Текст книги "Замуж с осложнениями. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Юлия Жукова

– Ваще-то мне лучше… – начинаю я, но он перебивает.

– Не отказывайся, это особое вино для беременных, у нас все его пьют, и повитухи прямо рекомендуют, оно очень полезное! Хоть пиалушку выпей, а то красную сажубез вина вообще есть нельзя!

Ну ладно, немножко можно.

Беременное вино оказывается шипучим, сладким и вообще без признаков алкоголя, хотя настроение моё существенно улучшается. В мою честь произносят тосты, Азамат держит меня за плечи – или держится за меня, он-то выпил прилично. Вокруг мельтешение, все танцуют, музыка, песни, хохот, блеск стекла, огня и мясного жира…

Глава 25

Я просыпаюсь в какое-то странное время суток. Вроде утро, да не утро, вокруг тускло, прохладно, на мне стопка одеял толщиной в метр, рядом Азамат посапывает. Вылезать из-под одеял совершенно не хочется.

Чуть-чуть поворочавшись, принимаюсь оглядываться. А, так мы в шатре. И сейчас, видимо, дело к вечеру, потому и освещение такое. Ну что ж, логично. Проблема только в том, что я не помню, как я здесь оказалась, но, в принципе, это можно реконструировать.

Под боком шевелится Азамат, протирая глаза. Потом потягивается и вылезает из-под одеял.

– Не замёрзла? – спрашивает, поёживаясь.

– Пока нет, – хмыкаю. – Слушай, я это несчастное платье уже вторые сутки не снимаю. Где бы помыться и во что бы переодеться, а?

– Ну, переодеться тебе вчера надарили, – он кивает в сторону кучи разноцветного барахла под стеной шатра. – Даже мне вчера кое-чего подарили, правда, по-моему, не всё по размеру подойдёт. А помыться – сейчас к Арону пойдём, мы тут близко от его дома.

Я усилием воли заставляю себя выбраться из-под тёплых одеял и выкапываю в куче вещей что-нибудь наименее отягчённое драгоценными камнями и наиболее носибельное. Азамат прихватывает мои вещи вместе со своими под мышку, и мы идём к Арону.

Арон сидит дома один и плачет.

– Да ладно уж тебе так сокрушаться, – утешает его Азамат, который, видимо, знает, в чём дело. Я только холодею и таращусь.

– Что стряслось?

– Да он всё дом наш жалеет, – поясняет Азамат. – Он за ним столько лет присматривал, а тут раз – и всё сгорело.

– А-а, – облегчённо выдыхаю я. – Ну, это, конечно, очень грустно. Я бы тоже расстроилась. Собственно, я и так расстроилась, только времени на это не было. Но зато мы все живы и здоровы.

– Вот и я говорю, – поддакивает Азамат. – Мы легко отделались, в семье ведь никто не пострадал. А дом новый построим, это не штука.

– Да понимаю, – всхлипывает Арон, роняя слёзы в бороду. – Но уж очень жалко…

Я ухожу мыться, оставив Азамата успокаивать братишку.

Боже, какое счастье – вымыться и переодеться в чистое! Хорошо и то, что дамы, одарившие меня шитыми нарядами, не забыли и про бельё, хотя на мой вкус оно всё чересчур кружевное и малофункциональное. Но, наверное, дарить можно только такое.

За лёгким завтраком мы слушаем доносящиеся из-за окна песни и вопли.

 
На рубахе голубой,
Небесно-синей,
На вороте косом
Нет тесьмы.
Жёлтой нитью не расшита,
Шить тебе недосуг.
Шёлк пропал и позабыт,
Жить мне одному!
Ты другого ждёшь с охоты,
Так скоро я забыт!
Теперь мой путь лежит далёко,
Топь да степь меня зовёт.
Ждал, что вышьешь шёлком ворот,
Жаль, долго ждал!
Жизнь моя нужна кому ли —
Шить по ней узор?
 

– Это так теперь и будет? – спрашиваю.

– Ещё сегодняшнюю ночь и завтрашнюю будут праздновать, – говорит Азамат. – Так положено. Сегодня, кстати, должны были съехаться лучшие певцы и сказители, так что у тебя будет шанс послушать песни о создании мира в самом лучшем исполнении.

– А их записывать можно? – спрашиваю.

– Ну, вообще, у каждого уважающего себя сказителя есть студийные записи, – пожимает плечами Азамат. – С другой стороны, на празднике часто получается выразительнее и вдохновеннее. Так что, если хочешь, пиши.

Записывающей техники у меня, правда, не густо: Азаматов бук и Азаматов же мобильник. Лучше и правда студийный диск купить, бабушке-то на выразительность наплевать, ей для архива.

Через некоторое время мы двигаем к Дому Старейшин, где уже настраиваются новоприбывшие музыканты. Азамат предлагает мне вчерашнего беременного вина, но я пока не горю желанием снова отрубиться на произвольном месте. Всё-таки муданжские чудодейственные снадобья хороши только для самих же муданжцев. А вот остались ли ещё мои остренькие колбаски?..

Красная сажаобнаруживается у костра прямо под мостом, где сидят несколько незнакомых мне наёмников, их женщины и Эцаган. Этот вчера, как выясняется, упился в хлам ещё до моего возвращения, и продрых большую часть празднества, так что сегодня намерен восполнить.

– Что же ты так себя не бережёшь? – спрашиваю, старательно забывая, что меня саму вчера отсюда кто-то унёс. В конце концов, я была уставшая, после работы и вообще.

– Да меня как все стали поздравлять, и с каждым же выпить надо, а я и накануне не спал, вот и получилось… – смущённо объясняется Эцаган. – Мне уже Алтонгирел за это вставил по печёнку, вы уж не начинайте, Хотон-хон…

Видимо, мне придётся смириться с тем, что никто больше не будет меня называть по имени.

– А тебя-то с чем поздравляли? – спрашивает один из наёмников, раскуривая трубку с какой-то зеленью.

– А я успешно провёл группу через Короул! – немедленно сообщает Эцаган. – Да, Хотон-хон, вы же этого ещё не слышали, наверное… Рассказать?

– Конечно расскажи! – я усаживаюсь поудобнее и беру себе ещё колбаску.

– Ой, нет, только не опять! – стонет другой наёмник и, вместе с ещё двумя, встаёт и отходит к другому костру. Мы сидим довольно близко к воде, от неё тянет прохладой, и я поплотнее закутываюсь в тёплый расшитый золотом диль. Азамат на мосту зацепился языком за одного из сказителей, так что пока оттуда льётся только негромкая музыка.

– Дело было так, – с горящими глазами принимается рассказывать Эцаган. – Капитан, то есть, я хочу сказать, Ахмад-хон, назначил меня главным в той группе, что должна была зайти с Короула.

– Ни шакала себе! – вылупляется тот наёмник, что был не в курсе Эцагановых похождений. Я только мучительно припоминаю, что, когда Азамат предложил одну группу отправить через этот самый Короул, многие были против.

– Ага, – довольно кивает Эцаган. – Ахмад-хон мне и раньше самые опасные миссии доверял, а тут уж сами боги велели, я ведь дважды бывал на Короуле!

– Чего ж ты там забыл? – спрашивает жена наёмника, грудастая и крашеная в рыжий.

– Да его вечно несёт, куда не надо, – отмахивается наёмник постарше, лежащий поодаль, подперев голову рукой и задумчиво побалтывая остатками хримги в пиале.

– Так ведь прикольно! – объясняет Эцаган, разводя руками. – Надо же понять, чего все боятся!

– Это у него так стресс выходит, – снова встревает старый наёмник. – Как что плохое случается, сразу лезет на рожон. То по пещерам Короула бродить, то на морского змея охотиться, то на джингошей…

– И правда, – поддакивает другой наёмник, – тебя Ахмад-хон разве не за это из команды попросил?

Эцаган поджимает губы и собирается ответить какой-нибудь грубостью.

– Дайте ему уже рассказать, – говорю. – Чего привязались к парню? Ну молодой, ну горячий, зато с каким сложным заданием справился!

Молодой наёмник ахает, остальные оборачиваются.

– Ой, Хотон-хон, мы вас не заметили! Простите! Давай, Кудряш, рассказывай, раз Хотон-хон просит!

Эцаган кивает мне, широко улыбаясь. Я в ответ подмигиваю.

– Короче, дело было так. Мы перелетели на ту сторону гор прямо от штаба, и под прикрытием добрались до Красных Рогов – это как раз напротив места столкновения с джингошами. Часов за пять добрались, унгуцы оставили и сразу пошли вглубь, чтобы к утру уже до джингошского лагеря добраться. В этом месте горы узкие, можно за полдня и ночь перейти. И вот, входим мы в пещеры…

На этом месте три наёмничьих жены встают, как по команде и уходят к другому костру.

– Чего это они? – моргаю.

– Боятся, – пожимает плечами один из наёмников. – Женщины, что с них взять?

Я только кривлюсь и киваю Эцагану, чтобы продолжал.

– Так вот, входим мы в пещеры, а там воды по колено, а в ней череп светится!

– Вот шакал! – охает наёмник, а его жена – единственная оставшаяся – заметно бледнеет.

– Ну и что вы сделали? – спрашиваю с интересом.

– А я камнем в него кинул, он и рассыпался, – гордо заявляет Эцаган. – Это там такие мелкие светящиеся рачки живут, они группами собираются, и иногда получаются такие формы, что можно на что-то подумать. Ну, я всем объяснил, что да как, а они мне, дескать, а что если это предзнаменовение? Ну, к счастью, Ахмад-хон с нами почти всех боеспособных учеников духовников отправил, они быстро остальных успокоили. Сказали, мол, это Короул джингошам смерть пророчит.

Я хихикаю, но этого, кажется, никто не замечает.

– Короче, – говорит Эцаган, – идём дальше. Фонари все включили, чтобы теней не осталось, а то знаете, как бывает, пещеры гулкие, в каждом тёмном углу что-нибудь мерещится…

– Да откуда же Хотон-хон может такие вещи знать? – встревает один из наёмников. – Кудряш, ты что?

– Ну, вообще-то, я бывала в пещерах. Правда те были уже все исхожены, но всё равно, когда пещера большая, там гулко и темно, ещё и звуки какие-нибудь, и правда жутковато.

– А зачем вы туда ходили? – изумлённо спрашивает жена наёмника.

– Затем и ходила, – хмыкаю. – Побояться.

Они ржут минут три, мне даже неловко становится, что развеяла Эцагану всю атмосферу для страшных рассказов. Наверху, на мосту настраивается оркестр, незнакомый голос тянет «о-о-о» на одной ноте. К чему бы это?

– Ладно, – продолжает Эцаган, отсмеявшись. – Идём, значит, мы дальше. Под ногами снова сухо стало, даже местами свет через какие-то щели пробивается. Я этот путь знаю, ходил по нему, когда первый раз там бывал. Ну, мы, как полагается, верёвку тянем и номерки раскладываем, регулярно пересчитываемся. И вот выходим в такую пещеру, где прямо совсем светло. Ну, не как днём, но как в первых сумерках. После тьмы-то всё светло. А там даже зелень какая-то по стенам пробивается. Заходим, значит, мы в эту пещеру, а навстречу нам бабка с козой!

– Ой! – жена наёмника аж за лицо схватилась. Остальные сидят такие напряжённые, ждут продолжения. Одну меня смех разбирает, но я сдерживаюсь.

– Я говорю, – продолжает Эцаган, – спокуха, ребят, тут может быть второй выход, мало ли, на плато и деревня может быть. Ну, все столпились, на бабку пялятся, а она такая: ой, ребятки, да какие славные-красивые, зашли бы к нам в деревню, а то у нас уж давно молодых не осталось, помогли бы малость по хозяйству, старики-то не справляются, а мы бы вас козлятинкой свежей угостили, да с молочком… – Эцаган смешно и убедительно подражает манере старухиной речи. – Ну, мужики мои чутка расслабились, стали прикидывать, нельзя ли нам задержаться, старым людям помочь. А я стою, смотрю на козу, и всё думаю, что ж с ней не так? Говорю, мол, извините, у нас время ограничено, мы к вам в другой раз лучше зайдём… А сам всё на козу смотрю. И тут доходит – шерсть-то у неё блинная, а под брюхом не висит. Я присел слегка, под брюхо-то заглянул, а оно распорото!

– А-ай! – визжит моя соседка и зажимает уши.

Несколько мужиков бормочут гуйхалахи.

Эцаган делает драматическую паузу, так что приходится его подстегнуть.

– Ну, ну, и что дальше?

– Да ничего особенного, – он пожимает плечами. – Я ребят пугать не стал, ещё шарахнутся от призрака, потеряются. Я духовников двоих вперёд подтолкнул, шепнул им, мол, читайте заклятья от горных духов. Они как жезлы достали, старуха вдруг заторопилась, дескать, у неё там суп варится, не до нас ей, в другой раз – так в другой раз. И ушла, вместе с козой.

– Ох ты демон! – выдыхают слушатели. Тот, что справа от меня сидит с супругой, гладит её по голове, мол, можешь руки убрать, страшилка кончилась.

– Идём мы дальше, – продолжает Эцаган. – Опять вглубь спустились, где темно, устали, решили небольшой привал сделать, и так быстрее шли, чем рассчитывали. Ну, подогрели еды, чаю вскипятили… Тут что-то шуршит.

– Небось летучая мышь, – неуверенно предполагает один наёмник.

– Мы тоже сначала так подумали, – зловеще улыбается Эцаган. – Но уж очень на шаги похоже.

Все вокруг поёживаются.

– Я всем сказал помолчать, а Ирнчину послушать. Он ведь у нас слухарь.

– Кто? – не понимаю.

– Ну, слухарь. Слышит очень хорошо. А вы не знали? Он ещё в детстве, когда у него сестра маленькая умерла, с ней через землю разговаривал, вот так он слышит, представляете?

Мне наконец-то становится не по себе, Эцаган может гордиться.

– Так вот, Ирнчин послушал и говорит, ходит там какой-то человек, под нос бормочет, а за ним верёвка по полу тянется. А бормочет, что у него соль кончилась. Ну, я фонарик выключил, чтобы горного духа не раздражать, они же свет не любят… Взял баночку с солью, пошёл за угол поставил, подальше туда. Возвращаюсь – на меня уж на самого как на призрака смотрят. Я говорю, ребят, расслабьтесь, это ж известно кто, во всех пещерах водятся такие духи. Это ежели человека друзья в пещере бросили, и он там умер, то дух его так и ходит по той пещере. По-хорошему, надо останки захоронить, но обычно в горах не до того. Тут главное самим никого не потерять, а то дух разгневается, ну и если он чего просит, то дать. Мне про это Алтонгирел кучу всего рассказывал. В общем, в итоге, затих этот персонаж. Мы пошли дальше.

– Там ещё много ужасов? – слезливо спрашивает моя соседка.

Эцаган задумывается.

– Два.

Она прерывисто вздыхает, на меня косится, но не уходит.

– А как духи соль едят? – спрашиваю. – Точнее, они вообще едят?

– Неа, – Эцаган мотает головой. – Не едят. Но у него соль могла, например, водой размыться, а ему важно, чтобы всё снаряжение было в порядке, хоть он и не пользуется. Мёртвым всегда такие вещи важны. Иногда бывает, знаете, мужик жене заплатит за месяц секса, и вдруг случается что-нибудь с ним. Так приходит с того света, чтоб отработала!

В этот момент надо мной нависает тень, а на плечо ложится громадная ладонь. Я слегка вздрагиваю. Соседка взвизгивает и шарахается.

– Лиза, там сейчас на мосту будут исполнять песни из «Сотворения мира», – с энтузиазмом говорит Азамат. – Пошли, ты же хотела послушать!

– Щас пойду, – говорю, угощая его острой колбаской. – Тут Эцаган страшные истории рассказывает, я хотела дослушать.

– Тебе вообще-то не стоит такие вещи слушать, – хмурится мой супруг, приземляясь рядом.

– Действительно! – поддакивает муж моей соседки. – Беременным женщинам пугаться нельзя!

– Да знаете, – говорю задумчиво, – после того, как меня Ирлик попросил, когда буду умирать, подойти поближе, чтобы он смог дотянуться и сожрать мой труп, меня почему-то не пугают ваши бабки с козами. Даже не знаю, и отчего бы это?..

Моя соседка наконец-то падает в обморок, Эцаган бледнеет, а Азамат фыркает смехом и обнимает меня одной рукой.

– А… – начинает Эцаган. – Вы мне потом свои страшилки расскажете?

– Если духовник не запретит, то почему бы и нет, – пожимаю плечами. – Так что там у тебя дальше было?

– Дальше… – Эцагана явно несколько смутило, что мои приключения были страшнее, и он немного скомкивает свой рассказ. – Ну, мы ещё на зачарованный клад набрели. Такой, знаете, типа лежит гора сокровищ всяких старых, а на самом деле это такая хищная тварь. Потянешься за драгоценностями, а она ка-ак отхватит руку! Один из наших так потерял кисть, представляете?

– Представляю, – говорю. – Мне его привезли. А я ещё понять не могла, собак на вас там спустили, что ли…

– Ну вот, – продолжает Эцаган. – А потом уже на выходе лесного демона встретили. Во всей красе, огромный, чёрный, шерсть лоснится, видно, хорошо ему там живётся. Никто ведь в леса Короула не ходит, боятся. Ну, мы ему оружие показали, говорим, нас много, всё отборные воины, вооружены до ногтей, а лес твой нас не интересует, мимо идём. Так что не трать силы. Он нападать не стал, но так и шёл за нами до самого края леса, следил, чтобы дичь не стреляли и деревья не валили. Ну так нам и правда не до того было. Вот и прошли, – он разводит руками.

– Молодец, Кудряш, – с улыбкой кивает Азамат. – Молодец. Отлично справился. Я совершенно правильно тебя назначил на эту операцию.

– Да вы уже говорили, – смущается Эцаган.

– И с удовольствием повторяю. Тебя и смелостью, и умом боги щедро наделили.

– А что ж вы его из команды попёрли тогда? – интересуется лежащий наёмник.

– А чтобы урок выучил, – наставительно говорит Азамат. – Что нельзя идти в бой на горячую голову. Хочешь доказать свою доблесть, так охолони сначала.

Эцаган снова смущённо кивает.

– Ну что, – Азамат прихватывает меня под мышки. – Идём Айру-хона слушать?

– Кого?

– Ну как же, Лиза, это же самый знаменитый на Муданге сказитель!

– А-а… Ну пошли.

Он поднимает меня в воздух, ставит на ноги и ведёт на мост. Моя соседка, как раз пришедшая в себя, тоже поспешно тянет мужа за нами.

– Чего ты над бедной женщиной издевалась? – неожиданно спрашивает Азамат.

– Над какой женщиной? А что я ей сделала?

– Заставила её страшные истории слушать.

– Я заставила?!

– Конечно ты! Ты ведь теперь Хотон-хон, образец для всех женщин. Ты сидишь слушаешь, значит, и она должна.

– Но трое других ушли!

– А они, видать, не на Муданге родились. С Брошки или с Гарнета, не знаю. Ты им не указ.

– Так что мне теперь, не слушать Эцагана было, что ли, из-за этой клуши?

– Нет, зачем, просто надо было ей сказать, что она может уйти, если хочет.

Я продолжительно выдыхаю.

– Ладно, поняла. Кстати, объясни мне, что значит Хотон-хон? Это типа императрица?

Азамат задумывается, шевеля губами.

– Ну, примерно… Не могу припомнить, чтобы где-то официальный перевод попадался. Знаешь, я бы скорее сказал «первая леди». У вас ведь есть такой термин, правда?

– Угу. Ты имеешь в виду, что у меня нет реальной власти?

– Реальная власть у тебя и без титула была, – ухмыляется он. – Вот формальной нету, да и то над мужчинами. Над женщинами – сама видишь. Они теперь будут одеваться, как ты, причёсываться, как ты, слушать твою любимую музыку и так далее. Я думаю, ты понимаешь, что это большая ответственность…

– Да уж, – вздыхаю. – Боюсь, что мне придётся нанять персонального стилиста, который бы смог сбалансировать мои нужды и общественный вкус.

Азамат задумчиво кивает.

Мы подходим к крыльцу Дома Старейшин и усаживаемся у стены рядом с нашими Старейшинами, откуда открывается хороший обзор оркестра. Музыканты, надо сказать, шикарные. Некоторые помоложе, другие постарше, но все большие такие дядьки, волосы длинные по ветру летят, одежды сверкают, пёстрые расписные инструменты в больших руках пищат по-женски. Вокалист, то есть, сказитель, ещё не очень дряхлый старик, сидит на маленькой табуретке, а коленями упирается в землю, точнее, в ковёр на земле. Видимо, в таком положении петь удобнее. Впрочем, пока он всё ещё тянет своё «о-о-о».

– Почему он так воет?

– Распевается, – с удовольствием объясняет Азамат. – Цикл большой, надо хорошо голос подготовить.

Голос у сказителя похож на Алтонгирелов, тоже такой приятный тенор. Наконец все приготовления закончены, публика расселась, окончательно стемнело, и сказитель начинает петь примерно следующий текст (насколько я могу разобрать все эти устаревшие слова и обороты):

 
Когда севера гора великая галькой маленькой была,
Когда южные леса густые гребнем камыша взошли,
Когда Гэй море-океан плевком старого бога был,
Когда реки полнокровные молоком богини-матери пролились,
Когда великая дева Укун-Тингир малым дитятком была,
Тогда в очаге из раскалённых камней народился Унчрух.
О-танн-данн!
Народился Унчрух, императорский сын,
Народился Унчрух, отцов наследник.
Наклонясь над колыбелью, сказал ему отец:
Не сместить тебе меня на троне, пока безбородый.
Не тридцать и не сорок вёсен скитался Унчрух по степям.
О-танн-данн!
Волос длинный, как Сиримирн, голос громкий, как грохот волн,
Воин сильный, как Рул-гора, нету слабых мест, кроме сердца.
 

– Азамат, – шепчу я, – А разве «унчрух» не значит «круглый сирота»?

Он кивает.

– А как тогда получается, что у него отец есть? И волос ведь длинный…

– Ну, – Азамат пожимает одним плечом, – в старые времена люди иначе мыслили.

Видя, что я не удовлетворилась таким ответом, он продолжает.

– Его отец мёртв, он говорит с того света.

– А почему, если он мёртв, то трон не уступает? Кто же правит?

– Трон не уступает, потому что священный предок. К ним раньше относились, как к богам.

Я безуспешно пытаюсь постичь муданжскую народную мудрость, а Азамат снова заслушался эпосом. Унгуц тянет меня за рукав и шепчет:

– Ты, Лиза, проще на вещи смотри. Вот Азамат у тебя – при живом отце.

Мне только и остаётся, что прикусить язык. Тем временем, насколько я уловила, сказитель пояснил, что отец героя, первый Император Муданга, требовал, чтобы сын непременно женился на какой-нибудь богине, и только с этим условием соглашался уступить трон. Так что герой-псевдосирота попёрся свататься к Укун-Тингир, которая, судя по зачину, была его на несколько годков старше. Хотя кто этих муданжцев разберёт…

 
Идёт Унчрух свататься – великий воин, равных по силе нет,
Идёт воин свататься – тело каменное, кровь платиновая,
Идёт каменный богатырь – земля под ним проминается,
Из-под ног ключи бьют, следы руслами становятся.
О-танн-данн!
Многих врагов великий воин побил,
Многих чудищ на пути своём завалил,
Многие раны в бою получил,
Многой землёю их зарастил.
О-танн-данн!
А в тот гольп Укун-Тингир занята была…
 

– А что такое гольп? – спрашиваю Азамата.

Он хмурится, явно нехотя отвлекаясь от прослушивания, прихлёбывает вина. Наконец говорит:

– Эпистема.

Перевёл, блин!

Унгуц у меня над правым ухом покатывается, а за ним «Ажги-хян» посмеивается в кулачок.

– Эпоха это, – объясняет Унгуц, похихикивая. – То есть, Азамат-то, наверное, правильно сказал, да на радостях, видать, забыл, что у тебя образование другое!

– Да уж, мягко говоря, – ворчу я.

– А, Лиза-хян, не сердись, – увещевает меня Унгуц. Я и не сержусь, так просто… – Ему всегда очень важно сказать правильнои поступить правильно. В детстве его дразнили, мол, на печке родился, горячий очень.

– А он и правда на печке родился?

Унгуц пожимает плечами.

– Правда, – отвечает Азамат. – А ты бы лучше слушала, меня и в другой раз обсудить можно.

Тем временем, сказитель повествует, что Укун-Тингир уже второй гольпбыла замужем за Ирликом-Мангустом. От такого поворота я несколько офигеваю. Кто бы мог подумать. Впрочем, выясняется, что её ещё в раннем детстве за неё сосватали впрок, а она, дескать, теперь не рада, потому что он плохой муж, за скотиной не ходит, ремёслами не занимается, а сидит себе в своём Подземном Царстве, бросив на жену всю работу по дому. Конечно, я могла что-то неправильно понять, но в общих чертах так. Мне наливают беременного вина, и под него я выслушиваю минут десять жалоб этой самой богини на несправедливость судьбы. Однако она бы и это стерпела, но в один прекрасный день Ирлик охамел настолько, что проглотил солнце.

 
И на весь Муданг воцарилась тьма,
И шакал, и мангуст, и демон лесной
Из Подземных владений пролезли наверх
И накинулись на простых людей…
 

Тогда Укун-Тингир решает положить конец бесчинствам мужа, обряжается в доспехи (минут пятнадцать описаний) и отправляется в Подземное Царство, где, найдя ничего не подозревающего Ирлика, вспарывает ему живот.

Однако Ирлика так просто не проймёшь. Солнце-то он отдал, зато решил теперь регулярно исполнять супружеский долг, чтобы жёнушка не скучала, заодно и присматривать, чтобы лишний раз за оружие не хваталась. Ирлик покидает Подземное Царство и воцаряется на небе вместе с женой. Вот тут-то муданжцам приходится плохо, он ведь видит, если какое чудище, которое он породил, на планете убивают, он сразу мстит убийце семью годами несчастий. Пасёт, короче, своё потомство. А Укун-Тингир за людей радеет, они ведь такие беззащитные. Она им и помогает чудовищ бить: то меч вовремя подбросит на дорогу, то при рождении благословит… В итоге, в небесных чертогах супругов постоянно происходят скандалы с битьём посуды и хлопаньем дверьми. вот во всё это и является Унчрух. Мои попытки выведать у господ книжников, почему он не мог посвататься к незамужней богине, не увенчиваются успехом.

К счастью для Унчруха Ирлика как раз не было дома. И вот, является этот красавец-герой к Укун-Тингир, а она и давай ему плакаться, какой у неё муж плохой – ну, это уж так на Муданге заведено.

 
Обозлился Унчрух, проклял злого Мангуста,
Обнял красавицу Белую Богиню и вернулся вниз.
Обошёл он весь Муданг, собрал всех богов,
Обплыл и океан, и небеса облетел.
О-танн-данн!
Сколотил великую рать, сорок сороков богов,
Скромно им всем поклонился и пошёл на Ирлика войной.
Струсил Ирлик одинокий, собрал всех своих чудищ и гадов,
Строем выставил пред входом на небо.
О-танн-данн!
 

На этом месте сказитель снова начинает гудеть своё «о-о-о», все расслабляются и начинают шуметь.

– Лиза, если есть вопросы, задавай сейчас, пока сказитель отдыхает, – говорит Азамат, потягиваясь.

– Есть, – киваю. – Я ведь пересказывала тебе свой разговор с Ирликом. У него были причины солнце проглотить. Не хотите это как-нибудь отразить в эпосе?

Азамат вздыхает и качает головой.

– Во-первых, у нас нет причин ему верить. Во-вторых, эти песни перешли к нам прямиком от Унчруха, и повествование ведётся с его точки зрения. Если он не знал, зачем Ирлик проглотил солнце, или не верил ему, мы не можем менять его слова.

Мне становится немножко жалко Ирлика, хотя он всё-таки очень странный персонаж.

Между тем является Алтонгирел, сияющий счастьем так, как я никогда раньше не видела. В руках у него стильный тонкий фотоальбом с огромным экраном, на экране что-то, что Алтоша радостно демонстрирует Старейшинам. Те ахают и охают, передавая друг другу.

– Что там? – Унгуц и Азамат тянутся посмотреть.

Оказывается, это снимки битвы в космосе, сделанные одним из пилотов запаса. Один из них особенно хорош – на нём в центре кадра Муданг, у которого с одной стороны задымление там, где извергся вулкан, а с другой вереница звездолётов возвращается на планету после боя. Чуть впереди отчётливо получилась треугольная морда Ирлика, заглатывающая последние джингошские корабли. В целом похоже, что у планеты выросли два крыла, а спереди торчит хищный клюв.

– Моу-Танг, Моу-Танг! – бормочут Старейшины, восхищённо поглядывая на Азамата. – Громовая птица вылупилась!

Наконец отдохнувший сказитель продолжает. Я с волнением слушаю человеческий рассказ о том, о чём мне уже сообщил Ирлик. Унчрух с армией богов побеждает демонов и чудовищ, добирается до Ирлика и засаживает его в подземную темницу. После этого Укун-Тингир и Унчрух радостно женятся, приживают кучу детей и живут долго и счастливо, но…

 
В темнице глубокой, в келье жестокой
Вечно бдит страшный Ирлик-Мангуст.
В пылу веселья, посередь новоселья
Великие боги собрались на пир.
О-танн-данн!
Ввела богиня мужа в покои,
Весной-красотой обольстила его,
Великие боги в застолье упились и
Вырвался Ирлик из тюрьмы под скалой!
О-танн-данн!
 

Я так и не поняла, нечаянно это получилось или Укун-Тингир нарочно всех отвлекла, особенно мужа, чтобы Ирлик смог сбежать… Тем временем Ирлик не просто восстанавливает свою власть в Подземном Царстве, но и захватывает весь Муданг в отместку сопернику, заставляя всех людей подчиняться силам зла и приносить им жертвы. Унчрух, узнав об этом, отправляется в космос бороться с Ирликом, а следом и Укун-Тингир. Видимо, разнимать своих мужиков.

 
Но весть нехорошую, весть горемычную
На утро герою стая птиц принесла:
Нету жены дома, нету красавицы,
На утро не вышла мир собой освещать.
О-танн-данн!
Ирлик-хон, злое создание, прекрасную деву украл!
Иначе и быть не могло бы, не выносит он чужого счастья!
Ирлик-хон, злое создание, однако, Унчруху сказал:
Истинно это не я взял жену твою, отправилась она тебя спасать!
 

После того, как Унчруху так плюнули в лицо – чтобы слабая женщина мужа защищала, да это неслыханная обида! – подрались они, как говорится, не на жизнь, а на смерть.

 
Как уж бились они, небо и земля сливались,
Как уж бились они, море поворачивалось,
Как уж бились они, прекрасные деревья с корнем падали,
Как уж бились они, реки морями разливались!
О-танн-данн!
Как уж бились они, горы тряслись и рушились,
Как уж бились они, чёрный туман тянулся,
Как уж бились они, кровавый дождь моросил,
Как уж бились они, зловонным ветром дуло!
О-танн-данн!
Как уж бились они, горячим и холодным ветром дуло,
Как уж бились они, воды морей кипели,
Как уж бились они, гольп размывался-рушился,
Как уж бились они, громовая птица расправила крылья!
О-танн-данн!
 

Внезапно у меня в кармане пиликает мобильник Азамата. Я вынимаю его, чтобы заткнуть, но в последний момент осознаю, что на экране муданжским по белому написано «отец». Вытаращив глаза, я тереблю Азамата и показываю ему сие фантастическое явление природы. Азамат сначала не врубается, потом вдруг осознаёт, переводит на меня встревоженный взгляд, и всё-таки жмёт на приём. я не слышу, что там в трубке, тем более, что Азамат прикрывает её ладонью, чтобы не мешать остальным слушать эпос. Проходит несколько секунд. Потом наконец Азамат раскрывает губы и отчётливо произносит:

– Ты меня с кем-то перепутал.

И кладёт трубку. И так и сидит, бессмысленно уставившись на телефон.

– Чего он хотел? – шепчу, беря мужа за руку.

– Поздравить, – бесцветно говорит Азамат.

– И?..

Азамат вздыхает, отворачивает от телефона и неохотно возвращается в реальность.

– Он решил сделать вид, что ничего не было.

К нам подсаживается Алтонгирел. Унгуц и наш духовник тоже заметили оживление и склонились поближе.

– Что стряслось? – спрашивает Унгуц.

– Отец звонил, – быстро поясняет Азамат. – Он готов забыть об отречении.

– Забыть? – моргает Унгуц. – Ты хочешь сказать, отменить его?

– Нет. Он просто стал так со мной говорить, как будто ничего не случилось.

– И что ты? – допытывается Алтонгирел.

– Я сказал, что он меня с кем-то перепутал.

– Ты что! – шипит Алтоша. – Он теперь опять надуется! Надо было с ним помириться, ты же не думаешь всерьёз, что он станет просить прощения?!

Азамат поднимает на него такой взгляд, что металл плавить можно.

– Извини, но я не готов просто забыть пятнадцать лет своей жизни!

Алтонгирел отворачивается и с досадой хлопает себя по коленке, Унгуц закрывает глаза и качает головой. Я утыкаюсь Азамату в плечо и глажу его. Ну блин мужики-и!

Тем временем эпическое сражение успело изменить направление: теперь уже Ирлик и Унчрух сражаются не друг с другом, а плечом к плечу против чёрных космических демонов, а нашедшаяся Укун-Тингир им в этом помогает. Интересно, это не специально под случай концовку переписали? но спрашивать у Азамата не рискую: он и так не слушает, а думает, извиняюсь, думу горькую, будь неладен этот эпос. Конечно, наши победили, и после этого Ирлик возвращается в Подземное Царство, Укун-Тингир – в небесное, а Унчрух становится Императором Муданга и правит до самой смерти. Когда он умирает, он обращается в горный хребет, который теперь называется Короул, и именно поэтому все боятся туда ходить.