь ударить острым концом на обратном полукруге.

Похоже, хмель уже выветрился, в глазах вспыхнули огоньки злого азарта, он даже забыл страх. Так случается, когда воин попадает в привычную обстановку боя, соперничества, в среду, к которой притёрся всей кожей, всеми помыслами. Он даже забыл, что бьётся с князем. Что судим за преступление.

Несколько раз Владимир отпускал пленника, не нанося удара, прикрикивая:

– Лжёшь! Корявый! Не достанешь!

Но пленник двигался всё сноровистей, и оружие крутилось весьма слаженно, заставляя телохранителей напряжённо вздрагивать, вскидывая обнажённые мечи. Ранения князя им не простят! Да ещё накануне похода!

Корявый старался изо всех сил, никто бы не сказал, что князь напал на безоружного, и потому прорыв Владимира, удар саблей по руке, и злое: «На!» – все дружинники восприняли с облегчением.

Ещё миг воин стоял, проворачиваясь по инерции, словно и не ощутив пропущенного удара, а потом выронил копьё, присел, но не удержался на коленях, повалился на пол и застонал. Одной рукой он пытался подхватить рассечённую, разрубленную. Но кровь уже нашла путь, хлынула обильно, и белый край кости торчал из раны, словно что-то новое, вонзённое в руку только сейчас. Его пальцы вмиг утонули в густой крови, слова превратились в вой, и глаза слепо приникли к ране. Какое-то время все оставались на своих местах, не зная, что делать. Лишь Владимир поднял сулицу, отдал телохранителю и сказал Горбаню:

– Пока не троньте. Пусть правду скажет!

Он отошёл от поверженного, присел, устало опираясь спиной о доски, меж которыми темнели широкие щели, спросил, говоря намеренно громко, чтоб раненый слышал:

– Лгал, дубина. Куда тебе самому такое надумать? Скажи, кто велел драку учинить, а?

Но раненый не отвечал. Вернее, его ругань не несла ничего нового.

– Чтоб ты сдох! Варяг! Сдох! – стонал он, безуспешно зажимая край раны, выглядевшей страшно даже во мраке.

– Всему свой срок, – спокойно молвил князь и поднялся. – Скажи, кто надоумил саблю на веселье пронести? Кто нашептал, отвечай?!

– Никто! – крикнул пленник, с ненавистью глядя на князя. Он заговорил скоро, брызгая слюной, задыхаясь и всхлипывая: – Сдохнешь и ты, кровопивец! Сдохнешь! Люд таких не стерпит! Всех вас сживёт со свету! Всех! Я вор? А ты – кто? Грабитель! Полоцк хазарам отдал?! А ныне Тверь отдашь?! Всё вам мало, жабы продажные! Видели мы, как Глеб за Ярополка платил, видели! Ничего... недолго осталось!

Владимир прислушался, помолчал, пожал плечами, словно удивляясь:

– Ты дурень или от боли разум потерял? Кто грабит, мне и так всего довольно! Тверь да Полоцк – земли русские, надобно как бочку обручем стянуть, иначе рассыплется! А мудрецы, которым князь не указ, тянут на себя, каждый в свой угол! Потому и гаснешь сейчас, понял? Дурак или умный, а приказ нарушил, сталь принёс!

Но пленник не отвечал. Он затих, и лишь мерная дрожь тела указывала, что жив. Скорей всего, он и не слышал князя. Тот постоял немного, присмотрелся к едва виднеющимся белкам закатившихся глаз и решил:

– Нечего ждать. Горбань, отыщи тех, кто с ним дружен. Спроси, не затевают ли по наущению? И тихо, чтоб никто не ведал. Ты понял меня? Да поищи вторую саблю, подарок Рогволду. Кто взял – вор. Знали, что ищем, да утаили.

Он вспомнил слова пленника и покрутил головой:

– Я грабитель, видал? А на кого мне опереться? Если киевляне на свадьбе затевают кровопролитие! И он ещё честен, ибо против хазар! С них-то хоть какая польза, а с него? Ну, посечём наёмников, начнём войну, а Русь так и не собрали! Будем одноруко отбиваться?! Вон, лежит однорукий, много навоевал?

Сплюнув, князь вышел из конюшни, оставляя в темноте Горбаня да его помощника. Мешок с инструментами не пригодился, как и умение дознавателя.

А ночевал князь киевский в пустой опочивальне. Молодая супруга не дождалась, не желала видеть после столь скверной свадьбы. Но не тому огорчался молодой правитель. Утром предстояло выступать, обстоятельства вынуждали. А лагеря, корма, оружие, обозы ещё не готовы. Вновь всё делалось в спешке. И эта торопливость могла привести к самым нежеланным последствиям. Да и время стало слишком дорого, ведь Византия, узнав о жене хазарке, навсегда вычеркнет князя киевского из списков друзей, занеся во враги. Скоро появится Ярополк, если верить всезнайке Калокиру.