Текст книги "Убийства в монастыре, или Таинственные хроники"

Автор книги: Юлия Крён

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц)

Она предостерегающе выкрикнула последние слова, потом замолчала, развернулась и последовала за отвергнутой Изамбур. Брат Герин также покинул покои. Взгляд, который он бросил на искривленное болью лицо Софии, сверкал негодованием. Она терла покрасневшую щеку и пыталась подавить неловкость, стыд и нечистую совесть.

«Я не должна об этом думать, – пронеслось у нее в голове. – Я буду продолжать свою хронику, я напишу, что король оттолкнул свою жену после первой брачной ночи, потому что теперь об этом уже знает весь свет. Но я не напишу ни слова больше. Ни о моем предательстве. Ни о ее крике. Ни о проклятии Греты. Я должна отделить важное от второстепенного».

Из хроники

Не вся Франция благосклонно приняла весть о том, что король отказался от своей жены.

В датской коллегии в Сен-Женевьев разразился настоящий скандал, когда ужасная новость распространилась. Студенты не хотели верить, что их принцесса проклята, и бастовали несколько недель.

Среди подчиненных также царил раздор. В то время как епископы Арраса, Орлеана, Шалон-сюр-Марна, Шартра и Турне, а также графы Шампани, Блуа, Дро и Невера приняли волю Филиппа, Этьен Нойонский отказался следовать за королем и встал на сторону Изамбур.

От ее имени он написал датскому королю письмо, в котором жаловался на несправедливость, и тот потребовал объяснений от короля Филиппа.

В октябре Филипп отправился в монастырь Сен-Мор-де-Фоссе, где Изамбур жила в узкой, охраняемой келье, которую она не могла покинуть даже для того, чтобы посетить ежедневную мессу. Говорят, он обратился к ней с призывом добровольно отказаться от сана королевы. Он сказал, что она может остаться во Франции и вести там спокойную, достойную жизнь, если только согласится расторгнуть брак.

Изамбур ничего не ответила. Монахини утверждали, что своим молчанием она показывала, что расторгать брак, заключенный на Небесах, – тяжкий грех, и восхищались ее набожностью.

Этьен Нойонский сообщил всем об ее отказе принять аннуляцию.

Месяц спустя в замке Компьен был созван совет, на котором французские епископы должны были вынести решение, считать этот брак действительным или нет. Не было никакого сомнения в том, что большинство епископов выскажутся в пользу короля. К утверждению, что этот брак несостоятелен и Изамбур околдована, добавлялся тот факт, что она приходилась дальней родственницей первой жене Филиппа, Изабель. Одно это делало брак недействительным.

Еще до начала суда многие задумывались о судьбе женщины, которая в скором времени должна была стать окончательно отвергнутой. Поскольку монастырь Сен-Мор-де-Фоссе был слишком маленьким, чтобы оставаться в нем на длительный срок, было решено сослать ее к августинцам в Кисьонг.

1245 год
Женский монастырь, город Корбейль

Роэзия сидела в часовне рядом с подготовленным для прощания телом Катерины. Она отослала других монахинь, чтобы остаться с ней наедине, и они с готовностью выполнили ее просьбу, поскольку знали, что никто лучше Матери-настоятельницы не сможет попросить за несчастную душу усопшей.

«Если бы они только знали, – подумала Роэзия, глядя, как сестры поднялись, поклонились и вышли, чтобы за дверью обсуждать убийство уже не тихими и набожными голосами, а взволнованными и громкими. – Если бы они только знали...»

У Роэзии была репутация очень набожной женщины, в отличие от ее предшественницы, которую в свое время выбрали на эту должность исключительно из-за родственных связей с королем. Даже Роэзия иногда всерьез думала, что Бог может быть доволен ею. Она никогда не совершала греховных дел, поскольку считала, что они приносят с собой слишком много волнений и шума. Разве можно кого-то осудить за высокомерие или гнев, если этот человек чаще всего молчит? Как уличить его в зависти, если все остальные ему безразличны? Как можно не знать меры в чем-то, если все, что нам преподносит жизнь, уже слишком много, чтобы вынести?

Да, она была послушной Богу.

Только иногда Роэзия начинала подозревать, что в глубине души Бог был ей так же безразличен, как и люди, и что она считала его шумным, требовательным и властным мужчиной, вроде тех, от которых она сбежала сюда, в монастырь.

Она редко упрекала его в испытаниях, которые он послал ей – потеря трех мужей и шести детей, – но подозревала, что Богу куда интереснее было смотреть на переменчивую игру из безутешной жизни и смерти, чем на размеренную жизнь в монастыре.

Роэзия решилась бросить взгляд на мертвую Катерину, одетую в темное длинное платье, закрывавшее ее с головы до ног, так что обвислый второй подбородок не был виден. Роэзия почувствовала, что Всевышний наказал ее этим трупом.

Он не мог простить ей того, что она укрылась от жизни. Он мучил ее, послав ей две загадочные смерти и поселив в душе подозрения, что где-то в монастыре скрывается убийца.

Роэзия услышала, как за ее спиной раздался кашель. Вошедшая сестра, скорее всего, не хотела мешать ей во время ее молитвы, но хотела показать, что вошла.

Роэзия оглянулась.

– Вы хотели поговорить со мной?– спросила сестра.

– Да, – сказала Роэзия и посмотрела в лицо самой старой и упрямой противницы Софии, которую она вызвала к себе после разговора с Элоизой.– Но не здесь. Давайте уйдем отсюда.

Она перекрестилась перед покойной, другая не стала этого делать. Роэзия напрягла память и вспомнила, что никогда не видела, чтобы та когда-либо ревностно и благоговейно молилась. Но она была так предана умершей королеве Изамбур, что это было немного похоже на поклонение идолам.

– Она не верит в Христа, – часто говорили о той, что пришла в этот монастырь как верная сопровождающая Изамбур. – Она поклоняется Богам своей северной родины.

«Это ведь странно, – думала Роэзия, рассматривая ее, – что две женщины, чьи судьбы теснейшим образом были связаны с судьбой покойной королевы, так не похожи друг на друга».

– Я подумала, то есть я хочу сказать, сестра Элоиза и я подумали, – начала Роэзия и внимательно посмотрела в узкие глаза своей собеседницы, – кто мог так ненавидеть Софию, что был готов убить ее, и кто мог причинить вред ее единственной дочери Катерине.

– И вам пришло в голову мое имя? – усмехнулась сестра и насмешливо встряхнула головой, так что седые волосы выбились из-под покрывала. В далекой юности они были иссиня-черными.

– Я не собираюсь обвинять тебя в убийстве, – поспешно сказала Роэзия. – Только скажи мне одно, Грета, родившаяся на дальнем севере, где царят другие обычаи, – была ли у тебя другая причина ненавидеть Софию, кроме той, что относится к далеким временам, когда Изамбур обвенчалась с королем, а потом была им отвергнута? Возможно ли то, что в последние годы ее жизни, когда она занималась только своей хроникой, твой гнев по отношению к ней только возрос?

Глава VII
1193-1199

Жизнь с Бертраном де Гуслином была спокойной. Он и София редко обменивались словами.

В первую брачную ночь он не стал объяснять, почему отказывается исполнить брак до конца, и, даже не прикоснувшись к ней, отвернулся на другой бок и заснул. София в замешательстве, но облегченно лежала без сна до самого рассвета, в то время как он храпел, кровать скрипела, когда он переворачивался, и от его плохих зубов исходил кисловатый запах. Только на следующее утро он, смущенно опустив глаза, рассказал, что у них будет не совсем обычный брак. Ранение, которое он получил как рыцарь, участник крестового похода в Палестину, повредило его мужскую силу.

Она просто кивнула в ответ. Всем своим существом она ополчилась против прикосновений и стала похожа на рыцаря в слишком тяжелых доспехах, который принял отмену сражения с облегчением, но и с раздражением из-за напрасных приготовлений. Потом к этому добавилось и удивление. На следующую же ночь Бертран, крепко заснув, перепутал стороны кровати и улегся рядом с ней. София, будто окаменев, ждала, что будет дальше, и ей пришлось стать свидетельницей того, что желание его не погибло, как он рассказал. Напротив, в области живота она ощутила его упрямое и сильное давление. Ей даже показалось, что сквозь толстую материю ночной рубахи она чувствует его влажный кончик. Но он вскоре проснулся, сонно пробормотал извинения и поспешно вернулся на свою сторону.

На утро он потребовал, чтобы они спали в разных комнатах.

– И это меня не удивляет, – сказала одна из прислужниц, чьей болтливостью София охотно пользовалась в первые недели, стремясь узнать как можно больше о своей новой жизни. Позднее, когда она уже узнала достаточно, она сама отдалилась от всех, запретила пустую болтовню и даже не могла запомнить имена слуг.

– Разве вы не знаете, – продолжала служанка, – что его жизнь целиком и полностью посвящена воспоминаниям о Мелисанде?

Мелисанда была первой женой Бертрана, как узнала София, и самой красивой девушкой, какую только можно было отыскать среди христианских семей в Палестине. Бертран де Гуслин отправился туда в 1179 году, последовав за рыцарями, которые тогда вместо короля должны были сообщить о готовности Франции к священной войне. После заключения брака он несколько лет жил счастливо вблизи Антиохии. Но преждевременная кончина Мелисанды и безграничная скорбь по красавице заставили его вернуться обратно во Францию. Бертран обратился к королю Филиппу с просьбой освободить от службы человека, находящегося в столь глубоком отчаянии. Его просьбе вняли, но с одним условием – он должен жениться на чужестранке.

Бертран в силу своей молчаливости не слишком распространялся о том, как тяжело ему далась эта жертва. В присутствии Софии он никогда не говорил о Мелисанде, а она не спрашивала. Она быстро привыкла к тому, что в доме Бертрана больше молчали, чем говорили, что его своеобразная натура, превыше всего ценившая уединение, вполне подходит ей и что она должна быть благодарна судьбе за то, что в этой новой жизни ей не придется взвешивать на чаше весов свои поступки, как тогда, когда она предала Изамбур.

Бертран мало рассказывал о себе, и его вовсе не интересовало, правда ли то, что она говорила про Изамбур. О неприятной церемонии расторжении брака, которая им предстояла, они не обмолвились ни словом.

До того ноябрьского дня София не хотела думать об Изамбур. Но потом у нее не осталось выбора. Отвергнутая королева была одета во все черное. Светлые волосы выбивались из-под плохо сидящего чепчика. Этьен Нойонский, один из немногих епископов, которые были на ее стороне и не желали подчиняться королю, сопровождал ее и Грету, не сводившую с Софии своих раскосых глаз.

София опустила взгляд и поблагодарила Бога за то, что больше ей не придется самой повторять путаные обвинения против Изамбур. Это сделал Бертран, которому странная церемония была нужна еще меньше, чем брак с ней. От имени своей супруги он поклялся, что брак Филиппа и Изамбур так и не состоялся.

Все прошло быстро. Вскоре епископы единодушно объявили брак недействительным.

Когда София выходила из зала, не оборачиваясь в сторону Изамбур, она встретила брата Герина. Он посмотрел на нее, как на чужую, как будто они никогда не заключали сделку, которая им обоим облегчила жизнь: его король не привлек к ответственности за неудачный брак, а ее не отправили в монастырь вместе с Изамбур.

– Как вы думаете, – спросила София, – папа Целестин подтвердит аннуляцию?

Брат Герин сделал шаг назад, как будто напряженно раздумывал, стоит ли ему вообще говорить с нею.

– Он сделает это, – наконец вежливо ответил он. – Хотя стоит сказать, что он стар, очень стар, возможно, слишком стар. Надеюсь, нам не скоро придется приветствовать молодого, энергичного преемника, который не будет так положительно настроен по отношению к Франции...

Он отвернулся.

– Я должна поблагодарить вас, – крикнула София ему вслед. – Вы выбрали мне правильного мужа.

Хотя она вначале и не знала, что ей думать о Бертране, со временем убедилась, что могло быть гораздо хуже. Богатое приданое короля и утренний дар (Утренний дар – подарок молодого мужа новобрачной в утро после свадьбы) супруга в случае его смерти составляли неплохой доход. Кроме того, он от нее ничего не требовал. Он жил спокойно и уютно и считался одним из самых образованных людей Парижа. Рассказывали, что он привез из Палестины рукописи многочисленных тамошних ученых, даже языческих, чтобы пополнить ими свою библиотеку.

Брат Герин нетерпеливо кивнул.

– Всего хорошего, – сказал он так равнодушно, как будто никогда не позволял себе в ее присутствии показывать свою тайную ненависть к королю. – Ну, теперь, когда это скверное дело позади, у нас больше не возникнет повода для встречи.

София кралась по дому своего мужа.

Бертран де Гуслин жил на правом берегу Сены, там, где располагались дома людей с положением и деньгами. Его дом находился в непосредственной близости с домом архиепископа Сенского, который часто наведывался в столицу, чтобы помучить парижского епископа своим присутствием.

София осторожно шла по длинным коридорам, будто искала что-то. В первые недели супружеской жизни она не говорила о страстном желании прочесть его книги и рукописи или воспользоваться его письменными принадлежностями. Теперь она решила больше не тратить времени, но и просить его ей не хотелось. Она была уверена в том, что имеет на это право, поскольку это было одним из пунктов сделки, заключенной с братом Герином.

Она быстро исследовала весь нижний этаж дома. Отдельная комната была отведена под картины, на стенах были написаны красивые слова, какие-то древние мудрости. Рядом находилась игровая комната, где Бертран развлекался со своими гостями – которых, впрочем, принимал очень редко – игрой в триктрак и шашки. Еще дальше находилась комната, стены которой были выложены деревом и железом. Это была читальня с очень необычной мебелью, которую София никогда раньше не видела. На стуле был установлен подвижный читальный стол, который по желанию можно было двигать так, как это было удобно сидящему. Во время чтения также можно было облокотиться на мягкую спинку.

София подивилась на необычный предмет мебели, но не стала задерживаться в этой комнате надолго. Прежде всего ей нужно было найти, что читать, а потом уже думать, как расположиться.

Она поднялась наверх, где сразу же попала в просторную кухню с большой каменной плитой. Рядом с кухонными принадлежностями, которые были ей знакомы – чаны и медные котлы, кастрюли и заслонки, шуровки и щипцы, – здесь находился огромный деревянный пень для рубки мяса, а также ступы из бронзы и меди.

Но и здесь интерес не задержал ее надолго. Винтовая лестница вела еще выше, а низкий, темный коридор на верхнем этаже разветвлялся на многочисленные комнаты. В одной из них – она знала это – Бертран проводил дни напролет. Она никогда не спрашивала, чем он там занимается, но была уверена, что, скорее всего, тем, чем в свое время занимался Арнульф: пересчитывал свое состояние, а может быть, даже и переводил рукописи, привезенные из Палестины.

София, разумеется, не собиралась его беспокоить, а просто хотела как можно скорее найти библиотеку.

Но когда она кралась мимо комнаты, в которой сидел Бертран, из нее послышались очень странные звуки, ворчащие и шуршащие, как будто они вырывались из глотки животного. Они никак не могли принадлежать Бертрану – или все же могли?

София прислушалась.

– Шабрири, – услышала она незнакомое слово, – шабрири, шабрири...

Голос заговорщицки повторил:

– Шабрири, брири, рир, ири, ир... – и снова: – Шабрири, брири, рир, ири, ир...

София не хотела посвящать время изучению досуга своего супруга, но, охваченная любопытством, никак не могла отойти от двери. Неужели Бертран, обычно такой молчаливый супруг, произносил сейчас эти звуки? Что он хотел этим сказать?

– Шабрири, брири, рир, ири, ир...

Внезапно в ней зародилось страшное подозрение. Очевидно, он произносил заклинание, похожее на те, какими изгоняют демонов. Возможно, скоро один из них с бранью устремится вон из комнаты и проклянет весь дом. У нее волосы зашевелились на голове при мысли, что она замужем за колдуном, – она, которая обвинила слабоумную, но невиновную Изамбур в том, что та занимается колдовством. Бог накажет ее за это особой, страшной карой.

– Шабрири, брири, рир, ири, ир...

София еще сильнее прижалась ухом к двери. Дверь была заперта на толстый, железный замок, каких она еще никогда не видела. У купца Арнульфа в Любеке двери были снабжены простыми деревянными щеколдами.

Может, ей стоит постучать?

Ей не пришлось принимать решения.

Ее сердце почти остановилось от страха, когда за спиной внезапно раздался строгий голос:

– Что вы здесь делаете? Как вам не стыдно подслушивать? Вам следует держаться подальше от тайной комнаты Бертрана!

На Софию смотрел свирепый черный глаз, а второй был скрыт повязкой, что только усилило ее ужас. София содрогнулась и смутно стала припоминать, что эту женщину ей представили как Изидору. Она была крещеной сарацинкой, которую Бертран привез из Палестины, и ей, должно быть, было очень много лет, поскольку Бертран утверждал, что она в свое время ухаживала за королем Бодуином, когда он болел проказой, а это было много десятилетий назад. Когда даже рубахи, опущенные в воду с благовониями не могли перебить запах гниющего заживо и король испускал дух, Изадору передали в дом Монтферрата, где она прислуживала Мелисанде, которая тогда была еще девочкой. Насколько Бертран позже боготворил красавицу, настолько ей была предана Изидора, поскольку Мелисанда спасла ее от грубых мужчин. Подобная участь постигала многих, даже несмотря на то что священники предостерегающе повышали голос, советуя жадным до наслаждений мужчинам держаться подальше от неверующих женщин, а в случае, если они не в силах совладать с желанием, пусть лучше воспользуются христианскими мальчиками. Мелисанда защитила сарацинку, уговорив ее креститься, а Изидора с тех пор всегда защищала Мелисанду, и ей удалось уберечь ее от многого, но не от безжалостной ранней смерти.

Сарацинка впала в отчаяние и не скрывала этого от Софии, которая так дерзко стала претендовать на место любимой госпожи. Хотя она и молчала, когда встречалась с Софией, ее взгляд, едва он падал на новую жену Бертрана, становился пронизывающим, холодным и полным ненависти. Она с подозрением следила за всеми ее действиями и стремлениями, чтобы сразу же принять меры, если та зайдет слишком далеко.

Это и случилось сегодня, и впервые замерзшие черты смуглой сарацинки растопил гнев.

– Нет! Вам нельзя входить сюда! – воскликнула она с ненавистью.

– Кто здесь хозяйка – я или вы? – прошипела София, которая вовсе не желала, чтобы ей приказывала служанка, пусть даже и необычная.

– Бертрану не нравится, когда ему мешают проводить эксперименты, это я хорошо знаю! – ответила Изидора.

София подумала о необычных звуках, которые только что Доносились из комнаты.

– А что это за эксперименты? – спросила она, не в силах справиться с любопытством, несмотря на все свое презрение к Изидоре.

Ее собеседница явно не желала продолжать разговор, но все же сказала правду.

– Бертран – ученый. Он пытается создать эликсир жизни.

София глубоко вздохнула и вспомнила, что Ирмингард и Корделис рассказывали ей о людях, которые стремились создать сок вечной жизни, что – независимо от того, удалось это или нет, – было грехом перед лицом Всевышнего, единственного господина нашей жизни. Существовали еще и опасные предрассудки, которые распространяли, например, алхимики, но их действия были от дьявола.

– А странные звуки... – продолжала она, побледнев. В единственном глазу Изидоры мелькнула насмешка.

– Он хочет уничтожить злого демона Шабрири, а это можно сделать, только стирая его имя слог за слогом. Многое из того, что он сейчас делает, посоветовала ему я, ведь я в некоторой степени владею магией... Но вам следует держаться от всего этого подальше. Вам нечего делать ни в одной из этих комнат!

София поколебалась и посмотрела на все многочисленные запертые двери. Может быть, Бертран выжимает растения, чтобы получить «острые воды», которые будто являются условием для получения эликсира жизни? Может, он проводит такие же простые эксперименты, какие проводили самые смелые монахини, когда открывали псалтирь и бормотали слова «Iustus es, domnes, et rectum iudicium tuum»? (Справедлив, Господи, и разумен суд твой) Многие из них надеялись получить подтверждение своего мнения или ответ на вопрос.

– Я и не хочу иметь дела с колдовством, – поспешно ответила София, – но хочу прочесть книги, которые находятся у Бертрана.

Изидора зажмурила свой единственный глаз. Она умоляюще подняла руки и стала похожа на размахивающую крыльями ворону, а ее голос напоминал карканье, когда она указала на одну из дверей.

– Я обеспечу вам доступ в библиотеку. Но вам нельзя заходить в другие комнаты на этом этаже. Поклянитесь мне здесь и сейчас, что вы и пытаться не будете это сделать. Если вы не послушаетесь, то принесете в этот дом большое несчастье!