Текст книги "Любовь - только слово"

Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 41 страниц)

Глава 11

Встает Вольфганг Гартунг, сын СС-оберштурмбаннфюрера, который приказывал расстреливать тысячи поляков и евреев, и заявляет:

– Мне все равно, абстрактна истина или конкретна. Я хочу знать истину! И, исключая Ноа и Фридриха, все в этом классе хотят знать правду. Мы счастливы, оттого что у нас есть такой учитель как вы. Пожалуйста, не бросайте нас на произвол судьбы! Двое против двадцати. Начинайте! Раскройте нам истину, полную истину! Не молчите! Кто-то ведь должен сказать всю правду! Как можно стать лучше, чем ты есть, не зная прошлого?

– Вольфганг, ты не понимаешь всего, – сказал Ноа.

– Чего не понимает Вольфганг? – спросил доктор Фрей.

– Он думает о прошлом хорошо, господин доктор. Он не видит последствий. Если вы подробно расскажете нам сейчас обо всем, что натворил Гитлер, тогда Фридрих и, может, еще пара человек скажут: он имел право! Не понимаете? – Еще никогда я не видел Ноа таким взволнованным. – Намерения у вас самые лучшие, но результат будет ужасен. Давайте забудем об этом и поговорим лучше об императоре Клавдии! Расскажите нам еще раз, как поджигал Рим господин Нерон. Безобидные истории, пожалуйста! Сейчас не то время, чтобы говорить о евреях.

– А шесть миллионов? – кричит Вольфганг.

– Успокойся, – возражает Ноа. – Были твои родственники среди них? Ну так успокойся.

– Я не могу это забыть, – говорит Вольфганг. – Нет, там не было моих родственников. Но мой отец разрешал убивать твой народ, Ноа! И до тех пор, пока я буду жить, я не смогу это забыть. До самой смерти не смогу. Этот период всегда будет для меня величайшим потрясением. Мой отец тоже несет свою вину за то, что происходило в этот историческое время, и поэтому я хочу знать все об этом, я должен все знать, если я намерен сделать в своей жизни что-то хорошее…

Ноа рассмеялся и сказал:

– Ты отличный парень, но многого не понимаешь. Можно сказать так: у тебя есть представление о чем-то, но оно как у зебры – в полоску. Невозможно лучше сделать, не в этой области, полагаю я.

– Я не верю тебе, – возразил Вольфганг.

После этого Ноа замолчал и только смеялся. И от этого смеха все вынуждены были отвернуться: Вольфганг, я, доктор Фрей и даже Фридрих Зюдхаус. Мы не могли это вытерпеть, этот смех…

Все же потом доктор Фрей начал рассказывать о Третьем рейхе.

Глава 12

Пожалуй, он милый парень – этот Вальтер Колланд – но не порядочный, нет. Он ожидал меня в лесу, и, когда я из гостиницы возвращался в школу около девяти часов, он выскочил откуда-то сзади и ударил меня кулаком в затылок, да так, что я споткнулся и упал. Потом он повалил меня и бил куда попало. Бил с остервенением. Он был старше меня.

Помог ему в этом мой «брат»? Или светловолосый Вальтер дошел до всего сам? В лесу уже совсем стемнело, а мы все боремся друг с другом, катаясь по земле и камням. Я даю ему по морде. Он стонет и отползает в сторону, и я теперь могу подняться на ноги. Пожалуй, дам я ему еще пинка. Он остается лежать на земле, и в лунном свете я вижу, что он начинает реветь. Вот это новости!

– Оставь ее в покое, – всхлипывает он.

– Кого?

– Ты, знаешь кого.

– Не имею представления.

– Ты можешь иметь любую, какую захочешь. А я только ее.

– Вставай.

Он встает.

– Я не такой франт, как ты. У меня нет такого богатого отца. Мои родители бедны.

– Ну и что теперь?

– Дома у нас всегда скандалы. Геральдина – это все, что у меня есть.

Мне хочется сказать: никто ее у тебя не отнимает, но тут я словно слышу ее: «Не есть, а была. Это прошло. Прощай».

Вдвоем мы оглядываемся вокруг. И видим ее. Она стоит в своей зеленой юбке в складку, в наброшенной на плечи куртке, прислонившись к дереву, и смеется этим своим истеричным смехом.

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я.

– Я хотела зайти за тобой к ужину.

Вальтер стонет.

– Ты видела драку?

– Да.

Я замечаю, что у меня из носа течет кровь и моя кожаная куртка закапана ею. Свинство. Я очень люблю эту кожаную куртку.

Я достаю носовой платок, прикладываю его к носу и говорю:

– Почему ты раньше не объявилась?

– А почему я должна была это делать? Я все увидела и все услышала.

Вальтер, несчастный малый, подходит к ней и хочет положить руку на ее плечо, но она отталкивает его.

– Геральдина… пожалуйста… пожалуйста…

– Перестань!

– Я сделаю все… все, что ты захочешь… Я извинюсь перед Оливером… Оливер, прости меня, пожалуйста!

Кровь из носа все еще капает, и я не отвечаю.

– Я люблю тебя, Геральдина… я ведь любил тебя так безумно.

Что он говорит? Действительно идиот.

– Прекрати!

– Не могу.

– Ты мне противен.

– Что?

– Да! – неожиданно кричит она так, что в лесу раздается эхо. – Ты противен, противен мне! Теперь ты это понял?

– Геральдина… Геральдина…

– Проваливай!

– Я не знаю, как мне дальше жить без тебя. У меня ведь только ты одна… Пожалуйста, Геральдина, пожалуйста… Я не возражаю… Я не возражаю, встречайся с Оливером, но разреши и мне тоже остаться с тобой…

Мне становится нехорошо. Мужчина все-таки не должен говорить такое!

Она, конечно, с каждым словом все больше и больше входит в образ королевы. Геральдина размахивает в воздухе палкой, которую держит в руке, и кричит:

– Теперь ты можешь наконец исчезнуть и оставить нас одних или нет?

Как побитая собака, он уходит отсюда и растворяется в темноте между деревьями.

Она висит у меня на шее, целует меня.

– Пойдем…

– Не теперь.

– Пожалуйста. Пожалуйста, сейчас.

– Нет, – говорю я. – Мы должны быть на ужине.

Она прижимается ко мне.

– Нет, не должны.

– Напротив. Должны. Особенно я. И вообще, я должен делать все, чтобы избежать всякой шумихи. Я вылетал из пяти интернатов. Это последний, в другой меня уже ни за что не возьмут. Ты обязана это понимать.

– Я понимаю… Конечно, понимаю… Я никогда не буду создавать для тебя трудности, мой любимый, никогда… я буду делать только то, что ты хочешь… если ты только останешься со мной…

Две минуты назад так же покорно и беспомощно говорил Вальтер, как сейчас Геральдина. И чистая случайность, что я сейчас на коне. Именно потому, что я не люблю.

– После ужина, да?

Я киваю.

– Снова в овраге?.. В нашем овраге?..

Я киваю. Хотя твердо решил сразу после ужина мчаться в «Квелленгоф». Ни в какой овраг я не пойду. Мне не хочется больше быть с Геральдиной. Никогда. Даже во время драки, во время урока истории я не мог не думать о Верене. Что ей предстоит? И о том, что я снова увижу ее в четверг утром в клинике.

– Я так счастлива! Ты не представляешь, какой у меня сегодня день! – говорит Геральдина.

– Теперь пойдем ужинать.

– Да, нам нужно торопиться. И потом в овраг! Луна светит… Я забыла в школе плед. Если бы ты знал… если бы ты знал…

– Что?

– Мне кажется, уже целая вечность прошла, как ты ко мне прикасался, Оливер. Когда ты смотрел на меня. Я люблю тебя, Оливер, я люблю так сильно…

– Если мы сейчас не пойдем ужинать, это бросится в глаза. Я не могу себе этого позволить. Тем более с девочкой. Шеф только этого и ждет.

– Да, Оливер, да, я уже иду. Ты совершенно прав. Я знаю, что ты меня не любишь…

Должен я на это отвечать?

– …а эту женщину, которой ты браслет…

На это нужно отвечать:

– Это неправда!

– Нет, это правда… Я не знаю, кто она… Я совсем не хочу знать… до тех пор, пока ты не скажешь мне, что я сказала Вальтеру.

– Что?

– Уходи. Убирайся. Оставь меня в покое.

Бедный Вальтер, если бы ты знал!

Бедные люди. Если бы они все знали…

Это ведь счастье, когда так мало знаешь…

Глава 13

Триста детей ужинают. Школьная столовая расположена в подвальном помещении главного здания. Много длинных столов. Мы должны есть в два приема, по сто пятьдесят человек, так как зал больше не вмещает.

Столы накрыты очень изящно, и воспитатель или учитель присматривает, чтобы никто не ел как поросенок. Чаще всего позади нас садится шеф и ест с нами. Я слышал, что в прошлом году он разрешил есть вместе мальчикам и девочкам. Чтобы они чаще общались и усваивали лучшие манеры, предполагаю я. Но это вряд ли поможет. В нынешнем году шеф пытается добиться этого, применяя другую систему. Девочки сидят слева, мы сидим справа.

Вы не представляете, как много служащих в интернате. Кухарки. Девочки, сервирующие столы (они нас обслуживают), мойщицы посуды, кухонные работники.

Приготовление еды для трехсот детей! Трижды в день! Шеф говорит, когда показывает мое место:

– Постепенно я впадаю в уныние, Оливер.

– Как так?

– Персонала не хватает. Все убегают. Внизу в Розбахе казарма. Она переманивает у меня людей. Я плачу, сколько могу – бундесвер увеличивает плату постоянно! Девушки точно посходили с ума, все крутятся с юношами из казарм. Если так дальше пойдет, будете скоро сами и картошку чистить, и посуду мыть, и сервировать!

Во время этого ужина произошла история с Ганси и Рашидом, маленьким принцем. Представьте себе: большие ребята и малыши сидят за столами как попало. За моим столом сидят Ноа, Вольфганг и еще несколько юношей. Один стул рядом со мной свободен. Конечно, Ганси тотчас берет курс на него и хочет сесть, тогда шеф говорит:

– Нет, Ганси. Ты у нас уже высокий, и у тебя друзья среди маленьких ребят. Садись по ту сторону. Кроме того, ты обрадуешь Али.

– Начихать на Али, – отвечает Ганси сквозь зубы.

– Я этого не слышал, – произносит шеф. – Но в следующий раз я это услышу, Ганси, понял?

Маленький калека кивает, при этом он смотрит на меня, и его глаза снова вспыхивают.

– На этот стул сядет Рашид, – говорит шеф. – Господин Гертерих сказал мне, что он так пожелал. Так как, очевидно, сегодня ночью Оливер что-то сделал для него. Верно?

– Без понятия, – говорю я и смотрю на маленького принца, который так элегантно одет, словно пришел на официальный дипломатический прием.

– Я не хочу ябедничать, – говорит принц по-английски.

– Я тоже не хочу, чтобы ты ябедничал, – говорит шеф. – Я знаю, что происходит. Господин Гертерих рассказал мне, это было настоящее свинство с вашей стороны, Ганси и Али. Пожалуйста, Рашид, садись…

– Большое спасибо, – говорит принц и садится между Ноа и мною.

– …А ты пойдешь на ту сторону за стол Али, – говорит шеф.

Ганси отступает. Уходя, он бормочет мне:

– После ужина мы еще поговорим.

Как в плохой криминальной истории! Но, несмотря на это, я ощущаю комок в желудке…

Рядом с моей тарелкой лежит красная роза. Вольфганг и Ноа уже сострили по этому поводу, прежде чем я сел с Рашидом.

– Пожалуйста, оставьте Оливера в покое, – говорит принц.

– Мы ведь не думаем о нем зло, – говорит Ноа. – Любовь, любовь…

– Я не имею понятия, откуда взялся этот цветок, – говорю я неуверенно.

Вольфганг и Ноа переглядываются, а потом смотрят в сторону Геральдины, которая сидит очень далеко от нас за столом девочек, и лицо ее теперь становится пунцовым.

Вероятно, я заслужил это.

Я хочу, чтобы Рашид, Вольфганг и Ноа после ужина вместе со мной пошли в «Квелленгоф». Это глупо, но постепенно я начинаю бояться Геральдины. У нее не все в порядке с головой, она на все способна. Сейчас она снова смеется этим безумным тяжелым смехом, и все видят это…

Только не скандал. Я беру розу, нюхаю ее и улыбаюсь в ответ. После этого она наклоняется над своей тарелкой и ест, а я успокаиваюсь. Все больше и больше я думаю о том, что за дерьмовая жизнь была бы, если бы не было Верены, которую я увижу послезавтра, в четверг.

Вокруг расхаживают девочки-официантки и подают нам блюда. Когда я перевожу взгляд на Геральдину, то встречаюсь с ней взглядом, и потому я редко смотрю в ее сторону или вообще не смотрю. Мне незачем наживать новых врагов, и я не знаю, о чем известно Ганси, который с Джузеппе, Али и парой рослых парней сидит рядом со мной и так осматривает меня, что я готов упасть замертво на месте, если взгляды будут продолжаться…

Теперь перед каждым из нас тарелка, на которой лежат три редиски и четыре сорта сыра. За столом начинается обмен:

– Дай мне твой эмментальский, а ты получишь мой жерве.

– Мне хотелось бы горгонзолы. Ты можешь взять мой эмментальский.

И так далее. Такие здесь обычаи.

– Ты ведь любишь больше камамбер, – говорит Ноа Вольфгангу, пододвигает ему свой кусок и получает от кивающего Вольфганга кружок гарцского сыра.

– Гарцский нравится мне больше всего, – поясняет Ноа.

И снова Геральдина смотрит на меня. Она сияет. Я вижу, как Вальтер отбрасывает свою салфетку и выходит из зала. Я вижу, как маленький горбатый Ганси смотрит на меня. Я вижу, как Геральдина рассматривает меня. Я почти давлюсь своим куском сыра.

Глава 14

– Черт возьми, ведь это сказал шеф: тебе не разрешается сидеть рядом со мной, не я это сказал, Ганси, – говорю я.

Я повторяю это третий раз. Мы стоим перед главным зданием под старыми каштанами, и луна ехидно светит зеленым светом сквозь ветви. Другие ученики уже ушли, ужин закончился. Я еще раз прочитал книгу, которая имела великолепное название: «Бедность, уродливость, зло». Мне надо подумать над этим названием, так как Ганси с искаженным от ненависти лицом смотрит на меня. Бедность и уродливость, очевидно, действительно делают человека злым.

– Мне наплевать, посадил меня шеф где-либо в другом месте или нет! Ты мой брат! Ты должен был меня защитить!

– Я тебя? Как?

– Ты должен был сказать: «Я настаиваю на том, чтобы Ганси сидел рядом со мной». Но нет, ты заткнулся! Конечно, принц – это совсем другое дело! И поэтому ты вчера вечером защищал его от меня!

– Я защищал его не потому, что принц – это что-то отличное от тебя, а потому, что ты ополчился против него.

– Но ты мой брат!

– Это не имеет значения.

– Нет, имеет! Брату или сестре ты должен всегда помогать и защищать их – иначе какой смысл в этой игре?

Кричат совы.

Верена Лорд…

Сказала ли она уже своему мужу, что ждет ребенка?

– А теперь я хочу тебе еще кое-что шепнуть, Оливер: красную розу рядом с твоей тарелкой положил я.

– Ты?

– Ты думаешь, Геральдина такая глупая? Ты считаешь, она хочет вылететь? Ты не заметил, как она покраснела, когда другие увидели цветок?

Это, по словам моего «брата», было только маленькое предостережение, я должен знать, что меня ждет, если я не буду всегда его поддерживать.

Я уставился на него.

– Я маленький. Я слабый. Я горбатый. Мне только одиннадцать лет. Но у меня есть мозги. Я могу стать очень противным, Оливер. Очень!

Нельзя, конечно, терпеть что-либо подобное.

– Теперь я тебе должен сказать, Ганси, еще раз: мне начихать на тебя! Ищи себе другого брата. Я не нуждаюсь больше в таком, как ты, который постоянно шпионит за мной.

После этого он вполголоса напевает марш «Ривер-Квей» и отбрасывает камень ногой.

– Ты меня понял?

– Точно, Оливер. И потому ты должен быть на моей стороне, хочешь ты этого или нет. Я не позволю себе просто так отказываться от брата из-за каких-то дерьмовых принцев, если я однажды нашел его.

– Что это значит?

– Я знаю все, – говорит он и пинает ногой камень.

– Что?

– Я все видел.

– Нечего было видеть.

– Ну, ты… Я видел все с Геральдиной и все у башни.

Все, что с Геральдиной, мне безразлично. Но то, что связано с башней, я должен знать точно.

– Что было у башни?

– Ты дал маленькой девочке марципан, она поцеловала тебя, ты пошел наверх, затем спустилась дама, а потом ты.

– Но ты не знаешь, кто была эта дама.

– Знаю.

– Вздор.

– Вовсе не вздор.

– Итак, выкладывай, кто была дама?

– Мать малышки.

– Но ты не знаешь ее имени.

– Нет. Я знаю и ее имя.

– Нет! – Мне становится холодно.

– Да.

– Откуда?

– Летом эта девочка часто приходила во Фрайбад, внизу, рядом с «А». Она еще не умела плавать. Я играл с ней, а она держала резиновый круг. Ее зовут Эвелин Лорд. Значит, фамилия матери тоже Лорд. Только имени я не знаю. Но ведь здесь, наверху, не так много Лордов – как ты думаешь?

Глава 15

Вам знаком этот сон (если вы довольно плотно поужинали): вы находитесь в комнате, стены которой со всех сторон медленно приближаются к вам, пол поднимается, потолок опускается, а воздуха остается все меньше, все тоньше его слой – и вы ничего не можете с этим поделать?

Я прислоняюсь к каштану, зажигаю сигарету и говорю маленькому калеке:

– Ты сумасшедший. Этой маленькой девочки с курорта Фрайбад никогда не было в твоей жизни – впрочем, говоря твоими словами, как это называется?

– Ты точно знаешь, как это называется, и она была.

– Нет.

– Ну, хорошо, – говорит Ганси.

– Что это все же значит?

– Разреши мне только разок затянуться.

Я даю ему сигареты. Как низко может пасть человек. Он отдает их мне обратно, мундштук влажный, он пропускает дым через нос и произносит:

– Если ты сейчас не пообещаешь, что ты будешь моим братом, пусть тебя тогда не волнуют мои поступки – я расскажу Геральдине, что видел тебя с фрау Лорд у башни. Затем расскажу все это Вальтеру. А также шефу. Если всего этого недостаточно, я разыщу, где живут эти люди, и расскажу это господину Лорду. Потому что если у фрау есть ребенок, то у нее, конечно, есть муж, не так ли? Вот он обрадуется!

– Ты свинья, – говорю я.

– Но я прав.

– Неужели?

– Если бы ты не боялся, что я действительно сделаю это, ты не назвал бы меня свиньей. Но тебе нечего бояться. До тех пор, пока ты мой брат. И я обещаю сделать так, чтобы вам после этого никто не попался на глаза.

– Кому? Где?

– Геральдине и тебе. В овраге. Где вы договариваетесь.

– Как?

– Я был поблизости, когда она разговаривала с тобой. Я всегда поблизости, – говорит он и опять исторгает из себя этот ужасный смех. – Еще я хочу тебе сообщить, что Геральдина твердо решила сегодня еще раз увидеться с тобой.

– Откуда ты знаешь?

– Я обещал ей, что ты придешь.

– Ты…

– Да. Обещал. Тоже небольшое предупреждение. Как с розой. Ты должен понять, что я с тобой не расстанусь. Никогда!

– Ганси, ты сошел с ума.

– Конечно. О чем ты подумал? Я – кретин. Я – калека. Поэтому я так нуждаюсь в тебе! Геральдина, она тоже была для меня не лишней. Но я никогда не завоюю ее. У меня вообще никогда не будет красивой девочки, только такие же горбатые и отвратительные, как я. Но один поцелуй я от Геральдины все же получил!

– Когда?

– Когда я ей сказал, что знаю что-то о тебе и что ты придешь к оврагу. Что ты должен прийти к оврагу. И ты сделаешь это! Иначе я скажу Геральдине, как зовут фрау, с которой ты встречался в башне.

Ему одиннадцать. Мне двадцать один. Однако это невозможно, мне с моим умом трудно было представить себе что-либо подобное…

– Ганси! Коли ты следишь за мной, то должен знать также обо всем, что случилось с Геральдиной.

– Ясно. Она тебя поймала, когда ты пошел за браслетом, и следила за тобой, затем привязалась к тебе в лесу.

– Именно. Но я не люблю ее!

– Разве я утверждал это? Ты любишь эту, другую женщину. Ты любишь фрау Лорд.

– Я вообще не знаю никакой фрау Лорд!

– Оливер, – говорит он, – так дело не пойдет. Мне вовсе не хочется знать, кого ты любишь, а кого нет. Мне безразлична эта женщина, как и другие. Я хочу за ужином сидеть рядом с тобой, и я хочу, чтобы ты вел себя как настоящий брат.

– И если я достаю шефа тем, что ты сидишь рядом со мной, и если я твой настоящий брат – что тогда?

– Тогда я молчу.

– Честное слово?

– Честное слово.

Затем он достает перочинный ножик и проводит им по запястью так, чтобы вытекло немного крови.

– Пей!

– Зачем?

– Ты поклянешься мне, что останешься моим братом, а я поклянусь тебе, что не буду больше шпионить за тобой.

И мы оба будем нарушать нашу клятву, думаю я. Это так очевидно: взрослые допускают ложь на официальных приемах и в солидных договорах, горбатый Ганси скрепляет ложь с помощью перочинного ножика и капли крови.

Он протягивает мне ручонку. Я слизываю его кровь и думаю о том, что мне предстоит еще ужин.

Ганси притягивает к себе запястье моей правой руки, оцарапывает кожу и тоже слизывает немного моей крови.

– Так, – говорит он и складывает ножик, – если теперь один из нас нарушит клятву, он должен умереть. Если в дальнейшем ничего… Иди в овраг. Геральдина ждет тебя. Я клянусь, что не пойду за тобой. Но когда ты после этого придешь в гостиницу, ты должен еще раз увидеться со мной в моей комнате, подать мне руку и сказать: «Спокойной ночи, Ганси». Только мне.

– Почему?

– Потому что Рашид в этом ничего не смыслит. Понял?

– Понял, – говорю я. Давид и Голиаф. Я потерял Верену, ей грозит опасность, если я не сделаю то, чего требует от меня маленький горбун.

Маленький горбун говорит:

– Я должен быть таким, Оливер. У меня впервые в жизни появился брат. Другого у меня никогда не будет. И я не хочу потерять тебя из-за этого принца.

– Но ты же не теряешь меня.

– Я вижу, как он подбирается к тебе.

Теперь он прижимается ко мне.

– А я тебя все же люблю…

– Прекрати. Я не выношу этого.

Он покидает меня. Он наконец уходит, маленький Ганси…