Текст книги "Слезы на камнях"

Автор книги: Юлиана Суренова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 39 страниц)

"Ты никогда не любил загадок", – при воспоминании о минувшем, горькая улыбка на мгновение коснулась губ Шамаша.

Заметив ее, дракон тоже погрустнел:

"Память рождает печаль…" – он огляделся вокруг.

Казалось бы, то же небо, та же земля… Крылатый зверь не видел особой разницы между ними в том мире и этом. Ему было все равно, мимо каким облаков – сердоликовых или лазурных – пролетать, на какую землю – белую или изумрудную глядеть с вышины. Но перестать тосковать по своим соплеменникам… Это было невозможно. Особенно когда одиночество усиливало тоску, доводя ее временами до исступления, даже безумия.

"Ты не одинок здесь", – понимая его, может быть, даже лучше, чем самого себя, проговорил Шамаш. Его рука – тень вновь коснулась головы небесного странника.

"Да… – вздохнув, признал тот. – Есть ты, на помощь и понимание которого я всегда могу рассчитывать…" "И та, которая спасла тебя".

"Н-нет, – задумчиво протянул дракон. Его раздвоенный на конце язык выскользнул из пасти, со свистом разрезая воздух, совсем так, как это делает змея. – Она-другая…

Она слишком сильно хотела стать моей хозяйкой, чтобы быть другом… Вот тебя я бы назвал хозяином… В этом мире, где все считают себя принадлежащими кому-то…

И вообще, все вокруг верят, что драконы – твои священные звери…" "Бога солнца".

"Да. Но ведь ты и есть бог солнца. Так что, возможно, мне действительно стоит…" "Нет, Йрк, – остановил его Шамаш, – я слишком ценю дружбу, чтобы покупать за нее, словно звонкую монету, раба".

"Я знал, что ты так скажешь. Может быть, потому без страха и заговорил с тобой об этом. Ты понимаешь, что для дракона нет ничего важнее свободы. И вообще, если бы этот мир следовал твоим обычаям, а не своим глупым правилам и законам, он был бы много лучше. И из него не ушли бы такие, как я… Прости меня за эту грусть.

Но… Просто одиночество бывает разным…" – просвистел он, совсем как потерявшийся среди снегов малютка-ветерок.

"Разным, друг мой. Я понял, какая грусть, какое одиночество гнетет тебя. Зря.

Ибо оно есть лишь внутри тебя".

"Если бы! Если бы так! Я отдал бы все на свете за то, чтобы твои слова оказались действительностью, а не лишь стремлением успокоить, поддержать меня!" "Это правда".

"Но на земле снежной пустыни нет места драконам!" "А разве странники небес не редкие гости на любой земле, на земле вообще?" "Я знаю, ты всегда говоришь только правду, но… Мне так трудно поверить… В то, что ты пытаешься мне сказать… Ведь столько времени меня убеждали, что второго подобного мне в этом мироздании нет…" Дракон, поднявшись на задние лапы, выпрямился, раскрыл крылья, представая во всей своей красе и могуществе – огромный, словно гора. Казалось бы, как только воздух носит по своим дорогам такую махину, которую с трудом выдерживает земля в те краткие мгновения, когда крылатый зверь оказывается на ее поверхности. Его золотые глаза мерцали, переливаясь множеством разноцветных искр. Сомнение сменялось надеждой, та – робкой верой, которую так хочется, но так трудно принять, потому что страшно разувериться.

"Загляни в мои глаза".

"Ты встречал их?" – в его душу вошла робкая искра надежды.

"Нет. Но я слишком долго смотрел в зеркало мира, когда искал тебя. Теперь в моих глазах то же отражение, что хранит в себе камень Намтара. Взгляни в них и ты увидишь те тени, которые кружились в нем, ожидая тебя".

"Может быть… – дракон все еще сомневался. Даже вернее – боялся, чувствуя, что вот-вот сделает шаг, после которого уже не сможет вернуться к прежней, размеренной в своем пустом спокойствии жизни. Однако желание найти себе подобных, в конце концов, пересилило все страхи. И он устремил на бога солнца взгляд огромных рыжих глаз.

Несколько мгновений над пустыней лишь ветра шептались со снегами, обсуждая то, что было, предполагая, что будет дальше.А затем…

"Да! – громкий вскрик-рев разбил тишину. Дракон взмыл в небеса, закружил, словно танцуя с невидимыми воздушными духами, легкий и грациозный в своей родной стихии.

– Я видел их, видел! Они действительно есть! Пусть они – не из моего рода, но…

Но они могут стать моей будущей семьей, и… Теперь я знаю, где их искать! Я понимаю, почему не находил прежде. Я искал совсем не там! Да я просто не искал по-настоящему, когда верил, что все поиски напрасны…" – чувства просто захлестывали его дух. Он был готов обратиться лучом солнца, чтобы скользнуть по снегам, переносясь подобно молнии с одного края земли на другой.

Однако…

Он внезапно остановился.

"Прости, я… Я так обрадовался, что забыл… Прежде чем лететь в грядущее, нужно разобраться с настоящим. Со всем, что я тут натворил", – в его глазах вспыхнуло чувство, которое можно было бы принять за ярость.

"Йрк…" "Да, друг, со всем! И со всеми! – он повернул голову в ледяному дворцу. Его глаза гневно сузились. – Х-хш, – зло зашипел он. – Я ведь так ей верил! Я считал: если она спасла меня, вылечила, значит, она – хорошее, доброе существо, которому можно доверять!" "Она могла не знать…" "Что в этом мире есть подобные мне? Могла! Ну и сказала бы так: "я не знаю".

Зачем было лишать меня веры решительным "нет"?! "Нет" – и все тут!" "Возможно, она ошибалась. Ошибалась, убежденная в своей правоте".

"Нет, она сделала это специально! Потому что хотела удержать меня рядом с собой!

Потому что я был нужен ей для осуществления каких-то ее планов… Впрочем, – глаза дракона блеснули яростью, морду искривила гримаса презрения, – теперь, когда я знаю…" "Йрк, ты не должен ненавидеть ее. Она ведь спасла тебя".

"Что с того! Ответственность лежит не на том, кто принимает помощь, а том, кто ее оказывает! Это спасающий обязан беспокоиться о будущем. И постоянно заботиться о том, кому он сохранил жизнь. Так, а не наоборот! Такова истинная благодарность мироздания!" "И все же…" "Почему тебя заботит Айя? Ведь она никто для тебя!" "Все когда-то были чужаками, незнакомцами, одинокими странниками. До тех пор, пока их пути не пересеклись. И мы с тобой".

"Нет! – возмущенно мотнул головой Йрк. Как такое может быть! Разве они не были друзьями с самого детства, всегда! И, потом, как можно вообще сравнивать! – Ты и она, вы совсем не похожи! У тебя даже в голове не укладывается, как это – обманывать, отнимать надежду лишь затем, чтобы удержать!" "Йрк…" "Давай не будем о ней, хорошо? Может быть, когда-нибудь я пойму. Когда она изменится. Или когда я успокоюсь настолько, что сама эта мысль не будет выглядеть в моих глазах олицетворением обмана. Может быть, тогда я прощу ее. Но не теперь! – он огляделся вокруг. – Ладно. Забудем об Айе. Ты не хочешь, чтобы я думал о ней плохо, я не могу думать хорошо. Оставим. Забудем. Поговорим о другом.

Что ты собираешься делать дальше? Отогреешь уснувших и отведешь их обратно в город? " "Их много?" "Я неважно считаю, но да, много. Я ведь носил их сюда не один год… И… И…

Ну, ты понимаешь…" "Что ж… – Шамаш немного помолчал, задумавшись, словно прикидывая что-то в уме.

– Значит, на возвращение потребуется некоторое время", – проговорил он. Однако, это ничего не изменяло. Так или иначе, он собирался вернуть жителей города домой.

И следовало сделать это поскорее, пока силы не оставили его израненное тело.

Глава 22

Перед тем, как пришло время взойти солнцу, на землю спустились самые черные и холодные мгновения, в которые власть над миром отдавалась призракам и теням, кружившим в немом танце тоски, навевая ужас на души тех, кто встречал предрассветье не в нежных объятьях сна, а в мрачном бодрствовании…

"Скорей пусть спустится на душу,

Покой, который не нарушит

Ни страха вскрик, ни горя плач.

Пускай не знает неудач

Миг просветления, восхода

Святого. Духи непогоды

Пускай обходят стороной

Его края! Храни, бог мой,

Меня от бед, от тени ночи,

Что смерть лишь смертному пророчит

И, ненавидя все вокруг,

Из тишины рождает звук," – губы сами шептали слова молитвы, представлявшейся единственной опорой в черной пустоте, где, не на небе, но уже и не на земле, билось о прутья невидимой клетки сердце.

А тут еще луна, освещавшая в своем великодушии землю, зашла вдруг за тучу. И ночь стала так черна, словно ее поглотила бездна. Холод на крыльях ветра проник под тонкий покров одежд, острыми длинными иглами пронзая тело, внося дрожь в душу, усиливая и без того беспредельный страх перед грядущим.

– Атен… – с трудом, сквозь нервно сжатые зубы, которые время от времени прошибала дрожь, начал Евсей, но брат остановил его безнадежным взмахом руки:

– Знаю… – процедил он. – Знаю: уже давно пора рассвести…

– Но не видно и отблеска зари, – сорвалось с губ Хранителя города. Шед выглядел совсем дряхлым стариком, одна нога которого стояла уже на земле сада благих душ, а вторая оставалась в краю снежной пустыни только потому, что его удерживало дело, не доведя которое до конца он не мог уйти. – Да простит меня повелитель небес за сомнение в Его могуществе… – едва слышно прошептал он.

– Атен, дракон – Его священный зверь… – нервно кутаясь в плащ, проговорил Лигрен. – Что бы ни случилось, он не посмел бы. Даже если Губитель сумел набросить на шею небесному зверю свою цепь, которую не в силах порвать и демоны…

– О чем тогда беспокоиться? – хмуро глянул на него хозяин каравана.-Жди.

– Но если это был не дракон, а демон, принявший его облик? Что тогда?

Атен лишь нервно дернул плечами. Что он мог сказать?

– Луна уже зашла, а солнца все нет… – Гешт облизал потрескавшиеся губы.

Сглотнув, он повернулся к магу. – А ведь по всем расчетам сегодня луна должна была дождаться солнца, чтобы встретиться на грани…

– Замолчи, – прервал его Шед. Хранитель болезненно поморщился. Как будто он не знал всего этого и сам! К чему напоминать о том, что лишь больнее ранит и… – Холодно, – клубом пара сорвалось с губ хозяина города. – Как же холодно! – он кутался в складки своих дорогих парадных одеяний, не предназначенных для того, чтобы хранить тепло, когда шившему их со всем старанием и усердием мастеру-портному не могло и в голову прийти в голову, что Хранителю станет холодно в согревавшемся его силой оазисе.

Как тихо он ни говорил, стоявшие чуть в стороне служители все же услышали его слова и один из них, поспешно стянув с себя шерстяной плащ, накинул его на поникшие, угловато колючие плечи мага.

– Спасибо, – благодарно взглянул на него старик. – Возвращайся в город, сынок.

– Позволь мне остаться, – склонив перед Хранителем голову, попросил служитель.

Ему было непривычно и тяжело идти против воли хозяина города, которому при посвящении он дал клятву верного служения, и, все же, желание дождаться прихода бога солнца было сильнее всех остальных мыслей и чувств.

Шед несколько мгновений смотрел на него, прекрасно понимая, что тот думает, чувствует сейчас: "Лишь миг, всего только взгляд на небожителя, особенно – повелителя небес, стоит не одной жизни… Даже если за этим мгновением ждет пустота", – помрачнев, он опустил голову на грудь.

Им не приходилось надеяться на благосклонность господина Шамаша. Даже если отрешиться от произошедшего, слепо уверовав в то, что случившееся не имело ничего общего с увиденным, когда глаза так часто обманываются, видя не то, что есть или не то, что нужно…

Горожане ошиблись, поверив, что Он сменил свое отношение к жертвоприношению, которое презирал и ненавидел всегда. Они ошиблись, не приняв на веру слова хозяина каравана о том, что торговцы – спутники повелителя небес. Они ошиблись, думая, что эта девушка, Мати – дочь богини снегов и повелитель небес хочет наказать ее за неверность супруги. Великие боги, да как они вообще могли хотя бы помыслить о том, что кто-то, пусть даже богиня луны, может пойти против воли господина Шамаша, нарушить данную Ему клятву, прочней которой нет ничего в мироздании!

Вот и получалось, что, стремясь угадать причину обрушившейся на город беды, они не просто совершили ошибку, но сами стали этой причиной.

Оставалась единственная надежда – может быть, они уже достаточно заплатили за все? Ведь не стал же небожитель в ярости разрушать город.

Однако, с другой стороны…

То, что происходило сейчас, могло явиться еще более ужасным наказанием, чем мгновенный конец. Если Он решил отвратить свой лик от того края земли, на котором стоял их город, и над оазисом навеки вечные нависнет пустынный мрак ночи, который не сможет разогнать вся в мире огненная вода и не согреет даже сила мага, тогда очень скоро живущим здесь самая страшная смерть будет казаться избавлением, а пустота – покоем.

– Неужели солнце никогда больше не взойдет для нас? – словно вторя его мыслям, проговорил кто-то рядом, не пытаясь скрыть своего ужаса перед возможностью подобного.

Скрипнув зубами, Шед на мгновение закрыл глаза, понимая, что не в силах дать ответ на этот вопрос. И не только спрашивавшему, но и самому себе.

– Атен… – Евсей повернулся к брату. По чертам его лицам, движениям рук было видно, как сильно он нервничает. Да, караванщикам довелось увидеть много чудес, о которых все остальные ныне живущие на земле если и знали, то только из сказок.

Но о том, что происходило этой ночью, не говорилось ни в одной легенде.

Дракон напал на своего хозяина? Невероятно! Да, крылатый зверь мог быть болен, его сознание могло быть затуманено. Но не настолько же, чтобы не узнать своего повелителя!

Что же до того, что образ дракона мог принять демон, Евсей не верил в возможность подобного, хотя бы потому, что повелитель небес в этом случае обязательно заметил бы подмену. Ведь Он видит суть созданий, не их облик. И тогда единственным возможным объяснением было – Губителю каким-то неведомым образом удалось получить власть над крылатым зверем.

Тогда солнце действительно может никогда больше не взойти.

– Атен… – он вновь и вновь, во власти всех этих мыслей и страхов, пытался заговорить с братом.

– Ну что тебе! – устало глянул на Евсея хозяин каравана. Его лицо в полутьме казалось совершенно бледным, несмотря на всполохи горевших рядом костров с огненной водой. Только веки изможденных глаз покраснели, словно края ожидавшего возвращения солнца горизонта. – Чего вы все от меня ждете? Каких ответов? – нервно взмахнул он руками. – Я только человек! Обычный человек!

– Но тебе дан дар предвидения, – не унимался летописец, который был не в силах и дальше просто стоять и ждать, когда совершится чудо.

– Дар! – фыркнул Атен.Однако презрительная усмешка быстро сменилась болезненной гримасой. – Это не дар, а скорее проклятие. Когда нужно напугать дурными страхами-предчувствиями – он тут как тут, а если требуется его помощь, предостережение – ищи свищи по пустыни… Да и вообще.. Эх, – он махнул рукой – "Что тут еще скажешь?" -И все же? – продолжал настаивать Евсей.

Хозяин каравана устремил на брата тяжелый хмурый взгляд – "Ну что ты лезешь?

Чего тебе неймется?" -Действительно, Атен… – поддержал летописца лекарь.

– Почему всем всегда кажется, что я знаю больше других! Или Шамаш, уходя вместе с богиней врачевания, сказал мне что-то, чего бы не слышали вы? Или Он говорил со мной после Своего возвращения, а не явился прямо сюда, на поляну, на этот… – он хотел сказать – демонский, гибельный, даже – нергальский обряд, но, устремив на мгновение взгляд на непроглядные мрачно-хмурые небеса, решил промолчать, боясь навлечь на всех еще большую опасность – беду, которая бы превосходила ту, что уже виделась в фантазиях о реальности.

– Но разве накануне Он не говорил с тобой о предсказаниях?

– Да неужели, знай я обо всем этом, – он обвел руками вокруг, зная, что один взгляд красноречивее множества слов, – позволил бы каравану войти в город?

– Ты ведь и хотел, чтобы мы обошли оазис стороной, – осторожно напомнил ему Лигрен. – И если бы не случившееся…

– Это Мати, – помрачнев, пробормотал Атен. Он с силой стиснул пальцы,так, что костяшки побелели, а ногти ушли глубоко в ладони, выдавливая из них капельки алой крови. – Она все знала. А я не слушал ее, старый дурак!…

– Может быть, стоит спросить у нее… – бросив взгляд на дремавшую в окружении священных зверей богини снегов девушку, начал было Шед, но торговец резко прервал мага.

– Нет! – вскричал он словно раненный зверь Его глаза налились огнем, волосы взлохматились, так что за человеческим обличием начали проглядываться черты волка, готового, вставая на защиту своего детеныша, рвать горла врагов.

– Действительно, – озабоченно глянув на брата, проговорил Евсей, – будет лучше оставить девочку в покое…

– Раньше надо было спрашивать! И слушать! – Атен тяжело дышал. На его лбу выступили капельки пота, лицо покраснело, словно от напряжения. – Ей и так столько всего пришлось пережить! Я и представить себе не могу, как невыносимо тяжело было девочке войти в город, быть здесь, зная, что ей суждено… – его дыхание перехватило и, не закончив фразы, он с силой стиснул зубы, сдерживая готовый сорваться с губ крик боли и отчаяния.

– В какое-то мгновение, – пробормотал Лигрен, – когда дракон полетел к Мати, мне показалось, что он хочет разорвать малышку в клочья…

– Не он! – резко повернувшись к своему спутнику по тропе каравана, пронзил его взглядом Атен. – Не наводи напраслину на священного зверя! Это горожане во всем виноваты! Они хотели принести мою дочь в жертву! Дракон лишь собирался забрать то, то было ему оставлено!

На мгновение между горожанами и караванщиками нависла напряженная тишина, которую, словно молнии тяжелый грозовой воздух, пронизывали взгляды.

Тут была и ненависть -Атен не скрывал своих чувств, которые ясно читавших в то остывавших в два кусочка льда, то вспыхивавших лампами с огненной водой глазах.

И презрение – Лигрен слишком хорошо знал, что такое обряд жертвоприношения, чтобы жалеть тех, кто прибегал к нему, пусть даже во имя спасения, во исполнение воли небожителей, не важно.

И сомнение – Евсей не был уверен, что горожане так уж виноваты. Ведь они всего лишь следовали высшей воле. Единственное, за что можно было бы их осуждать, это за неспособность понять, чего ждали от них небожители. Их вина и, одновременно, беда была в том, что они ошиблись… Но разве многим среди смертных дано понимать, чего ждут от людей боги?

Что же касается горожан, то в их душах и глазах было отчаяние… Отчаяние тех, кто вдруг понял: все, что они делали, та дорога, которую столь старательно выбирали, по которой так осторожно шли, оказалась не путем к спасению, а шагом в бездну.

– Мы просто выполняли волю… – начал было Гешт. Среди всех горожан, стоявших на жертвенной поляне, он оставался единственным, сохранившим способность надеяться, а потому пытался оправдаться.

– Нергала! – сорвалось с губ хозяина каравана.

– Не произноси имя Губителя, караванщик! – побледнев, прохрипел жрец. – Не здесь, не сейчас! Пусть ты – избранный, это не освобождает тебя от необходимости следовать законам и обычаям, установленным для всех!

– Правда, Атен… – Евсей, скользнув взглядом по набухшим, словно в ожидании страшнейшей ночной метели небесам, поежился. Впервые с того самого момента, когда он осознал себя летописцем, караванщику не хотелось оставаться в том крае, которому предстоит войти в историю. Он с трудом удерживал себя от того, чтобы броситься бежать прочь, стремясь укрыться за пологом повозки, под покровом сна, пережидая мгновения легенд, и вернуться лишь когда все будет решено и вновь установится покой обычной будничной жизни.

– Да кто такой Губитель! – словно обезумев, перестав контролировать свою речь, не обращая внимания на то, что за слова срываются с его губ, в сердцах кричал хозяин каравана. – Ни один дух из его слуг, ни один самый ужасный демон не способен даже задумать такое, что творят люди! Прикрывать ненавистный Шамашу обряд Его именем! Вовлечь в это… эту грязь, мерзость дракона – Его священное животное!

– Но… Но ведь дракон прилетел к нам сам… Мы не звали его… И, потом, жребий…

Его бросает господин Намтар, бог судьбы… – испуганно заговорил кто-то у них за спиной.

Но Атен не слушал и не слышал горожанина. Он продолжал:

– Да еще, оправдываясь, перекидывать всю свою вину на плечи богов!

– Караванщик… – начал собравшийся все еще раз объяснить жрец, но умолк, почувствовав, как ему на плечо легла рука Хранителя.

– Не надо, – качнул головой старый маг.

– Но он должен понять!

– Зачем? Уже поздно. Все уже случилось. Осталось дождаться последней воли.

– Ждать?! Смиренно и безропотно?! Нет! – резко мотнул головой Атен. В его глазах были ненависть и упрямство.

– А что ты можешь сделать? Что изменишь всеми этими словами, возгласами и взрывами эмоций? Лишь уведешь себя еще дальше за грань отчаяния, у которой остановились мы.

– Смирись, – кивнул, соглашаясь со старым другом, хозяин города. Его глаза заблестели, замерцали, излучая мягкий, теплый свет магии. Он смотрел на хозяина каравана не мигая, не отрывая взгляда ни на миг, прося, убеждая и заставляя подчиниться, успокоиться, склонить голову перед судьбой.

– Нет! – процедил тот сквозь зубы. Это была уже не просто злость, а слепая ярость.

Маг, тяжело вздохнув, качнул головой. Он понял: совершенно бесполезно в чем-то убеждать чужака, спорить с ним. Караванщик не примет никаких слов. Потому что не услышит их.Подобная убежденность заслуживала уважения. Не каждому смертному дана такая сила – верить столь сильно, столь страстно, что не допускать никаких сомнений.

Тем временем Атен, оторвав взгляд от полога небес, глядя на озаренную светом зажженных по краям поляны костров с огненной водой, призванных отделять жертвенную поляну от остального края, шагнул вперед, к холму.

Служители смотрели вслед ему, не скрывая восхищения. Самим им было страшно и помыслить о том, чтобы сойти со своего места, которое было… во всяком случае – казалось единственным прочным, надежным оазисом в бушующей пустыне мрака и теней.

– Хозяин вашего каравана – великий человек, – проговорил Шед, обращаясь к торговцам.

– Да, – наклонил голову в знак согласия лекарь. В его глазах тоже было восхищение.

– В нем больше веры, чем в сердце жреца.

– А ты жрец? – спросил его Гешт, нисколько не сомневаясь, что так оно и есть.

– Нет.

– Почему? – удивился тот.

– Караван – не город. В нем не может быть служителей.

– Но как же? – удивился тот. – Ведь ваш караван – не обычный. Вы…

– Спутники повелителя небес… – кивнул Евсей. – Да.

– И несмотря на это…

– Как раз из-за этого, – затем, несмотря на всю свою нескрываемую неприязнь к горожанам, Лигрен все же снизошел до объяснений. – Он не любит благоговейного трепета в глазах тех, кто идет с Ним рядом, Ему претят песнопения– молитвы и обряды, вплетенные в каждый шаг.

– Вы – спутники небожителя и поэтому не можете быть Его служителями? – в голове горожан просто не укладывалось подобное. Они-то считали, что только жрец да маг могут приблизиться к богам настолько, чтобы удостоиться Их внимания, разговора с Ними и тем более прихода одного из Них. А тут…

– Он… Он не обычный бог… – понимая их смятение, проговорил Лигрен.

– Да, конечно, – разве кто-то сомневался в этом? Господин Шамаш – величайший из богов. И тем большим должно быть величие Его спутников. А те вели себя, словно обычные караванщики! – И ты, – Гешт с подозрением смотрел на Лигрена, словно стремясь уличить его в обмане, – никогда не был жрецом?

– Когда-то. Пока жил в городе.

– А потом?

– В караване я стал рабом.

– Рабом?! – горожане опешили.

– Да. До той поры, пока не обрел свободу.

– И кто ты сейчас?

– Лекарь.

– Простой лекарь?!

– Да, – кивнул Лигрен.

"Конечно, – хозяева города переглянулись, – если такова была воля бога солнца…

Может быть, Он не хотел слишком возвышать своих спутников, не желая, чтобы, вознесенные в поднебесье, они возгордились и потеряли землю под ногами. Но…" -Хозяин каравана говорил, что среди вас есть летописец…

– Это он, – лекарь качнул головой в сторону Евсея.

– Разве то, что происходит с повелителем небес в Его странствиях по земле не заслуживает того, чтобы об этом знали и помнили? – проговорил Евсей таким тоном, словно его обвиняли в присвоении себе чужих заслуг. Однако, видя, что на него смотрят не с осуждением, а восхищением, он, несколько смутившись, пробормотал себе под нос, словно не зная до конца, хочет он чтобы кто-то услышал эти его слова, или нет: – Атен хотел, чтобы списки легенд остались в вашем городе…

– Да! – вскричали в один голос старики. Это было бы замечательно! Если им удастся вымолить прощение у бога солнца, если Он смилостивится над ними, неразумными, и позволит жить дальше… Они выучат эти легенды, чтобы не только передавать их из поколения в поколение своим потомкам, но и рассказывать всем тем караванщикам, которые будут приходить в город. Жаль, что торговцы идут лишь по одной дороге, вслед за солнцем, жаль, что их осталось так мало. Но хоть сколько… – Хозяин каравана говорил… – начали они, но договорить не успели.

– Однако теперь, – продолжал Евсей, делая вид, что не слышит и не видит горожан, а, может быть, так оно и было на самом деле, – я сомневаюсь, стоит ли…

– Но почему?! – в глазах Шеда и Гешта отразилось отчаяние детей, у которых покрутили перед носом лакомой конфеткой, а потом запихнули ее в свой собственный рот. – Легенды… Они ведь пишутся для того, чтобы их читали! Не только достойные, но и те, которые с их помощью могут исправиться, стать лучше…

Бровь летописца чуть приподнялась.

– Дело не в вас, а во мне. Я не хочу отдавать вам списки своих легенд – и все!

– Что?! – его собеседники растерялись. – Но как может… Какое может иметь значение желание смертного, когда…

– Ты не понимаешь, чужак, – Евсей пригладил усы, провел рукой по бороде. – Все дело именно в желании. Я стал летописцем по своей собственной воле. Никто не заставляет меня делать то, что я делаю. Не бог солнца определяет, что достойно легенды, а что нет, что должно быть увековечено, а что – забыто.

– Не совсем так, Евсей, – вмешался в их разговор Лигрен, для которого почему-то показалось важно, чтобы все сказанное здесь и сейчас было не просто частью правды, а всей правдой, с начала и до конца, без натяжек и недомолвок, даже в том, что, в общем-то, не имело к чужакам никакого отношения. -Тогда, в том городе, Он…

– Он говорил, не приказывал. Ради детей.

– Да, – соглашаясь, кивнул лекарь.

– Но… – Шед и Гешт переводили взгляд с одного спутника бога солнца на другого, уже ничего не понимая.

– Это правда, – повернувшись к ним, проговорил Лигрен.

– Хотя и, опять-таки, не вся, – вздохнув, прошептал летописец.

– Я чего-то не знаю?

– Никто не знает всего, – Евсей вновь вздохнул. – Странно, что мы заговорили об этом сейчас. Наверное, не следовало бы. Но во тьме всегда стремишься найти что-то светлое…

– Когда все закончится, – глядя на них с тем восхищением, которое всегда рождает все непознанное, непонятное, а потому – великое, прошептал Шед. – Это тоже станет легендой.

– Да, – губы Лигрена вдруг искривились в грустной усмешке, – у вас есть возможность войти в историю. Только если вас заботит, каким вы явитесь в грезах потомкам, следовало бы позаботиться об этом раньше.

– Но вы ведь не знаете всего! – воскликнул кто-то из служителей.

– Помолчи, – прервал его Хранитель. Он взглянул прямо в лицо караванщику – смело и открыто: – Поверь, летописец, нас сейчас меньше всего беспокоит, какими мы будем в твоей легенде. Что бы ты ни написал – это твое право.

– Я не собираюсь очернять вас, – ответил, немного помолчал, Евсей, – но и обелять не стану.

– Нас сейчас заботит совсем другое. Мы… Мы стремились понять, что происходит.

Нельзя же просто смотреть, как медленно умирает город, принося своих детей в жертву. Наша беда… Наша вина в том, что мы все не верно поняли. Мы совершили ошибку… Как ты думаешь… Как вы думаете, – Шед повернул на миг голову в сторону лекаря, – нам удастся вымолить прощение у бога солнца, или теперь мы наказаны навеки вечные и обречены скитаться во тьме, вдали от света, в краю, где, на приграничье миров, властвуют лишь демоны да тени? Простит ли Он нас?

Караванщики переглянулись. Их лица помрачнели.

Всем смертным свойственно ошибаться. И смеяться над чужими ошибками – грех.

Особенно когда те и сами все понимают и стремятся исправить ее.

– Он милосерден, – промолвил Лигрен,вспоминая все, что происходило на его глазах.

И, все же, в душе лекаря не было полной уверенности. Ведь ничего подобного никогда прежде не случалось.

Господину ненавистен обряд жертвоприношения. Его беспокоит судьба Мати. Ему не нравится этот город. Не случайно же Он не желал входить в него. А ведь такого не было даже в том оазисе, который должен было стать второй Куфой…

– Не нам решать за Него, – Евсей на мгновение поджал губы. – Но лекарь прав – Он милосерден. Он прощал тех, кто, возможно, был большим грешником, чем вы. Он бог справедливости. Верьте и уповайте на это – милосердие и справедливость.

Время шло. А вокруг ничего не изменялось. И людям, искавшим объяснение происходившему, уже начало мерещиться всякое: а вдруг там, за лесной чертой, жизнь течет своим обычным размеренным чередом? Не случайно же никто из служителей, которых жрец города послал предупредить о скором приходе бога солнца и подготовить все к встрече, до сих пор не вернулся. Да, жертвенная поляна на самом краю оазиса и путь к ней от жилища людей был не близок, да, посланцам хозяев города так или иначе на своем пути пришлось бы отвечать на множество вопросов, останавливаясь и удлиняя нужное на дорогу время, и, все же… Все же разве им не следовало поторопиться, когда по всем срокам господин Шамаш уже давно должен был вернуться? Или время здесь, на поляне, и за ее пределами, текло по-разному? Или служителей нет, потому что они уже встречали повелителя небес, там, за гранью? И лишь они, стоявшие на этом проклятом богами месте, ничего об не знают…

"Зачем? – Лигрен терялся в догадках. – Зачем мы здесь? Или это испытание, через которое мы должны пройти, подтверждая свое право и дальше оставаться спутником бога солнца? Да, все небожители, даже самые милосердные, строги и жестки. Но Шамаш… Он всегда вел себя иначе. Во всяком случае, с нами. И Мати…" Стоило лекарь подумать о девушке, как его взгляд сам собой обратился на ее маленькую хрупкую фигурку, сжавшуюся в комок под защитой золотых волков. Сперва ему показалось, что Мати спит, что боги смилостивились над ней, послав покой забытья, но потом скорее почувствовал, чем увидел – нет, ей не было дано этой милости.

Караванщику было жаль девочку. Да, та виновата, сомнений нет. Хотя бы в том, что так упрямо стремилась избежать предопределенного. И то, что Мати еще не достигла возраста испытаний, было слабым утешением.

Лигрен беспокоился за нее. Она всегда казалась ему такой чувственной, ранимой.