Текст книги "Замуж с осложнениями. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Юлия Жукова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 86 (всего у книги 98 страниц)

– Походу весёлые яблочки, – замечает Кир.

– Ну, вино из них веселит, помнится, – откликаюсь я, наблюдая за происходящим. – Пойду уложу Алэка, пока они его не разбудили.

Когда я возвращаюсь, вижу, что Киру удалось привести Азамата в относительное сознание. Он, правда, всё ещё давится смехом до слёз, но зато уже сидит и, кажется, даже воспринимает информацию.

– Вы чего так ржёте? – спрашиваю я, и этим вопросом посылаю мужа во второй нокаут. К счастью, он длится недолго.

– Фрукты… Забористые… – выдавливает Азамат с перерывами на смех.

– Ты бы не сидел на полу, – вздыхаю я. – Тебе это не полезно.

– Ой! – Азамата опять скручивает, но он находит в себе силы восползти на диван. – Уф, Лиза, я не знаю, что в них такое, но так ведь и помереть можно!

– Сколько вы их съели?

– По дюжине, наверное. Больше не смогли, сквозь смех не вышло, – он давится очередным приступом хохота, потом еле – еле выговаривает: – дайте попить чего – нибудь!

– Кир, погрей ему ещё молока, – распоряжаюсь я и иду проверять остальных страдальцев.

Хос идёт со мной и склоняется над Араватом.

– А – а-а – а! – стонет дед. – У – у-уши – и-и!!! Ой, не могу, Лиза, ты что, демона привела?

Эта мысль оказывается слишком хорошей шуткой, и он, и Арон, и Азамат с ними снова заходятся хохотом, согнувшись вдвое.

– Да, – кисло отвечаю я, добавляя им масла в огонь.

– Я не демон! – возмущается Хос, вызывая поток стонов.

– Он хозяин леса, – сообщает Арон сквозь рыдания. – Ва – а-а – а! Держите меня! Хозяин! Леса! Ы – ы-ы – ы!

– Беда – а-а!!! – воет Арават, катаясь по ковру туда – сюда. – Ну это надо – о-о – о! Демон в доме, а – ха – ха, ну насмешила девка, у – ху – ху – ху, так и помереть недолга – а-а – а!!!

Кир приносит молоко и помогает Азамату его выпить – у того от смеха руки трясутся. Однако интуиция меня не подвела, молоко сработало отлично. Приступы почти сразу прекратились, Азамат перестал трястись и давиться и пошёл умываться. Мы с Киром переглядываемся и кидаемся наливать ещё два стакана.

Минут через десять всё семейство приведено в чувства, хотя некоторые члены ещё похихикивают.

– Теперь я понимаю, почему их просто так не едят, – замечает Азамат, переводя дух. – Действительно, помереть же можно.

– Да уж… – соглашается Арават. – Особенно когда ещё видишь такие уши. Вы что, правда демона изловили?

Хос фыркает и шипит.

– Не называй его так, пожалуйста, – терпеливо просит Азамат. – Его зовут Хос, он хозяин леса. И нет, мы его не ловили, он наш сосед и с недавнего времени работает у меня.

– Так это он под столом спал? – спрашивает Арават. – А я ещё про Кировых друзей… То – то вы так хохотали! Ну я хорош! – и он снова заливисто смеётся, хотя на сей раз вроде бы естественно, а не от фруктов.

– Ирлик мог бы и предупредить, – ворчу я.

– Ага, щас! – усмехается Кир. – Небось подглядывает за нами и сам покатывается.

– Может, и нет, – раздумывает Азамат, – но скорее всего, когда он давал нам координаты сада, то и правда собирался повеселиться за наш счёт. Но я не внакладе, я люблю посмеяться.

– Боги, демоны, чужие дети… Ну у тебя и семейка, сынок, – качает головой Арават.

Я кошусь на Арона, он о «чужих» детях не осведомлён, не подумал бы чего… Но он только икает и пялится в пустоту.

– Мне нравится, – расслабленно отвечает Азамат. – Я, наверное, всегда так и хотел. Лизонька, а давай я сделаю обед, а ты – что – нибудь к чаю?

Не знаю, в драконьих яйцах дело или в муданжском иммунитете, но после этого эпизода у Азамата исчезают все симптомы, и к ночи он уже такой здоровый, что кровать трещит под напором. В хорошем настроении у моего мужа все жизненные показатели увеличиваются, хотя они и так немаленькие.

Поэтому на следующий день я разрешаю ему вместе с нами полчасика побеситься в снегу, а потом после обеда ещё часок покататься на лыжах. Но поскольку его голос в телефоне перестал звучать хрипло и гнусаво, на третий день нас всё – таки выдёргивают в столицу.

Хос заходит к себе домой отнести месячный запас масла и сливок своим домочадцам, собирает там небольшой рюкзачок каких – то пожитков и отправляется с нами, трепеща в ожидании встречи с большим городом. Конечно, большим Ахмад – хот можно назвать только если никогда не бывать за пределами Муданга, ну так Хос и не бывал.

Арон сматывает удочки в прямом и переносном смысле. Для него и Аравата мы вызываем казённые унгуцы, потому что Арават уезжает к себе в Худул, а Арон везёт с собой всё наловленное и настрелянное, и с нами никак не поместится.

Хос на заднем сиденье с тоской глядит в окно и тихонько поскуливает, провожая взглядом родной лес.

– Чё ноешь? – пихает его Кир. – Вернёшься ещё. И ваще, тебя никто не заставлял.

– Зна – аю, но гру – устно, – протягивает Хос. – Хочу быть обратно маленьким.

– Да ну, мелким быть тоска. А так ты будешь крутым, и у тебя будет куча денег!

– Большая куча? – без особого интереса спрашивает Хос.

– Большая!

– Тогда большую нору надо рыть? – озабоченно интересуется Хос.

Мы все переглядываемся. Ох, не подготовлен кто – то к человеческой жизни…

– Так, – постановляет Кир. – Ты вообще деньги видел?

– Неа.

Кир извлекает кошелёк и вытрясает из него кучку монет разного достоинства.

– Гляди. Вот эти крупные, эти мелкие.

– Они же одинаковые…

– Да не по размеру, балда!

Полёт выдаётся насыщенный.

Поселить Хоса мы решаем во дворце, потому что так безопаснее и проще. Тут и недоброжелатели не доберутся, и мы приглядим, чтобы не отчудил чего. Дворцовые слуги, правда, будут не в восторге, но никто ведь не обещал им, что будет легко, правда же?

На посадочной площадке нас встречают знакомые лица: Эндан и Дорчжи. Второй горделиво выпячивает грудь, на которой болтается новенький хом в виде носорога. Подозреваю, что невеста была не в восторге, но что делать, хом выбирает духовник. Алэк с интересом рассматривает новых знакомых.

– Здравствуйте, Белая госпожа! – радостно выпаливает Дорчжи.

Эндан его подталкивает и тоже здоровается:

– Добрый вечер, Хотон – хон.

– А я можно не буду формальничать? – тут же просит Дорчжи.

– Можно, – разрешаю я. – Здравствуйте, ребята, я вас что – то давно не видела. Вы разве с Экдалом больше не летаете?

– Да мы бы летали, – протягивает Эндан, – да только он с женой на Землю попёрся неизвестно на какой срок. А жить как – то надо. Где наш подопечный – то?

– Тут, – Азамат поводит рукой в сторону унгуца.

Там происходит нечто странное. Судя по всему, Хос отказывается вылезать, а Кир его уговаривает. Заметив это, Азамат открывает купол унгуца полностью, так что кабина перестаёт казаться надёжным местом. Хос подскакивает, прижимает уши и, пригнувшись, выпадает через борт, оглядываясь, куда бы сныкаться.

– Хо – ос, ты чего? – озабоченно спрашиваю я.

– Пахнет, – шипит Хос. – Ужасно.

– Ну так пойдём домой скорее, там вкусно пахнет.

Он не особо обращает на меня внимание, но, к счастью, хотя бы никуда не бежит.

– Чего ты тут нюни разводишь, как девчонка?! – возмущается Кир. – Вон, смотри, даже твои телохранители ржут над тобой, тоже мне кот!

Хос, в отличие от людских подростков, на такое вообще внимания не обращает. Кот там, кошка, перед опасностью все равны. Но к телохранителям осторожно принюхивается, прижимая к животу свой рюкзачок.

– Здоровья вам, – сделав серьёзное лицо, произносит Эндан. – Я Эндан. Мы с Дорчжи будем вас охранять. Можете на нас рассчитывать.

Видимо, Азамат сделал им внушение, чтобы говорили попроще, хотя Хос, по – моему, не очень слушает.

– А где дом? – нервно спрашивает он.

– Да вот, прямо перед тобой, – кивает Азамат.

Хос моргает, таращась на дворец, потом оглядывается.

– Не понял.

Дорчжи не сдерживается и прыскает, заставив Хоса подпрыгнуть и понять дыбом шерсть на голове.

– Вот эта огромная хреновина и есть дворец, дубина ты, – доходчиво поясняет Кир.

– Вот эта ледяная? – удивляется Хос, даже немного разгибаясь.

– Она не ледяная, она стеклянная. Пошли уже, долго ты нас тут будешь морозить?

Хос нерешительно шагает вперёд, и когда мы все двигаемся следом, прилипает к Азамату, путаясь у него под ногами. Только боевая выучка позволяет моему супругу ни разу не наступить на лапы.

Движемся мы медленно, потому что Хос обнюхивает каждый метр пути. В лифте он выглядит так, как будто вот – вот грохнется в обморок. Мы с Азаматом переглядываемся в том смысле, что, возможно, это была не самая лучшая затея. Только Кир ни разу не усомняется в правильности ситуации и, поливая бедного кошака кудрявыми эпитетами, заставляет его идти вперёд и слушаться.

Попав на жилой этаж, Хос методично четыре раза обнюхивает

все

помещения прежде чем выбирает себе комнату. Телохранители при этом ходят за ним по пятам, потому что им так положено, и от этого Хос тоже не в восторге. Но, как справедливо замечает Азамат, надо сейчас привыкать, чтобы на выездах не шарахаться. Инструктаж по использованию сантехники мы дружно сваливаем на Кира. Ему как – то удаётся добиться от Хоса понимания. Короче говоря, к ужину мы устаём так, как будто целый день разгружали кирпичи. Алэк вообще засыпает некормленным.

А на ужин к нам приходит Алтонгирел, и выглядит он так, что я начисто забываю про все прочие неурядицы.

Он желтовато – бледный с запавшими щеками, тёмными кругами под глазами, всклокоченные волосы как будто давно не мыты, одет небрежно в смесь земной и муданжской одежды, что вообще – то считается на планете дурным тоном. Хоса и телохранителей он просто не замечает, хлопается в кресло и принимается буравить взглядом журнальный столик, на котором сервирован чай.

Азамат быстро делает знак парням, чтобы удалились вместе с Хосом в его новую комнату. Кир и сам понимает, что ему тут не место и быстро сматывается гулять. Мы садимся напротив духовника и ждём, что последует.

– Я всегда подозревал, что Совет хочет моей смерти, – начинает он. – Но с этим принятием сана уверился окончательно.

– Каким ещё принятием сана? – хмурится Азамат. – Кто принимает?

– Ах да, ты же не знаешь, – отмахивается Алтонгирел. – Я поговорил со всеми. До единого. Со всеми Старейшинами – духовниками на этой планете. Лично, по телефону, по Сети. Все триста сорок два из них отказались взять Айшу в обучение.

– Ох, как плохо – то, – печалится Азамат. – А ведь я просил, специально проследил, чтобы все духовники получили рассылку с моим обращением, где изложил все преимущества её правильного обучения… Вот лентяи, не могут хоть немного поработать в непривычной области! А ещё рассказывают, что трудятся на благо планеты! – он мотает головой и раздувает ноздри, я даже удивляюсь: он никогда раньше так не злился на Старейшин. – У тебя есть какие – нибудь идеи, как поступить?

– Я принимаю сан Старейшины и беру её сам, – мрачно отвечает Алтонгирел.

Мы с Азаматом уставляемся на него.

– Как принимаешь? – не понимаю я. – Там же возраст…

– В сорок лет сан дают автоматически, – поясняет духовник утомлённым тоном. – Но его можно получить и раньше, если пройти определённые испытания, которые назначает Совет Старейшин.

– И каковы эти испытания? – подозрительно спрашивает Азамат, а я начинаю догадываться, почему Алтоша так выглядит.

– Ну, – духовник машет рукой, – моцог там, ночное бдение, серия разных предсказаний… отзывы опеки.

– Отзыв я тебе напишу, – быстро говорит Азамат. – Конечно, я больше не в твоей опеке, но ведь был много лет.

– Можешь не трудиться, – уныло произносит Алтонгирел. – Отзывы я уже собрал, все отличные. И вообще, мне всё это не составляет труда.

– А по тебе не скажешь, – бурчу я.

– Это нормально, говорю же, моцог, бдение… Но это уже всё позади. Осталось всего одно испытание.

Его голос звучит всё выше и менее уверенно, и под конец мне вообще кажется, что он сейчас заплачет.

– Какое? – очень насторожённо спрашивает Азамат.

Алтонгирел молчит, потом внезапно запрокидывает голову, несколько раз шумно вдыхает, закусывает нижнюю губу, подаётся вперёд, сжав кулаки добела и выдыхает:

– Я должен поведать свою самую страшную тайну последнему человеку, которому я бы её рассказал по своей воле.

Азамат сочувственно треплет его по плечу.

– А что, – интересуюсь я, – предполагается, что у всех духовников, которые метят в Старейшины, есть страшные тайны?

– Это индивидуальное испытание, идиотка, – поясняет Алтоша, зыркнув на меня из – под всклокоченных косм.

– А – а, – понимаю я. – Ну и кто этот человек?

Духовник молчит, глядя в пол.

Азамат сжимает его плечо сильнее и тихо спрашивает:

– Это Лиза, да?

Алтонгирел обречённо кивает.

Глава 32

Мы с Алтонгирелом заходим в одну из пустующих гостевых комнат и плотно закрываем дверь, оставляя Азамата нервничать снаружи. Духовник категорически отказался посвящать в свою страшнейшую тайну ещё и его, дескать, я – то последняя, с кем он хочет ею делиться, а Азамат – предпоследний и в условиях испытания не значится.

Поскольку комната не используется, то в ней и нет ничего, кроме ковра на полу. На него – то мы и садимся лицом к лицу, скрестив ноги.

И сидим.

Минут через пять я решаю, что дала Алтоше достаточно времени на то чтобы собраться с силами и мыслями, и пора бы уже ему что – нибудь сказать.

– Если ты хочешь подумать ещё пару дней, нам не обязательно всё это время тут сидеть, – говорю.

Он немедленно строит зверскую рожу и огрызается:

– Будешь поторапливать, дольше будем сидеть! Мне надо сегодня с этим закончить, иначе все моцоги сначала начинать придётся.

Я окидываю взглядом его изнурённую физиономию и решаю, что такого допускать никак нельзя, может и не выдержать.

– От того, что мы тут просидим несколько часов, тебе не станет легче. Может, я каких – нибудь наводящих вопросов позадаю? Чтобы не так резко?..

– Вот ещё твоих вопросов мне не хватало! – рявкает Алтонгирел, снова таким сломанным тонким голосом, как будто с трудом подавляет истерику.

– Успокоительного? Водочки? – предлагаю я.

– Нельзя, – отрезает он. – Иначе я бы с этого начал.

Мы сидим молча ещё несколько минут. Алтонгирел сопит всё громче, но слов так и не произносит.

Я начинаю обводить пальцем узор на ковре между нами. Мне кажется, что духовник следит за моим пальцем, но сквозь волосы плохо видно.

– Знаешь, когда мне было шестнадцать, – говорю я, – я начала курить тайком от мамы. А ещё я по ночам сбегала из дома через окно и шла к приятелю пить коньяк. Паршивый такой, дешёвый коньяк. У приятеля часто были гости, в основном, мужики лет по сорок. Мне тогда казалось, что это ужасно много, и я очень гордилась, что они мной интересуются. Правда, однажды у одного из них по пьяни прихватило сердце, и никто, кроме меня не знал, что делать. Я – то к тому времени специальность выбрала… В общем, я в них разочаровалась и перестала туда ходить.

– Ну и зачем ты мне всё это рассказываешь? – уныло спрашивает Алтонгирел, тоже принимаясь водить пальцем по узору.

– Я думаю, ты догадываешься.

– Хочешь сказать, это твоя самая страшная тайна?

– Не знаю, – я пожимаю одним плечом, как Кир. – Я много всяких глупостей делала. Наверное, эта не сильно хуже других. Но мама об этой до сих пор не знает.

Алтонгирел рывком головы откидывает назад свои замусоленные патлы и прожигает меня взглядом. Глаза у него блестят, губы трясутся.

– Если ты думала, что мне это облегчит задачу, ты ошиблась. Хотя, может, и нет. Если накуриться и напиться – это худшее, что ты сделала в своей жизни, то всё именно так, как я и полагал.

– Что всё? – негромко интересуюсь я.

– Всё, – сдавленным голосом отвечает он. – С первого момента, как я тебя увидел, я тебя презирал, потому что ты баба и инопланетянка, а все бабы – стервы и все инопланетяне – тупые придурки. А я великий духовник, всегда всё делал правильно. Поэтому могу плевать на тебя и рассказывать людям, как им жить.

– Так, – киваю я. – И теперь тебе приходится рассказать мне о чём – то, что ты сам сделал неправильно, да?

– Именно, – Алтонгирел опускает глаза и шумно втягивает носом воздух. – Ты мне только что рассказала о чём – то, что ты делала неправильно. Так вот, твоё неправильно по сравнению с моим неправильно – это такой мизер, что я прямо готов кататься по полу от смеха. Но это хорошо, что ты рассказала, потому что я раньше сомневался, имеешь ты моральное право об меня ноги вытирать, или нет. А теперь точно знаю, что имеешь, вот и раздумывать нечего.

Я открываю рот, чтобы сказать что – нибудь успокоительное, что полагается говорить в таких ситуациях… Например, что не моё дело его судить, или что позорный с его точки зрения поступок в моём мире может вовсе и не казаться предосудительным. Но Алтонгирел не даёт мне вдаться в морализм, резко выпалив:

– Я убил свою мать.

Я с полсекунды смотрю прямо перед собой, всё ещё витая мыслями где – то в высоких материях и прикидывая, что я могла услышать или понять неправильно. Молчание затягивается, и я не нахожу ничего лучшего, чем попросить развития темы.

– И как это случилось?

– Сволочь ты! – выплёвывает он, заставив меня поднять на него удивлённый взгляд. Я вроде ничего предосудительного не сказала…

– Я тебе сказал главное, так отстань! – выкрикивает он.

– Насколько я помню, Совет Старейшин велел тебе «рассказать» свою тайну, а не обозначить. Ты уверен, что они примут это как выполненное испытание?

– Приняли бы, если бы ты не спросила! – бесится он. Бледный, с перекошенным лицом, он выглядит совсем жутко, мне хочется его пожалеть и успокоить, но теперь я далеко не так уверена, что его тайна для меня ничего не значит, как несколько секунд назад. Он меж тем продолжает: – Я тебя прошу, отстань, если ты хоть немножко человек, сожри это и не требуй больше! Или ты решила начать мстить прямо сейчас и выпотрошить меня за всё моё хамство?

Я принимаюсь жевать нижнюю губу.

С одной стороны, я его понимаю. Я – официально последний человек, которому он хотел об этом рассказывать. Конечно, ему не улыбается выворачивать душу передо мной.

Но с другой стороны, судя по всему, Азамату он об этом не говорил. Эцагану тоже вряд ли. На психоаналитика, к которому он ходил на Гарнете, и вовсе надежды мало. Значит, уже много лет держит в себе, и как бы оно не рвануло. Сколько ему там было, восемь лет? Ничего удивительного, что он такой псих.

С третьей стороны, кто знает, что стоит за его словами. Я не знаю, как именно умерла его мать. Если это было преднамеренное убийство, должен быть суд. Пусть ему было восемь лет, но он же явно считает себя виноватым. Если бы его судили и оправдали, ему бы стало легче. Возможно, даже если бы его судили и наказали, например, изгнанием на пару лет или какими – нибудь общественными работами, это бы ему помогло. Ну и вообще, преднамеренное убийство в восемь лет – это страшно, я хочу сказать, какая бы там ни была мать, если он тогда был на это способен, то что сейчас?..

Возможно, он был в состоянии аффекта. В таком случае ему надо следить за эмоциональным фоном, что – то принимать, чтобы такое не повторилось. Конечно, если он подвергался регулярному домашнему насилию, сейчас ситуация совсем другая, и он вряд ли так сорвётся, но лучше подстраховаться.

Третий вариант – что это вообще был несчастный случай, в котором он себя винит. На Алтонгирела это не очень похоже, но, возможно, как раз его самолюбие развилось как защитный механизм против чувства вины. В таком случае ему показан комплексный курс психотерапии, и конечно же нужно, чтобы все близкие знали, в чём дело, и помогли ему свыкнуться с мыслью, что он не виноват.

Короче говоря, оставлять этот вопрос невыясненным я не готова. У меня, в конце концов, двое детей и муж, которые доверяют этому человеку. Я имею право знать, не представляет ли он опасности.

– Прости, – вздыхаю я. – Но я хочу знать подробности.

– Сука, – шипит он.

Я подавляю порыв сказать, что это для его же блага. Самая та фраза, чтобы он сорвался. Зайдём с другой стороны.

– Я помню, ты как – то раз проговорился, что она тебя била. Это связанные вещи?

Он несколько раз шумно вдыхает, потом неожиданно говорит:

– Знаешь, как я познакомился с Азаматом?

Я мотаю головой.

– Учитель в клубе заболел, и занятие отменилось, – с ненавистью начинает он. – Я не мог пойти домой, потому что мать бы никогда не поверила, что я не прогуливаю. И Арон позвал меня к себе. Потом пришёл Азамат и спросил, кто меня так избил. Я сказал, что я неуклюжий и часто падаю. Азамату было одиннадцать, но он всё понял, сходил к моему учителю и поговорил с ним. На следующий день учитель пришёл к моему отцу и заставил его взять меня к себе, дескать, пора уже, четыре года парню. Отцу на меня было вообще наплевать, но он не хотел ссориться с уважаемым человеком. Два года я жил с отцом – официально, на самом деле я почти всё время торчал у Азамата. Его отец был не в восторге, но Азамат всегда ему говорил, что я хороший мальчик.

Он сглатывает и переводит дух, глядя в сторону. Первая попытка продолжить не увенчивается успехом: голос его не слушается. Справившись с комком в горле, он всё – таки рассказывает дальше.

– До шести лет я так жил. А потом отец умер. Он был у матери днём, вернулся и сказал мне, что она подобрела, мол, сама ему подала чай, как он любит. Утром он не встал к завтраку. Я заглянул в спальню – он был уже холодный, на губах пена. Я никому ничего не сказал, потому что мать забрала меня к себе. Я никогда больше не ел и не пил дома.

Я подумываю, не остановить ли его. В конце концов, клиническая картина мне вполне ясна, незачем мучить беднягу дальше. С другой стороны, раз уж он разговорился, пускай выговорится, когда – то надо ведь. Такое нельзя держать в себе. Про смерть отца он Азамату намекал, конечно, но… Короче, пока я думала, он стал рассказывать дальше, но я на всякий случай беру его за руку. Он не сопротивляется, кажется, даже не замечает.

– В тот день я поздно проснулся, спустился в гостиную. Мать лежала на полу, тяжело дышала и держалась за грудь. Прохрипела, чтобы я бежал за целителем. Я закрыл все ставни, оделся, вышел, запер дверь. Огородами пробрался на заброшенную башню. И просидел там весь день, глядя на город, не шевелясь. Уже в темноте слез, пришёл к Азамату. Он мне и сказал, что мать умерла и бояться нечего… Точнее, он – то думал, это для меня трагедия… – у него снова начинают дрожать губы. – Он – то свою мать любил. Да ты ж знаешь, он и сейчас… И он думал, я так же… – он всхлипывает несколько раз, сжав кулаки, сдавливает мои пальцы, не замечая. – Обнимал меня, успокаивал… А я только смог сказать, что меня не было дома, когда это случилось. Понимаешь ты?! – он уже весь трясётся, слёзы льются в два ручья. – Он не знает! Никто не знает! Они все меня жалели! Азамат уговаривал отца взять меня в семью, получил за это двадцать раз ремнём, не успокоился, пошёл к Унгуцу, и тот обежал всех Старейшин, чтобы они разрешили мне жить одному дома. А я этот дом хотел сжечь! Это был

её

дом! Понимаешь, сколько во мне благодарности этим чудесным людям?! Я всю жизнь вру Азамату, всю жизнь!!! – он срывается на вопль. – И да, я тебя презирал, ты же баба, шакалье отродье, ты же всё делаешь не так, а я всё делаю правильно! Ты же сгубишь Азамата, а я, конечно, только благо в его жизнь приношу! Двадцать раз ремнём! И он всё равно пошёл просить за меня, хромая, потому что как же – у меня же мать умерла! А я!.. Это я её убил!!! Понимаешь ты, шлюха, а ты мне рассказываешь, что мать – это святое, что она и обнимает по – особому! А я вот такой неблагодарный засранец!!! Нравится тебе всё это слушать, нравится?!! Отдохнула душой, отомстила, полюбовалась, как я соплями умываюсь?!!

Я тяну свои пальцы из его мёртвого захвата, и он только сейчас замечает, что держит их. Его лицо искажается – хотя куда уж.

– Что, противно? – успевает выговорить он прежде чем я обхватываю его за плечи и притягиваю к себе, прижимая, как Хос свой рюкзак.

Алтонгирел недоумённо всхлипывает, пытается меня отпихнуть, потом обвисает и тихо плачет, уперев подбородок мне в плечо.

С моей стороны это был почти что жест отчаянья. Я не знаю, что ему сказать. Я так надеялась, что это окажется несчастный случай, и можно будет со спокойной душой сказать ему, что он ни в чём не виноват. И в некотором смысле он и правда не виноват – несовершеннолетняя жертва домашнего насилия, знал, что мать убила отца, боялся её… По земным законам он конечно же невиновен. С другой стороны, восемь лет – это только на год младше Кира. На долгий муданжский год, и всё же это не земные восемь лет. Он полностью осознавал, что делает и зачем. Пусть она того заслуживала, но убивать людей всё равно плохо. Да, он не убил её непосредственно, но отказал в помощи, зная, и даже, судя по всему, надеясь, что она умрёт. Если бы он сбегал за целителем, с большой вероятностью, она бы всё равно умерла – муданжские целители бессильны перед сердечно – сосудистыми заболеваниями и не умеют заводить остановившееся сердце. Это всё так. Но Алтонгирел не знал, что целитель не помог бы. Он даже сейчас не знает, иначе сказал бы, что, мол, всё равно толку бы не было. Более того, вина, которая его мучает, в большой степени – за то, что Азамат из – за него был наказан, и вообще за ложь, за то, что обманул хороших людей. Не за сам поступок. И опять же, я не могу его осуждать, но и отмахнуться как от незначительной мелочи тоже не могу.

У меня пухнет голова.

Одиночество нашей скульптурной группы нарушает Азамат, тихонько постучавший в дверь и получивший моё столь же тихое разрешение. Он застывает на пороге, озабоченно оглядывая безвольную фигуру Алтонгирела, навалившегося на меня чуть не всем весом. Я показываю взглядом, чтобы Азамат что – нибудь с ним сделал. Он подходит, сгребает полегчавшего от моцогов Алтонгирела в охапку и выносит в гостиную. Я с трудом поднимаюсь на отсиженные ноги и топаю следом, стаскивая на ходу промокший насквозь диль.

Оказавшись на диване, Алтонгирел скручивается бубликом и утыкает нос куда – то между диванными подушками.

– Что он тебе рассказал? – спрашивает Азамат.

Я мотаю головой.

– Надеюсь, он когда – нибудь сам с тобой поделится, – говорю.

– Не надейся, – бубнит мрачный голос из подушки.

– Мне кажется, Азамат имеет право знать, – замечаю я.

– Ну так и расскажи ему сама, – предлагает духовник. – Давай, оттопчись на мне как следует.

– Не будь идиотом, – огрызаюсь я. – Естественно, я ничего не скажу.

– Конечно, – хрипло подхватывает духовник. – Потому что ты такая

хорошая

.

Я тяжело вздыхаю.

– Где Эцаган? – спрашиваю я. – Надо его отвести домой…

– Сидит дома и кусает ногти, – отвечает Азамат. – Сейчас позвоню ему.

– Правильно, можешь и ему тоже рассказать, – продолжает сходить с ума Алтонгирел, не вынимая головы из подушек. – А то он меня слишком любит.

– Звони быстрее, – советую я, – пока я ему не врезала.

– Так врежь, что тебе мешает? Или ты думаешь, что так поступать

безнравственно

? – бубнит духовник.

Азамат озадаченно косится на меня.

– Его несёт, – пожимаю плечами. – И я не знаю, что с этим делать.

Нам приходится выслушивать Алтонгирелов бред ещё минут десять, пока Эцаган добирается до дворца. И хорошо бы это был полный бред, а то каждая фраза из меня душу вынимает. Азамат видит, что я принимаю это близко к сердцу, и тоже переживает.

Наконец наше кудрявое спасение возникает на пороге.

– О боги!.. – выдыхает Эцаган, кидаясь к помятой горке подушек, которую представляет из себя Алтонгирел. – Ты чего, что с тобой?

– Не трогай меня, запачкаешься, – поступает ответ.

Я закрываю лицо руками. Грёбаная рефлексия, ну почему я просто не убедила его, что он ни в чём не виноват?! Теперь ещё и Эцагану достанется, а вонять Алтонгирел умеет долго и забористо.

– Что он вам рассказал? – обескураженно спрашивает меня Эцаган.

– Да не могу же я это пересказывать! – выпаливаю я. – Ты ведь знаешь, что это его самая страшная тайна!

– Она правда такая страшная? – расстроенно говорит он.

Ну и что мне отвечать?! Нет? Но она кошмарная! А если скажу да – Алтонгирел решит, что я и правда считаю его убийцей.

– Да дерьмо это, а не тайна! – рявкаю я, скрещивая руки на груди. – И не задавай мне таких вопросов больше!

– Но Лиза, – он просительно делает бровки домиком, – я ведь ничего не знаю! Что мне с ним делать?

– Я не знаю, – развожу руками. А что я могу ему посоветовать? Любить его таким, какой он есть? Так я без понятия, как бы Эцаган отнёсся к правде. У него у самого никого из родителей нет в живых, не знаю, как так получилось. За Азамата я вполне уверена: он бы простил всё. Во – первых, он вообще всем всё прощает, во – вторых, он видел, что там была за ситуация. А про Эцагана я не знаю…

Он сидит и беспомощно оглядывается на нас, поглаживая Алтонгирела по плечу.

– Можно тогда хотя бы спросить, – говорит он, поняв, что от нас помощи не дождётся, – Айша у вас?

– Не – ет, – мотает головой Азамат. – А она не дома?

– Нет, – хмурится Эцаган. – Она ушла через несколько минут после Алтонгирела.

В подушках резко возникает шевеление, духовник выкапывается и садится лицом к миру.

– Почему ты её отпустил?!

– Интересный вопрос, – защищается Эцаган. – А что, я должен был её к печке привязать? Я думал, она пошла за тобой, как обычно.

– Что значит «как обычно»? – моргает Алтонгирел.

– То и значит. Она уже полдюжины дней за тобой хвостом ходит, как ты начал к принятию сана готовиться… Ты не замечал?

– Нет, – странным голосом говорит Алтонгирел. – А зачем?

– Кто её знает, – пожимает плечами Эцаган. – Её ж не спросишь. Ну я так думаю, она за тебя переживает, ты же не ешь и не спишь. Ты когда уходишь в свой дом обряды проводить, она сидит у меня под полкой с бормол и, по – моему, молится. Молча, конечно, но выглядит так.

Алтонгирел стискивает зубы и со свистом втягивает сквозь них воздух.

– Азамат, скажи чтоб поискали вокруг дворца, если она и правда за мной ходит, должна быть рядом.

Азамат послушно звонит на охрану и дожидается результатов осмотра. Никакой Айши.

– Я пойду её искать, – решительно заявляет Алтонгирел, вставая с дивана и пошатываясь.

– Куда ты пойдёшь?! – восклицает Эцаган. – Ты шесть дней не ел, на ногах не стоишь, весь в слезах, а там снег и мороз!

– Ты что не понимаешь, что я это всё ради неё делаю?! – внезапно истерически орёт духовник. – Я даже не знал, что она за мной ходит! Конечно я не знал! Это же я!!! Если окажется, что она пошла за мной, и что – то с ней случилось, я…

– Ты пойдёшь и замёрзнешь насмерть! – в тон ему заканчивает Эцаган, загораживая проход. – Очень хорошо сделаешь, нам всем станет намного лучше! Айше в особенности!

– Да, лучше! Ты вообще не знаешь, с кем связался! Отойди, ты не имеешь право меня не пускать!

– Никуда я не отойду, я твоя пара и обязан следить, чтобы ты сам себе не навредил!

– Значит, ты больше не моя пара! – выплёвывает духовник.