Текст книги "И нет этому конца"
Автор книги: Яков Липкович
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц)
– Ну, так когда явиться на перевязку? – обернулся ко мне майор, которому ординарец накинул на плечи шинель.
– Завтра утром, – ответил я.
– Договорились, – сказал он и осторожно переступил порог…
– Пойдемте! – обратился я к старшине и санитарам. Мне показалось, что Дураченко и Задонский старались не смотреть в мою сторону. Обиделись?
А Саенков уж точно затаил обиду на коменданта. Выходя из землянки, он бросил ординарцу:
– Майор что, в феврале родился?
– Почему в феврале?
– Немного не хватает… – Саенков повертел рукой у виска.
– На себя поглядел бы, умник!
На этот раз старшина промолчал. Лишь громко крякнул от удовольствия, что хоть за глаза, но здорово подковырнул обидевшего его майора…
6
Солдат лежал ничком на дне глубокой траншеи. Из-под вывернутой в плече руки выглядывало обесцвеченное смертью молодое лицо. Видимо, он упал сюда уже смертельно раненный или убитый. Вчера здесь никого не было. Значит, это случилось во время ночного или утреннего обстрела.
Первым его увидел Витя Бут, которого Орел послал посмотреть, нет ли где поблизости тонких досок или фанеры, чтобы обшить землянку изнутри.
Вначале санитар подумал, что солдат спит: притомился за ночь, а может быть, просто давит сачка. Но тут он обратил внимание на неподвижность вывернутой руки и все понял. С отчаянным криком: «Хлопцы! Там убитый солдат!» – он влетел в землянку и всполошил всех. Мы выскочили наружу. Больше всего нас потрясло то, что рядом с нами, в нескольких метрах, много часов лежал убитый солдат. А что, если он не сразу был убит, а долго и мучительно умирал – и никто, ни одна душа об этом не знала? И главное – не знали мы, медики? Возможно, в то самое время, когда ему необходима была наша помощь, мы преспокойно спали или занимались второстепенными и маловажными делами?
Дураченко, Орел и Задонский подняли убитого и осторожно, словно опасаясь причинить ему боль, вынесли его из траншеи и положили на землю.
Осколок попал солдату в самый затылок – я разглядел в запекшейся крови кусок металла. Но мои познания в медицине были слишком поверхностны, чтобы я мог дать ответ на вопрос, который волновал всех: наступила ли смерть мгновенно или же солдат еще какое-то время жил?
Из документов, найденных в кармане, удалось установить основные данные: имя, часть, домашний адрес. Что ж, домой мы напишем. В часть, которая ночью перебралась на правый берег, тоже как-нибудь сообщим. Осталось последнее – решить, что с ним делать: самим ли хоронить или вызвать похоронную команду – трех пожилых солдат, выполнявших свою печальную обязанность с привычной деловитостью и сноровкой. Других убитых и умерших мы просто передавали им, а вот этого не могли: чувствовали свою вину перед ним…
– Похоронить – дело несложное, – замялся старшина.
– А что? – насторожился я.
– Да вот где?
– Как где? Места здесь, что ли, мало?
– Места-то много. Но как бы в ночное время танки невзначай могилку с землей не сровняли. Надо бы ее куда подальше или же к другим могилкам, чтобы виднее было…
Итак, проблема: где и как хоронить?
Простиравшийся перед нами луг весь был изрезан гусеницами танков и самоходок. Попробуй найти местечко, где бы ничто не потревожило нашего солдата. Язык не повернется сказать ему в последнем прости: «Спи спокойно!»
– А ежели вон там, у озерка? – оживился старшина. – Бут, сбегай-ка быстренько до него и разведай обстановку!
У санитара только пятки засверкали.
Вскоре он вернулся и доложил. Чутье и впрямь не обмануло старшину: гусеничные следы проходили стороной.
Орел, Задонский, Дураченко и Панько подняли носилки с убитым и медленным шагом двинулись к озерцу. Бут нес на плече две лопаты, которые нам одолжили саперы. Замыкали процессию мы со старшиной.
У землянки остался Козулин – дежурный. Он неотрывно смотрел нам вслед своими огромными малоподвижными глазами.
Мы прошли примерно половину пути, как вдруг увидели бежавшую к нам Зину.
– Стойте! – долетело до нас.
– Начпрод небось продрал зенки, – заметил старшина и приказал санитарам остановиться.
– Мальчики, идите продукты получать быстрей! – крикнула она на бегу.
– Вот похороним и придем! – пророкотал Саенков.
Зина подбежала, никак не могла отдышаться. Потом тихо спросила, кивнув на носилки:
– Кто это?
– Солдат, – ответил старшина.
– Ваш?
– Откуда наш? Наши вот – в гражданском.
Зина осторожно, на цыпочках, подошла к носилкам, заглянула и вздохнула:
– Какой молоденький!
– Пошли! – сказал старшина санитарам.
– Ой, мальчики! – спохватилась девушка. – Идите скорей на склад! А то начпрод уезжает и будет только через два дня!
Мы переглянулись со старшиной.
– А то за два дня, пока его не будет, ножки протянете!
– Я-то не протяну, – усмехнулся Саенков. – Вот лейтенант – да!
– Бедненький, – пожалела меня Зина.
– Может, товарищ лейтенант, разделимся: я пойду за продуктами, а вы солдата проводите? – предложил старшина.
– Ладно, – согласился я.
Но Зина неожиданно возразила:
– Ой, нельзя! Начпрод предупредил, что нужна подпись командира взвода.
Старшина на мгновение растерялся. Но тут же нашелся и обратился к Орлу:
– Товарищ учитель! Нам с лейтенантом надо срочно за продуктами, а вы сами все сделайте…
– Слушаюсь!
– И столбик с надписью поставьте. Вот его солдатская книжка.
– Ясно, – ответил Орел и вслух прочел: – Черных Алексей Ильич…
7
Зина и Саенков шагали рядом. Они оказались земляками. Его рабочий поселок находился от ее деревни в двухстах километрах, что по фронтовым представлениям было совсем рядом.
До рощицы, где располагался продсклад, мы дошли довольно быстро. На опушке сидели и курили два солдата. Один из них – помоложе – крикнул нашей спутнице:
– Зинок, тебе что, своих мужиков мало, чужих ведешь?
– Какие мы чужие? Мы тоже свои, – добродушно огрызнулся старшина.
– Свои-то свои, да зубы чужие.
– Это у меня-то чужие?
– А то у кого? Пусти такого козла в огород…
– Да, будет ей что вспоминать под старость, – услышал я негромкий голос пожилого солдата.
Но ни Саенков, ни Зина, ушедшие вперед, не расслышали этих обидных слов. А я тем более промолчал. Даже если солдат прав, какое мне дело до Зининого поведения? К тому же я не очень верил всей этой трепотне о фронтовых девчатах – чего только не наговорят с тоски…
Конечно, и я это понимал, природа требовала своего. Вот как у нас с Валюшкой. Еще немного, еще маленькое усилие, с моей ли стороны, а может быть, и с ее, сейчас трудно сказать, и мы бы тоже вкусили то, к чему все так стремятся. Мы всю ночь пролежали одни в кинобудке, на носилках, вплотную придвинутых друг к другу. Я ни на минуту не сомкнул глаз. Приподнявшись на локте, я с нежностью смотрел на ее тихое красивое лицо. Веки у нее были опущены. Но я чувствовал, что она не спала, – просто лежала, затаив дыхание. Теоретически я знал все об отношениях между мужчиной и женщиной. И я видел, что под тонким байковым одеялом спокойно и терпеливо дожидалось ласки ее мягкое и доброе тело. Я мысленно множество раз давал себе слово, что сейчас откину одеяло… и, обессиленный своим же собственным воображением, бросал разгоряченную голову на смятую госпитальную подушку. Словно какой-то магнит мешал мне оторваться от своих носилок. Самое большее, на что я решился за ночь, – это положить руку на талию девушки…
А утром, когда мы встали, нам ничего не оставалось, как сделать вид, что мы только что проснулись. Лица у нас были опухшие, измученные. Под глазами у обоих темнели такие круги, что мы целый день избегали попадаться вместе кому-нибудь на глаза. Так что при желании и о нас с Валюшкой досужие языки могли наговорить что угодно. Ну, мне, мужчине, это все как с гуся вода, и даже лестно. А вот о ней бы сказали, что она и такая, и сякая, и хуже ее чуть ли во всем госпитале нет. Между тем, будь она бывалой, умудренной неким опытом – это я еще тогда смекнул, – она, при наших отношениях, не притворялась бы спящей…
Может быть, и Зина такая?
Из раздумья меня вывел громкий возглас Саенкова:
– А, кореш!
У входа в землянку стоял на колене и колол щепу солдат, лицо которого мне показалось знакомым.
Он внимательно посмотрел на старшину и смущенно произнес:
– Чего-то не припомню.
– Ну как, перемотал портянки? – насмешливо напомнил старшина.
И тут мы одновременно узнали: я – солдата, он – нас. В тон старшине зенитчик спросил:
– Не заблудился? Нашел переправу?
– Да нет, все еще ищу!
Солдат хмыкнул.
– А Зина куда подевалась? – вдруг спохватился старшина.
– Не знаю, – сказал я. – Она только что была здесь!
– Рядом стояла! – продолжал удивляться Саенков. – Чисто мышонок!
– Это повариха, что ли? – спросил солдат.
– Ну!
– Она вон, в продсклад сиганула! – зенитчик показал на блиндаж позади нас.
Выходит, Зина повариха, и Саенков уже успел выведать у нее это. Что ж, такое знакомство имело свои немалые преимущества. Во всяком случае, если произойдет какая-нибудь новая петрушка с продаттестатом, с голоду не умрем. Еще с училищных времен я знал, что на солдатской кухне всегда можно разжиться котелком борща или каши. Не надо только строить из себя генерала. Все-таки это лучше, чем заглядывать в торбы санитаров. Так рассуждал я. Возможно, так рассуждал и Саенков. Я даже уверен, что так. Но его первоначальное бескорыстие не вызывало сомнений. Когда он увидел Зину и загорелся к ней интересом, он ровным счетом ничего не знал о ее профессии. Она могла быть кем угодно – и телефонисткой, и радисткой, и писарем, и зенитчицей…
Мы стояли у входа в продсклад, не решаясь войти туда. Надпись на дверях строго предупреждала: «Посторонним вход категорически воспрещен».
Изнутри доносились мужские голоса, то и дело прерываемые веселым Зининым повизгиванием.
Я незаметно поглядел на Саенкова. Вначале он делал вид, что все эти визги его мало волнуют. Но понемногу его лицо становилось растерянным и озабоченным. И под конец налилось кровью. Я почувствовал, что еще секунда-другая – и он взорвется!
Но в этот момент распахнулась дверь, и на пороге появилась Зина. Она что-то быстро дожевывала. Ее глаза подозрительно блестели.
– Так вот, мальчики, – сказала она, уводя взгляд в сторону. – Давайте решайте: хотите, можете получить сухим пайком, а хотите – мы вас поставим на котловое довольствие…
– Гоните сухим! – отрезал старшина.
– Сухим? – удивилась Зина. В ее голосе прозвучала нотка растерянности. – С чего это вдруг сухим?
– А с того… чтобы вас не утруждать.
– Ну чудак! – улыбнулась девушка. – Так мне же все равно, что для ста пяти, что для ста двадцати готовить!
– Ничего, мы сами, – продолжал упираться старшина.
– А я готовлю хорошо, – жалобно сказала она.
– Где тут получить? – шагнул вперед Саенков.
– Подождите, старшина! – остановил я его. Я уже давно не находил себе места от возмущения. Надо быть сущим остолопом, чтобы даже с обиды, даже из ревности отказаться от котлового питания! Для нас оно выгодно во всех отношениях. Иначе каждому придется часами варить себе суп и кашу. Кроме того, никто не давал ему права решать такие вопросы. Или он позабыл, кто командир взвода? Что ж, можно напомнить…
– Зиночка, что у вас сегодня на обед? – спросил я, мягко оттеснив плечом старшину.
– У нас? На первое – щи, на второе – пшенка! – радостно сообщила она.
– Вот и чудесно! Будем есть щи, будем есть пшенку! – решительно произнес я.
8
Я прибавил ходу. Что-то здорово изнутри подгоняло меня. Было ли это предчувствие беды или самое обыкновенное беспокойство, не знаю. Саенков же поначалу ни о каких санитарах не думал – все еще переживал Зинино непостоянство. Но когда мы вышли на опушку и не увидели у озерца ни единой души, он тоже забеспокоился:
– Неужто уже схоронили?
Не видно было санитаров и на тропинках, и на дороге, ведущих к реке.
– Быстро же управились! – с неуверенностью продолжал старшина.
Но особенно наша тревога возросла после того, как впереди показался бугорок с землянкой. Около нее никого не было, даже неизменной фигурки дежурного.
Обивая ноги тяжелыми термосами, которые нам на время дали зенитчики, мы припустили изо всех сил. Ни я, ни он уже не сомневались, что в наше отсутствие случилась какая-то беда.
И вот мы с грохотом влетели в землянку. Ни людей, ни вещей. Одни голые нары, кое-где прикрытые соломой. На полу валялись обрывки бумаги, пустые бутылки, рваные носки – следы недолгих и торопливых сборов.
Старшина присел на нары и растерянно проговорил:
– Вот так география!
Неужели разбежались? А почему бы и нет? Присягу они не принимали, добровольно пришли, добровольно и ушли. Но, подумав так, я тут же отбросил эту совершенно дикую мысль. Один, двое еще могли. Но чтобы все – и Орел, и Бут, и Дураченко… чушь собачья!
– Надо спросить у соседей! Может, кто-нибудь знает? – воскликнул я и бросился из землянки.
Первый же попавшийся мне на глаза боец – связист из соседнего блиндажа – сообщил, что моих санитаров, возвращавшихся с похорон, увидел, проезжая на «виллисе», какой-то генерал. Решив, что они слоняются без дела, он с ходу отправил их в распоряжение саперного начальника. Никаких объяснений он слушать не стал. Приказал, чтоб бегом выполняли его распоряжение!
Это была катастрофа. Еще бы, в считанные минуты лишиться целого отделения, поставить под угрозу срыва медицинское обслуживание всего левого берега! Можно представить, какая будет реакция начсанарма и капитана Борисова! А подполковник Балакин? Вот уж позлорадствует, старая колючка! И упрекнет их обоих за то, что назначили на должность командира санвзвода сопливого мальчишку. И будет прав. Действительно, мне доверили такое дело, а я уже на третий день растерял половину санитаров. А может быть, и всех? Я ведь не знал, что делалось на правом берегу у Сперанского. Надо, надо что-то предпринять! Первым делом срочно найти того генерала. Спокойно, не спеша, рассудительно объяснить ему. В конце концов, он должен понять, что никто не разрешит ему оставить переправу без санитаров. Тем более что взвод создан по указанию командующего армией. Я так и скажу: по указанию командующего армией! Хотя, откровенно говоря, я не имел ни малейшего представления, что за инстанция – не начсанарм, а еще выше – решила наша судьбу. Во всяком случае, был же чей-то приказ!
– Их на машине отправили? – спросил я связиста.
– Чего не видел, того не видел, – ответил тот.
Мы со старшиной заметались по пригорку. Где их искать?
– Как будто туда пошли! – неуверенно кивнул в сторону реки связист.
Мы помчались вниз по косогору. Больше всего я боялся, как бы их за это время не угнали в лес или на соседнюю переправу. Потом ищи ветра в поле.
Народу на берегу было немало. В общем, все здорово обнаглели – прямо на виду у немцев ремонтировали причалы, выравнивали спуски к ним, углубляли укрытия.
И вдруг я увидел Орла и Бута. Вместе с солдатами они катили к воде бревна. Остальные санитары, очевидно, были где-то поблизости. То, что их еще не угнали, наполовину облегчало нашу задачу.
– Ось погляньте: товарищ лейтенант и товарищ старшина! – воскликнул Бут.
В то же мгновение неизвестно откуда выскочили Дураченко, Панько и Задонский.
В первую минуту, когда я увидел своих санитаров, я еще собирался разыскать генерала и попросить его вернуть их. Это было бы по-деловому и разумно. Но, осмотревшись, я отметил про себя, что по соседству не было не только генерала, но и вообще офицеров, и неожиданно решил: а может быть, обойдется и так? В конце концов, все шестеро – мои санитары, и, пока я командир санитарного взвода, назначенный на эту должность начсанармом, они обязаны подчиняться мне и никому больше. Мало ли что придет в голову первому попавшемуся генералу? Если ему охота забрать у меня санитаров, пусть сперва свяжется с начсанармом!
И я, пораженный собственной дерзостью, крикнул санитарам:
– А ну, живо – в санчасть!
Первым, весело, не раздумывая, рванулся вверх Панько. За ним двинулись, озираясь, Дураченко, Бут и Задонский. Один Орел в нерешительности топтался на месте.
– Товарищ лейтенант, как бы вам не попало! – предупредил он.
– Ничего, – ответил я. – Двум смертям не бывать, а одной не миновать! Быстро наверх!
Но Орел все равно не побежал, а пошел своим обычным крупным шагом.
– А Козулин? – спохватился старшина.
Пришлось обегать чуть ли не весь берег, пока наконец мы не наткнулись на последнего из наших санитаров. Вдвоем с каким-то ефрейтором, который покрикивал на него, он подтаскивал к причалу огромную бухту пенькового каната.
– Козулин! Ждать не будем! – заорал я так, словно виноват был он, а не ефрейтор, не отпускавший его.
Козулин опустил бухту на землю и побежал догонять отделение.
Но как мы ни спешили, далеко нам уйти не удалось. За косогором успел скрыться один Панько.
Меня догнал чей-то возглас:
– Товарищ командир! Вернитесь!
Я ускорил шаг. Конечно, это было чистое мальчишество. Словно там, за бугром, мы становились недосягаемы для начальства.
– Товарищ командир! Я прошу вас вернуться! – повторил тот же голос.
Я опомнился. Остановился, обернулся.
– Да, да, вы! – подтвердил незнакомый офицер в короткой плащ-палатке.
Я повернул назад. Расстояние между нами быстро сокращалось. Меня поджидали внимательные глаза на одутловатом небритом лице.
И вдруг чей-то громкий выкрик:
– Ложись!
Мина разорвалась, когда мы с офицером в плащ-палатке лежали нос к носу в широкой промоине. Над нами просвистели осколки. Вторая мина шлепнулась в воду. Третья упала за кустом ракитника.
Офицер застонал.
– Что с вами? – спросил я.
– Я ранен…
– Куда?
– Кажется, в ногу…
– Покажите. Я командир санитарного взвода… – Я подполз к ногам раненого. Поднатужился, снял с него сапог. Чуть выше лодыжки зияла глубокая, сочившаяся кровью рана. Лежа на боку, я наложил повязку.
Когда ему стало легче, он спросил:
– Скажите, лейтенант, кто вам разрешил забрать людей?
Я рывком поднялся на колени и, позабыв о продолжавшемся обстреле, одним духом выложил ему все: и что они – мои санитары… и что их забрали у меня, не поставив в известность начсанарма… и что есть приказ командующего армией о бесперебойном медицинском обслуживании переправ…
– Все бы ничего, – проговорил офицер. – Да вот только забрал их у вас и передал мне сам командующий.
– Как?!
Я так и остался стоять с открытым от удивления ртом, пока новая мина не заставила меня опять растянуться в промоине…
ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ1
После истории с неожиданным уводом и счастливым возвращением санитаров я дал себе слово: больше никогда, ни при каких обстоятельствах не отлучаться с переправы.
Поэтому-то термосы с горячей пищей повез на тот берег старшина, хотя до дневного обстрела туда собирался я – меня очень беспокоило, справлялись ли со своими обязанностями Сперанский и его отделение.
И как хорошо, что не поехал. Ровно через час после отъезда Саенкова на нашем берегу начали рваться вражеские снаряды. Они падали в такой близости от причалов, от паромов, что на некоторое время приостановилась погрузка боевой техники. И опять было несколько раненых. В том числе – тяжело.
Оказав всем им первую помощь, я побежал искать попутную машину. Плечо мне непривычно оттягивал автомат, ставший всего полчаса назад моим личным оружием, – его оставил на пароме кто-то из раненых.
Дороги были забиты машинами. Большинство их стояло, дожидаясь своей очереди на паром. Меня же интересовали другие, которые, доставив на берег военные грузы, возвращались обратно.
Я вскочил на подножку «студебеккера», с которого только что сгрузили крохотный речной катер. Просунув голову в кабину, я попросил шофера:
– Послушай, браток, подбрось раненых до госпиталя?
– Никак не могу. Я тут в десяти километрах сворачиваю…
– А может, подкинешь все-таки?
– Сам посуди, мне до утра надо еще три рейса сделать…
Я спрыгнул на землю и бросился ко второй машине – старому «газику», в кузове которого высоко подпрыгивали две порожние бочки. Дверца неожиданно раскрылась, и я едва устоял на подножке.
– Послушай, товарищ, захвати раненых?
– А куда я их положу?
– Как куда? В кузов!
– Да там складские дуроломы целую бочку солярки разлили!
Соскочил, кинулся к следующей машине. Это был крытый «форд», новенький, еще пахнущий свежей заводской краской.
Рядом с шофером сидел лейтенант.
– Товарищ командир! После того как разгрузитесь, – произнес я тоном, не терпящим возражений, – вам приказано забрать раненых!
– Кто приказал?
– Комендант переправы!
– Я не против, – сказал лейтенант. – Но мне надо сперва заехать за командиром автороты – он на соседней переправе. А через час будем здесь!
– Через час?
– Раньше никак не управимся!
До чего обидно! Так ловко сработала ложь, и все напрасно!
Легко перекатываясь через бугры, возвращался порожний «ЗИС». Я рванулся наперерез.
– Стой! Стой!
Из кабины выглянул шофер. Посмотрел на меня и как ни в чем не бывало продолжал крутить баранку.
Я чуть не задохнулся от ярости. Неужели никому, кроме меня, нет дела до раненых?
Я побежал изо всех сил. Почти у самого поворота догнал машину и вскочил на подножку.
– Давай сворачивай! – крикнул я шоферу. – Захватишь раненых!
Тот молча покосился на меня. «ЗИС» же продолжал набирать скорость.
– Ты что, не слышишь?
– Пошел ты…
– Ах так! – я спрыгнул на землю и, на бегу сорвав с плеча автомат, направил его на колеса. – А ну давай, а то как полосну!
– Ты что, сдурел? – шофер торопливо переводил скорость.
– Считаю до трех!..
Водитель резко затормозил и заорал:
– Ну, куда подавать машину?
– Я покажу! – сказал я, снова залезая на подножку.
И он развернул «ЗИС» и подал куда надо. Зато, пока он это делал, я узнал от него, что я и «чокнутый какой-то», и «псих ненормальный», и «сопляк, о которого неохота руки марать», и еще многое другое. Правда, я в долгу не остался. Я и не догадывался, что мой лексикон за последние дни заметно обогатился. Увы, кроме санитаров, это отметила и Зина, ходившая по воду на реку. Она терпеливо переждала, пока мы отправим раненых, затем подошла ко мне и весело сказала:
– А я-то думала, что вы, окромя «здравствуйте» и «пожалуйста», других слов не знаете!
Я смутился:
– Нечаянно как-то получилось.
– А за нечаянно бьют отчаянно! Знаете такую поговорку?
– Почти все ругаются, – оправдывался я.
– Все могут, а вам – не идет!
Она явно не торопилась к себе. Судя по всему, намерена была и дальше вести со мной разговор на разные темы. То, что ей хотелось повидать Саенкова, я понял сразу: она то и дело украдкой поглядывала на землянку – наверно, считала, что он сейчас там и в любую минуту может выглянуть.
Между тем затянувшееся отсутствие старшины начинало меня серьезно беспокоить. Что могло его задержать? По моим расчетам, он должен был вернуться часа два назад. Паромы, лодки, катера курсировали туда и обратно бесперебойно.
Чтобы Зина зря не томилась, я сказал, зябко поеживаясь от утренней прохлады:
– Что-то Саенкова долго нет…
– А где он? – живо спросила она.
– На том берегу.
– На том? – в ее голосе послышалась почтительная нотка. Впрочем, с уважительной интонацией говорили о правом береге почти все, кто находился на левом. – А чего он там делает?
– Повез горячую пищу первому отделению.
– А!.. Ну, ладно, – сказала Зина, поднимая Бедра. – Заболталась я тут с вами!
Пройдя несколько шагов, она обернулась и упрекнула санитаров:
– Хоть бы помог кто-нибудь!
Но те лишь мялись да переглядывались. Первым дрогнул Панько. Догнал Зину и подхватил ведра.
2
А через полчаса вернулся старшина – мрачный, с перевязанной рукой. На наш берег его доставили на лодке два бородача в шапках с красными ленточками – днепровские партизаны. На мой вопрос, что с ним, он отозвал меня в сторонку и доложил, что в первом отделении чепе – куда-то исчез Чепаль. Еще вечером Сперанский послал его вон в те хаты за молоком для раненых. Назад он уже не вернулся. Может, дезертировал, а может, сбежал к немцам: его тесть, сказывал Коваленков, был полицаем. Хорошо бы поспрашивать Задонского – все-таки из одного села, вместе ели, вместе пили.
Сам же он, Саенков, на том берегу обшарил все хаты, и нигде никаких следов. Зато пока искал – чуть не схлопотал пулю. А это? Так, слегка оцарапало…
– Да, с этим народом ухо надо держать востро! – сказал я и вдруг вспомнил, что почти теми же словами предупреждал меня о бдительности капитан со жгучим, пронизывающим взглядом. Тогда я ему не поверил. Даже осудил в душе за недоверие к людям. А возможно, он был прав…
Позвали Задонского.
Тот подошел, доложил почти по-уставному:
– Товарищу лейтенанте, явився по вашему наказу!
Его круглое усатое лицо с большими мешками под глазами выражало беспокойство.
– У меня к вам несколько вопросов, – сказал я.
– Пытайте. У мене вид вас тайн нэмае! – бойко заявил он.
– Вы хорошо знаете Чепаля?
– А що вин наробыв?
Итак, началась игра в кошки-мышки…
– Да ничего особенного, – соврал я.
– Та знаю трошкы. Людына як людына! – осторожно ответил санитар.
Но тут не выдержал старшина:
– Брось финтить, Задонский! Нашел перед кем дурочку валять!
– Яку дурочку? – удивленно и испуганно переспросил тот.
– А вот яку: сбежал к немцам твой Чепаль!
– Чепаль – до нимцив? – Вид у Задонского, точно его обухом по голове ударили.
– Или дезертировал, – постарался я несколько смягчить обвинение.
– Це не може буты, – негромко произнес санитар.
– Почему? – обрадовался я.
– Вин так чэкав наших, так чэкав…
– Не так, как у нас в поселке одна… стерва? Мужа ждала, а соседу дала? – со странным выражением лица проговорил старшина.
– У нього и сын був в партизанах.
– Сын в партизанах, а тесть в полицаях? С обеих сторон подстраховался?
– Вы и про тестя вже знаете?
– А ты как думал? – усмехнулся старшина.
– Так Чепаль за того тестя не видповидаэ! Той тесть вид першей жинкы.
Старшина повернулся ко мне:
– Ишь как закругляет! На все у него опровержение ТАСС имеется!
И опять к Задонскому:
– А ежели он у тебя такой хороший, то, может, скажешь нам с лейтенантом, куда он, такой хороший, подевался, покинул свой боевой пост?
– А як я можу то знаты? – пожал плечами Задонский. – Я на цьому берези, вин – на тому…
Мы со старшиной переглянулись. Дальше вести разговор было бессмысленно.
– Ладно, идите, Задонский, – отпустил я санитара.
Он неловко повернулся и зашагал к землянке.
– Куда же девался Чепаль?
– А хрен его знает! – произнес старшина. – Может, еще заявится…
3
Утром ко мне на перевязку пожаловал сам комендант переправы. Следом за ним в землянку спустился паренек в мятой шинели с солдатскими погонами. На его красненьком носу поблескивали очки в железной оправе. «Наверно, с майором», – решил я.
Лицо коменданта выражало смущение.
– Поглядите, лейтенант, что-то там все мокнет и тянет…
– Пожалуйста, раздевайтесь, товарищ майор, – произнес я и с упреком посмотрел на него. Кто-кто, а он, человек образованный и немолодой, должен был знать, к чему может привести отказ от госпитализации.
Мы с Орлом помогли ему снять шинель, портупею, гимнастерку, на которой тяжело повис еще ни разу не виденный мною орден Александра Невского. Я с трудом оторвал от него взгляд. Вот бы мне такой! Валюшка бы так и ахнула…
– Ну что там? – обеспокоенно спросил комендант.
– К сожалению, попала инфекция.
– А нельзя ли покрепче прижечь?
– Чтобы вам совсем плохо стало?
Неужели он все еще надеялся, что обойдется?
Сбоку сверкнули стекла очков: пареньку тоже захотелось взглянуть на рану. Пусть смотрит!
Пока шла перевязка, я молчал. Зато бинтов на майора не жалел. Даже рука устала крутить витки… Все! Теперь можно ему сказать.
– Товарищ майор…
– Бросьте, лейтенант!.. В госпиталь я не поеду!
– Товарищ майор, я не имею права больше оказывать вам помощь!
– Это еще почему? – ощерился он.
– Потому что я не врач. Ваша рана нуждается в срочном врачебном лечении в условиях госпиталя.
– Могу подтвердить! – вдруг услыхал я рядом слабый голос.
Вот это да! Солдатик, пришедший вместе с комендантом. Кто он? Медик? Но тогда почему без звания?
Впервые майор не знал, что ответить мне…
– Помогите одеться! – сорвал он досаду на Козулине и Буте, которые тихо занимались своими делами. Оба так и подскочили. Бросились выполнять приказание.
Когда майора одели, я велел отправить его в госпиталь на первой попутной машине…
Солдатик же в очках почему-то остался. Я подошел к нему и удивленно спросил:
– А вы разве не с майором?
– Нет, – он взглянул на меня исподлобья. – Меня прислали к вам. Вот записка.
Он достал из кармана шинели смятую грязную бумажку.
В ней мелким и аккуратным почерком было написано:
«Лейтенанту И. Задорину. Посылаю в ваше распоряжение бывшего слушателя второго курса Военно-медицинской академии Лундстрема в качестве фельдшера. Капитан Борисов».
Я заулыбался во весь рот. Это было так неожиданно, так здорово! Теперь во взводе нас будет уже три медика. Можно развернуться!
К тому же приятно иметь в своем подчинении настоящего слушателя академии. Пусть он еще не врач, но его голова, прикрытая засаленной пилоткой, надо думать, полна медицинских знаний. Однако до чертиков любопытно, почему он не доучился и по званию всего лишь рядовой. Даже не младший лейтенант, даже не старшина, даже не ефрейтор… Может быть, совершил какой-нибудь серьезный проступок и был отчислен? Впрочем, как непосредственный начальник я могу спросить об этом. Но сперва ответ по существу – на записку.
– Молодчага капитан Борисов! Нам вот так, – и я провел рукой по горлу, – нужен был еще один медик!
Лундстрем снял очки и принялся протирать их несвежим носовым платком. Его глаза подслеповато и беспомощно глядели на меня.
– Ты сам бросил учебу, – спросил я его как можно непринужденнее, – или…
– Или! – отрезал он и нацепил на носик очки.
Дальше выспрашивать его я не стал. Захочет – сам расскажет.
Теперь мы говорили исключительно о делах, и по его цепким вопросам ко мне я понял, что в медицине он разбирался и круг своих обязанностей представлял отчетливо. Мне он понравился с первого взгляда. И даже то, что он время от времени опасливо поглядывал на правый берег, гремевший всеми видами оружия, я воспринимал как нечто естественное и делал вид, что ничего не заметил.
А что, если воспользоваться его приездом и махнуть на ту сторону? Тем более что старшина, которому пришлось с ходу заняться поисками Чепаля, не имел времени поинтересоваться другими делами отделения. Список раненых, привезенный им оттуда, почему-то насчитывал всего восемь человек, то есть намного меньше, чем у нас. Это на правом-то берегу.
Короче говоря, надо ехать.
– Саенков! – обратился я к старшине. – Остаетесь за меня. Вместе с товарищем военфельдшером. А я – на тот берег!
4
Утреннее солнце еще только приглядывалось к наступавшему дню. Из своих недосягаемых высей оно осторожно посматривало на грохотавший правый берег, словно не зная, на что решиться – уйти ли от стрельбы на весь день за облака или, невзирая ни на что, отпустить людям то немногое из своих осенних остатков, что положено им на сегодня.
