Текст книги "И нет этому конца"
Автор книги: Яков Липкович
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц)
И нет этому конца
ПОВЕСТИ
ТОЛЬКО ПЯТЬ ДНЕЙ
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ1
– Товарищ лейтенант, вставайте! Вас срочно вызывает подполковник! Взвод прибыл!
От волнения я никак не мог навернуть портянки. Наконец-то прибыл! Три дня меня кормили завтраками, три дня я вместе с рядовыми санитарами таскал в госпитале носилки с ранеными и уже ничего хорошего не ждал для себя от полученного назначения. И вдруг – прибыл!
Мой взвод! Мой санитарный взвод! Мой первый взвод! Сколько в нем человек? И кто они такие? Опытные ли санитары, побывавшие в боях, или новички, которых надо учить? Но это частности. Главное – прибыл!
– Пошли! – сказал я прибежавшему за мной писарю, застегивая на ходу свой новенький офицерский ремень.
Подо мной так и замелькали ступеньки винтовой лестницы – она спускалась из бывшей кинобудки, где я спал.
Упитанный писарь, который старался не отставать от меня, едва не загремел вниз.
У крыльца стояла «санитарка». Из нее солдаты выгружали ящики и мешки с медикаментами.
– Лейтенант, помогите! – по привычке обратился ко мне начальник госпитальной аптеки старший лейтенант Лапин.
– Как-нибудь в другой раз! – ответил я, сбегая по ступенькам.
Старший лейтенант удивленно посмотрел мне вслед. В конце концов, я не имел к госпиталю никакого отношения. Просто начсанарм попросил меня, пока не подошел взвод, поработать там. Как я мог отказать ему?! К тому же я видел, как достается сестрам и санитарам: вот уже три дня непрерывно поступали раненые из-за Днепра…
А теперь я вступлю в командование собственным взводом. Мы будем выполнять специальное задание штаба армии. Оказывать медицинскую помощь непосредственно на месте – на переправе через Днепр. За нами закреплен участок, на котором реку форсирует гвардейский танковый корпус. Конечно, бои там идут жестокие. Но зато и с наградами не скупятся. Я бы многое сейчас дал, чтобы в следующий раз предстать перед Валюшкой уже бывалым фронтовиком, гвардейцем, с боевым орденом на груди. Для начала и «Звездочка» хороша. Ее ведь тоже даром не дают!
А для этого надо постараться. С первого же дня я поставлю дело так, что с нас будут брать пример. Прежде всего налажу четкую организацию медицинской помощи: быстрые перевязки, противошоковые мероприятия, срочную эвакуацию. Основное – строгое выполнение каждым своих обязанностей. Никакой разболтанности, никакого панибратства. Я буду требовательным, но справедливым командиром.
Однако, строя по дороге планы на будущее, я нет-нет да и ощущал беспокойство: знал, что на фронте не только часто награждают, но и часто убивают, часто ранят. Я отгонял эти непрошеные мысли и весь был в радостном ожидании встречи со своим взводом…
– Товарищ лейтенант, куда вы? – услыхал я позади голос писаря, который никак не поспевал за мной.
– Как куда? – я остановился и непонимающе уставился на посыльного.
– Так вы ж мимо прошли! – сказал он, показывая на хату, где размещался отдел кадров санитарной службы армии.
– Задумался, – смущенно признался я и повернул назад.
В глазах писаря промелькнула усмешечка. Может быть, решил, что я потерял голову от страха, отправляясь на переправу? Как бы не так! Лучше умереть комвзводом, чем прозябать писарем!
Меня ждали. Начальник отдела кадров подполковник Балакин, немногословный, с колючим взглядом, не отвечая на мое приветствие, спросил своего помощника старшего лейтенанта Климова:
– Предписание готово?
– Вот оно. – Старший лейтенант вышел из-за стола и заскрипел новыми хромовыми сапогами.
Подполковник взял предписание и, внимательно прочитав его, подписал. Потом кольнул меня взглядом, спросил:
– Ну что, будем воевать, лейтенант?
– Я – буду! – с вызовом ответил я, обиженный на то, что он не ответил на мое приветствие. Пусть знает, что я не мальчишка, а такой же офицер, как и он.
Лицо подполковника мгновенно покрылось багровыми пятнами.
– Посмотрим, посмотрим, – проговорил он в стол.
Старший лейтенант уставился на меня своими очень светлыми глазами и осуждающе покачал головой.
Я тоже покачал.
У Климова вытянулось лицо.
– Николай Иванович! – обратился к кому-то позади меня подполковник.
Я, удивленный, обернулся.
В темном углу хаты сидел не замеченный мною долговязый и лысоватый капитан в старой, выцветшей гимнастерке с нашивками за ранения.
– Вы сами представите лейтенанта взводу, или пусть Климов?
– Сам, – ответил тот, поднимаясь. – Пойдемте, лейтенант.
Когда мы вышли на улицу, он спросил меня:
– Сколько вам лет, лейтенант?
– Девятнадцать. А что?
– В девятнадцать уже пора научиться владеть своими чувствами.
Я промолчал. Поучать легко. А он сдержался бы сам, если бы его так унизили?
Капитан показал на полуобгоревшую хату сельсовета и сказал:
– Вон там, во дворе, разместился ваш взвод.
2
Я прошел в ворота и в растерянности остановился. Вместо веселых и ладных солдат, которых я ожидал увидеть, весь двор был заполнен какими-то людьми в гражданской одежде. Они сидели на бревнах, ящиках, подводах и, не обращая на нас внимания, занимались своими делами: ели, пели, разговаривали.
– Где взвод? – недоуменно спросил я капитана.
– А вот, – кивнул он головой.
– Эти? – скривился я.
– Да. Все они добровольцы. Сами изъявили желание помочь на переправе.
– Да они никакие не санитары!
– Ничего, научатся. Уже через день будут и жгуты накладывать и раны перевязывать… под вашим наблюдением, разумеется.
Я стоял в нерешительности. Может быть, повернуть назад? Попросить о другом назначении? Куда? Да в любую часть, лишь бы не стать из-за этих – даже не знаешь, как назвать их, – посмешищем для окружающих! Но я вспомнил о неприязни, которую наверняка теперь питал ко мне подполковник Балакин, о его словах, сказанных напоследок, – и остался…
– Пойдемте поищем старшину, который привел их, – сказал капитан.
Мы подошли к парню в изрядно потрескавшейся кожаной куртке, подпоясанной обыкновенной веревкой. Он сидел на корточках и играл с рыжим котенком. Быстро обласкал нас взглядом и, не прерывая игры, ответил:
– Та десь тутечки!
Прошли в глубь двора, осмотрелись: все гражданские, ни одного военного.
Затем спросили о старшине парня в городском полупальто – явно с чужого плеча. Он флегматично махнул рукой:
– А хто його знае!
Ничего определенного не могли сказать и трое пожилых усачей, стоя закусывавших у подводы. По их раскрасневшимся лицам было видно, что они только что пропустили. Некоторое время они не понимали, чего мы от них хотим. Наконец дошло! Перебивая друг друга, они принялись объяснять, куда ушел старшина. Но так как каждый говорил свое, между ними загорелся спор, который закончился яростной перебранкой…
– И по команде «смирно» не поставишь, не военнослужащие, – сокрушенно сказал я капитану.
– А зачем их ставить? – спросил тот.
– Как зачем? А как же наладить дисциплину?
– Попробуйте для начала установить с ними нормальные человеческие отношения. На другое у вас просто времени не хватит… Ну где же старшина?
И тут мы увидели его. Небольшого роста, с румянцем во всю щеку (не хватанул ли тоже?), густо перетянутый ремнями, он уверенно и твердо шагал в нашу сторону. Очевидно, ему все-таки сообщили о нашем прибытии.
Подойдя, с шиком взял под козырек, доложил:
– Товарищ помощник начальника санитарной службы армии! Санитарный взвод в количестве тринадцати человек занимается согласно внутреннего распорядка. Докладывает старшина Саенков!
– А горилку у вас пьют тоже согласно упомянутому внутреннему распорядку?
– Да разве за всеми уследишь, товарищ капитан? – Взгляд старшины открытый, нагловатый.
– Смотрите, старшина, за людей отвечать вам, а не Пушкину…
– Почему мне? Я не командир взвода… – И вдруг неожиданная догадка озарила его лицо: – А может, товарищ лейтенант?
– Старшина, постройте взвод!
– Есть! – Голос у Саенкова зычный, раскатистый, как и положено старшине. – Взвод! Слушай мою команду! В одну шеренгу становись!
Но никто из тринадцати не вскочил, не побежал что есть мочи в строй. Вставали медленно, не спеша отряхивая с одежды крошки. Шли неторопливо. Да и становились, как придется, не соблюдая ни ранжира, ни равнения. Перебрасывались репликами.
– Разговорчики в строю!.. Смирно!.. Отставить!.. Вы что, команду «смирно» не слышали?.. Смирно!
Переждав шумок, круто повернулся к моему спутнику.
– Товарищ капитан! Санитарный взвод по вашему приказанию построен!
– Здравствуйте, товарищи санитары!
Лишь двое ответили по-уставному: «Здравия желаем!» Остальные поздоровались как бог на душу положит.
Но капитан сделал вид, что ничего не заметил.
– Товарищи санитары! Прежде всего разрешите представить вам командира вашего взвода лейтенанта Задорина!
Раздались голоса: «Який молоденький!», «Мабуть, тилькы з училища»…
Я готов был провалиться сквозь землю.
– Да, он очень молод. Да, он недавно окончил училище. Да, он впервые на фронте…
Господи, когда все это кончится! Я жалобно посмотрел на капитана…
– Но у него немалые медицинские знания. Если я начну перечислять, что он умеет как медик, у меня не хватит пальцев на руках и ногах!
Капитан молодец! Он поднимал мой авторитет. Я с удовольствием и смущением слушал дифирамбы в свой адрес и, снисходительно отмечая про себя отдельные преувеличения, в то же время быстро поверил во все остальное.
– Он учился у крупных профессоров медицины… Посещал лучшие клиники… Окончил с отличием…
И вдруг я вздрогнул:
– Но главное – он ваш командир, и все его приказания вы должны выполнять беспрекословно!
По лицам санитаров видно, что в их отношении ко мне наступил перелом. Моих добровольцев прямо распирало от гордости, что в командиры они заполучили такую выдающуюся личность.
– Лейтенант!
– Слушаю вас, товарищ капитан!
– Переход до Днепра займет у вас двое суток. Но если вам удастся дойти за сутки или за сутки с небольшим, вы и ваш взвод спасете дополнительно жизнь не одному десятку людей. И постарайтесь в походе выбрать время, чтобы подучить товарищей. – И обращаясь ко всем: – Вопросы есть?
– Есть! – выкрикнул парень в кожаной куртке.
– Я вас слушаю.
– Як видносно амуниции?
– В отношении обмундирования дело обстоит так. До сих пор не подошел вещевой склад. Прибудет же он, как нам сообщили, не раньше чем через четыре дня. Ждать его мы не имеем ни времени, ни права. Обмундирование доставим вам на место. Ясно?
– Ясно! – воскликнул парень.
Капитан посмотрел на свои большие карманные часы и сказал:
– Сейчас десять тридцать. На сборы даю полчаса. Выступление взвода ровно в одиннадцать ноль-ноль.
3
Капитан Борисов проводил нас только до околицы. Дальше мы были предоставлены самим себе. Еще в селе я не видел ни одного человека, который бы не оглянулся, не посмотрел нам вслед. Действительно, трудно вообразить что-нибудь более странное и непонятное, чем мой санитарный взвод. Тринадцать гражданских в самой несуразной штатской одежде шагали к фронту в сопровождении лейтенанта и старшины, вооруженного автоматом. «Что за люди? – читали мы в каждом взгляде. – Схваченные ли полицаи, которых ведут на допрос? Или же бывшие партизаны, пожелавшие присоединиться к регулярным частям? А может быть, просто мобилизованные местные жители? Но тогда почему под конвоем?» Словом, взвод – загадка!
Правда, выступили мы из села как нормальное подразделение – строем по двое. Но вскоре взвод был оттеснен проходившими машинами на обочину и вытянулся цепочкой. Я с опаской оглядывался: кое-кто из моих санитаров уже смешался с чужими гражданскими, и различить издалека, где наши, а где не наши, было почти невозможно. Так и отстать недолго!
Я догнал старшину, который шел впереди.
– Саенков! Скомандуйте, чтоб подтянулись. А то тащатся как сонные мухи!
Старшина шагнул с дороги в поле и, сложив рупором ладони, громко и раскатисто крикнул:
– Взво-о-од! Не отставать!
Те санитары, что были на виду, поближе к нам, зашагали быстрее. Другие по-прежнему плелись где-то в хвосте.
Старшина повысил голос:
– Вы что, не слышали команду? Всем подтянуться!
От группы чужих гражданских оторвался и бросился догонять товарищей кто-то из отставших… Всего только один!.. И вдруг мне показалось, что людей во взводе стало меньше. Обеспокоенный этим, я решил пересчитать санитаров.
Один… Два… Три… Шесть… Семь… Восемь… Десять… А где остальные?.. Неужели потерялись? Я лихорадочно стал считать снова… Один!.. Два!.. Три!.. Шесть!.. Семь!.. Восемь!.. Десять!.. Двенадцать!.. Откуда еще двое взялись? По-видимому, я пропустил их. Но где же тринадцатый?
– Старшина, одного не хватает! – заявил я Саенкову.
– Кого?
– Я ведь еще многих не знаю. Просто я посчитал. Одного нет.
Старшина пробежал взглядом цепочку и сказал:
– Да нет, товарищ лейтенант, все на месте!
– Тринадцать?
– Сколько было, столько и есть!
Но все-таки я решил проверить. Снова прошел в голову цепочки и встал у обочины.
Мимо меня плелись санитары…
Первым, подавшись корпусом вперед, шагал мужчина лет тридцати – тридцати пяти. Обращало на себя внимание его лицо с крупными волевыми чертами. Фамилия у него была такая же значительная, как внешность, – Орел. Вначале я почему-то считал, что это его прозвище. Но оказалось: так значился он и в списке, который передал мне старшина…
В двух-трех шагах от него, не отставая, шел худенький паренек в старом, выношенном до дыр свитере, в солдатской пилотке без звездочки. Кто он и как его зовут – я еще не знал. Но лет ему было примерно сколько и мне, и я испытывал к нему расположение…
Следующим был болезненного вида человек с огромными малоподвижными глазами. Сперва я решил, что он плохо видит. Но вскоре я убедился, что зрение у него хорошее. При виде меня его толстые губы шевельнула едва приметная улыбка…
Дальше дружно отбивала шаг не протрезвевшая до конца неразлучная тройка. Держались они все время вместе и были, как видно, из одного села. Но лиц их я еще не запомнил: до того они похожи – усатые, краснощекие, коренастые. Впрочем, надо отдать им должное: вели себя сейчас эти трое тихо-мирно, ни с кем не задирались и на глазах трезвели…
За ними, лениво покачиваясь из стороны в сторону, двигался уже знакомый мне детина в расстегнутом полупальто. За его спиной на длинной суковатой палке болталась торба. Фамилия у него была обидная, но запоминающаяся – Дураченко…
Словно для контраста, за ним следовал подвижный и тщедушный человечек по фамилии Зубок. Его все вокруг интересовало. Даже вороны, разгуливавшие по жнивью…
Увидев меня, одновременно засеменили два толстяка в брезентовых плащах – братья Ляшенко. Мне показалось, что главное для них – не навлечь на себя гнев начальства, быть не хуже других…
Потом шел угрюмый, давно небритый человек в солдатской шинели с сильно обгоревшими полами. Странно, но я его видел в первый раз. Откуда он взялся? Надо будет спросить у старшины…
Предпоследним был пожилой крестьянин в войлочной шляпе, с медным чайником за спиной, а последним – тринадцатым – парень в кожаной куртке. Проходя мимо, он посмотрел на меня ласково и дружелюбно, как на того рыжего котенка, с которым недавно возился.
Да, старшина прав: сколько было, столько есть!
Но шагали они как на похоронах. При такой ходьбе ни за что не управиться за сутки!
Я побежал по дороге в голову взвода. Рядом проносились машины с понтонами, боеприпасами, продовольствием, горючим. Катили орудийные упряжки. Грохотом и лязгом наполняли окрестность проходившие танки и самоходки. Тянулась пехота…
И вдруг близкие голоса подхватили чью-то команду:
– Принять вправо!
Я отскочил на обочину и крикнул замешкавшимся санитарам:
– Принять вправо!
Оказалось, когда надо, голос у меня не хуже, чем у других командиров.
Боевая техника, до этого безраздельно господствовавшая на дороге, теперь жалась к правой стороне, пропуская санитарные машины.
«Санитарок» было три. На подножке передней стоял майор медицинской службы и рукой делал знак встречным машинам посторониться. За «санитарками» следовали два открытых грузовика. В них тоже были раненые.
– Неужто все оттуда? – испуганно удивился какой-то солдат.
– А откуда еще? – отозвались рядом.
Яростно крутили баранки шоферы, выводя машины на освободившуюся часть дороги.
– Эй, хлопцы, сколько до Днепра? – крикнул с танка автоматчик.
– Недалеченько! Километров шестьдесят! – весело ответил парень в кожанке…
4
За горизонтом громыхало. С каждым километром все больше ощущалось приближение Днепра. То ли это казалось, то ли было на самом деле, но ветерок приносил издалека запахи воды и дыма.
Мы сделали привал у околицы какого-то большого села. «Так будет лучше, – решил я. – А то разбредутся по хатам, потом бегай, собирай по одному».
– На все – пятнадцать минут! – предупредил я.
Санитары сразу же развязали свои вместительные торбы. Постелив на траве рушники и платки, выложили обильные домашние припасы: хлеб, шматки толстого сала, крутые яйца, соленые и свежие огурцы, яблоки, груши. Кто с кем шел, тот с тем и сел обедать.
Несмотря на мое предупреждение, большинство ели по-крестьянски неторопливо и аккуратно. Я уселся в сторонке, достал из вещмешка полбуханки черствого ржаного хлеба и маленький кусок шпика – нас так торопили, что мы со старшиной не успели получить по продаттестату. Отломил горбушку и начал рвать зубами жесткое и жилистое казенное сало. Проклятье, ни укусить, ни прожевать! Я махнул рукой и стал глотать его нежеванным.
Саенков же подсел к тройке односельчан и сейчас уплетал за обе щеки вареное мясо.
Вдруг он обернулся ко мне:
– Товарищ лейтенант, идите до нас!
– Зачем? – насторожился я.
– Покушаете с нами!
– Спасибо, я уже сыт, – ответил я, пряча остатки хлеба в вещмешок.
– Наше дело предложить – верно, папаши?
«Папаши» дружно закивали головами и загалдели:
– Хиба нам жалко? Мы люды просты…
– Простые, простые, – не то поддакнул, не то возразил старшина. – Ну, как говорится, – сказал он, поднимаясь, – спасибо этому дому, теперь пойдем к другому…
Проходя мимо меня, остановился.
– Зря отказались, товарищ лейтенант. Такого мяса я лет десять не рубал. Чего-то они в него кладут. Верно, травку какую? Может, подсказать им?
– Не надо! Я прошу вас! – взмолился я, глотая слюну.
– Ну как хочете, – ответил он и осмотрелся. – У кого бы молочком разжиться? А то сухая корка горло дерет, – добавил он, подмигнув.
Двинулся между сидевшими, поглядывая то в одну, то в другую сторону. Наконец увидел бутылку молока. Подсел к братьям Ляшенко. Нет, я его не осуждал. Характер такой. Легкий, решительный, даже дерзкий. Что захотел, то и сделал. Не то что я. Но у нас разная степень ответственности. Что можно ему – мне непозволительно.
Я встал. Хотя время, отпущенное на привал, уже вышло, никто и бровью не повел. Так же спокойно продолжали есть, пить, переговариваться. Нет, один все-таки вспомнил о моем предупреждении, стал собираться. Это человек в обгоревшей шинели. Как же его фамилия? Да еще деловитый и серьезный Орел…
– Товарищи, пора! – сказал я.
Меня слышали все, но я не видел, чтобы напоминание на кого-нибудь подействовало. Не спеша доедали, допивали, складывали продукты. Так можно и целый час провозиться!
– Товарищи, побыстрее! Ведь нам сегодня надо много пройти! – взывал я.
Наконец мне на помощь пришел старшина. Вытерев рукавом губы, скомандовал:
– В две шеренги становись!
На этот раз как ни тяжело им было подниматься и строиться после обильной еды, а пришлось…
– Смирно!
Хорошо и то, что перестали разговаривать в строю.
– Направо!
Кто направо, кто налево.
– Левое плечо вперед! Шагом марш!
Прежде чем выполнить команду, некоторые посмотрели на соседей. Лишь двое – человек в дырявой шинели да Орел – делали все правильно.
– Раз, два, три!.. Раз, два, три!
Так, строем взвод прошел всего метров сто – до дороги и немного по ней. Проходившими машинами его опять прижало к обочине, и снова каждый шагал сам по себе…
5
И в самом деле, почему нас отправили пешком, в то время как в направлении к Днепру шли сотни машин? Логически рассуждая, если мы там так нужны, то, казалось бы, надо было нас туда быстрее доставить? Между тем мы топали на своих двоих, глотали пыль и набивали мозоли на ногах. Хотя бы дали понять, что можем добираться по своему усмотрению – пешком или на попутных. Ан нет, сказано было ясно, недвусмысленно: «Переход до Днепра займет у вас двое суток». А на машинах и езды-то всего несколько часов!
Как ни странно, но первым этот вопрос задал мне огромный Дураченко. Очевидно, ему, как самому тяжелому на подъем, раньше всех пришла в голову мысль: а зачем идти пешком, когда можно ехать? И я не знал, что ответить.
Но вот на одном из привалов, когда все опять потянулись к своим уемистым торбам, меня неожиданно осенило: да нас погнали пешим ходом для того, чтобы я имел время позаниматься с людьми, научить их хотя бы самым простым вещам, которые необходимо знать санитару! На переправе будет не до этого, там надо спасать жизни! А мы… а мы… вместо того чтобы дорожить каждой минутой, только и делаем, что едим!
Все! Пора приниматься за дело!
Я попросил старшину объявить о моем решении.
– На заправку – пять минут! – зарокотал он. – Опосля товарищ лейтенант покажет вам, что должен делать санитар на поле боя. Предупреждение на будущее: такие занятия будут на всех привалах!
Я думал, что и в этот раз придется подгонять с едой. Но, к моему удивлению, уже через семь минут они были готовы к занятию. Сидели и смотрели на меня с откровенным ожиданием, словно детишки, соскучившиеся по школе после долгих летних каникул. Все лица серьезные и внимательные. Ни одного насмешливого или скучающего.
Начал я с задач взвода. Коротко обрисовал трудности, которые нас ждут на переправе, – о них мне досконально рассказал капитан Борисов.
Над головами неуверенно поднялась рука.
– Могу задать вопрос? – Глаза санитара по-прежнему смотрели на меня невидяще и отрешенно. – Мы несем ответственность за один левый берег или за правый тоже?
– За оба, – ответил я. – Так же, как за раненых на воде.
– А как быть с теми из нас, кто не умеет плавать?
– Велыке дило! Научатся! – подал реплику все тот же парень в кожаной куртке.
Тогда я попросил поднять руку умевших плавать. Таких оказалось большинство. Двое подняли после некоторых колебаний: мощный Дураченко, который вдруг покраснел как рак, и один из троих односельчан. Я заметил, что последний присоединился к остальным только после того, как на него удивленно поглядели приятели. Фамилия его Коваленков.
Эх, знали бы они, что я сам первый пойду топором ко дну. Живя в большом портовом городе, я, к стыду своему, так и не научился плавать. Это была моя самая большая тайна. Вернее, одна из двух моих великих тайн. Вторая – то, что я еще ни разу не целовался. Но об этом тоже никто не знал…
Я попросил подойти ко мне кого-нибудь из санитаров. Опять как школьники. Нет чтобы просто взять и выйти на середину, они лишь подзадоривали друг друга: «Давай, давай выходь! Ну, выходь! Коржи з маком дадуть!» – и не трогались с места.
Неожиданно поднялся мрачноватый человек в солдатской шинели с обгорелыми полами. Молча подошел ко мне.
Я достал из санитарной сумки перевязочный пакет, жгуты.
– Смотрите…
Я стал показывать, как накладывать повязку и жгут при ранениях в разные части тела. Человек в солдатской шинели послушно ложился на живот, на спину, на бок, снимал сапоги, засучивал рукава.
Но когда я что-то сделал не так, он подправил меня:
– Еще два-три поддерживающих витка…
Я удивился:
– А вы откуда знаете?
– Я был санинструктором.
– Санинструктором? Когда?
– До плена…
– Вот здорово! – обрадовался я. Теперь я не один медик во взводе! Теперь нас двое! Старшина не в счет. Он строевой командир. Его и оставили, чтобы следить за порядком и дисциплиной. Но в медицине он ни в зуб ногой. А тут настоящий санинструктор!
– Ваша фамилия?
– Сперанский.
– Ах да, она есть в списке! – вспомнил я и, краснея, сказал: – Я вас назначаю своим помощником по медицинской части.
Сперанский ничего не ответил. По его виду трудно было сказать, как он относится к повышению по службе. Никаких признаков радости или огорчения.
Зато другие…
На меня с нагловатой усмешкой поглядывал старшина. Он-то явно не одобрил.
Некоторые санитары доброжелательно подтрунивали: «Сперанский, с тебя приходится!», «Сперанский, смотри не загордись!», «Хто знав, що вин ликар!»
А он даже не улыбнулся.
Старшина угрюмо возвестил:
– Следующий привал – через два часа!..
6
Артиллерийская канонада на Днепре то сливалась в один сплошной гул, то дробилась на уже явственно различаемые голоса отдельных батарей и даже орудий…
Со мной поравнялся Панько – так звали парня в кожаной куртке.
– Товарищ лейтенант, дозвольте мени збигаты до своей хаты?
– Как сбегать до хаты? – удивился я.
– Бона тутечки, недалэко!
Я посмотрел туда, куда он показывал. На несколько километров тянулась низина, поросшая кустами и камышом. И совсем далеко виднелась рощица. Возможно, за ней и прятались какие-нибудь хатки.
Я колебался: отпусти одного, и другие начнут отпрашиваться. Так и от взвода ничего не останется. Да и где гарантия, что он вернется?
– Товарищ лейтенант!
Меня догнал Орел. Он приблизил ко мне свое красивое мужественное лицо и шепотом сказал:
– Его можно отпустить.
– Вы ручаетесь за него?
Он на мгновение замялся. Но ответил все равно уверенно:
– Как за себя.
– Хорошо, я отпущу его… Сколько вам нужно времени? – обратился я к Панько.
– Та зовсим трошкы! Пивгодынкы туды, пивгодынкы сюды. Та и з годынку вдома побуты! – Его глаза ласкали и привораживали.
– А как вы нас догоните?
– Та на попутных!
– Ну, идите… Только помните – чтоб через три часа вернуться!
– Не сумнивайтесь, товарищ лейтенант! Буду як из пушки! – пообещал он, сворачивая с обочины на узкую тропинку, уходившую вдаль…
– Отпустили? – неодобрительно спросил поравнявшийся со мной старшина.
– Да. А что?
Старшина покосился на Орла и поманил меня за собой. Вполголоса спросил:
– Удочку не закинули?
– Насчет чего?
– Чтобы и на вас харчи приволок?
– А это еще зачем?
– А затем, что пока вы по продаттестату получите – ноги протянете!
– За день перехода? – сыронизировал я.
– Цыган три дня лошадь не кормил, и она копыта откинула!
– Я не лошадь.
– Не лошадь, а что вечером есть будете?
Я промолчал, но невольно подумал: а в самом деле, что я буду есть вечером? И завтра, и послезавтра? Оставшиеся двести граммов хлеба, твердого, как камень?
А старшина продолжал:
– Я-то как-нибудь себя прокормлю. А вам ведь гордость не позволяет…
– При чем тут гордость? Просто неудобно.
– Неудобно, товарищ лейтенант, брюки через голову надевать, а так все удобно…
И надо же, что от этих разговоров об еде у меня вдруг сильно засосало под ложечкой. Я даже замедлил шаг.
Неужели он прав? И нужно жить проще, без всяких фокусов? Вот как он живет – легко и бесхитростно? Я встречал таких людей, они почти никогда не бывали в проигрыше. Может быть, так и надо жить?..
– С дороги! – ударил меня в спину чей-то выкрик. Я отскочил на обочину. Мимо нас пронеслась, хлестко обдавая воздухом, колонна стремительных «катюш».
Впереди я увидел свалившуюся набок крестьянскую телегу. Около коня, сердито покрикивая, бегал старик в рваном полушубке. Молоденькая девушка упиралась обеими руками в край подводы, тщетно пытаясь поставить ее на колеса. Вокруг валялись кочаны капусты.
– Поможем деду с внучкой? – предложил старшина. – Пошли!
Я, Орел и трое земляков двинулись за ним. Вшестером ухватились за нижнюю грядку возка.
– Ну, взяли! – скомандовал старшина.
Одно легкое усилие, и телега приняла горизонтальное положение.
– Ой, хлопчики, як вам виддячыты? – суетился старик.
– Оставь парочку кочанов, – сказал старшина.
Я отвернулся, сделал вид, что ничего не слышал. В конце концов, старик не знал, чем отблагодарить нас, и старшина подсказал.
Как и следовало ожидать, все решилось за моей спиной к общему удовольствию.
7
Мы остановились на ночлег в одной из трех уцелевших в этом селе хат. Хозяйка поставила перед нами чугунок рассыпчатой отварной картошки, огромную миску с помидорами и огурцами, нарезала гору хлеба, – и что же? Не успела она оглянуться, как мы лихо все умяли. Мы – это я, старшина, Сперанский и Орел, который когда-то учительствовал здесь и поэтому был желанным гостем. Так как хата была маленькая, а ночи стояли еще не холодные, остальные разместились в сарае на сене.
Пока хозяйка стелила нам, мы со старшиной вышли во двор.
– Кажный день бы так! А, товарищ лейтенант? – спросил Саенков, отдуваясь от обильного ужина.
– Да, неплохо бы…
– Вроде бы притихло, – сказал он, прислушиваясь к поредевшим звукам боя.
– Нельзя же и весь день, и всю ночь палить, – заметил я.
– На этой войне, товарищ лейтенант, и суток для пальбы мало, – серьезно и значительно произнес он. В его словах было что-то личное, глубоко пережитое. Я подумал, что почти ничего не знаю об этом человеке и сужу, наверно, о нем тоже поверхностно.
– Ну ладно, – сказал он. – Пойду посты проверю!
Посты? Ведь у нас один пост – у въезда в село. Да и тот мы поставили больше для Панько – чтобы предупредить, что взвод здесь. Какие еще посты рисовались богатому воображению старшины? Ах да, дежурный в сарае!
– Пойдемте вместе, – предложил я.
Село, в котором мы остановились, находилось в двадцати пяти километрах от Днепра. Это расстояние я вычислил среднеарифметически: все, кого мы спрашивали, отвечали по-разному. Таким образом, путь нам предстоял еще немалый. Конечно, мы бы успели больше, если бы не занятия, которые проводили уже четыре раза и намерены были продолжать дальше. Но все равно мы уложимся в срок, определенный командованием. А возможно, будем на переправе и раньше. То есть с учетом даже не приказа, а пожелания. Однако и это не предел. Я подумал, что если последние километры, когда нам будет не до занятий, мы проедем на попутных, то сэкономим еще какое-то время.
А машин к Днепру двигалось столько, что глаза разбегались. Вот и сейчас, несмотря на темноту, они шли непрерывным потоком, тускло подсвечивая дорогу закрашенными фарами.
В такой тьме мы не сразу нашли нашего дозорного. Он сидел на бревне поблизости от того места, где его оставили. Это был паренек в рваном свитере и солдатской пилотке без звездочки, которому я втайне симпатизировал. Звали его Витя Бут. За ужином мы узнали от Орла, что Панько и Бут когда-то учились у него русскому языку. Разумеется, Витя вместе со своим учителем более других был заинтересован в том, чтобы Панько возвратился из увольнения в срок. Поэтому и взялся подежурить.
– Ну как, нет еще? – спросил я.
– Ни… – В голосе Бута мне послышалась виноватая нотка. И беспокойство тоже.
– На сколько он уже опоздал? – обратился я к старшине.
– На полтора часа, – ответил тот, взглянув на светящийся циферблат своих трофейных ручных часов.
