Текст книги "Любовь - только слово"

Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 41 страниц)

Глава 13

Этот самый «А» просто блеск! Видели отель «Карлтон» в Ницце? Вот и «А» именно в таком роде.

Три парковки. Площадка для гольфа. Теннисные корты. Фонтаны. Все ярко подсвеченное. «Мерседес», «мерседес», «мерседес», «БМВ». Снова «мерседес». Ничего другого здесь не увидеть. Портье в богатой ливрее распахивает дверь перед прекрасными женщинами в вечерних туалетах и солидными господами в смокингах. До меня доносятся звуки оркестра, когда я еду вдоль фасада гигантского здания.

В отеле собираются сливки франкфуртского общества, господа, имеющие здесь, наверху, свои апартаменты. Может, эта гостиница предоставляет комнаты для перетрудившихся менеджеров и генеральных директоров? Можно прихватить с собой милашку. Как удобно! Всего полчаса до Франкфурта. Супруге всегда можно сказать, что едешь на конференцию.

Ах, какие норковые манто!

Вот разносчик несет целлофановый пакет. В нем по меньшей мере три десятка орхидей. Он даже не пролезает во вращающиеся двери.

Где же Верена Лорд?

То, что она не будет стоять прямо у главного входа, это ясно. Здесь легко можно повстречать парочку господ, знакомых с господином банкиром и его драгоценной супругой. Я проехал мимо входных дверей, объехал вокруг всего здания, улица снова стала темной. Прямо перед собой увидел пару слабеньких огней.

Что это значит, уважаемая госпожа?

Постойте-ка!

Вон там, у края дороги, стоит маленькая девочка, рядом с ней сидит светло-коричневый боксер со свисающим из пасти языком. Девочка машет рукой. Симпатичная крошка со светлыми волосами, заплетенными в косички, и голубыми глазками. В голубой вязаной кофточке. Белой юбке. Бело-голубые гольфы. Белые туфли.

Торможу. Опускаю стекло. Малышка рассматривает меня очень серьезно и спрашивает:

– Ты дядя Мансфельд?

– Да, Эвелин, – отвечаю я.

– Откуда ты знаешь, как меня зовут?

Ну, запомнить это имя было совсем несложно.

– Мне назвала твое имя маленькая птичка. Забирайся в машину.

– Можно Ассаду тоже сесть в твою машину? Это моя собака.

– Come in, [14]14
  Здесь: садись! (англ.).


[Закрыть]Ассад, – скомандовал я и откинул переднее сиденье, Ассад пыхтя взобрался на сиденье позади меня.

– И ты тоже, – сказал я Эвелин, и сиденье снова встало на свое место.

Она села. Я поехал дальше. Эвелин держит плитку шоколада в руке.

– Хочешь? – спрашивает она меня.

– Нет, спасибо. Ешь сама. Ты, наверное, очень любишь шоколад.

– О да, – говорит она и откусывает кусочек. – Марципан я люблю больше. Марципан я люблю больше всего.

– Очень хорошо тебя понимаю, – говорю я. (Меня тошнит от одного этого слова.)

– Добрый вечер, дядя Мансфельд, – вежливо произносит она и подает мне руку. – Когда сидишь, невозможно сделать книксен. Обычно я всегда это делаю.

– Я тоже, – соглашаюсь я.

Она сейчас помрет со смеху.

– Да, вот теперь я верю, – подтвердила она после того, как чуть не подавилась куском шоколада.

– Чему?

– Тому, что сказала мама.

– И что же сказала мама?

– Она сказала, что я должна привести тебя к ней, что ты хороший дядя и поможешь нам.

– Помогу?

– Ну да, – почти прошептала она. – Ты сам знаешь. Из-за папы. Поэтому никто не должен знать, что вы встречаетесь.

– Нет, конечно, никто, Эвелин!

– Тем более папа. Он не мой настоящий папа, ты знаешь об этом?

– Я знаю все.

– Ты просто классный, дядя Мансфельд. Ты мне нравишься.

– Ты мне тоже нравишься, Эвелин.

Это правда. Я вообще люблю детей. На этот счет мои друзья уже придумали пару дурацких шуток. Все так и есть на самом деле. Я не знаю ничего прелестнее маленьких детей. Хотя, может быть, она…

– Где же твоя мама?

– Справа есть дорога. Мы поедем туда. Мама ждет нас там. Здесь она не могла ждать. Из-за всех этих людей, ну, ты сам понимаешь.

– Да.

– И мне надо было идти вместе с ней. Из-за нашего садовника. И из-за слуги. Чтобы они не могли рассказать папе, что мама снова выходила одна. Мы сказали, что хотим прогуляться.

– У вас нет между собой тайн, правда?

– Нет, конечно, мы все друг другу рассказываем. У нее, кроме меня, никого нет, – серьезно проговорила малышка. – Вон там она стоит.

Я ехал вверх по узкой лесной дороге, по обе стороны которой росли очень старые деревья.

Она стоит, наполовину скрытая деревом, все еще с платком на голове, но уже без очков. На ней синий плащ, она подняла высокий воротник и туго стянула поясок на талии. Выглядит очень бледной. Может, в свете фар? Я торможу возле нее. Эвелин тут же вылезает из машины.

– Ассад!

Собака выпрыгивает вслед за ней.

– Я оставлю вас одних, позовите, когда закончите.

– Да, сердце мое.

– Только, пожалуйста, оставьте хотя бы ближний свет фар, я немного боюсь. Пойдем, Ассад!

Боксер бежит вслед за девчушкой, когда она начинает уходит от нас.

– Что случилось?

– О Господи, значит, вы его не нашли?

– Что не нашел?

– Браслет.

– Вы потеряли браслет?

Она только кивнула и достала из кармана плаща фонарик, которым осветила пол машины. Я вылез из машины. Приподнял кресла. У меня тоже есть фонарик. Минут пять мы обыскивали машину. Ничего.

Со всех сторон раздаются крики всевозможных птиц и животных. В лесу очень шумно. Перед нами – силуэты маленькой Эвелин и ее собаки. Эвелин собирает камни и бросает их, Ассад приносит камни назад. При этом слышится его лай.

Мы снова сидим в машине, дверцы распахнуты, и я вдыхаю запах ее духов.

– У вас не найдется сигареты? – очень тихо спрашивает она, я едва слышу ее. Я подаю ей сигарету, беру себе другую, и мы курим вместе. На какое-то мгновение мне становится плохо от одной мысли, что она думает, будто это я украл браслет. Но это быстро проходит, потому что она кладет мне руку на плечо со словами: – Из-за меня у вас одни неприятности.

– Не говорите так. Мне очень жаль. Я вам еще во время поездки сказал, что застежка расстегнута. Вы помните? – Она кивает. – Когда вы схватились за руль и я ударил вас, кажется, по руке, я слышал какой-то звук. Наверное, браслет упал на пол.

– Когда вы выходили возле дуба, он не мог…

– Я обшарила там каждый сантиметр.

– Может, его нашли до вас.

– Да, – сказала она. – Может быть. Вы уже были в интернате?

– Мне нужно было дождаться директора. Машину я запер. Ни один человек не…

Тут я наконец-то вспомнил.

– Черт побери! – восклицаю я.

– В чем дело?

– Девчонка, – отвечаю я. – Эта проклятая девчонка!

Глава 14

После того как я все ей рассказал, она сидит совершенно неподвижно, курит и смотрит, как играют в отдалении ее дочка с собакой. Верена выпускает дым из носа и спрашивает:

– Вы думаете, что эта девочка украла браслет?

– Совершенно уверен в этом. Она бросилась бежать, как только я ее окликнул.

– Включите радио.

– Зачем?

– Чтобы нас не услышали.

– Но здесь никого нет. Вы имеете в виду, чтобы ваша дочка не услышала?

– Да.

– Она к вам очень привязана. Она сказала, что у вас нет секретов друг от друга.

– Она терпеть не может моего мужа. А он терпеть не может ее. Она думает, что ей все обо мне известно. Она скорее умрет, чем предаст меня. Но, конечно же, ей не все обо мне известно. Ах! Она вообще ничего не знает.

Похоже, есть много такого, что ей приходится скрывать, подумал я, но так ничего и не сказал, а только включил радио.

– У вас есть хотя бы предположение, кто была эта девочка?

– Не имею понятия.

– Таким образом, у нас нет ни малейшего шанса получить браслет назад.

– Я этого не говорил. Мне надо подумать. Надо найти выход. Выход всегда есть. Только не волнуйтесь, пожалуйста, успокойтесь.

– Выхода нет. Выхода никогда нет, – проговорила она. – Я не волнуюсь. Я совершенно спокойна.

– Эвелин сказала мне кое-что, чего я не понял. Ваш муж так и не появился?

– Нет. Вот именно.

– Вот именно?

– Он только позвонил. Он что-то задумал. У него есть какие-то планы.

– И что же он планирует?

– Я не знаю.

– Не надо бояться.

– Да я не боюсь. Не боюсь. – Руки у нее при этих словах так тряслись, что сигарета выпала. – О Господи, – простонала она, – мне бы хотелось бояться чуть меньше.

Я кладу руку ей на плечо, о она прижимается ко мне и шепотом говорит:

– Вы не знаете, господин Мансфельд, в каком положении я нахожусь. Вы не можете себе представить. Браслета мне только не хватало.

– Я поеду в интернат. Заявлю о краже. Все комнаты девочек будут обысканы. Или я еще что-нибудь придумаю. Я обязательно что-нибудь придумаю! Я найду эту девчонку! Я найду браслет! Пожалуйста, не плачьте!

– Я не плачу, – проговорила она, но, так как ее щека прижата к моей, я чувствую, как слезы стекают по нашим лицам. Маленькая девочка впереди на лесной дороге прыгает, танцует и бросает камешки.

– Что сказал ваш муж по телефону? Слово в слово!

– Он не приедет сюда сегодня, он останется во Франкфурте.

– Когда он собирается приехать сюда?

– Завтра вечером.

– Значит, у нас в запасе целый день!

– Если только он не приедет через час. Если только он уже не приехал…

– Перестаньте плакать.

– Вы его не знаете. Я уже давно замечаю, что он не доверяет Энрико…

Энрико? Ах, да… этот…

– А теперь еще браслет. Если он приедет и узнает, что браслет исчез, у него будет одним поводом больше. Потеряла? Он мне никогда не поверит. Он уже говорил однажды, что считает Энрико жиголо…

– Замолчите.

– Что?

– Я запрещаю вам повторять подобную чушь! Вам не надо платить мужчине деньги за то, чтобы он вас любил.

– Что вы об этом знаете!

– Не знаю, – говорю я, – конечно, нет, откуда бы мне знать об этом?

Женщина, которую я держу в объятиях, словно свою возлюбленную, говорит:

– Вы богаты. Вы всегда были богаты. Я – нет. Я однажды была так бедна, что не могла купить даже хлеба для себя и Эвелин. Вы представляете себе, что такое бедность?

– Слышал кое-что об этом.

– Вы ничего не знаете! Тем вечером, когда я познакомилась со своим мужем…

Эвелин в сопровождении боксера бежит по дороге к нам, и Верена поспешно выпрямляется и замолкает.

– Что такое, детка?

Боксер лает.

– Тихо, Ассад! Извини, что помешала, мама. Скажи мне, дядя Мансфельд нам действительно поможет?

– Если удастся…

– Ты постараешься, дядя Мансфельд?

– Конечно, Эвелин, конечно.

– Здорово! – Она целует мать. – Не сердись, но мне было так любопытно, что я не смогла удержаться. Я теперь буду ждать, пока ты меня сама не позовешь. Пошли, Ассад!

Она снова убегает с собакой. Мы с Вереной смотрим ей вслед.

– Она – это все, что у меня есть, – говорит Верена.

– Тогда у вас есть сокровище. Что же произошло в тот вечер, когда вы повстречали вашего мужа?

Верена истерически рассмеялась.

– В тот вечер, дорогой господин Мансфельд, у меня было только девять марок восемьдесят пфеннигов и тридцать таблеток веронала.

– Откуда вы взяли лекарство?

– У одного аптекаря. Я несколько недель крутила с ним любовь, спала с ним – понимаете, что я имею в виду, – когда он работал в ночную смену.

– И вы украли у него таблетки?

– Да, чтобы при надобности воспользоваться ими.

– А Эвелин?

– Эвелин тоже. В тот вечер я взяла все оставшиеся деньги и вышла с ней из дома. Я хотела устроить нам последнее пиршество. После… я хотела сделать это после…

– Вы не сделали этого.

– Нет. По дороге домой Эвелин чуть не попала под машину. Он сидел за рулем. – Вдруг она закричала: – Я ни за что не стану снова бедной! Без хлеба! Без света! Без газа! Никогда больше! У меня еще остались те тридцать таблеток! Если он меня вышвырнет, я сделаю это!

Мне это неприятно, но она кричит так громко, что Эвелин уже обернулась. Если кто-нибудь проходит по улице, то ему слышно каждое ее слово. Мне придется сделать это. Я бью ее по лицу. Справа и слева. Она с трудом дышит, но больше не кричит.

Глава 15

Над зеркалом заднего обзора у меня есть маленькая лампочка, я включаю ее и поворачиваю зеркало в ее сторону:

– Поглядите на себя. Вам нельзя появляться в таком виде. – Она послушно вынимает пудреницу и губную помаду из кармана плаща и подкрашивается. Я наблюдаю за ней и думаю о девяти марках восьмидесяти пфеннигах и тридцати таблетках веронала. Она красива, очень красива.

Я говорю:

– Однажды вы были бедны. Но вы не всегда были бедны.

– Откуда вы знаете?

– Я не знаю, я чувствую. Ваша семья была когда-то очень богатой. Только тот, кто однажды познал богатство и все потерял, испытывает такой страх перед тем, что может снова потерять то, что имеет, и стать бедным.

Она промолчала.

– Вы не хотите мне рассказать, где вы родились?

– Нет. – Ответ прозвучал зло, агрессивно и громко.

– Нет так нет. Но обещайте, по крайней мере, сохранять благоразумие.

Она кивает. Я поверил, что она попытается сохранить самообладание, иначе она не стала бы поправлять макияж.

– Я поеду назад в интернат. Вы идите домой. Профессору Флориану я расскажу, что у меня украли браслет моей матери, якобы она отдала его мне, чтобы я передал его одному франкфуртскому ювелиру. Девчонка, кто бы она ни была, не успела еще от него избавиться. Ровно в восемь все ученики должны быть в своих комнатах. Все комнаты будут обысканы. Я буду настаивать на этом. Иначе обращусь в полицию.

– Полицию… – она потрясенно смотрит на меня.

– Не забывайте, что речь идет о браслете моей матери! Это веский повод. Если ваш муж действительно задержится до завтрашнего вечера, то у нас масса времени.

– А если он обманывает меня? Если он приедет раньше?

– Боже ты мой, ведь это не единственное ваше украшение, ведь так?

– Нет. Он… он мне много чего подарил.

– Вот видите! Может, он и не заметит, что вы не носите эту вещицу. А если и заметит, то скажите, что одолжили его подруге на несколько дней. Придумайте что-нибудь. Вы же не вчера родились.

– Хорошее у вас сложилось обо мне мнение.

– Знаете, что я на самом деле о вас думаю? Мы с вами словно лицо и его маска, ключ и замок к нему. Поэтому, поверьте, я о вас хорошего мнения.

Она промолчала.

– Где расположена ваша вилла?

– Точно над старой башней.

– Я буду жить в «Квелленгофе». Знаете его?

– Да.

– Его можно видеть из вашего дома?

– Из окна моей спальни.

– Вы спите одна?

– Да. Мой муж и я уже вечность не…

Хотел бы я однажды встретить женщину, которая не скажет то же самое! Я ей даже не любовник. Это мания какая-то. Мужчины точно такие же. Интимные отношения с собственной женой? Уже многие годы никаких!

– У вас есть фонарик. У меня тоже. Сегодня ровно в одиннадцать часов выгляньте в окно. Если я мигаю один раз каждые пять секунд, то мне ничего не удалось выяснить и все выглядит паршиво. В таком случае мы встречаемся завтра рано утром часов в восемь и думаем, что делать дальше.

– В восемь часов у вас занятия.

– Ничего, – отвечаю я, – мигните в ответ разочек, чтобы я знал, что вы поняли сигнал. Далее: если я два раза быстро просигналю, то браслет уже у меня. Тогда приходите сюда в восемь утра, чтобы я мог вернуть его вам. Поздно вечером вам не выбраться из дома, независимо от того, приедет ваш муж или нет. Но вы, по крайней мере, будете спать спокойно.

– Первый раз в жизни какой-то человек…

– Да, да, все нормально. Если я трижды просигналю без пауз, то я знаю, кто эта девчонка и где спрятан браслет, но мне еще нужно время. Надо предусмотреть все варианты. В этом случае мигните один раз, что поняли. А я просигналю вам о времени, когда смогу вернуть вам вещь. Если восемь раз, то встречаемся в восемь утра, если тринадцать, то в час дня, и так далее. Все ясно?

Она молча кивнула. Лицо у нее в полном порядке. Свет от маленькой лампочки освещает нас обоих. Она смотрит на меня своими черными глазами, и у меня начинает кружиться голова. Мне не хочется этого делать, я пытаюсь и дальше вести себя прилично, но эти черные глаза, ее прекрасные глаза. Я привлекаю ее к себе, чтобы поцеловать. Тогда она берет мою руку и проводит ею по своим губам движением, нежным и отсутствующим одновременно, показавшимся мне прекраснее самого прекрасного поцелуя, который я когда-либо получал.

– I'm sorry, [15]15
  Извините меня (англ.).


[Закрыть]– быстро говорю я и обхожу машину, чтобы помочь ей выйти. – Не теряйте присутствия духа. У нас все получится. Будет смешно, если у нас не получится. У меня есть некоторый опыт в подобных делах!

– Вы потрясающий, – сказала она.

– Я кусок дерьма и ничего больше. Но вы, вы мне очень нравитесь! Я… я… я все для вас сделаю, все!

– Вы и так уже много сделали.

– Я потребую от вас кое-что взамен.

– Это от меня не укрылось.

– Попытка поцеловать? Это рефлекс. Рутина. Всегда так делаю. Но если я найду браслет, то потребую от вас кое-что!

– Что именно?

– Тридцать таблеток веронала.

Она не ответила.

– Если вы не согласны, тогда ничего не выйдет.

– Господин Мансфельд, вы совершенно не понимаете, в каком положении я нахожусь, да еще этот браслет…

– Не хочу ничего знать. Я хочу получить тридцать таблеток. Получу я их или нет?

Она снова долго на меня смотрит, и у меня опять начинает кружиться голова, когда она наконец подносит мою руку к своим губам и согласно кивает.

– Итак, ровно в одиннадцать, – еще раз уточняю я.

Она идет прочь вверх по дороге, приближаясь к играющей девочке и собаке по кличке Ассад, которые теперь бегут ей навстречу. Мать и дочь машут мне на прощание. Я киваю, забираюсь в машину, включаю дальний свет и вижу Верену, Эвелин и собаку, исчезающих за старой башней в лесу, в то время как я выруливаю машину по дороге, ведущей вниз. Незадолго до перекрестка я останавливаюсь и подношу к губам руку, которой касались ее губы. Она пахнет женщиной, косметикой, пудрой и «Диориссимо». Я закрываю глаза и провожу рукой по своему лицу. Запах ее духов, ее губ, ее кожи обволакивает мое лицо.

Я снова открываю глаза, смотрю на свою руку и сжимаю ее в кулак, будто таким образом мне удастся сохранить этот благодатный запах подольше.

Но запах улетучивается, быстро, быстро. Неужели все прекрасное так быстротечно? Наверняка. У всех людей. Только злое и ужасное вечны. Все то нежное, что вызывает на глазах слезы, потому что тебе кто-то нужен, эта улыбка, это прикосновение пальцев и губ, мысль о том, что и это пройдет, улетучится, все это быстро забывается.

Мне нужно добыть этот браслет. Тридцать таблеток веронала могут потребоваться и мне самому.

Сигнал поворота. Нажимаю на педаль. Назад в школу. Слава Господу, все уже позади.

Хотя нет. Еще ничего не прошло. Боюсь, это никогда не пройдет.

Только не с Вереной. Только не с этой женщиной.

Нелогично, не так ли? Совсем недавно я написал что-то прямо противоположное.

Глава 16

Он выскакивает из-за дорожного указателя, как лесное чудище из страшного сна. Я так испугался, что с силой нажал на тормоз, и мотор заглох. Удар! Я врезаюсь грудью в руль. Когда я наконец выпрямляюсь, он уже стоит возле меня – низкорослый калека, ужасный гном. Злой дух. И снова на его тонких губах играет мерзкая усмешка.

– Я тебя напугал? – спрашивает маленький Ганси.

– Пожалуй.

– Я за тобой шпионил.

– Что?

С явной насмешкой он пожаловался:

– Здесь все меня за идиота принимают. Я, конечно же, подслушивал, когда ты говорил по телефону. Я подслушал все, что рассказывала обо мне фрейлейн Гильденбранд. Что ты сказал этой женщине?

– Какой женщине?

– Ну той, с которой ты встречался. Шеф, надо сказать, уже вернулся. Он сказал, чтобы я заканчивал играть и шел в «Квелленгоф». Итак, что ты ей сказал?

– Послушай, ты мне начинаешь надоедать! Отвяжись, ясно? Мне надо повидаться с шефом.

– Я же говорю, меня здесь все принимают за идиота, – снова пожаловался он. – Ты сказал ей, что найдешь браслет?

– Что еще за браслет?

– Мы ускорим это дело, – ухмыляясь, говорит он. – Я тебя обманул.

– Когда?

– Ну когда спросил, не видел ли я девчонку. Я сказал, что нет. Но я видел ее. Я услышал шум, отодвинул штору и увидел ее. Как она украла браслет, я тоже видел, он так сверкал и переливался!

Мне стало жарко, я схватил его за жалкую худенькую ручонку и притянул к себе почти вплотную.

– Ой! Отпусти! Мне больно!

– Так ты ее видел!

– Я и говорю, что видел.

– Знаешь, как ее зовут?

– Ну конечно.

– Говори.

Он молчит.

– Отвечай, как ее зовут? – спрашиваю я и встряхиваю его. Тут я вдруг замечаю, что его губы вздрагивают. Я отпускаю его. Он тихонько бормочет:

– Я скажу имя, но только при одном условии.

– Условии?

– Ты должен стать моим братом, – негромко сказал он.

– Что за бред?

– Это не бред, – он сразу как-то сник. – Видишь ли, у детей здесь родителей нет. Или они не любят их. Дети чувствуют себя одинокими и ищут себе родственников сами. Сами подыскивают себе членов семьи, чтобы не чувствовать одиночества. Это началось уже давно. Ноа – брат Вольфганга. Вальтер – брат Курта. У всех есть братья и сестры. Кузены и племянники. Отцов и матерей нет, где их здесь взять. Папочками и мамочками они сыты по горло, как и я. – Теперь он говорит быстро и горячо, крепко сжимая мою руку в своих ручонках. – Своему брату или сестре можно довериться во всем. Можно даже поплакать, если вы с сестрой или братом наедине. У всех у них есть братья и сестры. А у меня нет. Я уже кого только не просил. Меня никто не любит.

– Почему? – спросил я, хотя и знал ответ.

– Я слишком противно выгляжу. Мне бы очень хотелось иметь брата. Старшего. Ты здесь самый большой, самый старший. Все лопнут от зависти. Ты будешь моим братом, если я скажу тебе, кто украл браслет?

Если я откажусь, маленький уродец может предупредить девчонку, с него станется. Тогда она спрячет браслет до того, как придут с обыском. Да и мне не совсем на руку тот факт, что я свалюсь доктору Флориану с полицией как снег на голову. Уладить дело по-хорошему намного лучше. А если малыш врет?

– Ты можешь доказать, что это она украла браслет?

– Через пять минут.

– Что?

– Я сказал, через пять минут. Если ты согласен быть моим братом. Хочешь?

Что значат пять минут?

– Сколько тебе лет, Ганси?

– Одиннадцать, – ухмыльнулся он.

– Согласен, – ответил я. – Я согласен стать твоим братом.

Он обежал вокруг машины и забрался на сиденье рядом со мной.

– Поезжай влево вверх по дороге к корпусу «Альтен Хаймат». Там живут старшие девчонки.

Весь лес пересечен дорогами. У меня возникло ощущение, что я въехал в туннель, образованный старыми деревьями. Вокруг снова раздавались голоса лесных животных. Что за вечер! Интересно, шеф уже кипит от ярости, что ему приходится так долго меня дожидаться? Маленький Ганси не сводит с меня глаз. Это выводит меня из себя. Вам знаком этот влажный детский взгляд? Полный доверия и любви? Господи, во что я опять вляпался?

– Я хорошо знаю эту девчонку, – сказал маленький калека. – Я даже видел ее раздетой. Большинство девчонок задергивают шторы, когда раздеваются, но некоторые оставляют открытыми. Тогда я подсматриваю за ними.

– Ты подбираешься к дому?

– Да. Нужно быть очень осторожным, снимать ботинки, чтобы воспитательницы не услышали. Тебе тоже надо прямо сейчас снять ботинки. Однажды я даже видел… – он замолкает и хихикает. – Об этом я расскажу как-нибудь после. На это потребуется время. Тормози здесь, иначе нас услышат.

Я ставлю машину между деревьями, в стороне от дороги, выключаю мотор и фары. Окрестности теперь освещены лишь слабым светом нарождающейся луны.

– Вообще-то это свинство – подсматривать за девчонками, – замечаю я. – Хороший парень такого не делает.

Он возражает совершенно серьезно:

– Я не хороший парень. Я не так глуп, чтобы быть хорошим. Я жестокий. Ты же сам слышал. Иди за мной.

Я иду за ним.

Он шепчет:

– Когда шеф меня выгнал, я приходил сюда. Она была в своей комнате и играла с браслетом.

– Она спит одна?

– Да. Ни одна девчонка не хочет жить вместе с ней. Ее все ненавидят.

– Почему?

– Она у всех отбивает мальчишек. Мы называем ее Распутницей. Потому что она ведет себя как кинозвезда. Нацепит на себя фальшивые побрякушки и все такое. Она помешалась на бусах, амулетах и браслетах. Всем известно, что она воровка. Но она ловко прячет то, что украла! Так ловко, что ни разу не удалось ничего найти! Может, она все еще носит браслет. Тогда нам повезло. Теперь надо молчать. И снять ботинки. Оставь их здесь, рядом с моими, – сказал Ганси. – В этом дереве я всегда оставляю свою обувь.

В одних носках мы потопали через лес в сторону виллы, все окна которой были освещены. Площадка перед домом уже опустела, родители разъехались.

Я наступил на сухую ветку, она с хрустом сломалась. Ганси резко обернулся.

– Смотри под ноги!

– Извини.

– Извини! Будь я таким косолапым, не видать мне ни одной голой груди!

Он не сказал «грудь», он сказал кое-что почище. Да, ничего себе подарочек вырастет из этого одиннадцатилетнего недомерка. Хотя кто знает, что вырастет из нас самих?

Я вдруг заволновался.

Если правда, что он говорит… если это правда…

Мы добрались до «Альтен Хаймат». Это был старый, небрежно построенный дом с эркерами, башенками и балкончиками, на которые, как казалось мне, было легко взобраться, о чем, наверно, мечтали многие поколения мальчишек. Из дома доносился гомон девчоночьих голосов, смех, журчание воды и звуки, по меньшей мере, десяти проигрывателей. Ничего не разобрать. Нам посчастливилось, что девчонки устроили такой шум!

Ганси взял меня за руку и потянул куда-то вдоль низеньких зарослей кустарника к задней части дома. Окно зашторено. Зашторено. Не зашторено! Маленький калека подтягивается на карнизе. Мой рост позволяет мне заглянуть в освещенную комнату. Кровать. Стол. Стул. Шкаф. Умывальник. Стены увешаны картинками с фотографиями кинозвезд, вырезанными из журналов. Брижит Бардо, Тони Кертис, Берт Ланкастер, О. В. Фишер, Элизабет Тейлор. Все стены обклеены этими карамельно-слащавыми картинками. На столе стоит проигрыватель. Я слышу: «Love is a many-splendored thing…» [16]16
  Любовь – это отличная штука (англ.).


[Закрыть]Это песня из фильма «Все прекрасное на земле». У меня есть такая пластинка.

Под эту печальную музыку девочка медленно кружится по комнате. Она одета в голубую юбку, из-под которой виднеется нижняя юбка, белую блузку и туфельки на низком каблуке. На вид ей семнадцать или восемнадцать лет. Длинные золотистые волосы цвета львиной шкуры тщательно и довольно высоко взбиты и зачесаны назад. На затылке гриву перехватывает темная заколка. Ниже заколки волосы распадаются на отдельные пряди, спадающие на плечи и спину девушки. Она раскинула руки, и, действительно, на ее правом запястье блеснул браслет. Бриллианты и изумруды сияли на свету. Девушка смотрит на украшение, как на возлюбленного, глаз с него не сводит. Вдруг она вздрагивает, и я уже думаю, что она услышала нас, и быстро нагибаюсь.

– Ничего, – шепчет Ганси, – кто-то постучал в дверь.

Он прав.

Девица кричит:

– Минутку, я переодеваюсь!

Она моментально оказывается у кровати, отодвигает ее от стены, становится на колени и медленно, осторожно вытягивает один кирпич из стенной кладки. В маленьком углублении что-то явственно блестит. Девчонка стягивает браслет Верены с руки и кладет в тайник, затем так же осторожно ставит кирпич на место. Потом снова придвигает кровать, выпрямляется и идет к двери.

– Теперь нам все известно, – шепчет Ганси.

Мы крадемся прочь от дома в сторону леса. Ганси уверенно ведет меня прямо к дереву, возле которого мы оставили свои ботинки. В то время как мы обуваемся, он говорит:

– Тебе нужно подождать до завтра.

– Я не сумасшедший. Я сейчас же вернусь.

– Ага, – Ганси смеется, – и что же ты намерен делать?

– Я верну себе эту вещь.

– Вот что я тебе скажу. Если ты начнешь с этого, то никогда больше не увидишь браслета. Дверь сейчас заперта. Тебе надо будет позвонить. Откроет воспитательница. Не догадываешься, что она сделает? Она либо сразу выставит тебя вон, либо попросит подождать и начнет звонить шефу. Пока он не придет, тебя ни за что не пустят внутрь. За то время, которое тебе на все это понадобится, Распутница так запрячет браслет, что его не найдет ни один человек.

В этом определенно что-то было.

– Завтра, – продолжал маленький калека, – завтра до обеда, когда все будут на занятиях, ты и заберешь браслет. Ты в какой класс должен идти?

– В восьмой.

– Вот и отлично. Распутница тоже. Просто скажешь, что плохо себя чувствуешь.

– И что потом?

– Помчишься сюда. Лучше всего сразу после двенадцати. До обеда все корпуса открыты и пусты. Дети в школе. Воспитатели в главном корпусе или в столовой. После двенадцати не встретишь даже уборщиц. Ты знаешь, где ее комната. Остается войти и выйти уже с браслетом!

Я раздумывал, и чем дальше, тем больше мне нравилось его предложение.

– Ты прав.

– Я всегда прав, – проговорил он, шагая рядом со мной через лес. – Но здесь все думают, что я идиот.

– Я так не думаю.

Он ищет мою руку, и я крепко жму ему ладонь, так как он теперь мой брат и, хочешь не хочешь, оказал мне услугу.

– Классная штучка, правда?

– Да. Но если ей еще сегодня удастся вынести браслет…

– Исключено. Никто не может до утра покинуть этот сарай.

– Как ее зовут?

– Геральдина Ребер.

Мы добрались до моей машины.

– Спасибо, Ганси, – поблагодарил я.

– Ерунда, это тебе спасибо, – говорит он, и в глазах его снова появились слезы. – Я всегда мечтал о брате. Теперь он у меня есть. Ты не представляешь себе, что это для меня значит.

– Все нормально, – говорю я. – Все нормально. – Теперь мне нужно от него отделаться. Я посмотрел на часы. Сейчас уже половина девятого. В одиннадцать Верена будет ждать сигнала.

– Сегодня самый счастливый день в моей жизни, – сказал Ганси. – Я нашел брата и получил лучшую кровать в нашей комнате. Раньше мне всегда приходилось спать возле двери. На сквозняке. Сейчас моя кровать стоит у окна, в углу, около центрального отопления. Разве это не здорово? Я должен благодарить за это ОАС.

– Кого?

– Да ты что, Оливер, ты же не дурак! ОАС! Французскую террористическую организацию, которая повсюду разбрасывает пластиковые бомбы.

– Да знаю я. При чем тут твоя кровать?

– При том. В прошлом году на этой кровати спал Жюль. Жюль Ренар было его имя.

– Было?

– Сегодня его отец прислал шефу письмо. Жюль играл в своей комнате в Париже. По улице проезжала машина с боевиками из ОАС. Окно Жюля было распахнуто. Они швырнули бомбу туда. Он умер на месте. А я получил его кровать. Разве это не удача? Подумай, они ведь могли бросить бомбу куда угодно. Мне пришлось бы снова спать возле двери, на сквозняке. – Он крепко пожал мне руку. – Мне надо идти, иначе будет скандал с воспитателем. Он новенький. Но надо признаться, что такое везение в один день, это просто что-то из ряда вон выходящее!

– Да, – ответил я. – Я действительно должен тебя поздравить, Ганси!