Текст книги "Хазарский пленник"

Автор книги: Юрий Сумный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 32 страниц)

Вот тогда Глеб и понял, откуда обновка из розового шёлка. Лёгкая летучая дымка, что меж пальцев скользит со скрипом, охватывая женское тело блестящей плёнкой.

– Хазар слушала? – спросил он, приподняв голову с высокой подушки. – Что просили?

Жена неумело отпиралась, говорила что-то о знакомой купчихе, но князь не верил. Купчих всегда хватало в доме, на то и бабы, чтоб своё обсуждать, но никогда супруга не вникала в дела, никогда не терзалась о пошлине.

Встал. Глотнул прохладного мёда, разведённого, слабого, как любилось жене, и впервые пригрозил ей, сорвался:

– Ты в чужую свару не лезь. Что надо, без тебя решат. А если узнаю, что хазарин заглядывает, косы повыдергаю! Смотри... Эвон возьму вторую жену, станешь ей прислугой!

Лежал в темноте и грезил прошлым. Там он ещё князь, там он хозяин и повелитель. Там, не здесь, в тёмном порубе, с оконцем, скрытым промерзшим пузырём. Снилось и вспоминалось разное, но хоть о собственной участи не думал – и то благо.

Глава тринадцатая
ПСАЛМЫ ВОИНА

В доме поселился неполный десяток наёмников. Улгар привёл. Он всем распоряжается, всем заправляет. Чтоб не огорчать гостей похоронами, не мучить обрядами, поутру отвёз русских в гости к учителям – набираться мудрости перед великими свершениями. Это хакан присоветовал, с его позволения всех путников провели в здание, где ранее обучались лишь талмудисты.

Слушать мудрое никому не лишне, но Владимир не верил в откровения богословов, поскольку всяк кулик своё болото хвалит.

В комнатах крепкого дома тепло, высокие печи изрядно натоплены, стол длинный, вдоль него гладкие доски – скамьи. Тут и сели, раздевшись, ожидая наставника, который явился следом.

Широкоплечий мужчина с пронзительным взглядом похож на советника или казначея, вовсе не сухой червяк, знающий лишь бумажную пыль да заговоры старух.

– Здоровья вам, гости славенские. Ныне я ваш наставник и учитель. Имя моё – Моисей, – поклонился он и присел во главе стола, оглядывая учеников, отданных на несколько дней. Ведь пока соберётся войско, пока уладят нужное, можно успеть немало.

– Знаешь русский? Будь здрав, наставник, – ответил за всех Владимир и подумал, что теперь они пропали. Замучает их иудей, церковной патокой зальёт, в море библейских истин утопит.

Наставник кивнул, словно читал мысли Владимира, и улыбнулся:

– Думаете, стану учить псалмам? Толковать о вере? Оно неплохо, но времени нет. К богу идут долгие годы, потому начнём с тяжкого, но сущного, что ноги вяжет, как весенняя грязь. Верно, Владимир? Княжить каждый хочет, да не у каждого ладится.

Тёмные глаза сурового наставника дрогнули в улыбке, и он начал рассказывать о мелочах, которые на первый взгляд не имеют никакого значения. О фураже. О том, как вычесть потребность в питании для лошадей. Как заготовить сено для похода, где разместить, чтоб не катились вслед за армией обозы, вытянувшись на десятки вёрст. Обозы – слабое место, хвост, который легко отрубить, заставляя ратную тушу истекать кровью и голодать.

– Каждый полагает, что достоинство правителя в смелости, воинской доблести, победах. А откуда взяться победам, если властитель не подготовил поход? Сколько повозок нужно рати, Владимир? Сколько повозок на тысячу воинов? Сколько провизии на сотню лошадей? На день? На месяц?

Слова – не чурки жонглёра; наставник знает, о чём толкует, на вощёной доске чертит стилом, и каждая цифра отвечает на вопрос, прозвучавший в комнате, похожей на молельню. А за стеной поскрипывает снег, в дом стекаются ученики. К талмудистам. И странно им, невольным пленникам, слышать весёлый смех юных, становиться в ряд с несмышлёными.

– Вы, верно, слыхали о победах греков над царями персов? Греки клянутся, что армия персидского царя состояла из четырёхсот тысяч воинов. Но кто счёл, сколько суден нужно для переправы такого войска? Никто. А если сочтёте, поймёте: не было такого флота ни у персов, ни на всём побережье. Либо же сами греки доставляли его к месту сражения. – Тут он рассмеялся, показывая, что остроумные сомнения не чужды его логике.

– Теперь обоз. Если двигались обычной дорогой в одну повозку, то походная цепь вытянется от города Сузы до Фермопил. Но пусть греки гордятся победами, пусть слагают легенды. Мы же подумаем – из чего складывается победа? Всегда ли необходимо кровопролитие? И сколько стоит поход! Да, да, всякий поход – это потраченные деньги, золото, серебро, богатства державы. И всякая война – поиск богатств или стремление к захвату чужих земель, что снова даёт наживу.

Странными оказались занятия у мудрого наставника, сведущего в божьих писаниях. Увлекательными. Владимир не заметил, как втянулся в спор с мудрецом, высказывая наболевшее. Ему помогали соратники, Крутобор, Макар, а Ким до поры отмалчивался, хотя слушал внимательно.

– Все войны связаны с поиском золота и захватом богатств? – смело возражал наставнику Владимир. – А как же наши войны с Византией? Не хазарский ли царь Иосиф призывал русских? И мы помогали хазарам. Тысяча лодей вышли в море, а сколько вернулось? Погибли ратники, кто не сгорел от греческого огня, был пленён. Так в чём наше завоевание, наставник? Золото? Где оно? Нет, мы верны долгу и того же ждём от друзей. А золото – игрушка купцов и женщин.

– Истинно! – поддержал друга Макар. – Без воинской чести и воинского долга не бывать державе. Воин стоит за правду, не за богатства.

– Вот как? Правда от слова праведно, ведать? Кто делит добро ложно, неразумно, не ведая, что творит, – тот накликает войну. – Тёмные брови наставника изогнулись в лукавом вопросе. – А что делили с Византией наши деды? Иосиф, скажем прямо, сумел повернуть против врага не только свои войска, но и ваши. Византия жаждет править миром, держать в своих руках торговые пути, а царь Иосиф добыл право торговать повсеместно, в той же Византии, в Греции. Выходит – снова золото, снова богатства.

– Так, значит, ваш царь обманом вовлёк русских в свои войны? – возмутился Макар.

– Ничего. Святослав покарал Хазарию, – напомнил Крутобор. – За скверное, за злое. Разве не правда, наставник?

– Покарал. Только ли? Разве он не вернулся с добычей? – усмехнулся Моисей. И, приподняв ладони, чистые, лишённые мозолей, знающие лишь возню с рукописями, призвал учеников к вниманию.

– Есть законы мира, есть. Вы молоды и можете отвергнуть мои рассказы, но всё же задумайтесь. Ничего в этом мире не случается само по себе. Яблоня родит, но, если её не лелеять, плоды мелки и горьки, не зря их называют дичкой! Поле колосится, но без труда скуден урожай. Всё стремится к расцвету, и всему приходит пора увядания. Так и в мире людей. Есть крепкие державы, но и они в своё время уступят новым, более сильным, как рожь уступает сорнякам, мельчая год от года. Всюду есть борьба за место под солнцем. И всюду случается пора расцвета, возмужания, а позднее – заката.

– Это ли не Библия? – впервые произнёс Ким. – Ничего нового нет под солнцем, всё было, даже то, о чём говорят – вот новое.

– Верно, в Библии много мудрого. Но я не зову вас к богу. А к здравомыслию. Мудрые мужи говорят, что у людей тоже есть пора сеяния, пора всходов и пора заката. В общине всегда идёт борьба за деньги, а деньги приносят земля, леса, реки. Пока народу хватает добытого, держава крепка. Но наступает пора, когда пахотной земли недостаёт, богатства попадают в руки изворотливых, и бедные бегут в города, бросая сухие бесплодные нивы. В городах начинаются голодные бунты, погромы, правители стремятся развязать войну, чтобы отнять кусок соседа. Время уходит, и в разгар войн или во время диких погромов случаются моровые болезни. Умирает каждый третий, гибнут великие царства.

И тогда народу становится меньше, и какое-то время всем хватает земель, корма, богатств. Так было не раз, и это колесо не остановить правителю. Кто понимает законы, не станет бросаться под колесницу истории. Подумайте, разве у вас не так? Или у вас крестьяне не берут в долг купу, часть уродившегося? Откуп? После лишаются свободы, не успев вернуть долги. Самые отчаянные бегут из кабалы в города и легко соглашаются на гибельные походы, потому что им нечего терять! И это не рабы, это свободные люди.

А князья? Вотчина хороша, когда её передают в первые руки, от отца к сыну. А далее? Как поделить свою вотчину на пятерых сыновей? Как одарить дочерей? Снова всё мельчает, дробится, и вспыхивают свары меж роднёй.

За окном, затянутым пересохшим пузырём, потемнело, видимо, начиналась метель, и Моисей поднялся, достал лучину и добавил к горящим ещё два светильника.

– Стало быть, мы бессильны? – спросил Владимир. – Не стоит и пытаться укрепить державу? Всё равно погибнет.

– Нет, не всё равно. Все люди умирают, но это не значит, что нужно спешить на кладбище. Научись отличать неизбежное от наносного, и ты станешь мудрым правителем. Рвать пуп при засухе глупо, а загодя накопить зерно и прокормить народ может только дальнозоркий правитель.

В завершение первого дня наставник рассказал молодым ученикам о легенде из древних рукописей:

– В старое время из степей Причерноморья вышли воинственные народы именем хетты. Несколько тысяч лет назад они покорили закавказские народы. Имея оружие и колесницы с металлическими спицами, они дошли до Египта. Никто не мог устоять перед нашествием хеттов, закованных в железные латы. Пала и Троя, и другие города древности. Причиной были быстрые и чрезвычайно грозные колесницы, неизвестные другим армиям. И вот непобедимый царь хеттов Суппилулиум получил послание из Египта, в котором его властительница, вдова фараона Эхнатона, писала: «Мой супруг умер, и у меня нет сына. У тебя же много сыновей. Пришли мне одного из них, чтобы он стал моим мужем. Ни за что на свете я не хочу назвать своим мужем одного из моих слуг. Я очень обеспокоена».

Победитель народов усомнился. Он ждал коварства и хитрости, не веря в лёгкие победы и случайные удачи. Поэтому ответил отказом.

А теперь задумайтесь – какая удача выпадает порой правителям! Стоит лишь смешать кровь разных народов, взяв в жёны владычицу дальней земли, и без войн, без вражды, ненависти, хаоса, без кровной мести – создать новую державу! Смешно: выходит, то, что мы называем срамом, – страшное оружие! Ни один меч не подарит вам такой власти, как мужские чресла! Нет? Подумайте!

Но из Египта пришло новое послание.

«Ты оскорбил меня своим подозрением. Тот, кто был моим мужем, мёртв. У меня нет сына. Что же мне, выходить замуж за моего слугу?»

Царь хеттов послал в Египет разведчиков и вскоре узнал, что вдова фараона, называемого Тутанхамоном, молодая женщина, страдает в окружении жрецов, навязывающих ей в мужья одного из них – именем Эйе. Не желая стать женой старого жреца, коего она называла в письмах слугой, вдова пытается найти защиту у сильного соседа и пишет тайно от собственных жрецов.

Приезд в столицу Египта царевича и свадьба стали настоящим горем для касты жрецов, но на этом история не закончилась, – вздохнул Моисей и шутливо погрозил Крутобору, недоверчиво качающему головой: – Чем занимались ночью? С девицами забавлялись?

– Откуда? – хмыкнул Крутко. – У нас разграбили дом, убили хозяина. Ночь выдалась тяжкая, оттого и в сон клонит.

– Недолго осталось, – заверил наставник и продолжил: – Могло получиться так, как я вам и говорил. Хетты становились хозяевами Египта без войны и крови. Вот они – пути мудрых, тропы, которые стоит искать. Но жрецы совершили злое, убили царевича и вынудили вдову признать мужем Эйе. Как поступили с ней, можно лишь догадаться, поскольку тут же началась война. Хетты вошли в Египет, разгромили армию и остановились лишь у столицы. Осада, голод, и при тамошней жаре без воды не долго проживёшь. Вскоре город превратился в мёртвое царство. И жрецы, умелые лекари и великие колдуны, призвали силы ада. В лагерь хеттов вторглись стаи оголодавших крыс, к их палаткам слетелись полудохлые голуби, и в два дня армию хеттов поразила чума. Страшная болезнь, при жаре и непогребённых жертвах часто начинаются болезни. Эта косила всех подряд, не различая народы, и победители бежали, спасая живых.

– А жрецы? – спросил наивный Макар.

– Думаю, погибли многие, но колдуны выжили. Известно, что царство фараонов уже не воскресло, много позднее было завоёвано римлянами.

– Голуби и крысы? – снова обратился к наставнику Ким. – Верно ли это? Голуби и крысы принесли в лагерь хеттов смерть?

– Отчего нет? – заметил Крутко. – У нас тоже сказывают, что княгиня Ольга выжгла Искоростень, велев привязать к лапкам птиц паклю и подпалив её.

Вечером вернулись в дом, едва переступив порог, вспомнили о вчерашнем. Ужинали не домашней стряпнёй хозяйки, а остывшей кашей, кое-как сваренной воинами. Те заняли хозяйскую половину и шумно спорили, играли в кости и громко хлопали по ровной доске, призывая удачу.

– Ну вот, в тесноте, да не в обиде, – улыбнулся Ким.

– Ничего. Нам не привыкать. Выспимся вволю, верно, Макар? А что говорил наставник, мол, баловались с девками? У вас что, есть какие-то игрища? Где собираются молодые? Или только на праздниках? На ярмарках?

– У нас в столице не принято знакомиться с кем попало, – ответил Ким. Присев у низкого ложа, он неторопливо чинил прохудившиеся штаны, проявляя сноровку, которой от него не ожидали. Говорил тихо, как будто опасался, что воины могут подслушать. – Народ хазар вовсе не един. Есть чёрные хазары, есть светлые. Истинные хазары, каста привилегированная, все из иудеев. Девушки иудейки рожают сыновей, которым отходят права родителей, отца и матери. Но стоит иудею взять в жёны не еврейку, дети теряют права, они уже не учатся в школах, не попадают в число избранных, им прямая дорога в слуги, в смерды, как говорят у вас. Одни становятся торговцами, окружают хакана, назначаются воеводами, а другие трудятся на полях, строят укрепления, пасут овец[11]11
  Все государственные должности были распределены между евреями, причём сам Обадия принял титул «пех» (бек), переведённое на арабский язык как «малик», т. е. царь. ...он возглавил правительство при номинальном хане (кагане), находившемся... под стражей и выпускаемом напоказ народу раз в год (Л. Н. Гумилёв).


[Закрыть]. Между ними непреодолимая стена закона, кровного различия. Потому девицы не вольны, знакомятся только с теми, кого признают родные. А гулящих красавиц хватает, как во всяком городе. Но с такими не стоит предаваться любви. Да вам и платить-то нечем.

В комнату вошёл Владимир, задержавшийся у лошадей, и Макар, подмигнув другу, переспросил:

– Так вот о чём толковал Моисей. Помните, о власти, которую берут без сражений. Стоит жениться на царевне, и ты станешь правителем, без войны покоришь чужой народ?

– Эк тебя понесло. Сдержи лошадей, мечтатель. Царевну ему подавай, – указал на Макара Крутко. И с сожалением вздохнул: – Да, здесь мы чужие, сами не знаем, кем станем завтра, воинами при наёмной дружине или рабами. За тебя Макарушка не царевну, дочку захудалого кабатчика не отдадут.

– А за тебя?

– И за меня, – признал Крутко и опустился на свой топчан, приминая соломенный матрас.

– Устали, воины? – понял Ким и покачал головой. – Как ни трудны дни и месяцы, это ваша жизнь. Не стоит спешить к лучшим временам в надежде, что они наступят. Жизнь – дорога, говорят мудрые. В ней важен каждый шаг.

– Кимушка, хоть ты не мучай нас проповедями, – попросил Владимир и торопливо юркнул в постель. Судя по всему, он намеревался как следует выспаться. Следом лёг и Крутко. Прошло немного времени, и юные русичи заснули, а Ким, присев по-восточному на матрас, задул свечу и погрузился в мир необъяснимых видений, стараясь разглядеть предстоящее.

Глава четырнадцатая
РАХЬЯ

Миновало несколько дней. Утром направлялись в молельный дом, встречались с Моисеем, слушали его, спорили, а всё же впитывали новое, с нетерпением ожидая позволения выступить к Киеву.

Однажды Ким поспорил с наставником, вызвал его гнев и весьма испугал Владимира. Кто знает, что умеют эти странные учителя? Нашепчут властным сановникам, и пропадёт прорицатель, ибо хулил святое – бога. А то и поход отменят, ведь вера как кость в горле.

– Скажи, мудрый, – спросил в тот день Макар, – как избежать разрушения державы, о котором ты толковал? Мол, пора расцвета, потом угасания. Или никакой надежды нет?

– Верно. Я говорил о колесе истории. Но спасение есть. И хорошо, что вы спрашиваете. Нужно знать, что спасётся не всякий. Кто погряз в пучине суеты, в разврате и лени, кто катится наезженной колеёй от праздника к празднику, погибнет. Копите не золото и богатства, не сундуки, а мудрость духа. Спастись может только высокий духом. Бог – вот кто может спасти вас. Не уповайте на власть земную, на золото и войско, а ищите пути к всевышнему, и всё изменится.

– Бог? – удивился Макар.

– Бог. Яхве, наш создатель и вседержитель. Кто служит единому богу, слушает его голос, тот унаследует истинную власть, а не преходящую, земную. Тем откроется великая истина, понимаете? Упадут державы, погибнут столицы, но бог всегда останется, и его верные слуги никогда не заплутают. Ибо они знают путь истины.

– А жрецы Египта не знали бога? – спросил Ким. – А римляне, а персы? Нынче Рим и Константинополь говорят от имени бога – называя Христа сыном творца.

– Посуди сам. Христиане веруют в того, кого мы распяли! В самозванца. А мы веруем в истинного бога, единого бога Авраама, Исаака, Иакова.

– А разве не было сказано, что его имя Элохим, и первоначально значило – духи земли? Не дух, а духи. А Яхве прежде назывался – Яху-Анат, так именовали богиню Шумерии.

Моисей нахмурился и неодобрительно покачал головой:

– Всякий хулитель всё глубже погружается в болото безверия. Мне говорили, что ты волхв, прорицатель и мошенник. У нас таких карают, ибо сказано в святых книгах: «Мужчина ли, или женщина, если будут они вызывать мёртвых или волхвовать – да будут преданы смерти; камнями должно побить их, кровь их на них».

Ким кивнул, признавая обычай чужой веры, и улыбнулся:

– А как же быть с прорицателями древности? Были ведь авгуры, были пифии? И жрецы Египта предсказывали. Для жрицы в Аргосе кололи ягнёнка, и она разгадывала пятна пролившейся крови. А оракул предсказывал по движению листьев священного дуба. Все лжецы? Все достойны смерти? Ане поднимал ли мёртвых Иисус?

– Те народы жили в темноте, не имея знания о святом, а у нас есть книги, есть Мишна, есть Тора. Язычники не нарушают закон, ибо в то время не было закона, но ты – знаешь и смеешь хулить?

– Он не хулит, – вступился за Кима Владимир. – Он ищет верный путь. Согласись, Моисей, странно твердить о вере, о едином боге, когда мир разделён меж народами и у каждого свой бог. Если карать за веру в иного бога, мы истребим всех, кроме соплеменников.

– Мы не истребляем верующих, но колдуны не верят, это преступление против любого бога. А тебе, Владимир, предстоит решать, примкнёшь ли к вере в пророка Мухаммеда или склонишь колени перед сказкой о Христе. Тебе выбирать. Но помни, ранее всех сказаний была Тора, был великий бог Яхве, бог нашего народа.

– Не серчай, наставник, – обратился к Моисею Крутко, – мы не понимаем, отчего ты называешь народ евреев избранным? Ведь Иерусалим не ваша земля! Стало быть, бог не помогает вам? В чём же избранность? Или это путь всех избранных, лишиться родины?

Моисей вздохнул и ответил, завершая спор:

– Не стоит пытаться понять необъятное за один день. Вам кажется, что мы лишены родины и рассеяны по миру, а в этом великая мудрость. Бог наш велик, и все, кто верует в истинного бога, поклоняется его имени, стают зерном в чужой земле. А это зерно принесёт колос. И умножится наше племя. И наступит день, когда все земли станут землями Яхве. Сотрутся границы, и мир будет единым, и в нём будет один закон! Разве это не благая цель?

Да, спорить с Моисеем неуместно. Пусть учит, пусть рассказывает своё, всё время скорей проходит, и всё ближе поход. Владимир ждал только одного – похода к Киеву. Но как он сумеет поладить с горожанами – не ведал. Найдутся крикуны, коим люб Глеб, и что тогда? Мучительно находиться в ожидании – тем более в ожидании схватки; а ведь никто не знает, чем она завершится.

Нет, жизнь не стала сплошным праздником, обещания хакана не скоро претворялись в дело, дни тянулись за днями, и Владимир не находил себе места. Часто уезжал в город, лишь бы не ловить на себе сочувственные взгляды Макара, не отвечать на вопрос Крутка – когда?

Было в городе, стоявшем на острове меж рек, своё очарование, всегда недолго добраться до берега, посидеть близ неторопливых вод, любуясь яркими красками восхода или заката. Никогда ранее Владимир не видел подобной красоты. Казалось, солнце здесь более багряное и прихватывает полнеба, окрашивая его многоцветьем ярких тонов, склоняющихся к пурпуру, к алому, озаряя кромки облаков сочной рыжей позолотой. Вспоминалось наблюдаемое в кузне. На малый участок клинка, раскалённый добела, приходится большая часть, не столь горячая, переходящая от вишнёвого к тёмному, серо-чёрному. В Киеве чаще калёное солнце, белое, нестерпимое для очей, а здесь – алое и как бы не столь яростное, потому более розовое, рыжее.

Разбоя в городе немного, оно и понятно, с острова не так просто скрыться, зато имелась другая напасть – тьма голодных собак. Что-то разладилось у градоправителя. Много псов оставалось на улицах. После продаж овец пастухи не справлялись с верными помощниками, да и не могли забрать ставших ненужными сторожей. Кто выпил лишку, продав отару, и не нашёл пса у харчевни, кто терял собак, непривычных к дневной толчее многолюдных улиц, кто утром отдавал за бесценок содержателям постоялых дворов. Вот и бегали по городу беспризорные стаи, выпрашивая подаяния, прихватывая кур, воруя из сараев, докучая мясникам.

Однажды и Владимир столкнулся с озлобленной стаей. Возвращался привычной дорогой, с реки, купив у молодого рыбака несколько славных рыбин. Близились сумерки, но пока ещё растоптанная тропа видна, грязный снег обочины выделяет её, да ему – верхом – всюду можно пробраться. Не то что гружёным повозкам. Тем грязь да слякоть – ощутимая помеха.

Услыхал близкий возглас, шум, звонкий крик молодой женщины и по привычке, забыв, что он чужак, поторопился вперёд, к проулку. Свернул, прихватывая рукой рукоять, ожидая разбоя иль насилия, и удивился. В нескольких шагах стояла девушка, прижимаясь спиной к высокому забору, дома купцов добротно ограждены, а вокруг крутились собаки. Видно, что девушка бросила зверям всё, что несла, запах пищи привлёк клыкастых вымогателей, а теперь в страхе прикрыла лицо и кричала при каждом движении зверей. Хотя те и не хватали её за подол, а лишь облаивали, не позволяя шевельнуться.

Послав коня вперёд, Владимир вскинул нагайку, короткую плеть из сыромятной кожи, полоснул по спинам, крича первое подвернувшееся:

– Я вас накормлю! А накормлю! А-а!

Звери кинулись врассыпную, но не все. Вожак, кудлатый могучий пёс, схожий с малым телёнком, спокойно сел, не отступив ни шага, прижал лапой добычу и глухо гавкнул.

Собака всегда опасается человека, признает его право и силу, но у бездомных, чувство голода стало преобладающим. Владимир по глазам крупного зверя понял: тот привык служить, покоряясь хозяину, но здесь, в многоголосой суете, хозяина не видит.

Спешился, глядя в глаза псу, протянул рыбу, приговаривая:

– Дают – бери, бьют – беги... ну, бери, зверюга.

Пёс поднялся, шагнул вперёд, понюхал рыбу, слегка вильнул обрубком хвоста, взял тушку и сел, отступив на прежнее место. Пока он ел, Владимир стоял рядом, не позволяя другим членам стаи приблизиться, покручивая нагайку у бедра.

– Ну, нравится? – спросил он и улыбнулся вожаку. – То-то же.

Повернулся к девушке, всё ещё стоявшей на месте. Подвёл коня и знаком показал, садись, мол. Та неуверенно шагнула к коню, протянула руки, пришлось помочь сесть верхом, благо хазарские дочери хорошие наездницы. Едва двинулись, пёс вновь гавкнул, приподняв пасть, словно спрашивая о чём-то.

– Прощай, разбойник! – ответил Владимир, прилаживаясь к ходу коня, измеряя сапогами глубину грязи на улице. Утешало, что грязь слегка смёрзлась и он не так скоро промочит обувь.

Разговаривать с девушкой, не разбирая и половины сказанного, непросто, но Владимир пытался. Красавица смеялась, вспоминая свой страх, показывала спасителю, что благодарна, умоляла зайти во двор, а там, привязав коня, отступила в дом, ожидая гостя. Подобные вольности не приняты, но Владимир не смог отказаться. У порога остановился, грязь не позволяла войти в горницу, а скидывать сапоги может лишь хозяин. Рахья, так звали красавицу, несколько раз дёрнула его за рукав, но, поняв, в чём помеха, присела, помогая снять обувь. Владимир, которому никогда ещё женщины не снимали сапог, не обмывали ног, как то принято у других народов, смутился. Слишком резко попытался воспрепятствовать, рывком приподнял девицу, как малое дитя, взяв под мышки, и словно в жар окунул ладони. Пальцы случайно коснулись грудей под лёгким платьем, а тут и глаза красавицы, возле самого лица, и губы, придержавшие сдавленный вздох. Невольно склонился, прижался к ней, поцеловал.

Остальное уже как в тумане. Мысли не мешали более, не связывали, только поначалу что-то держало, но горячие пальцы Рахьи-Рахили легли на затылок, призывая его и одобряя вспыхнувшую страсть, и Владимир утонул в сладком головокружении. Он прикасался ладонью к голой груди, страшась поцарапать мозолями нежную мякоть, схожую с невиданным плодом, замечая голубоватые жилки под тонкой кожицей и тёмный ореол соска, впервые познавая радость ласк, от которых девушка становится безумной и покорной, бесстыжей и ранимой одновременно.

И в постели, орошённые жарким потом, окунувшиеся в страсть до самого донышка, они почти позабыли, что говорят на разных языках, что они разных народов и разной веры. Потому что сейчас им не нужны слова. Довольно лишь вздоха, улыбки, лёгкой ласки, страстного взгляда, ласкающего тело...

Ожидание выматывало не только Владимира, воины Улгара тоже устали. В первые дни ещё помнилось убийство хозяина, а позднее, когда всё успокоилось, когда скука и зимняя сонливость стали хозяйками дома, хазаре утратили настороженность, за что и поплатились.

Убийцы появились к сумеркам. Одного прихватили в конюшне, второго привлекли постукиванием кувшина и, когда воин кинулся к дверям, предвкушая вечеринку с вином, сразили на пороге. Ещё троих сумели взять безоружными.

А кто остался цел? Двое воинов связаны. В доме пятеро наёмников.

Ким, Крутко и Макар ждут схватки, но выбраться из западни непросто, ведь у наёмников и луки, и кожаные нагрудники, а они едва успели дотянуться до сабель.

– Не спеши умирать, воин, – остановился у порога старший и придержал убийц. Глянул на Крутобора и предложил: – Нам нужны рукописи. Или их скрывает ваш князь? Где он? Отдайте согдийские дары, и мы уйдём!

Крутко и Ким переглянулись, понимая, что сказанное ложь, утешение для малодушного. Убийцам не нужны живые свидетели. Отняв рукописи, они уничтожат всех. Если не пощадили жену хозяина и его дочь, то уж воинам подавно не подарят жизнь.

– Нет старшего, нет князя, – зло ответил Крутко, не успев подумать, не успев приготовить хитрости. Он всегда выбирал прямые пути.

– Смерти ждёшь? – так же зло спросил наёмник. Говорил по-русски, и лицом свой, но в эту минуту его ненавидели крепче, чем сообщников, ведь посмел взяться за тёмное дело, зная, что идёт против братьев.

– Я знаю, где рукописи. – Ким не опустил сабли, шагнул вперёд и шепнул Крутку: – Володко!

Крутобор понял сказанное. Если погибнут они, погибнет и Владимир, это яснее ясного, войдёт усталый в дом, не зажигая огня, двинется к комнате и пропадёт. Не успеет понять, откуда что взялось. Всё впустую, все ожидания, все тяжести пройденных дорог, все надежды!

– Покажешь? – пытливо глядит наёмник и недоверчиво скалится. Улыбки воинов, готовых умереть, ничуть не краше оскала хищников.

– Покажу, – соглашается Ким. – Меня бери, их оставь. Пять дней пути, снег растает, поедем. Где нашли, там и зарыли, рядом. Никто не найдёт, я найду. Сам землёй прикрыл.

В двери втолкнули человека. Хлопнула створка, спотыкаясь, шатаясь как пьяница, вошёл бледный Улгар. Его держат двое, очевидно, дом окружён наёмниками, на этот раз они намерены-таки добыть проклятые рукописи. Стоят возле пойманного Улгара, ждут, что решит старший.

– Хазарин? – косится на него наёмник, но Улгар не отвечает, падает на колени. Ползёт, прижимаясь грудью к полу, скулит.

– Отпусти, брат, не убивай. Ничего не знаю, ничего. Сказано жить здесь, живу, сказано смотреть за русскими, смотрю. За что убивать? Они мне чужие.

– Они чужие, а я родня? – роняет старший и отталкивает руки просителя, униженно припадающего к сапогу. Глядит на Кима и решительно заявляет:

– Лжёшь, хитрец. Всё лжёшь. Какой дурак оставит сокровища?

– А куда брать? В степь? Чтоб подарить разбойникам? Половцам?

Но старший не верит, он знает, как добыть правду. Мелькнул клинок, и Ким падает, сталь подсекла колено.

Улгар воет ещё громче, прижимает пальцы к ушам, как будто боится услышать свист клинка.

– Что, лжец? Будешь одноногим, или отсечь и вторую? Где рукописи? Скажи, мы уйдём. Будете жить. Не надейся провести меня, я не простачок.

Ким ворочается в крови, приподнимается, губы дрожат, но он произносит проклятье:

– Не уйдёшь. Умрёшь раньше меня, сегодня же. Никто не уцелеет, вас послал седобородый, он же вас казнит. Всех. Вы лишние. Вы не хитрецы, а глупцы. Во что оценили свою жизнь? А?

Опрокинутая свеча капает на пол, горит неровно, вот-вот погаснет, но внезапный порыв раздувает пламя. Дверь снова распахнулась, снаружи доносится голос сторожа:

– Едет. Ещё один едет. Встречайте!

А далее всё сплелось в путаный кровавый узор. Первым набросился на врагов Макар. Но опоздал, скулящий Улгар прихватил сапоги наёмника и рванул. Старший провалился вниз, сбивая светильники с края стола, и в полумраке, при оставшихся огоньках, развернулась жестокая резня. Сверкали искры от столкнувшихся сабель, крошилось дерево стола и скамеек, сопели и ругались противники. Стрелы стали неуместны, бой близкий, рукопашный.

Макар снёс по локоть руку ближайшего врага, громко, визгливо и непривычно протяжно закричал Улгар, предупреждая Владимира о засаде. И даже Ким, скрытый во мраке нижнего яруса, выкатился на ноги наёмников, мешая врагам передвигаться.

Владимир, услыхав крик в доме, сперва поторопил коня к конюшне, но, едва крик заставил наёмника высунуться, приметил чужого. Развернулся и, не выбирая дороги, в пролом изгороди кинулся к соседнему дому, нахлёстывая лошадь. Пролетел пять десятков шагов в считанные мгновенья, принялся кричать, стучать в двери, озираясь на гостиный двор. Ему ответили, но что поймёт безъязыкий?

Когда на крыльце появились хозяева, Владимир уже спешил к своему дому, указывая саблей на пылающее строение. Внутри разгорался пожар. Трое наёмников растерянно крутились во дворе, выводили коней, понимая, что нужно бежать. Пожар обрекает их на гибель. Пожар в любом городе – страшное наказание, и скоро сюда набегут сотни жителей, в том числе и стража. Скрыться можно только сейчас, пока не собралась толпа.