Текст книги "Замуж с осложнениями. Трилогия (СИ)"
Автор книги: Юлия Жукова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 98 страниц)
– Где он? – спрашиваю без уточнений, и так ясно.
– Поехал кататься, – отвечает северянин. И добавляет ободрительно: – Сильно расстроился.
Дескать, я добилась своего.
– Меня это не радует, – отрезаю я.
Возвращаюсь в шатёр, подключаю антенну к мобильнику, звоню Азамату, но он, конечно, недоступен. Ладно, подожду.
И вот я жду. Сначала посидела ещё за буком, поотвечала на скопившуюся почту. Подруга моя прислала много ругани за то, что я ей наговорила про муданжцев. Её тоже попытались насильно выдать замуж. Она прострелила духовнику руку и сбежала, бросив кучу вещей. Надеется, что сможет получить их потом по почте, если муданжцы не поломают всё в виде мести.
Я не придумала ничего лучше, чем наивно поинтересоваться, зачем она стала наниматься к ним в штат – ведь до сих пор мы обсуждали её работу на станции под началом тамлингов, а не на корабле у муданжцев. А то бы я её обязательно предупредила.
Потом начинаю собирать библиотеку по беременности на раннем сроке – какие пить гормоны, чтобы на людей не бросаться, какие делать дыхательные упражнения, чтобы не откусить голову мужу, да как этого самого мужа правильно подготовить к мысли, что в семье будет пополнение… в таком духе, в общем.
За этим занятием я провожу пару часов. А мужа нет. У меня уже ноги затекли сидеть тут на подушках.
Выползаю на улицу. Пастухи где-то в поле, гоняют лошадей, чтобы форму не потеряли, наверное. Я хожу туда-сюда от конюшни до шатров, но моя прогулка ограничивается площадкой притоптанного снега. Можно, конечно, лыжи надеть, но куда тут пойдёшь? Кругом степь, я даже уже не помню, в какой стороне Дол, а в какой горы.
Азамата нет. Я ещё раз ему звоню – хренушки.
Возвращаются пастухи, издалека принимаются обсуждать мою одинокую фигуру на краю обжитого пространства.
– Ишь ты, ждёт! Если прощения попросит, я поверю, что этот Азамат и правда такой крутой, как ты говоришь! – веселится северянин. – А то может ей просто мужского общества не хватает, а?
– Ты поговори, поговори, – кричу ему я. – Может, нос тебе сломаю.
Он испуганно затыкается. Хорошо, что я всё-таки не струсила и полезла на эту лошадь. А то фиг бы он поверил, что я представляю опасность.
Пастухи подходят поближе, обсуждая, что надо бы пообедать.
– Он не сказал, далеко ли поехал? – спрашиваю у нашего первого знакомого.
– Нет, – пожимает он плечами. – А тут особенно и не привяжешь к месту. С запада река, с востока горы, а на север степь и леса до самого Сирия.
Леса. Это вам не парк на Гарнете…
– Он оружие взял?
– Нет, – хмурится пастух. – Он вообще ничего не взял, так, постоял, вскочил на коня и поехал.
Я сплёвываю в снег.
– Мужчины!
Пастух даже отступает на шаг.
– Да ладно вам, вернётся он скоро. В степи о времени трудно помнить… подождите.
Я честно жду ещё полтора часа. Потом начинаю прикидывать варианты.
На лыжах я далеко не уйду, с тем же успехом можно оставаться на месте. Унгуцем я управлять не умею. Лошадью тоже…
– Слушайте, – подхожу к нашему вменяемому пастуху. – Вы не могли бы съездить за ним? Может, он тут где-то неподалёку кругами ездит, просто отсюда не видно…
Тот хмурится.
– Не моё это дело, барышня. Если хозяину угодно кататься, пастуха это не касается.
– А если хозяйке не угодно, что хозяин катается?
– А вы не хозяйка, – пожимает он плечами.
– Здрасьте! Я его жена!
– Ну и что? Лошади его, земля его и жена его. Как он скажет, так и будет.
Ах вот как. Прекрасно.
– А тебе вообще наплевать, если его там уже волки доедают? – цежу я сквозь зубы.
Он снова пожимает плечами.
– Им что один, что двое – без разницы. А если хозяину охота одному побыть, мешать ему – последнее дело.
Я высказываюсь примерно в том же духе, что раньше в адрес лошади, и топаю к унгуцу.
Один пристальный взгляд на панель управления сообщает мне: не разберусь. Это вам не земной пассажирский звездолёт. Эту штуку Азамат делал сам, по муданжской технологии и для себя, то есть, никакого понятного интерфейса тут нет и быть не может. Если бы это было средство наземного транспорта, я бы ещё рискнула на малой скорости. Но летать я пока не умею. Остаются проклятые копытные.
Ладно, пока вот что. Азамат, помнится, говорил, что взял бы в лес ружьё. Наверное, и правда взял, так ведь? Пороемся в багажнике. Ага, вот оно, родимое. Даже примерно понятно, где предохранитель, а где спусковой крючок. И заряжено. И, насколько я знаю Азамата, почищено. Чёрт же их знает, может, они до сих пор пулями стреляют или чем там… Я по внешнему виду не определю.
Выхожу обратно к конюшне и окидываю взглядом поголовье скота. Конечно, мне теперь вообще верховая езда противопоказана. Но, во-первых, нервничать мне противопоказано тем более, во-вторых, всего-то неделя прошла, а в-третьих, Сашкина жена, например, занимается конным спортом, и у них там тётки аж до пятого месяца катаются без последствий. Тут главное найти конягу посмирнее.
Ну, на ту белую я бы в любом случае не села. Прохожусь среди лошадей, искательно заглядывая в разноцветные глаза. Их выражение мне не особенно нравится. Внезапно я вспоминаю, что лошадь можно покормить! Сахара у меня, конечно, нет, только заменитель, а его, наверное, не будут. Зато есть какое-то печенье. Я быстро разыскиваю пакет в шатре, возвращаюсь к табуну с печеньем в вытянутой руке.
Меня довольно быстро обступают, выражение глаз становится более приятным. Пастухи высовываются из другого шатра и с интересом наблюдают за моими действиями. Пока я на них отвлекаюсь, мне в бок тыкается чья-то морда. Это оказывается довольно толстое и невысокое существо, видимо, большой гурман. Оно морковно-рыжее и очень, оченьлохматое. Что ж, если оно любит вкусненькое, то мы, может, и договоримся.
Северянин подходит поближе.
– Вы их не кормите сладким, – говорит. – Избалуете.
– Я не кормлю, я выбираю, – говорю. И тут меня осеняет. – А у вас есть… не знаю, как по-муданжски сказать, ну, такая штука, на спину лошади, чтобы сидеть удобнее было?
Он кривится.
– Это только для детей.
– Можете считать меня ребёнком, только давайте сюда эту штуку!
– Вы что, тоже гулять собрались?
– Ага.
Он мотает головой.
– Хозяин не разрешал.
– Он запретил? – уточняю я.
– Нет, но и не разрешал.
– Значит так, – говорю. – Пока хозяина нет, я за него. Если он не запретил, значит, можно. У меня есть ружьё, а у тебя нету, поэтому я уеду в любом случае, но лучше дай мне на чём сидеть, а то я упаду, и ты будешь отвечать перед хозяином!
Северянину задница оказывается дороже правил, так что седло он мне приносит и, после того как я выразительно потряхиваю ружьём, закрепляет на выбранном мной толстом коньке. Это оказывается самец, или как они там у лошадей называются. Стремян у седла нет, но с одной стороны есть верёвочная лестница, по которой можно залезть наверх. Это хорошо, потому что даже небольшой муданжский конь всё равно очень большой. Я вставляюсь в седло, счастливо вцеплюсь в ручку впереди и сообщаю коняге, что можно трогаться. Он нехотя делает два шага. Я выдаю ему печенье и – на чистом, не приукрашенном культурой и воспитанием родном языке – объясняю, что если он будет слушаться, то получит ещё. Коняга обречённо вздыхает и трогается рысцой. То ли он такой толстый, что работает, как амортизатор, то ли просто походка такая, но трясёт на нём гораздо меньше.
Примерно через полчаса необременительной прогулки я вижу на горизонте какое-то пятнышко. Ещё минут через десять становится ясно, что это Азамат. Думаю, он меня признал ещё раньше. И уже прямо отсюда я вижу, как у него округлились глаза от этого зрелища.
Когда до него остаётся совсем немного, я командую коню стоять, снабдив это требование парой непечатных обстоятельств места и образа действия. Мне кажется, он так лучше понимает, чем эти безумный муданжские вопли. Потом я честно даю ему ещё печенье.
– Лиза… – оторопело приветствует меня Азамат. – Ты чего… одна, верхом, в седле…Кто тебя отпустил?
– Попробовали бы они меня не отпустить, – хмыкаю я, веско похлопывая по ружью.
Азамат нервно проводит рукой по лицу.
– Ты там никого…
– Не убила и даже не ранила, не волнуйся. Ты лучше скажи, куда тебя черти понесли. Я там сижу, волнуюсь, эти козлы ходят, насмехаются. Без оружия, без еды… Эцагана ты за подобное уволил, помнится, а сам чем думаешь?
– Лиза, ну что ты… Ты правда волновалась? – спрашивает он как будто с надеждой.
– А ты думал, я что, радоваться должна?! – вскидываюсь я. Конь подо мной вздрагивает от моего визга и отступает назад. – А ты стой, скотина безмозглая! – добавляю я снова на родном. Потом мне становится стыдно – опять на Азамата кричу, ещё и лошадь ни за что обругала. Показываю копытному ещё печенье и отвожу руку, пока он не развернётся головой в сторону лагеря. Тогда разрешаю съесть. Азамат наблюдает за моими ужимками с интересом и недоверием.
Поскольку у меня конь низкий, а у Азамата высокий, то он сидит теперь где-то там наверху, бедро на уровне моего плеча. Я кладу ему руку на коленку.
– Ты извини, что я тебе такой скандал устроила, я просто очень испугалась. А потом ещё полдня переживала, где ты, да не случилось ли чего.
– Лиза, ну что со мной может случиться в степи? Неужели ты думаешь, что тут есть какой-то хищный зверь, с которым бы я не справился одним ножом?
– Понятия не имею, – говорю. – Я ни зверей здешних не видела, ни как ты с ними справляешься. Да и вообще, что это за детские выходки?
Он похлопывает меня по плечу.
– Извини. Я действительно расстроился, но это недолго длилось. Просто я решил последовать твоему же совету и «не мучиться», а как следует погулять одному, послушать, посмотреть. Ну и увлёкся, целую вечность ведь на воле не был. Я думал, ты будешь дуться, а ты, оказывается, волновалась… Никак мы друг друга не поймём.
– У меня временное обострение ненависти к человечеству, – сообщаю я. – Оно пройдёт, и снова будем понимать. Потерпи чуток.
Я уже открываю рот, чтобы рассказать о новом повороте событий, но он вдруг сжимает моё плечо.
– Лиза, послушай, – он очень серьёзен. – Это важно. Ты так и не обещала мне не дёргать лошадь за уши. Более того, ты одна, без спросу, выехала в степь на незнакомой лошади. Если уж ты сама говоришь, что испугалась, так будь осторожна! Ты себе не представляешь, как я за тебя боюсь!
И всё в таком духе. Ладно, что поделаешь, переживает человек, пусть выговорится, я потерплю. Даже пообещаю ему, что не буду дёргать лошадь за уши и за прочие места и сзади обходить тоже не буду. Правда, пожалуй, про беременность я пока помолчу. А то если он узнает, что я всё это сегодня проделала ещё и брюхатая, он же с коня сверзится.
Глава 4
Когда мы подъезжаем к лагерю, у края вытоптанного снега нас ожидает северянин, нервно переминаясь с ноги на ногу.
– Хозяин! – принимается он голосить, едва мы оказываемся в зоне слышимости. – Я бы её ни за что никуда не отпустил, но она мне ружьём пригрозила! Под прицелом велела седло принести!
– Врёт, – шепчу я, криво ухмыляясь. Азамат усмехается и гладит меня по плечу. Пастух продолжает в красках расписывать, какая я опасная, как меня даже лошади боятся, а стихии слушаются.
– Ладно уж, – отмахивается от него Азамат. – Хорошо, что отпустил, а то бы она тебя убила. Она духовника моего однажды чуть не застрелила.
Пастух, который начал было успокаиваться, что хозяин не злится, снова перепугался, отвесил мне три поясных поклона и сбежал к остальным.
– Чего ты их запугиваешь? – спрашиваю.
– Не обращай внимания, – неловко улыбается он. – Это я свой авторитет укрепляю. А то если они решат, что я просто так тебе всё разрешаю, то запрезирают. Решат, что у меня денег не хватает на твои капризы, вот и… отдаю натурой, так сказать.
– А так они тебя будут считать укротителем тигров?
– Ну, вроде того, – он виновато опускает глаза. – Извини, но так проще, чем что-то доказывать…
Я задавливаю в себе желание закатить ещё один скандал. Хватит, наругались на сегодня. В конце концов, никто меня на Муданг насильно не волок.
– Да ладно, – говорю довольно искусственным голосом. – Ты же не виноват, что они идиоты. И что все бабы у вас курицы долбанутые, тоже не виноват.
Он долго на меня смотрит, потом говорит:
– Спасибо.
Я так понимаю, за усилие над собой. Чует ведь. Как мне всё-таки повезло с мужиком. И как ему не повезло с родиной.
Когда мы слезаем с лошадей, я наконец замечаю, что Азамат всё это время сидел не на той буроватой кобыле, которая стояла в строю рядом с моей белой, а вовсе даже на чём-то серебряном.
– Ой, – говорю. – Какая у тебя скотина, прямо металлическая. Так блестит…
– Да-а, – польщённо говорит он. – Я вот решил его и взять. Таких серебряных больше нигде не разводят, только по берегам Дола, а я всегда такого хотел. Сейчас поездил – жеребец сильный, послушный, с мозгами, да ещё молодой совсем. В общем, я определился. А ты как?
– Да я вроде тоже, – киваю на свой рыжий диванчик.
Азамат хмурится.
– Ты его взять хочешь?
– Ну да, а чего? Сидеть удобно, не трясёт, слушается. И не очень большой. Чего мне ещё надо?
– Так это ж мерин…
– Ну так мне с ним не трахаться! – выпаливаю я. Пастухи прыскают со смеху и долго не могут успокоиться. Азамат слегка краснеет.
– Ты полегче в выражениях, – шепчет он мне. – Женщины при мужчинах о таких вещах не говорят.
– Фи, какое лицемерие, – кривлюсь я. – А чем плохо, что мерин?
– Ну это как-то… неспортивно.
– Спасибо, спорта мне на сегодня хватило. Ещё возражения есть?
Азамат вздыхает.
– Ладно, бери этого. Ребят, – он поворачивается к пастухам, которые всё никак не отсмеются. – Представьте коней-то.
– А ты до сих пор не знаешь, как их зовут? – удивляюсь я.
– Нет, а ты знаешь?
– Нет, так то я… Я и забыла, что у них имена бывают.
– Бывают, а как же, – кивает Азамат. – И если конь хороший, его имя охраняют, как человеческое.
Наш провожатый первым отсмеялся достаточно, чтобы внятно произнести имена.
– Этот, – он указывает на Азаматов выбор, – Князь. А второй – Пудинг.
– Как?! – опешиваю я.
– Пудинг… – повторяет пастух. – А что?
Я поворачиваюсь к Азамату.
– Откуда у вас пудинг?
Азамат пару секунд на меня озадаченно смотрит, потом переспрашивает.
– А это слово для тебя что-то значит?
– Ну как, – говорю, – пирог такой… праздничный…
Они начинают ржать. Азамат трясёт головой, явно умиляясь от чего-то, чего я не понимаю.
– Кто говорил, что у императора не было чувства юмора! – хохочет он. Потом наконец снисходит до того, чтобы объяснить мне, в чём дело. – Этим именем впервые наш последний император назвал своего любимого коня, который тоже был небольшой, толстый и спокойный. Оно с тех пор так и кочует. Но никому в голову не приходило, что у этого слова есть какое-то значение! Так, звучит забавно, и всё тут…
– Ясно, – ухмыляюсь я. – Я тебе испеку как-нибудь. Только это долго, там тесто должно настаиваться две недели или типа того. Зато очень сытно.
Пастухи немедленно преисполняются уважения к даме, которая, о-о-о, понимает толк в кулинарии. Чувствую, Азамат задался целью и правда выдать меня за воплощение этой их воинственной кормящей богини. Дверью шатра я уже хлопала, осталось детей наплодить. Кстати, надо ему сказать, но при пастухах как-то нехорошо, наверное…
Мы обедаем все вместе в шатре. Мне кажется, что день уже прошёл, ведь столько всего произошло, и я так долго ждала – хотя на самом деле сейчас всего полпятого. Еды у нас по-прежнему вагон и маленькая тележка, а ведь уже пора домой возвращаться.
– Ну что, Азамат, – говорю, – ты признаёшь, что не надо было брать столько вещей?
– Я признаю, что они тебе не понадобились, – аккуратно отвечает он. – Но ведь нам ничем не помешало то, что они были с собой, правда?
Я закатываю глаза.
– Я тебе что, младенец, мне сменные пелёнки с собой таскать везде? В следующий раз ничего лишнего, а то прям стыдно.
Кажется, это слово действует на него волшебно – он тут же серьёзно соглашается и больше не спорит. Я начинаю прикидывать, что пойдёт в салон, а что в багажник, и оказываюсь перед неразрешимой проблемой.
– А как мы возьмём лошадей?
Азамат фыркает чаем.
– Уж не в багажнике, это точно. Ты что, Лиза, как мы их возьмём? Их отправят на пароме в Долхот, а оттуда монорельсом до нас. Через несколько дней приедут.
– А… тут есть монорельс? – удивляюсь я. Как-то у меня плохо укладывается в голове, как муданжцы умудряются сочетать свеженькие земные удобства с первобытнообщинным строем в головах.
– Есть, конечно. От всех больших городов к столице и кольцевой. Вот если от Долхота в Сирий ехать, то рельс проходит прямо под горами, по пещерам. Ох и красиво там… надо будет летом съездить, сейчас это направление почти не работает, весной много обвалов бывает. А если ехать на Орл, то под водой. Там уже не вагоны, а почти звездолётик такой ходит, прямо в толще воды. Можно на всяких морских гадов посмотреть. Красота, в общем. Да и обычный монорельс неплох. Я всегда из столицы к матери ездил, а не летал. Уж очень там леса живописные… сидишь в вагончике, а по обе стороны такие деревья гигантские, почти вплотную. Иногда под вывернутым корнем проезжаешь. Те горы, что тянутся от Ахмадхота до Худула – они самые старые на всём Муданге. И растения там тоже древние. А я в детстве обожал всё древнее.
У меня аж слюнки текут, так хочется поскорее всё это увидеть. Правда, неплохо бы дождаться весны, чтобы полазать по огромным корням да пощёлкать цветочки – маме отправить фотки…
– Это у вас мать так далеко жила? – поражается северянин. – Это ж сколько у вашего отца денег было – ездить-то из столицы в Худул?
– Да он нечасто ездил, – смущается Азамат. – Но вообще с деньгами у него было слава богам… – Азамат мнётся, стараясь отойти от скользкой темы. – А мать, наверное, и до сих пор жива. Она очень рано меня родила, да и если бы умерла, мне бы сказали.
– А она знает, что ты вернулся? – спрашиваю тихонько.
Он пожимает плечами.
– Вряд ли. Кто бы ей сказал?
– А ты сам?
– Я не говорил.
Я потерянно моргаю.
– Ты ей вообще давно последний раз звонил?
Он на меня странно смотрит.
– Я не уверен, что у неё есть телефон.
До меня начинает постепенно доходить.
– А ты… в принципе когда с ней общался?
– До того, как… – он неопределённо взмахивает рукой в районе лица.
– А она вообще знает, что ты жив-то? – похолодев, спрашиваю я.
Он слегка приподнимает брови.
– Ну, ей сказали, на что я стал похож. Вряд ли ей очень хочется на меня смотреть.
– Это ты так думаешь или она сама так сказала? – продолжаю допытываться я. Мы уже давно перешли на всеобщий, так что пастухи только переглядываются и недоумевают, о чём это мы.
– Я так думаю, – вздыхает он. – Ну ты сама посуди, если уж отец…
– Я совершенно не вижу тут связи. Или ты считаешь, что его кретинизм передаётся половым путём?
Азамат смотрит на меня с убийственной укоризной.
– Я просто хочу сказать, – поясняю я, – что твоя мать ещё имеет шанс оказаться хорошим человеком. Во всяком случае, я бы не стала так категорично её клеймить.
– Естественно она хороший человек! – взвивается Азамат. – Она прекрасный человек, я её очень люблю!
– Тогда какого ж чёрта ты её игнорируешь? Ты поставь себя на её место – она узнаёт, что ты ранен, а потом семь лет ни слуху, ни духу! Семь долгих муданжских лет! Тебе не стыдно, вообще?
– Да на какого шакала я ей сдался?!
– Азамат, она твоя мать! Даже муданжская мать не может просто так наплевать на своего ребёнка, не выродки же вы все тут, в самом деле!
Он ещё плечами пожимает – ну в чём тут можно быть неуверенным?!
– Отец же смог.
– Так то отец! Он тебя не рожал! А материнский инстинкт никакая внешность не спугнёт!
– Ну хорошо, – перебивает меня Азамат повышенным голосом. – И что ты теперь предлагаешь? Семь лет уже прошли, их не вернуть.
– Во-первых, выясни её телефон и позвони.
– И что я ей скажу?
Пастухи поняли, что с ними больше никто разговаривать не собирается и начинают расползаться по своим шатрам.
– Во-первых, что ты жив и здоров. Во-вторых, спросишь, как она сама, здорова ли, не нужно ли ей чего. А там уж смотря что ответит.
– Ладно, – вздыхает он и не двигается с места.
– Ну и чего ты сидишь? Звони уже!
– Что, сейчас, что ли?
– А почему нет?
Он, не сводя с меня оторопелого взгляда, достаёт телефон и несколько расслабляется.
– Сети нет.
Я состраиваю ехидную улыбочку и протягиваю ему хвост от пистолетика. Не отвертишься, дорогой.
Звонит он брату. Тот долго вообще не может понять, что и зачем от него требуется. Видимо, тоже давненько с матушкой не общался. Наконец Азамат говорит «понятно» и прощается.
– Она теперь живёт не в Худуле, а в деревеньке на побережье, и связи там практически нет. Арон её номера не знает, но даже если бы знал, всё равно вряд ли удалось бы дозвониться.
– Ясно, – вздыхаю я. – А название деревни он сказал?
– Да…
– А найти её ты сможешь?
– Ну да, а что ты…
– Я предлагаю прямо сейчас туда полететь.
– Лиза, это часов семь отсюда!
– Заодно поучишь меня управлять унгуцем. А то я сегодня чуть не рехнулась, как тебя искать, да как выбираться, если с тобой что случится, не дай бог.
– Лиза, но я со всеми договорился, что завтра уже буду дома!
– Вечером будешь.
– Но тренировка!
– Ну вот что. Я понимаю, что ты ухватишься за что угодно, чтобы только не навещать маму. Так что я тебе повышу мотивацию. Есть кое-что, чего ты обо мне не знаешь, хотя очень хотел бы узнать. Пожалуй, когда узнаешь, это перевернёт всю твою жизнь. Но пока ты не навестишь маму, я тебе ничего не скажу.
Он смотрит на меня широко раскрытыми глазами.
– Ты всё-таки имеешь какое-то отношение к Укун-Тингир?
Я приподнимаю брови и безжалостно отчеканиваю.
– Не-ска-жу.
Он изучает меня ещё с минуту, потом встаёт, проходится по шатру. Потом берётся за телефон и выбирает контакт.
– Алтонгирел? Слушай, я задержусь ещё на день. Предупреди всех, чтобы зря не ездили…
Управлять унгуцем несложно, если рядом сидит Азамат и доходчиво объясняет, какой рычажок для чего. Оказывается, что добрая половина всех значков на панели не имеют никакого отношения к управлению, а вовсе даже являются охранными символами, типа как у нас народ иконы, магендавиды и нэцкэ по кабине расклеивает. Вокруг навигатора символы богов-погодников, на рулевом рычаге обереги от невнимательности, на контроле взлёта и посадки молитва богу гостеприимства. Впрочем, после предварительного ликбеза, успешного взлёта и получаса полёта я вполне овладеваю управлением и без подсказок. Погода по-прежнему хорошая, ведёт меня внятный и правдивый электронный навигатор, Азамат тихо скрипит зубами на соседнем сиденье.
– А твоя мама любит рыбу? – внезапно спрашивает он меня.
– Терпеть не может, – озадаченно отвечаю я. – А что?
– Да так… – отмахивается он. Потом, помолчав, снова спрашивает: – А волосы она длинные носит?
– Ты же видел фотки.
– Ну мало ли…
– Недлинные, как у меня примерно.
– Ясно. А…
– Азамат, если ты этими расспросами пытаешься выморщить из меня ответ на свой вопрос, то можешь не надеяться.
Он разоблачённо вздыхает.
– Ты можешь мне хотя бы объяснить, зачем тебе так непременно надо, чтобы я встретился с матерью? Ты ведь понимаешь, что у вас принято поддерживать более близкие отношения с родственниками, чем у нас.
– Если бы мы были на Земле и ты такое отчудил, я бы вообще не знала, что и думать. Понимаешь, я ведь не заставляю тебя с ней общаться постоянно. Я знаю, какие бывают пожилые люди неприятные, у меня для этого бабушка есть. Просто я думаю, что она заслуживает знать, что с её сыном всё в порядке, ведь это каждой матери важно. Она-то от тебя не отрекалась.
– Нет, – задумчиво соглашается он, – не отрекалась. Но и не приехала из Худула, когда я был ранен.
– А ей сразу сказали?
– Ей и отцу сказали одновременно. Не совсем сразу, но быстро… Кстати, помнится, ты очень резко высказывалась обо всех моих друзьях, которые за меня не вступились. А ведь она тоже не вступилась. И что ты об этом думаешь?
– Я не знаю, – тихо говорю я. – Если бы я знала, что она за человек, у меня могли бы быть предположения…
– Но ты не набрасываешься на неё с руганью, хотя она поступила точно так же, как все?
Я кошусь на Азамата. Он явно нервничает, но гнёт свою линию. Это, в общем, хорошо, если он наконец начинает осознавать, что не заслужил своего изгнания. Однако с матушкой и правда что-то не так. Женщины у них странные, конечно, но чтобы вот так бросить своё чадо? Может, она пыталась повлиять на отца, только Азамат об этом не знает?
– Я не верю, что она совсем ничего не пыталась сделать для тебя. И пока я её своими глазами не увижу, и своими ушами не услышу от неё, что ей не интересна твоя судьба, я не поверю.
Он пожимает плечами, а потом вдруг нагибается и целует меня в макушку.
– Мне очень хочется надеяться, что ты права, – тихо говорит он. – Раньше я всегда думал, что мать меня любит. А потом вдруг оказалось, что я этого не заслуживаю. А когда появилась ты, всё снова повернулось с ног на голову, и теперь получается, что я вроде как ни в чём не виноват, а она… В общем, наверное, я просто боюсь. Я в молодости всё похвалялся тем, что ничего не боюсь, а Унгуц мне всегда говорил, мол, придёт и твоё время бояться, и вовсе не там, где ты ждёшь.
Кажется, я тут уже лишняя. В те редкие моменты, когда Азамат принимается анализировать свои чувства, он почему-то обязательно делает это вслух, хотя может напрочь забыть, что я нахожусь рядом и всё слышу. Иногда это бывает забавно. Например, когда он только начал вести тренировки, я регулярно заставала его расхаживающим по комнате и рассказывающим самому себе, какими словами он про себя называет те или иные ситуации во время боя и как их лучше классифицировать – а потом он удивлялся, откуда это я так хорошо разбираюсь в происходящем «на ринге», ведь не сошёл же он с ума, чтобы женщину грузить боевыми стратегиями.
За этим бормотанием он благополучно засыпает. Вот и славно, а то ведь он прошлой ночью не отдохнул почти.
Степь под нами тем временем переходит в невысокие горы, поросшие каким-то странным лесом. Видимо, тем самым, где под корнями деревьев поезд может пройти. Во всяком случае, кроны весьма внушительные, и я не взялась бы сказать, широколиственные они или хвойные. Наверное, и правда что-то безумно древнее, а то и вовсе неземное.
Слева от гор и до самого моря тянутся смешанные леса. Навигатор мне пиликает, что надо сворачивать к западу, но только после того, как позади останется река, а то над ней какие-то завихрения. Над горами всё вполне спокойно, они действительно невысокие. Я тихонько включаю музычку и с удовольствием обозреваю величественные муданжские пейзажи под мерное сопение на соседнем сиденье.
Азамат просыпается, когда на горизонте уже чернеют высоченные северные горы на фоне ещё не совсем чёрного неба. Сквозь прозрачную крышу видно столько звёзд, что чувствуешь себя внутри какого-то ювелирного изделия с бриллиантами.
– А я уже собиралась тебя будить, – говорю. – А то темнотища, да и лететь уже недалеко осталось, насколько я понимаю.
Он протирает сонные глаза, заливает в себя пол-литра кофе и углубляется в навигацию. Включает инфракрасный экран на лобовом стекле, чтобы всё было видно, выискивает по навигатору точное расположение деревушки, в которую нам надо.
Худул остаётся по правому борту ярким букетиком огней. Мне кажется, он раза в три меньше Ахмадхота. Поднимается ветер с океана, и мы начинаем снижаться куда-то во тьму, к подножию гор, на побережье бескрайней древней воды.
– Как же это её так далеко занесло? – спрашиваю я, когда мы выбираемся из унгуца. Азамат сказал, что, когда являешься без приглашения, транспорт надо оставлять за чертой деревни, чтобы не смущать соседей, так что мы сели в леске на пологом склоне, а теперь пешком по дороге идём в село.
– А она где-то в этих местах и родилась в семье рыбаков. Имя-то у неё гласное, но вообще она… как бы это сказать… ничего особенного. Не столичная, даже не городская, не богатая, не очень красивая. Когда отец стал ухаживать, в семье очень удивились. Ну и она быстренько предложила пожениться, пока он не передумал. Он, конечно, был сильно старше, но зато красавец, великий охотник и Непобедимый Исполин, Рождённый в Седле – это титул победителя конных соревнований.
– Понятно, – говорю. – То есть, он взял себе девочку с улицы, чтобы сэкономить на ухаживании, а потом она ему слова поперёк сказать не смела. Похвально, что и говорить.
– У нас… принято с большим уважением говорить о родителях, – после паузы произносит Азамат и резко меняет тему. – Алтонгирел мне напомнил, что тебе надо строить дом. Ты по дороге никакое местечко не присмотрела?
У меня встаёт дыбом шерсть на загривке. Алтонгирел ещё вечером после свадьбы строго указал, что Азамат должен мне построить отдельный дом где-нибудь подальше от столицы, чтобы я не путалась под ногами, и все видели, как он богат. Мне, понятное дело, совершенно не нравился такой расклад. Я хочу жить с мужем и в городе, потому что там есть работа. Пусть сейчас народ пока меня не воспринимает как целителя, но ведь привыкнут же они когда-нибудь! Да и мои занятия с целителем и Оривой прекращать совершенно не хочется. Особенно теперь, когда мне самой скоро понадобится профессиональная помощь. Короче говоря, теперь каждая моя встреча с Алтонгирелом оканчивается ссорой на почве жилищного вопроса.
– Я, кажется, уже неоднократно и весьма однозначно заявляла, что не собираюсь никуда от тебя съезжать. Я живу на Муданге только для того, чтобы быть рядом с тобой. А если тебя рядом нет, то с тем же успехом можно вернуться на Землю.
Азамат вздрагивает и чуть не роняет термопак, в котором остались ещё две кулебяки и какие-то фрукты.
– Я тебя понял, – мрачно говорит он.
Мы в молчании подходим к деревне и звоним в первую же калитку. Азамат надвигает капюшон в надежде, что хозяева не разглядят его в темноте. То ли в этом доме живёт семья побогаче среднего, то ли просто потому что край деревни, в общем, нам отвечают по домофону, что сильно облегчает жизнь и им, и нам. Азамат быстро спрашивает, где живёт «жена Долгого Охотника». Ему быстро объясняют, как пройти. Я ничегошеньки не понимаю в этом указании, потому что северный акцент у хозяина дома уж очень жестокий, да половина сказанных слов – какие-то местные ориентиры, которые я себе даже представить не могу. На Муданге я часто чувствую себя абсолютно беспомощной.
Азамат, однако, легко находит дорогу, и вот уже мы стоим перед высоким и частым деревянным забором с выразительно выструганными копьями по верху.
Азамат поглубже вдыхает и дёргает шнурок от звонка.
