Текст книги "Браслет"

Автор книги: Владимир Плахотин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 30 страниц)

– Настенька, я тебя люблю...

Она подняла голову и приникла к моей груди:

– Боже! Как хорошо!.. Я не знаю, что со мной... Всё горит!.. Такого ещё не бывало!..

Она ещё крепче прижалась ко мне. Я повернул её лицо к себе и жадно впился в губы...

*****

Чай, конечно, безнадёжно остыл. Пришлось ставить его на плиту заново. Настя сидела на диване, прикрывшись пледом и смотрела в одну точку, в полном оцепенении. На лице её застыло выражение блаженного покоя и она не сразу, и совсем невпопад, отвечала на мои вопросы.

– Настенька, – уже в третий раз позвал я её, стоя с чайником в руке посреди комнаты. Первые два раза я звал из кухни, но ответа так и не дождался. – Спички-то где?

– Что? – рассеянно подняла она глаза и томно улыбнулась. – Какие спички?..

– Ну, чай поставить, газ зажечь!

– Ах, это... – Она вяло махнула рукой. – На стене... Зажигалка...

Короче, пришлось всё делать самому. Пока я возился на кухне, осваивая местную географию, Настя пришла в себя и оделась.

– Мой хороший... – Она подошла сзади и, положив подбородок мне на плечо, обняла за талию. Голосок её был тих и ласков. – Ты чего это здесь делаешь?

– Да вот, – развёл я руками, – пытаюсь трапезу возобновить. Аппетит что-то разыгрался. – Я лукаво скосил на неё глаза. – Надо же и торт всё-таки попробовать, коли дело дошло до сладкого...

– Ах ты сладкоежка! – поняла она намёк и, щёлкнув меня легонько по носу, изящно выгнулась и подхватила поднос с чашками. – Пойдём!

Торт оказался, конечно, выше всяких похвал. Хоть форма его и пострадала, вкус от этого хуже не стал. Я мычал от удовольствия, нахваливая кулинарное искусство хозяйки, и вдруг остановился:

– Слушай! А как же Лори? Позвать бы надо. Обидится парень.

– Переживёт! – отмахнулась Настя. – Пусть этот «парень» знает своё место! Стручок!

– Да ладно тебе! – обнял я её за плечи. – Ты слишком серьёзно его воспринимаешь. Сама же говорила: «животное», «неразумное». На него и обижаться-то стыдно.

Она пожала плечами:

– Зови, мне-то что?

Я подошёл к двери и прислушался. Там было тихо.

– Лори! – Я тихонько постучал.

Отозвался он не сразу. Видать, характер выдерживал. Я уж было собирался разворачивать оглобли, когда дверь скрипнула и в приоткрытую щель просунулось вначале ухо, потом пол-головы.

– Лори слушает... – прошелестел он с независимым видом.

– Мужик, хватит дуться! – Я протянул ему руку. – Нам не имеет смысла ссориться: теперь ты всё равно от меня не избавишься. – Я мельком взглянул на Настю. Она сидела, будто ничего и не слышала, и всё то же выражение безмятежного счастья блуждало по её лицу. Она рассеянно отщипывала кусочки от торта и отправляла в рот. – Лори, ну же! Это судьба, пойми! И не стоит ей противиться!

Вторая половина «мужика» выдвинулась из-за дверного косяка и оба его глаза, в которых, как мне показалось, стояли слёзы, уставились на меня. Ни дать, ни взять – обиженный ребёнок!

– Судьба, говоришь? – мрачно осведомился он.

Я кивнул и нагнулся, чтобы его лапка достала мою.

– Ну что мне с вами делать? – Он со вздохом положил свою прохладную конечность на мою ладонь. – Ладно, уломали! – И тут же строго спросил: – Не всё слопали?

– Да ну, что ты! Вот он, считай, весь целый! – Я показал на торт.

Он вскочил на кресло и недоверчиво оглядел стол:

– Хм! Действительно, всё цело. А чем же вы тогда тут занимались?

Мы с Настей переглянулись и она сильно покраснела.

– Дык это... О тебе всё переживали! – выкрутился я, одновременно «мазанув» по его самолюбию. – Всё думали-горевали: как ты там, зря обидели...

– Во-во! – самодовольно подхватил тот, восприняв грубую лесть за чистую монету. От его печали не осталось и следа: он уже за обе щеки «наворачивал» угощение, запихивая его большими кусками. – Слышу умные речи!

Тут Настя, видя, что лакомство исчезает с катастрофической быстротой, не выдержала:

– Может, ты и о других подумаешь?

Лори даже поперхнулся:

– Это ещё о каких-таких «других»?

– А ты разве здесь один? Мы, вообще-то тоже не против будем, если ты и нам позволишь присоединиться.

Лори сыто икнул и отвалился на спинку кресла:

– Да ладно, чего уж там! Потребляйте! – И недобро зыркнул в мою сторону: – Конкуренты-нахлебники!

Настя возмутилась:

– Ну скажи, как можно с этаким нахалом спокойно разговаривать?

Лори пропустил её замечание мимо ушей, а я сказал:

– Клин клином вышибают. Если ребёнок испытывает недостаток в сладком, засыпь его конфетами и он сам на них вскорости смотреть не захочет.

– Это кто здесь «ребёнок»? – обиделся Лори. – Это я по-твоему, ребёнок? Да ты знаешь, сколько мне лет?

– Неужели тоже две тысячи? – съязвил я и тут же спохватился, покосившись на Настю: намёк на деда, да ещё в не слишком уважительной форме. Но та, возмущённая поведением «любимца», не обратила внимания на мои слова. Как, впрочем, и Лори.

– Только земных – два, – стал он загибать свои игрушечные пальчики. – Да наших одиннадцать. Итого – тринадцать! О!

– Чёртова дюжина! – усмехнулась Настя. – То-то я и смотрю: кого ты мне напоминаешь в последнее время? В тихом омуте...

– Вот видишь? Видишь? – вскинулся Лори, ища у меня поддержки. – Она опять на меня бочку катит! А ты говоришь: «Не дуйся»! Моё самолюбие такого обращения выдержать не в состоянии! А посему, сударыня, попрошу меня более не беспокоить!

Он тяжело сполз с кресла и, переваливаясь, поплелся к своей двери.

– Ишь ты! – усмехнулась Настя. – «Сударь»!

– Между прочим, – остановился Лори в дверях, – до его прихода сюда, – он показал пальцем на меня, – мы с тобой душа в душу жили. А теперь тебя будто подменили!

И он с чувством захлопнул дверь.

– Вот тут он прав: меня подменили. – Она хитро прищурилась, скосив на меня глаза. – У меня теперь есть ты... – Она подсела ко мне на диван и приникла к плечу. – Мне так хорошо...

Я обнял её свободной рукой, так как в другой держал чашку с чаем, и наши губы сами нашли друг друга...

*****

Утром меня разбудил возмущённый писк.

– Безобразие! – вопил Лори из-за двери, которую Настя, незаметно для меня, опять ухитрилась запереть на щеколду. – Вы на часы-то хоть смотрите?! Уже десять, а они всё дрыхнут! Вы жрать-то собираетесь?! Или решили с голоду помирать? Тогда при чём здесь я? У меня совсем другие планы!

Я осторожно высвободил руку, на которой сладко посапывала Настя, и подошёл к двери как был, в костюме Адама.

– Успокойся, дружище! – сказал я ему. – Сейчас что-нибудь придумаем!

– «Дружище»! – передразнил он недовольно, но уже тоном пониже. – Что-то не припоминаю, когда это ты мне другом стал? Открывай!!! – снова перешёл он на визг, да ещё и ногами в дверь стал колотить. – Иначе я за себя не отвечаю!

– Во разбуянился! – покачал я головой. – Припекло, видать!

Я прошёл на кухню, открыл холодильник и выгреб оттуда горсть каких-то леденцов. Подумав, добавил ещё с десяток. Не жалко. Теперь-то уж в любой момент можно многократно пополнить запасы.

– Угощайся, – сказал я «страдальцу», открыв дверь ровно настолько, чтобы мог пройти кулёк с конфетами. Но Лори это не устраивало, он непременно хотел знать, что же творится у нас в комнате? Но я мягко надавил на пипку его любопытного носа и сказал, закрывая дверь на запор:

– Потерпи чуток. Не время ещё.

Настя открыла глаза, сладко потянулась и послала мне воздушный поцелуй.

– Мой миленький!.. – Она обвила мою шею руками и приникла губами к уху: – Как мне спалось сегодня!.. – шепнула она. – Как никогда!..

– Слышала? – спросил я.

– Что именно? – промурлыкала она.

– Лори интересуется, чем мы тут занимаемся?

Она фыркнула и села, прислонившись спиной к ковру.

– Ему-то что за дело? – Глаза её нехорошо сузились.

– Проголодался, – ответил я, любуясь её прелестной грудью, обнажившейся от неловкого движения. Мои руки ещё помнили сладость прикосновений к нежному телу и снова потянулись повторить пройдённое.

– Ненасытный ты мой! – шутливо шлёпнула она по моей руке. – Не смущай! Дай мне одеться. Так смотришь...

– Как?

– Вот-вот проглотишь! Отвернись!

Но я и не подумал. Зрелище было настолько зачаровывающим, что отвести глаза просто сил не было.

– У, проказник! – озорно сверкнула она глазами и, отбросив одеяло, стала торопливо одеваться.

– Ну и чем же мы сегодня будем заниматься? – спросила она, покончив с туалетом. Простенькое платьице как-то особенно подчеркивало её природную красоту.

– Есть одна мысля, – сказал я. – Но вначале давай удовлетворим страждущего. Да и я не против чего-нибудь перехватить.

– Бу сделано! – взяла она под козырёк и, чмокнув меня в щеку, выпорхнула на кухню. – Выпусти пленника-то! – крикнула она уже оттуда.

Наскоро ликвидировав следы ночного приключения, я подошёл к двери Лори и нарочито громко щёлкнул задвижкой: мол, путь свободен. За дверью стояла мёртвая тишина. Но звать я его не стал: не было охоты опять вступать с ним в полемику по какому-либо пустячному поводу.

У меня внезапно возникло непреодолимое желание поближе познакомиться с содержимым книжного шкафа. А именно с той его частью, где стоял музыкальный комплекс.

Я осторожно отворил дверцы шкафа и глазам моим предстали совершенные формы импортной аппаратуры. Изучив надписи на лицевых панелях, я отыскал кнопку сети. Когда мой палец прикоснулся к ней, то колонки, упрятанные где-то по бокам шкафа, басовито гупнули.

Рядом с проигрывателем в ряд стояли пластинки. Ещё те, виниловые. Я наугад вытащил одну из них и прочитал: «П.И. Чайковский. Концерт для скрипки с оркестром». Название ничего мне не говорило. Само собой, я был в курсе, кто такой Чайковский, но никаких эмоций во мне это не возбуждало, кроме притянутого за уши со школьной скамьи дешёвого патриотизма. Я по собственному опыту знал, что музыку надо пропустить через себя, только тогда можно составить о ней определённое мнение – нравится или нет. А то, что там какой-то дядя сказал...

Ну что ж, займёмся музликбезом. Чай, оно не в первый раз – самого себя заставлять вникать.

Игла опустилась на пластинку и после некоторой паузы по комнате поплыли таинственные звуки оркестрового вступления. А когда зазвучала скрипка, у меня будто что-то защемило в груди. Я заинтересованно хмыкнул и сел в кресло.

Хитросплетения мелодии, которые вырисовывала безутешная скрипка, её замысловатые импровизации, ухитрявшиеся перебрать самые немыслимые варианты звучания простенькой на первый взгляд темы, неожиданно увлекли меня. Видимо, настрой был в тот момент соответственный, что так легко «пошла» у меня такая сложно построенная музыка. Тема расширялась, становилась глубже и как-будто ближе мне. Я с удивлением отметил, что она не вызывает в моей душе, «отравленной» жёсткими ритмами хард-рока, отторжения. Напротив, на ум пришли ассоциации с манерой игры дяди Блэкмора. Что-то глубоко родственное уловил я в желании выжать из темы все соки до последней капли, чтобы уж не оставалось ничего недоигранного, не преподнесённого слушателю с самых невероятных ракурсов.

Звук скрипки, её этакий интимный напор, если здесь применимо это неуклюжее слово, и отзывающийся на каждое её движение оркестр сплетали фантастический узор, который безо всякого усилия ложился в самую глубину моей души, чем вызывал там несказанное удовольствие и какой-то удивлённый переполох. Я не могу это объяснить, но наблюдал я за собой как будто со стороны и, сказать по правде, себя, любимого, не узнавал: музыка явно нравилась мне. Не то слово – я был от неё в восторженно-удивлённом оцепенении. Ведь до сих пор, заслышав звуки классической музыки, я поспешно переключал телевизор на другую программу, даже не давая себе труда вслушаться и попытаться понять и составить собственное мнение. И вдруг – такое мощное откровение!

У меня вдруг закралось подозрение: а не «работа» ли это браслета? Но я тут же отмёл его: ведь дед говорил, что браслет лечит тело, не затрагивая душу. Так что он тут ни при чём. Это уже я сам.

При этом соображении я даже грудь выпятил: и мы чегой-то могём! Растём, однако!

И тут же с досадой поморщился: мелко! Не о том думаешь!

Музыка звала к чему-то возвышенному, большому, хоть и не определённому. Но кто сказал, что музыку возможно описать словами? Я где-то слышал выражение, что это язык, с помощью которого Бог общается с человеком. Язык эмоций, перевода которому не требуется. И сейчас я оценил это в полной мере.

Окрылённый своим открытием, я не заметил, как в комнату тихо вошла Настя и присела на краешек дивана. Она, видимо, поняла, что творилось со мною и боялась спугнуть наваждение.

Сторона пластинки кончилась и я затуманенным взором оглянулся на неё:

– Ты знаешь... А у меня – событие...

– Знаю, – кивнула она и подсела ко мне на подлокотник. – Тебе понравилась эта музыка. – Она голосом выделила слово «эта».

– Как будто надлом какой произошёл в душе, – продолжал я задумчиво. – Будто корка какая-то треснула и туда хлынул поток чего-то большого, светлого... Нет, – встряхнул я головой, – не умею объяснить! Но чувствую сильно.

– Тут и объяснять нечего, – с улыбкой молвила Настя. – Я сама такая. И я за тебя очень рада. – Она наклонилась ко мне, намереваясь поцеловать, но тут за нашей спиной раздался знакомый шелест:

– Воркуют голубки! Музычку они слушают! А есть мы сегодня будем?

Настя сморщила свой хорошенький носик и сказала, не поворачивая к нему головы:

– Ты просто невыносим! – Она резко встала и пошла на кухню, бросив на ходу: – Обжора!

Лори на этот раз пропустил её слова мимо своих замечательных ушей. С кошачьей грацией он вспрыгнул на кресло и потянулся к столу в надежде чем-нибудь поживиться. Но ваза была пуста, а на столе лежали в живописном беспорядке мои пластинки.

– Духовная пища! – презрительно скривился он. – Ею сыт не будешь! – Он погладил свой живот и вздохнул: – Вы, друзья, меня сегодня просто разочаровали!

– Да ну? – Я с улыбкой наблюдал за его «страданиями». – И чем же?

– «Чем»-"чем"! Пренебрежительным отношением к режиму питания! – Он гневно сверкнул своими «фарами». – Это же уму непостижимо: на часах уже одиннадцать, а я и маковой росинки во рту не держал!

– Я ведь леденцов тебе давал.

– Сладости – вопрос особый! – поучительно просипел он. – Это и не еда вовсе, а топливо для моего мозга. Вот здесь, – он пальчиком постучал по своей ушастой голове, – зреют великие планы! И сладости помогают активизировать этот благородный процесс. А еда питает тело! Нет, – печально сложил он лапки на животе, – разладилась система. Дед такого безобразия не допускал.

– Кормил регулярно?

– Представь себе! – Иронии в моём голосе он не уловил. – И сам любил покушать и меня побаловать не забывал.

– Успокойся, – в комнату вошла Настя с тарелками на подносе. – Умереть мы тебе не дадим.

– Льщу себя надеждой, – ядовито осклабился он и с жадностью набросился на содержимое поставленной перед ним тарелки.

Мы с Настей переглянулись и я ей подмигнул.

– А что за планы такие зреют в твоей голове? – как бы между прочим, поинтересовался я.

– Не пришло ещё время объявлять о них! – важно пробулькал он, подняв указательный пальчик лапки, в которой он цепко держал кусок хлеба. – Всему свой черёд!

Выражение его мордочки при этом было до того потешным, что мы не выдержали и прыснули со смеху.

Он прервал трапезу, положил ложку и, приподнявшись над столом, опёрся о него лапками:

– Ах, так вы ещё и насмехаетесь?! Не верите, что Лори на что-либо способен?! Так знайте, что вы ещё станете свидетелями того, как просто Лори станет великим Лори! – Произнеся эту торжественную клятву, он внезапно потух, сел на место и вновь уткнулся в тарелку. – Ваше счастье, – пробулькал он оттуда, – что в этих планах вы оба играете не последнюю роль, а то бы я после этих ваших усмешечек в мой адрес больше с вами дела не имел.

– Куда б ты делся! – усмехнулась Настя. – Голод – не тётка! Боевиками сыт не будешь!

– А с едой как раз проблем и не будет, – как бы ни к кому и не обращаясь, медленно проговорил он, не забывая при этом размеренно работать ложкой. – Её мне будут приносить, смиренно потупив очи и преклонив колени!..

– Это становится просто интересным! – Я опять мельком взглянул на Настю. – Может, просветишь, великий Лори, не нас ли ты имеешь в виду?

– Э! – небрежно махнул он лапкой. – При чём здесь вы? – Он даже не замечал комизма ситуации. – У меня будут тысячи... нет! миллионы подданных! И все будут боготворить и беспрекословно подчиняться любой моей прихоти! – Его по-моему даже затрясло от предвкушения такой безграничной власти.

– Эк, размахался, бедолага! – осадила его изумленная Настя.

А я продолжал исподтишка «раскручивать» его:

– Это где ж ты наберёшь такую прорву фанатов?

Он вдруг как-то сник и огрызнулся:

– Места надо знать! И вообще, – он странно посмотрел мне в глаза, – у меня на тебя особый рассчёт. Так что давай не будем. – Он сполз с кресла и обернулся к Насте: – Спасибо за угощение! – И поковылял к себе.

– Батюшки! – всплеснула руками Настя. – Что я слышу? Ей-богу, я сейчас упаду!

– Что такое? – спросил я, тоже слегка обалдевший от заявлений лопоухого кандидата в мировые лидеры.

– Как «что такое»? Ведь от этого нахала слова доброго не услышишь, а тут: «Спасибо!»

– А вот и неправда! – возразил «нахал», обернувшись. – Раньше я культурным был.

– А теперь-то что стряслось?

– Но ведь и ты стала – не сахар!..

Сказав это, он повернулся и исчез за дверью. И тотчас же оттуда донеслись звуки стрельбы и завывания сирен.

– Видал? – хмыкнула Настя. – Ревнует!

– Да ладно, – вздохнул я. – Бог с ним. Это его проблемы. Давай-ка свои решать. Нам с тобою надо определиться.

Наверное, я произнёс это слишком мрачно, потому что Настя побледнела.

– Не пугайся, – я взял её руку в свою. – Это не так страшно, как ты думаешь... – Я помолчал пару секунд, собираясь с мыслями.

– Я... слушаю... – странным голосом произнесла она. Рука её как-то сразу напряглась.

– Настенька! – торжественно начал я. – Чтобы между нами не было недомолвок и недоговорённостей... – Я вдруг увидел, что глаза её округлились и заблестели. – Да что с тобой?! – притянул я её к себе. – Я ведь замуж тебе предлагаю!

– А... – выдохнула она и подняла на меня полные слёз глаза. – А я уж грешным делом...

– ...подумала, что взял своё и теперь ищу повод смыться? – продолжил я за неё и, увидев, что она, потупившись, едва заметно кивнула, покачал головой: – А ещё говорила, что хорошо меня знаешь!

– Ну я же не видела, как ты с женщинами... обходишься... – покраснела она, не найдя более точное определение. – После того...

– А тут и видеть нечего: ты у меня – первая. Могла бы и сама догадаться.

– Ну и как бы я догадалась? Ты ж сам видел... – Она покраснела ещё сильнее. – Я тоже... Ты у меня тоже... Ну ты понял! – рассердилась она.

– Но ты так и не ответила на вопрос, – напомнил я.

Она хитро прищурилась:

– Мог бы и сам догадаться!

– Значит, «да»?

Она привстала на цыпочки и приникла губами к моим. Потом на секунду оторвалась, чтобы прошептать:

– Неужели ты мог подумать, что я скажу «нет»?

И вновь оккупировала мой рот, не давая вымолвить мне ни слова.

– Да погоди ты! – со смехом увернулся я. – Давай это дело оформим документально.

Она слегка опешила:

– Что? Прямо сейчас?..

– А чего тянуть? Сегодня же и подадим заявление. – Я сильно прижал её к себе и прошептал в самое ухо: – Хочу, чтоб ты вся принадлежала только мне!

Она удивлённо отстранилась:

– Я и так вся твоя... – В глазах её стояли счастливые слёзы.

*****

Заглянув ко мне за паспортом, мы отправились в ЗАГС. Вся процедура заняла у нас где-то с полчаса. Нас поставили в известность, что бракосочетание состоится перед самым Новым годом.

– Итак, – подвёл я черту, – чем мы сегодня займёмся?

Она пожала плечами:

– Думай сам. Я – твой хвостик.

Я улыбнулся:

– Есть небольшой планчик-конспектик. Не знаю, как ты к нему отнесёшься.

– Ну-ну?

– Первую половину дня мы купаемся в море. – Глаза её удивлённо распахнулись, но, видимо, что-то сообразив, она только молча кивнула. – А потом, – продолжил я, – мы посвятим время основной нашей задаче, которую перед нами поставил дед, – благотворительности.

– И в какой же это форме?

– В какой форме, спрашиваешь? – Мы медленно шли по аллее парка. – А вот в какой. Стыдно быть счастливым и богатым, когда друзья твои продолжают влачить жалкое существование. Они ведь живут ничем не лучше, а то и хуже, чем жил я до встречи с тобой. До благословенной встречи с тобой! – подчеркнул я и чмокнул её в щёку.

– Мур-мур! – счастливо зажмурилась она.

– Так вот, киска моя, мы с тобою будем наносить визиты вежливости с определённой целью: поддержать их материальное положение.

– Ну-ну?

– Подарим каждому... ну, хотя бы по миллиону! – Я с интересом наблюдал за её реакцией, но она лишь деловито заметила:

– Но ведь их у тебя нет!

– А вот об этом я уже позаботился! – победно приосанился я.

– Ага! – произнесла она так, будто поймала меня с поличным. – Значит, вчера утром ты времени даром не терял?

– Ну дык!.. А что? – притух я. – Ты меня осуждаешь?

– Упаси Боже! Только один вопрос: где ты их взял?

– Во Владивостоке. В банке...

Она остановилась и легонько постучала кулачком по моей голове:

– Балда!

– Почему?

– Потому что ты своих друзей под монастырь подведёшь! У них из-за тебя будут крупные неприятности с властями.

– Это ещё почему? – спросил я чисто по инерции, хотя и так было ясно, что свалял дурака.

– Ну как ты не понимаешь? Ведь в банке всё на учёте! Небось, пачки новенькие, ещё и муха не сидела?

Я невесело кивнул.

– Вот видишь! Когда это было? Вчера утром? – Я опять молча кивнул. – Небось, уже хай подняли на весь Союз! А взял-то много?

– Десять...

– Да, немало... Будут искать. – Она озабоченно покрутила пуговицу на моей куртке. Потом решительно заявила: – Значит так! Деньги придётся вернуть!

– Как это? – растерялся я.

– Да-да, миленький, с государством в азартные игры играть опасно. Тебе-то теперь всё нипочём, а вот им, – она качнула головой в сторону, – друзьям твоим, ты доставишь массу хлопот свими «подарками».

– Так я прикинул, что вроде далеко отсюда...

– Нет-нет, миленький, это всё несерьёзно! У органов руки ого-го какие! Длинные! Никакое «далеко» не спасёт. Упекут, куда Макар телят не гонял!

– Ну а... как же тогда?

– Элементарно, Ватсон! – ободряюще улыбнулась она. – Деньги надо изымать у тех, кто им счёта не знает! У мафии!

– В Италии, что ли?

– Зачем нам Италия? У нашей мафии, у советской!

Я был поражён:

– Ты хочешь сказать, что и у нас?..

– Ты меня удивляешь! – воскликнула она. – Мафия – она же бессмертна и вездесуща! Это же не кто-то конкретный и материальный, кого можно убить, или посадить. Она сидит вот здесь и вот здесь, – она постучала по моей голове и груди. – Человек в основной своей массе – хищное и жадное животное. Не будем говорить об исключениях, вроде тебя, которые миллионы даром раздают... Только не обижайся! – предупредила она. – Ты – действительно, редкое исключение, даром раздающее не только миллионы, но и собственные, выстраданные многолетним трудом, работы, которые тоже, кстати, стоят немалые деньги!.. А система, она на том и строится: на алчности. За деньги можно купить всё и всех. В крайнем случае – запугать. Существовала система всегда, меняла только названия, и умрёт тоже – с последним человеком.

– А как же... светлое будущее? – вроде как и не к месту брякнул я.

– Извини, котик мой, но светлое будущее отменяется... Уже лет через пятнадцать нашу страну ждут тяжёлые времена. И позаботится о том всё та же мафия. Война, голод, безденежье – вот что за «светлое будущее» ожидает нас.

Я вытаращил глаза:

– А ты-то откуда знаешь?!

– Откуда знаю? – печально посмотрела она и указала на браслет: – Он тебе всё покажет...

Я стоял, как громом поражённый.

– Что с тобой? – тряхнула Настя меня за рукав. – Чего ты так разволновался? Ведь лично тебе это ничем не грозит!

– Ну а как же... как же все эти разговоры о коммунизме? – выдавил-таки я это корявое слово, которое хорошо смотрится на бумаге, а в обычном разговоре звучит довольно глупо.

– Сказки всё это, миленький, сказки! Задурили головы всем. И ты – не исключение. – Мы опять шли по аллее медленным шагом. – Ну ты сам логически рассуди, непредвзято, безо всяких там идеологических вывертов, можно ли перевоспитать хищника так, чтобы он перестал думать о собственной шкуре и стал радеть за счастье других? Да ни за что на свете! Как грёб под себя, так и будет грести до скончания веку, какие бы сказки ему не пели о любви к ближнему. Будет всячески прикидываться, подводить под свои мерзости идеологическую базу: надо, мол, Федя, время такое, лучшую жизнь строим! И выдумывать красивые сказки, чтоб выглядело всё, что он делает, убедительно. Нет, милый мой котик, люди в массе своей счастливо жить никогда не будут. Сейчас вон в очередях волнуются, что жить, видите ли, трудно стало, но они даже в дурном сне представить не могут, что здесь будет в конце века, буквально через каких-то пару десятков лет. И облегчить их страдания должен ты! – Она упёрлась мне в грудь указательным пальцем. – По мере сил и возможностей, разумеется. И только самым достойным. Помнишь, что тебе дед завещал? – Я задумчиво кивнул, смотря в землю перед собой. – Вот это и есть твоя основная задача: изымать деньги у преступников и распределять их среди людей высокого духа. А в какой форме – это уж тебе решать.

М-да... Известия, прямо скажу, не самые радужные. Я был до того огорошен, что и сказать-то ничего не мог. Всё моё существо противилось тому, что мне тут Настя понарассказывала. Я привык мыслить стандартно: впереди – только свет, только всё самое лучшее от года к году. Так нас учили. Но и не верить ей я тоже не имел оснований. Браслет был слишком сильным аргументом в пользу того, что всё это может оказаться правдой. И я поймал себя на мысли, что не тороплюсь узнать её, эту самую правду! Даже очень не тороплюсь.

– Война, говоришь, будет? – задумчиво растягивая слова, спросил я. – И кто же с кем?

– Все, кому не лень! – отрезала она и потянула меня за локоть. – Пойдём домой. Вижу, настроение я тебе испортила основательно. Извини, пожалуйста, не хотела, само вышло.

– Ну а насчёт денег-то – чего? – вдруг вспомнил я, увлекаемый Настей через дорогу. – Как поступим?

– Я знаю, что мы сделаем, – бойко стуча каблучками по асфальту, сказала она. – Только ты не брыкайся, а выслушай до конца, – она поплотнее запахнула куртку: было довольно прохладно. – Сейчас мы деньги твои положим на место, будто они никуда и не пропадали. Пусть они там гадают, как это могло получиться – им за это платят. – Она хитро улыбнулась, видимо, представив себе изумлённые лица следователей.

– Но...

– Никаких «но»! – решительно пресекла она мои колебания. – После этого мы заглянем в одно местечко, где денег – пруд пруди! Мы с дедом как-то их «расковыряли», но брать пока ничего не стали. Так что орёлики ещё пребывают в уверенности, что у них всё шито-крыто. – Она презрительно фыркнула.

– Но я хотел сказать, что одного миллиона уже нет... – потерянным голосом сознался я.

– Как «нет»? – остановилась она.

– Ну это... – смущённо сказал я, пряча глаза. – Я его Игорю подарил. Чтобы он открыл своё дело...

– Этому алкашу-то? – возмутилась Настя. – Да он его за неделю просадит – вот и все его «дела»! Если раньше не украдут, конечно.

– Ну уж... – вяло пытался я сопротивляться, однако чувствовал, что и тут она, скорее всего, права.

– Не будь наивным, котик мой! Ты ведь и сам прекрасно понимаешь, что только ты за порог – он в кабак побежал. Так, кажется, он величает ту забегаловку, что возле его гаража? И сейчас, небось, пьяный вдрызг валяется под каким-нибудь забором.

– Я, вообще-то, с него слово взял...

– Господи, кому ты поверил! Да он тебе что хочешь наобещает, когда такие деньги увидит!

Мы вошли в подъезд Настиной пятиэтажки.

– Чтоб ты не обижался, что я неуважительно отзываюсь о твоих друзьях, – продолжала она гнуть свою линию, – давай сейчас к нему заглянём. И ты сам во всём убедишься. Дай Бог, чтобы я была не права.

– Да ну... Не хочу я сейчас разговаривать с ним...

– Зачем разговаривать? Ты только изображение включишь. Он нас не увидит.

– Ну хорошо, – сдался я безо всякой охоты. – Только сначала давай кордон минуем.

– Какой ещё «кордон»?

– Ну эту... как её там?.. Шпиёнку штатную?

– Ах, ты вот о чём! Соседка! – догадалась Настя. – Да наплевать! Буду я отчитываться перед всеми! Тем более – мы уже законные жених и невеста! – Последние слова Настя произнесла нарочито громко. – Ну как, все слышали? – лукаво огляделась она. Но её старания были, видимо, напрасны: нас услышало только эхо в подъезде, гулко разнеся её слова по всем закоулкам.

Я улыбнулся и хотел её поцеловать, но зацепился ногой за ступеньку и мы чуть не упали. Рассмеявшись, мы весело ввалились домой. Соседке придётся выговор объявить с занесением: в ответственный момент она отсутствовала на боевом посту! Теперь весь день больной буду ходить.

*****

Настя оказалась права почти во всём. Я сам ожидал увидеть нечто подобное и возражал только для формы.

Когда на экране возникло изображение внутреннего «убранства» Игоревых апартаментов, нашу комнату заполонил гомон пьяной компании. Дым стоял коромыслом, на полу – батарея пустых бутылок, окурки, обрывки газет и пакетов, в которые, видимо, заворачивали закуску, и на пустых ящиках сидело и полулежало, а то и вовсе лежало, свернувшись калачиком в углу на автохламе, человек десять барыг, всех разом говорящих и смачно перемежавших свою речь отборным матом. Я не сразу заметил Игоря в толпе. Он сидел в самом углу на том месте, где мы с ним чаевали, рядом примостился какой-то мужик, старательно сохранявший вертикальное положение тела. Лицо Игоря было трудно узнать: всё в ссадинах и кровоподтёках, левый глаз украшал фиолетовый синяк. Он сидел мрачнее тучи и, размазывая сопли, жаловался соседу:

– Не, ты послушай, Толян! Сам же, сволочь, пил со мной на мои же деньги, мне же морду набил и меня же и грабанул!..

Больше ни сил, ни желания смотреть у меня не было. Противно.

– Убедился? – Настя подсела ко мне на краешек кресла и ласково потрепала по затылку. – Эх ты, благодетель! «Дело он своё откроет»! Как же! Разбежался! Ты предоставил ему великолепнейшую возможность стать на ноги, а он подавился твоей наживкой. Теперь иди, ищи эти деньги! И у меня такое предчувствие, что эта история ещё не закончена. Кто-нибудь попадётся с его деньгами и покажет на него. А он – на тебя.

– И что теперь? – мрачно поинтересовался я.

– Я уже говорила: положим деньги назад. А те, что Игорь профукал, займём у мафиози. Пусть номера будут не те, но наличность-то останется нетронутой. Как было десять лимонов, так десять и останутся. Им только и работы будет, чтобы выяснить, кто это над ними так «подшутил».