Текст книги "Стихотворения. Поэмы. Проза"
Автор книги: Яков Полонский
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 62 страниц)
Читано автором в Москве, в день открытия памятника Пушкину, в 1 заседании Общества Любителей Российской Словесности, 6 июня 1880 года.
1
Пушкин – это возрожденье
Русской Музы, – воплощенье
Наших трезвых дум и чувств,
Это – незапечатленный
Ключ поэзии, священный
В светлой области искусств.
Это – эллинов стремленье
К красоте и лицезренье
Их божеств без покрывал,
Это – голос Немезиды,
Это девы Эвмениды
Окровавленный кинжал… (1)
Это – вещего баяна
Струнный гонор… свист Руслана…
И русалок голоса…
Это – арфа серафима,
В час, когда душа жалима
Жаждой веры в небеса,
Это старой няни сказка,
Это молодости ласка,
Огонек в степной глуши…
Это – слезы умиленья…
Это – смутное влеченье
Вечно жаждущей души…
1 Он пел Маратовым жрецам кинжал и леву Эвмениду – строка Пушкина.
2
Свой в столицах, на пирушке,
В сакле, в таборе, в лачужке,
Пушкин чуткою душой
Слышит друга голос дальний,
Песню Грузии печальной…
Бред цыганки кочевой…
Слышит крик орла призывный,
Слышит ропот заунывный
Океана в бурной мгле,
Видит небо без лазури
И, – что краше волн и бури,
Видит деву на скале…
Знает горе, нам родное…
И разгулье удалое,
И сердечную тоску…
Но не падает усталый
И, как путник запоздалый,
Сам стучится к мужику.
Ничего не презирая,
В дымных избах изучая
Дух и склад родной страны,
Чуя русской жизни трепет,
Пушкин – правды первый лепет,
Первый проблеск старины…
3
Пушкин – это эхо славы
От Кавказа до Варшавы,
От Невы до всех морей,
Это – сеятель пустынный,
Друг свободы, неповинный
В лжи и злобе наших дней.
Это – гений, все любивший,
Все в самом себе вместивший
Север, Запад и Восток…
Это – тот "ничтожный мира",
Что, когда бряцала лира,
Жег сердца нам, как пророк.
Это – враг гордыни праздной,
В жертву сплетни неотвязной
Светом преданный, – враждой,
Словно тернием, повитый,
Оскорбленный и убитый
Святотатственной рукой…
Поэтический мессия
На Руси, он, как Россия,
Всеобъемлющ и велик…
Ныне мы поэта славим
И на пьедестале ставим
Прославляющий нас лик…
<1880>
НА ИСКУСЕ
Как промаюсь я, службы все выстою,
Да уйду на ночь в келью свою,
Да лампадку пред девой пречистою
Засветив, на молитве стою…
Я поклоны творю пред иконою
И не слышу, как сладко поют
Соловьи за решеткой оконною,
В том саду, где жасмины цветут…
Но когда, после долгого бдения,
Я на одр мой ложусь, на меня,
Сладострастием вея, видения
Прошлой жизни встают ярче дня.
Замыкаю ль ресницы усталые
Я тону в бездне сладостных грез:
Все-то вижу глаза ее впалые…
Плечи бледные… волны волос…
Начинаю ль дремать – тяжко дышится,
Я безумца в себе узнаю;
Мне сквозь сон ее жалоба слышится
На беспутную юность мою…
И в слезах призывая спасителя,
Крик ребенка я слышу – и в нем,
В сироте, чую вечного мстителя
За любовь, что покрыл я стыдом…
И нет сил одолеть искушение!
Забывая молитву мою,
У погибшей прошу я прощение,
Перед ней на коленях стою…
ХОЛОДНАЯ ЛЮБОВЬ
Когда, заботами иль злобой дня волнуем,
На твой горячий поцелуй
Не отвечаю я таким же поцелуем,
Не упрекай и не ревнуй!
Любовь моя давно чужда мечты веселой,
Не грезит, но зато не спит,
От нужд и зол тебя спасая, как тяжелый,
Ударами избитый щит.
Не изменю тебе, как старая кольчуга
На старой рыцарской груди;
В дни беспрерывных битв она вернее друга,
Но от нее тепла не жди!
Не изменю тебе; но если ты изменишь
И, оклеветанная вновь,
Поймешь, как трудно жить, ты вспомнишь, ты оценишь
Мою холодную любовь.
<1884>
СТАРИКСтарик, он шел кряхтя, с трудом одолевая
Ступеньки лестницы крутой,
А чудо-девушка, наверх за ним взбегая,
Казалось, веяла весной.
Пронесся легкий шум шагов, и ветер складок,
И длинный локона извив…
О, как тогда себе он показался гадок,
Тяжел, ненужен и ворчлив.
Вздохнув, поник старик, годами удрученный;
Она ж исчезла вдруг за дверью растворенной,
Как призрак, смеющий любить,
Как призрак красоты, судьбой приговоренной
Безжалостно любимой быть.
Постой, красавица! Жизнь и тебя научит
Кряхтеть и ныть, чтоб кто-нибудь
Мог перегнать тебя, когда тебя измучит
Крутой подъем – житейский путь!..
1884
* * *
С колыбели мы, как дети,С колыбели мы, как дети,
Вплоть до смертного одра,
Ждем любви, свободы, славы,
Счастья, правды и добра.
Но в любви мы пьем отраву,
Но свободу продаем…
Клеветой марая славу,
Мы добро венчаем злом!
Счастьем вечно недовольны,
Правдой вечно смущены,
В тишину мы просим бури,
В бурю просим тишины.
<1884>
Давным-давно ко мне не приходила Муза;Давным-давно ко мне не приходила Муза;
К чему мне звать ее!.. К чему искать союза
Усталого ума с красавицей мечтой!
Как бесприютные, как нищие, скитались
Те песни, что от нас на божий свет рождались,
И те, которые любили им внимать,
Как отголоску их стремлений идеальных,
Дремотно ждут конца иди ушли – витать
С тенями между ив и камней погребальных;
А те, что родились позднее нас, идут
За призраком давно потухшей в нас надежды;
Они для нас, а мы для них – невежды,
У них свои певцы, они свое поют…
И пусть они поют… и пусть я им внимаю,
И радуюсь, что я их слезы понимаю,
И, чуя в их сердцах моей богини тень,
Молю бессмертную благословить тот день,
Когда мы на земле сошлись для песен бедных,
Не побеждаемых, хотя и не победных.
1885
ХОЛОДНАЯ ЛЮБОВЬ
Когда, заботами иль злобой дня волнуем,
На твой горячий поцелуй
Не отвечаю я таким же поцелуем,—
Не упрекай и не ревнуй.
Любовь моя давно чужда мечты веселой,—
Не грезит, но зато не спит,
От нужд и зол тебя спасая, как тяжелый,
Ударами избитый щит.
Не изменю тебе, как старая кольчуга
На старой рыцарской груди:
В дни беспрерывных битв она вернее друга,
Но – от неё тепла не жди.
Не изменю тебе; но если ты изменишь,
И, оклеветанная, вновь
Поймешь, как трудно жить… Ты вспомнишь, ты оценишь
Мою холодную любовь.
К ПОРТРЕТУОна давно прошла, и нет уже тех глаз,
И той улыбки нет, что молча выражали
Страданье – тень любви, и мысли – тень печали.
Но красоту ее Боровиковский спас.
Так часть души ее от нас не улетела,
И будет этот взгляд и эта прелесть тела
К ней равнодушное потомство привлекать,
Уча его любить, страдать, прощать, молчать.
Январь 1885
КОНЕЦ 1880-х – 1890-е ГОДЫ
ПАМЯТИ С. Я. НАДСОНА(19 января 1887 г.)
Он вышел рано, а прощальный
Луч солнца в тучах догорал;
Казалось, факел погребальный
Ему дорогу освещал:
В темь надвигающейся ночи
Вперив задумчивые очи,
Он видел – смерть идет…
Хотел
Тревоги сердца успокоить
И хоть не мог еще настроить
Всех струн души своей, – запел.
И был тот голос с нервной дрожью,
Как голос брата, в час глухой
Подслушан пылкой молодежью
И чуткой женскою душой.
Без веры в плод своих стремлений,
Любя, страдая, чуть дыша,
Он жаждал светлых откровений,
И темных недоразумений
Была полна его душа.
И ум его не знал досуга:
Поэта ль, женщину иль друга
Встречал он на пути своем, -
Рой образов боролся в нем
С роями мыслей неотвязных.
. . . .
Рассудку не хватало слов…
И сердце жаждало стихов,
Унылых и однообразных,
Как у пустынных берегов
Немолчный шум морских валов.
Томил недуг и – вдохновенье
Томило до изнеможенья:
Недаром, из страны в страну
Блуждая, он искал спасенья,
И, как эмблему возрожденья,
Любил цветущую весну.
Но паче всех благоуханий
И чужеземных алтарей
Поэт тревожных упований
И сокрушительных идей
Любил, среди своих блужданий,
Отчизну бедную свою:
Ее метелями обвеян,
Ее пигмеями осмеян,
Он жить хотел в ее краю,
И там, под шум родного моря,
В горах, среди цветущих вилл,
Чтоб отдохнуть от зол и горя,
Прилег – и в боге опочил.
Спи с миром, юноша-поэт!
Вкусивший по дороге краткой
Все, что любовь дает украдкой,
Отраву ласки и клевет,
Разлуки гнет, часы свиданий,
Шум славы, гром рукоплесканий,
Насмешку, холод и привет…
Спи с миром, юноша-поэт!
24 января 1887
Н. И. ЛОРАНУДруг! По слякоти дорожной
Я бреду на склоне лет,
Как беглец с душой тревожной,
Как носильщик осторожный,
Как измученный поэт.
Плохо вижу я дорогу;
Но шагая рядом, в ногу
С неотзывчивой толпой,
Страсти жар неутоленной,
Холод мысли непреклонной,
Жажду правды роковой
Я несу еще с собой.
Разливается по жилам
Жар и жгучий холодок…
Или ношу не по силам
Взял я на душу, – ходок?
Или ноша эта стала
Тяжелее и гнетет
От осенних непогод?
Ум тупеет, грудь устала,
Чувство стынет в этой мгле,
Что зари сиянье прячет,
И дождит, как будто ПЛЭЧРТ,
Расстилаясь по земле.
Но, поверь мне, ноша эта
Мне была бы нипочем,
Если б только было лето
И дышалось бы теплом.
Мне б казался путь не долог,
Если б солнечных небес
Голубой прозрачный полог
Окаймлял зеленый лес;
Если б в поле пели птицы,
А за пашней, на юру,
Полоса густой пшеницы
Колыхалась по ветру.
Не простыл бы жар сердечный,
Я б надеждою беспечной
Дух мой втайне веселил…
И меня б, с утратой сил,
По дороге к правде вечной
Холод мысли не знобил.
1887
ОРЕЛ И ГОЛУБКА(Посв. Я. К. Гроту)
Вздымая волны, над заливом
Шла к ночи буря, – гром гудел…
За облака, навстречу ливня,
Орел с добычею летел:
В свое гнездо, не внемля грому,
Крылами рассекая мглу,
Он нес в когтях своих голубку
И опустился на скалу.
За ним мерцали на закате
Вершин незыблемых снега,
Под ним клубились тучи – пена
Посеребрила берега.
Ручьи скакали по каменьям,
Орлы кричали… Никому
Не откликался он и слушал,
Как жертва плакалась ему…
В его копях, дрожа и жмурясь,
Она молила: "Отпусти…"
И внял мольбам великодушный
Орел и молвил ей: "Лети!"
И радостно, своей свободы
Почуя миг, как снежный ком,
С размаху брошенный, голубка
Рванулась вдаль, мелькнув крылом,
И полетела; – закружилась,
Ища родных ей берегов,
И погрузилась в водяную
Пыль между волн и облаков,
И сделалась добычей бури
Добыча мощного орла…
Увы, бездушная стихия
Ее молитв не приняла…
Как мотылек, дождем прибитый,
Едва мелькая в бурной мгле,
Она исчезла в серой пене
Валов, несущихся к скале;
На той скале все тот же мощный
Орел державно отдыхал,
Порой свой клюв точил, порою
Лениво крылья расправлял.
И думал он: авось под утро
Стихий угомонится вой,
И выпрыгнет на солнце серна,
И гуси взмоют над водой…
А там, где конь пылил дорогу,
Стада потянутся в кусты…
И мне потребную добычу
Господь укажет с высоты…
1887
А. А. ФЕТНет, не забуду я тот ранний огонек,
Который мы зажгли на первом перевале,
В лесу, где соловьи и пели и рыдали,
Но миновал наш май – и миновал их срок.
О, эти соловьи!.. Благословенный рок
Умчал их из страны калинника и елей
В тот теплый край, где нет простора для метелей.
И там, где жарче юг и где светлей восток,
Где с резвой пеною и с сладостным журчаньем
По камушкам ручьи текут, а ветерок
Разносит вздохи роз, дыша благоуханьем,
Пока у нас в снегах весны простыл и след,
Там – те же соловьи и с ними тот же Фет…
Постиг он как мудрец, что если нас с годами
Влечет к зиме, то – нам к весне возврата нет,
И – улетел за соловьями.
И вот, мне чудится, наш соловей-поэт,
Любимец роз, пахучими листами
Прикрыт, и – вечной той весне поет привет.
Он славит красоту и чары, как влюбленный
И в звезды и в грозу, что будит воздух сонный,
И в тучки сизые, и в ту немую даль,
Куда уносятся и грезы, и печаль,
И стаи призраков причудливых и странных,
И вздохи роз благоуханных.
Волшебные мечты не знают наших бед:
Ни злобы дня, ни думы омраченной,
Ни ропота, ни лжи, на все ожесточенной,
Ни поражений, ни побед.
Все тот же огонек, что мы зажгли когда-то,
Не гаснет для него и в сумерках заката,
Он видит призраки ночные, что ведут
Свой шепотливый спор в лесу у перевала.
Там мириады звезд плывут без покрывала,
И те же соловьи рыдают и поют.
1888
У ДВЕРИ(Посвящается А. П. Чехову)
Однажды в ночь осеннюю,
Пройдя пустынный двор,
Я на крутую лестницу
Вскарабкался, как вор.
Там дверь одну заветную
Впотьмах нащупал я
И постучался. – Милая!
Не бойся… это я…
А мгла в окно разбитое
Сползала на чердак,
И смрад стоял на лестнице,
И шевелился мрак.
– Вот-вот она откликнется,
И бледная рука
Меня обнимет трепетно
При свете ночника.
По-прежнему, на грудь ко мне
Склонясь, она вздохнет,
И страстный голосок ее
Порвется и замрет…
Она – мой друг единственный,
Она – мой идеал!
И снова в дверь дощатую
Я тихо постучал.
– Прости меня, пусти меня,
Я дрогну, ангел мой!
Измучен я, истерзан я
Сомненьем и тоской.
И долго я стучался к ней
Стучался, звал и – вдруг
За дверью подозрительный
Почудился мне стук.
Я дрогнул и весь замер я,
Дыханье затая…
– Так вот ты как, – изменница!
Лукавая змея!
Вдвоем ты… но… безумец я!
Очнуться мне прра…
Здесь буду ждать соперника
До позднего утра.
Все, все, чему так верил я,
Ничтожество и ложь!
Улика будет явная
Меня не проведешь…
Но притаив дыхание,
Как сыщик у дверей,
Я не слыхал ни шороха,
Ни скрипа, ни речей…
– О гнусность подозрения!
Искупит ли вину
Отрадная уверенность
Застать ее одну.
И, сердцем успокоенный,
Я понял, что она
Моим же поведением
Была оскорблена.
Недаром в час свидания
У лестницы, внизу,
Подметил я в глазах ея
Обидную слезу.
Не я ль – гордец бесчувственный!
Сознался ей, как трус,
Что я стыжусь любви моей,
Что бедности стыжусь…
Проснулась страсть мятежная,
Тоской изныла грудь;
Прости меня, пусти меня,
Слова мои забудь.
Но чу!.. Опять сомнение!..
Не ветер ли пахнул?
Не мышь ли? не соседи ли?
Нет! – Кто же так вздохнул?
Так тяжко, гак мучительно
Вздыхает смерть одна
Что, если… счеты с жизнию
Покончила она?
Увы! Никто не учит нас
Любить и уповать;
А яд и дети малые
Умеют добывать.
Мерещился мне труп ее,
Потухшие глаза
И с горькой укоризною
Застывшая слеза.
Я плакал, я с ума сходил,
Я милой видел тень,
Холодную и бледную,
Как этот серый день.
Уже в окно разбитое
На сумрачный чердак
Глядело небо тусклое,
Рассеивая мрак.
И дождь урчал по желобу,
И ветер выл, как зверь…
Меня застали дворники
Ломившегося в дверь.
Они узнали прежнего
Жильца и, неспроста
Хихикая, сказали мне,
Что комната пуста…
С тех пор я, как потерянный,
Куда ни заходил,
Все было пусто, холодно…
Чего-то – след простыл…
1888
ПАМЯТИ В. М. ГАРШИНА
Вот здесь сидел он у окна,
Безмолвный, сумрачный: больна
Была душа его – он жался
Как бы от холода, глядел
Рассеянно и не хотел
Мне возражать, – а я старался
Утешить гостя и не мог.
Быть может, веры в исцеленье
Он жаждал, а не утешенья;
Но где взять веры?! Слово "бог"
Мне на уста не приходило;
Молитв целительная сила
Была чужда обоим нам,
И он ко всем моим речам
Был равнодушен, как могила,
Как птица раненая, он
Приник – и уж не ждал полета;
А я сказал ему, чтоб он
Житейских дрязг порвал тенета,
Чтоб он рванулся на простор -
Бежал в прохладу дальних гор,
В глушь деревень, к полям иль к морю,
Туда, где человек в борьбе
С природой смело смотрит горю
В лицо, не мысля о себе…
Он воспаленными глазами
Мне заглянул в глаза, руками
Закрыл лицо и не шутя
Заплакал горько, как дитя.
То были слезы без рыданья,
То было горе без названья,
То были вздохи без мечты -
В сетях любви и пустоты,
В когтях завистливого рока,
Он был не властен над собой;
Ни жить не мог он одиноко,
Ни заодно брести с толпой.
И думал я: "Поэт! – больное
Дитя? Ужель в судьбе твоей
Есть что-то злое, роковое,
Неодолимое!.."
С тех пор прошло немало дней;
Я слышал от его друзей,
Что он в далекий путь собрался
И стал заметно веселей;
Но беспощадный рок дождался
Его на лестнице крутой
И сбросил…
Странный стук раздался…
Он грохнулся и разметался,
Изломанный, полуживой, -
И огненные сновиденья
Его умчали в край иной.
Без крика и без сожаленья
Покинул он больной наш свет;
Его не восторгал он – нет!..
В его глазах он был теплицей,
Где гордой пальме места нет,
Где так роскошен пустоцвет,
Где пойманной, помятой птицей,
Не веря собственным крылам,
Сквозь стекла потемневших рам,
Сквозь дымку чадных испарений
Напрасно к свету рвется гений,
К полям, к дубровам, к небесам…
28 марта 1888
ЛЕБЕДЬПел смычок – в садах горели
Огоньки – сновал народ
Только ветер спал, да темен
Был ночной небесный свод;
Темен был и пруд зеленый
И густые камыши,
Где томился бедный лебедь,
Притаясь в ночной тиши.
Умирая, не видал он
Прирученный нелюдим,
Как над ним взвилась ракета
И рассыпалась над ним;
Не слыхал, как струйка билась,
Как журчал прибрежный ключ,
Он глаза смыкал и грезил
О полете выше туч:
Как простор небес высоко
Унесет его полет
И какую там он песню
Вдохновенную споет!
Как на все, на все святое,
Что таил он от людей,
Там откликнутся родные
Стаи белых лебедей.
И уж грезит он: минута,
Вздох – и крылья зашумят,
И его свободной песни
Звуки утро возвестят.
Но крыло не шевелилось,
Песня путалась в уме:
Без полета и без пенья
Умирал он в полутьме.
Сквозь камыш, шурша по листьям,
Пробирался ветерок…
А кругом в садах горели
Огоньки и пел смычок.
1888
Для сердца нежного и любящего страстно
Для сердца нежного и любящего страстно
Те поцелуи слаще всех наград,
Что с милых робких губ похищены украдкой
И потихоньку отданы назад.
Но к обладанью нас влечет слепая сила,
Наш ум мутит блаженства сладкий яд:
Слезами и тоской отравленная чаша
Из милых рук приходит к нам назад.
Не всякому дано любви хмельной напиток
Разбавить дружбы трезвою водой,
И дотянуть его до старости глубокой
С наперсницей, когда-то молодой.
1888
В АЛЬБОМ Г… В…
И дождь прошумел, и гроза унялась,
А капли все падают, падают…
Смыкаю глаза я, ночник мой погас,
Но прежние грезы в полуночный час
Не радуют душу, не радуют…
И дрогнет душа, потому что она
Несет две утраты тяжелые:
Утрату любви, что была так полна
Блаженных надежд в дни, когда мать-весна
Дарила ей грезы веселые;
Другая утрата – доверчивый взгляд
И вера в людей – воспитавшая
Святую мечту, что всем людям я брат,
Что знанье убьет растлевающий яд
И к свету подымет все падшее.
1888
В ДЕНЬ ПЯТИДЕСЯТИЛЕТНЕГО ЮБИЛЕЯ А. А. ФЕТА(1889 г. 28-го января).
Ночи текли, – звезды трепетно в бездну лучи свои сеяли…
Капали слезы, – рыдала любовь, – и алел
Жаркий рассвет, – и те грезы, что в сердце мы тайно лелеяли,
Трель соловья разносила, и – бурей шумел
Моря сердитого вал, – думы зрели, и – реяли
Серые чайки…
?Игру эту боги затеяли…
В их мировую игру Фет замешался и пел…
Песни его были чужды сует и минут увлечения,
Чужды теченью излюбленных нами идей:
Песни его вековые, – в них вечный закон тяготения
К жизни – и нега вакханки, и жалоба фей…
В них находила природа свои отражения…
Были невнятны и дики его вдохновения
Многим, – но тайна богов требует чутких людей.
Музыки выспренний гений не даром любил сочетания
Слов его, спаянных в «нечто» душевным огнем;
Гений поэзии видел в стихах его правды мерцание,—
Капли, где солнце своим отраженным лучом
Нам говорило: «я солнце!» И пусть гений знания
С вечно пытливым умом, уходя в отрицание,
Мимо проходит, – наш Фет – русскому сердцу знаком.
ВЕЧЕРНИЙ ЗВОН
Вечерний звон… не жди рассвета;
Но и в туманах декабря
Порой мне шлет улыбку лета
Похолодевшая заря…
На все призывы без ответа
Уходишь ты, мой серый день!
Один закат не без привета…
И не без смысла – эта тень…
Вечерний звон – душа поэта,
Благослови ты этот звон,
Он не похож на крики света,
Спугнувшего мой лучший сон.
Вечерний звон, и в отдаленье.
Сквозь гул тревоги городской,
Ты мне пророчишь вдохновенье,
Или – могилу и покой?..
Но жизнь и смерти призрак – миру
О чем-то вечном говорят,
И как ни громко пой ты, – лиру
Колокола перезвонят.
Без них, быть может, даже гений
Людьми забудется, как сон,
И будет мир иных явлений,
Иных торжеств и похорон.
<1890>
Вечерний звон (вариант)На все призывы без отзыва
Идет к концу мой серый день…
И дрогну я, и терпеливо
Жду… Приходи святая тень!
Я к ночи сердцем легковерней,
Я буду верить как-нибудь,
Что ночь, гася мой свет вечерний,
Укажет мне на звездный путь.
Чу! колокол… Душа поэта,
Благослови вечерний звон! —
Похож ли он на крики света,
Спугнувшие мой лучший сон!?
Вечерний звон!.. и в отдалении,
Сквозь гул тревоги городской,
Пророчь мне к ночи вдохновенье,
Или – могилу и покой.
Но жизнь и смерти призрак – миру
О чём-то вечном говорят, —
И как ни громко пой ты, – лиру
Колокола перезвонят.
Без них, в пыли руин забытых,
Исчезнут гении веков…
То будет ад зверей несытых,
Или эдем полубогов…
ЗИМОЙ, В КАРЕТЕВот, на каретных стеклах, в блеске
Огней и в зареве костров,
Из бледных линий и цветов
Мороз рисует арабески;
Бегут на смену темноты
Не фонари, а пятна света,
И катится моя карета
Средь этой мглы и суеты.
Огни, дворцы, базары, лица
И небо – всё заслонено…
Миражем кажется столица,—
Тень сквозь узорное окно
Проносится узорной дымкой;
Клубится пар, и, – мнится мне,
Я сам, как призрак, невидимкой
Уселся в тряской тишине.
Скрипят тяжелые колеса,
Теряя в мгле следы свои;
Меня везут, и нет вопроса:
Бегут ли лошади мои.
Я сам не знаю, где я еду,—
Заботливый слуга страстей,—
Я словно рад ночному бреду,
Воспоминанью давних дней.
И снится мне, – в холодном свете
Еще есть теплый уголок…
Я не один в моей карете…
Вот-вот сверкнул её зрачок…
Я весь в пару её дыханья,—
Как мне тепло на зло зиме!
Как сладостно благоуханье
Весны в морозной полутьме!
Очнулся – и мечта поблёкла,—
Опять, румяный от огней,
Мороз забрасывает стекла
И веет холодом. Злодей!
Он подглядел, как сердце билось,
Любовь и страсти, и мечты,
И вздох мой – всё преобразилось
В кристаллы, звезды и цветы.
Ткань ледяного их узора
Вросла в края звенящих рам,
И нет глазам моим простора,
И нет конца слепым мечтам!
Мечтать и дрогнуть не хочу я,
Но – каждый путь ведет к концу
И скоро, скоро подкачу я
К гостеприимному крыльцу.
