Текст книги "Хазарский пленник"

Автор книги: Юрий Сумный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 32 страниц)

Владимира оставили в покое. Не добили. Своя жизнь дороже. В полумраке стих топот копыт, наёмники отступили. Дом полыхал вовсю. Из дверей вываливались люди, раненые и обожжённые, сжимая в руках сабли, но не видя ничего вокруг, не решаясь открыть глаза. Волосы их дымились, казалось, там гнездятся светлячки, то и дело срываясь в ночь.

Владимир склонился над Кимом. Ему чудилось, прорицатель умирает, страшно обнажилась кость, нога непривычно изогнута, и приходилось придерживать её рукой.

– Зря подшивал шаровары, да? – растягивал губы в гримасе боли Ким. И верно, этой тряпке уже не служить хозяину.

Подбежал Улгар, рухнул на колени, прижал к губам руку Владимира и бормотал, задыхаясь:

– Ты жив, Владимир, жив! Вот счастье-то!

– Помоги Киму, Улгар, где костоправы? Нужен лекарь! – закричал Владимир и оглянулся.

Крутко придерживал Макара, отступая от дома, который уже не потушить. Жар ощущался даже во дворе, и соседи торопились вывести лошадей, не зная, устоит ли конюшня.

Искры уже не редкими звёздочками, а снопами поднимались над домом, кружили, как невиданные прожорливые красноокие комары, исчезая высоко в тёмном небе.

Глава пятнадцатая
КНЯЗЬ КИЕВСКИЙ

Как ни ловки лекари, а Кима покалечили всерьёз. Миновало ещё десять дней, наступила пора выдвигаться, а Ким всё ещё слаб, нога подвязана, как ствол яблоньки, прикрытый от зайцев. Но оставить его в столице Владимир не решался, особенно теперь. Ким указал на дом сановника, и в нём нашли беглых злодеев, наёмников-грабителей. Нажил врага.

Сановнику удалось отпереться, злое свершалось без него, а то и ради обмана, чтоб опорочить невинного. Пока разбирались, уцелевшие наёмники как-то враз поумирали в остроге, кто сам удавился, кто замёрз и свалился в горячке, кто угодил в свару и был забит пленниками.

Потому оставить Кима здесь страшно. Нужно брать с собой.

Владимир сидел возле лежанки раненого прорицателя и выслушивал упрёки. Ким сумел догадаться о связи с Рахилью. Нашёл в том недоброе. Владимир не мог понять что.

– Да эка невидаль, молодые встречаются, любятся. Что плохого? Я волен, не женат. Могу поступать как заблагорассудится.

– Волен? А держава? Что тебе толковал Моисей?

– Ну вот, уже и Моисей в приятелях. Сам говорил – нет веры талмудисту! Рассказывал о вредных измышлениях раввинов.

– Рассказывал. Да. Хочу, чтоб ты был волен. Чтоб не вязал себя лживыми откровениями. А ты? Сам ищешь петлю? Не успел и шагу ступить, а уже опутан, связан по рукам и ногам!

– О чём ты, Ким?

– Знаешь, я часто вижу деревья. Одни стоят гордо, вытянув головы к солнцу, величавые и прямые, как копья воинов. А другие раздваиваются, гнутся, теряют стройность, превращаются в узловатых карликов, с наростами, похожими на узлы и бородавки. Может, на них упало что-то, тяжкая ноша, обломок ветки, или ветер налетел, не дав окрепнуть, не знаю. Вижу только стройных красавцев и уродцев. Пойми, ты ещё молод, если сейчас повесишь на шею хомут семьи, согнёшься как карлики. Ты князь, ты воин, вот твоё предназначение. Выполни главное! А потом уж придёт пора веселья, праздника, найдётся время для девиц. И с хаканом... не спеши раздавать обещания. Это ярмо. Как скинешь позднее? Как?

Владимир вздыхал, но деваться некуда. Слова Кима не побасёнки, не болтовня Макара, готового над всем хохотать от избытка веселья. А изменить что-то уже трудно. Скоро выступать, и он боялся прощания с Рахилью. Не знал, как сумеет расстаться с девушкой.

– И как ты только узнал? Или колдовал ночью? – недовольно спросил Владимир.

– На другой день узнал. Когда пса привёл в новое жилище, – ответил Ким.

Владимир действительно приманил крепкого зверя, решив, что во дворе сторож не помешает, и частенько баловался с Разбоем, стараясь приучить к послушанию. Смешное имя прилипло, и пёс вскоре отзывался на новую кличку, признав и новый двор, и хозяев.

– Нет, я понимаю: вы молодые, девушки да кони – что вам ещё интересно? Скверно, что скрыл, Владимир. Ведь ты наших обычаев не знаешь, с порядками не знаком, мог беду нажить.

– Разве? – смеялся приспевший к концу беседы Макар. – Мне всё казалось, что девка беду наживает, если не остережётся! А Владимиру-то какая беда?

– Ой, зубоскал! Сперва говоришь, потом думаешь, да? – укорял Ким. – Честный человек женой берёт девушку, которая полюбилась. У вас не так? А разве Владимир волен жениться? Правитель женится, когда нужно государству! Чтоб с соседом замириться, чтоб войну отвести, укрепить свою державу! Это тебе всё равно, с кем жить, с кем детей рожать! Да и тебе не помешает знать, что еврейки за чужих редко идут! Не каждой позволят! Могут камнями побить! Понимаешь?

Владимир, подшивавший твёрдый кожаный ошейник для пса, вскинул голову, переспросил:

– Как побить? За что? У нас немало иудеек вышло замуж, и ничего, все живы-здоровы.

Имя Рахья ещё не звучало в доме, но ясно, что Ким уже всё знает, и имя тоже. Может, для того и затеял разговор, чтоб Владимиру подсказать, предостеречь от опасности.

– То у вас в городе! Иудеев мало, не каждой девице жениха сыщешь, а здесь строго! Если с тобой иудейка и её родственники не ругают, не казнят, значит, что? Как ты думаешь?

Друзья приумолкли, переглянулись.

– Не знаю! – сердито ответил Владимир. Ему не нравится, когда его действия толкуются как глупость.

– Знаешь, – не соглашается Ким. – Думают о своей выгоде! Кто она? Дочь купца? К тому же мелкого, дома нет слуг, верно, нет сестёр, родственников? А ты – князь. Скоро стол возьмёшь, править будешь.

– Нет же! – воскликнул Владимир. – Мы случайно встретились. При чём тут выгода?

– Встретились, может, случайно! А что тебе рёбра не поломали да до сей поры принимают по вечерам – не случайно, нет. Чем Крутко не славный воин, чем Макар не хорош? А им девушки не открывают ворот, не поджидают по вечерам, почему?

Пойми, князь, еврейки воспитаны в почитании семьи, обычаев народа, это у них в крови. Другая жена прилепится к мужу и будет с ним вековать, а еврейка всегда остаётся сперва еврейкой, потом женой. Оттого они выходят замуж за своих, чтоб не выбирать между долгом и любовью! Да о том же говорят легенды. Вспомните самые известные. Юдифь – героиня, а что она свершила? Соблазнила воина Олоферна своей красотой, а ночью отрубила голову. Как вам нравится такое деяние?

А когда евреи вошли в Египет и Авраам велел своей жене называться сестрой, возлечь с фараоном, снискать его расположение, разве та отказалась? Нет. Еврейки плоть от плоти своего народа. А народ этот особый. Он живёт среди других, но никогда не признает законов страны, всюду поступает с приютившими как с врагами.

Ким на миг приумолк и по памяти прочёл слова из Библии:

«...И истреби всё, что у него; и не дай пощады ему, но предай смерти от мужа до жены, от отрока до грудного младенца, от вола до овцы, от верблюда до осла».

– Да когда это было? Ветхость в твоей Библии! – отмахнулся Владимир.

– Ветхость? Это вам, молодым, всё просто. Ну, хватит дуться, хватит. Подумаешь, сам всё постигнешь. Ответь лучше, как у вас принято охотиться на вепрей, косуль?

– Да так же, как всюду, – замешкался Владимир. – А что?

– Не знаю что. Видения странные, как будто на охоте, где много людей, загонщики, псари, опытные звероловы...

– У нас говорят – следопыты.

– Да, так вот вижу охоту. Людно. Шумцо. В холодном лесу, когда всюду на ветках ледяная корка, как бывает после оттепели, прихваченной ночным морозом, кто-то угодил в яму. Но вот что вижу, его не спасают приспевшие, а торопятся придушить. Давят бревном, чтоб ни на ком не было следов преступления. И, сломав хребет, бросают у покалеченного коня. На мёрзлой земле не так много следов, даже копыта коней не роняют отпечатков. Никто не угадает истинную причину смерти.

Позже сбегутся воины и охотники, а злодеи будут вздыхать и сетовать, мол, не углядели, увлеклись загоном. Сам виноват, спешил, недоглядел. Конь споткнулся. Среди них статный муж, в доброй шубе из беличьих мехов, а кто он, не знаю. Путано всё. Тот же муж прыгает с высокой стены, раскинув руки как птица. Падает...

Но обсудить видение друзьям не пришлось. В дом вбежал весёлый Улгар, озорно поблескивая глазами, крикнул с порога:

– Выступаем. Всё готово. Хакан дал наёмников.

Выступили через три дня. Владимир познакомился с русскими воинами, состоявшими на службе хакана, полную тысячу отдали Крутобору. Хотелось иметь верных друзей тысячниками, поэтому отпустил Крутка, да и Улгару, ставшему головой хазарской конницы, рад, всё же не чужие. Кто, как не Улгар, спас его, крикнув о засаде? Сколько дней провели под одной крышей? Но Кима и Макара не отпустил. Боялся натворить глупостей в пылу борьбы, мало ли как повернётся? Ким придержит горячую руку, Макар не смолчит, подскажет.

Прощание с Рахьей легло тяжким гнетом. Вместо напутствия и поддержки увидел слёзы, мешки под глазами, услышал упрёки:

– Бросаешь меня? Оставляешь одну? А что, если я зачала от тебя? Владимир? Как мне жить? Как? Меня выгонят, как паршивую овцу выгонят... а ты забудешь. Найдёшь другую.

– Погоди, Рахья. Что-нибудь придумаем, – неуверенно отвечал Владимир, понимая, что всё может сложиться именно так, уедет и забудет! Если убьют, ничем не поможет ей, с мёртвого какой спрос? А уцелеет? Разве поможет издали?

– Возьми меня! Возьми! Не женой, собакой буду, верной собакой, ведь берёшь Разбоя? Для него нашлось место?

Она стояла перед Владимиром, несчастная, заплаканная, с распущенными волосами, и вызывала лишь жалость. Но просит немыслимого. Юному князю стало стыдно, подумалось, что во многом правы женские языки, мужчинам зачастую нужно лишь одно, а о семье они не помышляют. Неужто и он так жесток?

– Вот что... не плачь. Приедешь весной. С купцами доберёшься, ладно? Если всё сложится удачно, приезжай. Я тебя не брошу. Но в походе нет места женщинам. Прощай!

Вырвался, она упала на пороге, угодив руками в месиво талого снега, но князь не остановился. Не знал, чем помочь, но понимал: оставаться глупо. Хватит слёз, хватит. Слезами, горю не поможешь. Он бежал от Рахьи, не понимая, что нельзя скрыться от угрызений совести. Слёзы девушки посеяли в его душе зерно вины. И оно мешало, как камешек в сапоге, но с камнем проще, снял да вытряхнул, а здесь?

Дорога к Киеву оказалась тяжёлой. Бездорожье и снег, в котором увязали воины, проваливаясь по пояс, отнимали слишком много времени, коннице не найти пропитания, обозы уже опустошены, а купить сена негде, городки – погосты, редки, а в сёлах не напасёшься провианта для тысячных отрядов. Как ни старался Владимир избегать грабежей, как ни упрашивал воинов соблюдать скрытность, случались стычки с жителями. Горели избы, лилась кровь. Не всегда удавалось перехватить конных вестников, не везде удавалось пройти незаметно, вот и неслась впереди молва, предупреждая крестьян о хазарах. Всё очевидней слабость задуманного, невозможно пройти к городу тайно, не потревожив народ. А значит, встречи и кровавого противоборства не миновать.

До столицы оставалось немного. День пути. И Владимир, едва обогревшись в избе, решил:

– Выступаем! Макар, берём сотню и уходим. Надо опередить Глеба! Не дать воеводе запереть город!

– Погоди, как? – не понял Макар.

– Что ты удумал? – строго спросил Ким.

– Всё просто. Пока в Киеве нет Глеба, нужно перетянуть воеводу на нашу сторону. Штурмом Киева не взять. Пока не кликнули ополчение, пока не собрались, нужно остановить воеводу! Свара князей – тёмное дело, тут не каждый решится открыто выступить против! Как знать, где правда?

– А если головы снимут? – усомнился Макар. – Вдруг Глеб в городе!

– За что? – деланно усмехнулся Владимир. – За какую провинность? Вернулся князь, за что казнить? Проще бросить собаке кость, тот же Новгород! Уморить разговорами, посулами да придумать пакость! Но не успеет... Подойдёт войско, а там и поглядим... кто мил Прави, кто Нави! Нам только в город войти!

Подняв сотню, они выступили. Ким и Крутко остались вместе с основной силой, Улгар обещал слушаться Кима, но кто мог знать, как поступит в трудный час?

Ночь в дороге совсем лишила Владимира сил, лёгкий ветерок пронизывал насквозь, ведь на воинах много тяжкого, легко принимающего мороз металла. Кони под утро едва передвигались. Они видели город и поспешили к очагу, но стража торопливо закрыла ворота. Углядели, на то и сторожа. А скорей ждали, молва-то идёт.

Владимир вскинул руку, желая крикнуть, чтоб не смели запирать, но не смог. Рука не поднялась. Локоть едва шевельнулся и, не дотянувшись до уровня плеча, застыл. Замёрз. И голоса нет. Пар почти неприметен, а всё ж на ворсистой волчьей шапке мохнато налип иней.

– Кто на страже? – негромко осведомился Владимир и сполз с лошади, едва не завалившись в снег. – Зови старшего! Кричи – князь Владимир с малой дружиной! Не вороги! Да отворяйте ворота! Поди, не лето!

– Отворяйте, лежебоки! – поддержал князя Макар. – Или своих не узнаете? Ну?

– Не нукай, не запряг! – ответили ему. – Кликнули воеводу, скоро будет!

– А у них так: как запьём, так и ворота запрём!

– Верно. Без забора, без запора не уйдёшь от вора, – не остался в долгу служивый. – Всех не пущу, разве что князя... погреться.

– Ну, погоди. Ты у меня погреешься! – пригрозил Владимир и усмехнулся, понимая, что злится от бессилья. – Хватит дурковать! Или я не знаю, где в Киев войти? Что за новости? То сотник велел или на свой разум беды ищешь?

Стражник на стене уже готов был покориться, но приметил что-то и ответил с облегчением:

– Уже, уже видать воеводу. С ним и говори. Претич велел запирать... а наше дело малое. Кому служим, с тем и дружим.

– Они таковские, конь с запинкой, да мужик с заминкой, не надорвутся, – злился Макар.

Томительное ожидание продолжалось ещё какое-то время, заставляя Владимира и Макара обмениваться тревожными репликами.

– Что? Подадимся на Подол?

– А то им не скорей добраться да встретить!

– Стоять на морозе тоже не выход!

– Погоди, вон воевода... проверим, кому счастье служит. Кому служит, тот не тужит!

Претич взошёл на стену, узнал Владимира и тут же пропал. Гадать, чем кончится противостояние, не было сил. Но к счастью, Претич намеревался показать пришельцам свою смелость, мол, нам горстка замёрзших вояк не помеха, и вскоре заскрипел снег. Ворота отворили настежь, отметая свежий, насыпанный слой; стражники поспешно отступали, пряча глаза, у них так всегда, служат одним, а получают нахлобучки от других!

Владимир вошёл, ведя коня под уздцы, надеясь, что никто не поймёт причины, а причина проста, он не в силах взобраться верхом, замёрз напрочь. Ног не чует. Какая схватка, какой бой, он меча не поднимет!

Он не нашёл сил обернуться к стражнику, стиха молвившему напарнику:

– Ох, будем мы и на том свете служить. Они будут в котлах кипеть, а нас заставят дрова таскать.

– Здоров будь, воевода!

– И тебе, князь Владимир, здравия и добра, – сказал воевода и покосился на сгрудившихся воинов, прислушивающихся к беседе. – Скор ты... так оно всегда, добрая слава лежит, а худая бежит. Знаешь о Глебе, стало быть?

– Что знаю? – Владимир не понял ничего, да и не мог понять. О своём думал! Всё прикидывал, как верней свершить дело.

– Дак, пленили Глеба. В Полоцке держат. Рогволд отказал в дани. Глеба взял. Неведомо чем кончится. Ну, ступайте за мной, найдём, где отогреться!

Воевода пошёл к своей лошади, и Владимир осознал, что случилось непредвиденное. Он стоит в Киеве, власть готова упасть ему в руки. Без войны, без крови... но единственное, на что он был способен, это тихий возглас:

– Вот как?

За его спиной Макар распорядился:

– Ворота держите открытыми! Подойдёт дружина, кликните нас, ясно?!

Глава шестнадцатая
БРЕМЯ ВЛАСТИ

Разместили дружину в городе, что было не так просто, как казалось. Сразу пошли стычки между ратниками Киева и наёмниками, они грозили большой бедой, Владимир собрал совет, малое вече. Ранее все помыслы тянулись к власти, самое главное – войти в город, а теперь многое зависит от того, как горожане примут младшего сына Святослава. А важней всего – явится ли Ярополк? Отчего ещё не приехал? Великому городу без хозяина не бывать.

Пока за столом лишь те, без кого Владимиру не поднять тяжкого бремени. Ким, тихий наставник, с подвязанной ногой. Собратья-телохранители: Макар и Крутобор, последний уже стал тысячником, вёл отряд и неплохо справился с делом. Улгар, под его рукой тысяча хазар – хоть и лёгкая конница, а сила весьма грозная, но крайне неприязненно воспринимаемая в городе. Скрыть очевидное невозможно, даже женщины понимают: Владимир шёл с войском на Киев. Ведь сам, с друзьями да Кимом, не решился вернуться, не верил Глебу. Потому за столом Улгар да соратник Кандак, прекрасно понимающий русский, разбитной, проворный воин с девичьим округлым лицом.

Савелий тоже появился. Выжил друг, уже ходит, правда, головой не вертит, не в силах. Странно выглядит Савва, как будто чрезмерно горд, ходит неторопливо, степенно и поворачивается всем телом, как важный боярин или ведун. Но привлекать калеку к сваре рано, Владимир решил свести его с Кимом, тому нужны ученики. Всю дорогу хазарин рассказывал о своих намерениях проповедовать веру, убеждал в незыблемых законах справедливости. Вот пускай хоть одного обучит своей премудрости.

Отдельно, пытаясь держаться хозяином, сидит Претич и тысяцкий Митяй. Оба христиане. Друзья. Но сейчас они, как и Владимир, в замешательстве. Кому отдать власть? Владимир пришёл с врагами, опирается на хазар. А Ярополк старший. Этого сколько ждать? И чем он лучше? Приведёт византийцев. Хрен редьки не слаще.

– Не серчайте, гости, что стол наш пуст, – сказал Претич, картинно поведя рукой. Верно, думал заранее, как начать неприятный разговор. – Но время доброго обеда впереди, успеем. А надобно нам решить, кто мы – друзья иль вороги? Ибо званые по застолу, а незваные по застолбу! Ты пришёл с силой, Владимир, и как то понять? Ответь... С кем мы стол делим?

В горнице действительно не накрыто. Столешница, потемневшее дерево, отполированное ладонями, удручает пустотой. Свет, пробивающийся сквозь пузыри – стекла ещё не напасли, – скуден, поэтому в помещении много свечей, есть и медные светильники с маслом. Но не пища сейчас занимает собравшихся. Вопросы более важные будоражат каждого, немало известно и о застольях, с которых выносили ногами вперёд, почитай, каждого второго. Ибо речь о власти! Большой власти!

– Отвечу. – Владимир поднял ладонь, призывая к спокойствию своих друзей, возмущённо зашевелившихся, многим не понравился упрёк Претича. – Ты упрекаешь меня, воевода? А в чём? Что видится неправедным?

Владимир приметил, что в родном доме легко отвечать смело, ведь рядом крепкая сила наёмного войска, но важней правда, а она на стороне молодых.

– Когда князь Глеб принял стол, ты не противился? А ведь моего отца убили! Да, да, убили! Когда меня отдали, как вора, тем же хазарам, ты не роптал? Не вопрошал о правде? Так?

– Кого убили? – возмущённо возвысил голос Претич. – О чём толкуешь?!

Но спорить с Владимиром, поднаторевшим в красноречии за время отлучки, трудно.

– Слушайте все: моего отца, князя Святослава, убили. В том нет сомнений. Ведун Олекса знает, что его отравили. А уж после ударили, подковой. Только не понять, какой конь имел славные свежие подковы?! И как случилось, что в тот же день явился брат Глеб? Не странно ли? Позднее меня отправили к хазарам, пленником! Это тоже по правде, исстари заведено, Претич? Чем вы теперь недовольны? Ратью? Или тем, что вам нет веры?

Претич не смог так скоро найти возражения, и тогда Митяй, напряжённо улыбнувшись, сказал:

– Если глянуть без крика и злобы, то надо искать – кому на руку... смерть Святослава. Ты говоришь, убили? Глеб подгадал. А нынче? Кто подгадал? Кому должно править Киевом и землями. Не тебе ли на руку?

В горнице нарастает неприязнь, обе стороны ищут противоречия, готовят обвинения противникам. Лишь Ким улыбнулся, положил ладони на стол и предложил:

– Не будем свариться! В словах Владимира есть правда. А в твоих упрёках, Митяй, только полправды. Может ли Владимир быть повинным в пленении Глеба? Вряд ли. Кто был ближе, он или вы с воеводой? Выходит, вы и за князем Святославом не уследили, и Глеба не сберегли! А почему о Ярополке молчите? Вот кому выгодно, если глядеть в корень. Или молчите, чтоб позднее крикнуть – вот кто законный владыка? А? Во всём нужно разобраться, а вы обиды ищете! Может, пора преломить хлеб да поговорить без крика?

– А может, разберёмся, как Глеба похитили? – предложил Крутко.

– Что воду в ступе толочь? – хлопнул по столу ладонью Претич. – Надо решать, выступать ли на Полоцк? Или ждать, пока Рогволд смилуется и отпустит князя? Как мыслите?

Противостояние на время утихло. Вопрос не простой. И решать его нужно именно им, старшине.

– Чего галдеть? – нахмурился Митяй. – Известно, чего Рогволд требует – свободы от дани. Воли. Ну, так и дайте ему вольную. Глеб ему без надобности. Отпустит. А вернётся князь, соберём силушку и обложим город!

За окном наладился погожий день. Солнце растопило наледь окна, и в мутноватом слое образовались прогалины, через них видны голубое небо и собравшиеся на подоконнике голуби.

«Видать, приучили, подкармливали», – подумал Владимир. Но тут же забыл о птицах.

– И кто же даст клятву? – спросил Ким. – Ложная клятва – худое дело.

– А похищать князя, держать его пленником – доброе? Владимир может дать волю Рогволду. А Глеб повернёт на свой лад. Он-то клятвы не давал! Значит, никто клятвы не рушит!

– Никогда не стану обещать ложного, – отказался Владимир.

– А как же с хазарами? – улыбнулся Митяй. И подмигнул близким, мол, мы-то знаем. – Кто клялся, что непричастен к лошадям?

– Да, худо поступил. Худо. Впредь наука. За битого семь небитых дают. – Владимир решил не отпираться, признал грехи. – Но обманывать Рогволда не хочу. Лучше уж сразу выступить на приступ города. Покарать изменника. Чтоб другим неповадно было.

– Экий ты прыткий, – возразил Претич. – Полоцк за доброй стеной. Рогволд смельчак, да и дружина ему под стать. Сколько ратников положим, пока осилим крепость? Да и осилим ли? Брать измором тоже не просто, чай не лето. В поле воин не воин, а снеговик. Лагерь построить – и то задачка! Верно Митяй советует, дай клятву, а после Глеб всё перевернёт! Ты-то при чём? Или решил Глеба покинуть? Без Глеба ты князь? Верно?

Снова собравшиеся пришли к изначальному противостоянию. Снова косые взгляды и недовольство сквозят в каждом слове, в каждом жесте. Но спор прервало появление гонца.

Дверь распахнулась. Вбежал ратник, замешкался, не зная, к кому обращаться, и брякнул с порога:

– Смута в городе. Горожане да дружина супротив хазар! Как бы не пожгли в избах!

Его ноги до колена обрызганы мокрым месивом, снег растаял, грязь налипла на голенища, стекает комьями, но некому заботиться о чистоте. Город, того и жди, кровью умоется!

– Макар, гони за ведуном! Слышишь! – вскочил Владимир, подняв руку. – Тише, тише! Крутко, поднимай тысячу, Ким, со мной! Улгар, держи своих купно, но чтоб никто не высовывался! Придержи, нам резня не нужна. Претич, о чём гадаешь? Сидим да пыхтим, не помрём, так родим? Едем вместе! Или крови ждёшь?

Собрав всех, кто мог пристать к отряду, выехали поспешно, стараясь отогнать дурные предчувствия, понимая, что пожар легче затушить вначале. Лошади шли устало, не успели отдохнуть после ночного перехода, но на то не смотрели. Владимир не успел надеть кольчугу, да и Ким без панциря, без брони: схватили мечи – и к коновязи. Не пробежали и трёх улиц, как встретили плотную гурьбу, двигающуюся к купеческой слободе. Были там и мастера, и простой люд, и бабы, и дружинники. Тем и опасны бунты, что дружину делят на лагеря, кто стоит в рядах погромщиков, кто по приказу князя выступает против. Кто поднял руку на своего, уже не остановится, старшины для него не преграда, смутьяну нет закона, нет разумного предела. Вобьёт себе в голову, что он борец за правду, и чем ты его проймёшь?

Сблизились, вглядываясь в плотные ряды негодующего люда. Претич выступил вперёд, но Владимир не уступил, приблизился к нему и стал рядом. Взволнованные лошади испуганно шевелили ушами. Настроение собравшихся сулило беду, видны пояса с оружием, кое-кто успел прихватить кольчуги, дружинники привычно опираются на древка сулиц.

– Куда направились?! – спросил Претич, подняв руку. Он выискивал взглядом заводил, вожаков, подталкивающих народ к возмущению, зная, что лишь с ними можно спорить.

– Чем недовольны?! – крикнул Владимир. Он также вызывал на себя гнев собравшихся, желая понять, что послужило причиной смуты.

– А то ты не ведаешь! – крикнул стражник.

– Или Киев уже продан? Это по какой правде?

В шуме и криках тонет голос первого стражника, взявшего на себя долг руководства. И если до сей поры ему легко удавалось направлять возмущённый сброд, то здесь толпа рассыпается. Одни отступают, понимая, что спорить с воеводой бессмысленно, другие рвутся пройти мимо, третьи готовы к словесной схватке, потому и подтягиваются ближе. Слушают слова правителей, передавая их далее.

– С чего хазары вошли в Киев? Или мы теперь рабы?!

– А это кто? Новый князь, что ли? Соплив ещё!

Воевода снова поднял руку и призывно гаркнул:

– Ти-и-хо-о! Что галдите, как сороки? Говорите толком! Почто колья повыдергали? Забыли? На всяку гадину найдём рогатину!

Но стражник, стоявший в головах крикливой толпы, высоко воздев копьё, на котором темнела его шапка, зло закричал:

– Знаем! Была бы спина, будет и вина! С чего хазар привёл?! Киев отдать?! Не быть тому!!

– Кому Киевом править, без тебя решат! Слышь, Силантий! – отвечал Претич, успев узнать стражника. – Тебя, однако, не посадят! Разве что в острог, за дерзости...

– Знаем, кому Киев отдаёте! – истерично завизжала баба, похожая на курицу с ощипанной шеей, видно по всему – торговка, два тулупа, а шея гола, личико махонькое, нос крючком.

– Прочь с дороги! Не бывать...

Толпа вновь качнулась, обрела прежний настрой и целеустремлённость. Кто-то глумливо бросил в воеводу снежок, и это понравилось, многие наклонились, сгребли непрочную грязь. В редкую шеренгу всадников полетели снежки, а там и комья грязи, мелькнул камень. Лошадь одного из дружинников взбрыкнула и шарахнулась в сторону.

– Сымай его! – крикнули в толпе. И нашлись желающие сбросить воина. Поспешили к сползающему с лошади всаднику. Весёлый азарт охватывал сборище.

– Крови хотите! – выкрикнул Владимир и вмиг подскочил к ратнику. – Крови?!

Он уже вскинул руку с обнажённой саблей, непривычной для русских ратников. Конь оттеснил торопыг, свистнула змейка кнута, Макар приспел на помощь.

– Святослава убили! Вам мало?! – кричал Владимир. – А кто люб? Кого посадите?! Кто кричал Ярополка? Где Ярополк? Где? Вы что, пьяны с утра?! Так пьяница проспится, а дураки ныне заснут навек! Что творите?!

– Хазарам служить...

– Каким хазарам?! Я – хазарин?! – Он развернулся и пустил коня вдоль сгрудившейся толпы, пронзая взглядом распаренные лица. И страстная ненависть, злоба, которую он не скрывал, подействовала на многих как ушат холодной воды. – Одного не сберегли, а другого рвётесь казнить?!

– Ты нам не князь! – Нашёлся упрямец, растолкал других и выступил к Владимиру.

– Ясно! И воевода не указ! Верно? А кто указ? Кто?! – Владимир развернулся и встал перед стражником, приподнявшим копьё. – Кто тебя звал сюда, сеять смуту? Власти хочешь?

Резко склонившись на бок, Владимир ударил по древку, и копьё лопнуло. Хруст дерева – как знак, все замерли в ожидании, и стало на удивление тихо. В тишине, впервые объединившей собравшихся, голос Владимира звучал угрожающе:

– Я князь, и то правда! А вы смутьяны!

– Не слушайте! – размахивая своим жезлом, вопил Силантий, заметив неуверенность ближних. – Ложь! Святослав сам помер! Конь лягнул, то все знают! А этот – хазарин! Прислужник хаканов! Кого слушаете?!

– Конь лягнул?! – кивнул Владимир. – Сам видел?! Ох, стражник, лишишься языка! Кто здесь по глупости, люди?! Вон поспешает ведун Олекса! А спросим его, от чего умер князь Святослав! Кто правды ищет?

Улгар и Кандак успели поднять людей, вытряхнуть разомлевших ратников из тёплых домов, скликая к княжескому подворью. Сам терем невелик, но рядом дома близких, верных людей, и вся улочка стала местом сбора пришлых воинов. Весть о смуте неслась быстро. Но ратники принимали её спокойно, на то и войско, чтоб доказать силу в схватке, а не в состязаниях краснобаев. Могло быть хуже, в ночь разбросанных по городу воинов тяжко собрать, а когда на каждом углу перехватывают разъярённые жители, и вовсе невозможно.

Стягивая тысячу ко двору киевского князя, к богатым домам дружинников да близких правителю купцов, наёмники видели уже дым первого пожара. Пока подожгли лишь один дом, но толпы собирались в разных углах столицы и по галдящим улицам устремлялись к центру, к княжескому подворью. Казалось, кто-то руководит мятежом, нашёптывая людям злое!

Видны беженцы, скачут купцы хазарские, ищут приют и защиту у правителя. Но Владимира нет. Скарб хазарских торгашей наспех расхватывают, а то и жгут. Хорошо хоть не добрались ещё до складов, до спрятанного на хранение, взяли лишь лотки.

Гости, приехавшие на торжища, скрываются в домах, разумно полагая, что чужакам не место в сваре за престол. Им трудно понять, кто верховодит народом, кто подбивает на непослушание.

Дружина, войско киевское тоже собирается к дому князя, Претич не предупредил своих вояк, что к чему, вот и бегут, кто пёхом, кто верхом, к воротам. А там чужаки. Снуют слухи, дружинники взбудоражены, и только одно сдерживает две силы от столкновения, язык. И те, и другие говорят по-русски, понимают друг друга и оттого не решаются нападать.

Тысячник дружины киевской, увидев толпу горожан, первым обратился к хазарам. Преодолел пять десятков метров, разделяющих ратников, проехал меж отрядами и поклонился Улгару.

– Чего ждём? Хазарин? Не с вами ли ратиться нынче? Как думаешь?

За его спиной двое, но разве они спасут, если старшие не сговорятся? Улгар, хоть и чужой в городе, понимает – русских меньше! Толпа не войско, смелы до первой крови, в открытой сшибке его тысяча сметёт и дружину, и горожан. Потому Улгар спокойно отвечает, привычно склоняясь:

– Зачем биться? Ваш князь, наш князь. А купцов не дадим... зачем купцов гонять? Почто притесняют хазар?

– Мы купцов не хватали... – ответил тысяцкий и оглянулся. Он только сейчас разглядел беглецов, стоящих в глубине двора, наспех собранные вещи на санях, закутанных в тулупы женщин, детвору. – И к смуте не причастны. Кому-то надобно, чтоб пролилась кровь... кто-то ждёт славной тризны по Глебу.