Текст книги "Браслет"

Автор книги: Владимир Плахотин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 30 страниц)

– И на старуху бывает проруха, – сочувственно вздохнул Санька и тут же предложил: – Может, перед штурмом Галактики высадим десант где-нибудь «за бугром»? Затаримся образцами, а там и покататься можно будет в своё удовольствие. М?

– А чё? – хрюкнул Пашка в бутыль. – Это идея! Не всё же по пляжам шастать? – И напомнил: – Рыбки-то подкинешь, али как?

*****

Операция «за бугром» прошла блестяще. И вот уже наш «пятачок», сломя голову, мчался среди звёзд. Мои спутники потягивали пивко, развалясь на диване, а я занял место в кресле. Они настолько аппетитно чавкали и постанывали от удовольствия, что «совратили» и меня. Пиво оказалось на удивление приятным, только с непривычки закружилась голова.

Похоже, что к тому времени скорость света мы перевалили многократно, но никаких чудес, что описываются в фантастической литературе, не наблюдалось. Звёзды шустро ползли по небосводу, уступая место всё новым и новым, и постепенно, по мере того, как мы забирались всё выше по широте Галактики, перед нами разворачивалась потрясающая панорама соседних рукавов, которые нам не видны с того места, где в данное время находится Земля. Млечный путь – один из них, но это внешний, по отношению к нам, рукав галактической спирали. А вот по направлению к центру Галактики, скрытому от земного наблюдателя облаками космической пыли, в изобилии клубящейся ближе к её экваториальной плоскости, открывалось захватывающее дух зрелище. Медленно, во всём своём величии, слитый в сиянии миллиардов солнц, выплывал центр нашего звёздного острова, его ядро. Правда, чёрные облака, кое-где подсвеченные изнутри увязшими в них звёздами, ещё закрывали большую его часть, но уже то, что открывалось глазу, не поддавалось описанию.

– Оно конечно... – только и нашёлся Пашка, а Санька, зачарованно оглядывая звёздную россыпь, сверкавшую перед нами всеми цветами радуги, с сожалением заметил:

– Должен признать, что люди планеты Земля крайне обделены...

– Да, – вздохнул я, – местным можно только позавидовать.

– Только замечают ли они это великолепие?

– А то как же? – возмутился Пашка. – Совсем, что ли, дубы?

– Дубы, или не дубы, а только человек ко всему привыкает.

– Так то человек!

– А по-твоему, – усмехнулся Санька, – здесь одни монстры водятся?

– А вот это как раз самое время и проверить! – оживился Пашка, хитро глядя на меня. – Не отходя от кассы, а?

Идея сделать маленький привал всем пришлась по душе и мы решили «зарулить» на минутку к аборигенам в гости. Выбрали звезду пожелтее из тех, что в изобилии падали нам навстречу, как спелые абрикосы. А раз пожелтее, значит, попохожее на Солнце. А если будет похоже на Солнце, значит, можно ожидать при ней свиту из нескольких планет, на одной из которых, даст Бог, теплится жизнь. А там глядишь, и братьёв по разуму отыщем. Не старших, так младших. Всё равно интересно!

И вот, окрылённые надеждой первооткрывателей, мы притормозили наш «кадиллак» неподалёку от одной звёздочки, приглянувшейся Пашке. Уж не знаю, чем он руководствовался при выборе, но спорить я не стал: в сущности, какая разница? Их, вон, хоть пруд пруди! Не эта, так другая чем-нибудь порадует. Тем более, что наше средство передвижения вмиг удовлетворит любую прихоть.

Звезда, действительно смахивала на Солнце. И, если бы не экзотический звёздный рисунок, на фоне которого она смотрелась, можно было бы обмануться.

Стали мы искать её планеты. Поступили так же просто, как и раньше: при нашей-то скорости они сразу выдавали себя перемещением на фоне более удалённого скопища Галактики.

Однако, вопреки ожиданиям, их оказалось не так уж и много. Не отрицаю, возможно, мы были плохими искателями, но обнаружили только три планеты. Одна жалась вблизи звезды и ожидать на ней чего-либо путного не стоило. Уж очень жарко должно быть на её раскалённой поверхности. Поэтому её мы отбросили сразу.

Вторая оказалась по другую сторону звезды на некотором отдалении. Определить на глаз соответствие условиям жизнеобеспечения, конечно, было невозможно, и мы решили выяснить это при непосредственном контакте.

О третьей планете говорить не стоило: она попалась нам ещё на подлёте к звезде и при первом же взгляде было ясно, что холод, царящий на её поверхности, разговоры о жизни на ней делал, по меньшей мере, безосновательными.

Итак, вторая. Я лихо заложил крутой вираж и, чиркнув по фотосфере звезды, на что мои спутники отозвались изысканными «похвалами» в адрес моих предков, рванулся прямо к планетке.

– Командор, – севшим голосом попросил Санька, – а нельзя ли как-нибудь... э-э... поаккуратнее? Нервы, знаете ли не выдерживают ваших антраша...

– А чего? – улыбнулся я. – Это ведь только кино?

– Знаем мы, что энто за кино! – поморщился Пашка, понимая, что это в его огород камень. – Кинее не бывает!

И он покрепче вцепился в подлокотник.

Я только расхохотался в ответ.

*****

У намеченной нами планеты обнаружился микроскопический спутник, который мы бы и не приметили, не окажись он на нашем пути. Мы едва не прошили его насквозь, однако траектория нашего полёта пролегла чуть в стороне и этого не случилось. К тому же, в тот момент наше внимание отвлекло ещё одно событие, показавшееся нам тогда никак не связанным с попавшейся крохой: вся поверхность приближавшейся планеты вдруг вспыхнула, словно яркая звезда, и так же мгновенно погасла, едва мы пересекли орбиту её крохотного спутника.

– Что это было? – выпучил Пашка глаза.

– Вопрос не по адресу. В этой части Вселенной я бываю только по вторникам.

Но Пашка моей иронии не оценил.

– Я полагаю, скоро на месте будем, – изрёк Санька меланхолически. – Там и узнаем.

Его одного вспышка оставила равнодушным.

Короче, планета ещё издали начала задавать загадки. Явно было заметно, что атмосферы она не лишена, однако ничего, сколько-нибудь похожего на рельеф, не наблюдалось. Никаких тебе гор, морей и океанов, не говоря уже об островах, материках и прочей географической начинке. Ну да это ладно, с кем, как говорится, не бывает. Но поражало другое: чем ближе мы подлетали, тем всё более отчётливее казалось, что поверхность планеты покрыта... рыбьей чешуёй! Поначалу она смотрелась однообразным серым покрытием, слегка отливавшим стальным блеском, но когда планета раскинулась под нами во всю ширь, удивлению нашему не было предела: вся, абсолютно вся видимая поверхность загадочной планеты представляла собой обширное поле, состоявшее из ровных рядов ячеек, формой своей, действительно, напоминавших рыбьи чешуйки.

– Сооружение интересное, – прокомментировал Пашка. – Одна штука. Цена – двадцать пять копеек.

Насчёт цены он, конечно, хватил, но это, действительно, было Сооружение. И явно искусственного происхождения. В этом сомнений не возникало. Видно, как говорится, невооружённым взглядом. Всю планету занимал единый циклопический комплекс, о назначении которого мы могли строить только самые нелепые догадки. Чем я и мои спутники не преминули тотчас же заняться.

А таинственная планета всё приближалась. Наконец, мы зависли в нескольких десятках метров над одной из «чешуек», если так можно было назвать гигантский монолит, отполированный до зеркального блеска и раскинувшийся под нами от горизонта до горизонта в какую сторону ни посмотри. Абсолютно ровная идеальная поверхность, в глубине которой полыхало слепящее отражение местного солнца.

Приглядевшись, я обратил внимание своей команды на фактуру материала, из которого состояла плита.

– Будто пчелиные соты... – отозвался Санька.

Действительно, шестигранники, плотно пригнанные друг к другу, походили на пчелиные соты, только каждая из ячеек имела в диаметре метров пять-шесть.

– Каковы ж тогда здешние пчёлы? – схохмил Пашка. – А дядька-пчеловод?

Никто его ответом не удостоил. Я двинул наш «пятачок» вперёд. Ячейки-соты дёрнулись, поплыли под нами и слились в единую серую массу. Ровная, как стол, однообразная поверхность ничем не выдавала нашего движения. Казалось, «пятачок» завис над полем неподвижно. Я уж собрался поддать газку, но тут, недосягаемая до этого, линия горизонта резво скакнула нам навстречу и мы притормозили над краем обрыва, прямой линией уходившего до самого горизонта влево и вправо от нас. Далеко внизу стелилась такая же идеальная, ничем не замутнённая зеркальная равнина, над краем которой мы висели. Надо полагать, это была соседняя «чешуйка».

– И так до бесконечности, – резюмировал Санька. – Похоже, что в этом королевстве кривых зеркал никто не обитает.

– Зеркала-то как раз тут ровные, – вздохнул Пашка с кислой миной. – Такие ровные, аж противно. Так и хочется чем-нибудь... – Он сделал выразительный жест: – Чтоб хозяева сбежались.

Санька поддел его:

– О! Истинный представитель Хомо Сапиенс! Вы, сударь, извините за откровенность, в душе просто хулиган!

– От Хомы слышу! – окрысился Пашка. – Не пеняй на зеркало!

– Ладно вам! – улыбнулся я. – Давайте обследуем обрыв. Может, там чего?..

– Всё-таки интересно, – сказал Санька, заглядывая в бездну, – почему одно поле выше другого?

– Эт' чтоб с парашютом туда! – осклабился Пашка.

В отличие от Пашки, я ответа не знал, а потому просто пожал плечами и наш «звездолёт» стал медленно опускаться вниз в двух-трёх метрах от гладкой, как моя лысина, стены. Только вот лысина и то имела хоть какую-то растительность и неровности, а здесь был идеальный срез, будто отсечённый гигантским ножом. И не было той плоскости ни конца, ни края. Лишь внизу расстилалось новое поле, тоже не отличавшееся миниатюрными размерами.

– Километра три будет, – прикинул Пашка высоту стены.

Я согласился, а Санька задумчиво произнёс:

– Вот смотрю всё время на эти зеркала и думаю: что-то в них не так, чего-то не хватает. И только сейчас дошло.

– Ну?

– Да отражения нашего!

– Вот, кстати, тебе и ответ, – сказал я Пашке, – есть ли на том конце передающее устройство. Мы бы видели его отражение.

Пашка развёл руками:

– Тогда я вообще не понимаю, как работает эта фиговина!

– А тут и понимать ничего не надо, – ласково погладил я «фиговину». – Дали – пользуйся!

– Знать-то всё равно хочется...

– Много будешь знать, умным станешь. А это вредно. Смотри вон, уже приземляемся.

– «Приземляемся»! – хмыкнул Пашка. – Где ты тут землю-то увидел?

– Ну тогда – «призеркаляемся»!

До нижнего поля уже оставалась пара сотен метров. На глаз, конечно. Определить расстояние до зеркала при отсутствии отражения, скажу я вам, довольно затруднительно. И, только когда шестигранные ячейки увеличились приблизительно до того же размера, что и на вертикальной стене, я затормозил.

Ничего нового мы не увидели. Всё та же отполированная стена. Даже линия стыка вертикальной и горизонтальной плоскостей не представляла из себя ничего интересного. Прямая линия. Хоть по линейке проверяй.

– Ну и откопали мы планеточку! – пожаловался Пашка. -Тундры-лианы! – И цыкнул: – Чего дальше-то?

– Давай хоть по поверхности выйдем потопчемся, – предложил я. – Разомнёмся.

Санька поёжился:

– А копыта не отбросим? Как там насчёт дыхалки?

– Сейчас узнаем. Ну-ка, Сезамчик, что за атмосфера снаружи?

По экрану побежали цифры: содержание кислорода, азота, ещё там чего-то.

– Ты мне проще скажи: дышать там как, можно?

«В принципе – да», – откликнулся браслет.

– Ну вот, другое дело! – сказал я и встал с насиженного места. – Идём, что ли?

– Не нравится мне это «в принципе», – пробурчал Санька.

– Э! Да чего там! – потянулся Пашка и хрустнул сцепленными кистями рук. – Открывай! Размяться не помешает!

Я уравнял поверхности «пятачка» и планеты.

– Сезам, откройся!

В лицо пахнуло свежим воздухом. Даже, по-моему, очень свежим. Как после грозы.

– Озончиком попахивает! – принюхался Пашка, помахивая ладонью, как веером, и первым ступил на зеркальную поверхность.

И тут произошла удивительная вещь. Я сказал, что он ступил на поверхность, но это выглядело не совсем так. Между подошвами его туфлей и поверхностью планеты так и осталось сантиметров десять, а он стоял прямо в воздухе и растерянно смотрел себе под ноги.

– Мягкое чего-то, – доложил он нам, криво улыбаясь. – И зудит!

Но стоило ему пошевелиться, как ноги его разъехались, он упал на спину и, глупо хихикая, в таком вот положении поплыл от нас в направлении вертикальной стены. Похоже, при падении он совсем не ударился, потому что голос его был радостно возбуждён:

– А мне нравится!

Он перевернулся на живот и попытался встать, однако ноги разъезжались, как на льду. Мы внимательно, каждый по-своему, следили за его гимнастикой. Я – с интересом, Санька – с тревогой.

– Ну, чего смотрите? – крикнул Пашка, в третий раз предпринимая героические усилия принять вертикальное положение. – Идите сюда! Помогите встать!

Я решился. В любом случае, лично мне ничего не грозило.

Я высунул руку за пределы «пятачка» и потрогал невидимую поверхность. Пашка не соврал: рука коснулась чего-то тёплого и упругого. При чём явственно ощущалась мелкая вибрация.

– Силовое поле, надо полагать, – сообщил я с видом знатока.

На что Санька лишь хмуро покачал головой:

– Вы уж, пожалуйста, без меня. Мне здесь как-то уютнее.

– Как хочешь.

Я подпрыгнул и опустился сразу обоими ногами на мягко спружинившую поверхность невидимого поля. Инерции толчка оказалось достаточно, чтобы я заскользил в ту же сторону, где барахтался Пашка. Оставалось только удерживать равновесие. Но это удавалось мне лишь до тех пор, пока я не доехал до моего распластавшегося друга. Только я с ним поравнялся, он сразу ухватил меня за штанину и я упал. При чём удара я не почувствовал, было очень мягко, и мы, хохоча, закружились с ним в лежачем вальсе. Инерция толчка была ещё довольно ощутимой, а сила трения, по-моему, вовсе равна нулю, если такое вообще возможно. В конце концов наше барахтание закончилось тем, что мы мягко ткнулись в вертикальную стену, вернее, в поле обтекающее её, и остановились.

– Ну что? – улыбнулся я. – Давай вставать?

– Давай!

Пашка вцепился в меня, я – в него и так, держась друг за друга, с горем пополам водрузили мы свои бренные тела на разъезжающиеся ноги.

– Похлеще льда будет! – прокряхтел Пашка, не выпуская из рук мою рубашку и оглядываясь по сторонам.

– Колоритно смотритесь! – послышался Санькин смешок. Он сидел, развалясь, на диване и с улыбкой наблюдал за нашей вознёй. – Что-то подумает о нас «дядька-пчеловод»?

Мы оглянулись. Диван вкупе с ним смотрелся не менее комично, паря над своим отражением в зеркальной поверхности.

– А пущай, чего хотит, то и думает! – Пашка с силой оттолкнулся от меня и, кое-как сохраняя равновесие, заскользил вдоль вертикальной стены, изредка касаясь её для пущей уверенности.

От его толчка я хлопнулся на задницу и закрутился вокруг собственной оси, пролегавшей где-то в районе копчика.

– Ах ты!.. – Попытка приподняться ничего не дала: без посторонней помощи сделать это оказалось не так-то просто.

– Я бы на твоём месте вспомнил о своих чудесных возможностях! – вновь послышался насмешливый голос со стороны дивана.

А ведь и в самом деле! Скалы взглядом, значит, могём, а себя любимого... Ну-ка!..

И я свечой взмыл в небо метров на «дцать».

– Ого! – Санькин голос был слышен далеко внизу. – Неплохо!

Я спланировал к нашему островку и шмякнулся прямо в кресло, которое жалобно взвизгнуло, но удар выдержало.

– Повторить не желаешь? – указал я пальцем в небо.

– На твоём горбу, что ли?

– Зачем? Самостоятельно!

– Нет уж! Увольте! – Санька поднял руки, отстраняясь, и кивнул в сторону удалявшегося Пашки: – Слышь? Пал Ксанч гудки подаёт!

Я оглянулся. Уже порядком отъехавший от нас Пашка продолжал удаляться в довольно своеобразной позе: полулёжа на боку. Одна рука его безуспешно старалась вернуть утраченное равновесие, а другой он размахивал над головой и что-то нам кричал. Но разобрать можно было только смачные словосочетания русского мата.

– Скучает, – посочувствовал Санька, насмешливо щуря глаза. – Помочь бы надо.

– Само собой!

«Пятачок» дёрнулся, легко догнал Пашку, поддел его, отчего тот кубарем покатился нам под ноги, и стал резво набирать высоту.

– Что, экскурсия подошла к концу? – спросил Пашка, вставая и отряхиваясь.

– Я смотрю, тебе понравилось? – Санька с усмешкой оглядел его взъерошенную фигуру.

– Оно, конечно, забавно, – сказал Пашка, приводя себя в порядок. – Только с тормозами проблема. Чего ж не попробовал?

– Одна попробовала, – фыркнул Санька. – Так до сих пор...

Пашка бухнулся на диван и, сграбастав со стола баночку с пивом, шумно отхлебнул.

– Володь, – попросил Санька. – Не пора ли форточку – того!.. Холодает что-то...

Я кивнул и закрыл сообщение с атмосферой планеты. Встречный ветер к тому моменту уже изрядно потрепал нас.

– Я что-то так и не понял, – Пашка постучал тарашкой по столику. – Мы что, уже отчаливаем?

– А чего здесь ловить? – пожал я плечами. – Нас явно не ждали. Конструкция, конечно, мощная, но назначение её лично мне не понятно, а объяснить, сам видишь, некому.

– Э, нет! – Пашка хитро прищурился. – Тут ты не прав!

Я насторожился:

– Что ты имеешь в иду?

– А что имею, – он явно наслаждался произведённым эффектом, – то и введу...

– А серьёзно?

Пашка с треском отодрал башку несчастной тарашке и кинул на стол.

– Серьёзно? – Он глянул за борт на удалявшуюся зеркальную поверхность и мотнул головой: – Ты коня-то попридержи!

«Пятачок» замер.

– Ну?

– Вот тебе и «ну»! Дверь я видел! Зря, что ли, глотку драл?

Мы с Санькой переглянулись.

– Какую дверь?

– А я почём знаю? – с деланным равнодушием отозвался Пашка. – Дыра какая-то в стене. Тормозов-то нет ни фига – еду и еду! А она вот так делает, – и он губами беззвучно изобразил: «А!», «О!», «А!», «О!»

– Так чего ж ты молчал?! – возмутился я и бросил «пятачок» круто вниз.

– Молчал?! – оскорбился Пашка. – Да я всю глотку изодрал! «Мать-перемать!» – ору, а вы, как оглохли!

– Ну, положим, слово «мать» в разных вариациях мы слышали довольно отчётливо, – спокойно отозвался Санька. – Но не более. Согласись, что в твоих устах оно звучит не так уж и редко, чтоб могло привлечь к себе особое внимание.

– Ну конечно! Где вам услышать! Вы ж пируэты в воздухе выписывать изволили!

Булыжник в мой огород.

– Ну и как я тебе? В качестве летательного аппарата?

– Спрахиваешь! – усмехнулся Пашка и прогундосил: – «Заливаю в бак бензин, завожу пропеллер!.».

– Трепло! – Я чуть отхлебнул из его банки пива, поморщился и спросил: – Ну, где твоя дыра?

– «Моя»! – хрюкнул он. – Моя на месте! – И огляделся: – Ты хоть на то же место сел?

– Вопрос, конечно, интересный! – хохотнул я. – Здесь, знаешь ли, такое изысканное разнообразие рельефа! Заблудиться – ну ни в жисть!

Пашка понимающе кивнул:

– Погоняй вдоль забора туды-сюды, может, оно и отыщется.

– Мартышкин труд! – не согласился Санька.

– А что ты предлагаешь? – насупился Пашка.

– Единственно разумное: обратиться к памяти браслета.

– Резонно, – поддержал я. – Ну-к, Сезамчик, сообрази!

После обычных препирательств относительно точности формулировки задания, браслет выполнил желаемое. Декорация, однако, не изменилась. Только вертикальная стена стала как будто ближе. Как будто. А, может, и показалось. Ориентиров-то – не густо. Небо, солнце, да их отражение. Остальное всё – зеркала. Даже наши отражения опять исчезли.

Некоторое время мы тупо смотрели в серую массу стены, потом я спросил:

– А тебе не показалось?

– Да какой «показалось»! – Пашка упрямо тряхнул своей шевелюрой. – Вот, как тебя!

Мы помолчали ещё немного, таращась на стену. И ещё. Потом Пашка предложил:

– Может, сами? Без спросу?

– Что?

– Ну... замялся он, подбирая слова. – Проткнём стену и посмотрим, что там у них, внутрях. Ты же это умеешь?.. Тем более, что нас ведь всё равно там как бы и нету. А?

– Идея неплохая, – согласился я. – Попробуем без приглашения.

«Пятачок» дёрнулся вперёд и медленно въехал в стену. Нас тут же окружила кромешная тьма. Как тогда, на Сатурне. С той лишь разницей, что там всё выло и грохотало, а здесь царила мёртвая тишина. Слышалось только сопение Пашки: он наощупь разделывался с рыбьим хвостом.

– Ты б хоть присветил немного, что ли? – послышалось его недовольное бурчание. – А то как у негра...

– В рот не попадёшь? – насмешливо булькнул Санька. Он тоже занимался чревоугодием.

Я выполнил заказ и прибавил ходу. Ничего не изменилось. За пределами «пятачка» стоял непроницаемый мрак.

– Пал Ксанч, – ехидно осведомился Санька, – вам не кажется, что ошибочка вышла?

«Пал Ксанч» нервно пригладил свою пышную шевелюру и пробурчал:

– Ещё не вечер...

– Да уж! – хохотнул Санька. – Глянь за окно: ночь уж давно!

– Стихоплёт! – пробурчал Пашка.

Мы пристально всматривались в темноту, пытаясь уловить хоть какие-то признаки хоть чего-либо, но все старания оказались тщетными. Ничего. Совсем ничего.

– Аид! – с напускной мрачностью в голосе изрёк Санька. – Царство мёртвых!

– Какое там «царство»! – В голосе Пашки уже явственно слышалось разочарование. – Ни мёртвых, ни, тем более, живых...

И вдруг по глазам резанул ослепительный солнечный свет. После кромешной тьмы он показался прямо-таки нестерпимым. Поначалу мы не могли ничего разобрать – ослепительное пятно вверху, ослепительное пятно внизу – и только когда глаза попривыкли, я понял, что мы несёмся над такой же зеркальной плитой, с которой и начинали своё подземное путешествие. Короче говоря, мы пронзили плиту насквозь и выскочили с другой стороны.

– Кина не будет, – подвёл Санька итог нашим изысканиям.

– Но я же видел! – кипятился Пашка.

– Ну и что? – стал успокаивать я его. – Фортуна дважды не улыбается. Ты же видишь: голый Вася. Я думаю, нам больше ничего не покажут. Да и вообще, – пожал я плечами, – надо бы сначала узнать, что здесь и почём. Полетаем вокруг, может, чего и углядим.

С этими словами я взял круто вверх и по касательной вышел на орбитальный облёт. Небо из светло-филетового потемнело, стало иссиня-чёрным, вновь появились звёзды и опять на полнеба раскинулась Галактика, видимая до этого лишь белесым пятном на фоне фиолетового марева, что представляло из себя небо с поверхности Зеркальной.

– Всё-таки, какая красота! – не удержался Санька.

Пашка в ответ лишь состроил многозначительную гримасу. Но уж кого-кого, а его-то я знал, как облупленного! Чай, не первый год вместе кукуем. Зенки его шкодливые и без слов говорили, что вид звёздного неба не оставляет его равнодушным. Тем более, такого неба! Это он сейчас перед Санькой хорохорится, мол, всё ему нипочём. А душа-то у него, как и у меня, очень даже отзывчива на подобные красоты.

Планета медленно поворачивалась под нами, подставляя для обозрения свои зеркальные бока. Я, рассеянно блуждая взглядом, поначалу не узрел ничего особенного, однако Санька, оказавшийся более внимательным, сказал, указывая вниз:

– Ничего не замечаешь?

Я немного помолчал, присматриваясь к поверхности планеты, и пожал плечами:

– Вроде, нет...

– Обрати внимание, как здесь плиты расположены.

– Точно! – ахнул Пашка.

Тут и я узрел. Так называемые «чешуйки», одну из которых мы имели удовольствие обследовать изнутри и снаружи, с этой стороны планеты уже не прилегали плотно к её поверхности, а становились на дыбы. И, чем ближе мы подбирались к границе дня и ночи, тем более явственно выраженным становился этот эффект. Плиты здесь уже прямо-таки торчали, как иглы у ежа.

– Ты усекаешь? Плоскость каждой из них расположена перпендикулярно лучам солнца, – продолжал Санька развивать свою гипотезу. – Похоже, что планета вообще не вращается и все плиты поставлены так, чтобы максимально усваивать световой поток.

– Миленькая такая солнечная батарейка с планету величиной, – дополнил Пашка. – Только кому служит, не понятно.

Позже мы убедились, что Санька как в воду смотрел. В тот момент других соображений у нас не имелось. А придумать что-либо ещё у нас попросту не хватило времени. То, что предстало нашим глазам в следующий миг, вообще заставило на время забыть о загадке зеркальных плит.

Я уже сказал, что мы подлетали к терминалу – границе дня и ночи. И тут, совершенно неожиданно, зеркальные монолиты, то бишь «чешуйки», кончились. Под нами промелькнула их чётко очерченная граница и мы понеслись над тёмной материковой частью, погруженной в густые сумерки. Я успел заметить даже нечто вроде водной глади, в которой на мгновение отразилась звёздная карусель Галактики.

– Тормози! – завопил Пашка. – Самое интересное начинается!

Я придержал своего «коня» и бросил его вниз, разворачивая на сто восемьдесят градусов. Солнце быстренько закатилось за зубчатую гряду крайних зеркальных монолитов и мы заскользили над сумеречной страной, освещаемой лишь вишнёвым заревом то ли заката, то ли рассвета, да призрачным светом миллиардов солнц далёкого центра Галактики.

Я снизил скорость и опустился к самой земле. Да, это уже с полным правом можно было назвать землёй. В неверном свете угрюмой зари можно было разобрать рощицы чахлых деревьев и заросли кустарника. Промелькнула неширокая река и я направил полёт вдоль её русла. Хоть какой-то ориентир.

К берегам речушки вплотную подступала растительность. С высоты, на которой мы летели, нельзя было разобрать, похожа ли она на земную. Выяснение этих подробностей я оставил на потом, тем более, что впереди показался источник света. Было похоже, будто горит большой костёр.

– Никак аборигены? – с надеждой подался вперёд Пашка.

– Сейчас узнаем.

Деревья кончились и я затормозил над большой поляной.

– Мать твою, Миклухо-Маклая!.. – прошептал Пашка, уставившись на то, что предстало нашим глазам. Мы с Санькой тоже свесились через край «пятачка», вглядываясь в причудливую картину.

Обширная поляна круглой формы, метров двести в диаметре, обрамлённая по периметру то ли факелами, то ли малыми кострами (с того места, откуда мы смотрели, было не разглядеть), кишмя кишела людскими телами. Количество их, похоже, составляло несколько тысяч. И все они, подчиняясь единому ритму, совершали бестолковые (естественно, на наш взгляд) телодвижения. Начиналась эта гимнастика с воздевания рук и лиц кверху, затем тела складывались чуть ли не пополам (надо полагать, в низком поклоне), и, после непродолжительного замирания в такой позе, все, находившиеся на этой гигантской сцене, падали на колени и, вопя, что есть мочи, подскакивали вверх, видимо, соревнуясь, кто выше подпрыгнет, и всё начиналось сначала.

Музыкальным сопровождением этой загадочной аэробики служил огромный, обтянутый кожей, барабан. В него со всей дури лупили две девицы атлетического сложения. Вид у них был довольно свирепый, занятию своему они предавались самозабвенно, закатив глаза и вкладывая в удары всю силу своих бицепсов. Сам музыкальный инструмент занимал почётное место в центре импровизированной сцены, и все участники действа были обращены лицами к нему.

– Это что за тунгусские пляски? – сиплым шёпотом обалдело проговорил Пашка.

– Мы, видимо, угодили на какой-то праздник, – предположил Санька.

– А чё одни бабы-то?

– Ну... наверное, отмечают местное Восьмое Марта.

Действительно, я только сейчас обратил внимание, что среди всех присутствовавших на собрании не было видно ни одной особи мужеского полу. Конечно, я мог и ошибаться, ведь здесь сильно не хватало освещения, если не считать уже упомянутых костров по периметру поляны, да ещё одного, горевшего в непосредственной близости от барабана. Своими размерами он несколько отличался от своих собратьев и находился рядом с каким-то возвышением, которое венчало нечто, сильно смахивающее на упрощённый вариант трона. Во всяком случае, можно было смело утверждать, что это стул. Над ним усердно поработали в смысле украшения, накрутили веток, цветных тряпок, что, по-видимому, должно было означать особое к нему отношение. К тому же я заметил, что лица туземцев были обращены всё-таки не к барабану, а к нему. Именно этот «трон» был центром общего внимания.

Внезапно гул барабана стих, многотысячная толпа замерла, стоя с протянутыми к небу руками и в наступившей тишине, нарушаемой лишь треском костров, взвился одинокий истерический вопль. Поначалу было неясно, откуда он исходит. Но вот от общей массы потных, блестящих в неверном свете костров тел отделилась одинокая фигурка, и, не переставая кричать, стала быстро подниматься на возвышение, где стоял так называемый «трон». По мере того, как она набирала высоту, крик её приобретал мелодические оттенки, и, как только она одолела последнюю ступеньку и бухнулась перед «троном» на колени, её вопль превратился в нехитрую мелодию, которой постепенно стала вторить толпа. Сначала это было похоже на тяжкое «У-у!» в конце каждой фразы, потом тысячи глоток, входя в ритм, стали повторять за певицей всё большее количество слов. В конце концов вся поляна зазвучала в полную силу.

А сама певица, чей голос уже потонул в общем гуле, встала с колен, сбросила остатки и без того ничего не прикрывавшей одежды, и, призывно вскидывая руки к небу, стала исполнять замысловатый танец, ходя кругами вокруг трона, многозначительно вращая бёдрами.

– Почему столько внимания этой корявой табуретке? – сдавленно просипел Пашка.

– Насколько я понимаю, – сказал я, – они кого-то ждут. Кого-то, кто должен сесть на эту, как ты говоришь, «табуретку».

Тот недоверчиво вытаращил на меня осоловевшие от аппетитного зрелища глаза:

– А ты чё, врубаешься, о чём они там орут?

– Ну, не совсем, но общий смысл улавливаю.

Он только уважительно крутанул головой и опять впился глазами в обнажённую фигурку танцовщицы.

Санька ткнул меня в бок:

– Пал Ксанч в отпаде!

Я кивнул, но тему развивать не стал. Внимание моё в этот момент было сосредоточено на действительно заинтересовавшем меня тексте песни, которую уже не пела, а душераздирающе выкрикивала вошедшая в экстаз толпа.

– Ей-богу, с ними сейчас чего-нибудь случится! – посочувствовал Пашка.

– Самое время помочь, – усмехнулся Санька и подмигнул мне. Я как раз смотрел на него, пытаясь уразуметь, что он имеет в виду.

Пашка тоже уставился на него непонимающе:

– Чем помочь?

– А ты послушай, чего они просят и сам решишь.

– Привет! – Пашка постучал пальцем по голове. – Это вон кто у нас умеет, – он кивнул на меня, – а я-то тут при чём? – и отвернулся.

– «Приди же, Солнцедающий! – мерным голосом стал декламировать Санька. – Приди же, Великий Муж, Продолжатель рода Белокурых Дев!.».

Пашка опять обернулся, но теперь уже в мою сторону:

– Чего это с ним?

Я улыбнулся:

– Это перевод.

– А он-то почём знать может? Родственник, что ли?

Санька многозначительно прищурился:

– Телепатия!

– Что-то я раньше за ним таких способностей не замечал, – съязвил Пашка.

– Так ведь и я имел честь приобщиться, – указал Санька на браслет. – Эт' когда меня в Штатах подстрелили. С тех пор и практикую.