Текст книги "Пути Предназначения"
Автор книги: Влада Воронова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 39 страниц)
Ульдима хлестнула хвостом по стене. Чиновник попятился. Наурисы в ярости опаснее взбесившегося беркана.
– Пусть и на арене цирка, – ледяным голосом сказала Ульдима, – но мой сын сражался за правое дело. И если вам, по упущению пресвятого, досталось слишком мало ума и чести, чтобы это понять, во множестве найдутся люди, которые способны уразуметь истину и без подсказок со стороны.
Судебные исполнители хихикнули, но под грозным взглядом клубного чиновника тут же оборвали смех.
Один из них глянул на клубника, на Джолли с Ульдимой и сказал:
– Матвей Алуфьев уже сделал заявление о несостоявшемся поединке с вашим Кандайсом.
– И что? – расцвёл злорадной улыбкой клубник.
– Он признал победителем Кандайса Джолли.
– Как?! – едва не задохнулся от изумления клубный чиновник.
– Матвей-Торнадо сказал, что Кандайс Джолли одержал победу в бою, который несоизмеримо важнее рядового спортивного поединка. Поэтому он, Матвей-Торнадо, посчитает для себя огромной честью, если Кандайс Джолли выйдет с ним на ринг как партнёр в парных боях.
Ульдима с торжеством посмотрела на чиновника. Джолли спрятал лицо в ладонях, зашептал благодарственную молитву пресвятому.
– Диирна, – спросил Ульдиму исполнитель, – вы догадались поставить на вашего сына хоть немного?
– Да, конечно, мы всегда делаем небольшую ставку. Как пожелание удачи в поединке.
– Вот и хорошо. Теперь у вас будет хоть сколько-нибудь денег на первый прожиток. Ведь на Кандайса почти никто не ставил, и выплаты будут неплохие. Куш вам достанется не ахти какой, но хотя бы не придётся голодать и ночевать в зале ожидания космопорта.
– Клуб предлагает Кандайсу новый контракт! – встрепенулся чиновник. – Условия будут в пять, нет, в десять раз лучше!
– Решать Кандайсу, – ответил Джолли, – однако я буду настоятельно рекомендовать сыну вернуться к карьере свободного бойца с одноразовыми контрактами.
– И правильно, – хором одобрили судебные исполнители.
= = =
Николай нервно мерил шагами единственную комнату в квартире Найлиаса.
– Эта сумасшедшая история с Открыванием Сферы. Всё произошло как-то слишком вдруг. Так не бывает. Это невозможно и противоестественно. Какой-то до глупости нелепый «рояль в кустах».
– Это всего лишь случайность в её чистейшем виде, – ответил Найлиас. – Как нищему выиграть миллион на лоторейку из пакета с дешёвым завтраком. Или как молодожёнам в день свадьбы поскользнуться на мраморе церковной лестницы и разбиться насмерть. Невозможно – но случается. Хотя и очень редко, не спорю.
– Венчальную лестницу всегда застилают ковровой дорожкой, – возразил Николай.
– Однако там может оказаться крохотная складочка, которая и сыграет свою роковую роль. У меня на родине периодически издают «Энциклопедию случайностей». Там и не такие невероятности описаны.
Николай молчал. Найлиас смотрел на него с лёгкой усмешкой:
– Ты не оспаривал то, что нищий может найти миллион в грошовом завтраке.
– Хорошие случайности желательнее плохих, – ответил Николай. – Однако то, что произошло в цирке, это уже слишком! Так не бывает.
– Это всего лишь самая заурядная чистая случайность. Просто она затрагивает тебя лично, и потому кажется такой вселенски огромной и невероятной.
Николай отвернулся, отошёл к окну.
– Бред, – сказал он зло. – Бред, и ничего кроме бреда.
– Случайностям свойственно круто менять судьбы всех, кто с ними соприкоснулся, – ответил Найлиас. – Изменения касаются даже таких побочных лиц как мы с тобой.
Николай метнулся к нему, сел на пятки.
– Почему вы не проклянёте меня, не убьёте? Ведь это же я погубил Гюнтера.
Найлиас обнял его, прижался головой к голове.
– Гюнтера погубил я, Коля. Ещё задолго до того, как он встретился с тобой. Гюнт потерял семью, и стал искать ей замену. Надеялся, что я смогу стать для него и отцом, и другом. Ведь я сам ему это предложил, заговорив об ученичестве. Однако вместо семьи я толкнул Гюнта в бездну, из которой нет возврата.
– Так наш путь – это путь обречённых? – спросил Николай. – И братство, и орден одинаково пусты и бессмысленны?
Найлиас разжал объятия.
– Да, Коля, именно так. Но нам некуда больше идти.
– Нет-нет, всё не так. – Николай крепко сжал руки Найлиса. – Сразу после того, как братки забрали Авдея, я летал домой, к отцу. Всё ему рассказал. И про братство рассказал, и про копирайт, и про Гюнтера. Понимаете – всё. А батя ответил, что ВКС уже лет сто ведёт на нищих планетах вроде Бенолии программу строительства бесплатного жилья для бедноты. Желающих идти на стройку мало, даже с нашей вечной безработицей. Непрестижно это и платят не ахти. Но ведь там не фикотой какой-нибудь занимаются, а строят дома для тех, кто больше всего в них нуждается. В Маллиарву я вернулся в тот же день, но решение не принял до сих пор. Учитель, я знаю, что ВКС – ваш враг, но…
– Но это дома для людей, которые действительно в них нуждаются, – с улыбкой ответил Найлиас. – Это настоящая жизнь и настоящее дело. – Найлиас рассмеялся. – Ведь я же инженер-сантехник, как и наш гроссмейстер. Я сумею сделать так, чтобы в этих домах никогда не засорялась канализация. Люди даже не подозревают, насколько это жизненно важное и ответственное дело – наладить хорошую канализацию. Осознают лишь тогда, когда дерьмо по квартире полезет.
– Но ведь мы такого не допустим? – спросил Николай.
– Никогда, – твёрдо сказал Найлиас. Взял Николая за руку, посадил рядом с собой.
– А как же орден? – обеспокоился Николай.
– Так же, как и твоё братство. Если народу так хочется играть в пустоту, пусть развлекаются сколько угодно, но без нас. А нам некогда. Нас дело ждёт.
– 13 -
– Авдея здесь нет, мама, – сказал Винсент. – Сразу же после Открывания его увезли в Гард.
Семья Адвиагов сидела в номере отеля «Бездна мрака».
– Мы сможем когда-нибудь его увидеть? – спросила Малнира.
– Обязательно. У меня есть адрес его бесплатной почты, у него мой… Спишемся, назначим встречу.
– Вряд ли архонты это позволят, – хмуро сказал Дронгер.
– Авдею никто и никогда не сможет ничего запретить, – ответила Ринайя.
Дронгер опустил глаза.
– Вы действительно включали Радужный Фонтан? – спросил он.
– Да! – кивнула Ринайя. И хихикнула: – Устройство у этого Фонтана какое-то несуразное. Там четыре стальных штыря в керамической оболочке с медным навершием. И непонятно, зачем такая изоляция, если нет электричества. Ведь у Сферы даже источника питания нет. Авдей с Винсом ничего похожего и не нашли.
– Думаю, – сказал Винсент, – там идёт преобразование солнечной энергии в милт. Странноватая технология, на милтуан нисколько не похожа. Иначе бы Авдею Сферу не открыть. Но всё же там есть милт.
– Так кто открывал Сферу? – не понял Дронгер. – Ты или Авдей?
– Коллективным разумом, – сказала Ринайя. – Даже теньм поучаствовал.
– Его зовут Эльван Кадере, – вставил Винсент. – Авдей спрашивал, я запомнил.
– Но штыри соединяли только мы четверо, – не слушая, продолжила Ринайя. – Дейк сказал, что ему нельзя… Да, мама, – села она рядом с Малнирой, – там такая красивая подъездная дорожка! В Башне две двери. Одна для паломников, дорожка к ней идёт через весь газон. Обычная, асфальтовая. Но есть ещё дорожка служебная, от домика Хранителя, которую за живой изгородью не видно. Именно по ней и должны идти Кандидат с Ассистентами. Так вот она вся вымощена тёмно-синим, почти чёрным камнем, а между камнями – разноцветные звёзды. Так красиво!
– Наверное, это плитка, расписанная звёздами. Ты просто не успела разглядеть.
– Нет, я всё очень хорошо разглядела. Даже потрогала. Звёзды действительно сделаны из плитки с люминесцирущим эффектом, но сама дорожка залита чем-то вроде матового стекла, а плитка потом в неё вдавлена. Получился полный эффект звёздного неба, как если бы смотреть на него с планеты. Ощущение такое, что идёшь по Звёздному Мосту из легенд.
– Ты хочешь такое же сделать в саду, между павильонами оранжерей, – поняла Малнира.
– Не совсем. Всё-таки Звёздный Мост – это слишком величественно и торжественно. Для дома надо что-нибудь поуютнее.
– Может быть, голубое небо и белые облачка?
– Да, – кивнула Ринайя. – Это было бы замечательно.
– Винс, – глянул на сына Дронгер, – ты сказал репортёрам, что предвозвестник являет собой на Открывании особу государя. А значит и сама церемония Открывания посвящается императору. И Авдей не спорил.
Винсент досадливо ударил кулаком по ладони.
– Это всё из-за «лестницы пяти ступеней». Когда Ассистентом становится обычный людь, это списывает с него все прошлые грехи и преступления. А вот на счёт теньма у меня уверенности не было. Ты ведь знаешь обычаи Алмазного Города. Невыполнивший приказ государя должен быть сурово наказан. Даже если приказ был заведомо невыполнимым. Но вдвойне сурово наказывается тот, кто перешагнул за черту предопределённого ему Табелем о рангах. Все, кто ассистирует Открывателю, становятся до некоторой степени равным ему… То есть поднимаются выше императора. Простым людям вроде Кандайса или нас с Рией это ещё можно простить. Но только не теньму. Башня стирает все прошлые грехи, но не даёт иммунитета на будущие. Ассистирование – не индульгенция, папа. По возвращении в Алмазный Город Эльвана Кадере ждала смерть. Император в тот же день придрался бы к любому, даже самому ничтожному его промаху. Да Максимилиану и придираться не надо, достаточно выдуманного предлога. Кадере убили бы, папа. Пусть не в прямом смысле, так в переносном. Довели бы до того, что он превратился бы в такого же пустоглазого, как и все теньмы. Как все придворные… Я не очень понятно объясняю, но Авдей меня понял. Он сам предложил объявить Кадере представителем императора на Открывании. И догадался, что Кадере ни в коем случае нельзя называть ни предвозвестником, ни тем более, по имени. Надо говорить только «представитель государя». – Винсент отвернулся. – Надеюсь, у нас всё получилось, и Кадере не погибнет.
– Вы сегодня же уедете из Бенолии, – сказал Дронгер.
Малнира притянула к себе Винсента и Ринайю.
– Герни, ты что, с ума сошёл? Куда ты хочешь отправить детей?
– В Большое Кольцо. Ненадолго. Самое позднее – до августа.
– Это обязательно? – усомнилась Малнира.
– Да. И ты поедешь вместе с ними. Сейчас же.
– Нет! – вскочила Малнира. – Я никогда…
– Вы уезжаете немедленно. Мне нужны свободные руки! А в Большом Кольце не берут заложников. По крайнем мере, есть надежда, что не возьмут, если вы не станете афишировать своё бенолийское происхождение и дээрновский статус.
– Герн…
– Если я говорю – в августе вернётесь домой, Нирри, то это означает, что я буду ждать вас дома живым и здоровым. Но для этого вы должны развязать мне руки сейчас!
– Папа прав, – тихо сказал Винсент. – Мы будем только помехой.
Малнира подошла к мужу, обняла.
– Хорошо, мы уедем. Только ты дождись нас, слышишь? Обязательно дождись!
Дронгер поцеловал жену, посмотрел на сына и дочь.
«Что толку врать себе? Рийя мне больше дочь, чем сноха. Винс, сердце моё. Главное, чтобы Винс и Рийя жили и были счастливы. Остальное – пыль».
Осталось выяснить последний вопрос.
Адвиаг разжал объятия, отошёл к окну.
– Винс, – проговорил он медленно, – почему Авдей отказался соединять штыри? И почему вы назвали Открывателем его, если Сфера была открыта равными усилиями пятерых? Разве предвозвестник не настаивал на первенстве своего императора?
– Нет, – с удивлением ответил Винсет. – Ему это даже в голову не пришло. Такое впечатление, что он помогал ради самой Сферы, а не Максимилиана.
– Да, – кивнула Ринайя, – всё так и есть. Кадере хотел увидеть Радужный Фонтан. Больше его ничего не интересовало. Так что он не помогал нам. Он открывал Сферу вместе с нами. Кадере первым понял, что включить Фонтан могут только совместные действия, равное усилие каждого. Сказал об этом. И даже Кандайс с ним не спорил!
– А после, – сказал Винсент, – когда надо было решать, кого объявить официальным Открывателем, Кадере сразу же отошёл в сторону, сел у стены. И глаза у него были…
– Как будто жизнь закончилась, – подсказала определение Ринайя. – Но при этом улыбка… Он словно бы говорил – «Это стоило того, чтобы умереть. И я счастлив, что мне удалось умереть именно за это, а не просто так». Кадере действительно был счастлив, папа. Очень счастлив. Наверное, впервые в жизни.
Малнира села рядом с дочерью, обняла.
– Всё закончилось, девочка. Для тебя Алмазного Города больше нет.
– Что касается того, кого называть Открывателем, – тихо сказал Винсет, – то разве был выбор? Канди Авдею сразу сказал, чтобы не дурил. У Дейка ведь была самая тяжёлая статья из всех. Никого из нас ни в Погибельники, ни в Избавители не сватали. А он чушь всякую нести начал, говорил, что Башня – это почти религия, а если так, то Сфера и штыри – священные символы, прикасаться к которым имеет право только тот, кто верует в их святость. Тогда Рийя крепко на него прицыкнула, и Авдей согласился.
– А ты? – тревожно спросил Дронгер. – Что думаешь ты?
– Что статус Открывателя слишком слабая защита. Что в Гарде Авдей совсем один. Вряд ли Гард чем-то лучше Алмазного Города. Тем более, что рядом нет никого из нас – ни воина, ни целителя, ни хранительницы. Никого. На Авдея столько свалилось, папа. И везде он был один. Почему?
– Потому что он отверг все предначертания судьбы, а собственных так и не создал. Вот его и швыряет как щепку по волнам от одного берега к другому.
– По крайней мере, ты сказал «щепка», а не… – обиженный Винсент не договорил.
– Авдей трижды спас тебя и Рийю. Я пыль у ног его. Но это не меняет того факта, что собственного предназначения Авдей так себе и не создал. А значит, его так и будет метать вихрями чужих судеб. Быть может, звучит это всё высокопарно и потому кажется нелепым, однако всё это факт. Задача, которую надо решить или погибнуть. И ни ты, и ни я, и ни кто-то другой Авдею не поможет. Всё сделать должен только он сам.
– Как-то всё… несуразно. Отказываются только от подарков. А судьба никогда и ничего не дарила Авдею. Об этом даже говорить бессмысленно. Судьба всегда была к нему неоправданно сурова. Нет, это даже не суровость! Это тупая, бессмысленная, садистская жестокость! Так несправедливо… Неправильно!
Адвиаг вздохнул. Объяснить будет нелегко.
– Авдей… И его отец… Да и дед тоже, хотя наверняка будет отрицать, если о нём так скажут… Все они отвергли подарки судьбы ещё до того, как они были предложены. Даже не поинтересовавшись, что там может быть, в этих дарах. И саму судьбу отвергли. Они никогда не нуждались в её поддержке, а потому могли не бояться её кары. Михаила и Григория никогда не касались ни предопределения, ни предназначения судьбы потому, что они сами создавали себе предназначения, и сами решали, что будет определителем, а что – определяемым. Не исключено, что они в чём-то совпадали с первоначальным рисунком их жизни, но это не более чем случайное совпадение фрагмента. Всю линию жизни от начала и до конца Михаил и Григорий рисуют себе сами. Поэтому и жизнь их принадлежит только им самим. Чужим предначертаниям они не подвластны.
– Но при чём тут Авдей? – не понимал Винсент.
– При том, что Авдей остановился на полдороге. Предначертания судьбы он уничтожил, но собственных не нарисовал. Отказался от дарованных предопределений, а собственных определителей и определяемых не выбрал. Отверг данное ему предназначение, однако собственного так и не создал.
Винсент ответил с возмущением:
– Предназначение – оскорбительное слово! Как будто ты вещь. Это для унитаза есть чёткое и совершенно определённое предназначение.
Адвиаг усмехнулся.
– Унитаз изначально лишён способности выбирать. Как лишены её бриллиантовые запонки или хрустальная люстра. Это вещи. Цель их существования предопределена изначально ещё до их создания. Но люди могут создавать себя сами. А значит и сами могут решать, кем и чем они станут в мире. В мире всё и все существуют не просто так, а с определённой целью. От этого никуда не денешься, это закон бытия мироздания. Бесцельных составляющих оно не терпит. Так что у нас у всех есть выбор – либо принять то предназначение, которое даёт воля судьбы, либо создать собственное, либо быть уничтоженным.
– Главное при этом, – сказала Ринайя, – не перепутать желаемое с желательным. Это я о тех смазливых куколках, которые из кожи вон лезут, чтобы выйти замуж непременно за прекрасного принца в белом звездолёте, а потом замазывают тональным кремом синяки от супружеских побоев и говорят, что им выпала злая судьба. Или о тех толстых неуклюжих мальчишках, которые мечтают непременно стать супермускулистым суперкапитаном суперкорабля и губят невостребованностью другие свои таланты. Очень важно уметь отличить желание от облика, в котором его желательно воплотить.
– Тем более, что образ желания нередко полностью заслоняет от желающего его суть, – подытожила Малнира. – Всё это правильно, только зачем мы устроили философский диспут? Как будто больше поговорить не о чем. Особенно перед долгим расставанием.
– Вот именно что перед долгим расставанием, – ответил Дронгер. – Прежняя жизнь уходит безвозвратно, и надо решать, какой будет новая.
– В Бенолии не бывает нового, – сказала Малнира. – Великая и Вечная Бенолийская империя неизменна.
– И всё же многое изменилась, – возразил Винсент. – Очень многое. – Он посмотрел на отца. – Пожалуйста, напиши Авдею всё, что говорил мне о судьбе, о её предопределении и предназначении. Ты даже не представляешь, как для него сейчас это важно.
– Я? – испугался Адвиаг. – Авдею? Нет. Ему я писать не могу. Проще императору… Нет-нет. Я даже не знаю, как к нему обратиться.
– Как ко всем обращаются, по имени.
– Нет, – сказал Дронгер. – Невозможно. К Открывателю – и по имени? Нет.
– Открывательство – это пустая формальность. Авдей – мой друг, а значит и твой друг тоже.
– Нет! – жёстко отрезал Дронгер.
«Я никогда не смогу заговорить с тем, кого я предал. С тем, кто трижды возвращал мне из небытия детей. Целовать пыль у его ног – да. Но заговорить… Невозможно. Я не смогу».
– Ты… – Винсент запнулся. – Ты по-прежнему считаешь, что для наследника дээрнского рода недостойно разговаривать с простокровкой? Пресвятой Лаоран… Авдей дважды спасал мне жизнь. Один раз я ему… Но это всё неважно. Для друзей такими делами считаться нельзя. Главное, что он мой друг. Ты мой отец. Я не хочу, не могу отказываться ни от кого из вас! Я люблю вас обоих. Пресвятой Лаоран, какую из двух рук мне надо отрубить, чтобы вы помирились?
– Винс!
– Что «Винс»? Авдей хотя бы молчит, когда речь о твоей работе и титуле. Родителей не выбирают… А друзей тоже не выбирают! Это как дар судьбы… Или счастливый случай. Увидеть в толпе, разглядеть в случайных встречах того, кто станет твоим другом. Кому станешь другом ты. Не пропустить, не пройти мимо. Мне повезло, я увидел. Я смог. Пока это лучшее, что я в своей жизни сделал. Ринайя и Авдей. Две встречи, которые я не пропустил. Люди, в которых моя жизнь. – Винсент неотрывно смотрел на отца. – И ты хочешь, чтобы я от них отказался? Предал? Только кого я предам на самом деле – Авдея или себя? И нужен ли я буду после этого тебе?
– Винс… – тихо сказал Адвиаг. – Винсент…
«Пресвятой Лаоран, как же всё объяснить? Как признаться в том, что приказал убить спасителя собственных детей? Ведь если бы Авдей сказал на допросе, где прячутся Винс и Рийя, коллегианцы обезглавили бы их ещё до того, как я успел подойти к цирку. А после? Если бы Альберт забрал Авдея из коллегии… Если бы орденские боевики не успели отобрать его у конвоя… И если бы Винс не позвонил тому братку… Тогда Авдей был бы мёртв, а Винс и Рийя превратились бы в горстку пепла. Пресвятой Лаоран, что мне теперь делать?»
– В письме не обязательно ставить обращение, – сказала Ринайя. – Нужно всего лишь облечь всё, что здесь говорилось о предназначении, в письменную форму. А с обращениями разберёшься после, когда всё успокоится.
«Она всё знает, – понял Дронгер. – Догадалась. С логическим мышлением у Рийи намного лучше, чем у Винса. Мальчик – интуитивщик, больше доверяет эмоциям. Он верно оценил моё отношения к Авдею до Открывания… Но бессилен представить, что творится теперь. Потому что слишком чист для того, чтобы его могли коснуться грязные помыслы. А логика одинаково равнодушна и к чистоте, и грязи. Ей нужна только истина. Поэтому я смогу рассказать Ринайе всё. Она поймёт. И выслушает, не перебивая».
– Ты напишешь Авдею? – спросил отца Винсент.
– Да. Конечно, напишу. Только ты скажи ему, что сам прочёл это в книге без обложки и названия. Не говори обо мне. Пока не говори.
Винсент смотрел на него испытующе:
– Так ты не считаешь Авдея плохим? Или грязным? Низменным?
– Я пыль у ног его.
Винсент отрицательно качнул головой.
– Ты путаешь Авдея с Максимилианом. Или с Филиппом. Авдей другой, папа. Совсем другой.
– Я знаю. Но не знаю других слов благодарности. Мне ещё не приходилось благодарить людей. До сих пор я видел лишь придворных.
Винсент обнял его, прижался лбом к плечу.
– Всё пройдёт, папа. Любые раны заживают. Нас не сломали. Мы есть. И это главное.
Винсент разжал объятия, улыбнулся.
– Мы есть. И будем.
* * *
В Большом Кольце невозможно найти того, кто не желает быть найденным. За исключением тех случаев, когда за поиски берётся космостража.
Собственно, даже искать не пришлось. Цалерис просто зашёл в паспортный стол, поболтал с операторшами, угостил девушек светлым дамским пивом и сушёными кальмарами, любимым их лакомством, сделал парочку фривольных, но очень лестных комплиментов. В итоге справку о жилищной регистрации бенолийского переселенца Малугира Шанверига ему пообещали сделать через два часа. И запрос фиксировать не стали. Затем Цалерис заглянул в отделение финнадзора, со вниманием выслушал длинную вереницу жалоб на тупость налогоплательщиков, которым хронически не хватает мозгов правильно заполнить декларацию. Посочувствовал неисчислимым обидам, которые причиняли финнадзорникам уклонисты от налогов.
Справку о месте работы Малугира Шанверига для лейтенанта транспортного спецподразделения космостражи Цалериса Аллуйгана сделали уже через час. И тоже не стали фиксировать обращение. Конторские служащие всегда приветливы с теми спецурниками, которые не дерут высокомерно нос и не хвастаются взахлёб своими боевыми подвигами, не желая ни слова слушать из того, что хотел бы рассказать собеседник.
Цалерис вернулся в общежитие, перечитал справки.
Малугир перехал в Троянск. Поступок вполне понятный – большой город, легче спрятаться. Работал Малг в театре Тийлариффе. Цалерис включил громоздкий комнатный компьютер, подключился к справочной ВКС. Обычной справочной открытого доступа, куда заглянуть может любой желающий, – шарить по спецресурсам без крайней на то необходимости было бы глупо.
Тийлариффе оказался одним из полутора сотен вокально-драматических театров Троянска, – молодым, но стремительно набирающим популярность. Цалерис прогулялся по театральным сайтам. О Малугире нигде не упоминалось. Тогда он посмотрел сообщения о скрипичных конкурсах.
Малг выиграл «Золотую Бабочку». Насколько мог судить Цалерис, конкурс наипрестижнейший, обладатели первых трёх мест получали место в Большом камерном оркестре Гарда.
– Молодец, – кончиками пальцев Цалерис мягко прикоснулся к фотографии Малугира на экране. – Я всегда знал, что ты самый лучший. Единственный из всех. Ещё тогда, когда слушал твою музыку в губернаторской резиденции. Ты волшебник, и скрипка у тебя становится волшебной. В Гарде ты тоже станешь самым лучшим. Единственным. Я знаю, что так будет, даже если ты сам в это не веришь.
И тут как плетью хлестнула дата отъезда победителей в Гард – седьмое декабря.
А сегодня пятое… Ещё можно успеть.
…Цалерис сам не понимал, что говорил командиру отряда, чем убеждал дать трое суток увольнительной.
– У тебя отделение новобранцев, – отрезал командир. – Для них каждый день подготовки на вес золота. Через месяц в рейд, ты не забыл? А бластеры пиратов стреляют не синей краской, а боевыми зарядами.
– Я подаю рапорт об отставке, – сказал Цалерис.
– Да ты что, рехнулся? Кто там у тебя, в этом Троянске? Любовь всей жизни, что ли?
– Нет. Начало всей жизни.
Командир только фыркнул досадливо. Цалерис горько улыбнулся и, не дожидаясь разрешения, пошёл к двери. Командир схватил его за плечо, мягко подтолкнул к гостевому стулу. Подтащил свой стул, сел рядом.
– Рассказывай.
– Что рассказывать? – не понял Цалерис.
– Всё.
Цалерис смотрел в пол.
– Словами этого не объяснить.
– Зовут-то её как, твоё начало жизни?
– Его. Малугир. Малг… Но вы не подумайте ничего такого, я не желтоцветик. Он тоже. Просто так получилось, что в целом мире мы остались только вдвоём.
Дальше слова полились потоком. Выговориться надо было давно, очень давно. Только не было того, кто способен понять. Командир понимал. И Цалерис рассказал всё – и о Сумеречном лицее, и о том, как больно ранил страх наследника Исянь-ши.
– Смотрел так, как будто мы волки голодные. Или палачи… Даже глаза стекленели. А мы с Тедди… и другие теньмы тоже… Мы все считали за счастье хотя бы издали его увидеть. В нём столько было света и теплоты. Как солнечный лучик. Его не нужно было титуловать Светочем, потому что он на самом деле был светом. Когда губернатор приказывал его охранять, я замирал где-нибудь в углу, старался стать как можно незаметнее. Малг вскоре забывал, что в комнате есть чужой и начинал играть. Для него это было как дышать. Без скрипки он не мог. Я не очень-то в музыке разбирался, но потихоньку выучился понимать даже нотную грамоту. И Малга к себе немного приручил. От нас с Тедди он не шарахался как от чумы. Хотя и не слишком от других теньмов отличал. Но это не его вина, а наша. Нечего было там отличать. Тень, она и есть тень. Но нас с Тедди Малугир не боялся. Единственных среди всех теньмов. Губернатор любил… Точнее думал, что любит литературу Ойкумены. Постоянно заставлял секретарш читать вслух. Сам глаза напрягать не желал. Но и в читаемом не понимал ни уха, ни рыла. Я понял это, когда увидел… случайно, конечно… как читают те, кому нужно не звучание, а содержание слова. В музыке тоже есть содержание. Во всяком случае, в той, которую играл Малг. С тех пор я не могу слышать пустое звучание. Такую музыку вполне можно приравнять к первой из пяти ступеней «лестницы».
Цалерис прикусил костяшки пальцев.
– Так продлилось пять месяцев, с мая по сентябрь. А в октябре у Малугира был конкурс. У нас же – фургон…
И здесь Цалерис рассказал обо всём – от захвата до очной ставки.
– Я никогда не видел лица красивее. Губернатор тоже. Он говорил, что неправильно, когда такая красота достаётся плебею. Это нарушает миропорядок. Но губернатор так и не понял, что настоящая красота лица так же далека от смазливой физиономии как Гард от Ойкумены. И шрамами можно осквернить только физиономию, но не лицо. Лицо осталось прекрасным. Даже омерзительные шрамы не мешали это видеть.
Цалерис замолчал.
– Как его зовут? – спросил командир.
– Не скажу. Не могу слышать его имя от других. Даже от Малга не мог.
– А теперь сможешь?
– Не знаю. Это имя… Для меня оно и проклятие, и благословение одновременно. Конец жизни и её начало. Не будь его, не было бы и этого, – Цалерис тронул погоны. – Но лучше бы я остался тенью, чем получать жизнь такой ценой.
– Тебе бы с ним встретиться, поговорить.
– Мне?!
– А почему нет? Вряд ли он откажет тебе в разговоре. Ты адрес знаешь?
– Знаю, – кивнул Цалерис. – Тот, который был во время следствия. Но гирреанцу не так легко переехать, особенно с такой отметкой о спецнадзоре. Найти его будет не сложно. Только что я могу ему сказать?
– При встрече поймёшь.
– Может быть… Но не сейчас. Сначала я должен увидеть Малга.
– Что у вас произошло?
Цалерис опять прикусил костяшки.
– Глупость и зависть. Стыд, который очень хотелось переложить на кого-то другого. Но в первую очередь глупость. Липкая, тяжёлая, трусливая, пьяная, глупость!
Теперь Цалерис рассказывал коротко, жёстко, словно рапорт сдавал.
– Н-да, – сказал командир. – История.
Цалериса он не осуждал. Хотя и не одобрял. Просто принял всё так, как оно есть, и теперь искал решение проблемы.
– Почему вы со мной возитесь? – спросил Цалерис.
– Я ещё курсантом был… Парню одному не дали с девчонкой попрощаться. Что-то там у них с запланированной свиданкой не совпало, понадобилась увольнительная. Командир курса отказал. Девчонка в истерику, прислала эсэмэску типа «Не любишь, ну и чёрт с тобой, за другого замуж пойду». Парень два дня как пришибленный ходил, всё увольнительную выпрашивал. Командир опять отказал. Тогда парень в самоволку удрать попытался. Командир побега ждал, парня поймали. И в карцер засунули. «Любовный пыл остудить», – как сказал командир. Да ещё и посмеялся. А парень из карцера вышел и в петлю. Я по случайности тогда в подсобку пошёл, успел вытащить дурака. Никто ничего так и не узнал, с девчонкой они поженились. До сих пор вместе, и, похоже, счастливы. Все беды миновали. Только я до конца жизни не забуду, какие у того парня глаза были, когда он из карцера выходил. Даже не мёртвые. Выпитые. Как будто из него душу живую вынули. – Командир немного помолчал. – У тебя такие же были.
– Для меня это не страшно. Я привык быть мёртвым заживо.
Командир поднялся.
– Я экспедиторам позвоню. Подбросят прямиком до Троянска. И обратно заберут. Рейс грузовой, зато быстрый. У тебя есть сутки. Не успеешь дела свои разрешить, значит не судьба. И помоги тебе пресвятой.
* * *
Гроссмейстер смотрел на Тулниалу из окна тридцать седьмого этажа гостиницы.
Так стоять у окна он мог часами. Размышлял или прятался от дум в созерцании? Никто не знает…
Командоры молчали, не осмеливаясь нарушить медитацию гроссмейстера.
– Авдей Северцев не Избранный, – сказал Даайрид. – И не Погибельник. Он гораздо хуже. Авдей Северцев – самовольщик!
Командоры смотрели непонимающе.
– Что это значит? – отважилась спросить командор Севера.
Гроссмейстер вздохнул и сказал, не отрывая взгляда от окна:
– Избранный следует предначертаниями Судьбы и обретает благо для себя и других. Погибельник противоборствует данному судьбой предназначению и приносит крушение как для себя, так и для других. А самовольщик делает то, что считает нужным для себя и для других, не обращая ни малейшего внимания на веления Судьбы. Он просто не замечает ни её предначертаний, ни предназначений, потому что у того мира, который творит самовольщик, совершенно иная судьба. Та, которую он ей предназначит.
– Вы равняете Авдея с богом.
– Нисколько, – качнул головой гроссмейстер. – Богов творят люди, чтобы было чем защищаться от своего страха перед миром. А самовольщик творит мир.
– Не слишком ли претенциозно? – ядовито спросил командор Запада.
