Текст книги "Пути Предназначения"
Автор книги: Влада Воронова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 39 страниц)
Сайнирк выгнул кончик хвоста, иронично растопырил шипы.
– Так сиятельный Валуйрик из смотрителя стал хранителем? Невелико повышение, но для придворного ценно и такое. При случае, предвозвестник, передайте отцу мои поздравления.
– Охрана, Сайнирка Угдайриса в кандалы, – приказал Клемент. – Он арестован за использование поддельных документов государственного образца. И уберите из кабинета всех посторонних. Следователя тоже.
– Северцева арестовать? – спросил кто-то из полицейского конвоя.
– Нет. Арестован только Удгайрис. Все прочие пусть проваливают по домам. И немедленно! Охране ждать за дверью. Допрос Удгайриса объявляется секретным.
Всех вывели. В последнее мгновение предвозвестник перехватил взгляд, который Аллуйган бросил на своего Исянь-Ши. От страха Клемента бросило в холодную липкую дрожь – такой лютой ненависти он никогда ещё не видел ни в людских глазах, ни в звериных.
Но ничего плохого не случится. Аллуйган не войдёт в дом Шанверигов.
Предвозвестник позвонил в Сумеречный лицей и приказал отчислить Аллуйгана за полную профнепригодность. «С практики отозвать немедленно», – уточнил Клемент.
А теперь к чёрту всё постороннее. Пора начинать допрос Сайнирка.
= = =
Тулниала, планета республики Алорозии, уже несколько столетий жила туризмом. Северная вершина её Треугольного материка предназначалась для любителей зимнего отдыха.
Отелей и гостиниц в Тулниале вдвое больше, чем домов местных жителей. Здесь есть всё: от роскошнейших дворцов до ночлежек. Но самыми многочисленными всегда были и остаются недорогие отели для визитёров среднего достатка – огромные стеклобетонные глыбы на десятки тысяч номеров, безликие здания однотипного дизайна с одинаковой меблировкой комнат и стандартным набором услуг. В таких отелях ежедневно меняются не меньше тысячи постояльцев, и служащие никогда не запоминают ни лиц, ни имён, едва успевая делать в регистрационных файлах отметки «прибыл-выбыл» и проверять, оплачены ли счета.
Лучшего места для экстренных тайных встреч, чем Тулниала, нет во всём Иалумете.
…Умлиайс Даайрид, гроссмейстер ордена Белого Света, шестидесятилетний наурис, стоял у окна гостиной своего крошечного двухкомнатного номера и смотрел, как на природном катке одного из многочисленных плато Ступенчатой горы фигуристы-любители пытаются повторить виденные по стерео поддержки и дорожки шагов из выступлений профессионалов.
Скоро полдень, но из этого окна небесных картин не увидеть. Досадно. А за спиной нудно спорят четверо командоров ордена – заместители и ближайшие помощники Даайрида.
– Кретинская легенда об Избранном приобретает в ордене всё больше популярности, – сказала командор Севера, нарядная и элегантная берканда средних лет. – Посещаемость сайтов, где есть файлы и ток-темы об Избавителе, возросла вчетверо.
– Почему «кретинская»? – слегка обиделся командор Востока, полнотелый светловолосый и зеленоглазый человек, ровесник берканды. – Эта бенолийская сказка – одна из самых красивых и романтичных историй, которую я слышал за всю мою жизнь.
– И самая вонючая, – хмуро буркнул командор Запада, атлетически сложенный негр тридцати двух лет. – Неприятностями от неё смердит за целый парсек.
Командор Юга, обрюзгшая старуха-наурисна, скрипуче рассмеялась:
– Для вас она смердит неприятностями, а многих молодых рыцарей и, тем более, адептов эта историйка с расстояния в тот же самый парсек манит прельстительным ароматом возвышенных целей, всесветной славы и чудесных приключений, которых так не хватает в повседневной орденской жизни.
Даайрид бросил на командоров хмурый взгляд, опять отвернулся к окну и сказал:
– Около десятка рыцарей и адептов позаботились, чтобы с орденских сайтов текст Пророчества и легенда об Избранном перешли на форумы и чаты общей сети. Тема быстро приобретает популярность.
– Ну ещё бы, – ядовито ответила командор Севера. – Такие щедрые обещания халявы. Придёт некий дядя, откроет заветную тайную дверь и посыплются из неё все блага жизни, только ладони подставляй.
– Но дверь нисколько не тайная, – заметил командор Востока. – Хотя и заветная. Если контрольно-пропускные ворота для большегрузных звездолётов вообще можно назвать дверью.
– Это Врата, – сказала командор Юга. – Ни дверь, ни ворота, а именно Врата.
– Калитка, – фыркнула командор Севера. – Интересно, хоть кто-нибудь в Иалумете помнит, как выглядят так называемые «Врата»?
– А что? – насторожилась командор Юга.
– А то, что это полторы сотни шлюзовых установок, для каждой – сотня мобильных транспортных площадок размером в гектар, плюс – ангары, склады, ремзона и ещё черт знает какие здания и технические системы. То, что вы именуете Вратами, на деле было крупной транспортной базой, точно такой же, как любой грузовой космопорт в Иалумете.
Командор Востока ухмыльнулся.
– Это знают все. Но знание нисколько не мешает фантазии творить романтичные сказки о прекрасных Вратах в благодатный мир.
– И о том, – ядовито добавила командор Севера, – как избранный самой судьбой герой распахнёт эти Врата, возьмёт фантазёра за ручку и подведёт его к огромному золотому блюду с изумрудной каёмочкой, где лежат вкусная еда, красивая одежда, общественное признание, сексуальное удовлетворение и все прочие приятности, которые обычно желают люди.
– А главное, – не оборачиваясь, сказал гроссмейстер, – что все эти приятности должны достаться даром и в неограниченном количестве. На халяву. А за халяву люди согласны работать вдвое больше и добросовестнее, чем ради денег или славы. Во имя халявы они будут терпеть любые тяготы и лишения – от скверной кормёжки до телесной боли. Парадокс, но призрачные обещания дармовщины оказываются более действенным стимулом для свершений, чем вполне реальные блага.
– Для жадных и ленивых глупцов, – уточнила командор Севера.
– Какая разница, – дёрнул плечом Даайрид. – Главное, что это будут людские ресурсы, которых так недостаёт ордену.
– О чём это вы? – не понял командор Запада.
Даайрид посмотрел на него, усмехнулся криво.
– О том, блюститель Западных пределов, о чём вы и ваши помощники так сокрушались на последнем магистратуме. Орден стремительно теряет популярность. Новых адептов находить всё труднее и труднее. Наше прошлое кажется людям скучным, а настоящее – нелепым. Обыватели проклинают координаторов, но при этом не спешат благословлять светозарных. Нашего возвращения никто не хочет – ни молодёжь, ни старики. Но если люди будут думать, что Избранный, явившись в Иалумет, обязательно пойдёт по тропе Белого Света, то такая мысль привлечёт в орден множество народу.
– Шваль она привлечёт! – отрубила командор Севера. – Тупое, ленивое и алчное отребье. Людской мусор.
Гроссмейстер покривил губы в ядовитой усмешке.
– А вы, блюстительница Севера, хотите отправить на штурм координаторских баз, и в первую очередь – Гарда, самой мощной крепости в Иалумете, лучшие силы ордена? Вы хотя бы отдаленно представляете какой крови это будет стоить? Не бросать же в такую мясорубку настоящих рыцарей.
– Так вы хотите использовать новичков как пушечное мясо? – поразился командор Запада. – Но это же… Это даже не аморально. Такую мерзость произносить гадостно, не то что делать!
– Это будет естественным ходом событий! – горячо сказал Даайрид. – Мы ведь никого не пошлём в бой силой. Всё исключительно на добровольной основе! Эти… избранниколюбы сами к нам придут именно ради того, чтобы сражаться и умирать во имя своего кумира. Для них нет никакой разницы, где состоится сражение и кто будет противником. Важен только сам факт битвы. – Даайрид замолчал, отвернулся. – Координаторы теряют власть, – сказал он после долгой паузы. – И если в ближайшие месяцы её не возьмём мы, она достанется другим. Но возвращение в Гард будет стоить крови. Не проливать же кровь светозарных… Она слишком драгоценна для того, чтобы превращать её в разменную монету. Нужен буфер. Тем более, что взять власть – это лишь одна треть дела, его начальный этап. – Гроссмейстер посмотрел на командоров. – Главным будет власть удержать и приумножить. И вот тут понадобятся истинные рыцари Белого Света! Поэтому недопустимо тратить их силы на решение промежуточных задач. И тем более недопустимо рисковать светозарными жизнями там, где легко можно обойтись заменой! – Даайрид опять отвернулся.
– Обманывать веру бесчестно, владыка, – возразил командор Запада. – Пусть даже эта вера в иллюзии, обманывать верящих подло. Я согласен, избранниколюбы – люди скверные, насквозь пропитанные алчностью, ленью и глупостью, но это люди. Нельзя использовать их так, как будто они вещь, дешёвый подсобный инструмент. Это люди, а не вещи!
Даайрид внимательно посмотрел на него и сказал твёрдо:
– Нет, блюститель Запада, это – не люди, а всего лишь видимость людей. Внешняя оболочка с людским обликом. Но внутри у них нет ничего, ни малейших признаков души. Вместо неё одна только глупость, трусость и страсть к лёгкой наживе. И в орден они придут не за подвигами во имя веры, а ради дележа халявы, мечтая урвать кусок побольше!
– А главным распорядителем халявы для них станет Избранный, – криво усмехнулась командор Юга. – И потому избранниколюбы побегут за ним куда угодно, даже под бластерные разряды. Всё это хорошо, владыка, и очень действенно, но меня смущают цели сражения. Победа достаётся тем, кто ведёт битву, а не тем, кто на неё смотрит. Рыцари будут сражаться во имя ордена, и потому каждая их победа станет его победой. А избранниколюбы пойдут в бой ради своего кумира. Точнее – ради воплощённых в его образе надежд заполучить как можно больше халявы. Их победы не дадут ордену ровным счётом ничего.
Даайрид улыбнулся:
– Замечание верное, блюстительница Юга, но эта задача решается легко. Избранниколюбы будут сражаться не за своего абстрактного кумира, а за конкретные стратегические объекты, чтобы впоследствии обменять их на право приблизится к Избранному. Базы и крепости координаторов станут для них аналогом входного билета. А в том, что в процессе зарабатывания билетов практически ни одного работника не останется в живых, нашей вины не будет, потому что на смерть они пойдут исключительно по собственной охоте и во имя собственных прихотей.
– Если так, то у меня возражений нет, – сказала командор Юга.
– Я не знаю, – сказал командор Запада. – Звучит убедительно, и всё же люди есть люди, даже если это алчные, тупые и ленивые людишки. А людей нельзя превращать в вещь! Ради нашей с вами чести нельзя.
Гроссмейстер кивнул.
– Да, блюститель Запада, это люди. И потому никто никогда и ни к чему не станет их принуждать. Никто не станет им лгать. Мы всего лишь опубликуем миф об Избранном Избавителе… Да он уже и так опубликован, без нашего участия… Теперь каждый людь сам решает, верить этому мифу или нет. Одни сохранят достойное людей благоразумие и назовут его глупой байкой. Другие, чей интеллект подобен бараньему, возжелают видеть в нём непреложную истину. И не нам с вами, блюститель Запада, указывать прочитавшим миф, кем становиться – людьми или скотом. Каждый обязан сделать самостоятельный выбор. Но не воспользоваться оказией было бы глупо! Если избранниколюбивых баранов не употребим в дело мы, то это непременно сделают другие, причём направят их против ордена. Поэтому хватит размазывать сопли! В операции «Захват» будут участвовать только добровольцы, а потому и ваша, и моя совесть, блюститель Запада, останется такой же чистой, как сам Белый Свет.
– Да, владыка, – неуверенно ответил командор. – Вы правы. Это хороший план.
– Дерьмо это, а не план! – сказала командор Севера. – Да, избранниколюбы захватят для нас базы и крепости координаторов. Да, штурм выгоднее оплачивать их кровью, нежели орденской. Всё верно. Только вы, владыка, главного не учли: даже один больной чумой способен заразить миллиардный город. Ведь совсем не зря эпеднадзор отправляет в закрытую клинику и больного, и всех здоровых, с которыми он успел пообщаться. А миф об Избранном губительнее любой чумы, потому что чума быстро излечивается, да и затрагивает лишь тело, тогда как миф необратимо калечит душу. Или вы хотите превратить рыцарей из детей Света в моральных уродов?
Даайрид нахмурился.
– Вы полагаете, что тесное общение с избранниколюбами превратит рыцарей в их подобие?
– Да, владыка. Рыцари станут точно такими же, как и они – ленивыми и алчными тупицами. Да ещё и трусливыми в придачу, потому что начнут бояться брать на себя ответственность и разучатся принимать самостоятельные решения. Ведь за избранниколюбов всё и всегда решают другие. Вот как вы сейчас. Такими людьми очень легко управлять, и потому делать это может любой желающий, в том числе и враг ордена. Сила светозарных обратится против нас самих. Орден погибнет. И случится это быстро, всего-то за какие-то три или четыре года.
– Боюсь, вы правы, – согласился гроссмейстер. Немного подумал и решил: – Истинных светозарных надо будет оградить от контактов с временными членами ордена. Придётся создать для временников особые подразделения, что-то вроде учебно-проверочных групп. Сделать всё так, чтобы они чувствовали себя полноправными адептами, но реально в дела ордена не входили.
– Тогда можно будет расширить возрастные рамки, – заметила командор Юга. – Брать в квазиадепты не только девятнадцатилетних, а людей в возрасте от восемнадцати до двадцати одного года.
– От двадцати до тридцати, – возразил командор Запада. – И предпочтение отдавать отслужившим в армии. Свежедемобилизованные срочники, контрактники, которые ещё не успели продлить истёкший контракт или попали под сокращение. С людьми, уже имеющими военный опыт, времени на подготовку операции уйдёт гораздо меньше. Да и финансовые затраты сократятся.
– Отличная кадровая стратегия, – одобрил Даайрид.
Командор Севера зло ударила кулаком по подлокотнику кресла.
– Дерьмо это, а не кадровая стратегия! Такая изоляция временников ещё пагубнее прямых контактов. Их группы будут выглядеть как элитные подразделения ордена, и настоящие рыцари с адептами будут готовы кожу с себя содрать, но попасть в их состав. Всем хочется быть первыми и лучшими. А служба в спецгруппе – знак высшей оценки способностей и мастерства. Поэтому вся эта избранническая гнусь из глупой байки превратится в непреложную истину, следовать которой и долг, и честь. Светозарные исчезнут, потому что все они – и рыцари, и адепты – станут избранниковыми холопами. И любой, кто поманит их даже ничтожной тенью от образа кумира, сможет сделать с ними всё, что угодно. Использовать как угодно, в любых целях, потому что светозарные из людей деградируют в безвольный и безмозглый инструмент. Мы не только убьём их души, мы собственными руками сотворим то, что за пятьсот лет так и не могли сделать координаторы – уничтожим орден!
В комнате надолго повисло тревожное, полное страха, молчание.
– Вы преувеличиваете, – сказал, наконец, гроссмейстер. – Прежде у вас не было катастрофистских настроений, блюстительница Севера. Да ещё таких, которые за абстрактными выкладками мешают видеть реальную выгоду. Теряете профессиональную хватку? Так на ваше место мигом отыщется десятка два претендентов.
Командор испуганно вжалась в спинку кресла, но возразила:
– Владыка, если за сиюминутной выгодой не видеть пагубных последствий, то действительно произойдёт катастрофа.
– Среди координаторов никогда не было дураков, – жёстко сказал Даайрид. – Сегодня ВКС слаб и уязвим, но уже завтра их аналитики придумают, как исправить ситуацию. Координаторы опять станут непобедимыми. Поэтому медлить нельзя! Удобный случай для контрудара мы ждали пятьсот лет. И если упустим нынешнюю удачу, то новую ждать придётся ещё пять столетий, если не больше. ВКС – трудный противник. Если не уничтожить его в ближайшие месяцы, то не уничтожить никогда. Но имеющихся сил для контрудара не хватит. Нужна помощь со стороны. А чем за неё платить?! Золотом, которого у нас нет и не будет даже после захвата Гарда, потому что восстановление ордена потребует огромных расходов? Или предлагаете отдать помощникам часть власти, которая всегда должна быть неделимой? Временники – единственное верное решение! И если оно кому-то не по нраву, выметайтесь в обеспечение, и там привередничайте!
Гроссмейстер прожёг командоров гневным взглядом. Та сжались в испуге, покорно склонили головы.
– Воля ваша неоспорима, владыка, – дрожащим голосом пролепетала командор Севера. – Мы повинуемся.
– Вот и ладно, – сказал гроссмейстер. – Теперь быстро набрасываем первичный план действий, и можете быть свободны.
Разработка плана заняла четыре часа.
Усталые командоры вышли из духоты номера на улицу, вдохнули чистый морозный воздух. Попрощались кивками и разъехались по своим отелям.
На полдороге командор Востока отпустил такси и пошёл пешком. Шаги делал медленно и осторожно, словно ступал по тонкому и очень скользкому льду.
Остановился возле окружного филиала ВКС.
– Риск, – сказал тихо. – Недопустимый риск. Однако и новости слишком важные для промедления… Нельзя ждать, пока они по обычному каналу доползут.
Командор вошёл в здание филиала, поднялся на верхний этаж, в приемную директора. Три посетителя дожидались своей очереди. Один что-то отмечал в файле карманного компьютера, двое других со скучающим любопытством стали разглядывать командора. «Свидетели, – досадливо подумал он. – Нехорошо. Но другого выхода нет».
Командор подошёл к референту и сказал так, чтобы слышал он один:
– Код допуска ноль-единица-ноль.
Референт ответил с вежливой деловитостью:
– Чем могу быть полезен, сударь?
«А самообладание у парня железное, – отметил командор. – До сих пор о носителях кода высшего допуска он только в инструкциях читал и даже помыслить не мог, что столкнётся с одним из нас в реальности. Но держится молодцом. Ни тени лишнего волнения или любопытства».
Вслух командор сказал:
– Прямая связь с Гардом по номеру Альфа-43-96-93. И самую защищённую от прослушки линию, которая только есть в вашем курятнике.
– Связь сейчас будет, – ответил референт. – Из кабинета директора, там очень хорошая защита. Только… Сударь, вы сами понимаете, нужна предварительная проверка. С названным вами номером мы соединимся, и абонент задаст контрольный вопрос. Лишь после правильного ответа вы сможете с ним поговорить. Такова инструкция, сударь.
– Я знаю. Поторопитесь со связью, дорога каждая секунда.
– Да, конечно, сударь.
Спустя несколько минут резидент ВКС напрямую докладывал архонту Тромму о планах гроссмейстера ордена Белого Света.
* * *
Клемент нахмурился.
Арестованный, хотя и был закован в кандалы, на свидетельском стуле развалился удобно и вольно. Предвозвестник хотел было одёрнуть наглеца, но не стал. Из-за мятежнической дерзости кандальник всё равно не подчинится.
Клемент молча смотрел на Сайнирка. Теньму нужно было задать бывшему придворному и бывшему вельможе один вопрос. Ради ответа на него и затевался арест.
– Дээрн, как вы могли променять великое счастье служить самому государю на гирреанскую грязь?!
Сайнирк смерил Клемента презрительным взглядом.
– А во имя чего я должен был служить Максимилиану? Что такого достойного делал император, чтобы я стал бы ему помогать?
– Служение государю – долг любого из подданных.
– Я ничего у Максимилиана не занимал, а потому ничего ему не должен.
– Такие рассуждения пригодны для мелкого торгаша, – ответил Клемент, – а для потомка одного из древнейших и знатнейших родов империи позорны.
– В таком случае, у любого мелкого торгаша ума, чести и достоинства больше, чем у всех потомков древнейших и знатнейших родов империи, вместе взятых, потому что ни один из этих отпрысков ни разу не задумался, а во имя чего он тратит время и силы на императора! Никто не задал себе вопроса, а что же такого честного и достойного Максимилиан делает, каким бы из его поступков соратники могли бы гордиться. Впрочем, соратников у него нет и никогда не было – только холуи. Но вам, предвозвестник, разницы не понять – придворные в принципе думать не способны, могут только слепо повиноваться.
– А разве вы не повиновались вашим бутовщицким командирам? – Клемент услышал в своём голосе дрожь. Мгновение помолчал, заставил себя успокоиться и сказал с обычным равнодушием: – Ведь мятежники так гордятся своей партийной дисциплиной.
– Всё верно, – согласился Сайнирк. – Дисциплина и повиновение приказам у нас безупречны. Но прежде чем сказать «Слушаюсь!», я каждый раз оценивал, а соответствует ли приказ идеям и целям партии. И требовал объяснений, если были хоть малейшие сомнения. Позже, когда сам стал приказывать, объяснений начали требовать у меня. И на все вопросы сомневающихся я всегда отвечал подробно и честно, потому что и командир, и приказ должны быть достойны повиновения.
– Бред и ересь, – презрительно фыркнул Клемент. – Не удивительно, что с таким глупейшим подходом к делу ни одна ваша партия так и не добилась успеха.
– Однако вот эти кандалы, предвозвестник, прямое доказательство того, что император нас боится. Его страх свидетельствует о нашей силе. А успех – дело наживное.
– Бред и ересь, – повторил Клемент.
Сайнирк посмотрел на него внимательно, изучающе.
– Да это же теньм! – охнул он в изумлении. – Докатилась Бенолийская империя. Что, во всём Алмазном Городе людей не осталось, если предвозвестником понадобилось делать вот такое… – Сайнирк запнулся, подыскивая определение, – …существо?
Клемент слов арестанта не понял. Не хотел понимать. Теньмами не пренебрегали ещё ни разу. Их все и всегда боялись. Пусть ранг у теньмов самый низший, для всевластных это почти вещь, но вещь смертельно опасная. А тут презренный арестант, лишённый имени и дворянства кандальник, жалкая тварь, ничтожней которой нет никого и ничего в империи, считал теньма мусором. Или он по врождённому скудоумию не понимает, в чьей руке находится его жизнь?
– Ты не боишься умереть? – спросил Клемент.
– Боюсь, – спокойно ответил арестант. – А пыточного кресла боюсь ещё больше, чем смерти. Но мне глубоко безразлично, кто меня туда пристроит – ты, твой хозяин-император или один из тех долбанов-охранников за дверью. Все вы червяки из одной помойки, и цена вам одинаковая.
– Ты мнишь себя выше государя?
– Конечно. И превосходство моё истинно, а не мнимо. Мне было ради чего жить, и есть, ради чего умирать. А вам всем – нет. Вы пустоцветы.
– Я спросил тебя о государе, – зло сказал Клемент.
– А я уже ответил, что всем вам одна цена – бластерный заряд.
Сайнирк не лжёт. Он действительно не видит разницы между государем и его теньмом. Считает их обоих одинаковой грязью, на которую и глянуть-то гадостно.
И в этом Клементу арестанта не переломить. Ни болью, ни лестью не заставить изменить мнение.
Такого теньм не ожидал. Клемент и представить не мог, что такое вообще когда-нибудь произойдёт. Ведь он тень императора, превыше которого в Бенолии нет никого и ничего. Поэтому и Клемент, когда находился подле императора, а тем более – когда являл волю государя его подданным, был высок недосягаемо. А для кандальника Клемент стал куском мусора именно потому, что был теньмом и предвозвестником императора, которого мятежник за людя, достойного уважения, не считал. До сих пор императорского посланца боялись и почитали во имя его хозяина, а теперь из-за него презирали.
Клементу стало обидно и горько. Обжёг стыд – и за себя, и за императора, словно они вдруг оказались голыми посреди площади, а прохожие смеялись и тыкали в их сторону пальцами. Это было несправедливо и бессмысленно до жестокости.
– Нельзя судить о людях, которых не знаешь, – сказал Клемент арестанту.
– Людей узнают по делам, – ответил тот. – А достойными уважения делами твой император похвастаться не может. За всё время своего правления ничего по-настоящему полезного для Бенолии он так и не сделал.
– А свои дела ты считаешь для Бенолии полезными?
– Да. Потому что всё, что я делаю, имеет лишь одну цель: выстроить жизнь в Бенолии так, чтобы все её люди каждое мгновение чувствовать себя людьми, а не тенями.
Клементу сказать было нечего – любые слова разбивались об уверенность арестанта в высочайшей ценности своих дел, как стекло о гранит.
Но почему такой уверенности нет у Клемента? Ведь его дело, его жизнь ещё ценнее – он служит императору. Откуда взялось ощущение зря потраченных лет? Куда подевалась уверенность, что быть теньмом – наивысшее мастерство из тех, какие доступны людям?
Клемент тряхнул головой, прогоняя ненужные мысли.
– Тебя расстреляют сегодня же, – сказал он Сайнирку. – Приказ предвозвестника судебного подтверждения не требует.
Арестант заметно побледнел, но ответил уверенно и твёрдо:
– Я не напрасно жил, а значит и умру не зря. Но этого тебе тоже не понять, ведь ты низвёл себя от людя до уровня тени. – Сайнирк смотрел на Клемента с гадливым недоумением: – Как только можно выбрать такую работу…
Слова кандальника обожгли болью. Для него теньм был не мастером истинного дела, а никчёмной и жалкой пустышкой.
Вернулась чуждая и невозможная мысль – жизнь потрачена зря.
Нет, не может этого быть! Всё не так. Клемент резко взмахнул рукой, отметая сомнения.
– Стать теньмом – это веление Судьбы! – сказал он не столько Сайнирку, сколько себе. – Высший жребий, которого удостаиваются немногие. Знак избранности. Искусство, которому учатся с детских лет и до конца жизни.
– Что?! – вскричал Сайнирк, дёрнулся, будто от удара. – Что ты сказал? Как учатся?
Клемент ответил презрительным взглядом. Все вельможи одинаковы, даже если становятся мятежниками – уверены, что теньмы и булки с повидлом растут где-нибудь на ветках сами собой, как жёлуди на дубе.
Сайнирк поднялся со стула, посмотрел на Клемента долгим взглядом и… – тут Клемент едва не задохнулся от изумления и растерянности – …Сайнирк встал перед ним на колени, поклонился чельно. Выпрямился на полупоклон и сказал:
– Простите меня, сударь.
Клемент уставился на него с оторопелым недоумением:
– Что?! Почему?!
Сайнирк посмотрел на Клемента с искренней и острой жалостью, опять чельно поклонился и сказал:
– Сударь, мне и в голову не приходило, что вас начинают калечить с самого детства. Увечат душу, чтобы превратить из людей в тени. А ведь мы ничего не сделали, что бы вас защитить. Тратили время на всякую глупость, на межпартийную грызню. Простите нас, сударь. Хотя… Такое простить невозможно. И это правильно.
Жалость и просьба о прощении стегнули Клемента будто хлыстом. Зачем эта жалость, почему обречённый на смерть кандальник смотрит на него как на ущербного? Боль обиды оказалась сильнее, чем самая жестокая порка. И намного унизительнее. Перенести её Клемент не мог.
Ткнул пальцем в кнопку экстренного вызова и приказал вбежавшей охране:
– Расстрелять немедленно. Только не за участие в делах мятежной партии, а за пособничество Погибельнику, еретически именуемому Избавителем и Избранником.
Вот теперь Сайнирк испугался по-настоящему. Одним движением вскочил на ноги, вперил в Клемента ненавидящий взгляд и прошипел он сквозь зубы:
– Паскуда подлая.
Клемент улыбнулся победительно. Для мятежника обвинение в причастности к делам Избранника оскорбительно и позорно.
– Ты умрёшь как слуга Избранного Избавителя, – злорадно сказал Клемент. – Как браток.
– Эту жалкую клевету никто не захочет слушать, – ответил Сайнирк. – Мои друзья слишком умны, чтобы поверить в такой вздор. И любят меня, а потому клевете нет места ни в их сердцах, ни в душах.
Клемента как по лицу хлестнули. О себе ему такого никогда не сказать.
– Расстрелять! – в ярости прошипел он. – Немедленно!
Охранники схватили Сайнирка под руки, хотели выволочь из кабинета.
– Не напрягайтесь, – презрительно фыркнул гирреанец. – Я и сам дойду.
А на прощание опять посмотрел на Клемента полным жалости взглядом.
– Мы ведь правда ничего не знали, сударь. Если сможете – простите нас.
И вновь жалость такой острой болью хлестнула, что хотелось кричать. Но не получалось, дыхание остановилось, не было воздуха на крик. Клемент только и смог, что судорожно рукой дёрнуть.
Охрана истолковала это как приказ, и Сайнирка увели.
А душу терзала острая и жгучая боль. Клемента только что лишили мастерства, а вместе с ним отобрали ощущение самости и в дребезги разбили Я Клемента. Оказывается, оно было, это Я. «Аз есмь», вспомнилась древняя формулировка. «Я есть». Я – Клемент Алондро, теньм-четырнадцать императора и владыки всея Бенолии. Я – никто. Пустая тень пустоты, у которой нет ни дел, ни свершений.
Как же больно! Такой лютой боли даже в экзекуторской никогда не было.
Клемент сцепил зубы. Не кричать. Успокоиться. Бредни мятежников касаются только их самих. Жизнь Клемента самая что ни на есть правильная, предопределённая самой Судьбой. Он – тень своего Светоча. А тени всё безразлично в этом ничтожном мире. Есть Светоч, есть служение Светочу, а всё остальное – пыль.
Сердце опять опалила ненависть к Авдею Северцеву. Каждая встреча с этим криворожим гадёнышем приносила Клементу пронзительную боль от сожалений о несбывшемся и тяжёлую тоску от разочарований в сбывшемся. Пусть почти все встречи были не прямыми, а опосредованными через людей из его окружения, боль это не смягчало. Каждое соприкосновение с Северцевым, даже самое мимолётное, вдребезги разбивало мир Клемента, оставляло посреди пустоты, захлёстывало ощущением собственного небытия.
«Ненавижу тебя, – повторил Клемент. – Ты один во всём виноват. Не будь тебя, не было бы и этого кошмара».
Нет, всё, хватит! Ненависть к такой презренной твари как гирреанский поселенец недостойна теньма. Да и любая другая ненависть. И тоска, и зависть. Ему, тени самого государя, обладателю высшего жребия из всех возможных, избранному из избранных, незачем тратить себя на душевную суету, именуемую чувствами. Они присущи только мелким и заурядным людишкам, в чьей жизни нет ни цели, ни смысла.
Зато у него, теньма, есть его Светоч. Всё остальное пыль.
Душа оцепенела в безучастии, уснула. Сомнения исчезли, а вместе с ними ушла боль. Привычный, досконально известный мир вновь стал целым и незыблемым. Теньм глубоко вздохнул, сел в кресло. Надо было не торопясь обдумать факты, собранные по каннаулитскому делу.
«А ведь Погибельником может оказаться Северцев, – подумал теньм. – То, что творит он сам, и то, что творится вокруг него… С обычными людьми так не бывает. И эти глаза… У них не только цвет дождя, но и его живительная сила. Есть немало людей, которые могут смотреть прямо в душу, но их взгляды похожи на бластерный выстрел или удар ножа. Они всегда только ранят. От них хочется спрятаться, убежать. А Северцев смотрит так, что люди сами идут навстречу этому взгляду, вбирают его в себя, как иссохшая земля вбирает дождь. Обычный людь никогда не сможет так смотреть».
