Текст книги "Слезы на камнях"

Автор книги: Юлиана Суренова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 39 страниц)

– Шамаш…-она почему-то вздохнула. Воспоминание о боге солнца впервые несло грусть, причиняло боль.

– Он спасет нас. Ведь он уже не раз изменял нашу судьбу.

– Изменял,-она вновь вздохнула – еще более тяжело и потерянно, затем чуть слышно добавила: – Но какой ценой? – однако, отец не слышал ее. Может быть потому, что она не хотела этого.

– Все будет хорошо, дочка. Обещаю тебе,-он считал себя просто обязанным успокоить ее, сделать так, чтобы она больше не вздрагивала при одной мысли о том городе, в который они должны были вот-вот войти, но никогда не войдут.

– А как же тот горожанин?-странно, но она почему-то вместо того, чтобы схватиться за это решение отца обеими руками, начала упираться, словно бездушное животное, готовое слепо пойти навстречу смерти.

– Что – горожанин? Он чужак. Всего лишь чужак… Если тебя так беспокоит его судьба – хорошо, мы пойдем возле самой городской черты, чтобы он смог вернуться домой.

– Он не вернется без нас.

– Почему?-теперь пришел его черед удивляться.

– Я…Я так думаю,-ответив вскользь, она поспешила спросить:-А Шамаш?

– Он еще не пришел.

– Но он скоро вернется, ведь так?

– Будем надеяться…

– Может, тогда стоит дождаться его, поговорить с ним об этом?

– О чем?

– Ну… Что ты собираешься провести караван мимо города.

– Не думаю, что Он станет возражать…

Конечно, не станет. Атен был совершенно уверен в этом. Ведь небожитель не захочет подвергать Мати опасности, которая ждет девочку в городе.

– Однако если ты считаешь…

– Нет,пап,-вздохнув, взглянув на него как-то вскользь – потерянно и отрешенно – девушка качнула головой. – Не надо. Ничего не надо…-она двинулась к краю повозки.

– Ты куда?

– Хочу кое о чем спросить Хана,-"Да, так правильно,"– кивнула она своим мыслям.-Так лучше всего…" -Что-то случилось? Это как-то связано с даром предвидения, о котором говорил с тобой бог солнца незадолго до того, как ушел?

– Да. Нет… Не совсем. Я не до конца уверена…

– Но вряд ли волк развеет твои сомнения. Конечно, он священное животное, однако…

– Он знает кое что… Что поможет мне во всем разобраться,-уклончиво ответила Мати.

– Разобраться в чем? В том сне, который тебе приснился?

– Угу,-кивнула головой та.

– Это был плохой сон?

– Да,-призналась та.-Пап… Скажи, а сны… Они ведь – послания богов, да?

– Да. Дочка, ты такая странная… Сама не своя. Будто встречалась со своей смертью…

– Может быть, так оно и было…

– Что?

– Нет, пап, ничего, – поняв, что сказала лишнее, она поспешила успокоить встрепенувшегося было отца.-Просто… Ну… Я не знаю. Можно я сперва разберусь во всем сама, а потом расскажу? Можно?

– Конечно, дочка.

– Спасибо,-девушка выскользнула наружу.

Она нашла золотого волка чуть в стороне от тропы каравана. Он медленно трусил по по хрустящей снежной кромке, разбрасывая когтистыми лапами в стороны белые перья огромной снежной птицы.

Мати успела сделать лишь только несколько шагов в его направлении, как к ней подбежала Шуллат.

"Оставь его", – скользнув взглядом по лицу дочери огня, просвистела она.

"Но мне нужно спросить…" "Не сейчас,-прервала ее волчица.-Неужели ты не видишь: брат хочет побыть один." "Почему? Что-то случилось?" "Не знаю. Может быть", – она была насторожена. Уши прижаты к голове, движения резки и нервозны, нос поднят по ветру. Было видно, что она, настороженно следившая за всем, происходившим вокруг, готова по первому подозрению об угрозе, какой-то опасности, хотя бы намеке на нее – броситься на врага, встав на защиту хозяина.

"Он расстроился, потому что Шамаш ушел, а его с собой не взял?" "Так решил хозяин".

"И кто вы такие, чтобы спорить с ним?" "Мы – его друзья. Но если он не ограничивает нашу свободу, то уж нам и подавно не следует претендовать на его…" "Раз так, ничего с твоим братом не случится от одного моего вопроса!" "Я сказала – не сейчас!" "Пусти меня! Это важно!" "Нет", – недовольно зарычала на нее волчица.

"Это важно!"

"Для него или для тебя?" Мати остановилась от неожиданности, несколько мгновений глядела на подругу удивленным взглядом ничего не понимавших глаз.

"Я чем-то обидела тебя? Случайным словом? Неловким поступком? Что случилось?-она была готова заплакать от вдруг нахлынувшей на нее обиды.-Почему ты вдруг так ко мне переменилась? Или мы больше не друзья?" "Друзья,-волчица подошла к ней, потерлась головой о руку.-Не сердись. Не обижайся. Я сама не понимаю, что это вдруг на меня нашло. Прости. Я тоже беспокоюсь о хозяине".

"Ну что с ним случиться, ведь он – бог!" "Ты говоришь это так, словно смеешься…" – она глянула на дочь огня с подозрением.

"Как можно!-и, все же, она не могла скрыть усмешки.-Ведь вы так беспокоитесь о нем!" "Мы должны как-то отблагодарить Его за все…"…

"Должны? Но разве друзья что-то должны платить за помощь?" – она погладила зверя по голове, потрепала за загривок, но та не спешила с ответной лаской. В желтых глазах плавилась грусть.

"Он указал нам дорогу назад, к каравану…-задумчиво продолжала она.-Мы ведь сами спустя столько горизонтов, пройденных в разные стороны, вряд ли смогли бы вас отыскать…" "Он мог бы сделать это и быстрее. Ты говорила – вам пришлось долго бродить среди снегов. Совсем одним".

"Значит, так было нужно".

"Зачем? Чтобы вы поняли, как сильно провинились перед ним? Чтобы помучались своей виной?" "Мати?-волчица взглянула на нее с удивлением, словно не узнавая подругу.-Что с тобой? Ты говоришь такие вещи…" "Которые мне прежде никогда не приходили в голову? Потому что пока рядом был Шамаш, он не позволял мне думать об этом?" "Ты… Ты ведь знаешь, что это не так!" "Я знаю. Я знаю, что если бы он захотел, вы бы с Ханом никуда не ушли. Если бы он захотел, вас приняли бы в стаю и никуда, никогда бы из нее не прогнали. Вам не пришлось бы ни о чем беспокоиться, мучиться сомнениями и страхами. Он мог освободить вас от них. Нет же!" "Ты не справедлива к Нему!" "Не справедлива? И это говоришь ты, прошедшая через все сама?!" "То, что случилось, произошло по нашей воле! Это… Это путь свободы – ошибок и испытаний. Только рабство знает покой." "Откуда ты знаешь, что все так? У тебя прежде была эта свобода, свобода, за которую ты так держишься?" "Нет, но… Я думаю…" "А если ты ошибаешься? Если на самом деле все совсем иначе? Просто он хочет, чтобы ты так думала." "Но это правда,"-ответил за сестру подошедший к собеседницам Хан. Взгляд волка был строг. Глаза не доброжелательны, как обычно, но насторожены.

"Правда? А вы спрашивали его об этом?" "За кого ты нас принимаешь? Мы что, неблагодарные твари, чтобы ненавидеть за то, о чем сами просили?" "Но вы считаете себя его друзьями!" "Вот именно – друзьями!" "А разве дружба не в откровении?" "В нем".

"Почему же он не откровенен с вами? Он только говорит о дружбе, о свободе, на самом деле требуя лишь служения, выполнения приказаний".

"Зачем ему это?-волчица села в снег.-Если бы Он только захотел, мы бы просто служили ему. Даже не мечтая о свободе".

"Но он должен был дать ее вам. Потому что таким было условие вожака вашей стаи.

Потому что такова была воля Матушки метелицы. И он обещал. А на самом деле дал вам не настоящую, призрачную свободу".

"Мати, почему ты говоришь о Нем так? Ты не должна".

"Хан, может быть, она права…"-начала было Шуллат, но волк резко одернул ее, грозно зарычав:

"И думать не смей! Как ты можешь сомневаться, после всего, что Он для нас сделал!" "Хватит! Надоело! " – девушка резко повернулась, собираясь уйти.

"Ты хотела спросить…"-напомнила ей волчица, словно не понимая, что время вопросов прошло.

"Зачем? Зная то, что он уже сказал, я понимаю, какой ответ получу…" "Дождись Шамаша, спроси у Него…" "Я знаю, что он скажет,-она мотнула головой.-Нет, не хочу. Я лучше спрошу Лаля".

"Лаль?-Хан аж подпрыгнул, закрутил головой, словно тот, о ком зашел разговор, был где-то поблизости и нес в себе несомненную угрозу. Он оскалился, из пасти вырвалось низкое тяжелое рычание.-Не смей говорить с ним!-он не просил в простом предостережении, но требовал, не допуская ни возражений, ни непослушания.-Все его речи обман!" "Даже те, в которых он говорит правду?"-горькая усмешка сорвалась с ее губ.

Волк взглянул на нее исподлобья, проворчал что-то, что, будь он человеком, можно было бы принять за проклятия.

"Ты не понимаешь!…" -Так объясни мне!-она заговорила вслух, более не сдерживая ни чувств, бушевавших у нее в груди, ни голоса, срывавшегося в крик.-Объясни, раз я такая глупая! Где та грань, что установлена между правдой и ложью и как она может быть нерушима, когда одно столь легко и незаметно перетекает в другое!

"Не плачь!– волчица подскочила к ней, закружилась, стремясь лизнуть в лицо, стирая соленые дорожки слез.-Мне так плохо, когда тебе плохо!-затем, зло рыча, она стала надвигаться на брата:-Зачем ты с ней так! Если считаешь себя правым – объясни! Переубеди! Нет, приказать проще! А обидеть – еще легче!" "Шуш,-демонстративно повернувшись к волку спиной, Мати заговорила с волчицей, щедро делясь с подругой своей обидой, злостью и с трудом сдерживавшейся яростью, выплескивая их, остывшую воду из плошки,-а ты знаешь, что та история, ну, когда мы с тобой убежали на охоту в снега пустыни, вдвоем, произошла на самом деле, а не во сне, знаешь?" "Нет,-она мотнула рыжей головой, глядя на нее широко открытыми, округлившимися глазами.-Я не знала…-она повернулась к брату. – Это так?" "Да." "Да,-кивнула Мати. -Первые слова правды за весь разговор! Конечно, чего тут упираться! А скажи мне, Хан, почему Шамаш не рассказал вам, что все случившееся тогда, было правдой? Почему он не сказал тебе о Несущей смерти? Ты не думаешь, что был вправе знать об этом?" "Я знал столько, сколько должен был…" "А кто установил эти пределы? Шамаш?" "Ты снова?…" "Да! Потому что я хочу, чтобы ты задумался! Задумался хотя бы на миг! Что бы было, как бы все изменилось, если бы ты знал: сон был не сном, а правдой? – она видела, как пусть всего лишь на миг, но все таки глаза зверя подернулись задумчивой пеленой.– Если бы ты знал, что яд Несущей смерть не опасен для тебя?" "Это ничего бы не изменило,-ответил волк, но теперь он не рычал, скорее – поскуливал, словно от боли.-Ничего…" "Но Хан…" "Не лезь, сестра! Я знаю, что говорю! Да, тот сон был правдой! Но не в этом настоящем! На той дороге, по которой идем мы сейчас, не осталось ни одного следа, оставленного тогда! Потому что не было пройдено ни одного из тех шагов!

Проснувшись в прошлом, я потерял данный исчезнувшим настоящим дар! Чтобы обрести его вновь лишь совсем недавно!" "Нет! " "Да! " "Мати, – Шуллат повернула к подруге морду. Она чувствовала себя такой несчастной, вынужденная разрываться на части между двумя столь родными и любимыми существами.– Не обижайся на Хана! Он…Он такой злой и грубый потому что не доволен, что должен был остаться, и…"-она пыталась объяснить, но девушка не хотела и не собиралась ее слушать:

"При чем здесь Хан! Я зла совсем не на него!" "На хозяина?" "Это вам он хозяин, но не мне!"-ее губы обиженно надулись, совсем как в детстве, в сощуренных глазах затаилась злость.

"Мати!"-волки смотрели на нее с укором.

"Что Мати! Я уже 14 лет Мати!"

"Так нельзя!" "Верно! Так нельзя! Нельзя убеждать, что никогда не лжешь, и при этом говорить неправду!" "Шамаш никого не обманывал…" "Ну конечно! Он просто назвал явь сном и все! Подумаешь, какой пустяк!" "Он ничего не называл. Он просто вернул время вспять." "Зачем?!" "Чтобы спаси тебя от смерти, ждавшей в будущем того настоящего…" "Ладно, пусть… Пусть так. Почему он не сказал правду? Зачем было ее скрывать?" "Он собирался…" "Собираться и сказать – не одно и то же!" "Спроси Его – и Он расскажет…" "Спроси! Неужели чтобы узнать то, что касается тебя, нужно спрашивать? Ведь это…

Это часть моей жизни, часть меня! Он должен был рассказать обо всем тогда, сразу же! " "Возможно, тогда, ты… мы все были не готовы понять и принять эту правду…" "То, что скрываешь, все равно рано или поздно становится известным. Так было всегда и так будет. Вот, написал же дядя Евсей эту легенду…" "Потому что Шамаш ему позволил." "Конечно!-усмехнулась Мати.-А даже если и так,-спустя какое-то время вновь взвилась она,-тем более!" "Он не обманывал тебя,"– Хан готов был повторять это вновь и вновь.-Не обманывал никого из нас. Того, что было тогда, на самом деле никогда не происходило.

Потому что время пошло другой тропой. Если кто и лжет, так это Лаль, заложивший сомнения в твою душу, настроивший тебя против Шамаша!" "Ни против кого он меня не настраивал! Просто он был искренен со мной! И говорил мне правду, какой бы они ни была! Позволяя мне самой решать, пойму я ее или нет!" "Ты не должна…" "Знаешь, что он сказал мне? Знаешь? Что для того, чтобы изменить чью-то судьбу, отвратить чью-то смерть, нужно принести жертву!" "Лаль – бог обмана…"-осторожно подошла к Мати волчица.

"А Шамаш – справедливости".

"Да".

"Значит, справедливость она такая? Карать за обряд жертвоприношения других, но оставлять его для себя?" "Ты…" "Да что ты понимаешь!-Мати прервала волка прежде, чем тот успел хотя бы что-то сказать в ответ.– Ну конечно, он позволил вам вернуться, и теперь вы будете во всем ему потакать, во всем оправдывать!" "Остановись, -вонзившейся в девушку острый взгляд волчицы был мрачен, из пасти зверя вырвалось с трудом сдерживаемое ворчание – рык.-Остановись, пока не поздно…" "Поздно для чего? И разве уже не поздно? Неужели я так о многом просила? Все, что мне было нужно – это кому-то доверять, верить…-не удержавшись, она всхлипнула. – А он…Конечно, вы скажете – скрывать правду и говорить ложь – не одно и то же. Так по мне -это даже хуже!Хуже!Хуже!…"-и, сорвавшись с места, она бросилась назад, к своей повозке.

Она не забыла, зачем пришла, просто ей больше не хотелось ни о чем говорить с Шамашем. Ей не хотелось даже видеть его. Она не верила больше никому и ни в чем.

"Мати!-переглянувшись с братом, взволнованно скульнув, окликнула ее волчица. Она чувствовала что-то неладное, дух метался, не находя покоя. – Не уходи! Хан отведет тебя к Шамашу! Поговори с ним! Может быть, мы не правильно все поняли.

Или неверно объяснили. Ведь мы всего лишь снежные охотники…" "А он – небожитель! Он хозяин своего слова – захотел, дал, захотел, взял. Сказал одно – и это стало правдой, сказал другое – и теперь правда – это…" "Мати, ты не можешь…" "Ну конечно! Ведь он – бог! А я всего лишь жалкая смертная! К чему мне что-то объяснять, зачем говорить правду? И вообще…"-она махнула рукой. Какая разница?

Ей уже было все равно.

Караванщица ушла, а волки остались застывшими изваяниями стоять на том месте, где она их оставила, словно оледенев.

"Она вдруг так переменилась… " – волк наклонил голову, не скрывая своего удивления.

"Да. Я никогда прежде не замечала за ней этой резкости… И упрямство… Да, она была упряма, но…" "Прежде она винила во всем себя, теперь – Шамаша…Может быть, ей действительно явился во сне Лаль?" "Если так… Мы должны снять навет бога сновидений!" "Никакого навета нет. Мы бы почувствовали его. Дело в другом: он сказал ей то, что она была готова услышать. И потому она поверила всему." "И, все же, почему… Хан, может быть, тебе следует позвать Шамаша? Он нужен Мати." "Болезь всегда легче лечить в начале… Но, думаю, сейчас тот случай, когда целебная трава может стать ядом…" "Ты думаешь…" "Я думаю: хозяин знал, что так будет, когда уходил. И все равно ушел." "Может быть… Может быть, ты и прав… Значит, тому была причина…" "Иди к ней. Нужно, чтобы кто-то был рядом с ней сейчас." "Да. Я постараюсь удержать ее…"-волчица и сама не знала – удержать от чего, просто была уверена – сейчас она была нужна Мати, как никогда. Чтобы Мати осталась Мати. Хотя бы в ее глазах.

Глава 9

– Караванщик, это правда, что вы решили обойти город стороной? – к Атену подбежал чужак. Он запыхался и потому дышал громко, со свистом, и вообще выглядел взволнованным и нервозным.

– Правда, – глядя в сторону, вскользь бросил тот.

– Вы не должны! Вы… Вам нужно пополнить припасы, купить огненную воду… До следующего города не так близко, и… – он умолк, не зная, что еще сказать, как переубедить караванщика, принявшего столь необъяснимо-странное решение.

Атен, оторвавшись от отрешенно-бессмысленного изучения пустыни, перевел взгляд на незнакомца, хмуро глянул на него исподлобья:

– А тебе-то какое до нас дело?

Горожанин молчал, и, не дождавшись ответа, хозяин каравана продолжал с некоторым пренебрежением, не в силах перебороть в себе ту глубокую, необъяснимую неприязнь к чужаку, которая, возникнув сама собой едва он впервые его увидел, не оставляла до сих пор:

– Если о себе беспокоишься, то не надо: мы доведем тебя до самой грани. Так что вернешься домой целым и невредимым, даже испугаться по-настоящему не успеешь.

– Я не могу вернуться один!

– Это еще почему?

Горожанин не ответил, лишь отвел в сторону взгляд, чтобы чужой не смог ничего прочесть по его глазам.

– Молчишь? – Атен криво усмехнулся.

Нет, этот человек ему совсем не нравился, то есть совершенно. Была бы его воля, он не позволил бы пришельцу и шагу ступить по одной дороге с караваном. Жаль, но Атен не чувствовал себя в праве прогнать приведенного золотыми волками. Ведь они – слуги госпожи Айи. Раз им приказал не Шамаш, то, значит, Она… Впрочем, если бы господин велел, Атен прогнал бы чужака, не раздумывая. В конце концов, пусть они странствуют по владениям повелительницы снегов, но при этом – прежде всего являются спутниками бога солнца… Однако, уходя,Шамаш не дал на этот счет ровным счетом никаких распоряжений. Более того, Он ни чем: ни взглядом, ни словом,– не выразил своего недовольства поступком золотых волков. Да, Его не обрадовал приход чужака, но это все.

В общем…

"А, – Атен мысленно махнул рукой, – какая разница?" Действительно, к чему допытываться до мыслей этого маленького горожанина, когда уже очень скоро их пути разойдутся навсегда? Какая разница, что ему там нужно, что с ним станет после того, как караван уйдет? Они исполнят свой долг перед госпожой Айей и ее слугами, доведя чужака до его дома, а за чертой оазиса – уже другая земля.

Неприязнь хозяина каравана была слишком явна, чтобы собеседник не заметил ее. И, все же, вместо того, чтобы просто уйти, смирившись со своей судьбой, он заговорил:

– Ты…Ты не мог бы изменить свое решение?

– С чего ради?

– Так нужно.

– Кому?

– Богам!

– Вот как! И с чего ты взял?

– Они сказали…

– Нам – нет.

– Моими устами…

– Хватит! – резко прервал его караванщик, которого начал раздражать этот разговор.

– Достаточно того, что мы разрешили тебе идти нашей тропой. Но это – все. Не устраивает – уходи… Да, и не пытайся заручиться поддержкой моих спутников.

Даже если тебе это удастся, ты ничего не добьешься.

– Почему?

– На тропе каравана не меняют раз принятого решения.

– По собственной воле… – пробормотал горожанин.

– Ты что-то сказал? – караванщик прекрасно расслышал его слова, а переспрашивал потому, что не понял, что за ними стояло. Но чужак не стал ничего объяснять.

Повернувшись, он зашагал прочь.

Что же до Атена, то он, проводив чужака взглядом, недовольно поморщился. У него было много других дел. Нужно было все подготовить, устроить лучшим образом, ведь им никогда прежде не приходилось обходить город стороной. Кто знал, какие опасности и трудности могли ждать на этом пути. Однако упрямство этого человека…

Порою оно раздражало караванщика, порой – восхищало. Так или иначе, он был уверен: чужак не остановится. Он попытается что-то сделать. Что? Наверное, пока еще об этом не знал никто, даже сам горожанин. И, все же, Атен был готов поспорить… Да, верно: тот направился к золотым волкам.

– Священный зверь, – склонившись перед снежным охотником в почтительном поклоне, заговорил Рур, – прошу тебя, позови господина Шамаша. Он должен знать…

Недовольное ворчание волка прервало его. Хан глядел на чужака исподлобья, не скрывая угрозу. Никто не давал этому сыну огня право говорить со снежным охотником, не то что просить его о чем-то и уж тем более давать какие-то поручения.

Но Рур не замечал этого. Он не боялся вызвать гнев или даже ярость грозного зверя, когда собственная жизнь уже не беспокоила его, словно он и не жил вовсе.

В его душе не было места страха, когда все чувств вытеснило одно единственное – слепое и безграничное, названия которому он не знал, по ошибке принимая за долг.

– Я прошу тебя, зверь! Прошу!

Шипящая тишина была ему ответом.

– Если… – он готов был хвататься за любую соломинку. – Если ты не хочешь позвать господина, отведи меня к своей повелительнице! Позволь рассказать о том, о чем я могу сказать лишь Ей! Она поймет…

Волк лишь рыкнул в ответ, но горожанин совершенно ясно услышал твердое, решительное и безоговорочное – "нет!".

А затем, прекращая все уговоры и расспросы, волк и вовсе убежал прочь, прячась за снежный бархан.

– Но… Постой! Это важно! – Рур непонимающе глядел ему вослед.

– Перестань, чужак, – остановил его Лис. – Хватит упрямиться. Тебе же было сказано – решение принято и никто не станет его менять.

– Вы не понимаете…! – все еще не желал сдаваться тот.

– И не хотим понимать! – прервал его караванщик. – Почему это мы должны? Если наш повелитель считает, что мы вправе поступать так, как поступаем – значит, так тому и быть!

– Но…Хотя бы выслушайте меня! Я… Может быть, если я все расскажу…

– Не утруждай себя!

– Караванщик…

– Тут не о чем говорить! – и, повернувшись, Лис пошел своей дорогой, бросив лишь напоследок с нескрываемой угрозой: – И не вздумай больше никого донимать своими бреднями! Пожалеешь!

Чужак продолжал стоять на месте, а мимо шли своей дорогой торговцы, поглядывая на него с нескрываемым любопытством, некоторым удивлением и полным отсутствием сочувствия. Лишь когда миновала последняя повозка, он поднялся, тяжело вздохнул и, не отряхиваясь, не поправляя одежду, так, словно все это и раньше не имевшее для него особого значения, теперь и вовсе потеряло всякий смысл, побрел вслед за караваном. Его глаза померкли, лишившись прежней надежды, а на то, чтобы найти новую, не оставалось времени – уже завтра караван должен был подойти к городу.

Но лишь чтобы обойти его стороной…

– Слушайте, – спустя какое-то время к Лису и Атену, которые каким-то стечением обстоятельств оба оказались возле первой повозки, подошел Евсей, – вы бы сказали кому из дозорных, чтоб присмотрел за горожанином, а то он того гляди руки на себя наложит.

– Нам-то что за дело? – пожал плечами Атен.

– Вот именно. Тем более, что тот, кто ищет смерть, все равно ее найдет, сколько за ним ни следи, как ни удерживай, – поддержал его Лис.

– И, все же. Грех ведь это.

– Его грех.

– Но сейчас он идет нашей тропой. И, потом, вряд ли священные звери спасли его от мороза снегов лишь ради того, чтобы он сам себя убил за шаг до тепла.

– Ну… Может быть, такова и была их цель!

– Но зачем!

– А мы знаем? – караванщики пожали плечами.

– Оставь, Евсей, – поморщившись, проговорил Лис, – делать нам больше нечего, как думать о чужаке.

– И все же… Странно это, – качнув головой, пробормотал летописец. – Никак не пойму, что происходит, в чем тут дело, в чем загадка.

– Загадка?

– Не знаю. Может быть, что-то другое… Я чувствую, что пришла пора для новой легенды. Так же как ты, брат, – он взглянул на Атена, – чувствуешь, когда к каравану приближается опасность.

– Если так, ты должен быть счастлив!

– Я рад, что мне будет о чем рассказать потомкам. Но, в то же время, мне тяжело, потому что я слишком хорошо помню, каково это – пережить легенду, события которой для будущего, может быть, и будут светлыми, но для настоящего…

Атен и Лис несколько мгновений молча смотрели на него. Постепенно их лица напряглись, каменея, глаза настороженно сощурились. Они, наконец, поняли, куда клонил Евсей.

– Все началось с этого чужака…

– А может и раньше. Просто мы не заметили…

– Нет, Евсей, – решительно возразил ему Лис, – с него. Я чую это… Да… Насчет того, чтобы присмотреть за ним… Пошлю-ка я дозорных.

– Если то, что должно произойти, нам суждено, это все равно случится… – у Атена окончательно испортилось настроение. И еще. Вместо того, чтобы сосредоточиться, взять себя в руки и устремить все силы и помыслы на то, чтобы защитить караван, на него напала какая-та апатия. Все стало безразличным, захотелось, махнув рукой, сказать: "Будь что будет." Рано или поздно все останется позади, а вспоминать о пережитых испытаниях, раз за разом выходя из них победителем,-что может быть приятнее?

– Вообще… Ты прав… – его помощникам было нечем возразить. Они уже собирались вернуться к своим делам, но тут..

Где-то позади раздался скрип, треск, который спустя всего лишь одно короткое мгновение превратился в ужасный грохот, заставивший мужчин, вздрогнув, застыть на месте.

– Что это?

Атен первым, порвав оковы мгновенного замешательства, льдом сковавшего тело, сорвался с места, поспешно забрался на место возницы первой повозки, чтобы сверху оглядеть караван, который, словно по инерции, продолжал двигаться вперед.

Он прислушался к дыханию того, что порою представлялось ему большим, чем простое скопление людей, животных и повозок, – единым живым существом, которое двигалось видимой лишь ему дорогой, минуя расстояния и поколения, приближаясь к цели,ведомой лишь ему одному. Он раскрыл свое сердце, вбирая в себя его чувства, сравнивая их со своими, ища в сравнении ответ на вопрос, на который пока не могли ответить ни увиденное оком, ни услышанное ухом.

Но на этот раз его предчувствие, не раз сослужившее караванщику добрую службу, молчало. Сердце билось ровно, не беспокоясь ни о чем. Оно вздрогнуло лишь тогда, когда глаза заметили поднимавшееся где-то в хвосте каравана, скрывая из вида последние повозки, белое снежное облако. Это облачко походило на тень, поднятые ветром покрова пустыни. И, все же, удивительно, но оно почему-то бросалось в глаза так же, как луна посреди черного беззвездного неба.

– Что там? – окликнул его снизу Евсей.

– Не знаю!

– Я пошел! – Лис сорвался с места, но Атен остановил его:

– Постой! Вон скачет Вал! Сейчас все узнаем!

Действительно, со стороны последних повозок к хозяевам каравана быстро приближался всадник. Его ждали с нетерпением и плохо скрываемой нервозностью, заставлявшей переступать с ноги на ногу, потирать руки, касаться бород.

Мужчины терялись в догадках, не представляя себе, что могло произойти.

Караванщики вели себя совсем не так, как им следовало в подобном случае, причем не только хозяева, но и все остальные: все остановились, обернулись, глядя назад, лишь назад – растерянные, совершенно беззащитные в это мгновение. Руки воинов не сжимали копья, пальцы возниц выпустили поводья. Единственным, кто продолжал двигаться, был Вал.

Это замешательство, даже более того – помрачнение рассудка, онемение тела, было, как всем казалось, вызвано тем, что никто не ждал ничего подобного.

Мысли людей были далеки от страха, что каравану угрожает опасность. Они просто не верили, что подобное возможно. Караванщики полагали, что достаточно заплатили богам за право спокойного пути: ведь они принесли наивысшую жертву – отказались от дара войти в тепло города.

Тем временем Вал, наконец, подскакал к хозяевам каравана достаточно близко, чтобы услышать рвавшийся из их душ, сердец, вопрос:

– Что?

– Складская повозка! Она была слишком старой и развалилась на части!

Мужчины не говорили – кричали, словно находясь в сердце метели, где спокойно сказанные слова просто не будут услышаны. Сейчас же, в тишине ясной снежной ночи, голоса разносились на многие шаги вокруг, гремя раскатами грома. Но и хозяева каравана, и дозорный были слишком взволнованы, чтобы заметить это.

А все остальные – невольные… нет, конечно же, вольные свидетели их разговора – были лишь рады этому: им не приходилось прислушиваться, силясь разобрать слова, не было нужны переспрашивать, и вообще…

– Этого следовало ожидать, – Атен успокоилось. То, чего он со страхом ждал – события в череде безликих однообразных дней дороги, нечто, что должно было непременно произойти – случилось. Но это было не явление рока, не угроза демонов, не мрак беды, а всего лишь серая сторона действительности – ожиданная обыденность, которая рано или поздно должна была произойти. Его мускулы расслабились. – Все мы стареем, – с нескрываемой грустью проговорил он, однако же, принимая неизбежность как должное. – Что ж, – он вздохнул. – Повозка была полной?

– Наполовину.

– Лис!

– Да? – тот как раз в это мгновение потягивался, разминая успевшие затечь мышцы.Он тоже выглядел спокоен и умиротворен.

– Останавливай караван… Хотя, мы и так стоим, – оглядевшись вокруг, он цокнул с долей запоздалого недовольства. – Ладно, в общем, пусть все остается так как есть… Пока.

– Шатер ставить не будем? – спросил Лис,уточняя приказ.

– Мы возле самого города, – начал Евсей, а затем, вспомнив, хлопнул себя по лбу.

– Мы же не собирались в него заходить!

– Вот именно, – Атен бросил на брата хмурый осуждающий взгляд. Он полагал, что было бы лучше не говорить об этом. Особенно сейчас. – Лис, шатер будет в самый раз, – повернулся он к другому из своих помощников. – Переночуем под куполом…

Только выстави усиленный дозор. Мало ли что. И вот еще. Надо будет перегрузить все в другую повозку. Свободного места хватает… – не сдержавшись, он зевнул.

Едва беспокойство ушло, караванщиком начал овладевать сон. В этом не было ничего удивительного. Атен даже привык к тому, что чрезмерная душевная активность в нем всегда сменяется стремлением к покою.

– Конечно, не хотелось бы тратится на новую повозку, но мы богатый караван и можем себе это позволить. Так что, беспокоиться не о чем… – он потер один глаз рукой, другим глянул на помощника. Его мысли текли медленно, не торопясь: "Пока мы дойдем до следующего города, пройдет еще много времени. Так что… Спешить некуда".

Кивнув, соглашаясь как со словами старого друга, так и с его прочитанными по выражению лица мыслями, Лис ушел исполнять его приказ.

– Я тоже, пожалуй, пойду… – пробормотал Евсей. Летописец даже в этом происшествии с повозкой был готов увидеть недобрую руку горожанина. Ну вот не доверял он чужаку, и все тут! А когда не доверяешь – стремишься не упускать из вида.

Атен тоже не долго стоял на месте. Оглядываясь вокруг, он заметил дочь, шедшую куда-то. Ее плечи поникли, голова была опущена на грудь, движения же нервозно неровны. Караванщик тотчас вспомнил недавний разговор с Мати, тот, о несчастьях, которые, как казалось малышке, она притягивала к каравану. И от былого состояния покоя и полудремы не осталось и следа. Сердце пронзила острая боль, словно по нему полоснули лезвием кинжала. А что если дочь решит, будто все случилось из-за нее, и, не зная о незначительности произошедшего, увидев в нем знак беды, бросится на поиски смерти, стремясь таким по-детски отчаянным и по-взрослому безрассудным образом избавить от превратностей судьбы всех остальных?