Текст книги "Слезы на камнях"

Автор книги: Юлиана Суренова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 39 страниц)

– Что? Уже пора?!

– Да.

– Мы справимся сами! Все будет хорошо! – словно заклинание вновь повторила она.

– Мати! – та глядела на нее с укором и мольбой. Глаза караванщицы говорили: "Сейчас не время для споров, не время для гордости и ошибок! Сделай так, как я говорю, прошу тебя! Я знаю!" Ее руки лежали на животе волчицы, а губы шептали: – Волчонок лежит неправильно, идет боком! Роды будут трудными и дара одной целительницы будет мало там, где нужно могущество небожителя!

– Но Шамаш сказал, что все в порядке!

– Тогда так и было! Но сейчас вдруг изменилось! Беги же, беги! Послушайся меня, пожалуйста!

– Ладно, – наконец решившись, Мати бросилась к пологу. В конце концов, что такое ее гордость, обида, страх и все остальное рядом с жизнью Шуллат и ее малышки? – Оставайся здесь! – она и сама наверняка не знала, к кому из двоих относилось это восклицание. Наверное, к обеим. Как и оброненное следом: – Дождись меня! – словно одна из остававшихся в повозке куда-то торопилась, а вторая была в том положении, когда накануне решающего мгновения возможно промедление.

Мати так торопилась, что забыла не только запахнуть полушубок, но даже надеть меховые сапожки. Ну да это ладно. Ведь, в сущности, ей нужно было сделать всего несколько шагов, перескакивая из одной повозки в другую. А даже если бы это было не так – не важно, девушка слишком торопилась, чтобы почувствовать дыхание холода, она была слишком погружена в заботы о волчице, чтобы беспокоиться или хотя бы думать о себе.

Однако ей следовало быть повнимательнее. Или, во всяком случае, осторожнее.

Выбираясь наружу, она зацепилась ногой за край повозки, но, уже не в силах остановиться, продолжала движение и упала прямо лицом в снег, который тотчас залепил глаза, набился в рот и нос, мешая дышать. Впрочем, нельзя сказать, что она ушиблась. Скорее ей показалось, что она скатилась с бархана, как когда-то в веселом и беззаботном детстве.

Вот если бы караван шел по городской мостовой или ледяному панцирю замерзшего моря, девушка непременно бы расшиблась или, того хуже, угодила бы под копыта оленя. Впрочем, даже если бы падение не было столь мягким, Мати не обратила бы на него внимания. Все, на что у нее хватило времени, это быстро протереть лицо, освобождаясь от снега. Не видя ничего, не замечая никого на своем пути, она, провожаемая настороженными взглядами собравшимися в маленькие группки у костров караванщиков, опрометью бросилась опрометью бросилась к повозке бога солнца.

– Шамаш! – сдвинув полог, крикнула она в черное чрево повозки. – Пора!

Ответом ей была тишина.

Мати подождала какое-то время, затем вновь позвала:

– Шамаш! Шуши пришло время рожать! Сати говорит, что там что-то не так и нужна твоя помощь!

И снова ничего – ни слова, ни движения, ни огонька в непроглядном мраке.

Девушка растерялась. Она привыкла, что Шамаш всегда очень чутко спал, словно и не спал вовсе – так, дремал, а тут вдруг…

"Хан! – позвала она золотого волка. – Помоги мне…" – не закончив мысли, она остановилась, поняв вдруг, что зверь не просто не откликается на ее зов, что его просто нет рядом.

Повозка казалась пустой, совсем пустой, какой может быть только бездна. И Мати подумала – может быть, какие-то дела заставили повелителя небес вновь покинуть караван, может быть, где-то он нужнее, чем здесь?

Но потом, вспомнив, как слаб был бог солнца во время последней встречи, каким измученным он выглядел, решила: нет, сейчас он просто не смог бы уйти… Или…

Она сунула голову в повозку, стала, старательно прислушиваясь, внимательно вглядываться во мрак, силясь разглядеть хотя бы что-то, пусть даже это будет пустота.

А затем, решившись – "Я же раньше уже бывала здесь. И он никогда не возражал, даже если я приходила без спроса…" – тяжело вздохнула – она и так столько всего натворила, и, в конце концов, одним проступком больше,одним меньше – не велика потеря – полезла в повозку.

– Шамаш… – сперва осторожно сев на край повозки, она провела рукой вокруг – может быть, он не стал забираться вглубь, а остался где-то рядом. В душе она надеялась на это, но…

Нет. У полога его не было.

И, вздохнув, она полезла дальше, осторожно, на четвереньках передвигаясь по кромешному мраку, лишенному хотя бы одного луча, когда лампа с огненной водой не просто чуть заметно тлела, но была погашена, спрятана в покрывалах темноты.

Она старательно ощупывала дорогу, боясь, не видя ничего, натолкнуться на что-то важное, нужное богу солнца и такое хрупкое, что случайный удар способен расколоть его на мелкие осколки. Но все, чего касались ее руки – это жесткий олений мех устилавших днище повозки одеял.

Мати ползла вперед, ползла… Но толи место это было заговоренным, толи нутро повозки бесконечным, как бездна, девушка никак не могла добраться до места возницы.В какой-то миг ей даже показалось, что она не в повозке вовсе – а в подземных пещерах госпожи Кигаль, тех, что призваны карать вечным мраком и пустотой беззвучного одиночества самые грешные из душ.

И когда она подумала об этом, на нее накатилась ледяная волна страха, сжавшая в комок не только тело, но и душу, заставив бешено биться сердце, а зубы стучаться, нервно и неровно, словно ветер о полог повозки. Мати застыла на месте, начала беззвучно, одними губами читать молитву – оберег, но остановилась, не закончив, втянула голову в плечи.

Девушка как-то сразу смирилась, решив, что достойна этого наказания. Достойна любой, самой жестокой, ужасной, безжалостной кары. Ей захотелось заползти в какую-нибудь, самую крохотную из пещерок, ту, в которой она бы с трудом поместилась, чьи своды давили бы на спину, стены сжимали бока, не давая шевельнуться, ощутить в движении жизнь. Жизнь, которой и нет уже вовсе…

Но… Тут она вспомнила о Шуши.

"Ей нужна помощь! Ей нужен Шамаш! И я не могу остановиться, смириться прежде, чем она будет спасена! А что случиться потом – не важно. Не важно, если с ней все будет хорошо!" И она вновь зашарила рукой вокруг, глаза, старательно, боясь моргнуть, вглядывались в окружавший ее мрак, так, что очень скоро их защипало от напряжения, они заслезились…

И потому в первый миг Мати не поверила, когда увидела забрезживший в непроглядной тьме бледный, неясный огонек… Она заморгала, затем – поднесла к лицу ладони, старательно протерла глаза… Но огонек не пропал. Он был. И был не где-то далеко, а совсем рядом, на самой груди.

"Странно… – в первый момент она была удивлена. Но уже через миг… – Ну конечно! – озарила ее мысль, заставив забыть обо всем остальном, всем плохом, мрачном, радуясь этому огоньку, словно взошедшему солнцу. – Это талисман!" – как она могла о нем забыть!

Сев на одеяла, она сунула за пазуху дрожавшую толи от волнения, толи нетерпения руку, вытянула камень. И тотчас зажмурилась от света, который нескончаемым потоком ударил прямо в глаза.

Мати была поражена, обрадована, очарована новым чудом, произошедшим с ней.

Конечно, она знала, что талисман, который она носила с собой – не простой камень, а частица самого волшебства. Но… Но ведь она не была наделенной даром… И вообще, тепло – это да, но свет…

"А, не важно, – Мати небрежно махнула рукой. Какое это сейчас имело значение? – Главное, что у меня есть свет!" Она вновь открыла глаза – сперва осторожно, боясь ослепнуть, затем – смелее… В первый миг бивший из талисмана луч показался ей слепяще яркой. Но потом, когда она привыкла к нему настолько, что смогла оглядеться вокруг, поняла – он не сильнее огненной лампы, причем горевшей не в полную силу. И все же, его было достаточно, чтобы нарушить непроглядный покров мрака, освещая чрево повозки.

Держа талисман перед собой, как факел или лампу с огненной водой она огляделась вокруг.

Повозка казалась совершенно пустой. Лишь в самом дальнем углу, во мраке, кутаясь им словно одеялом, лежал бог солнца.

– Шамаш! – увидев его, девушка облегченно вздохнула, улыбнулась и бросилась к нему. – Насилу тебя отыскала…

Он не сдвинулся с места, не повернулся, словно не слыша ее голоса.

Повелитель небес лежал на спине, неподвижен и отрешен. Его голова, покоившаяся на свернутом в трубку куске войлока, который мужчины – караванщики использовали вместо подушек, была повернута на бок, лицо закрывала тень. На нем были повседневные шерстяные брюки и длинная рубаха. На сложенном свитере лежала правая, обожженная сильнее левой, рука, полушубок укрывал ноги…

Он выглядел как человек. Но не живой, подвижный, а скованный вечным сном, одетый в лед…

– Шамаш… – вновь ощутив приступ беспокойства, который морозом обжег ей душу, Мати двинулась к нему, стремясь поскорее коснуться его руки, ощутить ее тепло, убеждаясь, что он жив.

– Шамаш… – сев рядом с ним, она протянула руку…

– Не буди его, – тонкие, цепкие пальцы схватили ее за запястье, сжали, удерживая.

– Ах! – вскрикнув от неожиданности, она в страхе повернулась на голос, боясь увидеть призрака… Или даже саму богиню смерти, пришедшую к своему брату.

В повозке, рядом с девушкой, действительно была богиня, но не та, которую побаивалась ее душа.

– Госпожа Нинтинугга… – прошептала Мати.

– Нинти. Теперь все зовут меня Нинти.

– Но…

– Что тебя смущает? Называешь же ты Его просто Шамашем?

– Да! И я первая среди смертных мира снежной пустыни назвала его так! – девушка взглянула на нее смело, даже – с вызовом.-Отпусти меня! – то, что она могла своей дерзостью, непростительной для смертной, оказавшейся перед ликом небожительницы, прогневать богиню врачевания, не страшило ее душу, представляясь наименьшей из зол.

Молодая караванщица просто не могла вести себя иначе. Мысль о Шуши вынуждала ее торопиться. И уж конечно, у нее совсем не было времени для всех этих восхвалений и поклонений.

Та послушно разжала пальцы, но ладони с руки девушки не убрала:

– Не буди его! Ему нужен отдых. А вы постоянно беспокоите его! И вообще, ты не представляешь, каких усилий нам стоило усыпить его…

– Нам?

– Ну, я ведь не богиня сновидений!

– Госпожа Айя… Она здесь?

– Не-а, – Нинти потянулась. – Она просто объяснила мне, что нужно делать. И у меня, – она была вполне собой довольна, – как видишь, все получилось. Конечно, с помощью ее сил.

– Но Шуши…

– Золотая волчица? – богиня врачевания лишь чуть повела бровью.

– Да! Она уже рожает,и…

– Звери делают это сами, не нуждаясь ни в чьей помощи. Не волнуйся за нее.

Не волнуйся! Сказать это было то же самое,что попросить рыдавшего навзрыд младенца не плакать! Как вообще можно говорить это, ничего не зная…

– Шуши нужна помощь! Сати сказала, что роды будут тяжелыми!

– Что ж… Раз она в этом уверена. Ее дар позволяет ей судить об этом… – богиня врачевания двинулась к краю повозки. – Значит, ей действительно нужна помощь…

"Не твоя!" – хотела закричать ей вслед Мати, но она вовремя прикусила язык.

Благосклонность Шамаша вовсе не означала, что все остальные боги будут к ней столь же терпимы и понимающие милосердны.

– Что же ты? – видя, что девушка не сдвинулась с места, продолжая все так же сидеть возле бога солнца, спросила Нинти. – Если все действительно так, как ты говоришь, нужно торопиться!

– Но… – Мати растерялась, обернулась назад, на застывшего без движений, словно ледяное изваяние, Шамаша, чуть наклонилась вперед, вслед за богиней врачевания, которая словно силой тянула ее за собой. Это было не совсем то, чего она ждала, чего искала, зачем пришла. Она хотела… Должна была поскорее привести к своей Шуллат повелителя небес, а не одну из младших богинь. Пусть даже та и была богиней врачевания.

Хотя, с другой стороны, Шамаш все не просыпался. Если бы он был обычным человеком, даже смертным магом, она даже подумала бы, что он умер и… если бы не понимание, что бессмертный бог не может умереть, рыдания бы уже рвались из ее души, смешиваясь с хлынувшими из глаз слезами… А богиня врачевания… Она могла помочь…

– Не беспокойся о нем, – проследив за ее взглядом, мягко проговорила Нинти. – Он выздоровеет. Пусть не так быстро, как ему бы хотелось…

– Это он позвал тебя?

– Да. Хотя и не хотел. Ради твоей мохнатой подружки он переступил через свою гордость, что для мужчины – почти что подвиг.

– Он хотел, чтобы ты вылечила его?

– Да.

– Почему же ты не лечишь?

Вздохнув, богиня врачевания скользнула взглядом по Шамашу, посмотрела на все еще сидевшую рядом с ним девушку-караванщицу, вздохнув, качнула головой – с сожалением и упреком.

– Я всего лишь младшая богиня, – Нинти беспомощно развела руками, тяжело опустила голову на грудь, прошептав с нескрываемой грустью: – Которой дано куда меньше, чем мне бы хотелось!

– Потому что ему так плохо?

– Потому что я такая слабая!

– Не расстраивайся, – Мати стало жаль ее, захотелось подбодрить, как-то поддержать.

Девушка, наконец, оставила свое место рядом с Шамашем и двинулась к Нинтинугге.

В конце концов, ей ведь больше ничего не оставалось: она должна была найти помощь для Шуллат. Какую угодно.

Ей вновь стало страшно. На этот раз – от того, что она потеряла слишком много драгоценных мгновений на, в сущности, никому не нужный разговор, мгновений, которых может не хватить.

Выпустив из руки талисман, она рванулась к краю повозки: -Госпожа Нинтинугга! Ты ведь поможешь Шуллат, правда? – не глядя на богиню, боясь прочесть отказ в Ее глазах, спросила она возле самого полога.

– Если смогу, – пожала плечами та.

– Пожалуйста! – взмолилась девушка.

– Хорошо… – она говорила без уверенности, решимости, как-то вскользь, но Мати не замечала этого. Ей достаточно было слова, чтобы поверить.

– Прости что так долго… – проговорила девушка, едва успев забраться в свою повозку. – Я очень торопилась. Но Шамаш… Ему не хорошо. Я не смогла… Не стала его разбудить… Только ты не волнуйся. Я привела кое-кого, кто поможет.

Вот. Это богиня врачевания, Нинти. Она… – Мати могла бы говорить и говорить, без конца, прячась за звучанием слов от мыслей и страхов, которые, подкравшись к ней незаметно, на цыпочках, морозили ее душу, заставляя нервно подрагивать пальцы рук.

Но тут ее взгляд упал на Сати. По ее бледному, как снежное полотно лицу текли слезы, губы подрагивали, словно пытались что-то сказать, но слова никак не складывались, не обретали звучания.

Сидевший с ней рядом хозяин каравана коснулся ее плеча, успокаивая.

– Что… – Мати с удивлением и пока еще неясным, смутным, но уже зародившемся в душе подозрением взглянула на него.– Что ты здесь делаешь, папа?

– Сати позвала меня, – он чуть пододвинулся к дочери. Его голос звучал несколько замедленно и был куда мягче, чем обычно. Казалось, он гладил, словно рука, волосы, подготавливал к чему-то… К чему-то ужасному. И Мати сразу почувствовала это, заволновалась, закрутила головой…

– Папа, что случилось?

– Дочка… – караванщик вздохнул. Он не знал, как сказать ей…

– Ее больше нет, – прошептала Сати, первой найдя в себе достаточно сил для этих слов. Нет, не так – она просто не могла больше молчать, понимая, что не будешь же вечно откладывать это на потом. Наконец, она считала себя обязанной самой все сказать, чувствуя себя виноватой.

Мати застыла. Она сразу все поняла. Но не поверила. Поверить – это было выше всяких сил.

Ей хотелось плакать – но слезы никак не текли из глаз, словно вдруг замерзли, превратившись в кусочки льда. Она была готова закричать от боли, которая копьем проткнула ее душу, но с губ не сорвалось даже хрипа.

– Дочка, – заговорил с ней отец, – милая, смирись. Прими все таким, как есть.

Такова судьба. И ничего не поделаешь…

– Я… Меня не было лишь несколько мгновений!

– Ты ушла еще… – начал было Атен, но Сати прервала хозяина каравана, не желая еще сильнее ранить душу той, в которой она уже начинала видеть подругу:

– Все случилось очень быстро… Слава богам за то, что Они были милосердны.

Священная волчица не мучилась. Госпожа Айя просто забрала ее к себе…

– Нет! – вскрикнула Мати. Ее взгляд обратился к Сати.-Ты же говорила, что тебе дан дар!

– Прости. Я не смогла ей помочь… – пряча глаза, прошептала та.

– Ты…! – Мати готова была винить в случившемся весь мир, словно найди она истинную причину случившегося, и все само собой исправится.

– Она ни в чем не виновата, – Атен коснулся плеча молодой караванщицы, успокаивая.

– Это было выше ее сил.

– Нет!

– Сати пыталась помочь ей. Дочка, поверь мне: она сделала все, что могла. Даже более того. Она сделала так, чтобы волчица не чувствовала боли, чтобы она ушла легко, как во сне…

– Я не верю!

– Милая, – отец приблизился к ней, обнял, согревая своим теплом, успокаивая, – помнишь, ты когда-то рассказывала о том, как снежные охотники видят смерть. Ты говорила, что для них она – не конец, а лишь мгновение сна перед новой жизнью.

Помнишь? Душа твоей Шуши не покинула этот мир. Она останется здесь навсегда. И очень скоро обретен новое, молодое тело. Пусть она больше не будет идти по одной с тобой дороге, но ее путь будет лежать по той же самой снежной пустыни, по которой идешь ты. И когда ты будешь поднимать глаза к небесам, ты будешь видеть те же самые звезды, то же самое солнце…

– Папа… – она понимала, что отец пытался как-то утешить ее, но… Но она не нуждалась в утешении! Потому что не верила, не могла поверить в то, что все случилось на самом деле, что…

– Девочка, ты, наверно, хочешь проститься с ней… – Атен потянулся к одеялу, прикрывавшим что-то большое и неподвижное.

– Нет! – резкий вскрик девушки остановил его, заставил отдернуть руку, словно от ледяного камня.

Мати отвернулась, уткнулась в плечо отца, пряча лицо. Она не хотела видеть Шуши не живой. Ведь до тех пор, пока этого не случилось, она могла еще не верить, сомневаться. До тех пор, но ни мгновением больше.

"Это неправда! – вновь и вновь повторяла она, убеждая себя, уже почти убедив. – Не правда! Этого просто не может быть! Не в этом мире! Не наяву! Великие боги, ведь это только лишь сон! Да, лишь сон! Не мучайте меня больше! Позвольте проснуться сейчас! Я все поняла! Все свои ошибки! Все! Я поняла! Я буду заботиться о тех, кто мне дорог! Они – центр моего мира, не я! Я буду вежлива, послушна… Я" Она решила для себя. Даже дала зарок – клятву. Сама себе. Беря в свидетели свою душу, в поручители – грядущую вечность сна. Никогда, что бы ни случилось, она больше не побежит от своей судьбы! Она не станет прятаться от нее, гневя господина Намтара, она будет встречать ее лицом к лицу, принимая такой, какая есть!

"Раз так нужно!" Мати была готова на все, что угодно, лишь бы боги позволили ей проснуться от этого сна, вернуться в мир, где ничего еще не произошло, и никогда не произойдет, ведь она не допустит этого. Девушка закрыла глаза, что было сил сжала веки, думая, мечтая, моля о том, чтобы проснуться.

Но пробуждения не было. Потому что мир, окружавший ее, был не сном, а явью. И она слишком поздно поняла это. Однако… Если нельзя изменить все, может быть, можно исправить хотя бы часть. Мати вспомнила, что пришла не одна.

– Госпожа Нинтинугга!– она резко повернулась к богине врачевания, которая незаметной тенью забралась в повозку вслед за Мати и сидела теперь возле самого полога, глядя на смертных с нескрываемым сочувствием и сожалением. – Ты обещала помочь!

Караванщик со страхом взглянул на сидевшую в стороне небожительницу, которую увидел лишь сейчас.

– Госпожа, прости мою дочь за то, как она говорит с Тобой! Она потеряла подругу, которую… которой не было ни у одной другой смертной. Она скорбит по смерти священного зверя госпожи Айи. Конечно, это не оправдывает ее, и, все же… все же… достойно снисхождения…

– Я не сержусь на нее, караванщик…

– Госпожа Нинтинугга! – нарушил ее голос караванщицы. В глазах Сати зажегся благоговейный трепет. Она была счастлива увидеть богиню, наделившую ее великим даром. И еще. В ее душу вернулась вера. Вера в то, что все будет хорошо, что все исправится. – Ты ведь поможешь…

– Девочка, – с сочувствием глядя то на нее, то на свою дочь, хозяин каравана тяжело вздохнул. Он не разделял этого стремления держаться за надежду, откладывая признание неотвратимого. Ведь чем дольше тянешь с этим, тем большее будет потом.-Зачем ты просишь госпожу о том, что уже невозможно изменить?

– Нет! – вскрикнула Мати, которая смотрела на богиню врачевания с глубокой, не допускавшей никаких сомнений, верой, ожидая от Нее великого чуда. – Не невозможно! Не для Нее! Ведь Она – оживляющая мертвых! Она может вернуть Шуши!

– Я не уверена… – Нинти чуть наклонила голову. – Мне давно не приходилось делать этого…Но я попробую.

Богиня передвинулась к тому месту, где, укрытая одеялом, лежала волчица. Она не переползла, скорее – именно переместилась: соскользнула с одного места, чтобы через миг оказаться на другом. Ее рука потянулась к краю одеяла…

Мати быстро зажмурилась, отвернулась в сторону…

До ее слуха донесся тяжелый вздох, затем – озабоченный голос богини врачевания:

– С волчонком все не так уж и плохо… Если быстро извлечь его из чрева матери – никаких последствий не будет…

– А Шуллат?

– Нет… Она мертва…С другой стороны, если я воскрешу ее…– небожительница вздохнула, качнула головой, затем заговорила вновь: – Девочка, тебе нужно выбрать, кого из их двоих мне спасать.

– Но…

– Жизнь одного из этих двух существ в смерти другого. Решай. Я – богиня врачевания. Для меня подобный выбор невозможно труден.

– Я… – Мати растерялась. Она никогда не принимала таких решений. Откровенно говоря, девушка вообще никаких решений никогда прежде не принимала, предпочитая обходить их стороной, а если обойти нельзя – бежать прочь. – Я не знаю…

– Поторопись, девочка. У нас нет времени на раздумья.

– Шуши! – в конце концов, какое ей было дело до этого неродившегося щенка? Она не знала о его существовании миг назад и еще одно мгновение спустя не вспомнит…

Другое дело – ее золотая волчица. Какие тут могли быть вообще сомнения?

– Что ж… – нельзя сказать, что Нинтинугга одобряла выбор молодой караванщицы, скорее, наоборот… Однако, решение было принято. – Я верну ее в мир живых.

– Нет!