Текст книги "Любовь - только слово"

Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 41 страниц)

Глава 12

– Я надеялся, – наконец заговорил Манфред Лорд, – что вы будете защищаться, Оливер. Я жаждал взаимной борьбы. Было бы куда приятнее, если бы вы сопротивлялись.

Оливер лежал, скорчившись, на грязных половицах. Рядом с ним валялось письмо Верены.

– Я вдвое старше вас, вы наверняка могли бы меня побить. Почему вы этого не сделали?

Оливер молчал. Кровавая лужа, в которой он лежал, становилась все больше.

– Вы полагали, что вы очень хитрый. Но я оказался хитрее. Женщина остается женщиной. Верена поступила так, как поступают все женщины. Вы не хотели в это поверить, вы не можете в это поверить, потому что вы еще ребенок и идеалист. – Он пнул лежащего Оливера. – Женщине нужна уверенность в завтрашнем дне. Этого вы не можете дать Верене. Она привыкла к роскоши. Этого вы ей тоже не можете дать. Она обычная проститутка. На нее не стоит сердиться. – Он опять пнул Оливера. – Я унижался перед всеми. Но теперь довольно. Все фотографии и пленки, которые вы сделали, теперь у меня. Я считаю, что правильно поступал, когда так долго унижался и терпел вашу любовную связь с моей женой. Теперь вы в дерьме. Она выбрала обеспеченность и меня.

Манфред Лорд ушел. Он был очень доволен собой. Он все продумал. Он ничего не забыл, только одно он упустил: не забрал письмо Верены.

Это правда, вся правда. Это то, что произошло на самом деле. Мы ни о чем не умолчали.

Манфред Лорд, который обещал господам Гарденбергу и Лазарусу рассказать всю правду, не рассказал всей правды. Оно и понятно.

Манфред Лорд не был сторонним наблюдателем. Он сражался. У него был шанс выиграть, он защищал свои права на женщину, на Верену. Он раскаивался в том, что избил Оливера.

– Я признаю, что вел себя варварски и достоин презрения, – сказал Манфред Лорд. – Но я полагаю, что мужчины меня поймут. Я так долго терпел и слишком многое позволял.

– Однако это вопрос вкуса, – отреагировал Гарденберг.

– Этот вопрос меня как раз менее всего интересует.

– А какие вопросы вас интересуют? В своем романе Оливер Мансфельд пишет о том, что фотографировал книжные страницы с проколотыми буквами и что это явно были какие-то шифрованные послания. Он писал, что эти книги получал от вас, когда летал в Эхтернах, а из Эхтернаха привозил вам книги от своего отца.

– Это все вымысел.

– Мадам?

Верена посмотрела сначала на мужа, затем на фотографию Эвелин на столе рядом с кроватью, глядя мимо Гарденберга, на вьюгу за окном и страшно равнодушным голосом произнесла:

– Я ни о чем подобном никогда не слышала.

Лорд заулыбался. Верена вновь заплакала. Лорд утешающе начал ее гладить. Больная женщина.

– Нервы, господа, – сказал он.

– Мы понимаем, – сказал Гарденберг. – Вы в курсе, что следователь распорядился продолжить расследование по делу Вальтера Мансфельда, вследствие чего статья о сроке давности утрачивает силу?

– Да, слышал.

– Если господин Мансфельд приедет в Германию, он будет тотчас же арестован.

– Ну, я думаю, тогда господину Мансфельду не следует приезжать в Германию, – сказал Манфред Лорд, поглаживая свою жену. – Дорогая, успокойся. Тебе надо успокоиться.

Верена в ответ на его слова перестала плакать.

Старший комиссар Гарденберг уведомил Манфреда Лорда, что по поводу его добровольного признания в нанесении телесных повреждений будет проведено расследование. Манфред Лорд заявил, что предвидел такой поворот событий и в связи с этим назвал имена трех своих адвокатов. Когда, полчаса спустя, Гарденберг и Лазарус выходили из дома, в темном холле им повстречалась маленькая девочка.

– Тебя зовут Эвелин, не так ли? – спросил Лазарус.

– Да.

– Знаешь, кто мы такие?

– Догадываюсь. Вы из полиции?

– Почему ты так решила?

– Из-за дяди Мансфельда.

– А что с ним случилось?

– Вы же сами знаете.

– Ты его любила?

Малышка еле слышно ответила:

– Да, мне страшно жалко, что он умер.

Это были единственные искренние слова печали, произнесенные в доме об Оливере Мансфельде.

Глава 13

В течение всей первой половины дня помощник комиссара Маркус допрашивал слугу Лео и супружескую пару, работавшую садовниками.

Все трое в один голос утверждали, что Манфред Лорд седьмого января после обеда на какое-то время уходил из дома, но менее чем за час до начала вьюги вернулся. А примерно за полчаса перед этим вернулась его жена.

У садовников, у слуги Лео, Манфреда и Верены Лорд, а также у их дочери были взяты отпечатки пальцев.

– В машине отпечатки госпожи Лорд и девочки, господин комиссар. Отпечатков господина Лорда я найти не смог.

– А остальные отпечатки?

– Разных людей. Например, предположительно отпечатки служащих фирмы «Коппер и К°». По радио я запросил, чтобы все было проверено. Но я думаю, что не будет никаких сенсаций. И какие выводы можно из всего этого сделать, Маркус?

– Молодой человек повесился сам. Профессор Мокри решил еще раз хорошенько его осмотреть. Он полностью согласен с доктором Петером. Оливер Мансфельд был сначала избит, затем он побежал к машине, хотел куда-то поехать, но полностью потерял самообладание, вернулся и повесился.

– А газета, которую нашли в башне?

– Возможно, какая-то аффективная реакция.

– Проясните.

– Недалеко отсюда есть дом отдыха, он принадлежит одной религиозной секте. Вчера утром я послал туда Вальтера. Он поговорил там с некой сестрой Клаудией. Она вспомнила Оливера Мансфельда и сказала, что он иногда один, иногда с госпожой Лорд бывал в доме отдыха. Юноша часто брал у них газеты, которые распространялись там. «Вестник царства справедливости», например. – Маркус засмеялся. – В выходных данных написано: «Издатель: „Ангел Господень“, Франкфурт-на-Майне».

– Перестань смеяться!

– Я смеюсь вот над чем.

«Ангел Господень», оказывается, именно во Франкфурте имеет свое издательство. По радио мы сделали запрос в фирму «Коппер и К°» и установили, что в бардачке «ягуара», который так долго стоял у них, лежала газета. Они, правда, не знают, что это была за газета, но, наверное, как раз эта. По всей видимости, когда молодой человек сел, а затем вышел из машины, он прихватил с собой эту газету.

– Зачем?

– Жест отчаяния. Тут трудно найти логику. Может, это…

Лазарус, который молча сидел рядом, вдруг покраснел.

– Может что?

– Своего рода поддержка, последнее утешение, откуда я могу знать, господа!

Старший комиссар взял газету, найденную в башне и лежавшую теперь перед ним в бильярдной гостиницы «Амбассадор». Он задумчиво разглядывал ее. Она была грязной, мокрой и старой. На первой странице была напечатана статья под заголовком «Вера, надежда, любовь, но любовь превыше всего».

– Наверное, вы правы, – сказал Гарденберг.

– Жандармерия докладывает, завтра утром будет возобновлено железнодорожное сообщение. Может, труп положить в гроб?

– Да, – сказал Гарденберг, на которого вдруг навалилась страшная усталость. – Сделайте это. Но не пломбируйте гроб. Ему еще предстоит таможенный досмотр.

Помощник комиссара Валлнер вошел в бильярдную.

– Франкфурт на проводе, господин комиссар.

– Что такое?

– Девчонка какая-то звонит.

– Что еще за девчонка?

– Называется Геральдиной Ребер или что-то в этом роде.

Гарденберг и Лазарус переглянулись.

– Где она?

– В полицейском управлении, у комиссара Вильмса.

Они вышли на чердак гостиницы. Здесь стоял окрашенный в оливково-зеленый цвет коротковолновый передатчик. Гарденберг взял трубку и представился.

– Это Вильмс, – послышался металлический голос. – Как дела?

– Самоубийство. За этим, конечно, стоит очень большое свинство, но мы не сможем его доказать. Ну, нам к таким вещам не привыкать. Думаю, завтра вернусь вместе с трупом.

Лазарус стоял в дверях, глотая пилюли и кашляя.

– Что хочет эта Геральдина Ребер? – спросил старший комиссар.

– Говорит, что хочет дать показания.

– Ну пусть дает!

– Хочет поговорить лично с вами.

– Дай ей трубочку.

– Даю.

В трубке было слышно, как Вильмс разговаривал с Геральдиной.

– Возьмите трубку. Когда будете говорить, нажимайте вот эту кнопку, когда будете слушать, отпускайте ее.

– Понятно, – послышался в трубке девичий голос и затем, обращаясь к комиссару Гарденбергу, девушка спросила:

– Господин старший комиссар Гарденберг?

– Да.

– Я прочла в газете, что Оливер Мансфельд мертв. – В трубке пищало и шипело, а через крышу комиссару Гарденбергу было видно, как все так же обильно и плотно шел снег.

– Я приехала во Франкфурт, чтобы дать показания.

– Какие показания? По делу Мансфельда?

– Нет.

– А по какому?

– Господина доктора Хаберле.

– Доктора Хаберле?

– Вы его не знаете. Он был учителем в интернате. Его уволили, так как я заявила, что он якобы изнасиловал меня. Сейчас он не работает. Ему не на что жить. Его жена и дети живут все еще во Фридхайме и собираются продавать дом. Но еще есть время.

– Время для чего? – спросил комиссар и подумал при этом, как же быстро темнеет.

– Все уладить.

– Не понимаю.

– Я лгала. Доктор Хаберле не пытался меня изнасиловать. Просто я… я…

– Что – я плохо вас слышу.

– Я наполовину разделась перед ним и начала его целовать. Я его довела до сумасшедшего состояния. Мы были одни. Он оставил меня заниматься после уроков. Я была плохой ученицей. Я не хотела провалиться на экзамене. Я думала, если…

– Я понимаю.

– Да? Понимаете?

– Я думаю, нужно составить протокол с вашими показаниями.

– Вы думаете… Вы думаете, доктора Хаберле оправдают?

– Да, я думаю, что да.

– А Оливер… Он мертв.

– Да, и уже давно.

– Я его очень любила.

– Это его теперь не воскресит.

– Я понимаю. Просто я… Я просто подумала…

– Что вы подумали, госпожа Ребер?

– Я подумала, что если я сейчас в полиции дам показания и расскажу хотя бы вот эту правду, то, может, как-то смогу все немного поправить. Это, конечно, выглядит по-детски, я бы сказала, по-идиотски…

– Госпожа Ребер, – сказал старший комиссар, – я благодарю вас. Вы очень порядочный человек.

– Нет. Это не так, – произнес металлический голос в трубке, я непорядочный, я плохой и опустившийся человек. Но…

– Хотите еще что-то сказать?

– Но я любила Оливера. Понимаете? Любила!

– Да! Понимаю, – сказал Гарденберг.

– Он… Я могу его еще увидеть?

– Боюсь, что такой возможности уже не будет.

– Он сам покончил с собой?

– Да.

– Из-за… Из-за этой женщины?

– Да. Я думаю, что да, – ответил Гарденберг.

Затем он поговорил еще немного с комиссаром Вильмсом и отдал различные указания. Когда он закончил и повернулся, то увидел, что Лазарус стоит с закрытыми глазами, прислонившись к стене.

– Эй!

Издатель открыл глаза.

– Что с вами?

– Мне плохо.

– Мне тоже, – сказал Гарденберг.

– Пойдемте вниз, Маркус, вы тоже. Не мешало бы выпить.

Глава 14

В ночь на одиннадцатое января 1962 года разрушительный снегопад прекратился. Министерство путей сообщения сдержало обещание: утром участок местной железной дороги, ведущей от Фридхайма до Франкфурта, был расчищен.

В девять часов тридцать пять минут гроб с телом Оливера Мансфельда был погружен в грузовой вагон поезда. Полицейский врач, доктор Петер и судебный медэксперт профессор Мокри выкурили по сигаре и отправились в купе первого класса. Гарденберг и Лазарус стояли на опустевшем перроне.

Незадолго до отправления поезда появился Рашид. Он шел, держа за руку женщину, лицо которой закрывала вуаль. Это была Верена Лорд. Выглядела она так, будто ей было лет пятьдесят.

– Мы пришли, чтобы попрощаться с вами, джентльмены, – сказал маленький принц.

– А что вы теперь намерены делать? – спросил комиссар Верену.

Она пожала плечами и отвернулась.

– Мы оба пока не знаем, – ответил маленький принц. – Но мадам сказала, что хочет стать моей сестрой. Не правда ли, здорово, сэр?

Верена, не отводя взгляда, смотрела на вагон.

– Он там?

– Да.

– Вы меня презираете?

– Нет, – сказал Лазарус.

– А вы?

– Я тоже, – ответил комиссар.

– При сложившихся обстоятельствах вы вряд ли могли вести себя иначе. Для этого надо слишком много мужества.

Локомотивчик свистнул, железнодорожник поднял сигнальный флажок.

– Пора, – сказал Гарденберг.

Рашид низко поклонился обоим мужчинам и произнес:

– Да поможет вам Аллах на вашем пути. Пусть искупит он смерть моего брата Оливера.

– Пусть он поможет тебе вернуться в Иран, – сказал Гарденберг, поднимаясь в вагон. Он погладил мальчика по голове и добавил: – Bona causa triumphat. Ты понимаешь, что это значит?

– Добро побеждает! Я знаю, сэр. Но не верю в это.

– А во что тогда ты веришь?

– Я верю в то, что последнее слово всегда остается за злом, – сказал маленький принц.

– Прошу вас, господа, входите в вагон и закрывайте двери, – закричал железнодорожник.

Поезд дернулся.

Гарденберг открыл окно в своем купе. Лазарус подошел и стал рядом с ним. Оба помахали женщине в вуали и маленькому худенькому мальчику, стоявшему на заснеженном перроне. Они помахали им в ответ.

– Это был Его суд, – вдруг сказала Верена посторонним голосом.

– Что вы сказали? – спросил Рашид.

– Я однажды видела сон, понимаешь? Этим летом, когда была на Эльбе, меня судили.

– Кто?

– Это неважно, – ответила Верена Лорд.

Глава 15

Стучат колеса поезда. Он идет вдоль заснеженного сказочного леса. Локомотив тяжело пыхтит. С правой стороны показывается старое имение с зеленой помпой.

– «Ангел Господень», – заметил Гарденберг.

Лазарус молча кивнул.

– О чем думаете?

– Одержит ли когда-нибудь добро верх, господин комиссар?

– В деле этого горемычного учителя латыни – да.

– А в остальном?

Гарденберг покачал головой.

– Вальтер Мансфельд останется в Люксембурге.

– А темные делишки, которые он проворачивает с Лордом? Проколотые книжные страницы? Нечестный бизнес?

– Можете вы хоть что-то предъявить Лорду? Есть у нас хотя бы одна фотокопия, хотя бы одна страница? Нет! А госпожа Лорд никогда не даст показаний против мужа.

Лазарус с лицом несчастного ребенка пробурчал:

– Тогда и рукопись, что у меня, не имеет никакого значения.

– Ни малейшего. Если вы опубликуете ее, то вас затаскают по судам. Манфред Лорд очень влиятельный человек, со связями.

– Это я знаю, господин комиссар. Рукопись еще у вас? Пусть она у вас и останется.

– Зачем?

– Так для нее безопаснее. Я старый, больной человек. И с этим делом не хочу связываться.

– Bona causa triumphat, не так ли? – с горечью сказал Гарденберг. – Спасибо за подарок.

Лазарус ничего не ответил. Он сунул в рот две цветные пилюли и продолжал смотреть в окно, за которым лежал снег, очень много снега.

Глава 16

Вечером того же дня Пауль Роберт Вильгельм Альберт Лазарус сидел в кабинете своей маленькой квартирки во Франкфурте. Госпожа Марта, которая вот уже семнадцать лет вела его домашнее хозяйство и которую все эти семнадцать лет Лазарус периодически грозился уволить, но никогда не осуществлял свою угрозу на практике, сразу же по его возвращении домой затопила печь. Лазарус сидел, покачиваясь в кресле. На нем была пижама и тапочки. Правая рука сжата в кулак. Он сидел и смотрел в пустоту. Госпожа Марта вошла и спросила, желает ли он чего.

– Нет, спасибо.

– Тогда спокойной ночи, господин Лазарус.

– Спокойной ночи, Марта.

Она ушла. А он остался неподвижно сидеть и думал, что он, который никогда ничего не желал, теперь желал такой же любви, о которой прочитал. И даже если бы она так же плохо закончилась и даже если бы он из-за нее стал несчастлив. Ему вдруг стало ясно, что он никогда в жизни никого не любил.

А что такое любовь?

Неизведанная страна, думал Пауль Роберт Вильгельм Альберт Лазарус, который представлялся Альбертом.

Мы думаем, что Пауль Роберт Вильгельм Альберт Лазарус ошибался и у него в жизни была любовь. Нет такого несчастного на земле, который бы не испытал это чувство! Любовь бывает разная. И очень редко, когда она делает кого-то счастливым. Но даже тогда, когда это случается, это происходит помимо ее воли.

Глава 17

В то время как издатель Лазарус сидел в кресле-качалке, таможенник добросовестно проводил досмотр гроба с телом Оливера Мансфельда. Разбитая итальянская пластинка, найденная на груди трупа, привела его в замешательство, и он проконсультировался у своего коллеги, что с ней делать.

– Лучше вынь ее, – сказал тот. – Береженого бог бережет.

Пластинку изъяли и отнесли в полицейский участок, который находился в здании аэропорта. Старший комиссар Гарденберг чертыхался, когда на следующее утро его уведомили об этом. Он распорядился забрать пластинку и отправить ее отдельно вслед за гробом, который этой же ночью в самолете господина Мансфельда, отца Оливера, летел в Эхтернах. За штурвалом самолета сидел Тедди Бенке. Он нарушил свою привычку, которую свято соблюдал в течение нескольких десятилетий, и пил во время полета. Гроб стоял позади него в элегантной пассажирской кабине.

В это же время, когда издатель Лазарус неподвижно сидел в своем кресле, немного ослабив сжатую в кулак руку, матери Оливера Мансфельда врач психиатрической лечебницы в Люксембурге сделал инъекцию сильнодействующего препарата, так как она чрезвычайно беспокойно себя вела.

В это же время доктор Флориан пил в своем кабинете и думал, как было бы здорово, если бы у него был ребенок. Хотя бы один, но собственный.

В это же время дедушка Ремо Мортула на Эльбе успокаивал свою семью, стоявшую на пороге неизбежного финансового кризиса, словами «Dio ci aiutera» – Бог поможет.

В это же время Геральдина Ребер спала с Отто Вилльфридом в доме свиданий. Он думал о потерянной фабрике, а она думала о потерянной любви.

В это же время недалеко от «Квелленгофа» по заснеженному ночному лесу осторожно крался хромой инвалид Ганси. Он поставил там капкан, и в него уже попалась лиса. Маленький Ганси потихонечку придушил бьющегося в конвульсиях зверька. При этом глаза его лихорадочно блестели.

В это же время советские ученые заканчивали последние приготовления к старту огромной ракеты, которую они намеревались отправить на Венеру.

В это же время, лежа в постели, Ноа писал своей подруге из Бразилии Чичите с кожей цвета кофе с молоком длинное письмо, в котором объяснял ей символику романа «Чума».

В это же время сестра Клаудия, сидя в своей комнате дома отдыха «Ангел Господень» недалеко от Фридхайма, читала молитву: «Отче наш, иже еси на небесех…»

В это же время в Китае умирали от голода триста пятьдесят четыре ребенка.

В это же время в аэропорту Люксембурга Вальтер Мансфельд и его подруга Лиззи ожидали прибытия самолета. Вальтер Мансфельд пил виски, а его подруга коньяк. Они уверяли друг друга, что после такой трагедии выпить необходимо.

В это же время Вольфганг Гартунг читал в книге Эрнста Шнабеля под названием «СС – власть без морали» об ужасах нацистского периода.

В это же время в баре в порту Марциана из музыкального автомата раздавалась песня: «Il nostro concerto».

В это же время старший комиссар Гарденберг сидел в кабинете своей квартиры у печки. Гарденберг держал на коленях толстую папку с рукописью Оливера Мансфельда и пачками бросал листы в огонь. Вся рукопись была уже в огне, лишь первая страница еще оставалась в руках Гарденберга. На мгновение он замешкался, прочитав название книги «Любовь – только слово», но и эту страницу тоже бросил в огонь.

Огонь быстро сожрал ее.

В это же время издатель Пауль Роберт Вильгельм Альберт Лазарус заснул в своем кресле-качалке. Стиснутая в кулак правая рука разжалась, и из нее выпала маленькая засохшая маслина.