Текст книги "Убийства в монастыре, или Таинственные хроники"

Автор книги: Юлия Крён

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 31 страниц)

Теодор неправильно истолковал ее жест.

– Значит, вы уже знакомы с этим произведением, – заключил он и тут же продолжил. – А как насчет учений Гийома Коншского? Или натуральной философии Бернарда Сильвестра? А вы знаете, что говорит Аделяр Батский о душах животных?

Он говорил восторженно, но в ее ушах его голос звучал настойчиво и насмешливо. С самого утра у нее перед глазами все шло кругом, а в голове гудело.

– Оставь меня в покое! – нетерпеливо застонала она. – Ты разве не видишь...

К ее горлу подступила тошнота, хотя ее желудок был пуст.

– Вы что, ругаете меня за то, что я с таким рвением учу уроки? – обиженно воскликнул Теодор. – Вы же сами сказали, что я должен стать великим ученым, а еще, что я должен делиться с вами новыми знаниями...

– О бог мой, да замолчи же наконец! – крикнула она и почувствовала, как вместо жара ее тело вдруг охватил озноб, поднимавшийся вверх от пальцев ног. Он срыгнула и ощутила горький вкус желчи.

Но Теодор продолжал настаивать на своем. Он всегда боялся ее силы, а теперь, видя ее страдания, не испытывал сочувствия. Он изучающее посмотрел в ее бледное лицо, а потом радостно воскликнул:

– Вчера мы долго беседовали с магистром Жаном-Альбертом о Вильгельме Шампо и Иоанне Росцеллине. Мы так и не пришли к единому мнению, кто из них прав и что было вначале: конкретное сущее или идея о нем.

Перед ними были разложены книги и пергаменты. Теперь все это можно было достать без труда в лавках с письменными принадлежностями, снабжавших своим товаром весь Париж, не то что раньше, в монастыре. София внимательно смотрела на них, будто была занята чтением. Но запах, который она вдыхала, щекотал ее высохшее горло. Она кашлянула и снова срыгнула, и наконец ее вырвало остатками вчерашней еды на лежащие перед ней рукописи.

Ей даже не было стыдно. Обессилев, она откинулась на спинку стула.

– София! – в отчаянии вскричал Теодор, позабыв о насмешках и упрямстве. – Вы больны? Я могу вам помочь? Что с вами такое?

– Оставь меня в покое... просто оставь меня... – простонала она едва слышно.

Он поспешно встал, подошел к ней, положил руку ей на лоб так, как это делала она, когда выхаживала Жана-Альберта.

– Если бы я только хоть что-нибудь понимал в искусстве врачевания... – с сожалением сказал он.

Она оттолкнула его.

– Замолчи! – крикнула она, и почувствовала новый приступ тошноты. Она зажала руками рот и выбежала из комнаты.

София шла по давно знакомой дороге от дома Гуслинов к королевскому дворцу. Раньше этот путь давался ей легко, но сегодня ей с трудом удавалось передвигать ноги, чтобы нести вдруг отяжелевшее тело. Белый чепчик стягивал голову свинцовым кольцом, а невыносимое солнце палило изо всех сил, превращая Париж в котел, в котором варились сгнившие ингредиенты, источая сильную вонь. Дома, как печи, накапливали жар и выпускали его во мраке ночи.

София много раз останавливалась, пугаясь черных точек, которые, как мухи, появлялись у нее перед глазами, как предвестники беспамятства, в которое она бы с радостью погрузилась. Темнота сулила ей облегчение и утешение, но и пугала ее.

Потому что если ее застанут в таком состоянии – прежде всего в доме мужа, – внимательный глаз Изидоры, даже если он у нее всего один, тотчас же определит ее состояние. Она должна встретиться с братом Герином прежде, чем весь мир узнает о ее позоре!

София с трудом пробиралась сквозь толпу на мосту через Сену, но в то же время и не замечала ее. Она не видела ни торговцев, ни ювелира, которой работал на своей наковальне, ни носильщика, наполнявшего тачку. Она едва не споткнулась о нищенку, которая просила милостыню, но не расслышала ругани, которой та разразилась ей вслед. Она почувствовала облегчение только когда поняла, что достигла цели.

Софию сразу же пропустили к брату Герину, потому что ее лицо, хотя и распухло, всем было знакомо. Несмотря на то что он больше не приглашал ее к себе после того вечера в Суассоне, никто не удивился, что она понадобилась ему сегодня. Возможно, кто-то посмотрел на нее с удивлением, поскольку она шла не проворно и прямо, как обычно, а тяжело и пошатываясь, будто ребенок, которого она носила, был тяжелым, как взрослый человек.

«Может, это потому, – подумала София, – что он зачат в грехе. Может, маленький человечек, который находился в семени Герина и теперь крепко засел в ее теле, чтобы там расти, проклят родиться инвалидом или эпилептиком. Люди считали, что так должно произойти с любым, кто был зачат в результате измены».

Когда она наконец оказалась перед братом Герином, то от длительной ходьбы и изнуряющей жары напрочь забыла все, что хотела сказать ему. Она даже не подождала его приветствия, мечтая только о том, чтобы он предложил ей холодной воды.

Он не сделал ни того, ни другого.

– Я надеялся, – ворчливо сказал он, – что у вас хватит такта больше не показываться мне на глаза.

Она упала на колени. Головокружение прошло, остался только шум в ушах. Казалось, это вызвал один только его взгляд, полный скуки, отвращения и стыда.

Она посмотрела на него снизу вверх, но даже так он не превратился во взрослого, владеющего собой мужчину, которого она знала, а оставался несчастной тенью, которая сжимается с каждым лучом света.

– Вы должны помочь мне... пожалуйста, помогите! – взмолилась она, запинаясь, уверенная в том, что врожденная проницательность позволит ему самому догадаться о ее состоянии.

– Встаньте! – прошипел он. – Поймите, как стыдно будет, если передо мной увидят такую женщину, как вы, передо мной, ближайшим советником короля!

Она стояла на четвереньках, как животное, опираясь руками в пол.

– Я-то думала, что вы больше не хотите быть им! – сказала она. – Разве вы не проклинали свою должность в последний раз, когда я вас видела?

– О, да замолчите вы! – сказал он. – Я никогда не откажусь от того, что имею. Как только закончится история с Изамбур, король снова начнет мне полностью доверять. А вы убирайтесь отсюда и не вздумайте напоминать мне о минуте слабости!

Она раскрыла рот, чтобы сказать, что ждет ребенка, который может быть только от него, поскольку Бертран даже не прикасался к ней. Но не успела она начать, как под его напряженным, недовольным взглядом из головы вылетели все разумные слова, будто она поняла, что он их все равно не услышит.

Тогда из ее груди вырвался пронзительный, отчаянный крик. Она и подумать не могла, что способна так кричать.

– О боже, София де Гуслин! – вскричал брат Герин. – Почему вы ведете себя как безумная? Это вам не идет! Это не вы!

Он был прав. С тех пор как София носила ребенка, она чувствовала себя будто в чужой шкуре. Она тщательно продумала, что и как ему скажет, но теперь могла только пронзительно кричать, а потом разрыдалась:

– Не прогоняйте меня! Только не прогоняйте меня! Вы нужны мне!

Он не смотрел на нее, отказавшись воспользоваться своей наблюдательностью. Он даже знать не хотел, что явилось причиной столь необычного поведения Софии.

– Как вы думаете, кто стоит перед вами? – вскричал он в исступлении. – Я божий человек, на мне лежит ответственность за королевство! И не просите меня тратить время на женщину, которая, кажется, сошла с ума, хотя до этого дня всегда вела себя весьма разумно! Вы что, изображаете безумие Изамбур?

Снова в голове прежней Софии пронеслась мысль, что было бы умнее говорить спокойно и аргументировано, но демон, охвативший ее, никак не мог прекратить кричать, плакать и умолять.

– Пожалуйста! Не говорите так! Это ведь вы схватили меня тогда, в тот вечер в Суассоне! Не я выбирала ваше общество, а вы не позволили мне уйти!

Он прижался к стене, а она по-прежнему стояла на коленях в том же месте, где силы покинули ее.

– Это была ошибка! – в отчаянии крикнул он. Воспоминание о собственной слабости, казалось, вызывало в нем больше отвращения, чем сама София. – Это была ошибка и страшный грех. Если бы я только смог проявить больше самообладания! Если бы только я не выпил столько вина! О, если бы вы никогда не появлялись в моей жизни!

Она подумала, что он сказал бы то же самое, если бы знал о ее беременности, так что сообщать ему о ней совершенно бесполезно. Она не могла найти слов, а только снова издала крик, который прежде слышала только однажды, из уст Изамбур. Охватившая ее ярость была ей даже приятна. Она вскочила на ноги, больше не чувствуя ни слабости, ни тяжести, но потом снова упала к его ногам и схватила за руки.

Теперь закричал он.

– Вам следует уйти! Уходите! – крикнул он несколько раз подряд, но, видя, что его слова не произвели должного эффекта, позвал стражу.

Она не слышала, как они подошли. Она была целиком поглощена желанием отплатить ему за боль, которую он причинил ей. Она встала, посмотрела ему в глаза – теперь они находились на одном уровне с ее, – подняла руку, чтобы ударить его в лицо, чтобы вернуть его к реальности, заставить увидеть, что с ней происходит.

Но ее кулак не достиг тонкой, бледной кожи. Стражники уже схватили ее и оторвали от брата Герина, глядя на нее без всякого сочувствия и, видимо, заключив, что имеют дело с умалишенной. София почти не почувствовала, как ее ноги подкосились, и стражникам пришлось тащить ее за собой по коридорам на улицу.

Там она и осталась лежать, будто отчаяние и гнев никак не могли вырваться наружу, хотя ее внутренности горели, а глаза застилали слезы.

София нагнулась над грязной дорогой и ее вырвало второй раз за день.

Она смотрела перед собой невидящим взглядом и подумала о том, что каждый супруг имеет право убить неверную жену.

Страшная история красавицы Элизабет де Фермендуа до сих пор ходила по Парижу. После того как ревнивый супруг застал ее в постели с красивыми храбрым рыцарем Готье де Фонтеном, он до крови избил любовника, а затем так долго держал его над нечистотами головой вниз, что тот задохнулся от испарений. Жену же он задушил безо всякого сожаления.

Она устало вытерла рот рукой.

«Если Бертран узнает о ребенке и о том, кто его отец, – думала она, лежа в переулке, – он не осмелится призвать к ответу ближайшего советника короля. Но ничто на свете не сможет защитить меня от его руки. Он может применить силу, может убить меня. Я... Я пропала».

София одну за другой раскрывала запретные двери. Переходя от комнаты к комнате, она намеревалась не раскрыть тайну дома Бертрана, а вела свои собственные поиски.

Три ночи прошли с тех пор, как она безрезультатно просила брата Герина о помощи, и все это время она старалась соблазнить супруга. При этом она чувствовала себя еще более испорченной и грязной, чем тогда, когда ей приходилось удовлетворять желание Гризельдис или Арнульфа. Те жаждали прикосновений ее рук, но Бертран не хотел ее. Она просто пришла в его покои, легла рядом, прижалась к нему всем своим телом. Он решил, что это происходит с ним во сне, и оттолкнул ее.

– Нет! – попросила она и на ощупь отыскала его член, теплый, но мягкий. – Не отталкивайте меня – разве я не ваша жена?

Его член затвердел, но не от желания, а от гнева.

– Ты что, решила, что можешь таким образом заставить меня снять запрет и снова пустить тебя в библиотеку? О, даже самые дешевые парижские шлюхи не могли бы повести себя более дерзко. Ты так тяжело дышишь и так сильно потеешь... неужели ты думаешь, что я, супруг самой красивой женщины на Земле, когда-нибудь соглашусь лечь с тобой?

Она хотела соблазнить его из расчета. Однако его слова задели ее так, будто она положила к его ногам свое сердце. Он отвернулся от нее, а она тихо прорыдала до самого рассвета. Потом она вспомнила, что в одной из книг сестры Корделис читала про смесь из бобровой струи, мирры и руты, которая может привести к выкидышу.

Успокоенная тем, что нашлось средство избавиться от нерожденного ребенка, она наконец заснула. Но проснувшись, снова начала нервничать, поскольку не знала, где раздобыть необходимые ингредиенты.

«Бертран, – подумала София, – Бертран ведь готовит эликсир жизни, и не известно, какие травы он при этом использует. Ведь сверху иногда доносится пряный запах...»

Она знала, в какой комнате он работает, и решила исследовать остальные. Большинство из них были мрачными, ставни были закрыты, а шкафы заполнены не растениями, травами и приправами, а одеждой.

Поначалу она не обращала на это внимания, только потом подумала, что ей редко доводилось трогать такой мягкий материал, отделанный блестящими украшениями и маленькими колокольчиками, которые тихо позвякивали. Там были не только обычные юбки, но и тончайшие покрывала для головы и лица.

Должно быть, это одежда Мелисанды, пронеслось у нее в голове, и ей никак не верилось в то, что всего одна комната была посвящена волшебству, а все остальные просто хранили память о покойной жене Бертрана.

София открыла следующую дверь и тотчас же отпрянула назад. Запах, который мог быть приятным, не будь таким резким, казалось, прожег ей внутренности. Будто здесь не просто готовили флаконы с душистой водой, а выливали ее ведрами.

Она вышла в коридор, чтобы глотнуть свежего воздуха, и именно в тот момент ее обнаружили.

Внимательная Изидора, должно быть, заметила, что ее нет на нижнем этаже.

– Что вы тут делаете? Разве я не говорила вам...

София увернулась от ее сильной руки.

– Не прикасайтесь ко мне! – крикнула она. – Думаете, я позволю служанке командовать мной?

Сморщенная кожа Изидоры побледнела, непонятно, то ли от страха, то ли от гнева.

София тем временем устремилась в следующую комнату, охваченная порывом, как недавно у брата Герина. Ее гнал страх, страх смерти.

– Стоять! – крикнула Изидора. – Вам ведь нельзя... Я скажу вашему супругу!

– Дайте ему спокойно заниматься этой ерундой, колдовством. Будьте уверены, у меня полно собственных проблем!

– Несчастье! – воскликнула Изидора. – Вы приносите несчастье в наш дом!

– Ах, довольно! То, что я не приношу добра, мне известно уже давно. А вы наконец прекратите кричать!

Изидора прыгнула на нее сзади, как гибкая проворная кошка. Она схватила Софию за плечи, чтобы оттащить ее от двери. Однако та воспользовалась своим высоким ростом, подняла руку и ударила Изидору в живот. Нетерпение и ярость придали ей силы, и она оттолкнула в угол упорную, но старую сарацинку.

– Оставь меня, глупая женщина! – прошипела она сквозь зубы и открыла дверь.

Эту комнату тоже наполнял резкий запах, который забил ее легкие и заставил закашляться. Однако здесь уже не пахло духами, воздух был застоявшимся и спертым.

Она вздохнула и попыталась в темноте нащупать дорогу. Запах усилился и заставил ее остановиться.

«Может, Бертран убил животное, – подумала она и вспомнила о заколдованных кошках, которые нередко пробегали по Парижу. – Может, он таким образом хочет найти силу, которая нужна ему для эликсира...»

Она зажала рот рукой и уже хотела развернуться, уверенная, что в этой комнате уж точно нет лекарств.

Но вдруг к невыносимому запаху присоединился дребезжащий звук, будто столкнулись два серебряных сосуда. София никогда не слышала такого звука, но вспомнила, как кто-то говорил, что он опасен.

– Что, к черту... – вырвалось у нее, когда в глубине комнаты увидела фигуру, целиком завернутую в полотенца. Фигура издала продолжительный стон.

– О, боже! – отчаянно вскричала она и бросилась назад. Изидора вывела ее из комнаты и проводила вниз. Она была еще бледна и не вполне пришла в себя после удара, но не дрожала так сильно, как София. Но прежде чем София смогла сесть, к ее горлу подступила тошнота, и ее вырвало прямо перед сарацинкой.

– Я ведь советовала вам никогда не входить в запретную комнату! – объявила она строго, но в то же время покорно: ужасную тайну больше не имело смысла скрывать.

– Как я могла... как я могла предположить, – бормотала София, и ей казалось, будто горький сок, наполнивший ее рот, царапает горло как тысячи острых ножей.

– Выпейте воды! – приказала Изидора и протянула ей кружку. Возможно, это было обманом чувств, но вода имела такой же гнилой вкус, как и то, что она только что увидела.

Прежде чем она подняла глаза, Изидора обратилась к ней:

– Вы не должны никому говорить об этом, понимаете? Это известно только мне и Бертрану!

– Но ведь запрещено, – жалобно начала София, – запрещено, чтобы она жила здесь, в доме!

– Именно поэтому вы и не должны никому об этом говорить. Ее прогонят, и тогда...

Она заговорила тише, а единственный темный глаз впервые смотрел мягко. В ее взгляде сквозила услужливость и любовь, которая всегда относилась только к одному объекту: Мелисанде.

– Бертран... Бертран сказал мне, что она больна проказой. Но как это возможно, что она прожила так долго?

Изидора горько рассмеялась.

– О, эта болезнь не ведает времени! – воскликнула она. – Не забывайте, я ухаживала за королем Бодуином, и его тело гнило шесть лет, а он продолжал жить. Другие проживают по двадцать лет. Пройдет много времени, пока после первых признаков болезни человек заболеет по-настоящему. Я часто спрашиваю себя, не я ли занесла болезнь в ее тело. Может, проказа была на моих руках, когда я помогала ей родить маленького Теодора.

– Но... – беспомощно начала София.

Она никак не могла себе представить, что в человеческом свертке, который сидел там, наверху, с головы до ног обмотанный тряпками, как саваном, могла теплиться жизнь. Кожа лица была покрыта вздувшимися наростами, которые в некоторых местах переходили один в другой. Пальцы превратились в когти хищной птицы (у некоторых последний сустав отпал). Наконец, на голове вместо волос зияла мокрая красная рана.

Чудом было то, что Мелисанда вообще смогла поднять погремушку, которую носили с собой все прокаженные! Изидора мрачно кивнула. – Бертран терпеть не мог, когда я находилась с ней, – начала она свой неторопливый рассказ, – но когда... когда она заболела, я пришлась ему как нельзя кстати. Он решил, что мне, ухаживавшей за королем Бодуином, известны все средства, которые позволили бы сделать ее жизнь сносной. Я и правда знаю самые древние тайны. Я могу читать по звездам, по пению и полету птиц, знаю много разных ядов и колдовских напитков, могу варить микстуры, которые спасают или разрушают жизнь, – только вылечить Мелисанду я не в силах. Мне всегда было известно больше, чем он думал, и прежде всего то, что нет ничего ужаснее, чем смотреть, как смерть пожирает живого человека.

– Он любил ее, – сказала вдруг София, – он, несомненно, любил ее и сейчас еще любит. Он не бросил ее в беде.

– Я думаю, скорее, – холодно заметила Изидора, – ее красота и очарование были самым дорогим его владением. Он не хочет потерять его – и отчаянно борется, в то время как я смирилась с тем, что моя красавица в таком состоянии...

– Но он ничего не может поделать, – стала понимать София, – он пытается с помощью колдовства... и эликсира жизни остановить ужасное разложение.

– Следует отдать ему должное, – признала Изидора. – Он переживает за нее больше, чем кто-либо другой. Когда священник сказал ему что она стала заложницей Господа, то есть сама несет вину, он набросился на него и разбил ему лицо в кашу. Когда врачи не решались подойти к ней и сказали, что ее следует изгнать из Антиохии, чтобы она присоединилась к таким же больным, он решил покинуть Палестину и тайно перевез ее во Францию. А тут он с головой погрузился в поиски средства против смерти. Однако, несмотря на все это, он уже много лет не может выносить ее вида и старается всячески избегать ее. А это больше всего задевает мою госпожу. Ее тело сгнило, но только не ее дух. Она знает, что он боится ее, что она ему отвратительна, и страшно страдает от этого. Иногда меня одолевал такой гнев, что мне хочется наказать его еще сильнее, чем судьба, пославшая ему жену, больную проказой.

Неумолимая строгость снова наполнила ее черты, согнав с лица горькое выражение. Только сейчас София поняла, почему эта строгость всегда присутствовала во взгляде Изидоры, когда она смотрела на Софию.

– Мой брак с ним недействителен, – пробормотала София и подумала о короле и Агнессе и о том, что мстительный, но в то же время находчивый Бог подобрал для нее подходящее наказание за то, что она сделала с Изамбур.

– Ему вообще не следовало жениться на вас! – вскричала Изидора. – Никогда! Иногда, когда Мелисанда чувствует себя лучше, она смотрит в окно, наблюдая за Теодором, который думает, что его мать мертва. Она видела и вас и спросила меня, кто вы такая. Я старалась обмануть ее, но не знаю, удалось ли мне это.

– Почему он это сделал? – спросила София. – Зачем взял меня в жены?

– Король разрешил ему вернуться на родину, и Бертран остался перед ним в долгу. Но прежде всего... – Изидора немного помолчала, а потом продолжала с легкой насмешкой. – Когда-нибудь его могли подтолкнуть к браку с женщиной из благородной семьи. А вы – никто. Вы не могли потребовать, чтобы он... выполнял супружеский долг.

София невольно подумала о прошлой ночи, когда он хладнокровно отверг ее, и о намного более ранней ночи, когда она почувствовала его твердый член, но он им не воспользовался. Горячая волна стыда ударила ей в лицо.

– Он говорил с вами об этом? – вырвалось у нее.

– Он должен был мне это обещать! – взволнованно воскликнула Изидора. – Я бы никогда не стала мириться с тем, чтобы он изменял моей несчастной госпоже. Никогда не допустила бы, чтобы другая заняла ее место.

Она поднялась, и София подумала, что Изидора напоминает ангела мести. Быстрые, взволнованные слова, произнесенные ею только что, уступили место трезвому расчету.

– И что бы вы сделали? – медленно спросила она. Изидора мрачно рассмеялась.

– Я обязана только моей госпоже и ее браку, – больше никому. Я ведь уже сказала, что знаю средства, которые спасают жизнь, и те, что убивают... нет, нет, я вовсе не хочу напугать вас. Молчите и ведите себя тихо, и я с радостью буду смотреть, как вы здесь живете. Я скажу Мелисанде, что вы – служанка, которая по ошибке вошла в комнату, и забудем об этом.

София съежилась под злобным взглядом Изидоры, но теперь, когда та повернулась и пошла прочь, она стряхнула с себя ужас, навалившийся на нее при виде Мелисанды. После того как все было оговорено, единственно серьезной проблемой опять стал злополучный плод, зревший в ее теле.

Ей нисколько не удалось продвинуться в решении этого вопроса, не удалось найти средства повернуть судьбу в лучшую сторону.

– Изидора! – крикнула она и на мгновение подумала, почему бы ей не попросить ее о помощи. За молчание Софии та наверняка найдет все необходимое, чтобы избавить ее от ребенка.

– Изидора!

Сарацинка обернулась и только в тот момент София подумала о том, что, пытаясь убить ребенка, она подвергает опасности и собственную жизнь. Некоторые женщины, предупреждала ее Корделис, от этого средства могут истечь кровью. Разве стоило идти на такой риск? Не было ли другой возможности спастись?

Она начала говорить прежде, чем в ее голове созрел план. Они приняла решение в спешке, как тогда, когда предала Изамбур, руководствуясь не трезвым умом и обдуманными действиями, а только стремлением обеспечить себе достойную жизнь.

– Бертран обманул вас, – сказала София и закусила губу, чтобы скрыть дрожь. – Он обманул и вас, и меня, и, конечно, Мелисанду.

Она никак не могла остановиться. Она плела свою длинную речь, думая об Агнессе и вспоминая, что та ей говорила. Ее слова – вспышки в памяти, и она цитировала их, даже ничего не меняя.

– Уже в первую ночь, – начала она, не спуская глаз с бледного лица Изидоры. – Уже в первую ночь Бертран пришел ко мне. Он приказал мне закрыть глаза, расслабиться и позволить ему сделать то, что он хочет. Он встал на колени между моими ногами, не обнимая, не лаская меня. Его член был большим и твердым, и он вошел в меня как острая стрела, которая разрывает и убивает. Я расплакалась. «Замолчи!» – приказал он и продолжал доставлять себе удовольствие!

Изидора приложила руки к груди и подошла ближе к Софии.

– Я повиновалась и никогда не противоречила ему, – продолжала София. – Зачем? Он был моим мужем. Я думала, Мелисанда умерла! А мое послушание понравилось ему, о да, конечно, понравилось. В последующие ночи его прикосновения стали более горячими, жадными и мягкими, и я уже почти не ощущала боли. Знаете, что ему нравилось больше всего?

– Я не верю! – прервала ее Изидора. – Я в это просто не верю!

– Он солгал вам, – твердо повторила София. – Он очень хотел меня. Возможно, он чувствовал себя обязанным Мелисанде и продолжал поиски эликсира. Но, глядя на меня, он забывал про ее сгнившее тело. Больше всего он любил, чтобы я не смотрела ему в лицо. Я должна была лежать на животе, под который он подкладывал подушку. Тогда он вставал позади меня, раздвигал мне ноги и брал меня так, как это делает кобель с сукой, прижимая к моему затылку горячий рот. Мы занимались этим как звери, и ему нравилось, и даже мне, после того, как я привыкла.

Изидора, казалось, не могла вымолвить ни слова, только качала головой.

– На мне нет вины, – взволнованно сказала София. – Я ничего не знала о его жене. Я знала только, что он из тех мужчин, что не умеют сдерживать свои порывы. Он... он делал это снова и снова. Он... даже говорил, что любит меня.

Изидора сделала глубокий вдох.

– Это неправда! – ошеломленно и возмущенно сказала она.

София сжималась под ее взглядом, но не переставала говорить.

– Конечно, в начале... в начале нашего брака он часто избегал меня, говорил, что наше счастье находится под угрозой. И в последнее время он говорил... да, если я правильно помню... о, какой же слепой я была, что не могла правильно истолковать эти слова, какой глупой!

Изидора вышла из оцепенения и схватила ее за руку.

– Что, – в панике вскричала она, – что он говорил?

Почувствовав железную хватку Изидоры, София поняла, что бессильна. Она не хотела отказываться от своего безумного плана, но опустилась на стул, потому что не могла больше стоять.

– Он будто говорил о каком-то препятствии, которое мешает ему жить и угрожает его счастью. Но также о том, что мне не следует бояться. Он найдет средство убрать его...

Изидора стала белой, как мел. София тоже побледнела, будто в ее лице не осталось ни кровинки. Прежняя дурнота подступила к горлу, но разразилась не рвотой, а полнейшей потерей сил. Она не смогла удержаться на стуле и сползла на пол. Лежа на холодном кафеле, она не знала, является ли охватившее ее бессилие частью игры или нет. Она заметила, что плачет, только тогда, когда Изидора присела рядом с ней и положила ее голову к себе на колени. Это было так приятно и утешительно, что Софии захотелось лежать так вечно, и она забыла о том, что еще более мерзкой и бессердечной, нежели ее обман, была эта потребность в утешении.

Она услышала решительный голос Изидоры. Грубые руки гладили ее виски.

– Это не ваша вина, – говорила сарацинка. – Не ваша вина. Бертран поплатится за это...

София снова опустила голову и мечтала о том, чтобы лежать так вечно.

– У меня будет ребенок, – причитала она. – Он – свидетельство подлого предательства Мелисанды. Если вы хотите бороться за ее честь, делайте это. Потому что так вы защитите и мою честь. Я тоже не останусь в долгу, поскольку пообещаю заботиться о благе Мелисанды до самого конца. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы она смогла мирно умереть в родных стенах. Изидора, помешайте тому, чтобы Бертран решал ее судьбу, и поручите ее мне!

Она закрыла глаза и наслаждалась теплом Изидоры и прикосновениями ее рук.

– Поклянитесь, – шепотом потребовала сарацинка, – поклянитесь, что всегда будете защищать Мелисанду!

София не смотрела ей в лицо, а уютно уткнулась в ее руки.

– Ну конечно же я обещаю это, – легко сказала она.

– Нет, обещаний мало. Поклянитесь! Поклянитесь!

– Ну хорошо, я клянусь. Клянусь жизнью ребенка, которого ношу!

Она не посчитала подобное обещание жертвой. Гораздо болезненнее ее грызло что-то другое, вызывая еще большие мучения.

«Только не нужно этого записывать, – думала София. – Не нужно писать ни о предательстве Герина. Ни о Мелисанде. Ни о моей дьявольской лжи. Нет, я не должна этого записывать. Это уничтожит меня, если я это прочту. Я должна отделить важное от второстепенного».