Текст книги "Сейф дьявола"

Автор книги: Йозеф Глюкселиг

Соавторы: Иван Гариш,Милан Грубер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 35 страниц)

Саперы еще некоторое время говорили о загадочных кладах. Костер потихоньку догорал. Рядовой Бачик поднялся, чтобы принести дров, но поручик остановил его:

– Все, Бачик, на сегодня хватит. Завтра у нас много работы, надо хорошенько выспаться…

С неохотой расходились по палаткам солдаты. И никто из них не подозревал, что завтра их ждут события, намного более драматичные, чем установка минного поля. По крайней мере, для некоторых из них.

5

Редакционный фургон выехал из Праги на шоссе в сторону Шумавы. В его экипаж входила старая, испытанная троица: шофер Власта Бржезина, известный нам Петр Черник и фотокорреспондент Антонин Вондрачек. В этом составе они проехали по дорогам республики тысячи километров. Старшим в экипаже являлся Власта Бржезина. Он пришел работать в редакцию за несколько недель до выхода в свет первого номера журнала «АБЦ вояка». Таким образом, он превратился в живую хронику армейского журнала. Все сотрудники, включая главного редактора, считали своим долгом поверять ему тайны. За прошедшие годы водитель выслушал множество невыдуманных историй о трудовых успехах и неудачах, о любовных похождениях и финансовых затруднениях, о многих сторонах семейной жизни членов коллектива редакции. Причем то, о чем слышал, он никогда никому не рассказывал.

Полной противоположностью ему был фотокорреспондент Вондрачек. Будучи старше Бржезины, он минуты не мог усидеть на одном месте. Мог говорить на любую тему. Все он видел и подмечал, способен был часами рассказывать о своей профессии и вообще обо всем, что относилось к этому роду деятельности, а к нему, по мнению Водрачека, относилось все на свете. Петр Черник давно раскусил фотокорреспондента, который любил расписывать положительные стороны своих коллег в их присутствии, а за глаза высказывал абсолютно противоположное мнение. Многие в редакции знали об этой, мягко говоря, особенности Вондрачека и старались не придавать значение его словам, хотя иногда на этой почве возникали конфликтные ситуации.

Черник и Бржезина настолько хорошо изучили повадки своего спутника, что могли еще до того, как фотокорреспондент занял свое обычное место на заднем сиденье, точно сказать, о чем тот будет говорить. Обычно это происходило по одному и тому же сценарию: сначала Тоничек, как его звали друзья, начинал расписывать журналистские способности своих попутчиков – редакторов, иногда доброго слова удостаивался и водитель (правда, это случалось редко). От воспевания достоинств спутников Вондрачек делал незамысловатый переход к своей персоне, не скупясь при этом на хвалебные слова. Дальше речь заходила об отсутствующих сотрудниках. На десерт шли нескончаемые истории из богатой событиями жизни сорокадвухлетнего фоторепортера. Их обычно хватало до конечного пункта маршрута.

Точно по этой схеме начался их путь и сегодня. Правда, Черник попытался было защититься от словесного потока коллеги: как только Антонин устроился на заднем сиденье, Петр включил радио в надежде найти эстрадную музыку, но приемник оказался неисправным. Тогда Петр попробовал сам напевать популярные мелодии, но быстро сбился и замолчал. Возникшей паузой тут же воспользовался Антонин:

– Ах, Панове, даже не верится, что мы опять направляемся на нашу старую добрую Шумаву! Знаете, как давно мы там не бывали?

– Очень давно, – сухо заметил Петр Черник.

– Последний раз мы ехали, дорогие мои, по маршруту Страконице – Сушице – Клатови четыре месяца назад. Помните, как объезжали столетних дедов и бабок? Это была гениальная мысль, Петр, написать репортаж о жителях Шумавы, которым исполнилось сто лет. Правда, поработать пришлось много, но материал вышел блестящий.

– Я бы этого, Тоничек, не сказал, репортаж остался незавершенным.

– Как это «незавершенным»? Он стал украшением номера, как сказал на совещании секретарь редакции Брандл.

– Может, в том номере он и показался Брандлу лучшим, но я-то представлял себе репортаж совсем другим. Мне хотелось ответить на вопрос: почему эти люди дожили до таких лет? Но мы-то трое прекрасно знаем, что из десяти опрошенных только двое сохранили способность излагать свои мысли более или менее связно.

– Тем не менее, Петр, ты написал этот репортаж, и написал отменно! Брандл просто так хвалить не будет.

– Но я-то прекрасно понимаю, что это не так. Конечно, кое в чем мне помогли врачи-геронтологи и все равно довести репортаж до логического конца не удалось. Впрочем, осталась недописанной и наша серия репортажей о Шумаве.

– «Недописанной, недописанной…» Разве это по твоей вине? Мы сделали все, что в наших силах, да и у читателей репортажи нашли самый широкий отклик.

– Ах, Тоничек, не преувеличивай, пожалуйста…

– Я преувеличиваю? Вспомни гору писем, пришедших в ответ на твой материал о Шумаве! Ты даже не смог всем ответить.

– Ну, положим, ответить бы я смог, но… я их прочитал и сложил в стол, где они преспокойно лежат до сегодняшнего дня. Если бы об этом узнал Краус, он разорвал бы меня на части.

– Успокойся, пожалуйста. Где он еще найдет такого журналиста?

– И искать долго не надо. Например, Мирек Рубаш или Милош Данда смогли бы написать так же, а возможно, даже лучше. Правда, Данда специализируется по военной тематике, а Рубаш занимается экономикой, но пишут оба отлично. Помнишь последний материал Рубаша о химическом комбинате? Вот это работа: факты поданы с юмором, а главное – там есть критика, та самая критика, о которой все мы говорим, но которой боимся как черт ладана. А Рубаш не боится. Он не жалеет времени на доскональное изучение каждого вопроса.

– Ну да, и у него на любую работу уходит в лучшем случае месяц. Ты же за это время успеваешь опубликовать три репортажа, да таких, которым завидуют журналисты в других редакциях.

– Опять ты, Тоничек, преувеличиваешь. Ну кто нам завидует?

– Не будь таким наивным, Петр. Ты бы слышал, что говорил старик Голас на совещании фотокорреспондентов о нашем репортаже с верховьев Влтавы. Он мне признался, что, когда увидел фотографии разрушенных стен, которые я сделал сквозь витки ржавой колючей проволоки на фоне заброшенных торфоразработок, у него мурашки по спине побежали.

– Возможно, фотографии были действительно удачные, но ведь ничего нового читателям мы не рассказали.

– Как так не рассказали? А то, что ты писал о концентрационном лагере, который отличался от всех других на Шумаве? Разве кто-нибудь знал до опубликования твоего материала, что военнопленные использовались в этом лагере не на лесоразработках, а на секретных инженерных работах?

– Но мы не были первыми, Тоничек, кто об этом узнал. Мы просто первыми опубликовали материал. Одно нам удалось установить – что в лагере в верховьях Влтавы содержались не только пленные комиссары Советской Армии, но и специалисты-саперы из оккупированных стран Европы.

– Ты считаешь, этого мало?

– Конечно, мало. Нам ведь не удалось установить, чем конкретно занимались военнопленные. В этом все дело. Именно поэтому пришлось закрыть тему.

– Не хочешь ли ты, Петр, убедить меня в том, что тебя уже не интересуют тайны Шумавы?

Черник только пожал плечами, а Вондрачек продолжал:

– Это была бы самая большая глупость с твоей стороны. Я считаю, что у тебя материала на хорошую книгу. Кстати, знаешь, сколько у меня осталось отснятых фотосюжетов после наших поездок по Шумаве? Только на озерах я столько нащелкал, что мог бы снабдить фотографиями редакции всех журналов нашей республики. Но я этого не сделал. Я положил негативы в надежное место и жду, когда ты, Петр, обратишься к своему придворному фотографу за уникальными снимками, и не только из района озер, но и гартманицких шахт, Квильды, Вишши-Брода и так далее. Я жду момента, когда эти снимки смогут занять свое место в твоей книге. А помните, ребята, как нас чуть не арестовали в Волари?

И Вондрачек начал очередную историю из своей жизни, но Петр уже не слушал его. Мысленно он перенесся в свою квартиру в Праге, где в ящике письменного стола лежал репортаж, написанный в конце прошлого года. Писал он его для себя, не рассчитывая на публикацию, с единственной целью – дать выход тому, чем он жил, о чем думал последние два года.

Вот этот репортаж.

Тайны Шумавы

Закончилось время каникул и отпусков. Шумава затихла, приобрела новую окраску. Шумные палаточные городки, превращавшие берега Видры в подобие Вацлавской площади, опустели, и проглянули чудесные краски осени, яркость которых удивит самого большого мастера кисти.

Я сижу на косогоре недалеко от селения Срни. Именно эти места воспел в своем романе Клостерманн. Но сейчас я думаю не о нем и его героях, а о действительных событиях, свидетелем которых по воле случая стали горы и долины Шумавы в конце второй мировой войны.

* * *

Начались эти события в августе 1944 года далеко от Шумавы, через несколько недель после неудачного покушения на Гитлера. Тогда уже всем, от генерала в гитлеровской ставке до рядового солдата, под натиском Советской Армии удиравшего на запад, стало ясно, что третий рейх не спасут ни ракеты «Фау-1», ни что-либо другое. И хотя геббельсовская пропаганда трубила на весь мир о «великой победе фюрера», большинство фашистов с опасением ожидали конца своего печального «Дранг нах Остен».

Советские войска неудержимо наступали от Львова и Бреста на Запад, войска союзников укрепляли свои позиции в Нормандии и готовились к наступлению. Создавшаяся обстановка заставила многих фашистских бонз задуматься о будущем. Сейчас трудно сказать, кто явился инициатором созыва секретной конференции в страсбургском отеле «Мезон руж», но факт остается фактом: 10 августа 1944 года эта конференция состоялась. Известно также, что среди участников основную роль играли шеф главного управления имперской службы безопасности обергруппенфюрер СС Эрнст Кальтенбруннер и влиятельные немецкие монополисты. Речь шла не о новом покушении на Гитлера или о заговоре против третьего рейха. Нет, на повестке дня стоял вопрос о создании четвертого рейха!

Дискуссия затянулась надолго, она велась с чисто немецкой педантичностью – нельзя было ничего упустить.

Протокол конференции начинался словами: «Битва за Францию проиграна. Мы обязаны принять все меры к тому, чтобы в руки противника не попали ценности, денежные запасы, важные документы, наши планы восстановления промышленности, научного и технического потенциала…»

* * *

Далее в документе содержались инструкции о переводе крупных денежных сумм и ценностей в нейтральные государства, определялся порядок снятия этих сумм с банковских счетов, диспозиционные права и тому подобное. Деньги, документы и ценности, которые по каким-либо причинам не смогут быть вывезены за границу, должны быть упакованы в мешки из водонепроницаемого материала или запаяны в цинковые ящики, а затем погружены в воду в точно установленных местах или спрятаны в заранее подготовленных убежищах.

В протоколе страсбургской конференции детально определялись различные ловушки и другие меры, которые гарантировали бы сохранность кладов. В отеле «Мезон руж», по всей видимости, впервые был предложен план создания «Альпийской крепости». Эта мысль зародилась в голове Кальтенбруннера раньше, когда он понял, что «тысячелетний» рейх не отпразднует и своего десятилетия. По плану Кальтенбруннера, в Альпах еще до полного краха третьего рейха должны были сконцентрироваться главари фашистского государства, которые смогут воссоздать четвертый рейх. Кроме того, там надо было собрать все богатства, награбленные в странах Европы, произведения искусства, важные секретные документы, научную и техническую документацию. Оборона «Альпийской крепости» возлагалась на отборные части войск СС, личный состав которых должен был принести клятву до последней капли крови защищать крепость, а также на специальные воздушно-десантные дивизии, части вермахта, которые отступали из Италии, с запада и с Балканского полуострова.

Об этих деталях в отеле «Мезон руж» Кальтенбруннер еще не говорил, но о них уже знали самые доверенные офицеры его штаба. Эта мысль пришла Кальтенбруннеру не только потому, что он был по национальности австриец, но и потому, что уже с конца 1943 года в специальных укрытиях в Австрийских Альпах складировались произведения искусства для так называемого музея Гитлера в Линце. Там были собраны сотни картин знаменитых мастеров, скульптуры, гобелены и другие ценные вещи из всех оккупированных европейских стран. Все эти произведения искусства укрывались в соляных копях близ озера Альтаусзее якобы для того, чтобы они не стали жертвой авиационных налетов. Спустя несколько недель после конференции в Страсбурге Кальтенбруннер начал реализовывать свой план, для чего ему потребовались преданные и надежные исполнители. Одним из них стал рейхсминистр Франк.

Во второй половине 1944 года Франк получил из Берлина приказ вместе с нацистскими генералами разработать для «протектората Чехии и Моравии» план мероприятий на случай отступления к Альпам. Бывший торговец книгами из Карловых Вар приложил много сил и энергии для создания этого плана. Причем в основном он полагался на себя, а не на генералов, рекомендованных ему из Берлина, которых он постоянно подозревал в отсутствии инициативы и старания, о чем много раз жаловался лично Кальтенбруннеру.

Франк не только разработал план отступления, но и предложил превратить Шуману по образцу «Альпийской крепости» в «Богемскую крепость». По его замыслу, она должна была стать форпостом «Альпийской крепости». Франк предлагал передислоцировать на заранее подготовленные позиции на Шумаве пять дивизий фашистской 7-й армии и усилить их частями войск СС и частями группы армий «Центр» под командованием Шернера. О намерении Франка превратить Шумаву в крепость свидетельствует и его приказ от 22 февраля 1945 года, согласно которому местные органы и командование специальных войск службы безопасности на территории «протектората» были обязаны проверить подготовку секретных укрытий и складов в районах Клатови, Домажлице и Прахатице. Вывоз ценностей и документов должен был осуществляться по приказу штаба Франка.

Директивы Франка были выполнены только частично. В вышеуказанных районах действительно была создана сеть укрытий, но не все они использовались по назначению. В последние месяцы войны события развивались с нарастающей быстротой, ломая все планы фашистов. Вследствие этого ряд подготовленных укрытий оказались неиспользованными, многие секретные документы были спешно сожжены или спрятаны совсем не в тех укрытиях, которые определялись планом Франка. Например, многие секретные документы были сожжены во дворе организации «Сокол» в Кдине, спрятаны в костеле города Гартманице (откуда они были вывезены американцами в начале мая 1945 года) и в других тайниках в районе Железна-Руды.

В послевоенный период многие свидетели единодушно утверждали, что в районе Гартманице нацисты прятали секретные документы не только в костеле, но и в старых шахтах. Мне довелось слышать такие свидетельские показания: «В конце апреля 1945 года железнодорожная линия Пльзень – Клатови – Железна-Руда – Цвизель была в буквальном смысле слова забита воинскими эшелонами, нагруженными нацистскими секретными документами и награбленными ценностями. Все они предназначались для укрытия в «Альпийской крепости». Показательна судьба эшелона, в котором перевозили архивы имперского военного трибунала. Эшелон вышел со станции Торгау, недалеко от Берлина, и направился к станции Трайсинг, близ Мюнхена, куда он так никогда и не прибыл.

Когда генерал юстиции Шрайнер, ответственный за транспортировку, понял, что в Баварию с документами уже никогда не попадет, он начал искать укрытия для секретных архивов на Шумаве. На помощь ему пришел фашист Трюмбах – владелец замка Кундратице в районе Гартманице. После недолгих переговоров Шрайнера с Трюмбахом началось интенсивное движение армейских грузовых автомобилей от железнодорожной станции Железна-Руда в район Гартманице.

Впоследствии так же были спрятаны грузы с других эшелонов, скопившихся в этом районе.

Когда-то, еще в XV веке, Гартманице был оживленным горняцким центром. Вокруг городка добывалось золото. С той поры там остались заброшенные штольни. В окрестностях Гартманице – в Залужице, Тешове, Мохове, Добра-Воде и в других местах – не раз случались провалы. Время от времени местные смельчаки пытались проникнуть в старые штольни, но безрезультатно: все они были затоплены или засыпаны толстым слоем породы. Без сомнения, фашисты знали о существовании этих подземных лабиринтов и планировали использовать их в качестве укрытии, так же как старые соляные шахты в Альпах.

Несколько месяцев назад я с группой молодых людей решил исследовать старые штольни в районе Тешова и Мохова. Однако возможности нашей группы были весьма ограничены как временем, так и несовершенным оборудованием. После осмотра штольни у Тешова мы перешли к другой, которую местные жители называют Бездонной. О ней ходит легенда, будто в нее упала молодая пастушка с целым стадом овец, а также имеются интересные свидетельства о том, что в конце войны фашисты спрятали там большое количество секретных документов и различного оружия. Но этот орешек пришелся нам не по зубам. Штольня не только оказалась очень глубокой, но и была завалена двадцатиметровым слоем породы. Для того чтобы открыть ее тайну, нужна современная инженерная техника, а ее-то у нас и не было. Ничего не поделаешь, пришлось отступить. Так что до сегодняшнего дня штольня хранит свои тайны.

Надо иметь в виду, что фашисты не только загружали в подземные склады Шумавы ценности из железнодорожных эшелонов, но и, как свидетельствуют очевидцы, направляли туда целые колонны армейских грузовиков с какими-то ящиками. Так, Карел Зоубек, проживавший во время войны в Ческе-Будеёвице, рассказывал мне об эвакуации архивов городского гестапо.

Приблизительно 20 апреля 1945 года гестаповцы реквизировали несколько гражданских грузовиков. Шофер одного из них, некто Пешек, получил указание заехать на своей машине во двор гестапо, где машину загрузили большими ящиками. Их было, кажется, 12 штук. Затем Пешеку приказали ехать в сторону Крумлова, а дальше – в район Горни-Планы. Около какого-то заброшенного хутора их уже ждали солдаты, которые разгрузили машину. Под страхом смерти Пешеку запретили кому-либо рассказывать о ночном рейсе. Только после войны он поведал эту историю Карлу Зоубеку.

Можно с уверенностью утверждать, что в этих ящиках находились архивы ческе-будеёвицкого гестапо. Но куда именно фашисты спрятали эти ящики, ни Пешек, ни Зоубек не знали. По всей видимости, они до сегодняшнего дня покоятся где-то под землей. Нельзя исключать, что их запрятали в шахту, так как в районе Горни-Планы тоже когда-то добывали золото. Недаром одна из вершин называется Золотая гора.

Некоторую информацию я получил и от одной пожилой женщины, жившей в районе Квильды. Поскольку ее муж по национальности немец, фашисты их во время войны оттуда не выселяли. Она рассказала, что в 1945 году всем местным жителям было строго запрещено ходить к верховьям Влтавы. Она не знала, что там делалось, но точно помнила, что в конце апреля 1945 года мимо их дома – в основном ночью – проезжали армейские автомашины к верховьям Влтавы. В то время туда вела лесная дорога, которая заканчивалась у туристского приюта. Что и куда перевозилось на машинах, женщина не знала.

Много тайн до сих пор хранят верховья Влтавы, где существовал фашистский концлагерь. Он отличался от всех других лагерей военнопленных, разбросанных вокруг Квильды, прежде всего тем, что никто из местных жителей не вступал в контакт ни с заключенными, ни с охраной. В то время как заключенные других лагерей работали на лесозаготовках или на заводе во Франтишкове, где выпускались кабины для «мессершмиттов», и так или иначе контактировали с местным населением, о заключенных из лагеря в верховьях Влтавы говорили, что все они специалисты инженерных войск.

Учитель из Квильды Эмануэль Слана рассказал мне: «Туристическая база в верховьях Влтавы, превращенная нацистами в концлагерь, была построена членами «Клуба чешских туристов из Волыни» в 1924 году. В доме было восемь комнат с 17 кроватями и две общие спальни по 15 коек каждая. В 1943 году немцы перестроили базу таким образом, что внизу получилось подобие кухни, а также помещения, в которых, судя по надписям на стенах, содержались пленные. Наверху, в мансарде, они оборудовали несколько небольших комнат для эсэсовской охраны. Весь объект был обнесен двумя рядами колючей проволоки, укрепленной на высоких столбах. В сентябре 1945 года я обнаружил деревья, в стволы которых были забиты металлические скобы, рядом валялись обрывки веревок и ремней. По всей видимости, фашисты именно тут пытали и убивали свои жертвы. Чем занимались заключенные этого лагеря, не удалось установить ни мне, ни другим местным жителям».

Позднее, когда я опубликовал свидетельства учителя Сламы и других жителей района Квильды, мною было получено интересное письмо от одного читателя, который, к сожалению, не указал своего адреса и не подписал письмо полным именем, что помешало мне установить с ним связь. Однако то, о чем он писал, было весьма любопытно. Он сообщал, что во время второй мировой войны служил в специальном подразделении американской армии, которое занималось розыском фашистских тайников в Альпах и на Шумаве. Привожу это письмо с небольшими сокращениями:

«Мне попала в руки Ваша статья, где Вы пытаетесь раскрыть тайну лагерей военнопленных в верховьях Влтавы, у Борове-Лады и в других местах, которые фашисты создали у Столовой горы. Информация, которую Вы получили и публикуете, к сожалению, неточна. В основном это субъективные оценки отдельных людей, с которыми Вам пришлось встречаться. Правда же заключается в следующем.

Лагерь военнопленных в верховьях Влтавы не относился к числу нормальных лагерей военнопленных или так называемых филиалов. Он вообще не упоминался в списках лагерей и принадлежал командованию СС. Существование лагеря было строго засекречено. Он возник в связи со строительством «Богемской крепости». Туда отбирались в основном пленные советские офицеры инженерных войск, строители и горные инженеры. Эти заключенные с осени 1944 года совместно с военнопленными из лагеря Борове-Лады начали закладку подземных штолен, которые должны были послужить в качестве укрытий для подземного командного пункта. Правда, с полной определенностью утверждать это нельзя.

В лагере я побывал 3 и 4 мая 1945 года. К тому времени в нем уже никого не было. Заключенных вывезли по дороге, ведущей из Бучины в Финстеррау. Это нам удалось установить точно. Мы тщательно опросили всех военнопленных из лагерей, расположенных в районах Вимперк, Прахатице, Фрайунг, Финстеррау, но никто из них не объяснил нам, что же творилось в верховьях Влтавы. Среди взятых в плен эсэсовских охранников также не нашлось ни одного, кто бы служил в этом лагере. Поэтому есть все основания предполагать, что заключенные лагеря не дожили до победы, так как очень много знали о тайных штольнях в верховьях Влтавы.

Лагерь в Борове-Лады был сожжен фашистами из организации «вервольф», которую в этом районе возглавлял немецкий торговец из Волари. В июле 1945 года эта организация была раскрыта и ликвидирована силами американской военной контрразведки при содействии чехословацких органов безопасности.

Что касается сотрудников гестапо из Ческе-Будеёвице, то в начале июня 1945 года большая часть их была перебита во время перестрелки, когда их арестовывали в Книжеце-Плана, непосредственно на чехословацкой границе. Шефу гестапо из Ческе-Будеёвице Штайнгаузеру удалось скрыться, но он был в скором времени опознан двумя чехословацкими полицейскими из Прахатице в баварском городке Фрайунг. Штайнгаузера вместе с женой препроводили в Ческе-Будеёвице.

Наше подразделение в то время действовало в районе Прахатице, поэтому все описанные события происходили у меня на глазах.

Надеюсь, что в этих строчках Вы найдете полезную для себя информацию. Желаю Вам дальнейших успехов в поиске. С уважением

Р. Е.С.».

Однако и эта информация, сообщенная мне неведомым «Р. Е. С.», не дала исчерпывающего ответа. С еще большим рвением я принялся за работу. Мне удалось обнаружить архивный документ, сообщавший, что в 1946 году при прахатицком районном национальном комитете была образована специальная комиссия, которая должна была ответить на вопрос: что же происходило на исходе войны в верховьях Влтавы?

В протоколе заседания этой комиссии, датированном 24.09 1946 года, кроме всего прочего говорилось: «Объект в верховьях Влтавы был обнаружен почти в исправном состоянии, каким он был во время войны…»

Далее шло описание лагеря, полностью совпадающее с описанием Эмануэля Сламы. Но там была одна деталь, которую учитель из Квильды не заметил: «На стенах были вырезаны русскими буквами следующие надписи: Ишуба Григорий – 72789. Василь – 72177. Баритлов Стефан – 72372. Андрей – 72770. Беритлов С. – 72370. Здесь был Павел Тумпель из Москвы».

Все эти имена, бесспорно, принадлежали советским военнопленным. Кроме того, члены комиссии на деревянных воротах лагеря обнаружили и другие надписи, сделанные латинским шрифтом: «30.8 1943. Доллнер И. Вальтер М. Смитка Ф. Бауэр Йозеф. Лейрихам. Бухенвальд».

Значит, лагерь уже существовал тут в августе 1943 года, а мой неизвестный корреспондент утверждал, что лагерь начал действовать с осени 1944-го. Вторая группа имен принадлежала эсэсовским охранникам. Однако остается неясным, несли ли эти фашисты свою службу здесь в конце войны или эти охранники из Бухенвальда были тут еще до того, как создали этот лагерь смерти в верховьях Влтавы. Этот вопрос так и остался без ответа.

Позднее я попытался при помощи советских коллег-журналистов найти хотя бы одного из тех, кто оставил на стене этого загадочного лагеря свое имя, но и здесь меня постигла неудача. Вероятно, военнопленным было известно лишь, что они находятся на Шумаве, а конкретно местонахождение лагеря они не знали.

Однажды я познакомился с рабочим лесоразработок по фамилии Клостерманн, жившим во время войны в районе Квильды. Вот что он мне рассказал:

– По всей видимости, я – единственный из местных жителей, кто имел контакт с пленными лагеря в верховьях Влтавы. Мне выдали специальное разрешение на проезд к этому лагерю, подписанное эсэсовцем Штейном. Не могу с полной уверенностью утверждать, но кажется, именно этот Штейн был начальником лагеря. В 1945 году ему было около 35 лет. Из разговора с ним я узнал, что он родом из Мангейма. Разрешение он выписал для того, чтобы я мог возить продовольствие из Квильды в лагерь. Продукты я каждый раз подвозил только к зданию – дальше меня не пускали. Как-то раз ко мне подошел один из заключенных и сунул в карман какие-то бумажки. На ломаном немецком он просил сохранить эти документы, чтобы после войны люди узнали, что тут происходило. Я действительно спрятал те бумажки, но, к сожалению, во время пожара они сгорели.

Дом Клостерманна по странной случайности сгорел в то же время, когда был сожжен лагерь военнопленных у Борове-Лады. Трудно доказать, что этот пожар был делом рук «вервольфа». Официально причиной пожара считается молния. Во время пожара дома никого не было, поэтому все сгорело до основания.

Загадка лагеря в верховьях Влтавы – не последняя на Шумаве. До сих пор, например, неизвестно, куда делось похищенное золото, вывезенное в конце апреля из Праги. Франк скрупулезно расписал, какие материалы и документы должны быть спрятаны в секретных укрытиях, однако об остатках золотых запасов национального банка Чехии и Моравии забыл. Зато об этом помнили его подчиненные. В архивах был обнаружен документ, в котором заместитель директора банка Штурм просил дать инструкции, куда спрятать золотой запас банка, составлявший 1005 килограммов, а также различные драгоценности. Сам он предлагал Франку укрыть эти ценности в Регенсбурге или в Нюрнберге. Но ни в один из этих городов золото из Праги не привозили. Произошло это, видимо, потому, что уполномоченный Франка доктор Барч на полях документа наложил резолюцию: «Ждать моего личного приказа!»

Штурм ждал до конца апреля 1945 года, когда ценности уже не могли быть вывезены в «Альпийскую крепость» или в укрытия в Баварии. В результате этого фашисты перевезли золотой запас банка в какие-то укрытия, построенные по приказу Франка на юго-западе Чехии. Надо полагать, в данном случае Франк прежде всего думал о своем личном благополучии. Где конкретно были спрятаны 1005 килограммов золота, бывший рейхсминистр Чехии и Моравии не сказал даже тогда, когда вынужден был предстать перед чехословацким судом в Праге. Интересно, он не мог или не хотел об этом говорить?

В связи с так называемой «штеховицкой аферой» высказывались различные предположения. Согласно одной из версий секретный вклад у Штеховице содержал совсем не те материалы, которые впоследствии, после многократных протестов чехословацкого правительства, нам возвратили американцы. Об этом еще в марте 1946 года в Национальном собрании говорил депутат Йозеф Давид: «Что касается содержания ящиков, которые верховное командование американской армии 2 марта вернуло в Прагу, то необходимо подчеркнуть, что, хотя там имеются ценные материалы, есть серьезные основания предполагать, что нам вернули совсем не то что вывезли из Штеховице. Были возвращены архив министерства Франка, службы безопасности и часть личного архива президента республики. Но совершенно точно установлено, что эти материалы во время Пражского восстания были увезены немцами в западном направлении через Рокицани, Пльзень, Клатови и переданы американским войскам. Укрытие же у Штеховице было заминировано многими тоннами взрывчатки, и вряд ли это было сделано для того, чтобы скрыть часть личного архива президента и архив министерства Франка…»

Это подтверждается и показаниями самого Франка, который заявил, что его архив находился в Пражском Граде до начала Пражского восстания, поэтому не мог быть 20 апреля закопан у Штеховице. Дальнейшее расследование показало, что ящики, запрятанные под Штеховице, по весу оказались значительно тяжелее папок с архивными материалами. Есть предположение, что там находилась часть клада Эйхмана, включавшего в себя золото и драгоценности, отобранные у заключенных фашистских концлагерей. Существовала версия, что у Штеховице было спрятано и золото из национального банка. Но, учитывая то обстоятельство, что американцы вывезли оттуда всего 32 ящика, можно сделать вывод о несостоятельности этой гипотезы. То есть золото из национального банка наверняка было вывезено и спрятано на Шумаве. Согласно еще одной версии там находились материалы научного центра, в котором нацисты разрабатывали новое оружие.