Текст книги "Слезы на камнях"
Автор книги: Юлиана Суренова
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 39 страниц)
– Шамаш? – не понимая еще до конца происходившего прошептал Рур.– Господин Шамаш?! – на грани между ужасом и восторгом выдохнул он, а затем замер, забыв, как дышать. …Время шло, а Рур все никак не мог прийти в себя. Чувства вышли из повиновения и ему не удавалось вернуть над ними власть, когда они были слишком разными, слишком противоречивыми: и восторг, благоговейный трепет, подгибавший колени, заставляя пасть ниц, и граничивший с паникой ужас, от которого и без того замершее тело немело, зубы отбивали мерную дрожь, словно барабаны, а глаза быстро-быстро моргали, разгоняя готовые сорваться с век слезы.
Горожанин ни на мгновение не усомнился в том, что перед ним сам бог солнца, спустившийся на землю и принявший человеческий облик для того, чтобы иметь возможность странствовать рядом с людьми, не ослепляя их блеском своего света, не сжигая пламенем своего огня. Он ожидал чего-то подобного, более того, сам искал встречи с небожителем. И, все же, оказаться лицом к лицу с повелителем небес…
Рур совсем не терзался переживаниями по поводу того, как вел себя в присутствии бога, что говорил с Ним недостаточно непочтительно, возможно, даже грубо. Эти мысли даже не приходили к нему в голову, когда, идя по дороге судьбы, находясь у нее во власти, он мог заботиться только об одном – исполнении предопределенного.
Его растерянность была связана совсем с другим.
"Он не выглядит больным, – открыто глядя в лицо повелителю небес, думал горожанин. – Его глаза чисты, а взгляд осмысленен. Выходит, Он выздоровел. Но если так… Если так… Получается, прилет дракона не случаен, значит, мы действительно чем-то прогневали великого бога? Но чем? И что сделать, чтобы Он сменил гнев на милость?" И было еще одно. Гончар, узнав о своей избранности, выбрал для себя путь, ведущий к госпоже Айе. С Ней он собирался говорить, для Ее слуха был сложен вопрос, который должны были произнести губы. И вот, когда оказалось, что путь привел его совсем к иному небожителю, Рур застыл в нерешительности, не зная, что делать. Его планы нарушились. Тень закрыла то, что было впереди и он перестал видеть, куда идти.
"Я искал не того небожителя, кого должен был. Я ведь чувствовал, что допустил ошибку, но пытался найти ее совсем не там, где она была на самом деле. Я верно прошел весь путь. Но он не мог привести меня к цели, ибо я неверно выбрал эту цель… " -Горожанин, а зачем тебе понадобилась Матушка метелица? – вывел его из задумчивости вопрос девушки, не отходившей ни на шаг от своего божественного спутника, который, судя по всему, был благосклонен к ней, выделяя среди остальных, так, словно…
"Словно она была Его посвященной, – мелькнуло в голове у Рура. – А может, – он робко, краешком глаза, взглянул на господина Шамаша, – так оно и есть. Может быть, именно это имела в виду девочка, говоря, что она не посвященная богини луны… посвященная не богини луны…" Все встало на свои места. Если и остались какие-то вопросы, то только те, что, в сущности, не имели особого значения и, едва возникая в голове с трудом различимым туманом, тотчас исчезали,разгоняемые ветрами веры, как, например, некоторое смутное удивление, непонимание того, что делают рядом с богом солнца золотые волки, когда у Него есть свои священные звери, куда более сильные и могущественные, чем слуги хозяйки снегов. Однако…На все воля небожителей и не ему – простому смертному – доискиваться до причин. Тем более, что для пути избранного это не имело ровным счетом никакого значения.
– Мати! – нахмурившись, одернул девушку стоявший рядом с ней караванщик.
"Он назвался ее отцом…" – видя множество схожих черт, говорившись об их родстве, Рур был готов в это поверить. Да и вел себя торговец как отец, правда – мягкий, снисходительный, готовый прощать… Как родитель, страстно любящий свое единственное чадо, которое ему приходится воспитывать одному, заменяя мать.
– Я… – девушка смутилась, ее щеки залились румянцем. – Мне просто было любопытно, – пролепетала она, оправдываясь, словно тот был деспотом каким.
– Любопытство – это еще не повод для вопросов, – тот нахмурился, однако глядел при этом не на дочь, а на чужака, словно на словах осуждая одного, а на деле – совсем другого.
– Ничего, караванщик, я отвечу… – поспешно проговорил Рур, стремясь сделать все, чтобы завоевать расположение и, может быть, даже доверие спутников бога солнца, тем более, что, бросив быстрый взгляд на Него, он заметил, что и небожитель ждет от смертного ответа на вопрос девочки. Нет, конечно, гончар понимал, что бог солнца знает все – и кто такой чужак, и зачем пришел, и молчит лишь потому, что хочет, чтобы горожанин рассказал все сам… – Я искал Ее, чтобы найти господина Шамаша.
Девушка не смогла сдержать смешок.
– Мати! – хозяин каравана с укором глянул на дочь.
– Но, пап, ведь это действительно смешно! – сперва она хотела сказать иначе – что слова чужака показались ей глупыми, но потом решила, что будет лучше немного погрешить против истины, заменив слово, которое могло обидеть гостя, другим, более мягким и отстраненным. – Искать сперва одного, потом другого… – наморщив нос, она качнула головой, выражая своей мимикой отношение к происходящему яснее слов, в которых она была куда более сдержанной. – Я бы сразу же стала искать того, кто мне нужен, не тратя время… – Мати прикусила язычок, почувствовав, что чуть было не переступила грань дозволенного не прошедшему испытания подростку в разговоре с взрослым, не важно, сколь наивным и даже глупым ни казался последний.
– Но я ведь не знал, что господин Шамаш… – горожанин вновь украдкой взглянул на бога солнца, не совсем понимая, как можно в присутствии небожителя говорить не с Ним, а о Нет, да еще и так, словно Он всего лишь образ – отблеск света на стене мироздания. Однако повелитель небес не выражал ни тени недовольства этим, воспринимая происходившее спокойно, как нечто обычное, привычное. Собственно, ведь действительно не было произнесено ни одного обидного для Него слова. Более того, все речи полнились глубоким и искренним почтением. И, наконец, разве не спутники бога завели этот разговор, а они-то уж должны знать, что нравится, а что нет их божественному покровителю лучше, чем кто бы то ни было другой… -…выздоровел, – закончил он начатую фразу, однако, все же, продолжать в том же духе не решился, памятуя, что бог солнца всегда выделял своих спутников, дозволяя им куда больше, чем простым смертным, а ведь Рур относился именно к этим последним и не смел брать на себя слишком многое, даже несмотря на то, что он был избранным судьбой.
Ремесленник повернулся к повелителю небес, склонился перед ним в глубоком поклоне, а затем заговорил: – Прости мою дерзость, господин. Если бы не предназначение, я никогда бы не осмелился…
– Знаю, – мягко остановил его Шамаш.
– Я… – видя благосклонность небожителя, горожанин хотел воспользоваться ею. Но он успел лишь открыть рот, как вокруг начало что-то происходить, внося изменения в покой окружавшего их мира, заставляя обратить на себя внимание, зачаровывая, заставляя забыть обо всем остальном.
Пустыня медленно зашевелилась, заворочалась, словно пробуждаясь ото сна. В ее просторы вернулись покинувшие ледяные норах ветра, закрутились, поднимая в поблекшие, заволоченные серой дымкой небеса ворох снежинок, закручивая их в круговорот, возводя из них мерцавшие колонны.
А затем складки воздушного плаща– невидимки затрепетали. Еще мгновение – и перед глазами изумленных людей предстала богиня врачевания.
Пусть караванщики уже не первый год делили свою тропу с небожителем, но они до сих пор никак не могли привыкнуть к тем чудесам, которые время от времени встречались на их пути. Поэтому неудивительно, что они, едва завидев гостью, отступили чуть назад, шепча в власти векового подсознательного страха смертного перед всем божественным заговоры-заклинания.
Но они хотя бы знали, кто перед ними, знали, что госпожа Нинти добра и милосердна к людям. Что же говорить о горожанине, которому за всю его жизнь ни наяву, ни во сне не доводилось видеть никого из небожителей. Да и, потом, он мог только предполагать, не зная наверняка, исходя лишь из облика, что перед ним – богиня, а не призрак или демон.
Перед глазами у него все закружилось, замерцало, ноги сами подкосились.
Горожанин упал ниц, лицом в снег, шепча слова защитного заклинания.
– Здравствуйте, – тем временем Нинти приветливо поздоровавшись с Шамашем и его спутниками, взглянула на них несколько озадаченно: – Я испугала вас? Простите, если так…
– Что Ты, госпожа! – стремясь как-то сгладить впечатление от не слишком радушной встречи, проговорил хозяин каравана. – Мы счастливы видеть Тебя…
– Просто твой приход был несколько неожиданным, – закончил за него фразу Шамаш. – Что-нибудь случилось?
– Ну… – гостья медлила.
– Ты ведь не случайно здесь, вдали от своего города?
– Шамаш! – с долей укора проговорил Атен, виновато глядя на богиню. Право же, повелитель небес был слишком резок с ней. И, главное, совершенно непонятно, с чего вдруг? Ведь, насколько он помнил, небожители расстались друзьями. И вот…
"Нам нужно поговорить", – едва заметно коснувшись холодными шелковистыми пальцами руки бога солнца, проговорила Нинти, в глазах которой не было ни обиды, ни грусти, ведь, в отличие от караванщика, она не искала в его вопросе никакого скрытого смысла или упрека, которых там и не было вовсе. Просто Шамаш не признавал людскую манеру длинных неторопливых разговоров при встрече о том о сем, перемежавшихся здравницами и добрыми пожеланиями. Ценя каждое мгновение, он сразу же перешел к главному – тому, ради чего в сущности эта встреча и стала возможной. Право же, такой способ общения не только понравился богине, но и был очень кстати, когда у нее у самой не было ни одного лишнего мига.
"Что случилось?" – переходя вслед за богиней врачевания на язык мыслей, спросил Шамаш. Конечно, сам он не видел особой нужны скрывать произносимое, у него не было секретов от тех людей, которые шли с ним по тропе каравана. Но ведь это могла быть тайна его собеседницы. А чужую тайну следовало беречь лучше, бережнее, чем свою, когда, в отличие от собственной, она – собственность другого, лишь переданная на время для хранения.
"Шамаш, я… – она все еще медлила, словно не зная, что сказать, как объяснить цель своего столь внезапного прихода. – Мне… Керхе нужна твоя помощь! Очень нужна! Пойдем со мной! Скорее!" "Но…" – он медлил, не желая уходить из каравана.,то был не подходящий момент и он знал, что скоро понадобится своим спутникам. Однако для него было невозможным отказать в просьбе о помощи. Тем более, когда просили от имени спасенного им города, забота о будущем которого была его долгом.
"Что случилось?" Он спрашивал совсем не ради ответа, ему просто нужно было несколько мгновений на то, чтобы решить, что следует сделать перед тем, как отправиться в путь, какой оберег установить вокруг каравана, о чем предостеречь. И следует ли вообще это делать, когда ожидание беды может быть куда хуже и опаснее того, что ждало впереди.
"Я… Я не знаю всего… – лихорадочно блестя глазами, проговорила Нинти. – Я еще не успела разобраться… Я очень торопилась, боялась, что опоздаю, думала, что главное – поскорее привести тебя в город… С ним происходит что-то непонятное, пугающее… Словно все повторяется вновь… Но ведь это невозможно!
Я точно знаю, что Ларс не обращался к Кигаль, что он никогда не призовет Губителя, после всего того… Хотя… Может быть, я чего-то не замечаю. Ведь я так сильно люблю его и потому не хочу видеть… Общество Нергала не забывается, встреча с ним не может не наложить отпечаток… Да и вообще, кто знает, что он сделал, что мог сделать со своим пленником. Ларс ведь ничего не рассказывает о том… Я понимаю, ему больно, невыносимо вспоминать и не настаиваю, но… Я не знаю, правда, не знаю!" – замотала она головой, из закрытых глаз на щеку выскользнула слеза, жемчужиной покатилась по щеке.
"Ну, девочка, успокойся, – Шамаш подошел к ней, взял за руку, – не плачь. Как бы ни было плохо, если есть способ помочь, мы найдем его".
"Так ты пойдешь со мной?" – она робко взглянула на него. Отчаяние в ее глазах сменилось надеждой.
"Да", – кивнул тот.
"Сейчас?" "Да, – повторил он, а затем, взглянув на караванщиков, добавил: – Только дай мне несколько мгновений".
Шамаш повернулся к своим спутникам.
– Мне придется уйти… – он умолк, качнул головой. Эти слова будили в его памяти такие тяжелые воспоминания, что хотелось, умолкнуть, словно от них были все те беды, которых они призывали… – Ненадолго, – все же, заставил он себя закончить фразу. – Я скоро вернусь.
– Да, – караванщики понимающе кивнули. Конечно, ведь их спутник был богом солнца, у которого множество дел и за пределами этой земли. Они были не вправе останавливать Его, даже если бы сами нуждались в помощи, а ведь это было не так.
– Атсинен, – Шамаш подошел к хозяину каравана.
– Да? – тот, смотревший до этого мгновение себе под ноги, услышав Его голос, тотчас встрепенулся.
– Я не могу иначе.
– Конечно. Все будет в порядке.
– Золотые волки останутся с вами…
– Ты не возьмешь их с собой? Но они могли бы помочь Тебе в пути, защитить…
– Нет. Я пойду по тропам иного мира, недоступным для них. И, потом, они будут нужнее здесь. Если что-нибудь случится, пошли Хана за мной, – он подозвал к себе золотого волка, коснулся его шеи, словно вплетая в шерсть невидимую нить…
"Ты все слышал?" – спросил его Шамаш.
"Да, – зверь был взволнован, насторожен. -Ты уходишь? С ней?" – его голова чуть наклонилась в сторону богини врачевания.
"Так нужно".
"Ладно, – Хан не спорил с ним. – Но почему ты не хочешь, чтобы я шел с тобой?" "Я уже сказал – те дороги, которыми я пойду, не доступны для тебя".
"Да…" "Если… – он качнул головой. Это было не то слово, которое было нужно сказать здесь. – Когда я понадоблюсь – вспомни обо мне и ты найдешь меня".
"Как я смогу? Ведь ты будешь за множество дорог отсюда…" "Так будет. Ты все поймешь, когда придет время".
"Хорошо", – волк лизнул руку хозяина, готовый выполнить любую его волю.
Затем Шамаш оглядел своих спутников.
– Будьте осторожны… – он наклонил голову. Можно было многое сказать. Но будут ли эти слова на пользу или во вред, ведь все могло обернуться. А раз так – лучше промолчать.
Шамаш исчез, шагнув вслед за богиней врачевания за грань пространства.
И тут горожанин пришел в себя. Вскочив на ноги, выплюнув набившийся в рот снег, он заметался вокруг, закрутил головой, ища глазами бога солнца.
– Он ушел, – бросив на чужака быстрый взгляд, проговорил Атен.
– И вы отпустили Его?!
– Да. Кто мы такие, чтобы удерживать Его?
– Но… Но… – он не знал, что сказать, чем возразить… Не мог же он просто вот так взять и сказать: "Вы не должны были Его отпускать, потому что Он нужен здесь, Он необходим городу…" Да какое этим чужакам вообще дело до их города?
Нет, все происходило так, словно горожане действительно чем-то Его прогневали.
Но, с другой стороны… Ведь дорога вела его не к богу солнца. Он искал… Кого-то, кто был в этом караване. Золотые волки. Золотые волки -слуги госпожи Айи, не повелителя небес…
И, пожав плечами, горожанин зашагал прочь. Он успокоился. Все, что должно произойти, произойдет. Так или иначе. Он приведет караван в город. В этом его предназначение. И все будут спасены.
Глава 7
Робкий, вечно юный в своих мечтах и фантазиях вечер пронесся над землей. Он был смущен чрезмерным вниманием тех, кто смотрел в эти мгновения в небесах, раздражен их навязчивым любопытством, а потому спешил скрыть свое лицо за горизонтом. На смену ему пришла ночь – задумчивая и безразличная.
Снег шуршал под полозьями, успокаивая, усыпляя…
Все было так же, как всегда, и, все же, близость города несла изменения, незаметные усталому глазу обычного странника, но не способные скрыться от взгляда ждавшей их с нетерпением и страхом.
Мати, поджав под себя ноги, сидела возле откинутого края повозки, глядя на луну, в огне которой ей виделся чей-то лик – такой печальный, что щемило сердце, а на глаза сами наворачивались слезы. Очи небесной незнакомки – госпожи Айи, как почему-то сразу решила Мати – были широко распахнуты, но оставались при этом совершенно безжизненны, словно огонь скрывавшегося за горизонтом города ослепил их своим невидимым светом. Тень, словно от хвоста ветра лежала на устах, не позволяя прочесть в их движениях беззвучные слова.
Если Мати и ощущала некоторую обиду на Матушку Метелицу, постепенно это чувство начало утихать, забываться. В конце концов, если хорошо подумать, девушке вовсе не хотелось быть Ее посвященной. Вот дочерью… Нет, нет! Она не смела думать об этом! Разве что в фантазиях, опережавших мысль, уводивших на краткие мгновения, пока не приходил страх понимания, за грань яви, туда, бесконечно высоко… А так…
Так все, что она себе позволяла – это называть небожительницу Матушкой Метелицей, успокаивая себя тем, что, с одной стороны, не она одна выбрала из множества имен богини именно это, а с другой – вряд ли кто-то еще вкладывал в него тот же самый смысл.
"Что-то должно случиться, – вновь уже в неизвестно какой раз мысленно повторяла себе Мати. – Что-то… " – она была почти уверена, что это смутное ощущение было не плодом ее фантазии и не столь знакомым с детства страхом перед той чертой, которая отделяла снежную пустыню от города, храня в себе знак величайших превращений и перемен. Возможно, это дар, о котором говорил с ней Шамаш, начал просыпаться, проявляя себя.
Дар предвидения. При одной мысли о нем холодок благоговейного трепета пробегал у нее по спине, сердце замирало в груди от той близости чуда, когда казалось, что достаточно протянуть руку, чтобы коснуться его цветка…
Она привыкла видеть в чуде лишь хорошее, светлое, восхищаться им, не замечая ни одного из тех его спутников, что вызывали страх или могли стать вестником беды.
И сейчас – она ждала, что не просто увидит будущее, но что ей явится тот волшебный сон наяву, которым она будет наслаждаться до самого мига его исполнения.
Во всяком случае, Мати мечтала, страстно хотела, чтобы все было именно так.
Шло время. Ноги затекли и их начало покалывать множеством крохотных иголочек. Но девушка не смела шевельнуться, боясь, что движение прогонит это чувство.
"Мати, – к ней осторожно придвинулась волчица, ткнулась мокрым холодным носом в руку, – что с тобой? Ты боишься?" "Я? С чего ты взяла?" "Ты вся дрожишь…" Девушка неосмысленно повернула к ней голову, потом вдруг вздохнула, пододвинулась к Шуллат, обхватив ее за шею, прижалась к пышавшему жаром боку.
"Это не страх. Это другое. Мне не терпится поскорее прикоснуться к чуду, которое было мне обещано".
"А… – протянула волчица. В ее глазах волнение сменилось покоем. – А мне показалось…" "Тебе показалось. Кого мне бояться, когда ты рядом?" Та осторожно, но настойчиво отстранилась от девушки, повернула голову так, чтобы заглянуть ей в глаза:
"Я никому не дам тебя в обиду! Я буду драться за тебя даже со стаей собак смерти!" "Спасибо, – утопив лицо в жесткой, пахнувшей пряностями, шерсти волчицы, зашептала Мати, не пытаясь унять хлынувших из глаз слез, – спасибо!" "Ну вот! – притворно заворчала та. – Опять соленая вода! Сколько раз я повторяла одной маленькой девочке, что терпеть ее не могу! Или, став большой, ты обо всем забыла?" "Прости!" "Что с тобой? Что? – шершавый язык Шуллат коснулся щек Мати, ее носа, век. – Кто тебя обидел? Только скажи – и я порву его на части!" "Никто. Это не обида. Это… Это что-то другое… Я не знаю… Предчувствие. Оно такое… Непривычное. Странное. Мне не по себе".
"Так бывает, – Шуллат понимающе наклонила голову. – Я знаю это чувство. С недавних пор…" – ее глаза наполнились грустью воспоминаний, которые останутся с ней навсегда, чтобы, как ей казалось, вечно отравлять счастье солнечного дня.
"Шуши…" – Мати стало любопытно, что случилось с подругой в снегах, какой была ее жизнь вдали от тропы каравана. Она собралась спросить, но в тот момент, когда слова уже почти сложились в вопрос, девушка мотнула головой, разгоняя их, как дурные мысли. "Если захочет – расскажет сама, – решила она. – А раз молчит – значит, ей тяжело вспоминать об этом".
"Мати… – но Шуллат и не нужно было ни о чем спрашивать. Она слишком хорошо знала подругу, чтобы понимать ее без слов. Огромные желтые глаза плавились печалью. – Этот караван… Вдали от него я кое-что поняла: найти свое счастье можно где угодно, но обрести – только здесь".
"Только здесь… – повторила она, задумчиво глядя куда-то в сторону, а затем вдруг вскинулась, выпрямилась: – Я буду бороться за это счастье! Что бы ни ждало в будущем, я не позволю ему уничтожить то, что мне дорого!" – ей сразу стало легче. Исчезли тяжесть и беспомощность, угас страх, в котором больше не было нужды.
"Что это ты задумала?" – волчица с подозрением взглянула на подругу.
"Я загляну будущее!" "Зачем? К чему тратить силы на то, что и так скоро откроется, произойдя?" "Вот именно – произойдя! А если впереди беда?" "Однако, мне показалось, ты ждала совсем другого…" "Да, но…" "Не правильно это, – хмуро заворчала та, – не дело изменять свою судьбу. Даже мысли такие – не к добру! – рыжая шерсть взъерошилась, в желтых огоньках замерцали настороженные огоньки, за которыми проглядывался затаенный страх. – Но если тебе так это нужно… Спроси Шамаша".
"Как! Как я спрошу, когда его сейчас нет рядом! Или ты забыла, что богиня врачевания зачем-то увела его в свой город?" "Спроси, когда Он вернется", – спокойно, словно не замечая тех чувств, которые всколыхнули душу подруги, проговорила Шуллат.
"Но тогда уже может быть слишком поздно…" -И вообще, – не выдержав, вслух вскрикнула девушка, – Он ведь сам мне сказал об этом даре! Он хотел, чтобы я поняла…
"Поняла, – прервала ее волчица, – поняла. Может быть, все дело именно в этом?
Что если Он как раз собирался предостеречь тебя от попытки разбудить его?" "Но зачем? Зачем говорить так… непонятно? Он мог бы приказать, или еще лучше просто взять и забрать у меня его!" – нет, конечно, ей бы совсем этого не хотелось и Мати говорила так только потому, что знала: Шамаш никогда бы не поступил с ней так.
Шуллат поняла это и потому в ее глазах зажегся укор, голова склонилась.
"На время… – смущенная тем, что ее… не ложь, нет – не откровенность открылась, девушка спрятала глаза. – Или…" "Хозяин не хочет принимать наши решения за нас, не хочет заставлять нас принимать решения против нашей воли, – волчица была уверена, что подруга и так все это значит, однако не видела ничего плохого в том, чтобы напомнить ей. – Он считает, что мы сами должны во всем разобраться и лишь указывает направление, говоря загадками. За одним и тем же Его словом множество образов… " "Хватит! – душа девушки затрепетала в груди, забилась, недовольная тем, что ее пытались переубедить. – Почему ты хочешь, чтобы я сомневалась? Разве сомнения – не причина половины бед и ошибок? Нет! Я все верно поняла!" – Мати обиженно поджала губы. Ну как могло быть иначе? Ведь она слушала так внимательно. И вообще – она уже не маленький ребенок, не способный ни в чем разобраться – а почти совсем взрослый человек.
"Раз ты так считаешь… – волчица не хотела с ней спорить. Она пыталась сделать, как лучше. Но если хозяйка считала иначе… что же, она была готова согласиться с ней во всем, даже подчиниться. Шуллат никак не могла расстаться с чувством вины за то, что бросила подругу, не думала о ней, лишь о себе. Она боялась, что Мати, простившая ее раз за поступок, не простит во второй за слово. Чувствуя, что девушка хочет остаться одна, волчица встала, потянулась.-Пойду, пробегусь перед сном. Я буду рядом", – и она тенью соскользнула с края повозки в снег.
"Возвращайся поскорей", – бросила ей вслед Мати, которая, проводив ее взглядом, старательно задернула полог повозки, словно отгораживаясь им от всего того мира, который составлял настоящее, и на четвереньках отползла в свой дальний угол. Ей в голову пришла одна мысль…
Ей захотелось попробовать. Дочь хозяина каравана очень отдаленно представляла себе, каково это – взывать к своему дару. Конечно, она могла дождаться, когда отец вернется из дозора, расспросить его обо всем. Но ждать до утра… Нет, это было слишком долго! Ей было просто необходимо попробовать, прямо сейчас! И, потом, если даже Шуллат начала убеждать ее не делать этого, отец – тем более. Он найдет те слова, которые удержат, испугают, в конце концов, воспользуется правом родителя.
Мати села, обхватила колени руками, подтянув их к груди и положив голову поверх, сжалась в клубок, полагая, что так ей будет легче собрать воедино и свои мысли, чувства, чтобы направить их в одну точку, к одной цели – заглянуть в будущее.
Она замерла, остановив взгляд на какой-то серой точке на покрове повозки, смотря на нее не мигая, лишь мысленно раз за разом повторяя: "Что в дне грядущем ждет меня? Что в дне…?" – словно заговор-заклинание.
Ей начали мерещиться какие-то неясные, сумрачные образы, расплывчатые очертания.
А затем она почти ясно увидела снежные хлопья, которые закружились вокруг нее в медленном белом танце, проводившем грань между ее душой и окружавшим миром.
Когда же снежная дымка рассеялась, она увидела… Дракона! Он был свободен, как ветер, паривший на небе огромной черной тучей, тень от которой закрывала все вокруг. Дыхание замерло на приоткрывшихся губах девушки. Глаза широко распахнулись, разглядывая крылатого странника, стараясь не упустить ничего, запомнить каждую черту. И, казалось, время, позволяя ей насладиться этим зрелищем в полной мере, замедлило свой ход.
Мати могла бы восхищаться им целую вечность, но тут образ дракона начал тускнеть, отдаляться.
"Нет, не уходи!" – готова была закричать девушка во власти нахлынувшей на нее паники.
Она пыталась удержать образ, вернуть его, но не смогла. Он покинул ее, оставив в душе жгучее чувство обиды. А потом вдруг, неизвестно почему, ее внимание привлек пламень огненной лампы. Казалось, он входил в глаза, влек, манил за собой, заставляя забыть обо всем, что было вокруг, оставить все прежние мысли и думать лишь об одном танце пламени, любуясь им до скончания веков. Мати и не заметила, как ее рука потянулась к лампе, сняла верхнюю прозрачную крышку, освобождая огонь от оков. Всегда беззвучная, лампа обрела свой голос – тихий шелест-шепот костра, который заполнил собой все маленькое пространство повозки, а затем, ища новые пути, и душу девушки, околдовывая монотонной песней-заклинанием.
Девушка замерла, не сводя взгляда с пламени. В какой-то миг ей показалось, что в нем возникли, закружились какие-то тени – неясные расплывчатые силуэту. Она пригляделась, стараясь разобрать образы… А в следующий миг, вдруг, совершенно внезапно поняла, что больше не сидит в маленькой повозке.
"Это сон? – все было так, словно она просто заснула. И, все же, как-то иначе. И вот уже… – Нет! – она сама ответила на свой вопрос, чувствуя, как все внутри захлестывает волна торжества победы. – У меня получилось!" – ей хотелось смеяться, словно маленькой девочке прыгать на месте, хлопая в ладоши и лишь страх перед тем, что чудо, к которому она так стремилась и которого, наконец, с таким трудом, обрела, исчезнет, вспугнутое резким движением. Нет, она потом отпразднует победу, потом насмеется, навеселиться от души. Сейчас же ей нужно смотреть, слушать, следить за тем, что будет происходить вокруг, не упуская ничего.
Солнце взошло. Его яркий красноватый, недобрый, как ей почему-то показалось, свет озарил все вокруг, наполняя мимолетной жизнью тот мир, тот день, что еще не наступил.
Это было странно смотреть на все со стороны, словно в зеркале видя отражения, не самих людей. Все казалось таким живым – и выпряженные из повозок и пасшиеся в стороне, на зеленой поляне, олени, и караван, который почему-то остановился в лесу, вместо того, чтобы поскорее войти в город.
Караванщики стояли возле своих повозок, о чем-то неслышно переговариваясь. По их лицам скользили тени, делая их сумрачными, настороженными, словно в ожидании беды. Никто не замечал ее, словно девушки и не было вовсе.
"А меня и нет! – мелькнуло у нее в голове. – Ведь я в прошлом. Я смотрю на них из того дня, которого уже нет, который ушел безвозвратно…" – у нее по спине пробежал холодок. На какое-то мгновение ей стало не по себе. А что если ей не удастся найти путь назад, в свое настоящее, и она так и останется безликой, не видимой никому тенью, обреченной до скончания веков бродить по миру в поисках своего времени?
"Нет… Нет. Нет! – спеша успокоить себя, несколько раз повторила она. – Это ведь мой дар! Он должен быть послушен мне, так же, как придуманный мною сон! И как во сне, стоит мне пожелать, я вернусь назад!" – и Мати успокоилась.
Будущее, в котором она была… Конечно, ее влекло сюда особое любопытство – не столько стремление заглянуть за горизонт, сколько желание убедиться, что ей это под силу. Она убедилась – и могла со спокойной душой возвращаться. И, все же…
Не могла же она просто уйти, не увидев его, не разглядев как следует. Ей хотелось обойти все вокруг, заглянуть в каждый уголок и найти то, что звало, вело ее именно сюда, именно в этот день, не в какой-то другой…
Девушка закрутила головой, ища свою повозку, нашла ее, но саму себя так и не увидела.
"Наверно, это невозможно, – стремясь скрыть свое разочарование от самой себя, подумала она. – Конечно. Ведь, глядя в зеркало, я не могу видеть себя другой, не той, которая я сейчас", – Мати не была в этом до конца уверена, но объяснение показалось ей вполне разумным. И достаточно сказочным,непонятным, чтобы соответствовать тому чуду, во владениях которого она находилась.
Затем она повнимательнее приглядеться к другим караванщикам, младшим, рабам, и поняла, что будущее, окружившее ее – недалекое. Несколько дней вперед – не больше. На щеке высунувшегося из повозки близнеца еще не зажила царапина. В волосах о чем-то говорившего с дозорными отца не прибавилось седины. Все были такими же, какими она оставила их в настоящем. И даже глаза – они не утратили того настороженно-опасливого выражения, которое вошло в них с приходом в караван странного горожанина. Разве что только доля страха в них стала больше.
"Странно, – Мати взглянула на все иначе. – Почему никто не радуется приходу в оазис? Даже когда мы подходили к тому ужасному городу смерти, все наслаждались теплом, не замечая близости беды. Неужели этот город еще страшнее? – она огляделась вокруг, старательно прислушиваясь к своим чувствам, раздувая огонек беспокойства в груди, но так и не находя той лампы, которая его излучала. – Я должна узнать, – она пошла вперед, стараясь не упустить из внимания, крепко-накрепко запомнить все, что видела вокруг, – должна. Если так, вернувшись в свое время, я должна буду убедить отца обойти город стороной. А для этого мне нужно узнать нечто такое… такое… Иначе отец не поверит, не послушает меня…" Она шла, шла… Как ей казалось – довольно долго. А затем остановилась, словно налетев на стену, вдруг осознав, что, на самом деле не сдвинулась ни на шаг, оставаясь все на том же самом клочке земли, на котором стоял караван.