355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Юлиана Суренова » Слезы на камнях » Текст книги (страница 38)
Слезы на камнях
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 22:38

Текст книги "Слезы на камнях"


Автор книги: Юлиана Суренова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 39 страниц)

Глава 27

Все огляделись вокруг, ища глазами осмелившегося возразить небожительнице…

Вернее, осмелившуюся, поскольку голос был женским. Но не увидели никого, словно говорила сама тень, призрак. В какой-то миг караванщикам подумалось, что, может быть, это дух волчицы возражает против того, чтобы его возвращали назад, в это тело…

Нет… Вряд ли… Такая твердость, уверенность, властность, вложенные в одно единственное слово, произнесенное самым обычным, ровным голосом… Ни тени приказа, и вместе с тем – полная уверенность, что никто не осмелится ей возразить. И холод. Страшный холод, которым вдруг наполнилась повозка, вьюгой проникнув в душу.

"Неужели это сама повелительница подземного мира пришла, чтобы помешать воскресить золотую волчицу?" – мелькнуло в голове у хозяина каравана. Он поежился, нервно дернув плечами, скрестил руки перед грустью, сдерживая себя от искушения, подчинившись воле чувств, броситься бежать прочь, прячась от взгляда богини смерти. Сказать, что ему стало не по себе, значило ничего не сказать.

"А даже если эта госпожа Кигаль, – Мати упрямо надула губы. Ей совсем не было страшно. Весь страх ушел, оставшись где-то неимоверно далеко, за долгие годы дороги, по другую грань яви и сна. В этот миг ей было совершенно безразлично все, за исключением одного: – Я никому, даже Ей, не позволю забрать у меня Шуллат! И вообще, у снежных охотников ведь нет души, которая уходила бы в мир смерти!

Волчица не знает вечного сна детей огня! Она умирает лишь затем, чтобы родиться вновь, и, значит, повелительница подземного мира не имеет на нее никаких прав!" Но когда Нинтинугга заговорила с той, которая была в этот миг видна лишь ей одной, все вздрогнули от неожиданности.

– Айя…

"Матушка метелица!" – Мати вскинулась, закрутила головой ища богиню снегов. Ей захотелось броситься к Ней на грудь, прижаться, рассказать обо всем… И обрести наконец столь долгожданный покой.

– Госпожа Айя!

Она ждала, что вот, сейчас, наяву как во сне, она, увидит, наконец свою самую любимую богиню…

Но Та не показывалась, тем самым словно отталкивая девушку, давая понять, что она для Нее – всего лишь одна среди множества других, кому суждено однажды уснуть придуманным Ей вечным сном.

– Айя, – продолжала тем временем Нинтинугга, – зачем ты вмешиваешься?

– Затем! – голос богини снегов, остававшейся тенью, невидимкой в полумраке повозки, звучал словно ветер – то усиливаясь, то затихая, в нем была ярость, которая просыпалась, засыпала вновь, теряясь в бесконечности безразличия, но лишь затем, чтобы через миг пробудиться опять. Словно все ее чувства были не настоящими, а… замороженными, что ли – искрами света в кусочках льда.

– Айя! – богиня врачевания нахмурилась.

– Остановись! – в голосе хозяйки снежной пустыни послышалось пренебрежение, даже брезгливость. – Ни тебе, ни твоему городу не нужен такой враг, каким могу стать я!

– Госпожа Айя… – набравшись смелости, начал Атен, спеша добавить свой голос к просьбам о волчице.

– Ни слова, смертный! – резко оборвала его богиня, не скрывая своей злости. – Не смей говорить со мной, пока я тебе не прикажу!

Вздрогнув, как от удара хлыста, караванщик втянул голову в плечи. Он не думал..

Не ожидал… Атен привык к совсем другому отношению. Он полагал… Ведь караванщики были спутниками бога солнца, Ее божественного супруга, и, значит, достойны если не уважения со стороны богини луны… конечно, это было бы слишком высокомерно, ждать подобного от небожительницы… но хотя бы снисхождения..

– Матушка метелица… – глотая катившиеся из глаз слезы, едва слышно шепнула Мати.

– А ты вообще молчи!– богиня выскользнула из тени… Вернее сказать – от тени отделилась ее часть.

В отличие от других небожителей, которых доводилось встречать караванщикам, повелительница снежной пустыни не имела людских черт. Под бесформенным серым плащом сверкал лишь постоянно изменявшийся во власти ветряной стихии свет. Даже луна, являвшаяся в ночном небе, хранила в себе больше образности…

– Ты и представить себе не можешь, как я зла на тебя!

– Прости меня, я… – Мати сжалась в комок. В ее душе все пришло в смятение, сердце билось так быстро, что, казалось, еще чуть-чуть, и порвав нити, удерживавшие его в груды, вырвется наружу. Перед глазами плясали в бешеном танце огненные снежинки, душа трепетала, словно единственный лист на последнем дереве в порывах бешеного ветра, на крыльях которого неслась метель.

– Ты должна была последовать за своей судьбой!

– Да, я понимаю, и… – пролепетала Мати.

Но богиня не слушала ее, продолжая:

– Зачем еще она тебе открывалась заранее? Чтобы ты все знала и не боялась ее! Ты была просто обязана! Тогда бы… Тогда… Все сложилось бы просто замечательно!

А ты вместо этого сделала все совсем не так!… Оглянись вокруг! Посмотри, что ты натворила!

– Я не хотела…

– Ну да! Конечно! "Не хотела"! Я знаю – ты не хотела этого. Если бы я сомневалась – говорила б с тобой совсем иначе. Ты не хотела, но Шамаш лежит весь израненный у самой грани бреда…

– Он выздоровеет… – девушка сжалась еще сильнее.

Впервые за последние дни она вспомнила о нем, именно о нем, а не о каком-то безразлично далеком повелителе небес, подумала… Великие боги, как могла она ничего не видеть, не слышать, не понимать? Как могла она быть с ним такой жестокой, несправедливой? Ведь это же Шамаш, ее друг, ее маг, бог! Тот, который столько раз спасал ее, всякий раз вставая между ней и опасностью… И как она его отблагодарила?

А что если он…

В глазах девушки отразился страх, вернее даже – ужас. Она… это было то, чего она боялась больше всего, куда больше черных пещер повелительницы смерти – если из-за нее Шамаш покинет землю людей…

– Конечно, выздоровеет! – проговорила богиня с той поспешностью, которая показывала, что она сама гонит от себя всякую мысль б этом, несмотря на то, что, казалось бы, она должна была стремиться к тому, чтобы супруг поскорее покинул землю и вернулся к ней на небеса… Однако небожительница продолжала, раня не только душу собеседницы, но и свою собственную. И неизвестно, кто из них в этот миг страдал сильнее. – Но сейчас он изранен когтями своего друга-дракона, который после случившегося ненавидит меня больше злейшего врага! Потому что думает, что я удерживала его, словно собаку на цепи, обманывала, специально настраивала против хозяина… А я столько положила сил и стараний, чтобы завоевать дружбу крылатого странника! И Шамаш… Получилось, что я… Что дракон из-за меня напал на него… Он же меня никогда не простит! – совсем по-человечески, словно обычная смертная женщина воскликнула повелительница снегов. Если бы у нее были человеческие черты, из глаз бы потекли слезы, губ бы дрогнули, поджались от боли и обиды.

Атен тяжело вздохнул, качнул головой. Ему вдруг захотелось успокоить госпожу Айю, утешить… Он понимал, что значил для Нее бог солнца, как страстно богиня снегов любила Его и хотела вернуть…

И он осмелился заговорить вновь, не думая, забыв о том, что его слова могут Ее разозлить:

– Шамаш великодушен. Он…

– Неужели ты, его спутник, так плохо его знаешь! – прервала его богиня снегов, однако не в ярости, скорее, как показалось караванщику – отчаянии. – Для него, подчинившего себе пространство и время, продолжает существовать лишь одна бездна, одна-единственная пропасть, но зато – столь бесконечно-огромная, что невозможно и помыслить о том, чтобы ее преодолеть – пропасть между своими и чужими. Своим он прощает все, чужие же ему абсолютно безразличны, а, значит, и не нуждаются прощения!

– Но, госпожа, Ты ведь не чужая…

Резкий взгляд невидимых глаз заставил его умолкнуть, прикусив язык.

– Прости меня, Матушка метелица! – прошептала Мати. Из ее глаз текли слезы. Но эти слезы были не отражением произнесенных слов, когда она, задумавшись о чем-то своем, так глубоко погрузилась в свои мысли, что не слышала слов небожительниц…

Или, может быть, не хотела ничего слышать, когда для нее важнее были не чьи-то слова, пусть даже с ней говорила сама богиня снегов, а ее собственные мысли, чувства, страхи.

Девушка сжалась в комочек, втянула голову в плечи, зажмурила глаза, превратившись в щенка, которого, лишь появившегося на свет, уже ждет неминуемая смерть.

– Ну, чего ты так испугалась, чего? Дракона? Так ведь он – друг Шамаша! И ты всегда знала, что он никогда не причинит тебе зла! Более того, он – то существо, которого ты так часто видела во сне, на котором не раз летала над миром снежной пустыни… К которому ты должна была бы уже привыкнуть, так же, как золотым волкам! Что случилось? Что на тебя нашло?

– Дракон убил бы меня…

– С чего ты взяла!

– Я видела! Во сне…

Богиня хотела что-то ответить на это, но остановилась, обдумывая услышанное, начиная подозревать…

– Сон… – пробормотала она. – Так ты искала истину предсказания во сне…Сон!…

Об этом я не подумала… Неужели братец постарался? Ладно, с ним я разберусь потом… Сейчас речь о другом…

"Обо мне!" – как-то сразу решила Мати.

– Накажи меня, Матушка-метелица!Накажи, только… – она хотела сказать… попросить: "Только оставь Шуллат", но не осмелилась боясь снова услышать "нет"…

– Да что там… – говоря так, словно не слышала мыслей смертной, лишь ее слова, богиня откинулась назад, в тень, вновь становясь невидимкой. Ее голос наполнился грустью и тоской, которые вытеснили из него последние отзвуки ярости. – Ты сама наказала себя. Я хотела, чтобы… – начала было она, но, не договорила, бросив лишь: – Что теперь говорить об этом!

"Да, о чем теперь говорить! Что говорить теперь, когда я все уже испортила…"– и Мати молчала, не в силах ничего сказать.

Из глаз девушки катились огромные горючие капли слез, которые, словно замерзая за гранью век, резали острыми ледяными краями душу. У нее было такое чувство, что рвутся нити, связывавшие воедино ее сущность, что она перестает быть самой собой, теряя часть себя…

А тут еще повелительница снегов, на мгновение вновь выскользнув из тени, потянулась к одеялу, укрывавшему тело волчицы, намереваясь забрать его. Девушка рванулась вперед, словно стремясь остановить Ее, помешать сделать это, но остановилась, натолкнувшись на прозрачную стену льда.

Боль все усиливалась и усиливалась. Еще немного – и Мати захлебнулась бы в ней, умерла, не в силах вздохнуть, шевельнуться, взглянуть на окружающий мир, в котором ей вдруг не стало больше места.

– Айя… – начала богиня врачевания, но умолкла, не зная, что сказать.

– Зачем это все? Я и так немало всего натерпелась, напереживалась за последние дни… И вообще…

– Я могу воскресить волчицу…

– Нет.

– Но…

– Здесь некого воскрешать.

– Ты говоришь так, словно Шуллат уже нет! – не в силах больше держать в себе всю боль и обиду вскрикнула Мати.

– И да, и нет, – у девушки было такое чувство, что, произнося эти слова, богиня не спускала с нее пристального взгляда своих огненных глаз, прожигавшего насквозь, до самого сердца души. – То, что было, того уже нет. Но есть другое.

Мати не могла ее слушать. Она зарыдала:

– Это неправда! Вот же она! – девушка хотела броситься вперед, коснуться тела волчицы, от которого, она чувствовала, еще веяло теплом. Но стена холода вновь остановила ее, не позволяя сдвинуться с места ни на шаг. – Не дай ей уйти! – плача, взмолилась она. – Молю!

– Она уже ушла. И вернулась.

– Я не понимаю тебя!

– Девочка…

– Не надо объяснять! Лишь сделай, как я прошу! Пожалуйста!

– Мати, Мати, – Айя вздохнула, – ты вновь повторяешь ту же ошибку…

– Какую!

– Бежишь от того, что есть, что должно произойти, что уже, в сущности, произошло.

Не надо. Не бойся реальности. Остановись. Постой мгновение на месте. Посмотри, что будет потом.

– Не могу! Ведь потом будет поздно!

– Мати, послушай меня, – у богини не было глаз, но, все равно, ее взгляд, словно две ладони взял душу девочки, сжал, успокаивая, не давая метнуться навстречу ошибке, – послушай: так должно быть. Так хотела снежная охотница.

– Шуллат?! – в ужасе прошептала Мати. Она не могла в это поверить, ведь… Ведь она всегда считала волчицу своей лучшей подругой и надеялась, что та отвечает ей тем же. Но… – Но если… – она опустила голову. В душе сразу стало пусто и холодно. – Если она действительно этого хочет…

– Хочет. Снежные волки боятся воскрешения больше, чем люди смети. Потому что они не знают вашей смерти. Для них все иначе…

– Но Шамаш… Он позвал Ее…

– Не затем, чтобы Гуллу воскрешала ее. Чтобы она помогла ему удержать твою подругу среди живых. Он понимал, что чувствует волчица. И он готов был дать ей всю ту свободу, о которой она просила.

– Даже свободу умереть…

– Да, девочка. Да. И вы говорили с ним об этом. Разве нет?

– Наверное… Раз так… Пусть… – Мати была готова смириться.

– Гулла, ты знаешь, что должна делать, – тотчас сказала Айя богине врачевания.

– Нинти, – хмуро буркнула та. Было видно, что ей совсем не нравилось все это. – Девочка, – повернулась она к молодой караванщице, не обращая внимание на волну нетерпения, излучаемую хозяйкой луны, – скажи, что мне делать? Оставить волчицу среди умерших или вернуть тебе? Я хочу услышать твое решение.

– Мое? Но почему? – удивленно смотрела та на небожительницу. Ей-то казалось, что все уже было решено.

– Потому что! – нахмурилась богиня врачевания, показывая, что не собирается потакать любопытству смертной, объясняя причины своих поступков.

Мати перестала замечать слезы. Говорить сейчас, казалось, было выше всяких сил, и, все же, ее губы шевельнулись:

– Шуллат хотела быть свободной. И я обещала дать ей это право… выбирать самой жизнь и смерть…

– Молодец, – одобряюще кивнула Айя.-А теперь, Нинти, – на этот раз она назвала богиню врачевания тем именем, которое предпочитала Нинтинугга, а не тем, к которому привыкли все остальные небожители. К чему настраивать против себя ту, чьей помощи ждешь? – позаботься о волчонке. Еще не рожденный, но он жив.

– Ладно… – вздохнув, пряча глаза, пробормотала она. Ее рука потянулась к краю одеяла, чтобы отдернуть его, словно полог, открывая… … -Не смотри, – Мати показалось, что ее щеку обдало морозным дыханием пустыни и голос Матушки метелицы зазвучал у нее над самым ухом…– Так лучше – не видеть.

Легче. И правильнее. Ведь всегда запоминается последний взгляд. Но жизнь, а не смерть, достойна того, чтобы ее помнили. Поверь мне, я знаю, что говорю… – и девушка, подчинившись ей, зажмурилась, затем, сорвавшись со своего места, торопливо подползла к отцу, уткнулась лицом ему в плечо.

– Поплачь, родная моя, – хозяин каравана сперва осторожно, боясь вспугнуть ее, словно та была осторожной пичужкой, коснулся ее головы, затем погладил по волосам, понимая, что сейчас дочь не успокоить, что нет тех слов, которые могли бы ее утешить… И, все же…

– Папа,я не верю! – всхлипнула та. – Это… Это не может быть правдой!

– Да, милая, конечно, – бывает, когда ложь – единственное лекарство, а правда – дыхание мороза на свежую рану, – все, что происходит сейчас – лишь сон. Закрой глаза. И когда ты проснешься…

– Но ведь и тогда Шуши не будет, да, папа?

– Я скажу тебе… Я скажу тебе, когда ты проснешься, что она убежала в снега, к своей стае, что она так решила…

– И я буду думать,что она бросила меня.

– Да. И верить, что она жива. Что она когда-нибудь вернется…

– Да, – вздохнула та. Ей так хотелось бы в это поверить! А слезы все текли из глаз и текли, не переставая. Потому что плакать было легче, чем молчать, потому что в слезах была пусть всего лишь призрачная, обманчивая, но все-таки надежда… …-Мати, – спустя некоторое время, которое могло быть мгновением, а могло – целым веком, окликнула ее богиня снегов.

Девушка быстро подняла голову, взглянула на нее в надежде, что, может быть, госпожа Айя хотела лишь испытать ее и теперь, когда она прошла испытание, смилостивится над ней и вернет единственную подругу.

Подчиняясь воле небожительницы меховое одеяло, покрывавшее тело волчицы, поднялось.

"Вот, сейчас…" – вздрогнуло сердце девушки. И застыло, забыв стучаться, дыхание уснуло на губах.

А затем… Затем в глазах возникло удивление, непонимание, страх…

На том месте, где совсем недавно застыло, скрытое от глаз, тело Шуллат, лежал волчонок – совсем маленький, крошечный, с остренькой мордочкой, вздернутыми вверх ушками и слепыми, покрытыми пленкой-поволкой глазками.

– Кто это?– с просила Мати, во все глаза смотревшая на звереныша, однако, в ее глазах было не обожание, не восхищение, а какое-то отрешенное безразличие. Да, перед ней был малыш ее Шуши. Но ведь это не то же самое, что сама Шуши.

– Дочь твоей подруги, – ответила Айя, а затем, видя, что девушка не двигается с места, спросила:-Ты не хочешь взять ее на руки? Ей всего несколько мгновений от роду и тепло – то, в чем она сейчас нуждается больше всего. А еще ей нужны любовь и забота. Той, которая заменит ей мать.

– Нет, – Мати отпрянула. – Нет! – ужас в ее глазах, когда девушка смотрела на волчонка, смешался с ненавистью. – Это из-за нее умерла Шуши! – она готова была винить в ее смерти весь белый свет, всех на свете, лишь бы не чувствовать виноватой себя одну.

– Все так, – небожительница не спорила с ней. Если в первое мгновение она была резкой, нетерпимой к любым возражениям, то теперь стала самим пониманием. И добротой. – Но малышка жива, потому что этого хотела Шуллат, которая дала ей жизнь…

– Чтобы волчонок жил вместо нее?!

– За нее. Для нее. Для тебя… Какая разница? Взгляни же…

– Это…– Мати подалась было вперед, но затем вновь остановилась. Ее душой управляли сомнения. – А почему она такая белая?

– Все волчата рождаются белыми, – ответила Нинти. Ей показалось, что смертной будет легче говорить, довериться богине, облаченной в человеческое тело, чем той, у которой не было ни одной людской черты – совершенно чужой и далекой. Но караванщица, вместо того, чтобы потянуться к ней, наоборот, отпрянула вновь.

– Не бойся… – промолвила богиня снегов.

– Я не боюсь, – молодая караванщица подняла голову, взглянув на нее открыто и твердо.

– Тогда, – она осторожно положила волчонка себе на ладонь – переплетение нитей света и мрака, укрыла, словно теплым одеялом другой, протянула руки к девушке, – возьми. Только осторожно. Она сейчас хрупка, словно только что расцветший цветок.

Мати отодвинулась еще дальше, упрямо поджав губы, замотала головой.

– Не хочешь? – в голосе Айи звучало удивление. Она никак не могла понять, что с той не так, почему караванщица не хочет принять тот величайший дар и надежду, который, единственный в целом свете, способен заглушить боль утраты, исцелить рану потери. – Я ошиблась, да? Было бы лучше, чтобы малышка умерла вместе с матерью?

Чтобы у тебя не осталось никого?

– У меня и так нет никого! – в обиде вскричала Мати. Ее глаза были полны слез, горьких от обиды и боли.

– Ты так думаешь?

– Я ничего не думаю! Я… Я так чувствую!…И вообще – священные волки твои священные звери. Значит, этот волчонок тоже твой. Забери его! Я не хочу его видеть!

И тут малышка заскулила. Так горько, так…

Слезы брызнула из глаз девушки. Всхлипывая, она пододвинулась к богине, протянула вперед руки:

– Матушка метелица, зачем? – сквозь рыдания прошептала она. – Зачем? Если бы ее не было, я… пусть со временем, не сразу, но я забыла бы свою боль, свою утрату.

А так, рядом с ней, – Мати не смотрела на маленький горячий комочек, который лег ей на ладонь, – я буду помнить всегда!

– Но разве память – это так плохо?

– Да! – уверенно ответила Мати. Но потом ее взгляд, несмотря на то, что девушка упрямо стремилась смотреть куда-то в сторону, упал на малышку.

Волчонок был таким маленьким, несчастным, одиноким… У него ведь никого не было.

Совсем никого. И…

– Если ты так хочешь, – богиня снегов тяжело вздохнула, кивнула, оставив убеждения, готовая согласиться с желанием упрямицы, – хорошо. Я заберу ее. Если так, было бы слишком жестоко оставлять ее здесь. На верную смерть… Ведь без заботы она умрет… Только… Прежде нагни голову, коснись ее мордочки. У этой крошки есть послание для тебя. От ее матери.

– Я… – Мати испуганно глянула на крошечный комочек. – Нет!

– Ты снова? Снова бежишь от своей судьбы?

Та закусила губу. Такой боли, как в этот миг, она не испытывала еще никогда в своей жизни. Даже вспоминать давно умершую мать было легче.

– Да, – она склонила голову, – я могу лишь бежать. Прятаться. Я… Я слишком труслива, чтобы идти вперед. Я слишком слаба для той судьбы, которую выбрали для меня боги… И… Если это возможно, дайте мне, прошу вас, другую судьбу. Если же нет – просто заберите эту…

– Тот, кто теряет свою судьбу, становится рабом…

– Я знаю, – кивнув, прошептала та, затем, всхлипнув, повторила, – знаю. Значит, я буду рабыней…

– Дочка! – в ужасе глядя на нее, вскрикнул Атен. Он не понимал, не мог понять, почему? Что вдруг случилось с той, которая всегда была столь смела, которая всегда была готова идти вперед, что бы ни ждало впереди?

– Почему? – спросила Айя.

– Я… Эта малышка… Я не хочу, чтобы она умирала!

– С чего ты взяла, что, оставшись с тобой, она умрет?!Ее судьба…

– Ей нужна любовь, чтобы вырасти. Ты сама говорила об этом… А я… Я могла бы ее полюбить. Потому что она дочь Шуши, потому что она – такая же, как Шуши… – "Потому что она и есть моя Шуши, – хотела уже в порыве какого-то смутного чувства-озарения сказать она, – Шуши, вернувшаяся ко мне в ином своем рождении", – но не решилась.

– Так в чем же дело!

– Все, кого я люблю, кто мне дорог, страдают. Мама умерла… Шуши умерла… Из-за меня! Шамаш ранен. Из-за меня! Все, кто рядом со мной, обречены на муки! Все! А я хочу, чтобы эта малышка жила. И была счастлива!

– И ты думаешь, что для нее это будет возможно вдали от тебя? – богиня снегов пододвинулась к ней, заглянула в душу девушки своими невидимыми глазами – потоками пламени. – Ты хочешь, чтобы ОН разочаровался в тебе?

Мати вздрогнула. Она сразу поняла, кого имела в виду госпожа Айя. И…

– Нет! Я… Я хочу, чтобы Шамаш простил меня! За все то, что я натворила…

– Так почему бы тебе не попытаться заслужить его прощение своим стремлением исправить ошибки? Пусть не все – это невозможно, но хотя бы часть?

– Я… – Мати вздохнула, взглянула на волчонка, а затем быстро, боясь, что стоит ей промедлить хотя бы на мгновение, и она передумает, склонила голову к малышке.

И голос, который она слышала рядом так часто, что узнала бы среди множества иных, даже если бы его заглушал вой ветра и шепот снегов, заполнил ее разум, душу:

"Прости меня, Мати! Прости! Я так виновата перед тобой! Я создаю тебе столько проблем!" "Шуши! Ты говорила, что вы, снежные охотники, перерождаетесь, возвращаясь в этот миг в новом рождении… Значит…" – она верила в это, надеялась, ждала…

"Да. А еще рассказывала, что мы храним память наших предком, являясь их продолжением. В два раза сильнее. В два раза мудрее. Ведь родитель не один, их двое… Шуллат очень любила тебя…" "Я знаю! Я тоже очень люблю ее!" "Я буду любить тебя еще сильнее. За нее и за себя! Я… Я буду такой, какой ты захочешь меня видеть! Послушной. Верной. Ласковой. Только… Только не бросай меня, пожалуйста!" "Зачем я тебе? Я не смогу дать тебе ничего, кроме одеяла в моей повозке, плошки молока да куска мяса. Я… Я не смогу дать тебе даже той свободы, о которой просила у меня Шуллат. Не потому что я не хочу. Я хочу… Просто… Просто никто из нас не свободен. Если не от других, то от самих себя".

"Я и не ищу той свободы, о которой говорила моя мать. Для меня все иначе. Я другая. Не такая, как все. Я дочь снегов по своему племени и дочь огня по рождению." "Как и я…" – мелькнуло у Мати в голове.

"Ты… Ты будешь моей хозяйкой?" "Да. Да!" – Мати вновь заплакала. Потому что не могла иначе. Но на этот раз слезы, текшие из ее глаз были совсем иными – легкими, сладкими. Они словно водой омыли ей душу, очищая от боли. И она поняла – ей есть зачем жить. Если не ради себя, то хотя бы ради этой малышки. И, может быть, когда волчонок вырастет, не только другие простят ее, но и она сама…

– Я буду любить и заботиться о тебе, Ашти! – прошептала Мати. – Всегда! Я сделаю все, чтобы ты выросла сильной и счастливой! – она не сказала – волчицей или снежным охотником – потому что это не имело для нее никакого значения. Та грань, которую она всегда прежде проводила между собой – человеком и волком – зверем вдруг перестала существовать. И остались лишь два существа – пусть страшно разные, но, в то же время, в сущности, на расстоянии – не просто похожие, но совершенно одинаковые.

Мати осторожно спрятала малышку за пазухой, пряча ее от мороза у себя на груди.

А затем повернула к богине снегов. Ее черты изменились. Они разгладились, успокоились. И пусть лицо не лучилось счастьем, в нем было нечто другое, не менее яркое – цель, то, ради чего живут. Куда идут по дороге жизни.

– Спасибо, – склонив на миг голову в знак уважения и признательности, проговорила она. – Спасибо.

– Тебе будет тяжело одной, без матери-волчицы вырастить крошку.

– Я сделаю ради этого все!

– Не сомневаюсь. Когда решение принимается с таким трудом, оно исполняется. Я помогу тебе.

Мати не спросила Матушку метелицу – как? Ей было это не важно. Нет, она готова была принять любую помощь, если она нужна для блага Ашти. Но если ее не будет – что же…

– А теперь… – Айя вновь отодвинулась в тень.

– Да, – заторопилась к краю повозки Нинти. – Нам пора.

– Госпожа… – Атен, словно проснувшись ото сна, вскинулся, метнулся сначала к одной небожительнице,затем к другой: – Госпожи, позвольте нам отблагодарить…

Оказать уважение…

– Усни, караванщик, – голос Айи стал похож на дыхание ветра – ровное, шелестящее, убаюкивающее. – И ты, караванщица, – она повернулась к Сати, – тоже спи…

– А мне… Мне можно проводить Вас? – спросила Мати.

– Да, милая, – кивнула ей повелительница снегов.

Они выбрались из повозки – две богини и девушка, державшая на груди, под теплым мехом шубы маленький живой комочек.

Над землей царила ночь, в которой властвовала луна – бледноликая, огненноглазая и печальная. Воздух был чист и свеж. Полня грудь, он нес дрему – сладкую и цепкую, словно снежная паутина.

Погруженный в сон мир казался пустынным и одиноким. Караванщики спали в своих повозках. Даже дозорные, подчиняясь власти повелительницы сновидений, дремали на спинах оленей, которые тоже были где-то на грани между явью и грезами.

И только в душе Мати не было покоя. Оглядевшись вокруг, девушка вздрогнула.

Снежная пустыня – не беззаботный сад благих душ. Тут всякое может случиться.

Караван не может позволить себе вот так просто спать… Тем более, что…

И тут девушка нервно повела плечами. Ей стало не по себе, когда она поняла, что не могла увидеть того, что только что видели ее глаза. Потому что над установленными вкруг повозками каравана был натянут шатер, за которым были скрыты и небеса, и свет луны, и просторы снежной пустыни с застывшими на их границе всадниками-дозорными. Но она видела все это и…

Мати повернулась к богиням. У нее в глазах было сомнение и вопрос. Они спрашивали о том, что не смели произнести уста: "Это что, дар? Тот дар, которым Вы наделяете меня? Но за что? Ведь я не заслужила его!" -Мы ничего не дали тебе, девочка, – мягко, как добрая смертная, а не суровая богиня проговорила Айя, – все, что у тебя было, есть и будет всегда принадлежало тебе.

Мати не поняла ее слов. Но… Но она и не стремилась понять. Главное было другое.

– Матушка метелица, мой караван сейчас беззащитен. Воины спят. Шамаш спит… Кто отведет от нас беды?

– Я. Не бойся, милая. Я позабочусь обо всем. Это место благословенно мной. Пока вы стоите на нем, с вами ничего не произойдет.

– Но мы не можем остаться здесь навсегда.

– Мне бы хотелось, чтобы… Нет, – возразила она самой себе, – я понимаю: караванщики – странники пустыни. Им нужно продолжать свой путь. Такова их судьба.

И твоя тоже. До тех пор, пока ты этого хочешь.

– Ты…Ты не сердишься на меня?

– Сержусь. Однако куда меньше, чем на саму себя.

– Но ты простишь меня?

– Уже простила. И вообще – я не могу долго злиться на тебя. Ты же знаешь…

– Я… Можно я вернусь к себе в повозку? Нужно покормить малышку.

– Еще не время. Пока она сыта. Я позаботилась об этом. Пусть спит. Сон для нее сейчас– тоже пища.

– Да, Матушка метелица. Спасибо тебе. И, все же, можно я пойду? – ей было не по себе одной наедине небожительницами.

– Милая, я хочу, чтобы ты кое-что запомнила. И передала своему отцу, когда он проснется.

– Да? – девушка насторожилась. Воля богини снегов – что могло быть важнее для караванщиков? Разве что желание повелителя небес.

– Скажи ему, чтобы он не торопился увести отсюда караван. У вас достаточно еды и огня для небольшого отдыха. Позвольте Шамашу окрепнуть, оправиться от ран.

– Конечно, Матушка… – она была уверена, что отец так и собирался поступить.

– Я знаю, как вы заботитесь о нем. Как его любите. Просто… Просто вы так стремитесь поскорее убежать подальше от последнего города, что… В общем, передай хозяину каравана мои слова.

– Обязательно!

– Хорошо. А теперь… Мати, девочка, шла бы ты к Шамашу. Посиди с ним.

– Но… – разве у нее было такое право – сторожить сон бога солнца?

– Так будет правильно, милая. Ступай.

– Зачем? – проводив молодую караванщицу взглядом до самой повозки, спросила, повернувшись к богине снегов, Нинтинугга.

– Мне нужно увидеть его сейчас… И не важно, что он спит… – ее огненное тело начало обретать очертание, превращаясь в точеную женскую фигурку – стройную, как юное деревце, и как ветер легкую. Лишь накинутый на голову капюшон скрывал черты лица.

– Ты смотришь ее глазами…-Нинти начала понимать. Это было удивительно, и все же, возможно. – Кто эта девочка? Твоя посвященная?

– Мне приходится прибегать к помощи чужих глаз… – Айя слышала ее, но и не думала отвечать на вопросы, продолжая говорить лишь то, что хотела сама. – Ты ведь прекрасно знаешь, что я не могу прийти к нему сама.

– Айя, он…

– Он выздоровеет, я знаю…

– Для нас тело – лишь оболочка. Не более того. Если бы он захотел…

– Но он не хочет.

– Почему?! Почему он не освобождается от тех оков, в которые сам себя заковал, продолжая оставаться пленником плоти?!

– Не знаю. Но если ему это для чего-то нужно…

– Во имя свышних, Айя! Если бы он перестал держаться за все это… Все было совсем иначе!

– А как "иначе"? Лучше или хуже?

– Лучше! Много лучше!

– Ты в этом уверена? – и, сама отвечая на свой вопрос, Айя качнула головой, вздохнула. – Шамашу дано не только видеть будущее, но, в отличие от всех остальных, всех нас, создавать его.

– Ты хочешь сказать – эта та плата, которую свышние требуют от него за это право…?

– Нет. Я думаю… Мне кажется, что… Если бы не это, не хрупкое людское тело со всеми его ранами, он не стал бы жить этим миром. Просто ушел бы из него, прежде чем нечто совершенно чужое начало становиться для него родным, привязывая к себе множеством нитей… И вообще, пусть он будет таким, какой есть. Каким ему хочется быть.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю