355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Юлиана Суренова » Слезы на камнях » Текст книги (страница 14)
Слезы на камнях
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 22:38

Текст книги "Слезы на камнях"


Автор книги: Юлиана Суренова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 39 страниц)

– Мы тут!

И Рур тотчас ринулся вперед, разбрасывая в стороны все, что попадалось ему на пути.

Но лишь оказавшись возле самых подростков, случайно коснувшись рукой плеча одного из них, он, наконец, разглядел их.

– У брата нога застряла, – резко повернувшись к горожанина, проговорил один из пареньков. – Никак не удается ее вытащить!

– Уходи! – процедил сквозь сжатые зубы второй. Как он ни старался, ему не удавалось вытянуть ногу из тисков двух вдруг превратившихся в ловушку балок. Он повернулся к горожанину: – Уведи его!

– Не говори ерунды! – зло огрызнулся на него брат. – Лучше постарайся выбраться!

– Это не ерунда! Пусть хотя бы один из нас останется! Мама не переживет, если потеряет нас обоих! Уходи! – вновь упрямо повторил он, одновременно и прося, и приказывая.

– Давай попытаемся еще раз… – начал было Рур, но юноша прервал его:

– Ничего не получится! Мы старались!

– Я приподниму одну из балок. Сейчас… Давай же!

– Я устал! Ободрал себе всю ногу! И уже поздно!

Действительно, огонь больше не прятался в своем убежище на грани миров. Вскинув голову, он двинулся в наступление на тех, в ком видел своих врагов.

– Еще раз! Последний раз! Если не получится – я уведу твоего брата!

– Обещай!

– Мое слово! А теперь постарайся…

Горожанин что было сил налег на балку.

Юноша помогал ему, в то время как его брат с силой рванул ногу на себя. Полный боли и муки вскрик сорвался с его губ. А затем затих. В глаза паренька вошло неподдельное удивление – он был свободен, но все еще никак не мог поверить, что это правда.

Он так и сидел бы на месте, если бы Рур не толкнул обоих подростков в сторону полога.

– Поторопитесь!

Те и сами больше не медлили. Опрометью, не глядя назад, они метнулись к выходу из повозки.

Когда же, оказавшись снаружи, подхваченные кем-то из караванщиков и оттащенные в сторону, подальше от злополучного места они оглянулись назад, то увидели, что повозка во всю полыхает. А в следующее мгновение гром потряс землю…

– Великие боги! – прошептали караванщики, глядя на поднявшийся до небес столб огня, на какое-то мгновение ставший похожим на одну из колонн храма мироздания, на которых держится небесный свод.

Завораживавшая красота этого зрелища заставила и тех, кто стоял возле сломанных повозок, и устанавливавших шатер, и присматривавших за детьми и животными, – всех отложить свои дела, забыть об остальном, глядя во все глаза на огонь, соединявший в себе и самую прекрасную, божественную жизнь, и самую страшную смерть.

– Горожанин! – юноша дернулся в руках удерживавшего его дозорного, огляделся вокруг, ища того, кто спас его жизнь, заволновался, не находя.

Он был готов броситься к огню, но караванщик не дал ему:

– Угомонись, парень. Боги не за тем сохранили тебе жизнь, чтобы ты разбрасывался ею направо и налево. В следующий раз они уже не будут так благосклонны.

– Но он остался в повозке! – он так торопился! Может быть, еще не поздно…

– Кто – он? – мужчина взглянул на юношу, затем – на его брата, в руку которого что было силы вцепилась Лина, удерживая от того же шага.

– Он спас нас! – Лит думал, чувствовал то же, что и брат. И не мог взять в толк, почему все остальные не понимают их.

– Да зачтут ему это боги…

– Мама, мы не можем бросить его после того, что он для нас сделал! – не выдержав, закричал Лит.

– Не пущу! – та села в снег, увлекая за собой сына. – Не пущу – и все! Вы были возвращены мне не для того, чтобы спустя лишь мгновение я потеряла вас вновь!

– Но мама!

– Поздно, – хмуро глянув на них, на женщину, на повозку, на стоявших вокруг немыми тенями в красных отблесках пламени караванщиков, проговорил Атен. – Он мертв.

Услышав его слова, близнецы сразу как-то обмякли, прекратив попытки вырваться из удерживавших их рук. По щекам потекли слезы горечи, руки беспомощно повисли плетьми. Раз так, им не с чем было спорить. Разве что с волей богов, согласившихся с просьбой чужака принять вместо одной жизни другую – его.

Одновременно они повернулись к огню спинами, понимая, что им придется заплатить за свое право жить – всякий раз глядя на пламень костра или свет лампы видеть в нем смерть, которая должна была быть их,но оказалась чужой.

Странно, но в это мгновение никто из караванщиков, качавших головой, вздыхая и причитая о судьбе чужака, не думал о своей собственной. Настоящее застлало все мысли о грядущем. А ведь теперь, когда они окончательно и безвозвратно потеряли четыре повозки и почти все, что в них было, становились реальными все самые мрачные ожидания. Но разве сравниться жизнь, пусть даже столь мрачная, со смертью – самой ужасной из возможных…

– Что может быть прекраснее смерти и уродливее ее? – прошептал Евсей слова, которым уже совсем скоро предстояло стать частью легенды.

– Только жизнь, – сорвалось с губ хозяина каравана. Он продолжал во все глаза смотреть на пламень, который очаровывал, скрывал настоящее, уносил в прошлое, чтобы оттуда увести в будущее, меняя порядок времен и направление пути. – Жаль, что за нее нужно платить, в то время как смерть – бесплатна… То, что продается, не стоит больше своей цены. И лишь то, что нельзя купить, воистину бесценно…

– За смерть тоже платят…

– Нет! – резко прервал брата хозяин каравана, словно эти сомнения ложились тенью на чело прекраснейшей из богинь. – За возможность отвратить конец и продлить земной пути – да, за право прожить последние мгновения так, как хочешь – да, даже за возможность вспомнить в миг конца те дни, что были самыми счастливыми в жизни. Но не за смерть… Не за смерть…

– Ладно, пусть будет так, – летописец глядел на караванщика удивленно, не понимая, что вдруг на него нашло. И, потом, жизнь и смерть – не те вещи, о которых спорят.

Особенно влизи от места, где огонь прожег полотно, отделявшее одну из этих граней бытия от другой. – Что бы там ни было, мне жаль этого чужака. Даже если все случившееся было делом его рук. Он заплатил страшную плату за то, чтобы наши дети жили… Даже если он был что-то должен каравану, теперь все долги оплачены.

– Не все. Теперь мы в долгу перед ним.

– Потому что он спас детей? – летописец нервно повел плечами. Ему совсем не нравилось чувствовать себя обязанным человеку, да еще тому, ненависть к которому он питал до недавних пор. – Но и мы спасти его, подобрав в снегах пустыни! Жизнь за жизнь!

– Если бы цена жизни была такой! – караванщик горько усмехнулся. – Нет. Она – тот товар, который все хотят купить, и почти никто не продает. А, раз так, за нее всегда просят куда больше, чем дают…

– Что ты имеешь в виду?

– Что? – Атен тяжело вздохнул, опустил голову на грудь. – Ты прекрасно знаешь, что. Он спас сыновей каравана. И теперь мы должны…мы просто обязаны заплатить чужаку ту цену, которую он сам назначил… Если мы не сделаем это, боги не простят нас…

– Нам придется вступить в город… – помрачнев, Евсей опустил голову на грудь.

– Да, – кивнул хозяин каравана.

– Но если там нас ждет смерть…

– Я говорил: в вопросах жизни и смерти плата может быть куда больше, чем приобретение.

– Значит, мы изменяем решение…

– У нас нет другого пути.

– Что бы ни было впереди… Мы ведь не знаем, почему ему, – караванщик кивнул головой в сторону уже успевшего осесть, догорая, костра, поглотившего три повозки и все, что в них оставалось, целиком, оставив лишь груду пепла и горький осадок в груди, – было так важно, чтобы мы вошли в город… Может быть, как и в том, прежнем, здесь приносят в жертву людей и мы…

– Мати, – Атен был мрачен. Глаза вместе с блеском потеряли весь свет, обратившись двумя черными осколками подземного мрака, черты лица заострились, кожа побледнела..Казалось, что он и сам уже на пути к смерти. – Он выбрал ее…

– Брат… – Евсей хотел хоть как-то утешить его, хотя и понимал, что, на этот раз рожденный в душе отца страх за свое дите имел под собой куда более прочную опору, чем когда бы то ни было прежде. Он сам думал так же. И боялся за свою племянницу, чувствуя, что ожидавший их впереди город не сулит девушке ничего хорошего…

Летописец не знал, что сказать. Ибо все, что могло успокоить, было если не ложью, то во всяком случае ее тенью, иное же только усиливало беспокойство.

– Не надо, ничего не говори. Я все знаю… И надеюсь, что дочка простит меня…

Если что. Если нам не удастся уберечь ее. Клянусь вечным сном, я сделаю все, чтобы защитить ее. Но если… У меня просто нет выбора…

– Мы могли бы подождать возвращения господина здесь, – осторожно, заглядывая в глаза брату, начал летописец, – Он обещал, что придет скоро…

– Шамаш… – да, если бы бог солнца был рядом, все было бы иначе. Небожитель не дал бы в обиду свою любимицу, какие бы боги или силы ни желали ей зла. Он помог бы и каравану… Собственно, будь Он рядом, ничего бы и не случилось вовсе. Атен был совершенно уверен в этом. Ведь огонь – Его стихия, сила, подвластная ему всегда и во всем. Но Он далеко, в нескольких годах земного пути. И все, что произошло, уже случилось. И случилось потому, что на то была и Его воля…

Потому что Он хотел, чтобы простые смертные сами принимали решение, сомневаясь в верности сделанного шага, утешая себя, убеждая во власти сомнений, что этот шаг – единственно возможный, когда больше некуда идти: вокруг – огонь и прожженная им в полотне мироздания дыра, за которой – ничего кроме пустоты.

– Н-ет, – с неохотой, через силу выдавил из себя Атен, потом мотнул головой, словно отгоняя от себя все те надежды, на исполнение которых он сейчас не мог полагаться. – У нас нет времени на ожидания, которые могут и затянуться, когда миг в глазах бога может быть длиннее целой жизни смертного. И, потом… – он вздохнул. – Потом, это наш долг. Нам и платить. И ни к чему ждать, что кто-то сделает это за нас.

– Атен, ты уверен? – Евсей не сводил с него глаз.

– Ни в чем я не уверен! – поморщившись, пробормотал хозяин каравана.

– Но ты так спокоен…

– А что мне еще остается? Скажи!

Евсей молчал.

– Я так понимаю, – к ним подошел Лис, – шатер нам больше не нужен.

– Да. Сворачивай его.

– Может быть, дадим людям время прийти в себя?

– Нам будет лучше в городе, – подала голос Лина, по щекам которой текли слезы, а руки с силой сжимали ладони сыновей. – Это плохое место. А там… Там, все же, город… Какой бы он ни был. Его тепло целебно для наших душ, а продолжение пути позволит забыть о том, что было, и не думать о том, что будет…

Взглянув на жену, Лис кивнул и, резко повернувшись, зашагал назад, к ждавшим его дальнейших приказов дозорным, которые имели достаточно ясное и четкое зрение, чтобы они и без слов понимали, какими они будут…

И никто из них не обратил внимание на девушку, которая стояла чуть в стороне, с силой сжав кулаки и стиснув до синевы губы. По ее щекам текли слезы боли, но в глазах было совсем другое выражение – в них горела злая обида.

Мати не просто показалось – она была, в сущности, уверена, что взрослые специально, ей назло, сделали все так, чтобы караван непременно вошел в этот город.

"Они ведь знают, что мне нельзя в него! Почему они так поступают? Ну почему!

Ведь ничто не мешало им ничего не менять… Пусть бы кто-то вступил в город, а я осталась бы здесь… Это было бы замечательно. И правильно. И ничего бы не случилось… Ничего из того, что я видела… Ну и ладно! – обида сменилась злостью. – Пусть! Мне-то что! Я знаю, как сделать так, чтобы со мной все было в порядке! А остальные…Они сами виноваты! Сами…"


Глава 10

Впереди уже показался лес. Высокие ели, поднимавшиеся над землей, уходя густыми кудрявыми кронами в самые небеса росли прямо на глазах. И хотя за спиной по-прежнему – неизменна и спокойна – расстилалась снежная пустыня, чей негромкий голос-дыхание шептал на ухо шуршавшие как снега под ногами, ветра над головой слова старой бесконечной песни, но дорога странствий уже пересекла грань оазиса, не оставляя шедшим иного выбора, как сделать то же. Вот только…

Шамаш, который все время пути спешил, летя на крыльях ветра, складывая годы в краткие мгновения, теперь вдруг остановился, замер у черты, отделявшей город от снегов пустыни.

– Пойдем же! – торопила его богиня врачевания, которой не терпелось поскорее вернуться в тот край земли, который она могла назвать своим домом.

Но бог солнца медлил.

– Зачем ты привела меня сюда? – спустя несколько мгновений напряженного молчания спросил он.

– Я же говорила…

– Девочка! – Шамаш осуждающе качнул головой, взглянул на нее полными грусти глазами, от которых, смотревших в самую душу, суть сущего, нельзя было ничего скрыть.

Ему было достаточно одного взгляда на город, чтобы понять: Керхе ничего не угрожает. Во всяком случае, в это мгновение. Небосвод над городом был чист и синева, полнясь золотым блеском яркого солнца, сверкала, словно пригоршня чистой, дурманящей сильнее самого крепкого вина воды. Лежавшая у ног сосен земля дышала ровно и спокойно, сладко позевывая, нежась в лучах полуденного солнца. Не было видно ни знака беды на лике настоящего, ни вестника горя в призакрытых глазах грядущего. Воистину, город был самим олицетворением безмятежного счастья, не знавшего ни сомнений, ни черных предчувствий, ни спасительных в своей лживости надежд.

Нинти тяжело вздохнула, опустила голову на грудь, пряча виноватые глаза: да, она обманывала. И вот этот обман раскрылся.

– Прости, я… Я не хотела, я понимаю, это не честно, но… Для меня, для Ларса, для Лики… Для всех нас было очень важно, чтобы ты пришел, пришел именно сейчас…

Сперва я хотела сказать все, как есть,-она говорила быстро, торопясь все рассказать, боялась, что в какое-то мгновение, воспользовавшись случайной паузой Шамаш может повернуться и уйти, не дослушав ее, не поняв, что именно двигало ею, – но потом решила… Ты ведь не хотел оставлять караван, да? И ты бы не сделал этого, если бы я не позвала тебя, говоря, что нам нужна помощь… А нам нужна не помощь…

– Девочка, я говорил тогда, уходя: если я понадоблюсь – зови. Ты ведь совершила весь этот путь не просто так?

– Конечно! Ну конечно же! Разве бы я оставила свой город хотя бы на мгновение – столь драгоценное в своей неповторимости, если бы это было не так! Ты нужен нам!

Будь с нами, останься…

– Это твой город, не мой, – качнул головой Шамаш. В глазах бога солнца была грусть. Ему было тяжело отказывать, но… – Я не могу здесь остаться.

– Всего лишь на один день! Прошу тебя!

– Зачем? – он устало взглянул на нее.

– Ради тех людей, которые мне очень дороги! Ради этого города, ставшего мне домом, пусть не на вечность, всего на несколько лет, но все же… У Лики вот-вот должен родиться ребенок, второй ребенок – тот наделенный силой сын, которого им с Буром предсказал Намтар. Этот ребенок… Мы все так ждем его. От малыша зависит очень многое… Но когда стал подходить срок, Лика… Все матери нервничают… А она…

Она не трусиха, нет, но такая выдумщица… Чего только не напридумывает, чтобы потом этого бояться… Она непонятно с чего вбила себе в голову, что если она – посвященная Кигаль, то и ее ребенок…

– Глупости!

– Конечно! Но что я ни делала, что ни говорила, кого ни брала себе в помощники, мне не удалось ее разубедить. Она боится, что ее сын родится посвященным богини смерти. А тут еще я рядом… В общем, ей кажется, что он будет следующим Нинтом, что… Что она станет матерью того, кто уничтожит Керху… Нет, я знаю: все это полная ерунда. Но… – она закачала головой, в глазах зажглись слезы. – Я ведь даже уговорила Кигаль прийти к ней, поговорить… Лика не стала ее слушать!

Вернее, конечно, она слышала ее. Все же, с ней говорила ее богиня, но… Она упрямо не хочет расставаться со своими страхами! Она так уверена в предчувствиях, так держится за них со всей силой своей вдруг ослепшей души, что никто не может достучаться до нее… Шамаш, прости, что я обманывала тебя! Я поступила скверно, а, главное, глупо, когда обман не мог не раскрыться. Сейчас я понимаю, что, наверное, правдой бы достигла куда большего. Но тогда… Тогда я думала, что поступаю правильно…

– Я уже раз говорил с ней о том, кто такие посвященные. Если мне не удалось переубедить ее тогда…

– Удалось! Конечно, удалось! Ведь теперь она видит свою вину не в том, что она – посвященная богини смерти, а что…

– Ладно, хватит, – Шамаш помрачнел, огляделся вокруг с какой-то затаенной грустью, кивнул: – Я понял, о чем ты говоришь: теперь она видит источник всех бед в своем не рожденном ребенке…

– Да, – вздохнув, Нинти кивнула, глядя себе под ноги. – Я, – она беспомощно развела руками. – Я не знаю, как справиться с этим наваждением! Я не знаю, почему оно вообще охватило Ликин разум. Ведь она не может не любить свое дите. И мы все так старались переубедить ее… Прости, – она несмело подняла голову, робко взглянув на своего спутника… Под ее взглядом бог солнца, переступив черту, быстрой решительной походкой направился к городу. – Шамаш… – она же продолжала растерянно хлопая глазами, стоять на месте.

– Пойдем же. Нам нужно торопиться.

– Ты… Ты не сердишься на меня за то, что я позвала тебя по такому пустяку, в то самое мгновение когда ты нужен своему каравану?

– Это не пустяк, – бог солнца был хмур, его глаза сощурились в тонкие нити, вырывавшийся из которых черный луч взгляда прорезал пространство и время. – Все, что так или иначе связано с этим ребенком и его родителями, не может быть пустяком, когда это может изменить грядущее. Если не всего мира, то уж вашего города – точно.

– Измениться будущее? Но разве это возможно?

– Ты удивлена? Но почему? Ведь ты была свидетелем подобного.

– Но тогда все было иначе! Тогда грядущее изменял ты, а сейчас… Неужели же этой девочке под силу совершить то, что дано лишь величайшему из нас!

– Чтобы изменить будущее не нужно обладать никакой силой. Ошибку совершить легко.

Достаточно желания.

– А исправить трудно… – начиная понимать, прошептала богиня врачевания.

– Если вообще возможно. Полотно мироздания тонко и хрупко. Нельзя раз за разом резать и перешивать его в одном и том же месте – будет дыра.

– Но она ведь этого не понимает…

– Лика – существо воображения. Лишенной зрения, ей очень долго приходилось сидеть в темноте, выдумывая себе вместо реального мира другой. Фантазия – ее дар. И он же – проклятие. Ты правильно сделала, что позвала меня. Хорошо, что заметила вовремя. Пока еще не поздно.

– Не поздно?

– Нет. Взгляни вокруг. Если было бы иначе, на лик города уже легла б тень перемены.

– Хвала свышним…! Шамаш, – догнав бога солнца, испуганно настороженно, с опаской поглядывая по сторонам, зашептала она. – А что если это все не случайно?

Что если это – именно та месть, которую избрал для нас Губитель – чтобы мы своими собственными руками уничтожили свое счастье?

– Нергал, может быть, и олицетворение зла, но никак не оно само.

– И это говоришь ты?! После всего, что он здесь сотворил?! – пораженная, не веря собственным ушам, воскликнула та.

– После того, что случилось… – повторил Шамаш. Именно память о прошлом позволяла ему сказать подобное.

– Но ты сам сказал, что Губитель найдет способ отомстить нам!

– Тогда я плохо знал его… Может быть, я ошибался в нем. Во всяком случае, так мне кажется теперь, когда я понимаю: он не настолько мстителен, насколько ему хотелось бы казаться… И, потом, он не тот враг, который прячется в тени.

– Мы с тобой говорим об одном и том же Нергале? – не в силах сдержать удивления, спросила она. – О повелителе обмана, который бьет в спину?

– Нинтинугга…

– Шамаш, я не хочу с тобой спорить. Поверь, это последнее, что мне сейчас нужно – злить тебя. Но… Не знаю, что случилось за то время, минувшее с той поры, как мы расстались здесь, в Керхе, что заставило тебя поменять отношение к нему, но…

Шамаш, очнись! Нергал может быть очень милым, заботливым… Я-то знаю. Ведь мы не всегда с ним враждовали… Но… Это все лишь ложь, за которой он прячется, стремясь подойти к своей жертве как можно ближе! И он… Он всегда использует других для достижения своей цели. Таков его стиль…

– Но ведь Лика – посвященная Кигаль.

– Да, – с некоторой неохотой признала его собеседница, когда это несколько меняло дело. – Твоя сестра могущественна и не даст в обиду свою посвященную. Все, что произойдет с ней, случится лишь по ее воле. Однако… Шамаш, она не станет вмешиваться в дела Нергала. Повторится то, что уже было… А я этого не хочу! Я не хочу, чтобы все повторилось! Потому что на этот раз конец может оказаться совсем другим!

– Что бы там ни было, ты выглядишь не на шутку испуганной.

– Потому что это так, Шамаш! Да! Да! Я боюсь!Больше, чем когда бы то ни было.

Потому что теперь мне есть что терять!

Выговорившись, она умолкла. Молчал и бог солнца, которому нечего было сказать.

Конечно, он мог бы попытаться утешить ее, убедить, что все будет в порядке, все обойдется, что он не допустит, чтобы все было иначе. Но какой в этом был смысл?

Ведь рядом с ним была богиня, не смертная. Даже если она и нуждалась в утешении, то могла найти его сама…

Так, в молчании они подошли к городской стене, вступили в пределы города.

На их пути встречались люди, приветствовавшие свою богиню низкими поклонами.

Приглядываясь к Ее спутнику, они не сразу узнавали в нем повелителя небес, но когда это происходило, горожане падали перед ним ниц, еще более поспешно, чем если бы это произошло сразу, стремясь таким образом сгладить свою оплошность и отвратить гнев небожителя, который мог принять их нерасторопность за непочтительность.

Шамаш вновь и вновь взмахами руки приказывал им подняться. И когда люди вставали, они не прятали глаз, наоборот – устремляли свои взоры на бога солнца – в восхищении и благоговейном трепете. Они были готовы исполнить любую волю великого бога. И видя в движении руки небожителя единственное повеление – остаться на месте, заняться своими делами и не путаться под ногами бога, смиренно следовали ему.

Так они подошли к храмовому холму, быстро, не касаясь ногами земли, в полете, не шаге, поднялись наверх.

Стража расступилась, склонилась в низком поклоне, пропуская небожителей внутрь храма.

– Нинти! – увидев вышедшую из-за колонны богиню бросился к ней Ларс. – Где ты была? Я никак не мог тебя найти. Право же, ты заставила меня поволноваться. Не делай так больше никогда, пожалуйста!

– Конечно, – та улыбнулась, делясь своим покоем с другом. – Я не буду. Прости… – она приблизилась к нему, прижалась к груди – не богиня, а обычная смертная – верная жена, которая не могла не поступить так, как поступила, потому что иначе поступить не могла.

– Милая, – вздохнув, маг обнял ее. – Это ты прости меня за упреки. Я не должен был так накидываться на тебя с порога. Я… Я не хочу ничем ограничивать твою свободу, даже своей любовью…

Она коснулась пальцем его губ, заставляя замолчать:

– Любовь – те оковы, которые мечтаешь носить, не снимая, – их губы соединились в поцелуе, в то время как глаза продолжали:– Я готова отдать не только свободу, но даже вечность за мгновение здесь, рядом с тобой, – а затем она осторожно выскользнула из объятий своего возлюбленного, обернулась к богу солнца: – Не осуждай меня!-казалось, Нинтинугга, забывшая на мгновение о нем, ощущала теперь некоторую неловкость от того, что не смогла сдержать своих чувств. Так получилось, что она выставила их напоказ: неосознанно – несомненно, желая того или нет – а вот этого она не знала и сама… Нет, право же, ей хотелось, чтобы он, чтобы все остальные боги через его глаза увидели ее счастье, ее радость.

Шамаш улыбнулся. Он понимал это. Он понимал много больше. Даже, наверное, больше чем она сама. И потому ни в чем не винил. Затем он перевел взгляд на Ларса.

Минуло всего три года, но Хранитель изменился так, словно прошла вечность. Это уже был не юноша, едва переступивший грань испытания, а взрослый мужчина. Его фигура окрепла, раздалась в плечах, черты лица стали более резкими, лишившись свойственной детству округлости, на лбу появилась первая морщинка. Наверное, если бы горожане не брили бороды и усы, отращивая их как караванщики, то это изменило бы его облик настолько, что его было бы невозможно узнать, разве что по глазам – единственному, что осталось таким же, как прежде. Тот же прищур, тот же блеск, тот же взгляд – прямой, открытый, глубокий и задумчивый.

– Господин Шамаш, – Хранитель заметил бога солнца лишь когда Нинти заговорила с Ним.

Его душа затрепетала в груди. Он склонился перед повелителем небес в низком поклоне и уже был готов опуститься перед ним на колени, но небожитель остановил его:

– Не надо, – Шамаш шагнул к нему навстречу, улыбнувшись, чуть наклонил голову на бок, приветствуя, как старого друга. -Рад видеть тебя в добром здравии.

– Я… я счастлив вновь встретиться с Тобой, – горожанин был искренен в своих чувствах. Он не скрывал от небожителя своей радости. Впрочем, как и доли удивления.

Было видно, что он не ждал этой встречи. Конечно, для повелителя небес нет времени и расстояний и не важно, что караван, тропу которого Он избрал для своих странствий по миру людей, ушел на годы от Керхи. Но… Ларсу казалось – если небожитель вернется, то это случится в тот миг, когда горожане больше всего на свете будут нуждаться в его помощи, когда они окажутся на краю бездны, где уже стояли когда-то, и где лишь Его помощь удержит от падения. Все эти годы, вспоминая о встрече с богом солнца и надеясь когда-нибудь вновь предстать перед Его глазами, Хранитель не просто полагал, но чувствовал, даже знал – радость новой встречи будет омрачена горечью.

Свет солнца слишком ярок. Он слепит, когда глядишь на него не через черный полог тревоги. Но если все так, если господин Шамаш вернулся в город для того, чтобы вновь его спасти, значит, Хранитель, не предполагавший даже о близости беды, где-то ошибся, что-то неверно понял, пропустил мимо глаз какой-то, как ему показалось, пустяк, который в действительности был знаком опасности. Непростительная небрежность для того, кто не просто живет своей жизнью, но обязан волей богов, наделивших его волшебным даром, заботиться о жизнях многих других.

Шамаш заметил, как на глазах побледнело лицо горожанина, насторожился взгляд. Он вновь стал таким, каким был когда-то – кинжалом, готовым к бою. И, все же… В городе было что-то не так. Какая-то мелочь, незначительная деталь не позволяло множеству частей сложится в единый узор. Но в чем тут было дело?

Шамаш сжал губы. Он должен был поскорее понять это, найти ответ, когда было бы верхом самонадеянности и глупости начинать вносить правки в картину, не видя ее всю.

"Нинтинугга?" – он повернулся к богине врачевания, ожидая от нее объяснений.

Того, что она сказала в караване и на границе города, было недостаточно.

Та, тяжело вздохнув, втянула голову в плечи, опустила взгляд, а затем и вовсе отвернулась, пряча глаза. Богиня врачевания выглядела виноватой. Она медлила с ответом. Было видно, что ей не хочется говорить того, что она должна была бы сказать, что ей страшно…Но почему?

Когда же она наконец решилась…

– Господин Шамаш! – в залу храма радостным солнечным ветерком ворвалась Лика.

Годы изменили и ее, превратив из юной девушки с грустно-мечтательными глазами, видевшими лишь то, что скрывалось по другую сторону мрака, в молодую женщину, которой не было нужды ничего выдумывать, когда у нее было все, о чем только можно мечтать. И пусть ее лицо покрывала болезненная бледность, глаза выглядели усталыми, а движения были тяжелы и замедлены. Это было не удивительно в ее положении. Ни свободное длинное платье, ни тонкий воздушный плащ, наброшенный поверх него, не могли скрыть от посторонних глаз ее положения, когда близость дня рождения ребенка увеличила живот настолько, что лишь слепой не заметил бы ее беременности.

Однако, несмотря на все то, что наговорила Шамашу богиня врачевания, горожанка не выглядела ни подавленной, ни испуганной. Лежавшая на животе рука делилась с еще не рожденным малышом теплом и заботой, в глазах, за радостью новой встречи с повелителем небес, чье участие в ее судьбе, как полагала женщина, было решающим, виделась задумчивая улыбка – забота о чем-то своем, очень личном.

– Я так рада, что Ты пришел! – ее глаза сияли счастьем. Она не сомневалась, что бог солнца пришел в город не в ожидании беды, а ради нее, ради того, чтобы сделать чудо рождения еще светлее, чтобы благословить ребенка, которому в будущем предстояло стать новым Хранителем города.

– Да будет счастлива мать, носящая под своим сердцем наделенного даром, – прошептал он слова, пришедшие из другого мира. Он уже стал забывать его. Под дымкой лет воспоминания начали блекнуть, отступая все дальше и дальше в минувшее, в отделявшую два мира бесконечность. И вот теперь память всколыхнулась, словно снежная шаль пустыни, с которой ветер сорвал наст покоя. На какое-то мгновение ему даже показалось, что ничего не было, что все, чем он жил последние годы, оказалось лишь сном, и пробуждение вернуло его назад, домой.

В первый миг эта мысль принесла облегчение. С губ, на которые легла улыбка, сорвался вздох, глаза залучились покоем. Он столько времени думал, мечтал об этом – вновь стать тем, кем он был когда-то! Но затем улыбка исчезла, в глаза вошла печаль. Он слишком долго оставался в этом мире, чтобы привыкнуть к нему, к тем людям, которые приняли его в свою семью, разделили с ним свой путь. Теперь, в отличие от первых дней, ему уже было что терять. За возвращение ему бы пришлось заплатить большую плату. Возможно, даже слишком…

– Прости, милая, – беззвучно, одними губами прошептал Шамаш, заставив себя улыбнуться. Менее всего он хотел сейчас омрачать ее счастье своей печалью, вносить смятение в душу сомнениями.

– Видишь, пророчество сбывается! – не замечая его грусти, слишком глубоко погрузившись в собственные переживания – радостные и многоцветные – с жаром продолжала она. – Я так благодарна… – в порыве чувств женщина уже готова была упасть перед богом на колени, но Шамаш удержал ее:

– Что ты, милая! – воистину, он испугался: за нее, за нерожденного ребенка. – Ты должна быть осторожна! Ведь любое неловкое движение может причинить вред тебе или малышу. Сядь лучше сюда, – поддерживая женщину за руку, он отвел ее к невысокому мягкому креслу, усадил.

– Но…-та не смела. Ведь это было бы непочтительно по отношению к богу.

– Садись, милая, – повторил небожитель и горожанке не осталось ничего, как подчиниться. В конце концов, такова была Его воля.

– Конечно, я буду осторожной, – устроившись поудобнее, она нежно обняла живот, на миг закрыла глаза, словно заглядывая внутрь себя, а затем, блаженно улыбнувшись, прошептала: – С ним все в порядке.

– Ты чувствуешь его?

– Разумеется, ведь это мое дитя! Я говорю с ним, рассказываю обо всем, что вижу, чтобы ему было не страшно вступать в мир. И, знаешь, он слышит меня! Он отвечает мне…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю