Текст книги "Пути Предназначения"
Автор книги: Влада Воронова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 39 страниц)
Однако начальница не спешила разделять избранническую убеждённость собратьев по вере.
– У вас есть полный атлас Иалумета? – спросил капитан.
Майор включила стереопанель.
– Ну? – глянула на подчинённого.
– Задайте дату – 10 октября 2131. Найдите Бенолию, а на ней – общепространственные координаты Каннаулита. Теперь найдите Гард и координаты его Главных врат. Соедините их прямой линией. Как видите, в означенную дату взаимное расположение планет такое допускает.
– Взаимное расположение планет допускает такое четыре раза в год, – заметила майор.
– Но только десятого октября этого года линия соединения проходит через Серебрянку, планету республики Цзинь Чжунь.
– И что? Серебрянка – маленькая провинциальная планетка, никогда не играла никакой хоть сколько-нибудь серьёзной политико-экономической роли даже в самой Цзинь Чжуни, не говоря уже обо всём Иалумете. Там и заселён-то всего лишь один материк из пяти, да и тот процентов на сорок.
– Всё верно, – кивнул капитан. – Сама по себе Серебрянка никакого интереса не представляет. Но есть там нечто важное, о чём знают только местные уроженцы. Например, я.
– Что за театральные паузы? – рассердилась начальница. – Говорите короче.
– Близ орбиты Серебрянки находятся Ойкуменские Врата. Те самые, которые по неведомым причинам закрылись более двух тысяч лет назад.
– Что? – ошарашено переспросила начальница.
– Серебрянка с самого начала освоения Иалумета и вплоть до самого Раскола была единственной перевалочной станцией между капсулой и Ойкуменой. После того, как Врата закрылись и связь с Ойкуменой утратилась, жизнь на Серебрянке пришла в упадок, о транспортных базах забыли. Но Врата, пусть и закрытые, остались.
– Мать благодатная, – прошептала начальница. – Мыслимо ли такое?
– Так что вы скажете, майор, заслуживает моя информация одного неудачного контракта или нет? Без Лайтвелла всех подробностей мне было бы не узнать. А единственным способом заставить его разговориться стал контракт. Я вынужден был рискнуть.
– И правильно сделали. Немедленно составляйте подробную докладную на моё имя.
Капитан ушёл. Майор в задумчивости прикусила губу. До конца в правдивость бенолийской легенды не верилось.
Но если правильно повести дело, то уже недели через две майорский кубик на погонах сменится подполковничьим.
Майор ещё раз глянула на карту, затем – на стену, на плакат с одной из небесных картин Ойкумены. Как же красив Потерянный Мир! И как недоступен…
«Воссоединение грядёт», – гласила надпись на плакате.
– Мать благодатная, – взмолилась координаторка, – вразуми, подскажи: правдива ли весть о твоём посланнике.
= = =
Еженедельно по субботам весь персонал Императорской башни от уборщика до старшего референта получал оценку своему служению. Диапазон её воплощения широкий – это может быть и денежная премия, и порка.
Теньм-девять, сегодняшний напарник Клемента, быстро и аккуратно обрабатывал его в кровь иссечённую хлыстом спину биоизлучателем. Через пятнадцать минут глубокие ссадины исчезнут, и Клемент вновь будет пригоден к работе. Обычно теньмы обходились без медицинской помощи, но государь разгневался на неудачу с Джолли и стандартное наказание приказал отмерить в тройном объёме.
Личные ошибки порученца стали причиной невыполненного приказа или объективные обстоятельства, как в деле с Джолли, никогда никакого значения не имело. Слуга, не оправдавший доверия господина, кару, предусмотренную «Табелем о наказаниях», получить обязан. Так всегда было, так есть и так будет вечно, как вечен сам Алмазный Город.
– Готово, – сказал девятый.
Клемент надел форменную рубашку, куртку. Причесался. Проверил, как ложится в ладонь маскированное оружие. Всё в порядке, можно заступать на дежурство.
– Тебе что, понравился хлыст? – спросил вдруг девятый.
– Нет, – с удивлением глянул на него Клемент. – Как такое может нравиться?
– А что тогда лыбишься?
– Тебе показалось, – ответил Клемент и, сам того не замечая, снова улыбнулся.
Боль телесная вытеснила боль душевную. Воспоминания и сомнения исчезли.
– Побыстрей давай, – сказал девятый. – Капитан уже в приёмной, опоздаешь на развод, такую добавку к уже имеющемуся получишь, что мало не покажется. И я с тобой заодно.
На развод они всё-таки опоздали на целую минуту, но Серый капитан, командир Сумеречного подразделения, высокий крепкий наурис шестидесяти трёх лет, сделал вид, что ничего не заметил.
– Второй-восемнадцатый, – зачитывал он лист распределения постов, – спальня. Четвёртый-одиннадцатый сменщиками. Пятый-двенадцатый – двери спальни, сменщиками седьмой-тринадцатый. Девятый-четырнадцатый – кабинет, шестой-двадцатый сменщиками…
Клемент опять улыбнулся. Жизнь вернулась в привычное русло.
* * *
Гюнтер и представить себе не мог, что в Бенолии такая жестокая безработица. На место плантационного повара претендовало не меньше полусотни людей, и не глянься он чем-то первому старшине участка Николаю Ватагину, работы Гюнтеру никогда бы не получить.
– Жить будешь в моём купе, – сказал Ватагин. – У меня вторая койка свободна.
Гюнтеру вмиг стало не по себе. А что если…
– Да не бойся ты, – фыркнул Ватагин. – Ароматы жёлтых цветов не влекли меня никогда. А вот в общем вагоне познакомить с ними могут запросто. И не в одиночку, а целым букетом. Ты ведь из бывших студентов?
– Да, – кивнул растерянный и всё еще напуганный Гюнтер.
– Родители кто?
– Умерли, – отрезал Гюнтер.
Ватагин кивнул.
– Сочувствую. Но ведь они из горожан были, с образованием хорошим?
– Да.
– Когда умерли, платить за твою учёбу стало некому, квартиры тоже не осталось, потому что отошла банку за родительские долги, о которых ты и не подозревал. Так?
Гюнтер кивнул. Прав был учитель, когда говорил, что не нужно спешить рассказывать о себе. Люди сами придумают для тебя наилучшую биографию. А твоя задача – подтвердить её.
– Оставшись без гроша, – продолжил Ватагин, – ты сунулся в первую же дырку, где запахло заработком и относительно приличным ночлегом.
– Да.
– Зря, – сказал Ватагин. – На плантациях горожан, да ещё образованных, не любят. Тяжело тебе придётся. Может, передумаешь пока не поздно? В Плимейре найти работу не так трудно, как тебе показалось.
– Я останусь здесь.
– Дело твоё. Но будь осторожен. А сейчас иди в купе, обустраивайся. Твоя койка от входа левая. К работе завтра приступишь.
– Зачем вы мне помогаете? – недоверчиво спросил Гюнтер.
– По доброте душевной.
Гюнтер глянул на хлыст в руке Ватагина. Не вязался этот предмет с душевной добротой.
– По должности положено, – хмуро ответил Ватагин. – Но я ещё ни разу никого не ударил. И старшинам своим над людьми изгаляться особо не даю. Совсем бы запретил хлыстом махать, но здешний хранитель – отменная сволочь. Если сочтёт меня слишком либеральным – вышвырнет с работы, а то и вовсе утопить велит. С ним тебе надо быть вдвойне осторожным.
– Почему вы так откровенны? Не боитесь доноса?
– Нет, – уверенно ответил Ватагин. – Не похож ты на тех, кто предаёт.
Гюнтер отвернулся в смущении.
– Откуда вам знать…
– Иди в купе, – усмехнулся Ватагин.
Гюнтер ушёл. Николай проводил его взглядом. Наблюдателем Ватагин был малоопытным, в братство вступил всего лишь три года назад, но даже такого крохотного навыка хватало, чтобы понять – парень не столь прост, как хочет казаться, есть в нём двойное дно.
Сначала Гюнтера видели в Каннаулите. Теперь он здесь.
Неопытный и наивный юнец, в глазах видна недавняя боль. Оно и понятно, родителей потерял. Манеры интеллигентные, костюм недешёвый, а с собой никаких вещей нет. После банковских конфискаций такое бывает.
Отличная маска для коллегианского агента. Сотрудников внедрения они начинают готовить лет с тринадцати, так что юность Гюнтера никакого значения не имеет, мастерства он накопить уже успел немало.
Но не похож парень на коллегианца, хоть ты лопни! И наив, и неопытность самые настоящие, потому как на отборе Гюнтер допустил несколько ошибок, которые профессионал не сделал бы никогда. На такое способен только любимый и опекаемый сынок зажиточных горожан, внезапно оставшийся без покровителей.
Однако воспитывали мальчишку правильно – честность и порядочность настоящие, до самой глубины души. И внутренняя твёрдость есть, и решительность, и смелость.
«Кто же он такой? А вдруг – сам Избранник?» – мелькнула шальная мысль.
…Гюнтер с брезгливостью оглядел вагончик. Тесные полевые сортир и душевая, крохотное купе, постельное бельё серое, застиранное и ветхое до дыр. Противно.
Но ведь это всё ненадолго. До десятого октября остаётся всего лишь одиннадцать дней, а там Гюнтер либо станет одним из помощников Избавителя, либо вообще перестанет быть.
На тумбочке лежал ноутбук Ватагина. Из корпуса торчит пятисантиметровая антенна последней модели, значит подключение к космонету есть, и загрузка должна быть очень быстрой. Гюнтер приподнял ноутбук, посмотрел на задней крышке наклейку с кодами деталей. Отличная машина, такой даже в Стиллфорте любой бы обрадовался. Откуда она у Ватагина? Плантационному надзирателю, пусть и старшему, такая игрушка не по деньгам.
Ох, что-то нечисто с этим Ватагиным. И в свои подозрительные делишки он намерен втянуть Гюнтера.
Бывший адепт задумался. Никакого особого криминала на плантации совершить нельзя, а в город или посёлки он не поедет категорически. Ватагин особенно настаивать не будет, ведь ему нужно сначала приручить Гюнтера, добиться доверия. Так что одиннадцать дней можно будет продержаться без особого риска. А там тихо и незаметно исчезнуть.
Хотя… Если Ватагин намерен использовать Гюнтера в своих комбинациях, то почему бы не ответить тем же? Ведь ничего особенного Гюнтер от него требовать не станет, всего лишь проведёт за счет Ватагина одну небольшую сетевую операцию.
Так просто уходить из ордена не хотелось. Как ни крути, а рыцари – и Найлиас в особенности – сделали для Гюнтера немало хорошего. Учили, оберегали, пытались дать цель в жизни, пусть и лживую, но цель. А в обмане никто из светозарных не виноват, ведь в свои заблуждения они верят искренне.
На добро надо обязательно отвечать добром. И единственное воистину доброе дело, которое может совершить для рыцарей Гюнтер – это сообщить им об Избраннике, о том, насколько он важен для возрождения ордена.
Если, милостью пресвятого, полотно судьбы выткется так, что Гюнтер станет одним из соратников Избранного, то обязательно расскажет ему о светозарных. Ведь сама идея-то ордена хорошая! Другое дело, что воплотить её должным образом рыцари так и не смогли. Но если к ним примкнёт Избранный, тогда орден обретёт не только могущество, но и на самом деле станет воплощением чистейшего Белого Света.
И Найлиас воочию убедится, что Гюнтер прав был во всех своих догадках! Поймёт, как несправедливо обошёлся с учеником.
Но Гюнтер не будет держать обиду и простит рыцарю все его заблуждения.
Однако хватит предаваться пустым мечтам. Надо побыстрее наладить приятельство с Ватагиным и получить разрешение воспользоваться ноутбуком. Конечно, можно сделать это и без спроса, но если есть хотя бы малейшая возможность действовать открыто, пренебрегать ею нельзя, – это и Белому Свету угодно, и подозрений в тайной деятельности не вызывает.
Сделать плавающий самокопирующийся файл и снабдить его метками ордена можно часа за два. Ещё полчаса на тестирование. И пятнадцать минут на полную зачистку следов, чтобы ни один, даже самый ушлый программист не унюхал, что ваяли на этом компьютере. Ну а чтобы скинуть изделие в сеть, и секунды хватит. Да, не забыть прикрепить к файлу навигатор с адресами орденских сайтов. Пусть Гюнтеру известно только два, все остальные навигатор сам отыщет, по аналогии. К тому же те рыцари, которых Пророчество заинтересует, обязательно приложат все усилия к тому, чтобы с файлом Гюнтера ознакомилось как можно больше светозарных. Так что суток через трое после запуска о Пришествии будет знать весь орден.
И сделать файл надо сегодня же, чтобы светозарные сумели опередить и Преградительную коллегию, и все эти непонятные, но наверняка опасные братства.
Гюнтер подошёл к окну, несколько минут внимательно разглядывал Ватагина, пытался, как учил его Найлиас, определить по мимике и манере двигаться тип характера, выработать стратегию первого контакта. Когда информации накопилось достаточно, Гюнтер вышел из вагончика и с застенчивым, немного виноватым видом обратился к Ватагину:
– Простите меня, почтенный, но я не могу сидеть без дела. Тоскливо.
– Да? – смотрел Ватагин с сомнением.
Гюнтер опустил взгляд, ковырнул носком ботинка брусчатку.
– Я… Мне… Здесь всё как-то странно и…
– Боишься? – прищурился Ватагин.
Гюнтер не ответил, отвернулся. Ватагин добродушно хохотнул и сказал:
– Ладно, салажня городская, надевай форму, пойдёшь со мной в обход.
– Спасибо! – Гюнтер метнулся к вагончику.
«Это не коллегианец, – подумал Николай. – Обыкновенный городской парнишка, которого сверхзаботливые папочка с мамочкой от армии откупили. А второе дно – это побег. Удрал пацан от кого-то. Или от чего-то. Вряд ли тут криминал, скорее личные неприятности. Девушка бросила или с роднёй поссорился. Пусть совершеннолетие наступает в восемнадцать, право распоряжаться наследством балованные сыночки получают, как правило, в двадцать один или вообще в двадцать пять. Так что конфликты с опекунами закономерны. Как и любовные измены. Такие лопухи на шалав почему-то падкие, порядочных девчонок в упор не видят, только к шлюхам и липнут. В итоге остаются с разбитым сердцем и огромными рогами в придачу».
Оставалось решить, пригоден ли Гюнтер к вступлению в братство. Людей не хватает катастрофически, а этот беженец выглядит очень и очень перспективно.
* * *
Кабинет у директора охранки похож на контору малоуспешного адвоката из глубокой провинции: мебель обшарпанная и старомодная, обои выгорели, шторы истрёпаны многочисленными стирками. Но роскошеств на работе Адвиаг не приемлет категорически.
Единственное украшение кабинета – небольшой настольный портрет жены в дорогой рамке. Малнира Адвиаг, очень смуглая берканда тридцати пяти лет, кокетливо улыбалась. Дронгер Адвиаг улыбнулся в ответ, нежно прикоснулся к изображению.
В кабинет заглянул заместитель директора Альберт Пассер, невысокий полноватый блондин с серыми глазами, ровестник Адвиага.
Директор жестом велел ему войти, сесть за стол.
– До Пришествия осталось десять дней, – сказал Адвиаг, – а количество желающих половить рыбку в мутных водах Пророчества растёт с каждой минутой.
– Так всегда было, – ответил заместитель директора.
– Никогда не пойму придворных, – вздохнул Адвиаг. – У этого Панимера в городе огромный дом, обширный штат прислуги. Доход стабильный. На кой ляд такому Алмазный Город? Реальной прибыли от него ноль, даже статус Первого из приближённых не помог, потому что всё, что придворный взятками получает, тут же другим придворным на взятки и раздаёт, иначе не уцелеть. А жить Панимер теперь вынужден в комнатёнке с носовой платок величиной, из обслуги остался один камердинер.
– Престиж, – ответил Пассер. – Стать придворным самая большая честь, которой только может удостоиться бенолиец. И какая-никакая, а власть. Теперь у него покровительства ищут не только провинциальные плантаторы или обнищавшие столичные аристократы, но и вельможи, и крупные чиновники. Комплименты говорят, руки целуют. Приятно.
– И ради такого вздора надо было поставить Бенолию на грань гибели! В стране и без того восстание за восстанием, племянничек императорский дворцовый переворот готовит, а тут ещё вся эта свистопляска с Избранником. Братки такую активность развили, что только пыль столбом. Вся Бенолия о Пришествии знает.
– Сейчас это даже к лучшему, – сказал заместитель. – Братства отвлекают людей от политреформистов.
Адвиаг едко усмехнулся:
– Ты помнишь притчу о пастухе, который позвал коршунов защищать его стадо от волков?
Пассер не ответил. Адвиаг вперил в него злой взгляд.
– Каждое из братств мнит себя единоличными правителями Бенолии. А произвести госпереворот не в пример проще, чем сделать революцию.
– Кандидат в Избранники уже подобран, – быстро сказал Пассер. – В предначертанный Пророчеством день и час коллегианцы принесут Максимилиану его голову, и всё успокоится.
– Не успокоится, – качнул головой Адвиаг. – Не в этот раз. Прокляни пресвятой тщеславного придурка Панимера! Кретин и сам не представляет, какую ядовитую заразу выпустил в мир.
– Почему – «ядовитую заразу»?
– Потому что сама идея избранного судьбой Избавителя предназначена исключительно для ленивых трусов с непомерно раздутым тщеславием и вселенских масштабов жадностью к халяве. Нормальным людям избраннические бредни не интересны по той простой причине, что они всего, чего им хочется, сами добиваются. А тщеславные, алчные и ленивые трусы сидят и ждут, когда заявится могучий Избранник высших сил, вытрет им сопельки, прогонит всех, кто обижает этих несчастненьких, а славу и благоденствие на блюдечке красиво разложит и прямо под нос бедняжкам сунет.
Заместитель внимательно смотрел на Адвиага.
– На счёт того, что все поголовно избранниколюбы тщеславны, ленивы и жадны, я согласен, но почему вы их ещё и трусами называете?
– Потому что собственную жизнь самим делать им не только лениво, но и трусливо. Они слишком сильно боятся упасть, чтобы ходить самостоятельно, поэтому и пытаются раздобыть себе костыль в виде Избранника. Душевные калеки, короче говоря. Но основная скверна идеи избранничества не в этом. – Адвиаг вздохнул, досадливо махнул рукой. – Вся беда в том, что на эту выдумку могут прельститься люди нормальные, но слабоватые. Халява всегда блестит ярко и завлекательно, нужны немалые душевные силы, чтобы от неё отказаться. Россказни о пришествии Избранного похожи на бесплатную раздачу наркотиков. Люди кидаются на сладенькую дармовщину, а когда опомнятся от её дурмана, оказывается, что уже поздно – душа искалечена отравой.
– Дорого обойдётся Бенолии Панемерова страсть к придворной жизни, – сказал Пассер.
– Намного дороже, чем ты думаешь, – горько ответил Адвиаг. – Уже одно то, что на волне этой вздорной басни на высшие должности вылезет всякая избранниколюбивая сволочь, доведёт политический кризис до пика, потому что никто из них для реальной государственной службы не пригоден. Ты, надеюсь, понимаешь куда с пика политических кризисов неизбежно скатывается правительство?
– Реформисты все эти братковские игры с Пророчеством и Пришествием на дух не переносят, – задумчиво проговорил Пассер. – Так, может быть, нам…
– Тебе напомнить притчу о пастухе? – перебил Адвиаг. – Или перечислить признаки революционной ситуации? Благодари пресвятого, что в Бенолии реформистских партий так много и конкуренция у них самая жёсткая. Не трать они почти все силы на межпартийную борьбу, мы с тобой давно бы уже на фонаре болтались с Максимилианом рядышком.
– Тогда почему не позволить принцу Филиппу осуществить задуманное? Он толковый управитель, способен на разумные уступки простонародью и твёрдость перед ВКС, а главное – категорически не приемлет всю эту избранническую ересь.
– Нельзя, – вздохнул Адвиаг. – Ситуация такая, что малейшая перемена в составе правительства повергнет страну в хаос. Тем более опасны перемены на престоле. Как ни печально, а его императорское величество Максимилиан – единственный гарант стабильности в Бенолии на ближайшие десять лет. Поэтому всячески оберегать свиняку трон-нутого мы вынуждены. Иначе революция, помноженная на братковские войны, неизбежна. Всё, что я могу сделать для его высочества Филиппа, это оградить от ареста и добиться, чтобы Максимилиан назначил его престолоналедником.
Пассер отвернулся. Адвиаг криво усмехнулся и позвонил референтке, приказал принести чай.
Когда женщина ушла, заместитель спросил:
– Почему вы думаете, что голова Погибельника не угомонит избавительскую истерию? Раньше мы всегда…
– Раньше в это координаторы не вмешивались!!!
Пассер побледнел.
– Дронгер, – еле выговорил он, – ты уверен?
– Уверен, – кивнул Адвиаг. – Стараниями одного из прихлебателей Панимера вестью о Пришествии заинтересовалось руководство ВКС. Пока только секторального уровня, но скоро всё это пойдёт и выше. А ленивых и тщеславных дураков с пылкой страстью к халяве среди координаторов ничуть не меньше, чем среди бенолийских обывателей.
– В таком случае дело ещё хуже, чем ты думаешь, старый перестраховщик Дронгер, всегда готовый к самому страшному. Такой задницы не предусмотрел даже ты.
– В смысле? – насторожился Адвиаг.
– Ты забыл о белосветцах. О том, что трусов и халявщиков среди рыцарей тоже ничуть не меньше, чем среди бенолийских обывателей.
– Спаси нас пресвятой, – простонал Адвиаг. – Пророчество ведь можно истолковать как обещание судьбы вернуть ордену власть над миром. Если в это ядовитое месиво сунутся ещё и светозарные, то весь Иалумет по уши в дерьме увязнет, а от Бенолии даже пыли не останется – сгинет без следа и памяти!
– Одна надежда, – тихо сказал Пассер, – что ни архонты ВКС, ни гроссмейстер дураками никогда не были.
– Вся беда в том, – блекло ответил Адвиаг, – что избранническая отрава действительно очень завлекательна. Очень трудно удержаться, чтобы не использовать её так или иначе. Если не себе, так другим голову одурманить захочется обязательно. Но яд отравит всех – и тех, кого дурманят, и тех, кто дурманит. Если гроссмейстер или архонты попробуют использовать избранническую игру в своих интересах, то вскоре окажутся заложниками ситуации без малейшей возможности её контролировать. И что тогда ждёт Иалумет, а вместе с ним и Бенолию, можно только догадываться.
– Так вот почему ты никогда не пытался разыгрывать карту Погибельника, – понял заместитель. – Даже когда до опалы и ссылки оставалось только полвздоха, ты всё равно…
– Да, – кивнул Адвиаг. – Это лекарство убивает и врача, и пациента, и всех родственников с соседями в придачу.
– Бенолия обречена? – спросил Пассер.
Адвиаг пожал плечами.
– Не знаю. Помнишь, Альберт, когда мы ещё студентами были, то пошли на публичную лекцию о случайностях и закономерностях? Хорошая оказалась лекция, мудрая и полезная.
Заместитель грустно улыбнулся:
– Все закономерности мы вычислили. Это нетрудно… И прогнозы наши достоверны. Но в счастливый случай я не верю.
– А случаю на твою веру три кучи с верхом. На то он и случай, чтобы ни от чего не зависеть – ни от достоверностей, ни от закономерностей.
Пассер не ответил.
