Текст книги "Сейф дьявола"

Автор книги: Йозеф Глюкселиг

Соавторы: Иван Гариш,Милан Грубер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 35 страниц)

– Ну вот, наш ретивый репортер, оказывается, умеет заглядывать в будущее, – иронически заметил капитан Вавра.

Черник только улыбнулся в ответ. Он был доволен собой: реплика контрразведчика свидетельствовала о том, что на место происшествия он все же поедет.

* * *

В то время как в кабинете майора Ворличека обсуждался вопрос о фашистских тайниках, поручик Рихтермоц построил саперный взвод и рассказал подчиненным о том, что произошло с лесорубом, и о том, что получен приказ провести тщательную инженерную разведку всего района, так как не исключено, что здесь могут быть еще мины или какие-нибудь другие взрывные устройства.

Свою краткую информацию поручик закончил вопросом:

– Кто хочет добровольно отправиться на разминирование?

Спросил он об этом намеренно, хотя, выходя от майора Ворличека, уже решил, кого возьмет с собой на это сложное и опасное задание.

Без долгих колебаний все, за исключением Валенты и Дворжака, подняли руки. Увидев, что оказались в меньшинстве, и эти двое присоединились к остальным. Все это отлично видел командир, но ничего не сказал. Он вызвал тех, с кем решил отправиться в Барсучью нору:

– Десатник Хорват, рядовые Чалоун, Бергер, Захарда, Бачик, Юнек, Барта и Дворжак! – После каждой называемой поручиком фамилии из строя слышалось радостное «Я!». Только когда Рихтермоц назвал последнюю фамилию, ответа не последовало.

– Рядовой Дворжак! – пришлось повторить командиру.

– Я, – прозвучало еле слышно.

– Что с вами? Отвечаете каким-то загробным голосом. Вы не заболели?

– Нет, со мной все в порядке.

– Мне кажется, рядовой Дворжак, вам не очень хочется идти на это задание. А может, вы все-таки плохо себя чувствуете? Тогда я назначу вместо вас другого.

– Нет-нет, я пойду.

– У Брони от такой неожиданной чести разболелся живот, – произнес кто-то из последней шеренги.

Взвод грохнул со смеху.

– Прекратить смех! – остановил солдат поручик Рихтермоц, хотя отлично понимал, что это Дворжаку не повредит. Кроме того, он почувствовал, что солдаты таким образом сводят с Дворжаком какие-то старые счеты. – Действительно, Дворжак, если вы чувствуете себя недостаточно хорошо, вместо вас пойдет кто-нибудь другой.

– Нет, пойду я, – настаивал солдат.

– Отлично! Десатник Хорват и рядовой Чалоун, возьмите из командирской машины миноискатели, а все остальные – щупы. За меня остается свободник Гудец. Задача у взвода прежняя – постановка противотанкового минного поля.

Через несколько минут поручик Рихтермоц вместе с отобранными солдатами уже спешил к зданию штаба, откуда был назначен выезд.

* * *

А на командном пункте майора Ворличека все еще обсуждалась любимая тема Черника. Справедливости ради следует отметить, что в основном говорил Петр. Он поведал о драматических событиях вокруг заброшенных соляных шахт близ озера Альтаусзее в Альпах, где в конце войны были спрятаны произведения искусства, награбленные фашистами в оккупированных странах Европы. Эти трофеи должны были стать экспонатами гитлеровского музея мирового искусства в Линце или подлежали уничтожению.

– В последние дни войны, – рассказывал Черник, – возникли серьезные разногласия между гаулейтером Линца Айгрубером и группой реставраторов, на попечении которых находились произведения искусства. Айгрубер издал приказ, согласно которому все шедевры искусства, собранные в соляных штольнях, подлежали уничтожению. Этот приказ полностью соответствовал распоряжению Гитлера, заявившего, что ни одно из произведений искусства не должно попасть в руки противника. Саперы войск СС заложили в штольнях восемь мощных авиационных бомб, причем соединили их так, чтобы можно было взорвать одновременно. Старший группы реставраторов Зиберт с коллегами пытались убедить гаулейтера отменить приказ, но тот остался непреклонен. Тогда они обратились за помощью к Кальтенбруннеру, который в то время находился в «Альпийской крепости». Кальтенбруннер позвонил Айгруберу из Бад-Аусзее, но тот заявил, что застрелит любого, кто попытается помешать выполнить его приказ, пусть даже это будет сам шеф главного имперского управления безопасности.

И чтобы никто не думал, что он бросает слова на ветер, гаулейтер послал в район штолен специальную команду, взявшую на себя охрану района и получившую приказ взорвать штольни по личному распоряжению Айгрубера. К счастью, Зиберту удалось убедить фельдфебеля Филипа, командира специальной команды, что только сумасшедший может позволить уничтожить выдающиеся творения мастеров культуры. Фельдфебель Филип не был сумасшедшим и не хотел, чтобы в будущем потомки считали его таковым, поэтому он разрешил Зиберту перерезать провода, соединяющие взрывную машину с авиационными бомбами. Чтобы застраховать себя от гнева гаулейтера, Филип вместе с одним инженером-сапером заложил взрывчатку у входов в некоторые штольни. И когда был получен приказ подорвать бомбы, фельдфебель выполнил его, но произведения искусства от взрыва не пострадали. Были завалены лишь входы в штольни. Обо всем этом Петр Черник рассказывал уж много раз, но, кажется, не было еще у него более внимательных слушателей, чем собравшиеся в кабинете майора Ворличека.

Сам майор не удержался от похвалы:

– Интереснейший материал! Его нужно обязательно опубликовать, товарищ Черник.

– По этой теме, товарищ майор, написано достаточно, и не только мной…

Многое мог бы рассказать своим новым знакомым Черник, но его прервал возглас ротмистра, стоявшего у окна:

– Товарищ майор, саперы прибыли!

– Вот и отлично. По машинам!

Около тринадцати часов два газика выехали по направлению к Барсучьей норе. В первой машине кроме майора Ворличека, капитана Вавры, Герберта Пешла и поручика Рихтермоца сидели Петр Черник и фоторепортер Вондрачек.

Редакционный шофер Власта Бржезина остался коротать время близ бывших штабных домиков в компании с пожилым ротмистром.

8

После утреннего обхода до обеда время в госпитале тянется очень медленно. Больные из отделения грудной и брюшной хирургии в подавляющем большинстве находятся в палатах. Исключение составляют те, кому назначены различные процедуры, или нарушители дисциплины, которые группируются в курилках. Из палаты номер шесть никто курить не пошел, хотя свободник Броусек, после того как неделю назад ему вырезали грыжу, проводил время обычно там. Однако сейчас он изменил своей привычке и остался в палате, чтобы послушать майора Кршеглика, который рассказывал военному журналисту Данде о молодом парне, лежавшем до понедельника на его месте. Майора внимательно слушал и четвертый больной – капитан Штястный, которого на операционный стол уложила коварная язва желудка.

– Этого парня звали Моймир Беран, но у нас в отделении ею все называли Хиппи. Это ему нравилось, так как он сам о себе рассказывал, что на гражданке возглавлял группу хиппи. Это была истинная правда – доктор Дворжачек потом полностью подтвердил ею слова. Так вот, лежал он тут почти целый месяц, врачи буквально из кожи лезли, чтобы спасти этого глупца, и им это удалось, хотя сам пациент был против: целыми днями кричал, что жить все равно не хочет. Может, так оно и было, иначе чем объяснить, что во время боевых стрельб он, вместо того чтобы направить автомат в сторону мишени, взял да и выстрелил в себя. К счастью, пуля прошла ниже сердца. Так он очутился у нас в палате. В течение пяти недель его оперировали три раза, а потом перевели в отделение психиатрии. Но я сомневаюсь, чтобы там его привели в норму.

– А чем, собственно, занимались его друзья – хиппи? – спросил Данда.

– Принимали наркотики. Собирались, например, на квартире у Берана и пили всякую дрянь. Как нам однажды похвастался Хиппи, пару раз им удавалось достать настоящий гашиш, а в основном они готовили себе «коктейли» из различных медикаментов и алкоголя. По словам Берана, они иногда выезжали повеселиться с девушками в Северную Чехию и Моравию.

– Сколько же человек было в его группе? – поинтересовался Данда.

– Кажется, десять. Но главное, как утверждал Хиппи, каждый из них готов был по решению группы отправиться на тот свет. Сказать «чао», как он выразился.

– Так он получил приказ от своей группы?

– Нет, что вы! Это было его личное желание. Думаю, он сделал это потому, что в армии у него не было возможности доставать эти самые «коктейли». Оказавшись в безвыходном положении, он и попытался покончить жизнь самоубийством.

– Но это же настоящая трагедия…

– И не только этого глупца. Доктор Дворжачек рассказывал, что через четырнадцать дней после того, как Хиппи привезли в Центральный военный госпиталь, этот наркоман получил открытку со следующим текстом: «В дальний путь я еще не отправилась, но сделаю это: ведь я тебе твердо обещала. Встретимся на небесах, в царстве блаженства. Твоя Ингрид». Хорошо еще, что Хиппи, получив открытку, стал всем хвастать, какие у него верные друзья: все, как один, готовы вслед за ним совершить самоубийство. Дежурная сестра, услышав это, рассказала обо всем доктору Дворжачеку, и тот выведал у Хиппи адрес этой самой Ингрид. Все материалы он потом передал в министерство внутренних дел. Что было дальше – он не знает.

– Ну, товарищ журналист, тебе здорово повезло! Прямо сейчас можно садиться и на этом материале писать статью, – подал голос капитан Штястный. – Хорошо журналистам: можно продолжать работу и на госпитальной койке.

– Я бы не сказал, что испытываю большое желание писать о таком печальном случае.

– Действительно, веселого здесь мало, но жизнь ведь состоит не из одного веселья, в ней чередуются взлеты и падения.

– Думаю, тебе, Йозеф, как летчику-истребителю еще не доводилось испытать падение?

– В этом случае я бы тут уже не лежал, – пошутил Штястный.

– А все же хоть раз в твоей летной практике был случай, который мог привести к катастрофе? – не отставал Данда.

Штястный внимательно посмотрел на него и ответил уклончиво:

– Что-то не припомню.

– А может, просто не хочешь припоминать? Ведь не будешь же ты убеждать меня в том, что ни разу не попадал в драматические обстоятельства, когда жизнь твоя была в опасности.

– Ты это спрашиваешь как журналист или как больной, попавший в хирургическое отделение?

– Я задаю этот вопрос как попавший в автомобильную аварию журналист.

– Ну, что я вам, друзья, говорил? Журналист остается журналистом и на госпитальной койке. Вот что я тебе отвечу, друг мой: я ни разу не попадал в такую ситуацию, когда бы решался вопрос жизни и смерти. Еще раз повторяю: никогда не попадал и впредь надеюсь не попадать.

– Слушай, Йозеф, ты можешь мне объяснить, почему вы, летчики, так не любите журналистов? – спросил майор Кргдеглик.

– Конечно, могу. Все журналисты похожи на нашего соседа Данду. Попадут на аэродром и ищут какие-нибудь сенсации. Их интересуют только драматические ситуации, то есть такие, которые в жизни летчика случаются один, максимум два раза, потому что в нашей работе исправлять ошибки трудно, а зачастую невозможно. Но журналисты обязательно отыщут летчика, которому это один раз в жизни удалось, внимательно выслушают его историю, потом прибавят к ней лирики, и пожалуйста – готов репортаж о герое, которого хоть сейчас можно ставить на пьедестал.

– Ты, Йозеф, преувеличиваешь. Мне доводилось читать неплохие статьи о летчиках.

– Значит, тебе повезло больше, чем мне. За свою службу в авиации мне довелось познакомиться только с одним журналистом, который действительно хорошо и, главное, правдиво писал о летчиках.

– Как его фамилия? – спросил Данда.

– К сожалению, не помню, но это был действительно толковый парень. Как-то его привезли к нам на стоянку, где шла подготовка к полетам. Нас сразу приятно поразило то, что он сумел отличить истребитель-бомбардировщик от истребителя-перехватчика. И интересовал этого журналиста один-единственный вопрос: как мы относимся к психологическим тестам, которые нам предлагает Институт авиационной медицины? А надо сказать, что мы относимся к ним совсем не так, как врачи, которые их для нас составляют: мы считаем, что очень часто объективную оценку эти тесты не дают. Ведь состояние человека постоянно меняется. А что, если именно в тот момент, когда пилоту предложен какой-нибудь тест, он чем-то возбужден? Например, приехал в Прагу и в трамвае его обругали, что он якобы умышленно кого-то толкнул. Тест не определяет психическое состояние человека в какой-то определенный момент, но именно в таком возбужденном состоянии пилоту предлагают тест. И каков результат? Отрицательный. Что же, из-за того, что летчик понервничал в трамвае, его списывать с летной работы? Не кажется ли вам, что отрицательные результаты психологических тестов могут серьезно пошатнуть веру человека в свои силы?

– Думаю, что на основании отрицательного результата одного теста летчика не спишут с летной работы, – возразил майор Кршеглик, – но в любом случае для врачей это будет сигналом, что на этого летчика надо обратить особое внимание. Ведь это очень важно. Уж если его так взволновала банальная ситуация в трамвае, то что же будет, доведись ему попасть в действительно стрессовую обстановку?

– Я вам вот что отвечу… Кто-то сказал, что экзаменов опасаются даже самые подготовленные студенты, потому что, как известно, один дурак может задать такой вопрос, что десять умных не ответят. Этот вывод полностью относится и к психологическим тестам. Я согласен с тем, что у каждого летчика, летающего на современных самолетах, необходимо контролировать изменения психического состояния, в конце концов, это и в его интересах. Другое дело – как, какими методами осуществлять этот контроль. Вот по этому пункту у нас и возникают разногласия, и не только с врачами, мы и между собой часто спорим. И журналист, конечно, обо всем этом знал, поэтому очень быстро нашел с нами общий язык. От психологических тестов мы перешли к рассказам о себе, о тех проблемах, которые нас волнуют. Таким образом журналист узнал от нас все, что хотел, и впоследствии написал интересную статью, которую мы сами с удовольствием читали.

– А почему бы тебе, Йозеф, не рассказать об обычных проблемах, которые волнуют летчиков? – спросил Данда.

– Боюсь, они не будут для тебя интересны, ты не услышишь ничего нового, ведь наши проблемы – это общие проблемы, те, которые волнуют всех людей.

– Например?

– Например, один мой друг уже восьмой год живет с женой и семилетней дочерью в гостинице. Знаешь, сколько раз за это время он возвращался домой со службы как выжатый лимон, а дочка хотела играть, и он не мог нормально отдохнуть, потому что у него не было для этого места. Сколько раз он ссорился по этому поводу с женой, обращался с рапортами по команде! Когда-то он нам рассказывал об этом каждый день. Теперь не рассказывает – молча ждет, когда ему дадут нормальную квартиру. Вот такие у нас, друг мой, дела. Правда, никто его в гарнизоне не держит, но никто по собственному желанию не бросает летную работу. Если уходят, то по состоянию здоровья. Кажется, именно это меня сейчас и ожидает. Мне, конечно, жаль прощаться с любимым делом, и не из-за денег, как многие думают. Людям с нашей квалификацией и стажем работы за такое, как у нас, напряжение душевных и физических сил платят на гражданке столько же, сколько нам, а может, и больше. За все время моей службы был только один случай, когда летчик добровольно отказался от летной работы. Это был Ирка Франек. Однажды при посадке погиб наш летчик – Славек. Ирка был в это время на аэродроме и участвовал в печальной церемонии, когда извлекали труп из кабины самолета, а на следующий день заявил командиру, что хочет демобилизоваться. И демобилизовался. Никто его не удерживал, никто не задавал лишних вопросов, потому что все мы знали – Ирка испугался, и страх этот был такой, что он не смог его побороть. Он поступил правильно. Нельзя идти на полеты и испытывать страх. Это уже не летчик. В таком состоянии он представляет большую опасность для себя и своих товарищей, чем для противника.

– Послушай, Йозеф, а что, если мы все это обобщим и напишем статью?

– Ты думаешь, это опубликуют?

– Конечно, на следующей неделе…

Милош не договорил, потому что в палату вошел доктор Дворжачек и прямо от дверей обратился к Данде:

– Как вы себя чувствуете?

– Плохо, доктор. Я голодный как волк…

– Это хорошо. На обед вам дадут чашку бульона, и через несколько дней вы будете полностью здоровы.

– Так, значит, в пятницу меня выпишут?

– Ну, вы уж очень спешите, молодой человек. С такими травмами, как у вас, шутить опасно. Мы вас пока понаблюдаем…

Но и доктор Дворжачек не закончил фразу, так как вошла медицинская сестра:

– Прошу прощения, доктор, но только что позвонил доктор Стеглик из приемного покоя. Через несколько минут должен произвести посадку вертолет с раненым на борту. Срочно требуется ваша помощь.

– Хорошо. Сейчас иду.

– У вас тут есть даже вертолетная площадка? – улыбнулся капитан Штястный.

– Конечно, правда, это всего-навсего пятачок у корпуса, где расположено отделение микробиологии, но главное – там может сесть вертолет.

– Ну да, только я слышал, что после такой посадки белье, которое сушится в районе, прилегающем к госпиталю, разлетается во все стороны на сотни метров.

– Действительно, так говорят. Ну а как себя чувствуют остальные? Товарищ майор Кршеглик, вы тоже торопитесь домой?

– Ничего, оставшиеся два дня я уж как-нибудь переживу.

– А у меня, доктор, как я подозреваю, положение хуже, чем у других? – спросил Штястный.

– Почему вы так думаете, товарищ капитан? В начале следующей недели мы вас выпишем, вы поедете в санаторий, ну а потом сможете выступать хоть на Олимпийских играх.

– Мне не нужны Олимпийские игры, я хочу летать. Как вы считаете, я смогу вернуться в строй?

– В этих вопросах я не компетентен. Мы вас вылечим, а уж насчет дальнейшей службы будут принимать решение коллеги из Института авиационной медицины. Но, по моим данным, вы опять были в курилке?

– Доктор, в последний раз.

– Не шутите с этим, пожалуйста. Я вам говорю абсолютно серьезно: если не перестанете курить, то через несколько месяцев опять окажетесь у нас, и лечить вас будет намного сложнее.

– Я понял, доктор.

– Что касается вас, Броусек, то вам я тоже советую поменьше курить. Я слышал, что вы больше времени проводите в курилке, чем в палате. В пятницу мы вас выпишем и вы поедете в часть. До свидания, товарищи, пойду встречать вертолет. Интересно, кого это нам привезли?

Как только вертолет произвел посадку во дворе Центрального военного госпиталя, к нему подъехала санитарная машина. У вертолетной площадки уже стоял травматолог Стеглик. И пока санитары переносили молодого лесоруба из вертолета в машину, врач успел переговорить с коллегой Гертлем, сопровождавшим Кобеса:

– Что произошло?

– Взорвалась мина, он на нее наступил.

– Какие у него повреждения?

– Кроме множественных поверхностных ранений проникающее ранение в живот.

– Давали ему какие-нибудь лекарства? Делали внутривенное вливание?

– Нет, так как подозреваю внутрибрюшное кровотечение.

– Правильно. А как давление и пульс?

– Давление снижается, а пульс в последние четверть часа значительно участился.

– Да, похоже на внутрибрюшное кровотечение.

Пациента отвезли прямо в операционную. Бригада врачей и сестер заняла свои места. Было около пятнадцати часов. Осколок мины действительно проник глубоко внутрь тела, задел печень и правую почку. Доктор Дворжачек прежде всего сделал резекцию печени и удалил поврежденные почку и желчный пузырь.

В то время, когда доктор Стрейчек, ассистировавший Дворжачеку, накладывал швы на рану, Квета Дандова сидела у постели мужа и говорила то, что обычно говорят в больницах и госпиталях, когда в палате еще с полдюжины людей. Милош всячески ее успокаивал, убеждал, что ничего серьезного у него не находят и в самое ближайшее время обещают выписать.

– Кроме сломанного предплечья, – повторял он слова, услышанные от доктора во время утреннего обхода, – у меня только небольшие ушибы ребер. Через несколько дней я буду совершенно здоров.

– Почему же тебя госпитализировали? Ведь с переломом после наложения гипса отпускают домой?

– Врачи опасаются, что у меня начнет кровоточить селезенка. При ударе я мог ее повредить.

– А это не опасно?

– Я же тебе сказал, что страшного ничего нет. Просто меня оставили тут, чтобы понаблюдать, не возникнут ли какие-нибудь осложнения. Я чувствую себя сейчас хорошо. На обед съел бульон и теперь жду не дождусь ужина – у меня зверский аппетит.

– Я принесла тебе апельсины и бананы.

– Съем их позже, когда разрешат врачи.

– А когда тебя выпишут, они не говорили?

– Нет, сказали только, чтобы не торопился. Я считаю, что буду дома в следующую среду.

– Так, значит, в воскресенье…

– В воскресенье я еще буду здесь – это уж точно.

Потом они поговорили о том, как произошло несчастье, как реагировал на него их маленький сын и коллеги Данды из редакции.

– Любош Валек был у тебя? – спросила Квета.

– Нет, а что случилось?

– Вчера он обещал, что навестит тебя и позвонит мне, но я так и не дождалась его звонка.

– У него сейчас много забот, ведь в отделе он остался один, а нам надо сдавать в номер два репортажа. Кстати, позвони, пожалуйста, главному редактору и передай, что репортаж о летчиках я напишу.

– Ты с ума сошел! Хочешь писать о летчиках, находясь в госпитале?

– Не беспокойся, репортаж у меня почти готов. Видишь, в углу лежит симпатичный блондин? Это летчик. От него я узнал много интересных вещей. Пусть ко мне пришлют кого-нибудь из редакции в пятницу, во второй половине дня.

– Ты действительно ненормальный, Милош! Считаешь, что без тебя «АБЦ вояка» пропадет?

– Нет, я так не считаю. Просто представляю, как сейчас разрывается на части Валек.

Квета не успела ответить, потому что в палату вошел Валек:

– Добрый день!

– Ну вот, легок на помине. А мы только что о тебе говорили.

– Как ты себя чувствуешь?

– Спасибо, нормально. Я рассчитываю, что на следующей неделе меня выпишут.

– Тебе большой привет от всей редакции.

– Спасибо. Что говорит главный?

– А что ему говорить?

– Как дела у нас в отделе? Как ты управляешься?

– Пока плохо. Черник поехал вместо меня на тактические учения, а я должен ехать к летчикам. О них-то я и хотел с тобой потолковать. С кем ты договаривался о беседе?

– С майором Беднаржем из части истребителей-перехватчиков. Договаривались встретиться сегодня.

– Так вот, я там сегодня был, но Беднарж привел тысячу отговорок: и полеты ему мешают, и на заседание парткома нужно идти… В конце концов он подвел ко мне старшего лейтенанта, но тот оказался пижоном, каких свет не видывал. Завтра опять придется туда ехать.

– Не надо. Ко Дню авиации я сам напишу репортаж.

– У тебя есть материал? Откуда?

– Материал сам пришел ко мне. Там, в углу, лежит летчик, который рассказал мне столько, что этого достаточно, чтобы написать репортаж.

– Чудесно! А где ты будешь писать?

– Да прямо тут, в постели, только потом Яна должна будет перепечатать рукопись на машинке.

– Разумеется, я это организую. Когда можно приехать за рукописью?

– В пятницу, во второй половине дня.

– А раньше никак нельзя?

– Но, Любош, ведь Милош лежит в госпитале, а не сидит в редакции, – вступилась за мужа Квота.

– Да-да, конечно, извините. Так, значит, в пятницу, во второй половине дня. Ты даже не представляешь себе, как меня обрадовал! Не буду вас больше обременять своим присутствием, ведь вам наверняка есть о чем поговорить. До свидания, Милош, быстрее выздоравливай! – Он исчез так же внезапно, как и появился.

– Чем больше я узнаю этого Валека, тем менее симпатичным он мне кажется, – поморщилась Квета, – а ты, мой дорогой, становишься все глупее. Вместо того чтобы спокойно отдохнуть и подлечиться, таскаешь за него каштаны из огня.

– Может, ты и права.

В то время когда Квета Дандова собралась домой, операция была закончена, а Ян Кобес помещен в послеоперационную палату.