Текст книги "Слезы на камнях"
Автор книги: Юлиана Суренова
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 39 страниц)
– Чтобы та через миг умерла снова?!
– А если нет? Ты могла бы попытаться… Нет, подруга, дело не в ней. Ты не хочешь жить в пустоте, не хочешь исчезать вместе с прежним миром, верно?
– Как будто ты этого хочешь!
– Не хочу. Мне мало прожитых вечностей. Я мечтаю и о грядущих.
– Что-то не похоже!
– Это так, Нинти. Что бы ты ни думала. Но я должна была показать ему его ошибку.
– В чем это он, интересно, ошибся! Да что ты такое говоришь?! Ты хотя бы понимаешь, что говоришь! Он – и ошибся!
– А разве это не так? Или ты полагаешь, что он не знает об этом? Знает. Только, как мне кажется, еще не видит, в чем именно она состоит. Он ищет, не находит и это мучает его даже сильнее чувства вины.
– Да что ты! Кигаль, он – повелитель небес! Он – не ошибается!
– А как же смерть горожанки? Или ты думаешь, что он ждал чего-то подобного?
– Вот именно! Он знал, что так и будет!
– Предполагал.
– Какая разница?
– Предполагать и знать – разные вещи. Одно дело думать – "это может произойти" – и стараться не допустить подобного, и совсем другое быть уверенным: "так будет.
Потому что иначе быть не может." -Да он же даже предупреждал Лику! Нет, все он прекрасно знал! Просто хотел, чтобы смертные совершили все свои ошибки, считая, что на них они учатся!
– Без обряда не было бы будущего.
– Было! Просто оно было бы зачато позднее…
– Кто знает, что бы случилось с малышом, не получи он имя…
– Ничего бы с ним не произошло. Его бы назвали по старинке. Шамашу не было нужды выбирать между двумя жизнями.
– Об этом я и говорю!
– Что?
– Он ошибся, Нинти! Он думал… Нет, был уверен – все обойдется. Так бы и случилось, если б женщина последовала его воле.
– Но вера Лики оказалась слаба… – богиня вздохнула, опустив голову на грудь.
– Наоборот! Сильна! Ее вера была очень сильна, раз она сделала этот шаг! Как и любопытство…-Кигаль тоже вздохнула. Ее плечи поникли. – Жаль. А ведь ей было достаточно вспомнить обо мне. Позвать меня. И я остановила бы ее… Но она всегда стыдилась того, что я ее покровительница… Да что об этом теперь говорить? Все уже в прошлом…
– И, все же, ты жестока, Кигаль!
– Поверь, мне искренне жаль Лику. Но мое сочувствие не способно ничего изменить.
– Она была твоей посвященной! Ты должна была позаботиться о ней!
– Я и забочусь. Я пришла, как только она подумала обо мне. Если же кто из нас двоих жесток, так это ты. Та рана, которую ты нанесла душе Шамаша…
– Ему все равно, что происходит с чужаками!
– Это не так.
– А даже если… Ну и пусть! А моя рана? Моя потеря? И, потом, это мне, женщине, позволительно плакаться и переживать. Если же он так чувствителен, что переживает смерть каждого человека – ему не место в нашем беспощадном мире.
– Он будет чувствовать себя виноватым. Хотя, я считаю – его вины в случившемся нет. Он выполнил просьбу этой смертной. Дал ей то, о чем она мечтала.
– Но цена…
– Плата за исполнение мечты всегда высока.
– Я думаю… Может быть… Если бы он попытался, если бы вернул Лику в прошлое, но не на час, а на год… Тогда все могло бы пойти иным путем…
– Ты имеешь в виду, что он мог отнять у смертной ее мечту, стереть ее из памяти, зная, к чему та приведет?
– Ну…
– И ты, предполагающая возможность подобного, называешь жестокой меня?
– Не знаю… – она нервно дернула плечами. – Какая разница? Теперь-то не будет уже ничего! Ничего, понимаешь! Один обряд не делает будущего! А он не станет повторять его, зная цену… Считая…веря, что все повторится вновь…может повториться…
– Чтобы этого не было, Шамаш должен понять, в чем его ошибка.
– И в чем же?
– Я уже говорила – жизнь и смерть неразделимы. Где одно, там должно быть и другое.
Пусть это не кажется благом, но и не является жестокостью. Необходимость – вот что это.
– Наша ошибка в том, что мы не позвали тебя? – презрительно фыркнула -Кто, лучше меня, знает смерть?
– Ну конечно! Хочешь застолбить себе место в новом мире?
– Того мира пока еще нет. Мы говорим о пустоте.
– Но он будет! И ты знаешь об этом!
– Я сказала то, что должна была! И мне совершенно безразлично, что ты обо мне подумаешь. Главное, чтобы меня понял брат.
Нинти хотела что-то сказать, но промолчала. Да и время слов уже прошло.
Они подошли к вратам города, из которых как раз выходила похоронная процессия.
Впереди служители несли на носилках убранное цветами и листьями деревьев тело горожанки. Смерть была милосердна к ней, стерев следы старости. Спокойное безмятежное лицо было молодо и свежо. Кожа чиста. Волосы полноцветны и живы.
Воистину, казалось, что она просто спит сладким, светлым сном.
По обе руки от нее шли плакальщицы, которые многоголосицей пели длинный, монотонный заговор-прощание. Следом за носилками шли Бур и Ларс. Сопровождавшие их стражи, служители, горожане, пришедшие отдать последний долг памяти умершей, двигались на почтительном удалении позади, словно веря, что рядом с хозяевами города идут, став невидимыми, и небожители, покровительствовавшие этой семье.
Однако Шамаш не встал в процессию. Он смотрел на нее со стороны, словно специально отстранившись. Богини шли рядом с ним. Три бледные, печальные тени, растворявшиеся в набежавших на глаза слезах, терявшиеся в косых лучах утреннего солнца. Они молчали.
Когда горожане вошли в лес, Шамаш двинулся следом. И пусть он по-прежнему держался в стороне от людей, но не спускал с них взгляда ни на мгновение, внимательно следя за каждым словом заговора, каждым движением рук служителя.
Процессия медленно двигалась по направлению к границе оазиса, идя, однако не по караванной тропе, ведущей от восхода на закат солнца, а под прямым углом к ней, оставаясь по отношению к дневному светилу на том же самом месте, удаляясь лишь от стен города.
Никто не останавливался. Когда служители, несшие носилки, устали, их прямо на ходу, боясь любого, пусть даже всего лишь мгновенного промедления, меняли другие.
Одна песня сменяла другую. Плакальщики чередовались, переводя дух, но их хор не умолкал ни на миг.
Чем ближе они подходили к грани, тем грустнее становились заговоры, громче плач.
Казалось, что и все вокруг, во власти той же скорби, менялось, тускнело, живое, полноцветное уходило вслед за мертвой в край благих душ, оставляя земному миру двуцветие смерти – черная земля, черные стволы деревьев, и белый снег пустыни на горизонте.
Стало холодать. Но горожане, хоть и были одеты совсем легко, не чувствовали этого. Никакой холод, что испытывает тело, не могло сравниться с морозом, который овеивает душу, приближавшуюся к вратам мира смерти.
Шамаш качнул головой. Эти люди слишком пренебрежительно относились к своему здоровью, не думая о том, что могут простудиться. Он уже хотел окутать процессию волной тепла, согревая горожан, но Кигаль коснулась его руки, останавливая.
"Не надо, не делай этого", – говорили ее полные грусти и сочувствия глаза, в то время как и губы, и мысли молчали.
Бог солнца чуть наклонил голову в знак согласия, одновременно благодаря сестру.
Если бы не она, он мог нарушить ход обряда. Да, стремясь помочь можно навредить куда больше, чем даже задавшись целью причинить вред.
Когда все подошли к снегам пустыни, дневное светило уже склонилось к горизонту.
Вечер выпустил в мир тени, которые закружились в повисшей над землей алой дымке – мареве в медленном причудливом танце.
Шамаш огляделся вокруг с долей удивления. Наверное, впервые он потерял счет времени, даже не заметив, как пролетел день. Странно. Ведь ничего не происходило.
Движение погребальной процессии было медленным и монотонным. По идее, мгновения должны растянуться на вечность. Но все вышло иначе. Почему? Он не знал ответа.
Хозяин города остановился у черты своих владений. Он не мог переступить ее, несмотря ни на что. Пока он был жив, он должен был следовать клятве, данной камню-хранителю.
Остальные же, прежде, чем замереть, прошли еще несколько шагов. Служители поставили носилки с телом умершей вниз, на снег. Жрец опустился на колени рядом с женой, последний раз взглянул на нее, поцеловал в ледяные, скованные холодным сном, уста, затем вновь выпрямился, обошел, читая заклинания, кругом, сначала в одну сторону, затем в другую, отделяя мир смерти от края живых и одновременно отчерчивая кусочек земли жизни, на время передавая его во власть мертвым. Потом он остановился вновь, на этот раз – лицом к городу, спиной к снегам пустыни. В тот же миг плакальщики умолкли. Все всхлипы и причитания прекратились.
Воцарилась тишина, в которой было слышно лишь далекое дыхание ветра.
В руке Бура блеснул клинок. Наклонившись над Ликой, он осторожно перерезал сплетенные воедино восемь шерстяных нитей, на которых на шее человека с третьего дня его жизни и до самой смерти висел маленький золотой кругляш. Это был знак солнца – символ веры, поклонения повелителю небес как верховному божеству неба, и одновременно – знак вечности, надежда на то, что у сна будет пробуждение, не будет конца.
Этот кругляш должен был быть прибежищем души до тех пор, пока она не достигнет подземного мира, чтобы затем стать той монеткой, которую умерший, достигая своей цели, отдавал духам-перевозчикам, платя им за услуги…
На миг задержав талисман жены в руке, Бур замер, прощаясь с ней снова и теперь уже – навсегда.
Пусть он верил – что бы там ни было, они встретятся в вечном сне – но в том сне они будут другими, лишенные душ. Душам же, даже если их пути по саду пересекутся, не дано будет узнать, ощутить близость дорогого сердцу живущих человека.
Талисман был холоден, словно кусок льда и Бур что было силы стиснул пальцы. Но сколько жрец ни пытался согреть его, у него ничего не получалось. Все было бесполезно. И оставляя тщетные попытки, тяжело вздохнув, он зажмурился и, взмахнув рукой, бросил талисман за спину, в белизну пустыни. Подхваченный порывом ветра, кругляш улетел куда-то далеко, упав, провалился в снег. Талисман исчез бы в нем, сгинув без следа, если бы не внимательные глаза служителей, которые не моргая следили за его полетом. В их руках уже были широкие лопаты, которыми они приподняли полог в том самом месте, куда упал золотой кругляш, чтобы затем, уложив на образовавшееся ложе тело умершей, укрыть его снегом, словно меховым одеялом.
Едва это было сделано, плакальщики зажгли факелы, установили их кругом. Прорезая уже начавший сгущаться мрак, они будут указывать душе путь в иной мир, чтобы та, покинув уснувшее вечным сном тело, не заплутала, не превратилась в тень-бродяжку, а обрела свой новый, вечный дом.
Обряд был закончен и горожане, не оборачиваясь, заторопились назад, в оазис.
Только теперь ощутив холод, они зябко ежились, кутаясь в одежды, которые, не храня в себе тепла, были не способны согреть.
Богини двинулись было вслед за смертными, но сделав лишь несколько шагов, остановились, заметив, что повелитель небес идет совсем в другую сторону – в снега пустыни. Впереди него бежал золотой волк, словно выбирая для своего хозяина самый безопасный из множества путей.
"Шамаш!" – окликнула брата Кигаль.
"Я сделал то, о чем ты просила. Теперь я ухожу", – не оборачиваясь, бросил он через плечо.
"Брат, как бы тяжело тебе ни было, ты должен запомнить то, что увидел!" – на языке мыслей крикнула ему вдогонку Кигаль.
"Разве такое можно забыть?" – горько усмехнулся бессмертный.
Глава 15
Караван не вошел в каменный город, остановившись за его стеной. Атен думал – так будет правильно, а главное – лучше для Мати. Остальные согласились с ним, хотя и прекрасно понимали, сколько неудобств это создаст для торговли. Но их жертва осталась незамеченной девушкой, которую поступок отца только еще сильнее разлил.
Да ее вообще теперь злили все и все. События – потому что они происходили, с каждым мигом приближая ее к страху. Люди – потому что в ее глазах они были виноваты во всем. Ведь они могли избавить ее от страданий, а вместо этого продолжали мучить. Им ничего не угрожало. Только ей. И никто не хотел этого понимать, замечать, никто даже не пытался хотя бы пожалеть ее, утешить, успокоить…
И вообще, Мати казалось, что все просто издеваются над ней. Каждый случайный смешок за спиной она принимала на свой счет, всякое доносившееся обрывком неведомой фразы слово казалось вызовом, случайный взгляд хлестал по щеке немилосердным потоком ледяного ветра, чей жгучий холод она ощущала почти физически. Она стремилась к одиночеству, и, в то же время, боялась его.
Замкнутый круг какой-то…
Девушка вдруг ощутила себя совсем одной в бесконечности пустыни. И ни одной близкой души, с кем она могла бы поделиться своими переживаниями и страхами.
Отец… Мати была слишком зла на него. За то, что он не сдержал своего слова, обещал ведь, что караван не войдет в город, но все равно они здесь. В сущности, он ее предал, да, именно предал!
Шамаш…
"Лучше бы я не встречала его вовсе! – всякий раз, думая о боге солнца, ее глаза наполнялись болью и обидой, слезы текли по щекам, чтобы, коснувшись своей горечью губ, травить душу. – Его нет! Его нет!" – только эти слова позволяли ей хоть как-то успокоиться.
Девушка винила Шамаша не только в том, что уже случилось, и в том, что должно было произойти. Ведь пожелай этого повелитель небес, ничего бы не было. А раз все есть, значит, он хотел, чтобы так все и было. Он обрек ее на страдания. А чтобы еще больше усилить их, сказал ей о даре предвидения… И мучения, которые иначе длились бы лишь мгновение, растянулись на долгие дни, даже на века. Из-за него она пережила свою смерть не один раз, а проходила через нее вновь и вновь, всякий раз представляя ее себе все более ужасной, уродливой и жестокой.
Думая о том, что она видела в своем сне-предвидении, только об этом одном, не в силах остановиться, Мати бродила среди деревьев, постукивая тонкой веточкой – хлыстом то по своей ноге, то по траве, то – по стволам деревьев.
Девушка не смотрела по сторонам. Ей было совершенно все равно, куда идти. Лишь бы не стоять на месте. И вдруг…
– Милая, постой! – незнакомый голос, прозвучавший неожиданно, как птичий крик среди снежной пустыни, заставил девушку вздрогнуть. Оторвав взгляд от травы под ногами она поспешно огляделась вокруг – сперва робко, с опаской, затем – с любопытством. А потом… Удивленно моргая, она не верила своим глазам. Нет, этого просто не могло быть!
Она стояла на вершине священного холма, спиной к храму. Сделай девушка еще хотя бы один шаг вперед, – и, сорвавшись с обрыва, полетела бы камнем вниз.
Мати была так поражена, ошарашена, что даже забыла на миг о своей ненависти к этому городу и всем, кто в нем жил. Единственно, она никак не могла взять в толк, почему дорога, которая должна была увести ее как можно дальше от чужаков, наоборот, привела к ним.
– Не бойся…
Она повернула голову к заговорившему с ней, узнала в чужаке Хранителя.
– Я не боюсь, хозяин города, – сглотнув подкативший к горлу комок, проговорила Мати. Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы заставить голос звучать ровно.
– Спасибо.
– За что, милая? -бровь мага удивленно приподнялась.
– Что остановил меня. Я… Я не хотела…
Проследив за ее взглядом, устремленном вниз с холма, словно считая камни, о которые в мыслях, воспоминаниях о том, чего не было, но могло быть, ударялось бы ее тело, старик качнул головой:
– Я и не думал, будто ты решила что-то сделать с собой. Мысли о самоубийстве – признак безумия. А ты, я вижу, здорова. Просто… Ты была так погружена в свои мысли, что ничего не замечала.
– Да, – поспешно кивнула Мати, хотя ей совсем не хотелось пусть даже в такой мелочи соглашаться с горожанином, – ничего, – но у нее просто не было другого выхода, когда такое объяснение представлялось не просто самым реальным, но и самым безопасным. – Я… Я, пожалуй, пойду…
– Подожди, пожалуйста. Я хотел спросить… Горожане чем-то обидели тебя? Если так, скажи, я велю им извиниться, – но поскольку гостья молчала, он продолжал: – Я почему спрашиваю… Не из-за любопытства, поверь мне! Просто… Видишь ли, ваш приход… Приход вашего каравана очень много для нас значит, мы стараемся сделать все, чтобы вам было хорошо у нас, и совсем не хотели…
– Почему? – вопрос, вдруг сорвавшийся с губ собеседницы, заставил его остановиться, не договорив фразы, вернуться назад.
– Что "почему", милая? – он не знал, к какой части произнесенного относился этот вопрос, а потому не мог ответить.
– Почему для вас так важен наш приход? Ведь горожанам, никогда прежде не было никакого дела до чужаков. Что же вдруг изменилось? – она говорила, что думала, не заботясь о том, обидят ее слова Хранителя или нет, считая себя вправе ненавидеть. Всех. И мага сильнее, чем лишенных дара. А бога солнца сильнее всех!
Хозяин города ответил не сразу. Он несколько мгновений смотрел на молодую караванщицу, не понимая, почему она столь враждебна. Ему было нужно, просто необходимо узнать причину ее ненависти, чтобы попытаться помочь ей, исцелить от того, что могло быть болезнью…
Но старик знал: искренность и доверие чужачки ему нужно еще заслужить…
– А Рур, тот человек, которого вы встретили в снегах пустыни, он вам ничего не рассказал?
– Нет, – качнула головой девушка. – Только сказал, что ищет Матушку метелицу.
– Матушку метелицу?
– Так караванщики зовут богиню снегов.
– Госпожу Айю, – поняв наконец, кивнул Хранитель.
– Это так?
– Да.
– Зачем Она вам? – это ей тоже было интересно. Именно интересно – не более того.
Девушка не чувствовала в своем сердце ненависти к богине снегов, однако же, в нем не было и прежнего обожания. Ведь Та не признала ее, а главное не защитила.
Хотя могла. Ведь караванщики не ослушались бы Ее воли.
– Испросить совета… – уклончиво ответил Шед. – Зачем еще смертный ищет бога?
Мати тотчас ощутила натяжку в его голосе, заметила неискренность в глазах. И обида нахлынула на нее с новой силой.
– Я пойду, – пробурчала она, отвернувшись от хозяина города.
– Постой…-тот на мгновение умолк, замялся. Старик чувствовал, что в гостье есть что-то…что-то особенное, важное, огонек звезды, горевший в темноте ночи…
Шед уже начал думать, а не в этой ли девушке дело? Ему припомнилось, что именно с ней он видел священных зверей госпожи Айи. И золотые волки были к ней благосклонны. Вряд ли это случайность. Нет, не так – такое просто не могло быть случайным. Ведь снежные волки – не дворовые собаки. Их трудно, если вообще возможно встретить. Их ничем не приважешь, не удержишь подле себя силой, не возьмешь в рабство другим обетом, кроме того, что жив в их собственной душе – долг служения богине. А госпожа Айя не послала бы Своих слуг к первой попавшейся смертной. И вообще…
Он пригляделся к караванщице, ища еще что-то необычное в ее облике, душе, пытаясь отыскать знак, но не находил ничего. В какое-то мгновение ему показалось, что образ – истинный образ девушки скрыт от него за серой дымкой, останавливавшей взгляд силы, не позволяя заглянуть дальше того, что видит глаз. Это было странным, необъяснимым. Во всяком случае, Хранителю никогда прежде не приходилось сталкиваться ни с чем подобным.
– Как тебя зовут? – спросил Шед, стремясь задержать девушку, продлить время встречи, стремясь разобраться в караванщице.
– Зачем тебе? – словно дикий зверь вдруг ощерилась та.
– Я думал, твое имя поможет мне понять тебя…
– А зачем тебе меня понимать?
– Чтобы помочь.
– Мне не нужна помощь! – она глядела на него с вызовом.
– И все же…
– Мати, – с неохотой ответила караванщица.
– Мати? – домашнее имя мало что могло сказать, особенно подобное – явно детское, придуманное таким образом, чтобы маленькому ребенку было бы его легко запоминать и произносить. – А полное?
– Полное имя только для богов, – пусть тихо, но от того еще более твердо и решительно проговорила девушка, в то время, как ее глаза кричали: "И не настаивай! Я все равно не скажу! Я не обязана!" -Мати… – Хранителю ничего не оставалось, как попробовать угадать самому.
Поглядывая на собеседницу, понимая, что она еще слишком юна, чтобы научиться полностью подчинять себе чувства, он медленно, осторожно начал подбирать имена:
– Амати… Аматейя… – он не сомневался, что девушка названа в честь богини снегов. Ведь если все иначе, значит, и он, и Рур, влекомый своим предназначением, своей судьбой, ошиблись. А ему совсем не хотелось не то что верить, даже предполагать возможность подобного. – Может быть, Альматейя, а? – по тому, как испуганно вздрогнула девушка, он понял, что не ошибся. – Тебе нечего стыдиться, милая. Ты названа в честь великой богини. Это хорошее имя.
– Она не вели… – начала было Мати, но, передумав на половине слова, умолкла, мотнула головой, словно разгоняя свои собственные мысли, после чего поспешно заговорила о другом, стремясь как-то сгладить неловкость: – Мне казалось, что в городах не почитают богиню снегов.
– Конечно, нам далеко в преклонении перед госпожой Айей до вас, караванщиков…
– А горожанам это и ни к чему. Вам ведь не приходится всю жизнь странствовать по ее владениям! – фыркнула Мати.
– Однако, мы никогда не забываем о Ней, – спокойно выслушав ее слова, продолжал хозяин города. – И, надеюсь, Она тоже помнит о нас, откликнется на нашу мольбу и поможет.
– Тот человек, который пришел в караван… Он говорил, что вы хотели поговорить с Матушкой метелицей о Шамаше.
– О господине Шамаше, – мягко поправил ее горожанин. – О боге солнца, – пояснил он, подумав, что, возможно, гостья не поняла его, как не поняла посланца города, приняв бога за человека.
Но та, ничуть не смутившись, кивнула:
– Да, я о нем и говорю. Зачем…
Но Хранитель не дал ей закончить едва начатый вопрос. Шед осуждающе качнул головой:
– Не следует так непочтительно относиться к повелителю небес! Непозволительно даже для караванщицы…
– Ты не зна… – она хотела сказать – "не знаешь всего", однако вновь, не договорив, умолкла, упрямо мотнула головой, вздохнула, решив, что лучше будет скрыть то, что, собственно, и говорить-то ей совсем не хотелось. – Мы чтим бога солнца, – проговорила она. – Просто… Просто… – она не знала, как, не скатившись за грань лжи, объяснить.
– Просто ты посвященная богини снегов? – пришел ей на помощь Хранитель. – И для тебя нет бога, важнее госпожи Айи?
– Я не ее посвященная! – бросив на горожанина хмурый взгляд, процедила Мати. Ее начинал злить разговор, который был ей совсем не нужен, когда чужак лишь спрашивал, пытаясь выудить ее тайны, сам же не отвечал ни на один вопрос.
– Не торопись с ответом…
– Я не тороплюсь! Я знаю. Потому что тот человек, который пришел к нам из города, тоже спрашивал меня об этом.
"Неужели мы все-таки ошиблись? Оба и в одном и том же", – Шед даже растерялся.
Он не ожидал подобного. Ему не хотелось верить… Нет, конечно, это не было бы концом всех надежд. Хозяин города не собирался сдаваться. Он будет продолжать искать путь к спасению. Однако…
Хранитель вновь обратил взгляд на молодую караванщицу, стремясь повнимательнее рассмотреть собеседницу. Все же, было в ней что-то особенное.
"Надо будет последить за ней, – решил для себя Хранитель. – И повнимательнее…
Может быть, то, что мы ищем, действительно сокрыто в ней, однако видно лишь со стороны, оставаясь тайной для нее самой…" -Хочешь, я покажу тебе храм? – он предлагал ей дар, о котором мечтали не только караванщики, но и горожане, ведь стены святилища закрыты для всех, кроме избранных, храня в себе множество тайн, представляясь кладезем легенд и сокровищ.
От такой возможности не отказался бы ни один простой смертный. И конечно, Хранитель ожидал, что молодая караванщица не упустит своего шанса, который вряд ли когда представится ей вновь.
Старик смотрел на девушку, ожидая, что вот сейчас она вздрогнет, вскинется, в ее глазах вспыхнет огонь любопытства, восхищения тем, что должно было вот-вот ей открыться… И тогда, может быть, эта серая тень сойдет с ее лица, души, позволяя увидеть истинные черты гостьи города.
Но караванщица лишь оглянулась на храм, скользнула задумчивым и, как показалось хозяину города – даже холодно-безразличным взглядом по его стенам, вратам. А затем, к немалому удивлению мага, качнула головой:
– Нет. Я уже бывала в нем.
– В этом храме? – это было невозможно!
– В другом, – в ее голосе не было ничего, кроме безразличия.
– Так это совсем другое дело!
– Нет. Все храмы одинаковые, ведь они лишь повторяют дворец Гамеша.
– Но… – Хранитель умолк, растерянно глядя на караванщицу. Он не знал, что и сказать. Хозяин города всегда думал, что как не может быть в бесконечности снежной пустыни двух одинаковых оазисов, так и не может быть двух похожих храмов, ведь они – не холодное изваяние, а жилище, на которое накладывает отпечаток поселившийся в нем. Однако, даже если это так… – Неужели тебе в нем не понравилось? Неужели ничто в нем не поразило тебя?
– Ну… – она задумалась, пожала плечами. Конечно, она могла бы многое сказать в ответ. И ей хотелось сделать так, чтобы этот старый хозяин города, непонятно по какой причине приставший к ней со своими расспросами, понял, что она – не простая караванщица, мечтающая о тепле города и стремящаяся разгадать его тайны.
Ей многое известно. И у нее есть свои секреты, которые горожанину даже не снились. Но, поскольку выдавать эти секреты ей вовсе не хотелось, Мати предпочла промолчать. Так проще всего: и не лжешь, и правду не говоришь. Хотя… Ведь наделенному даром ничего не стоило прочесть ее мысли.
Осторожно, скосив взгляд, она глянула на собеседника, пытаясь понять, дан ли ему такой дар или нет. Наверное, нет, решила девушка. Ведь в другом случае, он не продолжал бы все эти расспросы.
– Там было много интересного,-осторожно, старательно подбирая каждое слово, словно вымеривая шаги по снежному покрову, под которым таиться глубокая яма-ловушка, проговорила она.
– Ну вот, видишь!
– Как в легендах…
– Да, вот именно! Все таинственное, величественное…
– И не живое, – чуть слышно добавила Мати.
– Не живое?! – не сдержал удивленного восклицания Шед. – Право же… – слова чужачки вновь поставили его в тупик, когда он не ожидал услышать ничего подобного. – Но, девочка, ведь храм – хранилище священного камня, который питает жизнью весь город. Он – самое живое во всем городе, во всей пустыни.
– В том городе было иначе, – поспешила возразить Мати, но, вдруг поняв, что, как она ни пыталась сдержать себя, все равно сболтнула лишнего, поспешила прикусить язычок, моля в душе богов, чтобы Они удержали хозяина города от новых вопросов.
Потому что она уже была не в силах сдерживать разгоравшееся все сильнее и сильнее желание рассказать. Рассказать все. Чтобы в глазах этого старого человека вспыхнуло восхищение. И удивление. Ведь за всю свою долгую и, казалось бы, такую насыщенную жизнь Хранителя не довелось увидеть, узнать и малой доли того, что было известно ей, маленькой караванщице.
Подождав некоторое время, надеясь, что гостья хотя бы на этот раз скажет больше, чем обычное ничего, Шед качнул головой. "Расспрашивать ее сейчас глупо, – думал он. – Лучше обождать немного, пусть она привыкнет к городу, к нам… Караван только-только пришел. В первый момент торговцы всегда такие – замкнутые в своем маленьком мирке караванной повозки. А потом, к концу недели, разговариваются и в последнюю ночь их уже не остановить…" -Ладно, милая, не буду тебя больше задерживать, – Шед заметил, что девушка, услышав это, облегченно вздохнула, однако не подал виду. – Наверно, тебя уже заждались родные.
– Да! – и, повернувшись, девушка стала поспешно спускаться вниз с холма.
Провожая ее взглядом, Шед качнул головой. Эта караванщица была не просто странной – совершенно непонятной ему. Она все делала не так, как остальные, на все реагировала совсем иначе, даже вела себя по-другому.
"Если бы она была посвященной госпожи Айи, это бы хоть что-то объясняло, – думал он, продолжая глядеть вслед своей недавней собеседнице. – Но это не так… А может быть… – вдруг ему в голову пришла мысль. Поразительная, невозможная в любой другой ситуации, но сейчас, возможно, наиболее верная. – Если о не посвященная богини снегов, то, может быть, она Ее дочь?" Это была отчаянно смелая мысль. Но она объясняла все: и странное поведение девушки, и скрытность ее души от постороннего взгляда. И ее настороженное, даже враждебное отношение к повелителю небес…
Возможно…
Хранитель задумался.
"Как бы сильно госпожа ни любила своего мужа, Его столь долгая, в сущности, уже вечная болезнь могла побудить даже Ее отправиться на поиски мимолетной любви в край людей. Вот только повелитель небес… Ведь Он всегда ставил превыше всего честность и верность. Вряд ли Он простил бы измену даже любимую и верную всю остальную вечность супругу…" "Но если так… – Хранитель помрачнел. Его руки скрестились перед грудью, голова опустилась вниз. – Может быть, это именно тот проступок, за который карает нас повелитель небес: мы принимаем в своем городе тех, кого Он менее всего хотел бы видеть в своих владениях. И… И чем дольше этот караван будет в наших стенах, тем дороже нам придется заплатить… Если так, нужно сделать все, чтобы торговцы как можно быстрее покинули город… Но если нет? Тогда нам нужно, наоборот, постараться задержать их, чтобы понять причину того, почему именно они были посланы нам в ответ на мольбу о помощи. Но как узнать?" -Гешт, – не оборачиваясь, зная, что жрец должен быть где-то рядом, окликнул его хозяин города.
– Да? – отозвался тот, выйдя из тени храма, откуда он следил за разговором Хранителя с караванщицей.
– Как ты думаешь, эти торговцы – те, кого мы ждали?
– Не знаю, Шед, – качнул головой старик. – Не знаю, – повторил он.
Все было бы куда проще и яснее, если бы богиня, откликнувшись на их мольбу, пришла сама. Но небожители слишком редко удостаивают смертных лицезрением своего величия. Они предпочитают творить людскую судьбу руками таких же смертных, поручая им совершение тех или иных поступков, способных изменить путь.
– В этом караване много необычного…
– Пошли кого-нибудь из служителей. Пусть они передадут хозяину каравана мою просьбу прийти сюда.
– Ты хочешь поговорить с ним?
– Я собираюсь рассказать ему…
– Шед… – жрец качнул головой.
– Я знаю все, что ты скажешь. Что мы не вправе посвящать в наши тайны чужого, что тайна города не должна выноситься за его стены. Но что если от этого человека или одного из его спутников зависит, будут ли эти стены теплы и впредь?
– Поговори с ним. Узнай все. Зачем рассказывать?
– Я хочу задать ему вопрос… Вопрос, который обычно не задают. Вопрос, на который важно получить искренний ответ. А чтобы ответить, торговец должен убедиться, что и я откровенен с ним. И что мне действительно нужно знать правду, а не просто любопытно, в чем их тайна.