Текст книги "Замуж с осложнениями. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Юлия Жукова

Глава 24

Не успеваем мы очухаться от неожиданно привалившего счастья, как доблестные воины сменяют военно-разрушительную деятельность на организующе-созидательную, и вот уже земля перед домом Старейшин покрывается клеёнками и войлоком, а сверху скатертями и подушками, и всё это увенчивается едой – у кого что нашлось – и бутылками в гораздо больших количествах.

Азаматова команда собирается вокруг нас, сверкая счастливыми хулиганскими улыбками.

– Да будет ваше правление таким же чудесным, как его начало! – весело восклицает Эцаган и немного дурашливо кланяется.

– Спасибо, – растерянно отвечает Азамат, всё ещё абсолютно обескураженный. – Я вообще не понимаю, как такое могло…

Тирбиш и Эндан переглядываются и хихикают, Эцаган подмигивает мне.

– А так всё и должно было быть, – убеждённо сообщает Дорчжи. – Лучший капитан, хороший Император.

Кто бы мог подумать, что я стану жертвой политического заговора.

К нам подковыливает Унгуц и почтительно кивает Азамату. Тот кивает в ответ, и старик неожиданно заключает его в пылкие объятья.

– Молодец, мальчик, – горячо говорит Старейшина. – Вот это я понимаю – жизнь. Я всегда знал, что из тебя выйдет толк!

Азамат часто моргает и принимается сбивчиво оправдываться, ребята пялятся на него с идиотскими улыбками, смущая ещё больше. Я трогаю Тирбиша за плечо.

– Спасибо, – говорю негромко. Он оборачивается и потешно кланяется, прижав руки к груди. Я смеюсь и глажу его по голове. Эцаган хмыкает и тоже кланяется, и его я тоже треплю по кудрявой макушке.

– Белая госпожа раздаёт благодать? – с усмешкой интересуется Онхновч. Я неопределённо повожу руками; ко мне выстраивается очередь. Меня не покидает ощущение, что я их обманываю, а с другой стороны, отказать совершенно невозможно. Да и потом, если уж эти люди выбрали Азамата над собой правителем, то и меня в расчёт приняли, надо думать. Это, наверное, даёт мне право совершать над ними какие-то псевдосакральные действия… Как Азамат меня учил – обряду нельзя следовать слепо, надо постараться поверить, что он сработает. Вот я сейчас и постараюсь от души пожелать каждому воину здоровья, долголетия и трезвости ума.

Вообще, я, конечно, ошарашена развитием событий, но, в отличие от Азамата, не могу сказать, что я совсем не ожидала такого поворота. То есть, именно императорства не ожидала, но в принципе была уверена, что его как-то отметят, наградят или хотя бы просто станут больше уважать. А они, значит, решили, раз он хороший руководитель, так надо его и впредь в этом качестве использовать… Хотелось бы ещё знать, какие собственно функции у муданжского Императора.

Стоило Азамату оправиться от поздравлений Унгуца, как на него налетает Алтонгирел, и тоже с объятьями. Вот уж не ожидала, что он на это раскачается, да ещё и прилюдно. А после этого народ, видимо, решает, что всё можно, раз уж Старейшина и духовник не побрезговали, и надо пользоваться шансом пощупать Императора, а то когда ещё такое представится… В общем, Азамат получает годовую дозу тактильных контактов за какие-нибудь пятнадцать минут.

Тем временем обстановка вокруг дополняется мангалами и жаровнями, на которых аппетитно шкворчат и дымят гигантские бараны, сурки и лебеди. Подъезжают машины с фруктами и горячими лепёшками, народ начинает рассаживаться, и вот уже тут и там слышны тосты за здоровье Императора и продолжительность его рода. Наёмники успели раструбить на всю столицу про явление Ирлика народу и его благословление, но, вопреки ожиданиям, обсуждают даже не столько это, сколько сам факт, что у Императора уже намечается наследник. Каждый, кто впервые слышит эту новость, облегчённо вздыхает. Н-да, Ийзих-хон была бы очень недовольна таким разглашением сакрального знания. Кстати…

– Азамат! – зову. – Ты не хочешь кое-кому позвонить, новости рассказать?

– Ох, я даже не знаю, как об этом говорить, – он разводит руками. – Мне кажется, ни ма, ни Арон не поверят. Конечно, позвонить всё равно надо…

Но тут его настигают Экдал и ещё один наёмничий капитан постарше, и Азамат снова временно теряет связь с реальностью. Я решаю всё-таки обзвонить родственников, отбираю у мужа телефон и отхожу в сторонку, за угол.

Матушка подходит к телефону очень не сразу.

– Ой, Лиза, я вот только-только с рыбалки вернулась, едва вошла… Что у вас там стряслось? Шум какой-то…

– Вы, – говорю, – имигчи-хон, сядьте поудобнее. Так вот, Азамата выбрали Императором.

На том конце раздаётся вдох с подвывом.

– Ой ты боги милосердные… Да как же он… А вдруг не справится?

– Кто не справится? Азамат? Когда это он не справлялся?

– Тоже верно, – несколько повеселев соглашается матушка. – Но так это у него теперь вообще роздыху не будет от дел. Ой, а я ему тут сорочек нашила, а на кой они ему обычные? Ему теперь только с золотом да самоцветами пристало носить…

– Да вы не спешите, – говорю. – Во-первых, найдёт он время. Двести лет как-то без Императора жили, так уж пару дней перебьются. Во-вторых, сорочкам вашим он всё равно будет рад, даже если его вот прямо сейчас золотом засыплют. В-третьих, его ещё не так просто заставить драгоценности носить.

– Твоя правда, – бормочет в трубку Ийзих-хон. – Твоя правда… Он у меня такой, да… О-ох, – она облегчённо вздыхает. – Ну раз так, то хорошо. Наконец-то оценили его по достоинству.

– Вот именно, – поддакиваю. – Вы-то как, имигчи-хон? У вас всё в порядке?

– Да у меня-то что может случиться? – удивляется старушка.

– Ну как, джингоши всякие, война и прочее…

– А что, неужто опять эти твари чёрные взбесились? – охает она.

– Ну так, – говорю, – с чего Азамата-то повысили, думаете? Он их с планеты выгнал к шакалам.

– Да ты что! Вон оно как… А мы тут сидим, ни сном ни духом… Вот, соседский парниша в телефоне по сетке смотрит новости иногда, так он говорил, что вроде как очередная стычка была там, к востоку, да мы как-то и не задумались. Мало ли чего эти шакалы там устроили. А оно вон как… Ой, Лиза, ну ты мне вестей принесла – воз. Сейчас улов разберу и пойду соседям рассказывать, это ж теперь на пару лет поговорить хватит!

На этой оптимистической ноте мы заканчиваем разговор. Я уже начинаю искать в телефонной книжке Арона, но тут мне звонит Сашка.

– Лизка! Слушай, тут разведка донесла, будто Байч-Харах стал Императором Муданга! Это чё ваще?

– Чистая правда, – говорю. – Мы сами ещё обтекаем, это было минут двадцать назад, кто уж успел…

– Погоди-погоди, Лиза, а ну-ка давай по порядку. Это сегодня случилось?

– Ну да, вот, только что.

– Ага… – Сашка стучит по клавишам. – Сегодня, двадцать первого мая, в э-э… говоришь, двадцать минут назад?

– Ну, может тридцать, я щас ваще во времени не ориентируюсь.

– Ладно, пусть будет примерно в полдень по земному времени. Так, дальше. Азамат Байч-Харах, известный наёмник и участник двух джингошских кампаний…

– Трёх.

– Что?

– Трёх джингошских кампаний.

– Их всего две было…

– Третья только что кончилась.

– М-мать, Лизка, да что у вас там? Почему у нас никто ничего не знает про третью кампанию?

– Потому что она имела место на Муданге и в его космическом пространстве.

– Но у тебя-то всё хорошо?

– Да. Вот, видишь, мужа повысили.

– Опупеть. Ладно, дальше. Был назначен Императором?

– Нет, избран. Народным собранием. И одобрен Советом Старейшин. И не забудь упомянуть, что кампания завершилась успешно для Муданга: мы отвоевали независимость от Джингошской Империи. По прикидкам трое погибших и с полсотни раненых. Ещё вопросы есть?

Сашка некоторое время молча обалдевает.

– Трое? С полсотни? Этот твой Азамат, он чё, мёртвых поднимать умеет?

– Вряд ли ЗС оценит, если ты так напишешь, но можешь рискнуть, – усмехаюсь я. – Кстати о мёртвых. Ты в курсе про Кирилла?

– Не-ет, а что?

– Он жив.

– Лизка… Это я попал в фильм про зомби или у тебя бред?

– Ты скоро сможешь с ним встретиться, – весело продолжаю я. – Он оказался джингошским шпионом, инсценировал свою смерть и чуть нас всех не пригрохал вчера.

– Гонишь, – отвечает Сашка тоном «ну, дальше что было?!»

– Мы с ним пообщались… На нём это сказалось необратимо. Он будет, скорее всего, пытаться меня обвинить в членовредительстве, но у него немного крыша поехала от стыда за своё поведение…

Сашка, как всегда, мгновенно схватывает мои намёки.

– Да ты врач по призванию и мухи не обидишь, наверняка свои же джингоши ему и… членонавредили. Тем более, ты теперь императрица, у тебя неприкосновенность. Погоди-ка… – он снова стучит по клавишам. – Я видел сегодня в сетке приказов что-то про захваченного шпиона… ага, вот, было велено выслать экипаж на перехват шпиона у муданжцев. Так это он, значит? С ума сойти. Ну ты в порядке или в шоке?

– Что-то среднее, тут просто куча событий, да ещё работы было море. Главное, что семью этот засранец мне не разрушил, а остальное образуется.

– Ну и слава богу, – вздыхает Сашка. Я хихикаю. – Маме-то что сказать?

– Я ей сама позвоню.

– А, ну ладно, тогда я побегу начальству новости доложу.

– Погоди, ты как меня отрекомендуешь?

– Ну как, так и скажу, моя сестра, императрица Муданга, чё?

– Вот не надо. Ты насчёт сестры помолчи пока, а то с этой историей с заложниками, да и с этим Кириллом… Пусть сначала подтвердят неприкосновенность, а потом уж представлюсь. Да и насчёт императрицы я не уверена…

– То есть как?

– А так. Это Муданг, детка. Скажи лучше «жена Императора». И учти, что по правилам перевода с муданжского на всеобщий слово «император» должно писаться с большой буквы, этому нас ещё на курсах учили!

– Хорошо-хорошо! – быстро соглашается Сашка и бежит подлизываться к начальству.

Я звоню маме.

– Лизка, я тут в саду, по локоть в грязи, чего тебе опять срочно прислать надо?! – родительница явно не в духе.

– Ничего, – говорю. – Просто звоню сказать, что Азамата выбрали Императором.

Мне уже надоела эта фраза, но переделать никак не получается.

– Ого, – спокойно говорит мама и задумывается. – Так это вы теперь ваще не приедете, похоже. Вот вечно этих мужиков куда-то тянет на подвиги… Нет бы о семье подумать!

Я ржу, пока мама перечисляет недостатки мужского пола. Наконец мне надоедает это слушать.

– Он ненарочно, – говорю. – И пока не сообщай бабушке, а то она будет мне названивать и требовать, чтобы я тут немедленно открывала школы и университеты и переводила письменность на латиницу, знаю я её.

– Да она и так уже мне все уши прожужжала, чтобы я на тебя повлияла, чтобы ты организовала на Муданг этнографические экспедиции, пока они не весь свой фольклор порастеряли. Ты ей там запиши хоть былины какие-нибудь, а то ведь не отстанет…

Я клятвенно обещаю выслать подборку местного фольклора и возвращаюсь в реальность.

Стоящий неподалёку народ смотрит на меня озадаченно, я же говорю на родном языке уже не знаю сколько времени. Ладно, надо ещё позвонить Арону, а потом можно будет расслабиться.

– Хотон-хон! – радостно восклицает Арон, едва взяв трубку.

– Чё? – моргаю я.

– Ну как же, вы теперь Хотон-хон! А Азамат – Ахмад-хон!

– А-а, так ты уже знаешь?

– Конечно! Алтонгирел мне сразу после церемонии написал, а сейчас уже вся сеть завалена снимками, человек пять успели вас пощёлкать!

– В смысле – успели? – снова не понимаю я.

– Ну как же, теперь-то нельзя, вы же теперь не просто так люди.

– То есть как, мне теперь Азамата фоткать нельзя?

Арон задумывается.

– Ну, вам-то, может, и можно. Но простым людям точно нельзя. Вы об этом лучше Старейшин спросите.

– Ладно, – говорю. – У тебя-то как дела? Как там мои печальные?

– Да у нас тут всё хорошо. Задира без вас справилась, я ей даже помог немного, хотя я в этом, как говорится, уха от копыта не отличаю. Вот с отцом плохо, Хотон-хон, – добавляет Арон, резко погрустнев. – Он ведь тоже воевал, и его ранили. Я сейчас к нему собирался лететь, прощаться.

– Погоди-погоди… Когда он успел повоевать-то? На планете военные действия шли дней пять, да он и живёт ведь в совсем другом месте…

– Так джингоши вызнали, кому вы родственница, – уныло сообщает Арон. – Меня и мать не нашли, а на отца напали. Им-то плевать, отрёкся он там или как. Отряд, правда, послали небольшой, да всех их и перерезали, отец ведь, хоть и не Старейшина, но очень уважаемый человек, за него любой…

– А ты-то откуда об этом знаешь?

– Да мне сосед его птичку прислал, вот и унгуц за мной отправил, он меня знает, я ведь к отцу езжу иногда, особенно…

– А какие у него травмы?

– Да почём же мне знать, Хотон-хон?

Из-за угла Дома Старейшин раздаётся скандирование чего-то вроде «пей до дна!» – из-за этого я почти перестаю слышать Арона.

– А где он живёт точно, можешь координаты прислать? Сейчас, прямо сейчас? – ору я в трубку.

Не знаю уж, что он там ответил, но через минуту приходит сообщение с координатами для навигации на унгуце. В этот же момент из-за угла появляется Азамат. Шапку свою он держит в руках, бережно, как кошку, сам осоловелый, но счастливый, вблизи попахивает хримгой.

– Лиза! Я тебя потерял. Куда ты запропастилась?

– Звонила всем родственникам, – говорю. – Азаматик, я тебя поздравляю, – я привстаю на цыпочки и притягиваю его к себе за косу, чтобы поцеловать, – но мне пока рано праздновать.

– Есть ещё раненые? – огорчается он. – Тебе организовать транспорт?

– Да, и хорошо бы с водителем.

– Может быть, мне с тобой слетать? Я, правда, выпил…

– Нет, ты давай празднуй, ты заслужил. Тебе все передают поздравления, и моя мама, и твоя, и Сашка, и Арон.

На самом деле никто ничего не передавал, но это ведь и без слов очевидно, правда? А вот про папашу ему пока лучше не знать…

Тем временем празднующие принялись петь торжественные марши под аккомпанемент уже знакомых мне причудливых инструментов. Мы просачиваемся между двумя компаниями, раздирающих глотки примерно на таком тексте:

 
Долго длились поколенья,
Мир с собою воевал —
День дланью приминал
Миллионы жизней.
Танн!
Дряхлый, старый, сумасшедший,
Седым, уродливым стал гольп —
Должен был по предсказаньям
Скоро уступить иному.
Танн!
Жизнь катит в гору!
Танн!
Жёлтого шакала гольп
Почернел углём пожарищ,
Ждал чёрный император
Покорения Муданга!
Танн!
Накось выкуси!
Красной молнией
Полдень пал.
Конницы слыша топот,
Красным день стал.
Красной степью чёрный джингош,
Как побитый пёс, убегает.
Танн!
Жарким пламенем
Полдень пал.
Жизнь, как стекло, дробя,
Жарче бой стал.
Жалкий чёрный бандит джингош,
Жизнь спасая, в степь убегает.
Танн!
 

Несмотря на принятую дозу хримги Азамат проворно договаривается с каким-то трезвенником насчёт унгуца, отдаёт мне свой свитер и жареного сурка с термосом чая, после чего я гружусь в неторопливого вида унгуц и улетаю на северо-запад. Уже с воздуха звоню Ориве, проверяю, действительно ли в моей импровизированной больнице все живы, и наказываю ей собрать Арону чемоданчик-аптечку, а то мой, боюсь, так и остался на джингошском корабле.

Я очень благодарна пилоту, который невозмутимо ведёт унгуц, не обращая внимания на белобрысую земную женщину, час назад ставшую Хотон-хон (что бы это ни значило), в голубом шёлковом платье и буром мужском свитере, свирепо уплетающую жареного сурка.

Арават живёт в городке на берегу реки со звенящим названием Хинделин, это примерно на полпути от Ахмадхота в Худул. На востоке, за горами дымно, а когда мы поднимаемся повыше, проглядывают чёрные выгоревшие проплешины – там, куда пришёлся джингошский удар. Пилот, тоже заметивший пожарище, цокает языком.

– М-да-а, леса пожгли о-го-го… Вдоль всего Сиримирна такие язвы. Хорошо хоть снег ещё лежит, по лесу не пошло… Так мало того, в северных горах где-то вулкан извергся, там тоже лес погорел. А ещё, говорят, за Сирием круг какой-то нашли, в снегу протопленный, и всё кровью залито. Не знаем даже, кого там убили, наших или чужих. Вы уж, Хотон-хон, мужу передайте, чтобы разобрался, а то ведь жуть…

Я киваю, не отрываясь от сурка. Вот, значит, где мы были.

Мы садимся прямо посреди городской улицы, распугивая детей, гусей и собак. Стоит открыть крышку кабины, как мир взрывается звуками – лай, кудахтанье и блеянье, визги-писки, стуки-лязги, женское причитание, мужские окрики через улицу. Как только я, сверкая ляжками, выбираюсь из унгуца, подбегает Арон, успевший долететь первым.

– Хотон-хон! – голосит он на весь город, по-моему. Шума становится в два раза меньше: все люди замолкают и оборачиваются. – Я всё привёз, как вы велели!

– Спасибо, родной, – говорю, одёргивая свитер. – Может, в дом пойдём?

Дом у Аравата тоже стоит в саду, как наш сгоревший стоял, но зато он просто огромный. Четыре этажа, насколько я могу видеть, ещё и внизу какие-то пристройки лепестками, чем-то похоже на мечеть. Саманные стены украшены цепочками геометрических орнаментов, образующими контуры гигантских цветов, в серёдке которых голубеют окна. Дверь распахивается нам навстречу крылом бабочки. Понятно, откуда у Азамата инженерные таланты.

Безмолвный молодой слуга проводит нас в покои хозяина дома – огромную светлую комнату со сводчатым потолком. У открытого окна белеет постель, а в ней борода.

Арон вносит вслед за мной обещанный чемоданчик и, пятясь, удаляется из комнаты. Я подхожу к пациенту.

– На что жалуемся? – спрашиваю как можно более безразлично.

Он смотрит в окно. Если бы я не знала, что передо мной Арават, то вряд ли узнала бы. Он бледный, лицо вытянулось, белые волосы всклокочены и расползлись по подушке, белая рубашка, белое одеяло… короче, в пору в гроб класть. Он, видимо, и сам так считает.

– Всё-таки пришла? – спрашивает через силу. Судя по характерной невнятности речи и спёкшимся губам, у него обезвоживание.

– Что именно с вами случилось?

Он издаёт хрип, притворяющийся смехом.

– А говорила, недостоин…

Я трогаю его лоб – горячий, как печка.

– Вы ранены? – продолжаю допытываться.

– Тебя Азамат прислал? – спрашивает. – Я его не звал прощаться.

– Никто меня не прислал, – говорю. – Вы мне скажете, в чём проблема или нет?!

– Скажи ему, если хочет просить, чтобы я смило…смилоти…

Я рывком откидываю с него одеяло, чтобы выяснить уже, куда его ранили, но он внезапно меня отталкивает, да так сильно, что мне приходится сделать два шага назад, чтобы удержаться на ногах. Ладно, не хочешь по-хорошему, будем по-плохому.

Выхожу на просторное крыльцо. Там сидит Арон с каким-то мужиком, вокруг скопилась небольшая толпа.

– Он не в себе и отказывается говорить, – сообщаю я. – Кто-нибудь может мне объяснить, что именно с ним случилось?

Мужик на ступеньках, заметив меня, встаёт.

– Так джингоши напали, – разводит он руками. – Побили его… Он их, конечно, тоже побил. Троих убил один, потом мы подоспели и…

– Куда именно его били? В какое место больше всего?

Мужик теряется.

– Ну… вот сюда… и сюда… везде помаленьку, а как же…

– Ясно, – вздыхаю. – А что, здесь вообще целителя нет?

– Есть, – отвечает сосед. – Но Арават не пожелал обращаться.

Я только кривлюсь. Пару секунд оглядываю толпу, размышляя, не позвать ли троих-четверых мужиков подержать этого героя, пока я буду его осматривать. Но боюсь, как бы они не приняли его сторону. Возвращаюсь в спальню. Арават зыркает на меня из-под натянутого до самых глаз одеяла. Я поворачиваюсь к нему спиной и заряжаю шприц снотворным. Будем, как с Алтошей в старые добрые времена…

Я успеваю впрыснуть полшприца, когда он, резко махнув рукой, ломает иголку и сбивает меня с ног. Вот ведь реакция! Но ничего, всё равно подействует. Вот уже и заснул, пока я поднималась. Теперь мне наконец удаётся его распеленать и просканировать.

При осмотре и анализах обнаруживается, что у него сломано два ребра и отбиты почки, да ещё по мелочи синяки и ссадины по всему телу. А в почках, как водится, камни. И то сказать, деду-то под сто тридцать, если по Земле считать. Одна почка уже скуксилась, а вот вторую ещё можно спасти…

К счастью, среди прочего оборудования, я велела Ориве отправить гемодиализатор. Я, правда, не думала, что придётся его подсаживать, но раз уж пришлось, то хорошо, что не надо его дожидаться. Этот приборчик больше всего напоминает чайную чашечку из бабушкиного сервиза, только прозрачный и силиконовый. Его можно использовать как внешний аппарат, временно, а можно имплантировать в качестве искусственной почки, и пускай себе фурычит, только раз в год фильтр менять. Ну или, если оставшаяся почка нормально заработает после операции, искусственную можно будет вынуть. Продают их, естественно, стерильными и в герметичной упаковке, как все искусственные органы. Хорошо, что я их тогда на Гарнете закупила вместе с сердцами и печенями.

Я закрываю дверь и вставляюсь в стерильный костюм.

Операция длится шесть часов. Ирлик, пошли мне в ближайшее время какой-нибудь быстрой работы, чтобы не больше получаса над пациентом нависать, а? Ещё эти чёртовы люди, которым всем надо обязательно вломиться в операционную… Правда, после первого же визита я крикнула Арону, чтобы никого не впускал, если только хочет ещё хоть раз увидеть отца живым, и он встал в дверях намертво. Но я всё равно слышала, как какие-то люди пытаются сквозь него пройти, и меня это жутко раздражало, отчего работа не становилась ни легче, ни быстрее. И всё-таки я справилась. Пациент, правда, наверное, предпочёл бы, чтобы я облажалась, а потом до конца жизни мучилась угрызениями совести. Ну уж нет, дедуля, угрызения совести будут по твоей части.

Я собираюсь открыть дверь, чтобы выпасть в коридор с победным воплем «Всё-о-о-о!», когда замечаю справа, у самой двери полку, на которой аккуратно, с математической точностью расставлены деревянные статуэтки. В том числе те, которые я вернула. Я так привыкла видеть их за стеклом серванта в большой комнате, что автоматически зацепилась взглядом за знакомое, не совсем ещё понимая, что это.

Я выхожу из комнаты в гораздо менее приподнятом настроении.

– Жить будет, – мрачно сообщаю Арону и троим посетителям. – Пришлите кого-нибудь выкинуть мусор и поменять бельё.

Потом мы с Ароном ужинаем в огромной, гулкой столовой. Арон очень рад, что отец поправится, а вот я в довольно понуром настроении, и он учтиво сдерживает свою радость, чтобы меня не раздражать, но у него не всегда получается. Потом я пишу инструкцию по обращению с больным и вручаю её и пакет с лекарствами соседу, который единственный может уговорить Аравата принимать таблетки. Потом я категорически ложусь спать, наказав всем заинтересованным лицам разбудить меня, если в состоянии пациента наметятся изменения.

Будят меня раньше, чем я бы предпочла. Арават проснулся слегка заполночь и, не обнаружив давешних симптомов, немедленно попытался встать. Двое парней, дежуривших у постели, еле смогли уложить его обратно без членовредительства.

По тёмному дому я иду вслед за соседом на шум.

– Я здоров! – рычит Арават. – Нечего меня тут больше держать, я здоров! Я чудесно исцелился!

Сосед входит в комнату, придерживая мне дверь.

– У нас все чудеса известно, какого происхождения, – он кивает на меня, сонную, в мятом платье.

– Добрый вечер, – говорю неприветливо. – Как самочувствие?

– Ты, шакалья девка, меня усыпила против воли! – возмущается Арават и снова порывается встать. – Да пустите меня уже, я здоров!

– Ты здоров, пока лежишь, – зеваю. – А как встанешь, тут-то почка и отвалится. Вот, полюбуйся, какие из тебя булыжники сыплются, – я достаю из кармана свитера пакет с мелкими круглыми камнями, которые вымыла и забрала, чтобы Ориве показать.

Освещение в комнате тусклое, включена только одна лампа из четырёх под потолком, да ещё ночник, но я отчётливо вижу, что Арават краснеет. Он сопит, раздувая ноздри, и прожигает взглядом сначала меня, а потом и всех остальных.

– Ну, мы выйдем, наверное, – неуверенно предлагает сосед, и все трое быстро выметаются за дверь.

Мне резко становится неуютно. Не потому, конечно, что я боюсь Аравата, а потому, что не знаю, как с ним себя вести. Он вызывает во мне сильнейшую неприязнь, но я не могу твёрдо сказать, от того ли это, как он поступил с Азаматом, или от того, как я сама при первой встрече закатила ему прилюдную истерику. То есть, конечно, и то, и другое, но не знаю, что больше. И потом, если бы дело было только в его вине, то я могла бы великодушно пренебречь своими эмоциями на то время, что он мой пациент. Но вот когда сверху накладывается ещё и собственный стыд, то никуда деться от этого уже не получается. Но не просить же у него, в конце концов, прощения, хоть и для собственного спокойствия, а не для его!

– Тебе мало было меня один раз на всю столицу ославить, – начинает он, как будто прочитав мои мысли. – Теперь ещё всем в городе раструбишь о моих болячках?!

– Если это единственный способ заставить тебя долечиться, то да, – огрызаюсь я.

– Тебе-то до меня какое дело, женщина? – ворчит он, правда, немного поумерив ярость. – У тебя передо мной долгов не было.

– А я не для себя стараюсь, – говорю.

– Он всё-таки тебя прислал, – щурится Арават.

– Да ну что ты, – протягиваю я. – Он и не знает, что ты болен. Ему сейчас вообще не до того, ты же понимаешь, не успел он войну выиграть, как на него это императорство свалили, теперь ни отдохнуть, ни уехать, уж не знаю, что будет, когда ребёнок родится… – я сетую, изо всех сил копируя тон, каким клубные кумушки жалуются на мужей. Арават вцепляется в спинку кровати и подтягивается на руках в сидячее положение, не сводя с меня расширенных глаз. Какой же он всё-таки высоченный, это ж страх.

– Какое императорство? – хрипло переспрашивает он.

– Ну как какое, – моргаю. – Ты тут совсем забурел, я смотрю. Новости хоть почитай на досуге, пока валяться будешь. И не пытайся больше встать, пожалуйста, а то придётся тебя привязать к кровати.

Он съезжает обратно в горизонталь, всё ещё буровя меня взглядом. Эмоция в нём чувствуется очень сильная, только не могу понять, какая.

– Спокойной ночи, – говорю, гашу свет и выхожу из комнаты.

На кухне – это то самое гигантское помещение, где нас кормили, – сидят сосед, двое парней-сиделок, пилот и Арон и пьют кофе.

– Ну как он? Вы ему объяснили? – набрасываются на меня с вопросами.

– Объяснила, а ещё я ему намекнула на последние новости, так что у него теперь есть стимул пожить подольше, – усмехаюсь я.

Арон отводит взгляд и качает головой.

– Не думаю, что он простит Азамата.

– Я тоже не думаю, – с фальшивой жизнерадостностью соглашаюсь я. – Но я думаю, если он очень постарается, то Азамат простит его.

Мужики гогочут.

– Мне тут Азамат звонил, – говорит Арон, наливая мне кофе. – Сказал, что вы забрали его телефон, а теперь не берёте трубку. Я ему сказал, что у вас идёт операция, но он очень просил позвонить потом, на номер Алтонгирела.

– Ну щас, – я принимаюсь шарить по карманам свитера. Он отяжелел и обвис от напиханных в него вещей. Ага, вот и телефон.

– Азаматик, котик, что там такое? – воркую в трубку, прихлёбывая кофе.

– А, Лиза! Я просто узнать, долго ли ты там пробудешь? А то я уже соскучился! – тон у него весёлый, а язык немного заплетается. – Тут так весело, мне ужасно жаль, что ты пропускаешь! И люди интересуются, куда ты делась, всем же любопытно посмотреть…

На заднем плане там музыка, смех, треск костров. Мне резко хочется прочь из этого тоскливого дома, туда, к мужу и к веселью.

– Ну вообще-то я тут закончила, – говорю. – Так что если кто-нибудь меня отвезёт, то я могла бы и прямо сейчас вылететь.

– Отвезу, отвезу! – встревает мой пилот. Выглядит он, вроде, не очень сонным.

– Ну вот, – говорю в трубку, – доброволец есть. Так что жди.

Азамат издаёт победный клич и принимается заверять меня в своей вечной любви. Я хихикаю и, кажется, краснею. Наконец он меня отпускает, пообещав ждать с нетерпением. Мои компаньоны за столом отворачиваются и делают вид, что ничего не расслышали.

Я быстро собираю немногочисленные пожитки, ещё раз инструктирую домочадцев насчёт Аравата, и мы с Ароном грузимся в унгуц. Арон заводит волынку насчёт того, что не надо было мне при всех обсуждать болезнь Аравата, тем более, камни в почках – это так стыдно, так стыдно… Минуты через три я бесстыже отрубаюсь у Арона на плече, восприняв его бубнёж, как колыбельную.

Мы прилетаем уже на рассвете. Некоторое время кружим над городом, но потом всё-таки садимся на окраине, потому что все улицы застелены скатертями и засижены горожанами, празднующими победу. Видимо, к этому времени здесь собрались не только столичные жители и воины, но и мирное население всего остального континента, кому транспорт позволил. Я иду по улицам, лавируя среди людей и еды, в дыму от костров и жаровен, затиснутая между Ароном и пилотом, потому что моё появление вызывает у празднующих столь бурную радость, что мне как-то не по себе. Наконец мы добредаем до моста с Домом Старейшин, где сидит Азамат в окружении ближайших соратников, рядом на крылечке расположились Старейшины, а напротив них большой оркестр, наяривающий победительные марши. На левом берегу у моста пёстрая компания молодёжи обоего пола отплясывает, подпевая:

 
Тёмной ночью шум клубится,
Тихо Тажилмирн течёт.
Танн!
Тёплой ночью танцы водят —
То у нас праздник на дворе!
Танн!
Светлой ночью шум растёкся,
Сонно Сиримирн струится.
Танн!
Слышно песни, свист и пляски,
Смех у нас всю ночь звенит!
Танн!
 

Азамат вскакивает, едва заметив меня, обнимает, подхватывает и крутит под бурное ликование окружающих. Потом наконец усаживает меня на подушки, услужливо освобождённые Убуржгуном и Энданом.

– Ну как, у тебя всё успешно? – спрашивает Азамат, прижимая меня к своему горячему боку.

– Ага, – киваю. – Теперь корми меня и развлекай. А то там были такие кислые рожи, что и еда вся прокисла.

Азамат хохочет.

– Ну, этого добра у нас хватает! Ребят…

Но мне уже несут всяких разносолов, а оркестр заводит новую плясовую.

– Чего-то у них песни не в рифму, – хихикаю.

– А это очень старые песни, – объясняет Азамат. – Они рифмуются началом строчки, а не концом. Новые-то уже все перепели, пока тебя не было. Ну да ничего, завтра заново начнут.

– А завтра опять праздновать будут? – спрашиваю, откусывая какого-то мяса. Но Азамат отвлёкся, потому что к нам пробился Арон и кинулся поздравлять брата. К тому же, оказалось, что то, что я откусила, представляет собой почти чистый перец, так что я слегка давлюсь, и слёзы из глаз брызжут.

– Э, ребят, кто Хотон-хон дал красной сажи?! – возмущается Онхновч. – Это ж не женская еда!

– Ой, извините… – доносится откуда-то у него из-за плеча. Мне передают кувшин с водой. Правда, к тому времени, как он меня достигает, я уже немного отошла от первого шока, и распробовала адское блюдо. Перец, конечно, зверский, но, чёрт, вкусно!

– Ничего, – говорю, придвигая поближе лоханку с кроваво-красными колбасками. – Пойдёт.

Народ принимается улюлюкать и аплодировать, заключать пари, сколько колбасок я осилю. Азамат крадёт у меня колбаску и наливает в маленькую пиалу чего-то из бутылки.