Текст книги "Браслет"

Автор книги: Владимир Плахотин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 30 страниц)

Владимир Павлович Плахотин
Браслет

Бум! Бум! Бум!

В дверь, мягко говоря, постучали. Я вздрогнул и выронил кисть.

Не буду открывать! Достали! Пусть думают, что меня дома нет. Только-только покатила масть – картина стала поддаваться на уговоры, и – опять облом! Кого-то черти принесли.

Бум! Бум! Бум!

Похоже, стучали уже ногами, задавшись целью непременно разнести мою дверь в щепки. «Так судьба стучится в двери!» – не к месту вспомнилось бетховенское, пока я шёл открывать. Знал бы я тогда, как недалёк был от истины!

– В конце концов, есть же и звонок! – раздражённо выкрикнул я в темноту лестничной площадки, едва отодвинув защёлку замка.

– Звонок-то есть, а електричества – ёк! – схохмила плутоватая физиономия, выглянувшая из мрака.

– Тьфу, чёрт! Игорь, ты, что ли? Ну, заходи...

– А я не один чёрт! – загадочно промурлыкал Игорь и выдвинул на передний план Милку, свою новую подружку.

– А... – смущённо поперхнулся я. – Прошу!.. Только у меня тут...

– А мы не из санэпидстанции! – хохотнул Игорь, явно рисуясь перед подружкой. – Ентим делом мы по четвергам, того! – занимаемси. А сегодня у нас что? Ага, пятница! – И тут же сменил тональность: – Мы, собственно, за тобой.

– Не понял...

– Чего «не понял»? Собирайся, пойдёшь с нами!

В этом весь Игорь. На правах давнего приятеля он может бесцеремонно ввалиться среди ночи, потребовать чаю (потому как иного я не употребляю), начать учить жить, и всё это в полной уверенности, что иначе и быть не должно.

– Ну, чё стоишь-то? Меняй хитиновый покров! Весь краской провонял! Богомаз!

– Кто б говорил! От самого бензином прёт за версту!

– Это к делу не относится! Меня и таким любят! Чешись, нам некогда!

– Да не пойду я! – взбрыкнул я в крайнем раздражении.

– Видала? – ткнул он Милку в бок, – даже и не спрашивает: «И куда это вы меня поведёте за белы рученьки?»

– Куда бы оно ни было! – зло ответил я, уже не стесняясь его подружки. – У меня работа!

– Хе-хе! Срочная? – съязвил он. – Заказчик под дверями уже, небось, измаялся, ожидаючи! А я-то думаю, об кого это я в подъезде споткнулся?

Мои глаза извергли молнии, но его силовое поле небрежно отразило их. Увлекая за собой безмолвную Милку, он по-хозяйски протопал в комнату, служившую мне мастерской, и остановился перед картиной.

– Вот это, – он ткнул пальцем в холст, едва не размазав только что с любовью выписанное, – оно подождёт! А мы – нет! Въезжаешь? Идём!

Я чуть не кинулся его пальцу наперерез, но он вовремя остановился, зависнув в каком-то миллиметре от поверхности картины, и потому я благосклонно выдохнул:

– Ну? И куда же?

– На завод.

– Привет! Я только что со смены!

– Дурень! На дискотеку!

– Ещё чего! Буду я!..

– Будешь! – уверенно парировал он, даже не дослушав. – Там вагон вот этого добра завезли, – он звучно, как по забору палкой, провёл пальцем по ряду кассет с музыкой. – Говорят: новьё! Заодно и оценишь.

– Мне своего хватает... – уже не так агрессивно вякнул я. Он, конечно, знал, чем меня купить.

– Вот только этого не надо! – гыгыкнул Игорь, переглядываясь с подружкой. – Знаем мы твои аппетиты! И к тому же... Тут один еротицский, так сказать, момент... Ну-ка, Милка, высвети нам суть проблемы!

Молчавшая до сих пор девушка по его команде, наконец, обрела словесный дар и начала чего-то вкручивать насчёт того, что меня, мол, там давно дожидается какая-то «тёлка» и сильно хочет познакомиться именно со мной.

Ха-ха два раза! Так я и поверил! Насчёт своих внешних данных я давно был невысокого мнения. Прекрасная половина человечества тоже разделяла мои убеждения. Так что поддался я на уговоры вовсе не поэтому. «Вагон новья» меня добил. Страстное сердце коллекционера не вынесло искушения.

И вот мы уже несёмся к знакомой проходной. Вахтёрша тётя Шура, считавшая меня до сих пор «сурьёзным» молодым человеком, чуть за стойку не упала, разглядев в толпе диско-поклонников мою потерянную физиономию. Но я, насколько мне позволил минимальный набор артистических данных, прикинулся шлангом и проскользнул под своды заводского актового зала.

Игорь с Милкой мгновенно куда-то улетучились, но я их особо и не задерживал. Игорева подружка только успела напоследок крикнуть мне, что ту «тёлку» Настей зовут. Я лишь с досадой отмахнулся.

Намётанный глаз тёти Шуры не зря выделил меня из общей массы. Подобные заведения своим вниманием я никогда не жаловал. Насколько помнится, они задумывались, как просветительские, дабы тёмная советская молодёжь часом не утонула в необъятном море-окияне западной поп– и рок-музыки. Но она почему-то не тонула... Да вы и без меня прекрасно знаете, во что всё это выродилось...

Насчёт «вагона» меня подло обманули. Колонки в человеческий рост надсадно изрыгали всё те же заезженные хиты сомнительной свежести. Я быстро заскучал. Дав себе слово через пару вещей повернуть оглобли до хаты, я прислонился к стене и оттуда с тоской взирал на осатаневшее племя любителей «новья». Многие были в жестоком подпитии и не держались на плаву. Им не давали упасть тесные ряды единомышленников, ещё не пришедших в должную форму и ритмично дёргавших частями тела, вовсе для танцев не предназначенных. Да и танцем назвать конвульсивные подрыгания как-то язык не поворачивался.

Из скорбной задумчивости меня вывел ангельский голосок, сквозь рёв пробившийся ко мне по правому борту. Я повернул голову и обомлел: рядом стояло само совершенство! Представляете? То самое, которое я тщетно старался воплотить в своём бессмертном шедевре, так безжалостно осмеянном Игорем. И, как оказалось, оно, это совершенство, меня о чём-то спрашивало.

– Извините, сударыня, – подался я ухом ей навстречу, – не расслышал!

– Вам здесь нравится? – голос её дрожал, но это я заметил уже много позже. У меня у самого в тот миг язык прилип к позвоночнику, а всё остальное заполнилось требухой от Винни-Пуха.

– Д-до безумия! – на автопилоте выдали мои опилки потрясающую оригинальность.

– Зачем вы обманываете? – посмотрела она с укором.

– Да ну что вы! – прокричал я с азартом. – Я не обманываю! Здесь такая музыка! И... И всё такое! – при этом я, оказывается, ещё и нелепо руками размахивал! А где-то в районе чердачных помещений пронеслось: «Не штукатуренная!» В моих глазах это было чуть ли не главным достоинством.

– А я «штукатурки» терпеть не могу! – заявила она, топя меня на дне своих умопомрачительных голубых с зеленцой глаз.

Я оцепенел. Неужто вслух брякнул?

– А разве... я что-нибудь сказал? – проблеяло моё убитое "я".

– Вы так подумали! – прокричала она и перешла к атаке: – Давайте знакомиться! Меня зовут Настя!

Я ещё больше скукожился.

«Ага!.. Та самая! – трассировало через голову. – Сама напрашивается!»

Настя тут же нахмурилась и убрала за спину протянутую руку.

– Володя! – строго сказала она. – Вы меня ещё не знаете, а уже оскорбляете!

– Я?!! – только и хватило мне выдохнуть. Я хватал воздух широко раскрытым ртом, но вдоха не получалось.

Несколько физиономий приблизились вплотную и сочувственно окутали нас облаком перегара:

– Что, лысый, облом?

Настя решительно взяла меня за руку и поволокла к выходу:

– Пойдёмте на улицу! Здесь трудно разговаривать!

Не приходя в сознание, я послушно затрюхал следом за нею. Благодарные зрители, разумеется, заулюлюкали нам в спину.

Очнулся я где-то на середине аллеи, ведущей от проходной к железнодорожному переезду. Осенний воздух немного охладил мою воспалённую черепушку и я оказался в состоянии задавать вопросы.

– Так! – я резко высвободился из её цепких пальчиков и развернулся всем фюзеляжем. – Надо объясниться!

Она остановилась, не поднимая глаз:

– Я слушаю...

– Нет, это я слушаю! Что ещё за телепатические сеансы ты мне там показывала?

– Мы уже на «ты»? – тихо поинтересовалась она.

– Ты мне это... – поперхнулся я. – Не увиливайте от ответа!

– Хорошо. Если хочешь, называй это так. Только не кричи, пожалуйста.

– А я и не кричу! – продолжал разоряться я в вечерней тишине. Со стороны всё это очень сильно смахивало на милые семейные разборки. – Я желаю знать!

Она, наконец, повернулась ко мне и посмотрела в глаза:

– Володя, давай договоримся так...

Но я не дал ей закончить мысль, меня буквально распирал дух следователя:

– А имя моё ты откуда знаешь? Ведь я его тебе не объявлял!

– Да тебя же там, – она кивнула в сторону проходной, – каждый второй знает!

Я тупо посмотрел на неё и отвел глаза:

– Ладно, согласен. А как насчёт «штукатурки»? Тоже «каждый второй»?

– Давай мы с тобой договоримся так, – повторила она с нажимом, возобновляя движение. – Все вопросы ты будешь задавать... не сейчас.

– Интере-е-есно! А когда же? – заковылял я следом, требовательно заглядывая ей в лицо.

– Потом, – глухо сказала она и, подумав, добавила: – Когда к дедушке придём.

– К дедушке?! – вылупил я глаза и невольно огляделся. – К какому ещё дедушке? – До сих пор я не придавал особого значения, в каком направлении пролегала траектория нашего полёта.

– К моему, – ответила она. – Он уже ждёт... Да не волнуйся ты так! – с обезоруживающей улыбкой повернулась она ко мне, заметив, что я остановился с отвисшей челюстью. – Пойдём! – Она взяла меня под руку. – Глупенький! Ты даже себе не представляешь, что этот вечер – переломный в твоей жизни!

– Переломный? Чего ломать будут? Руки? Ноги? Или комедию?

Она звонко рассмеялась:

– Не зря я на тебя деду указала! С тобою точно не соскучишься!

– Что это ещё за намёки?

– Всё узнаешь... – упорно повторила она. – Да вот, мы, собственно, уже и пришли! – Мы подходили к одной из многоэтажек, рядами выстроившихся возле переезда. – В этом доме я и живу с дедом. Только у меня к тебе одна маленькая просьба: с мыслями поаккуратнее – дедушка их тоже слышит.

– Чудеса твои, господи! – покачал я головой и, как баран на верёвке, нырнул вслед за нею в один из подъездов.

*****

Мне бы одуматься в тот момент. Плюнуть и уйти. Девицы без комплексов как-то не в моём вкусе. Внешность ладно, мне понравилась. Но – манеры! Какое-то невообразимое сочетание целомудренной скромницы с асфальтовым катком. И ещё я про себя отметил, что поддаюсь её давлению с большой долей удовольствия. Садомазохист. Его насилуют, а он кайф ловит.

Я и не сомневался, что она подцепила меня для известных целей. Сказки про дедушку я пропускал мимо ушей, как неуклюжую отговорку. А зря. Мог бы и жить. В смысле: жить по-прежнему. Серенько и тихо. Но нет! Любопытство уверенно влекло меня по намеченной кем-то там, наверху, укатанной дорожке. Это я сейчас знаю, кем. А тогда я решил, что могу себе позволить, наконец, стать мужчиной. До того момента близких контактов с прекрасным полом у меня вообще не наблюдалось. Одни фантазии, выплёскивавшиеся на холсты не всегда завершённых картин. Как тут было не соблазниться, когда всё получалось так неожиданно просто и легко, да ещё и сопровождалось разного рода занимательными фокусами?

Когда мы, наконец, достигли нужной лестничной площадки, моя спутница неподвижно замерла перед одной из дверей, на ромбике которой значилось: «66». Я бы добавил ещё одну «шестёрку». Так, на всякий случай. Ради прикола.

– Ключи потеряла? – ехидно осведомился я.

– Нет. Он уже идёт, – обернулась Настя с извиняющейся улыбкой.

Я собрался спросить «Кто идёт?», но в этот момент за дверью послышались шаркающие шаги и какая-то возня. Потом щёлкнул замок, дверь отворилась и на пороге нарисовался дедок довольно экзотической внешности.

Тэк-с... Значит, дедушка в наличии всё-таки имеется. Не обманула. И, выходит, что посвящение в мужчины отодвигается на неопределённый срок.

Дедок обладал карикатурными габаритами и внешним видом. Ростом он едва доставал мне до плеча. Всклокоченная седая шевелюра, плавно перетекающая в такого же покроя бороду, обрамляли портрет испуганного ёжика. Гармонию нарушали острые живые глазки, озорно поблёскивавшие из зарослей над пипкой носа.

Белая толстовка просторного покроя, подпоясанная, как мне показалось, портняжным сантиметром, и потёртые джинсы дополняли комический образ.

«Хипует дедуля!» – невольно подумалось мне и я тут же получил ощутимый толчок в спину. Пока я разглядывал деда, Настя каким-то образом оказалась позади меня, и теперь давала понять, чтобы я мысли придержал в узде. Дед, по её словам, был из того же теста, что и она сама!

– Вот, дедушка, познакомься, – начала Настя с порога, – это тот самый...

Но дедок протестующе замахал коротенькими ручонками:

– Настенька! Да разве так делают? Ты бы гостя в комнату пригласила, а уж потом и... – Он резко отскочил в сторону и сделал приглашающий жест: – Проходите, мил человек! – И чуть ли не пополам в поклоне изогнулся.

Оказавшись в полумраке прихожей, я, наконец, «отелился»:

– Здрасссьте...

После мимолётного замешательства, подумав, будет ли это уместным, я нерешительно протянул руку:

– Володя...

– Оч-чень приятно! – просиял дед, и усы его потешно встопорщились. Он с радостью обхватил мою руку обеими своими ручонками, энергично затряс её, намереваясь оторвать, и представился: – Николай Васильич! – Потом, вдруг спохватившись, сказал: – Ну, вы тут это... пока разоблачайтесь, а я, того... насчёт чайку соображу! – При этом он испытующе заглянул мне в лицо и хитро сощурился: – Я думаю, будет кстати? – И уточнил: – Для сугреву?

– А, да-да, конечно! – поспешил я согласиться, и наклонился, чтобы снять обувь.

Дедок суетливо крутанулся на пятках и засеменил на кухню. Я с удивлением уставился на его тапочки: носки их были загнуты кверху на восточный манер!

Настя нагнулась ко мне и шепнула на ухо:

– Не обращай внимания! – Она, видимо, с тревогой следила за моими мыслями, опасаясь, как бы я своими неуклюжими замечаниями всё не испортил. – И вообще, не удивляйся по пустякам. Главное удивление ещё впереди. – Она многозначительно шевельнула бровями и приложила палец к губам.

Я молча пожал плечами, встал, снял куртку, повесил её на свободный крючок вешалки, сунул ноги в предложенные услужливой хозяйкой тапочки (обычного, кстати, покроя) и поплёлся за нею в комнату.

Признаюсь, за всё время нашего непродолжительного знакомства она навела такого туману, что я, естественно, ожидал увидеть в их жилище что-нибудь из ряда вон. Уж и сам не знаю, чего: ну, мебель там с какими-нибудь прибамбасами, часы от потолка до пола, камин с финтифлюшками, ну, на худой конец, – ходики с кукушкой.

Однако воображение меня подвело. Ничем таким их квартира не выделялась: стол, стулья, два кресла, телевизор, несколько потёртый диван, кое-где аккуратно заштопанный заботливой рукой. Единственное, что сразу бросалось в глаза, – это огромный, во всю стену, книжный шкаф, доверху забитый книгами самых разных размеров и толщины.

– Проходи, садись, – Настя, с лукавой улыбкой наблюдавшая за мной, указала на кресло. – А я сейчас, только деду помогу.

И выпорхнула из комнаты.

Я остался один. Самое время привести в порядок разбредающиеся, как коровы у неопытного пастуха, мысли.

Итак, мой друг, как же всё-таки могло такое получиться? Я, ещё сегодня утром, – да что «утром»! – ещё сегодня вечером и слыхом не слышавший ни о какой такой Насте, да и вообще не помышлявший о женщинах по причине своей ужасной закомплексованности, так вот, как могло получиться, что вот он я, сижу в чужой квартире, у совершенно незнакомых людей, а они ведут себя так, будто тыщу лет меня знают?! А чего стоят эти Настины фокусы с телепатией? Или взять, к примеру, её заверения, что именно этот вечер привнесёт в мою жизнь нечто такое, что в корне перевернёт весь её уклад? Собственно, это уже произошло, если иметь в виду её вторжение в мой собственный мир. Девушки у меня никогда не было – я был очень стеснителен. Так что в ближайшее время подобного рода событие даже и не планировалось.

Честно говоря, я не мог отделаться от ощущения, что всё происходящее – крупный розыгрыш. Но что-то, всё-таки, не позволяло мне так думать. А что, я и сам затруднился бы сказать. Бесхитростность взгляда Насти? Может, её детская наивность, позволяющая ей переступать через определённые условности, не замечая их? Или тут надо говорить только о моей наивности? Доверился, увлёкся, дал себя охмурить...

Не знаю. Ответы на все вопросы, конечно, даст дальнейший ход событий. Если только ещё больше не добавит загадок и недоговорённостей.

Взгляд мой, бесцельно блуждавший по комнате, задержался на одной из полок книжного небоскрёба, где уютно устроились в ряд с десяток особо толстых фолиантов, «обутых» в довольно потёртые и засаленные обложки.

Я подошёл к шкафу, силясь разобрать названия на их корешках. Но как я ни вертел головой, мне это никак не удавалось. Я протянул руку, чтобы поближе познакомиться с одним из них. Но, заставив меня вздрогнуть, за моей спиной раздался надтреснутый голос неслышно вошедшего деда.

– Если не возражаете, молодой человек, не будем с этим спешить, – с какой-то странной интонацией проговорил он.

Мягко взяв за руку, он усадил меня в кресло. Потом вскарабкался на диван, стоящий напротив, и ласково улыбнулся:

– Ну-с, так как же вас по батюшке звать-величать?

Он провёл сухонькой ладошкой по своей всклокоченной бороде и поболтал ножками. При этом тапочек с одной из них свалился и я едва сдержал улыбку: в дополнение ко всему ещё и носки у деда были цвета зебры!

«Натуральный гном!» – пронеслось у меня в голове, и я тут же спохватился: дед мог услышать и обидеться.

– Вообще-то... – Я всеми силами старался придать лицу подобающее случаю выражение, но давалось мне это с трудом. – Вообще-то, Павлович. Но зачем так официально? Можно просто «Володя».

Но он как будто и не услышал моего замечания.

– Выходит, отца вашего Павлом звали... – Он задумчиво скосил глаза в сторону кухни и кивнул: – Да-да... Всё сходится... Всё определённо сходится! – торжествующе заключил он и опять поболтал ножками. Второй тапочек последовал за своим собратом.

Я собрался уточнить, что именно сходится и при чём здесь мой давным-давно почивший отец? Но тут дверь, ведущая на кухню, распахнулась, и на пороге появилась улыбающаяся Настя. Она держала в руках поднос, на котором при каждом шаге позвякивала посуда.

Я оживился в предвкушении. Уж чего-чего, а чай-то я люблю! Этого не отнять. Если быть до конца откровенным, то в чае я прежде всего ценил его результат – это в смысле его тонизирующего действия. Запах его я считал делом вторым, скорее развлечением, но именно тот запах, что источали чашки на подносе молодой хозяйки, меня пленил. Ноздри мои затрепетали в сладостном предчувствии.

А тут ещё, плюс ко всему, на подносе оказалось великое множество кондитерских чудес – карамелек, батончиков, шоколадок и ещё Бог знает чего разных форм и расцветок!

– Угощайся! – Настя поставила передо мною чашку с ароматным напитком и подвинула поближе кондитерский Монблан.

– Эт-то... что? – ошеломлённо просипел я, уставившись на поднос.

Настя улыбнулась:

– Это можно даже есть, – она хитро подмигнула деду, благодушно наблюдавшему за моей реакцией. – И при том – сколько душе угодно! Уверяю тебя, – подбодрила она, видя мою нерешительность, – это не кончится. Этого добра у нас... – И она сделала рукой широкий жест, означавший, видимо, неисчерпаемость запасов. – Так что – прошу! И ни в чём себе не отказывай!

Я попытался «догадаться»:

– Недавно из-за границы?

Она игриво приподняла бровь:

– Ну... В некотором смысле.

Моё смущение можно понять, если принять во внимание то обстоятельство, что описываемые события происходили в так называемые «застойные» годы, когда наша пищевая промышленность простой люд конфетами не баловала. Жалкие ириски были тогда изысканным деликатесом, чего уж там говорить о более совершенных произведениях кондитерского искусства! Это сейчас молодёжь избалована изобилием разного рода сладостей, если не в кармане, так на прилавках магазинов, магазинчиков и всяких там «шопов», а ещё более – на экранах телевизоров, где удалые молодцы с усталыми глазами мужественно откусывают разные «марсы-сникерсы». А лично для меня, сладкоежки, тогда это изобилие явилось настоящим потрясением. Разноцветные этикетки так и зарябили у меня в глазах!

– Мил человек! – подал дед свой голос с высоты старомодного дивана. – Вы, пожалуйста, без церемоний! Не смущайтесь, чувствуйте себя, как дома. Я ведь знаю, что вы – сладкоежка, не так ли? – Я в ответ покраснел и заулыбался. – Вот потому мы и решили подсластить... м-м-м... предстоящую беседу. И ещё, – добавил он, принимая из рук Насти чашку с чаем, – как вы отнесётесь к тому, если мы сразу перейдём на «ты»?

– Как вам будет угодно... – рассеянно пожал я плечами, всё ещё сидя в ступоре перед подносом, заваленным сладостями.

Настя решила своим примером вдохновить меня: смело развернула одну конфетину и, отправив её в свой хорошенький ротик, она небрежно скомкала хрустящую бумажку.

Я, наконец, решился. Выбрал этикетку посимпатичнее и попытался извлечь содержимое на свет Божий. Но не тут-то было! Целлулоидная обложка, нежная на ощупь, поддаваться не желала. Я беспомощно вертел её в руках и никак не мог сообразить, с какой стороны к ней подступиться.

Настя улыбнулась и пришла на помощь. У неё это получилось довольно ловко: хоп! – и строптивая бумажка упала на стол в растерзанном виде, а вожделенная конфета, наконец-таки, перекочевала ко мне в рот.

Ну, ясное дело, это вам не халам-балам, как говаривала моя матушка, царство ей небесное! Вкус у конфеты оказался изумительным!

Я отхлебнул чаю и замер в восторженном онемении. Потом отхлебнул ещё. И закусил ещё одной конфетой. На этот раз с упаковкой я справился сам, изрядно её помучив.

Так, некоторое время, обмениваясь незначительными репликами, больше касающимися вкусовых качеств угощения, мы провели в ожидании: я – пока хозяева всё-таки откроют секрет моего здесь пребывания, они – пока я созрею, то есть разомлею от сладкого. Дед тоже размеренно окунал свои усы в чай, смачно при этом причмокивая и покряхтывая. Я заметил, что сладкого он не употреблял вообще. Зубы, наверное, берёг.

– Я, конечно, извиняюсь, – робко начал я, прерывая затянувшееся молчание. – Но можно ли мне, всё-таки, узнать, какова цель моего... гм!.. визита?

– Ну, разумеется! – Дед в беспокойстве поёрзал по дивану и поставил чашку на поднос. – Разумеется, мил человек! – Он вдруг беспомощно посмотрел на внучку: – А с чего же мы начнём? Вопрос, знаешь ли... э-э-э... не совсем...

– С начала, дедуля, – ответила та невозмутимо. – С самого начала.

– Гм-гм! – Дед привалился к спинке дивана и поджал ножки под себя. – Легко сказать! Человек-то ведь совсем... э-мм-не... не подготовлен!

– Да вы говорите, говорите! – Чаепитие привело меня в благодушное состояние. Я тоже устроился в кресле поудобнее и приготовился слушать. – Если что будет непонятно, я переспрошу.

– Ну что ж... – Дед что-то прикидывал в уме, с беспокойством поглядывая на меня. – Кстати! – вдруг оживился он, и брови его взметнулись под полог буйной шевелюры. – Мне Настенька сказывала, будто вы и астрологии... м-м... того... не чужды? А?

– Да как вам сказать? – Я был приятно удивлён и в то же время несколько смешался. – На уровне ученика первого класса. А что, это имеет отношение?..

– Самое непосредственное! – не дослушал дед. – Именно астрологический момент и явился толчком к нашей сегодняшней встрече! – Он соскочил с дивана и взволнованно забегал в одних носках по паласу взад-вперёд, заложив при этом руки за спину. Вдруг он остановился передо мною и, глядя в упор, резко спросил:

– Вы в Бога веруете?

Я оторопел от неожиданности и проблеял:

– Н-ну... Допускаю...

Я собрался сказать, что данная тема, обычно, меня мало интересовала, только, так сказать, чисто умозрительно, как вдруг почувствовал, что под столом на мою ногу осторожно надавила нога Насти: молчи, мол. Я, естественно, повиновался.

– Ладно... – Моё неопределенное отношение к данному вопросу несколько обескуражило деда. Он помолчал, жуя губами, будто пробовал на вкус очередную мысль, и, наконец, решился: – В принципе, это не существенно. Всему своё время. – Он махнул ладошкой, как бы отгоняя назойливую муху. – Договоримся так: я сейчас буду рассказывать, а вы постарайтесь меня не перебивать, поскольку рассказчик из меня никудышний, сбиться с мысли я и сам сумею. А мне нужно очень многое вам поведать...

Я согласно закивал головой, всем своим видом подтверждая готовность впитывать информацию. Дед покосился на меня и вновь забегал по комнате:

– История моя берёт начало ещё со времени появления на нашей грешной Земле небезызвестного Иисуса Христа... Уж о нём-то вы, надеюсь, слышали? – остановился он со странной ухмылкой на лице. Я развёл руками, показывая: ну кто ж, мол, его не знает? – Н-да... – продолжил дедок, видимо, не сильно удовлетворённый моей осведомлённостью. – Ну вот... Именно тогда всё и началось... – Бедный мальчик! – горестно вздохнул дед. – Он всей душой надеялся, что из нас получится что-нибудь путное! И, кроме неприятностей, – ничего... – Он задумчиво покачал головой и вдруг посмотрел на меня просветлённо: – А известно ли вам, молодой человек, что у Христа были последователи, ученики, так называемые апостолы?

– Д-да... – Манера его повествования меня опять застала врасплох.

– А количество их вам известно? – прищурился он, подходя ко мне ближе.

– Ну... – смутился я. – Кажется... двенадцать?

– Неверно! – вскричал дед, едва не проткнув меня указательным пальцем. – Распространённая ошибка, мил человек! Их было тринадцать!

– Тринадцать? – тупо повторил я и неожиданно для себя брякнул: – Чёртова дюжина?

Деда покоробило. Он отчуждённо посмотрел на меня, потом перевёл взгляд почему-то на часы, при этом на лице его отразилась смесь досады и сожаления, и вдруг решительно возразил, разрубая воздух ребром ладони:

– Черти тут совершенно ни при чём! Общепринятое заблуждение! Число «тринадцать» ничем не хуже всех остальных! – Он немного помолчал, видимо, успокаиваясь, и побежал дальше: – Суть не в этом. Тринадцатым апостолом был некто по имени Никодим, один из начальников иудейских, тайно сочувствовавший учению Христа. Трусоват был, – виновато вздохнул дед, – и потому не мог открыто выступить на его стороне. Но когда был суд над Иисусом, – гордо выпрямил он свою тщедушную грудь, – Никодим сделал всё возможное, и даже, может быть, невозможное, дабы облегчить его участь. Но, – при этом он развёл руками и приподнял плечи, – супротив предначертанного разве устоишь?.. Но я хочу сказать, что этот-то самый тринадцатый апостол имел от Иисуса особое поручение. Как известно, те двенадцать учеников были призваны нести Новый Завет по всему свету, обращая язычников в христианскую веру, что им удавалось, надо признать, с переменным успехом. За неё, за веру-то, они и пострадали...

Н-да... Ну, за святое дело не грех и пострадать... Знали, куда шли... Только ведь всё дело-то в том, что Иисус был вовсе не тем, за кого себя выдавал! – повысив голос, дед многозначительно посмотрел на меня. – Да, действительно, он принёс в наш мир новое учение: на смену старому закону, провозглашавшему принцип «Око за око, зуб за зуб!», он принёс нам, неразумным, Новый Завет, призывающий ко всеобщей любви. Тогда это было нечто совершенно новое, по понятиям тех времён – еретическое! «Возлюби ближнего своего!..» – с пафосом в голосе произнёс дед и вдруг остановился: – Вам что, неинтересно?

Видимо, это читалось на моей физиономии. Но судите сами: вместо приятного вечера в обществе красивой девчонки я попал на бесплатную лекцию по теории христианства, ничуть не приближавшую меня к пониманию связи между деятельностью Иисуса Христа, посещавшего евреев Бог знает когда, и моего сегодняшнего пребывания на столь необычно званом ужине.

– Нет-нет, почему же? – Я поспешил придать своему лицу выражение воодушевлённого внимания. – Излагаете вы довольно... гм!.. колоритно, я бы сказал. Но, позвольте заметить, ведь это всё... э-э... гипотезы?..

Боже! Лучше бы я этого не говорил!

– Гипотезы?! – вскричал дед и, подбежав ко мне, задрал левый рукав своей просторной рубахи: – А это вы видите?! – И он выжидательно уставился мне в лицо.

Его запястье охватывал скромный, ничем не примечательный, металлический с виду, браслет, тускло поблёскивавший недорогими, как мне показалось, украшениями.

Я в недоумении посмотрел сначала на браслет, потом на деда и тупо спросил:

– Ну и... что?

В дело вмешалась Настя:

– Дедуля, дедуля, успокойся! – Она взяла его за плечи и мягко, но настойчиво, усадила на диван. – Ты просто рассказывай всё по порядку. А ты, – сказала она мне, – наберись терпения и молча слушай. Постепенно всё поймёшь. Уверяю тебя – жалеть не будешь! – Она тоже мельком взглянула на часы.

Вмешательство внучки подействовало на деда умиротворяюще. Он поудобнее устроился на диване и продолжил свой рассказ, будто и не было этой внезапной вспышки, окончательно сбившей меня с панталыку.

– Не имею чести знать, молодой человек, известен ли вам такой факт из Евангелия, если вы вообще читали его, – усмехнулся он с плохо скрытым сарказмом, – что в последнюю ночь перед распятием у Иисуса наблюдался... как бы это поаккуратнее?.. Скажем так: приступ малодушия. Вы только вдумайтесь: у такого-то мощного духом богочеловека – и случился подобный казус! Как вам это нравится?

Мне это никак не нравилось. Я теперь боялся лишний раз рот открыть, чтобы не навлечь на себя малопонятный гнев деда.

– Этот самый «казус» проходит в Новом Завете как «Моление о Чаше». Мол, по предначертанию, пришёл час страданий и Иисус просит Бога-Отца отвести, если можно, от него чашу сию, изменить первоначальный план. Мол, страшно, не выдержу. В крайнем случае, если изменить ничего нельзя (это Всемогущему-то!), то поддержи, мол, в трудную минуту.

Но ведь я не зря обмолвился, что Иисус был вовсе не тем, за кого себя выдавал. И события на самом деле имели несколько иной характер.

Да, в тот роковой вечер Учитель, действительно, пришёл со своими учениками к Гефсиманскому саду, где они и раньше коротали время в душеспасительных беседах. Но в этот раз он всех, за исключением троих любимчиков, оставил у ворот сада. Взял с собою лишь Петра, Иакова да Иоанна, совсем ещё в то время милого юношу. Поручив им усердно молиться за него, он удалился, как сказано в Писании, на расстояние брошенного камня, дабы в уединении пообщаться с Богом-Отцом.

Иисус трижды потом возвращался и трижды находил их спящими. Это удивительно, не правда ли? Странный сон сморил всех троих, не помогали никакие усовещивания Иисуса. Все усыпали, как сурки, стоило Учителю на несколько шагов отойти от них.

Только ребята сами себя поставили в неловкое положение, обвинив Иисуса в малодушии. Ведь ход предыдущих событий доказал это с точностью до наоборот. Просто всё дело в том, что спектакль близился к своему завершению, и в Гефсиманском саду у него состоялась заранее условленная встреча, о которой знал лишь один-единственный человек. Это – тот самый тринадцатый апостол, Никодим, которому и была назначена встреча. Иисус встречался с Никодимом и раньше, они проводили многие часы в беседах. Бывало, даже спорили! Да... Но, безусловно, мощный интеллект Иисуса и сила убеждения неизменно одерживали верх, и шоры, одна за другой, спадали со вдумчивых глаз Никодима.