Текст книги "Сейф дьявола"

Автор книги: Йозеф Глюкселиг

Соавторы: Иван Гариш,Милан Грубер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 35 страниц)

4

Вскоре после ухода Галвы появился полковник Говард. Он выглядел отдохнувшим и одним своим видом создавал вокруг себя хорошее настроение.

– Давно я так хорошо не спал, Штрайтцер! А вы?

– Благодарю вас, сэр… Я тоже не могу пожаловаться.

– Это хорошо… Сигару?

– С удовольствием, мистер Говард.

Закурив, оба удобно устроились в мягких креслах. Сейчас Штрайтцер выглядел более спокойным, чем вчера вечером. Разговор с Галвой придал ему смелости. Он покажет этому американцу, что фатальный случай с рядовым агентом не выбил его из колеи, даже если речь идет о его друге. Вобрав в себя побольше воздуха, Штрайтцер обратился к полковнику:

– Буквально несколько минут назад я обсуждал с Галвой этот случай с Гранднером…

На лице полковника появилась улыбка.

– Превосходно! – Он взял хрустальную пепельницу и взвесил ее на руке: – Чешское стекло?

Штрайтцер неопределенно пожал плечами. Говард продолжал:

– Чудесная работа… Кстати, этот ваш заместитель, Галва, тоже, чех, не так ли?

– Да, сэр. Работает на нас более десяти лет и до сих пор не вызвал и тени подозрения.

– А это хорошо… или плохо?

Штрайтцер взглянул на американца, пытаясь угадать, что тот имеет в виду:

– Не понимаю вас, мистер Говард.

– Ну, это не так сложно, – добродушно стал объяснять полковник. – Вы, конечно, и сами отлично знаете, что у каждого агента, который работает на нас долгое время, наберется множество недочетов и неясностей. И только у тех… – Говард сделал паузу, – кто работает на две стороны, всегда все чисто.

Штрайтцер внимательно посмотрел на американца:

– Вы что-нибудь конкретно знаете о Галве, мистер Говард?

– Я знаю только одно, дорогой Штрайтцер, – полковник бросил недокуренную сигару в хрустальную пепельницу, – что наша старушка Земля кишит агентами и шпионами.

Штрайтцер окончательно пал духом. Что же интересует этого американца? Наугад он говорит или точно знает, куда целится? Но ведь этого не может быть!

– Прошу прощения, мистер Говард, – охрипшим внезапно голосом произнес Штрайтцер, – но связывать Галву с арестом Гранднера просто нелогично.

Полковник слегка улыбнулся:

– Интересно, а что вы считаете логичным?

– Я бы мог вам объяснить, – упрямо настаивал Штрайтцер. Американец всем своим видом показал, что внимательно слушает:

– Пожалуйста…

– Допустим, что Галва – чешский агент… Гранднера посылал в Прагу он и точно знал, какое у него задание. А если об этом знал Галва, то знали и чехи. Зачем же им тогда арестовывать Гранднера и рисковать Галвой, представляющим для них значительно большую ценность? Ведь они не узнали бы от Гранднера ничего такого, чего бы не знали уже от Галвы! – Штрайтцер замолчал и пристально посмотрел на полковника.

Говард кивнул в знак согласия, встал, снял пиджак и снова опустился в кресло:

– На вас эта жара не действует?

Штрайтцер отрицательно покачал головой. Говард продолжал:

– Вы, дорогой друг, руководствуетесь логикой, которая на первый взгляд кажется многообещающей… Только довольно часто она бывает обманчивой. Что, если у чехов несколько другая логика? Ведь они могли знать от Галвы, что Гранднер – ваш хороший… точнее, личный друг. А личный друг шефа обычно знает значительно больше, чем его заместители… Я, конечно, не хочу подозревать вас в болтливости, я просто рассуждаю теоретически, и ничего более. Ну, и нам тут же приходит в голову иная мысль: если чехи задержали Гранднера под предлогом дорожного происшествия, то они сделали это только для того, чтобы узнать не то, что знает ваш заместитель, а то, чего он не знает.

– Уверяю вас, мистер Говард, – сразу же отреагировал Штрайтцер, – что я Гранднеру ни разу не выдал…

– Несомненно, – перебил его полковник, – но об этом знаете вы и не знают чехи. Они могли предполагать все что угодно.

Штрайтцер нахмурился. Он напоминал зайца, загнанного в ловушку и безуспешно пытающегося найти выход. Говард был удовлетворен, именно этого он и добивался.

– Сколько у вас работает чехов?

– С Галвой пять, – вялым голосом ответил Штрайтцер.

– Кто из них знал, под каким именем Гранднер выехал в Чехословакию?

Штрайтцер на мгновение задумался:

– Галва и Крулих.

– Кто это – Крулих?

– Инструктор…

– Дайте мне его личное дело! – решительно приказал Говард.

Когда Штрайтцер отдавал распоряжение секретарше, полковник добавил:

– И Галвы тоже…

Он внимательно изучил оба дела. Штрайтцер все это время, сидя за рабочим столом, задумчиво рисовал чертиков. Изредка он кидал взгляды на американца, но тот, не задавая вопросов, молчаливо листал бумаги.

Когда Говард отложил личные дела Галвы и Крулиха, Штрайтцер встал и отбросил изрисованный лист.

– Будут какие-нибудь вопросы, мистер Говард?

– Немедленно увольте Крулиха!

Директор фирмы ТАНАСС поспешно выполнил этот приказ.

5

В тот же вечер из Праги прилетел капитан Браудер и посетил полковника Говарда, разместившегося на вилле фирмы ТАНАСС.

Говард вышел с Браудером на прогулку в сад, так как не доверял ни одному из объектов. Он был уверен, что подслушивающих устройств там установлено больше, чем электрических лампочек, – таковы были все объекты американской секретной службы.

Браудер, тридцатипятилетний, безупречно одетый красавец, несколько лет прослужил на Ближнем Востоке. Его отличали прекрасная память и хорошая ориентация в делах.

– Что скажете, Гарри? – дружески начал Говард.

– Кажется, Гранднер и вправду свалял дурака, сэр.

Говард чуть-чуть подался вперед, но не сказал ни слова. А Браудер продолжал:

– Я разговаривал с работником посольства, которому было разрешено с ним встретиться… Он подтвердил, что все правда: перебрал, посадил девицу в машину и на повороте перевернулся. Я видел машину. По тому, как она выглядит, ему здорово повезло, что все так закончилось. Девица чувствует себя не особенно хорошо, он же отделался парой синяков… – Браудер замолчал, считая доклад оконченным.

– Вы исключаете какой-либо подвох? – спросил Говард.

– Я никогда ничего не исключаю, сэр, но здесь, кажется, все чисто.

– Тогда все в порядке, – спокойно ответил полковник. – А как Торанце?

– Ждет, сэр.

– Ему не следовало бы ждать очень долго.

Браудер пожал плечами и закурил сигарету.

– Гарри, вы разместитесь со мной на вилле, – распорядился Говард. – Ступайте, можете отдыхать, утром вам придется выехать на аэродром и встретить Кларка и его людей. Устроите их в отеле, а Кларка серьезно предупредите, чтобы они здесь не отсвечивали.

– Слушаюсь, сэр, – склонил голову Браудер и исчез.

Полковник еще несколько минут побродил по саду, благоухавшему ароматами трав и цветов. Но мысли его были там, где не ощущалось никаких запахов, за исключением запаха стреляного пороха.

6

Вернувшись с прогулки, Говард взглянул на часы. Несмотря на то что они показывали половину девятого, он готов был держать пари, что в этот поздний час директор фирмы ТАНАСС в своем кабинете. И не ошибся.

Полковник застал у Штрайтцера человека, которого сразу узнал по фотографии из личного дела.

– Это мой заместитель… Петр Галва, – указал директор на моложавого мужчину.

– Очень приятно, мистер Галва… Полковник Говард, – американец улыбнулся и подал Галве руку. – Я уже слышал о вас.

– Надеюсь, сэр, – Галва говорил по-английски немного лучше Штрайтцера, – вы слышали не только приятные вещи?

– Вам не по душе люди с безупречной репутацией? – спросил американец.

– Не очень, сэр… Обычно у них бывает очень много забот о том, чтобы сохранить безупречность своей репутации, а для работы не остается ни времени, ни желания.

Говард с удовольствием опустился в кресло, достал из кожаного портсигара сигару, предложил Штрайтцеру и Галве и указал им на кресла возле себя.

– Это философия для подчиненных, но не для руководителей, не правда ли, дорогой Штрайтцер?

– Именно так, сэр… Вот только у мистера Галвы действительно безупречная репутация.

Говард не спеша раскурил сигару.

– И у него тоже очень много забот, чтобы ее сохранить? Прежде чем Штрайтцер успел что-либо ответить, Галва произнес:

– Руководителям не всегда известно, сколько хлопот доставляет подчиненным стремление сохранить безупречную репутацию.

– Прекрасно! – похвалил его американец. – Это касается и ваших подчиненных, мистер Галва?

– Совершенно верно, сэр.

Говард моментально ухватился за его слова:

– И Гранднера тоже?

– Гранднер был слишком зауряден, – немного замявшись, ответил Галва.

– То есть он вообще не нуждался в репутации? – быстро подхватил Говард.

– Именно так, сэр.

– Поэтому ему было позволено пьянствовать и болтаться с женщинами?

Галва перевел взгляд на Штрайтцера, который пытался казаться безразличным.

– Или вы не верите в официальную чешскую версию? – продолжал Говард.

– У меня нет причин верить в нее, сэр… но я ее и не исключаю.

– Это ответ, при котором вы ничем не рискуете, – засмеялся Говард.

Галва ответил ему с улыбкой:

– Я не люблю острых ощущений.

– Поэтому вы и работаете десять лет в секретной службе?

– Это такой род деятельности, где люди постоянно встречаются с риском, а потому перестают быть любителями острых ощущений.

Говард взглянул на тлеющий кончик сигары и повернулся к директору:

– Дорогой Штрайтцер, ваш заместитель – философ! – И сразу же обратился к Галве: – Не знаю, хорошо ли это для философии, но для нашей службы в этом, безусловно, нет ничего плохого. В самом деле, я очень рад, мистер Галва, что познакомился с вами… – На мгновение полковник умолк, а потом спросил: – Когда же вы выясните, что, собственно, произошло с Гранднером в Праге?

– Завтра, сэр… – ответил Галва.

Говард кивнул:

– Хорошо… – В действительности это его уже не интересовало.

Галва взглянул на полковника и встал:

– Мне можно идти, сэр?

– Конечно, – кивнул тот, однако уже в дверях остановил Галву вопросом: – Минуточку! А как у вас, мистер Галва, обстоят дела со спиртным и прекрасным полом?

Галва усмехнулся:

– Не думаю, чтобы я мог вразумительно ответить вам на этот вопрос, сэр.

– Любопытный парень… – задумавшись, сказал полковник, когда за Галвой закрылась дверь. Ему был очень близок метод мышления чеха. Галва имел то, что он так ценил в своих людях: искорку в душе, личное обаяние и необходимую долю интеллектуальной смелости.

Штрайтцер не смог подавить зависти:

– Я же говорил вам, мистер Говард, что Галва…

Полковник перебил его:

– Я всего лишь отметил, что он любопытный парень, и больше ничего… Ну а что касается Гранднера, должен с вами согласиться, Штрайтцер. Теперь-то я знаю, что ваш приятель действительно здорово перебрал и попал в аварию с какой-то девицей. Так что Галва к этой истории не причастен.

Штрайтцер удивленно заерзал в кресле и попытался что-то сказать, но Говард жестом остановил его и продолжал:

– Радуйтесь! Могло быть значительно хуже.

Это Штрайтцер понял сразу. Однако все же задал вопрос:

– В таком случае, мистер Говард, мы необоснованно подозревали Крулиха? И уволили его…

– Крулиха мы уволили вовремя, – усмехнулся полковник. – У этого чешского эмигранта слишком много друзей, которые вернулись в Чехословакию. И я был бы чрезвычайно признателен, если бы впредь подобные кадровые вопросы вы решали сами.

– Да, сэр, – покорно закивал директор фирмы ТАНАСС, хотя внутри у него все кипело. Но не из-за Крулиха – он Штрайтцера интересовал не более, чем прошлогодний снег. Его разозлило, что с момента прилета американца он варился в собственном соку. А из-за чего…

– Кроме того, я думаю, – заметил Говард, – что нам следовало бы больше считаться с Галвой.

Штрайтцер в эту минуту и не представлял, что могут означать для него лично последние слова полковника, однако согласно кивнул.

7

В тихом районе на окраине Мюнхена из дверей двухэтажной виллы вышла тридцатидвухлетняя Гита Райн, стройная, ухоженная, во внешнем виде которой, однако, не было ничего экстравагантного. Элегантный бежевый костюм свидетельствовал о том, что его хозяйка предпочитает одеваться у француза Диора, а не у немца Некермана.

Гита шла, не обращая ни на кого внимания, как все элегантные и неприступные женщины, слишком много внимания уделяющие своей внешности. Она села в машину, цвет которой хорошо сочетался с голубизной ее глаз, и включила зажигание. В этот момент ее манера поведения внезапно изменилась. Она аккуратно поправила зеркало заднего вида и внимательно осмотрела улицу. Только повернув в первый переулок, она перестала обращать внимание на зеркало, но проделала другую операцию: прибавила газ, на большой скорости проехала несколько сот метров, резко затормозила, а затем развернулась и подкатила к дому по тем же улицам, только в обратном направлении.

После этого Гита доехала до центра города, на стоянке перед большим отелем оставила машину и села в трамвай. Через двадцать минут она вышла на тихой улице и, миновав квартал, вошла в старое кафе.

В полупустом зале жались друг к другу влюбленные парочки, у большого окна коротали время несколько одиноких женщин, а в противоположном углу, уткнувшись в газету, сидел за чашкой кофе мужчина средних лет.

Райн направилась к угловому столику, откуда на нее с улыбкой смотрел Петр Галва. Она села рядом и прижалась к нему, а он взял ее за руку. Так они очень походили на обычную влюбленную парочку.

– У нас гости, – начал Галва на неплохом немецком, при этом со стороны казалось, что он читает любовные стихи. – Из Центра прилетел полковник Говард. Представлять вам его не надо?

– Не надо, Петр, – улыбнулась Гита. По-немецки она говорила прекрасно. – Зачем он приехал?

– Не знаю… хотя беседовал с ним…

– Он вызывал вас? – перебила Гита.

– Нет. Поздно вечером зашел к Штрайтцеру… а я как раз был у него… – Галва помолчал, потом предложил Гите сигарету из золотого портсигара: – В первой сигарете запись беседы.

Гита взяла сигарету, затем, как бы раздумав курить, опустила ее в сумочку.

– Какое впечатление произвел на вас полковник?

– Интересный мужчина, – пожал плечами Галва, закуривая, – с ним не соскучишься.

– Было что-нибудь стоящее внимания?

– Обычный обмен мнениями по делу Гранднера.

– Когда он был здесь последний раз?

– Четыре года назад… Но всегда, когда он приезжал, что-нибудь происходило.

– Как вы думаете, Петр, что произойдет на этот раз?

– Не имею представления, – произнес Галва, поигрывая пепельницей, – но у меня какое-то странное предчувствие, Гита…

Райн внимательно посмотрела на собеседника. Она встречалась с этим человеком второй год. Разумеется, они не были любовниками. Все это делалось, чтобы замаскировать основную цель их встреч, потому что Райн, как и Галва, была сотрудником чехословацкой разведки. Она выполняла роль связной у Галвы. Ее работа – частный модельер модной одежды – предоставляла для этого большие возможности. Гита постоянно выезжала из Мюнхена в Париж. А где-то в Париже находился еще один незаметный человек, задача которого заключалась в том, чтобы обеспечить связь с Прагой.

Внедрить своего человека на такое место, какое занимал Галва, разумеется, не так-то просто. Не просто это было и для Галвы.

Одиннадцать лет назад в один из летних вечеров Галву посетили двое мужчин. Вначале разговор шел о всевозможных вещах, затем они сделали ему неожиданное предложение. Тогда оно показалось ему настолько странным, что он хотел даже позвонить в министерство внутренних дел, но понял, что это бессмысленно, поскольку оба являлись сотрудниками чехословацкой разведки, относившейся, естественно, к тому же ведомству. В первый раз они расстались довольно холодно, и Галва уже думал, что этим разговором все и закончится. Однако не закончилось. После нескольких бесед он дал согласие, прошел довольно сложный курс обучения и через полгода появился в Мюнхене как новоиспеченный эмигрант.

Для Галвы наступили тяжелые дни: постоянные вызовы, допросы и, наконец, лагерь. У него были четкие инструкции – никуда не рваться и терпеливо ждать, ждать и еще раз ждать… Он ждал – хватался за нищенскую работу, жил на пожертвования, ругался с другими эмигрантами, считавшими карманную кражу формой антикоммунистической деятельности.

И однажды пришел день, когда с неба повалил снег с дождем и лагерь утонул в море грязи. Галве стало казаться, что он зря проделал весь этот путь.

– У меня есть для вас прекрасная работа, – сказал Галве по-чешски человек, с которым ранее ему не приходилось встречаться.

Это действительно была «прекрасная работа»… Галве вручили фальшивые документы и послали в Прагу с туристической группой из Баварии. В столице Чехословакии следовало изъять из двух тайников материалы. За это ему обещали награду в сто марок и намекали на какую-то перспективу.

Галва отлично справился с заданием, и вот уже десять лет, как он живет в Мюнхене. Постепенно он стал вторым человеком в фирме ТАНАСС. Следует признать, что о подобной карьере не мечтали ни он сам, ни сотрудники чехословацкой разведки. А помог все тот же мужчина, предложивший ему в свое время прекрасную работу и обещавший в будущем перспективу. Он открыл Галве путь в американскую секретную службу. Однако главное сделал сам Галва, потому что, как показало время, у него обнаружился настоящий талант для этой работы…

– Так что за странное предчувствие у вас, Петр? – спросила Райн.

Галва стряхнул пепел и произнес:

– В Праге задержали Гранднера… Не знаю за что, но у нас из-за этого порядочная паника.

– Завтра я лечу в Париж. У меня там состоится встреча. Послезавтра будете все знать. Спокойствие!

– «Спокойствие… Спокойствие…» – повторил Галва. – Десять лет одно и то же: «Спокойствие… Спокойствие… Спокойствие!» А речь идет о моей судьбе…

Галва замолчал, и Гита увидела, что рядом с ней сидит крайне утомленный человек, совсем не похожий на влюбленного.

– Я понимаю, как вам тяжело, Петр, – с сочувствием сказала она, – но ваша работа приобретает сейчас такое значение, что вы даже представить не можете…

Внезапно Галва перебил ее:

– А кто вообще сможет подсчитать, чего стоили мне эти годы? Когда-нибудь это все закончится, – тихо проговорил он, – если, конечно, меня здесь не раскроют. Тогда я вернусь домой, мне вручат часы с дарственной надписью, и я снова буду искать свою дорогу в жизни…

На минуту воцарилась тишина, которую нарушил громкий женский смех из дальнего угла. Галва посмотрел туда и с горечью произнес:

– Вы мне должны когда-нибудь рассказать, как выглядит нормальная жизнь – без постоянного напряжения, без притворства, без этого ужасного страха за собственные ошибки или ошибки других… Я это даже и представить не смогу…

Легким движением руки Гита погладила его по голове:

– Я тоже не смогу, Петр.

И это была правда. Она мыкалась по свету уже не первый год. Перед тем как ее прикрепили к Галве, она работала в горячей точке – на Ближнем Востоке. Там ее звали Сузана Карпентье.

– Простите, Гита… – сказал Галва, – я не подумал…

– Вы знаете, как трудно было внедрить вас туда, где вы сейчас находитесь. Но если вам захотелось вернуться домой, я посоветуюсь в Париже…

Галва не дал ей договорить:

– Еще бы не захотелось! – Он сразу представил улицу со старым кинотеатром, цветочный киоск с надписью: «Земля на складе», небольшое кафе с вечно открытыми дверями и уютную комнатку с видом на футбольное поле за покачнувшимся забором. – Я хотел бы вернуться домой, Гита, – помолчав, сказал Галва, и на его лице появилось какое-то подобие улыбки, – но это невозможно. И я это знаю так же хорошо, как вы…

8

Полковник Говард все еще не раскрывал свои карты, и Штрайтцер напрасно ломал голову над вопросом: почему американец так неожиданно приехал в Мюнхен? Но одно он знал точно: полковник приехал не из-за случая с Гранднером и не ради директора фирмы ТАНАСС. Это его успокоило, но не убавило любопытства.

Почему Говард вообще занимался случаем с Гранднером? Почему он приложил столько усилий, чтобы выяснить истинную причину его ареста? И наконец, увольнение Крулиха и разговоры о Галве… Все это, безусловно, имело какой-то смысл. Но какой? Галва прервал его мучительные раздумья:

– Герр Штрайтцер, месячный анализ донесений наших агентов из Чехословакии готов.

– Есть что-нибудь интересное?

Галва передал ему папку:

– Так, ничего особенного… Много пустых фраз и мало интересной информации. Мне кажется, нам нечем порадовать Центр.

Обычно Штрайтцера раздражала прямота суждений заместителя, но на этот раз, к удивлению последнего, все было наоборот.

– У меня давно такое впечатление, – вздохнул директор. – В чем же дело?

Разумеется, Галва совершенно точно знал, в чем дело. Но если бы он это высказал, то директор фирмы ТАНАСС наверняка лишился чувств.

– В течение месяца я мог бы разработать конкретные предложения, герр Штрайтцер. – Этот ответ не мог никому нанести ущерб. Он добавил бы лишь работы оперативному штабу в Праге, готовившему для Галвы информацию в духе поговорки: «Чтоб и волки были сыты, и овцы целы».

Но дела обстояли не так просто, как это казалось на первый взгляд. Пражский резидент часть своих донесений посылал прямо Штрайтцеру, и Галва о них вообще ничего не знал, мог только кое-что домыслить. Эти донесения, как правило, содержали самую ценную информацию, поступавшую в фирму ТАНАСС из Чехословакии. Штрайтцер обрабатывал и проверял ее сам и сам же отправлял в Центр. В их работе это было обычным делом, и Галва, хотя это его и не устраивало, ничего изменить не мог. Мог только по отдельным деталям кое о чем догадываться и терпеливо ждать, пока Штрайтцер проговорится…

– У нас появилось много конкурентов, – задумавшись, заметил Штрайтцер.

Галва улыбнулся:

– Что делать? Европа изменилась… Наши коллеги из Бонна уже растеряли чувство былого уважения к американскому дядюшке, они действуют с гораздо большим размахом, чем мы, и энергично следуют собственным путем.

Несмотря на то что Штрайтцер четверть века работал на американцев, он никогда не забывал, что он немец. Поэтому слова Галвы о конкуренции со стороны Бонна не возмутили его, даже наоборот…

– Федеративную Республику Германии никто не должен водить на поводке… в том числе и ее секретную службу.

– Конечно… но мы работаем на американцев за их деньги. И будем их получать только за добротную информацию…

Штрайтцер с улыбкой перебил его:

– Ненужной информации у них у самих полно.

Галва решил, что настал благоприятный момент, и задал вопрос:

– Полковник Говард приехал на проверку?

Штрайтцер махнул рукой: не мог же он сказать своему заместителю, что сам ничего не знает.

– Ну, у нас не так уж плохо обстоят дела, – уклончиво ответил он.

Галва только пожал плечами, поняв, что сейчас из Штрайтцера ничего не вытянешь.

В приемной своего кабинета Галва увидел Крулиха – маленького человечка, которому давно минуло пятьдесят. Его глаза непрестанно сверлили все окружающее.

– Могу я с вами поговорить, пан Галва?

Петр кивнул и пригласил Крулиха в кабинет.

– Почему меня выгнали?

Галва с удивлением посмотрел на него:

– Кто вас выгнал?

– Вчера меня вызвал этот болван Крайски и сообщил, что для меня выписан канадский паспорт. Моя работа в фирме ТАНАСС закончилась, и я должен завтра улететь.

Галва задумался.

– Вы ведь чех, как и я, – давил на него Крулих, – почему вы не хотите мне сказать о причинах моего увольнения?

Галва молчал… Связано это с полковником Говардом или нет? Сам Крайски этого сделать не мог, он пришел бы посоветоваться.

– Крайски ничего не говорил вам о причинах?

– В том-то и дело, что нет. Сообщил, что для меня готов паспорт, и все.

Галва набрал номер телефона директора фирмы ТАНАСС.

– Да, это было мое распоряжение, – нервно объяснял Штрайтцер, – я изучил его личное дело… У него слишком много знакомых, которые предали и вернулись в Чехословакию. Пусть радуется, что мы даем ему возможность эмигрировать в Канаду. Вам этого достаточно?

– Вполне… – ответил Галва и положил трубку.

Господин директор лгал – он никогда не смотрел личные дела. И если сейчас сделал это, то кто-то его заставил. А причина увольнения Крулиха – это только зацепка, ничего более. Кто же мог это сделать, как не полковник Говард?

– Бесполезно, пан Крулих, я ничего не могу для вас сделать. Это приказ директора.

Крулих раздраженно замахал руками:

– Но почему?

– У вас были странные связи… Какие-то люди, которые вернулись в Чехословакию.

– Эти данные в личное дело внес я сам. Я не могу отвечать за каждого неврастеника, решившего хлопнуть дверью… – Крулих расходился все больше и больше, так, что у него срывался голос: – Я скажу вам истинную причину! Это Гранднер, если уж вы хотите знать правду, пан Галва!

Галва прищурил глаза. Этот раздраженный человек был, безусловно, прав. Крулих инструктировал Гранднера. Крулих знал, под каким именем он выехал в Прагу. Это становилось интересным, потому что, кроме Крулиха, все знал только один человек. Это он сам! Чего же, собственно, добивается Говард?

– Более пяти лет я вкалывал на фирму ТАНАСС, – возбужденно продолжал Крулих, – а сегодня со мной поступают как с мальчишкой… Как вы думаете, что меня ждет в Канаде? Но я не позволю играть со мной! Я никуда не поеду! Вам понятно?

– Вы взрослый человек, пан Крулих, вы ведь понимаете, что делаете? – спокойно спросил Галва.

– Зато вы просто образец земляка, не так ли?

– А что я должен был, по-вашему, сделать? – тем же спокойным тоном перебил его Галва.

– Разъяснить этому старикашке, что так с людьми не поступают, – вот что вы должны были сделать!

– Вы не слишком сильны в географии? Вы же не в Чехословакии…

– Пока еще нет! – выкрикнул Крулих, но внезапно поперхнулся и замолчал.

Галва приподнялся из-за письменного стола. Он вспомнил, как этот бесхарактерный человек, способный продать даже родного брата, клялся в своей ненависти к коммунистам. От ненависти убежал, из-за ненависти попытался бы вернуться домой…

– Я только что сказал вам, пан Крулих, что вы взрослый человек, но сейчас начинаю сомневаться в этом.

Крулих оскорбленно повернулся и, выходя из кабинета, надрывным голосом произнес:

– Вы можете думать все что угодно, но однажды и с вами произойдет то же, что со мной…