Текст книги "Любовь - только слово"

Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 41 страниц)

Глава 18

Неподалеку мы находим старомодное кафе. Шаркающей походкой к нам подходит лысый, маленький, в засаленном фраке официант. Слабый электрический свет тускло освещает помещение. На столешницах из дешевого камня под мрамор многочисленные круглые следы от чашек, тарелок и бокалов. Два пенсионера играют в углу в шахматы. Третий наблюдает.

– У вас есть коньяк? – спрашиваю я официанта.

– Да.

– Приличный? Французский?

– Мне нужно посмотреть… – Шаркая, официант уходит.

К нам подходит рыжая кошка с очень густой шерстью и, мурлыкая, начинает тереться о мою ногу. Верена крепко держит меня за руку. Мы все время смотрим друг на друга.

Стоит полная тишина.

– Я люблю тебя, Оливер.

– А я тебя. Только тебя я всегда буду любить, только тебя.

– Я так рада, что мы оказались в этой ужасной комнате. Иначе я бы никогда не смогла понять. Не так быстро. Не так ясно.

– Верена…

– Здесь тоже все выглядит ужасно. Но я чувствую себя хорошо!

– Я тоже.

Кошка прыгает мне на колени, и я глажу ее одной рукой, а другой глажу руку Верены.

Шаркая стоптанными, на плоской подошве, ботинками, возвращается официант. Он показывает нам бутылку, предварительно стерев с нее серым полотенцем пыль, – из подвала, настоящий «Курвуазье», уже целую вечность лежавший там, внизу…

– Не продадите мне бутылку?

– Но мы не можем целую бутылку… сразу.

– Нет, не сразу, мы зайдем еще.

Официант смущается.

– Мне нужно спросить нашу начальницу. Я не знаю, сколько это стоит. Но недешево. Во всяком случае, дороже, чем в магазине.

– Цена не имеет значения.

Вместо ответа официант отвешивает глубокий поклон и приносит два бокала. Я кричу ему вслед:

– Принесите третий!

Он открывает бутылку, я до краев наполняю бокалы.

– Выпейте с нами. У нас есть повод…

– Вы очень добры.

Мы выпиваем втроем. Старый официант делает очень маленький глоток.

– Если позволите, я возьму бокал с собой. Не каждый день мне делают подобные подарки. Я хотел бы растянуть удовольствие.

– Конечно, господин…

– Франц. Меня зовут Франц. – Он поднимает бокал и лишь касается его губами, сказав перед этим: – За ваше здоровье. За ваш повод.

– Спасибо, господин Франц.

Игроки за шахматной доской начинают спорить. Болельщик дает советы. Падает снег.

– Теперь у нас опять новое пристанище, – говорит Верена и делает большой глоток.

– С ума сойти, – говорю я.

– Знаешь что? Я уже не боюсь.

– Не боишься чего?..

– Не боюсь своего мужа, будущего, не боюсь того, что я намного старше тебя.

– Все будет хорошо.

– А как? Каким образом все может стать хорошо? Скажи мне! Мне нужно знать это теперь, когда я знаю, что люблю тебя.

– Я могу тебе сказать. Наконец. В Эхтернахе я знаю одного адвоката. Он мне сказал, что…

Я называю самые крупные фирмы, конкурирующие с моим отцом. Они готовы сразу после окончания школы взять меня на работу. С огромным удовольствием! Во-первых, чтобы позабавить коллег и конкурентов моего отца. Во-вторых, чтобы побесить старика! Они не намерены жадничать.

– Это правда?

– Честное слово.

– Я верю тебе. Даже если это было бы не так, я все равно осталась бы с тобой. Но я знаю, что может сделать бедность. Она может погубить самую сильную любовь.

– Не бойся. Как только я окончу школу, все будет хорошо. Ты знаешь, впервые в жизни я начал серьезно относиться к учебе. Я хочу хорошо сдать экзамены и окончить школу.

– Я сделала из тебя хорошего ученика…

– Ты сделала из меня мужчину.

– А ты делаешь из меня пьяницу.

– Раньше я тоже столько не пил. Только после того, как…

– Да, – говорит Верена. – Я тоже только после того, как…

– После чего?

– После того как появилась тоска.

– А когда у тебя она появилась?

– Это началось в Санкт-Морице.

Я страшно разволновался.

В этом теплом старом кафе я представляю наше совместное будущее, нашу счастливую совместную жизнь.

– Верена, еще год! Немногим больше года! И я смогу начать работать. Мы снимем маленькую квартирку. У тебя будет все, что тебе нужно: шубы, украшения.

– И ты…

– И Эвелин. И мой автомобиль. Мы будем самыми счастливыми людьми во Франкфурте.

– Во всей Германии.

– Во всем мире.

– Нет.

– Что значит «нет»?

– Не надо так говорить, иначе ничего не получится. Всегда, если говоришь о чем-то желанном, оно не сбывается.

– Но думать-то, по крайней мере, можно?

– Разве можно кому-то запретить думать?

– Верена…

– Что, любимый?

– Ничего.

– Я знаю, что ты хотел сказать.

– Не говори лучше.

– Хорошо.

– Думай об этом.

– Я думаю то же самое.

– Мы выпьем еще бокальчик, и я отвезу тебя домой. Уже поздно.

– И ты будешь терпелив?

– Да. А ты?..

– Я тоже.

– Скоро наступит весна. Мой муж опять уедет. Ты сможешь ко мне приходить, как тогда, в нашу первую ночь.

Мы пьем.

Шахматисты вновь принимаются спорить.

Снег падает, становясь все гуще.

Почему-то вдруг снова появляется чувство, что я скоро умру.

Но почему? Я ведь так счастлив.

– Что такое, сердце мое?

– Ничего.

– Да нет, что-то случилось. У тебя лицо стало другим… совсем другим…

– Просто подумал кое о чем…

– О чем?

– О том, как хорошо все будет, – отвечаю я.

– Ты слишком много пьешь, – говорит Верена.

– Ну, еще один глоток.

Она улыбается.

Глава 19

В школе объявилась новая парочка: Ноа и Чичита. Никому бы и в голову не пришло. Ноа из-за этого вызывал директор. Он сказал:

– Гольдмунд, ты знаешь, как я хорошо к тебе отношусь, но ты, наверное, спятил.

– В какой мере, скажите, пожалуйста, господин доктор.

– Чичите только пятнадцать.

– На следующий год ей будет шестнадцать.

– Я тебе скажу лишь одно: если вы хоть разок мне попадетесь, в тот же день вылетите отсюда, понятно?

– Во-первых, господин доктор, мы никогда не попадемся, даже если у нас до этого дело и дойдет. Во-вторых, я очень раздосадован, что вы обо мне так плохо думаете. Я не собираюсь спать с Чичитой, во всяком случае не тороплюсь.

– А что же тебе надо? – спросил директор.

– Я одинок. Чичита тоже. Мне всегда хотелось жить с таким человеком, который соответствует моим представлениям о спутнике жизни. Поэтому свою подругу я хотел бы найти как можно раньше и воспитать ее в своем духе.

– Ага, жить с собственным творением.

– Да, совершенно верно.

– Что-то наподобие Пигмалиона?

– Да, Пигмалиона. Поэтому я беседую с Чичитой о Сартре, Оппенгеймере, «Предательстве в двадцатом веке», коллективной вине, Брехте…

– Ноа, она же из всего этого не понимает ни слова!

– Ну не скажите, господин доктор! Я дал ей Камю, Мальро, Кестлера. Вы правы, многого она не понимает, хотя и утверждает, что ей все понятно. Но ведь многое все-таки остается в голове – неосознанно, подсознательно. Может, она этого никогда и не поймет, но то, что она прочла, обязательно окажет на нее влияние. И вполне возможно, что в какой-либо жизненной ситуации она поступит так, как прочла у Камю. Разве это плохо?

– Ты это серьезно?

– Вполне. Я как-то раз прочитал одно предложение, и оно запало мне в душу. Смысл его примерно таков: «Позднее мне пришлось пройти через многие процессы оболванивания, но в пятнадцать я был духовно богатым, умным и зрелым человеком! Человек не становится умнее оттого, что стареет…» Извините, господин доктор, я в этом случае ни на кого не намекаю!

– Я привык к твоим идиотским шуткам. Не думай, что обижусь. Не могу понять, как вы сошлись? Чичита ведь так почитала мистера Олдриджа.

– Я не хотел мешать этой гармоничной связи. Но как-то Чичита говорит мне: «Мистер Олдридж внимателен ко мне только из вежливости». – «Чепуха», – отвечаю. – «Совсем не чепуха, – возражает Чичита. – Он вообще ко всем девочкам внимателен только из вежливости. Он больше мальчиков любит».

– Я надеюсь, ты разубедил ее?

– А как?

– Господин Олдридж мой лучший сотрудник. В работе он безупречен. Его личная жизнь нас не касается.

– Да я и не жалуюсь. Но у девчонок свои соображения. Чичита обладает внутренним чутьем, она почувствовала, что что-то не так. Поэтому она спросила меня: «Хочешь ходить со мной?» Здорово, если девчонка так спрашивает? Обычно мы должны задавать такие вопросы!

– И ты, конечно, согласился.

– Она мне, как говорится, нравилась уже давно. И, прошу прощения, не спросив вашего разрешения, я организовал для Чичиты пару проверочных тестов, И я могу сказать одно: великолепно!

– Как раз то, что ты искал?

– Да, как раз то.

– Глина в твоих руках.

– Да, господин доктор.

– Ну хорошо. Предположим, ты создал из маленькой Чичиты свое творение, воспитал, как хотел. Что ты собираешься делать дальше?

– Мы уедем в Израиль.

– И поженитесь?

– Я этого не говорил.

– Но ты не можешь ее просто так взять с собой.

– Почему? Мы хотим жить вместе. Я чувствую, что все будет нормально. Только мы не считаем, что обязательно нужно жениться.

– Почему?

– Во-первых…

– Прекрати эти свои: «во-первых, во-вторых». Ты не у доски. Знаешь что, Ноа? Я тоже кое-что читал: «Кто слишком умничает, тот глуп».

– Вам не удастся вывести меня из себя. Итак, во-первых – пардон, господин доктор, – мы с Чичитой никогда не намеревались иметь детей, в этом мы полностью солидарны. Посмотрите, что в наше время творится с детьми. Я живу здесь среди более чем трехсот детей. В течение нескольких лет я мог наблюдать, что здесь происходит, и хочу вас заверить, что мне этого достаточно!

– Ноа, – сказал директор, – отчасти мне твои взгляды нравятся. Но независимо от того, нравится мне что-то или нет, если ты нарушишь свое слово, вылетишь отсюда.

– Не бойтесь, – ответил Ноа, – мне нужен человек, просто человек, господин директор. А переспать – это не стоит в моих планах на первом месте.

Удивительно: раньше, когда я влюблялся в девчонок, то всегда думал, это все потому, что человеку нужна постель. Сейчас я встречаюсь с Вереной все в том же маленьком старом кафе, мы целуемся, гладим друг друга, но о постели и мысли не возникает. Уже две недели мы рассказываем друг другу о своей жизни. Нам так много есть что рассказать. Мне кажется, темы для разговоров не иссякнут никогда, даже если мы будем говорить друг с другом в течение ста лет. Ноа умный малый.

Глава 20

То, что между доктором Фреем и мадемуазель Дюваль что-то есть, знает уже весь интернат.

Все говорят о них. Больше всего, конечно, взрослые девчонки.

Доктор Фрей и мадемуазель Дюваль каждый день после обеда гуляют вместе. По вечерам они часто ездят во Франкфурт в театр или кино. У мадемуазель Дюваль появились два новых платья, и раз в неделю она посещает парикмахера во Фридхайме. Иногда она бывает в хорошем настроении, и Ганси говорит, что доктор и мадемуазель тайно обручились. Я думаю, так оно и есть.

Ганси знает все.

Глава 21

Четверг, девятое февраля.

Вновь я встречаюсь с Вереной в нашем кафе у дороги. Господин Франц в засаленном фраке приносит бутылку коньяка и выпивает рюмочку за наше здоровье. Мира – так зовут рыжую кошку – бесцельно слоняется по плохо освещенному залу, в углу спорят шахматисты, а болельщик дает советы. Это все те же шахматисты и все тот же болельщик.

Верена в последнее время меняется. Это не фантазия влюбленного, это действительно так. Она становится более тихой, спокойной, менее раздражительной, меняется ее лицо. У меня такое чувство, что оно светится. Свет исходит изнутри. В глазах Верены большая печаль, и от этого они немного влажные. Она приносит хорошие новости: на следующей неделе ее муж уезжает, тогда я вновь смогу прийти к ней на ночь. Мы радуемся этому, как дети, как двое влюбленных, которые еще даже не успели обнять друг друга.

Я тоже приношу хорошие новости. С некоторых пор я лучший ученик в классе. В принципе не такие уж потрясающие результаты. Но учителя теряются в догадках, почему я не веду себя вызывающе, не мешаю, не задаю наглых вопросов, пишу одну за другой хорошие работы.

– Наконец-то вы взялись за ум, – сказал господин Хаберле, который, кстати, купил себе новый костюм, и от него уже не так пахнет потом. Наверное, раскошелился на Рождество.

– За этим скрывается женщина, – сказал Ноа.

Просто ужасно, как он сразу все понимает. Но еще более ужасно, что он об этом сказал Чичите. А Чичита рассказала это всем девчонкам. И теперь на меня смотрят как на зверя в зоопарке. Все хотят знать, что это за женщина.

Верена строит планы. Верена – реалист. Что и неудивительно. Она знает, что такое голод. Она постоянно считает, сможем ли мы действительно прожить на мою зарплату. Она считает, как ребенок, вслух. Она полагает, что мы справимся.

Кажется, мы пристрастились к выпивке. Мы не хотим, чтобы это вышло за пределы разумного и всячески останавливаем себя. Но если мы вместе, мы все время пьем. Пьем потому, что мы такие сентиментальные. Потому, что время летит так быстро, потому, что коньяк приносит чувство благодушия, душевного равновесия, тепла, уверенности и покоя.

Господин Франц купил пару бутылок настоящего французского коньяка.

– Зима очень мягкая, – говорит Верена. – И я думаю, что в середине или в конце марта мы с Эвелин вновь переедем к тебе в Таунус. Кроме того, у меня есть еще кое-какие соображения. У моего мужа дом на Эльбе.

– Я знаю.

– Откуда ты это знаешь?

– Тогда, в первую ночь, ты об этом сквозь сон говорила.

– О чем?

– О пурпурных закатах, о хождении под парусами, о городе, который называется Портоферрайо или что-то в этом роде, о зеленых волнах, в которых ты хотела бы обнять меня.

– Все это я говорила?

– Да.

– Я, наверное, была пьяна.

– Совсем нет, только очень уставшая. Я, кстати, тоже. Но я понимаю.

– Портоферрайо – это столица Эльбы. Ты там никогда не был?

– Нет.

– Мы каждый год ездим туда. Шофера мы заранее отправляем до Флоренции и садимся на поезд. Затем едем на автомобиле через Пизу, Ливорно, Пьомбино.

– Я никогда не был в Италии.

– Пьомбино расположен у моря. Там можно автомобиль погрузить на корабль. Через девяносто минут ты уже в Портоферрайо. Ты тоже можешь так сделать.

Если летом со мной еще будет мой автомобиль, думаю я, и пожимаю плечами:

– Ты считаешь, мне следует съездить на Эльбу?

– Да. У Эвелин есть приятельница итальянка. Они весь день проводят на море, мой муж постоянно ездит в Милан, Геную или Рим. Я очень часто буду одна. Это же просто сказка…

– А твой дом тоже в Портоферрайо?

– В десяти километрах от города. В одной из самых красивых бухт. Бухта называется Ла-Биодола. Посмотри. – Верена показывает мне цветные фотографии. На фото темно-синее небо, темно-синее море, пляж, пальмы, сосны, оливковые деревья, а над прибоем на скале дом, почти полностью из стекла, и от дома к пляжу спускается лестница. – Вот он, – говорит Верена. – Когда мужа не будет, ты станешь приходить ко мне. У него очень много дел. Даже в этом доме у него есть телетайп. А на яхте радиопередатчик.

– У вас есть яхта?

– Небольшая. – Она показывает мне фотографию. Это целый современный корабль, на носу написано «Верена». – У нас и моторная лодка есть. Я могу ездить к тебе в любое место на острове.

– А он?

– Я же говорю тебе, он постоянно работает. Он так устает, что целый день лежит в этом сосновом лесу. Потом он опять начинает работать как сумасшедший – со своей секретаршей, с телетайпом. Деньги! Деньги! Ну, ты это знаешь по своему отцу.

– Да.

– Ты сможешь приехать на Эльбу? Или на каникулах тебе надо ехать домой?

– Я приеду. Я обязательно приеду. Но где мне жить?

– В Портоферрайо, в отеле «Дарзена», в Марциане, морскому порту Аззуро. Где пожелаешь. На моторной лодке я могу к тебе куда угодно приехать. А в его отсутствие будешь приходить ко мне.

– А шофер? А секретарша? А воспитательница?

– Они живут в другом месте. В Портоферрайо, в маленькой деревушке под Ла-Биодолой, даже в Каполиверо.

Она так много рассказывает мне об этом, что у меня появляется чувство, будто я несколько лет прожил там.

– Ты знаешь итальянский?

– Нет.

– Ничего страшного. Я тебе помогу. Я найду тебе комнату, и мы сможем не расставаться месяцами. После каникул Эвелин пойдет в школу. Ты сдашь экзамены в школе, и тогда мы будем вместе навсегда.

Она поднимает бокал.

– Давай выпьем за это. За то, что на Эльбе так здорово, и за то, что будет потом.

– Теперь у нас есть цель, – говорит Верена. – Теперь мы знаем, что не все бессмысленно и безнадежно, что скоро будем вместе и не станем ничего бояться. Нам не придется больше прятаться, и Эвелин будет счастлива.

Я вновь наполняю бокалы.

– За то, чтобы сбылись все наши желания.

Я выпиваю за все желания Верены и еще за одно свое. Дай бог, чтобы Геральдина не принесла мне несчастья. Верена, между прочим, не знает, что произошло, она также не знает, что Геральдина возвращается в интернат.

Глава 22

Все начинается совсем безобидно. Геральдина приезжает на такси. Она не стала калекой. Она так выходит из такси, что можно подумать: трость, которую она держит в руках, ей совсем не нужна, это она просто пижонит. Она машет рукой и кричит:

– Привет!

Но это уже совсем другая Геральдина, не та, что прежде. В ней нет и намека на прежнюю роскошную жрицу любви. Без косметики, без туфель на высоком каблуке. Даже от начеса на голове Геральдина отказалась. Ее волосы цвета львиной гривы красивой мягкой волной спадают на затылок. Ресницы не накрашены, нет, как прежде, голубых теней под глазами.

У старых каштанов Геральдину встречает множество рукопожатий и поздравлений. Маленький Ганси целует ее. После него подходит моя очередь.

– Я так рада тебя видеть.

– Я тоже, Геральдина.

Мы жмем друг другу руки, но не так, как раньше. Она уже не гладит интимно пальчиком мою ладонь и не смотрит на меня соблазняющим взглядом.

Нет, это козочка, настоящая невинная козочка здоровается со мной. Я многое мог бы предположить, но такого я не ожидал. Я чувствую, как меня наполняет безграничное облегчение. Все не так скверно. Все не так дурно. Геральдина приличная девчонка. Она просто молодец.

Директор тоже обнимает эту приличную девчонку и говорит, как он рад, что она вернулась, и что на ней нет этих ее побрякушек, и что она не накрашена этой своей ужасной краской, и что у нее нормальная прическа. Что отвечает Геральдина?

– За то время, которое я провела в больнице, я о многом передумала, мне стало ясно, в чем я была не права и что я делала неправильно. Теперь я хочу исправиться. Надеюсь, это мне удастся.

У директора наворачиваются слезы на глаза.

А дети завороженно смотрят на Геральдину, как на сказочное существо. Неужели это она уводила у всех ребят? Нет, этого не может быть! Та девочка, которая сейчас стоит перед заснеженными каштанами, опираясь на трость, нуждается в помощи, защите и заботе. Надо забыть, что было раньше. Теперь надо относиться к ней с любовью. Это совсем другой человек. То, что все так думают, я вижу по лицам. Даже во взглядах учителей я читаю то же самое. Хорек вообще не может отвести от Геральдины глаз. Так странно он еще никогда не выглядел. Он смотрит с какой-то страстью. Хорек гладит Геральдину по ее теперь уже прямым волосам, улыбается (явно потеет) и произносит:

– Госпожа Ребер, я думаю, болезнь сделала из вас совершенно другого человека.

– Надеюсь, господин доктор, – отвечает Геральдина.

Вольфганг протягивает большой букет роз.

– От всех нас, – говорит он. – Мы все вместе собирали. А Ганси достал во Фридхайме. Он же первый и предложил.

Ганси!

Цветы от убийцы. Во всяком случае, от того, кто едва не совершил убийство. Ганси лучезарно всем улыбается.

– С тобой произошло почти то же, что и со мной, – нежно улыбаясь, говорит негодяй, на совести которого и госпожа Гильденбранд. На глазах у детей и учителей он прижимается к Геральдине. – Поэтому я все время и думал о тебе. Я так желал, чтоб ты, по крайней мере, могла ходить.

За это он получает еще один поцелуй.

Все растроганы.

Только Ноа, который стоит рядом со мной, тихо говорит:

– There is something wrong here. [53]53
  Здесь что-то не так (англ.).


[Закрыть]

– Что здесь не в порядке?

Он пожимает плечами.

В настоящий момент все, что происходит, носит поверхностный характер. Лишь на следующий день я начинаю осознавать глубину происходящего. Имеем ли мы право сердиться на людей за то, что они мстят, когда их разочаровывают, предают, покидают? Боюсь, что нет. А думаю, что да. Но я так думаю, потому что хочу так думать.

Итак, сегодня, в послеобеденное время за десять минут до занятий, Геральдина среди заснеженных деревьев в лесу рассуждает.

Глава 23

Геральдина говорит:

– Ты глуп!

– Почему?

– Если бы ты мог себя видеть, когда я сегодня приехала, ты был бледный, как воск, от страха.

– Мне нечего бояться.

– Да нет, это заметил бы и слепой! Но тебе не надо бояться, Оливер…

Она стоит передо мной в лыжных брюках, в лыжных ботинках и в спортивной куртке. Без макияжа, без украшений. И глаза такие невинные. С деревьев падает снег. Мы одни в лесу. Голос Геральдины тихий и мягкий.

– Когда ты меня навестил, я была вне себя и наговорила очень много глупостей. Я была подлой, действительно подлой. Я сказала, что хотела скомпрометировать и женщину, которую ты любишь… и сделать невозможным, чтобы… ты и она…

Вновь падает снег.

– Ты должен понять. Я ревновала.

– Конечно.

– Теперь у тебя снова такое лицо. Я же говорю, тебе не следует бояться. Я уже тогда, когда ты выходил из комнаты, пожалела о каждом сказанном мною слове. Словно я сама себе плюнула в лицо. Конечно, я не буду шпионить. Конечно, не буду пытаться разузнать, кто эта женщина. Это было бы самое дерьмовое, самое последнее. Почему ты молчишь?

– А что мне говорить?

– Ты мне не веришь?

– Нет.

Чуть не плача, она бормочет, всхлипывая:

– Так мне и надо… так и надо… Я вела себя как шантажистка… Оливер… пожалуйста, Оливер, поверь мне…

Я, не говоря ни слова, поворачиваюсь и ухожу.

Вечером в «Квелленгофе» я разговариваю с Ганси.

– Ну вот, и Геральдина вернулась.

– Ну, я же не виноват, что она так быстро выздоровела.

– Я не это имею в виду. Она ревнует.

– Что ты говоришь!

– Оставь этот тон. Ты же мой брат. Или ты чем-то недоволен?

– Да нет, все нормально.

– Итак, если она попытается что-то у тебя выведать, ну, об этой женщине и тому подобное…

– Послушай, за кого ты меня принимаешь? Да пусть мне язык отрежут, если я хоть слово скажу Распутнице! А кроме того, она уже давно интересуется не тобой.

– Что?

– Я имею в виду этого новенького. Он появился в вашем классе на Рождество.

– Йенс Ларсен, да, это норвежец, восемнадцать лет, блондин, голубые глаза, высокого, как я, роста, выглядит очень хорошо.

– Ее мечта. Не позже, чем через три дня…

Ганси рассказывает, как будут развиваться события и что Геральдина за три дня сделает с Йенсом.

– Три дня, – говорю я тебе, – ни минутой позже. Давай поспорим на пачку сигарет.

– Ты что имеешь в виду, что Геральдина и Йенс…

– Да, именно это и имею.

– Ну ты что, еще не врубился, приятель? Я же тебе сказал: подожди, пока не появится новенький, тогда ты будешь вычеркнут из списка.

Так оно и происходит на самом деле. Геральдина действительно в последующие дни часами пропадает с Йенсом. Светловолосый норвежец выглядит так, словно кто-то показал ему рай. Ну, может быть, ворота рая, и этот кто-то, вероятно, женщина. И если дело так здорово пойдет и дальше…

Кажется, дела идут хорошо.

Кажется, все продолжается.

Ганси сообщает, что он видел. Свинья этот Ганси! Что он слышал, где, в каком месте, через какое окно. Как часто. Но звучит все чрезвычайно убедительно.

– На сей раз это не заняло и двадцати семи часов. Так что давай, Оливер, гони сигареты, я выиграл!

Время идет. Йенс влюбляется все больше.

– Уже пишет стихи – сообщает Ганси. Он знает все. – Приносит стихи ей, когда они встречаются, отдает их ей, прежде чем она ему что-то позволит. – Ганси смотрит в окно… И уверяет меня: – Все идет как я говорил…

И все действительно идет так. Дни, недели. Ничего не происходит.

Ганси молодец. Геральдина любезна. Йенс беспредельно счастлив. Страх – это уже не страх, когда боишься слишком долго. Он пропадает. Становишься вновь уверенным и доверчивым. Начинаешь в конце концов даже смеяться над тем, чего ты когда-то боялся.

Вот и снег уже начал таять. Скоро Верена и Эвелин приедут во Фридхайм. Время идет. Я зря боялся. Геральдина просто прелесть. Какое счастье, что появился Йенс. Это, так сказать, только начало всей истории.