Текст книги "Пути Предназначения"

Автор книги: Влада Воронова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 39 страниц)

– Я подал заявление в паспортный стол как местный уроженец. В здешних приютах полно незарегистрированных выпускников. Я не судимый, не инвалид, не таниарец, на принадлежность к знатному сословию не претендую, зато работаю в интернате. Паспорт мне выдали за день.

– Нужны свидетели… – сказал Адвиаг. – А ложное свидетельство немалых денег стоит. У тебя есть долги?

– Здесь лжесвидетельство дешёвое, – улыбнулся Винсент. – А за меня так вообще бесплатно свидетельствовали. Это были санитарка и главврач из нашего интерната. При таком дефиците кадров каждый работник на вес золота. А работнику нужен нормальный паспорт. Так что…

– Ты умница, – улыбнулся Адвиаг, мягко провёл ладонью по волосам Винсента. – Умеешь слушать и слышать главное. Ведь это я тебе рассказал, что стопроцентно надёжный паспорт легче всего получить в Гирреане.

Винсент кивнул.

– Да, это рассказывали вы, сиятельный господин. В один из вечеров у камина.

– Перестань! – сказал Адвиаг. – Если не хочешь называть меня отцом, то зови по имени. Но не титулуй как чужака.

Винсент отошёл к диванчику, сел.

– Сият… Сударь, пожалуйста, скажите, в резиденции Адвиагов всё еще работает Ринайя Тиайлис? Она была садовницей в южной оранжерее.

– Она ждёт тебя, – сказал Адвиаг. – Все эти полгода ждала, никого и близко к себе не подпускала. А ты как? Новую девушку не завёл?

– У меня нет девушки. – Винсент отвернулся, покраснел.

– Но когда становилось совсем невмоготу, ходил к проституткам, – понял Адвиаг. – Ринайе я ничего не скажу, не беспокойся.

– Я не покупаю женщин, – зло ответил Винсент.

– Ну ещё бы, – улыбнулся Адвиаг. – Для этого ты слишком хорош собой. Девицы сами готовы приплатить, лишь бы к такому красавчику сладкому в койку запрыгнуть.

– Я не альфонс! – отрезал Винсент. – И не буду им никогда.

– Прости, – быстро сказал Адвиаг. – Я опять ляпнул, не подумав. Ты обиделся?

– Нет.

Адвиаг сел рядом, осторожно обнял.

– Не сердись. Ведь это очень хорошо, что ты красив и умеешь нравиться девушкам. Жаль только, что молодость и красота недолговечны. – Адвиаг прикоснулся к волосам Винсента. – Тебе надо отрастить их до плеч. Так будет гораздо лучше.

– Мне все это говорят. Но… Нет.

– Прошлое прошло, Винс. Так не позволяй ему портить настоящее. Даже в такой мелочи, как причёска.

Винсент неуверенно пожал плечами. Адвиаг ладонью накрыл его руку.

– Через четыре часа мы будем дома.

– Нет. – Винсент встал, отошёл к двери. – Я не поеду с вами, сиятельный господин.

– Винс…

– Вам и вашей супруге, сиятельный господин, нужен ребёнок взамен умершей дочери. Новый малыш, которого можно брать на руки или укладывать в кроватку. Но я взрослый, сиятельный господин. Я давно уже сам научился шнуровать себе ботинки и заваривать чай.

– Я не понимаю тебя, Винс, – беспомощно сказал Адвиаг. – Что ты хочешь?

– Ничего. Хотите вы. Только я не смогу исполнить ваше желание, сиятельный господин. Но в Бенолии сотни тысяч малолетних сирот. Вы можете выбирать любого.

– Моя жизнь ты, Винс. Только ты.

Винсент отрицательно качнул головой.

– Вы даже не спросили, нравится ли мне работа в интернате, есть ли у меня друзья. Так вот, сиятельный господин, работа мне нравится, и друзья у меня есть.

– Работа? – растерянно переспросил Адвиаг.

– Да, сиятельный господин, работа. Я ведь не только полы надраиваю и кормлю с ложечки паралитиков. Ещё я читаю больным вслух. Подписываю открытки для их родни. Столько лет не пойми ради чего изучал искусство декламации и каллиграфии, и вдруг оказалась, что это дворцовое никчёмье может приносить пользу людям. – Винсент улыбнулся: – Многие пациенты говорят, что им становится легче, когда я просто сижу рядом. Проходят боли, прибавляется сил. Чушь, конечно, самовнушение, но мне приятно. И главврач меня хвалит. Говорит, что интернат может мной гордиться. Впервые в моей жизни появились люди, которым интересен я сам, а не моё тело. И вы предлагаете бросить этих людей, уехать? Нет, сиятельный господин. Это было бы подлостью. Сначала надо найти себе замену. Другого санитара. А претендентов на эту должность не так много, как хотелось бы.

– Сегодня же твой интернат получит двух санитаров, которые заключат с ним пятилетний контракт и работать будут не за страх, а за совесть.

– Ну да, – с ехидством ответил Винсент. – Лучше пять лет подтирать задницу паралитику, чем один год полоть трелг. Тем более, что и отметки о судимости не будет, верно?

– Только не говори, что среди твоих коллег нет осуждённых, – с раздражением ответил Адвиаг.

– Смотря каких. Уголовники интернат обходят десятой дорогой. Опальники тем более туда не сунутся. А реформиста или братианина, который согласится сотрудничать с вашей фирмой, сиятельный господин, к беспомощным людям и на бластерный выстрел подпускать нельзя. Ведь он предатель.

– Ты связался с политиками?! – вскочил Адвиаг.

– Нет, сиятельный господин. Ни с реформистами, ни с братианами у меня никаких дел нет. Точнее, я никак не связан с их делами. Но это ничего не меняет. Людь, который один раз нарушил добровольно данную клятву, предавать будет всегда и всех. А по отношению к инвалидам предательство омерзительно вдвойне.

Адвиаг испытующе посмотрел на Винсента.

– Ты сильно изменился.

– Поэтому вам и госпоже Малнире лучше забыть меня. И Ринайе тоже.

– А ты сможешь нас забыть?

Винсент не ответил.

– Я не могу уехать отсюда просто так, – сказал он после долгого молчания. – Из интерната можно уйти ради того, чтобы поступить в медакадемию. Все врачи в один голос твердят, что у меня способности. Это у меня-то – и вдруг способности. Главврач специально для меня привезла с большой земли учебники. К поступлению готовиться помогает. Дейк, это мой друг, говорит, что в провинциальных университетах императорскую стипендию можно получить без блата и взяток. А подготовка там не хуже, чем в столице. Ведь по-настоящему учёба зависит только от студента.

– Винс, – начал было Адвиаг и замолчал. Говорить с парнем нужно предельно осторожно, любое неловко сказанное слово разделит их неодолимой стеной. – Винс, совершеннолетнему наследнику по закону принадлежит пятнадцать процентов семейных доходов. Это не подачка и не милостыня, а твоя законная доля, распоряжаться которой ты обязан, хочешь того или нет. Наш род очень богат, Винсент. Со своих процентов ты можешь оплачивать обучение в лучшей медакадемии ВКС. Так почему ты хочешь лишить какого-то неимущего бедолагу единственного шанса выбиться в люди? Зачем тебе отбирать у него стипендию?

– От стипендии можно отказаться, – сказал Винсент. – Тогда её отдадут тому самому бедолаге. Но получить стипендионное свидетельство я обязан. В ваш дом, сиятельный господин, я смогу войти только студентом. Лишь тогда у меня будет право назвать вас отцом.

– Винс, – шагнул к нему Адвиаг, – тебе не надо нам ничего доказывать. И мне, и Малнире нужен только ты сам, а не свидетельства.

Винсент уклонился от объятия, отошёл к окну. Внимательно посмотрел на Адвиага и спросил:

– А в чём я буду сам собой?

Адвиаг досадливо дёрнул плечом.

– Винс… Ребёнком был, ребёнком и остался!

– Так не мешайте мне повзрослеть, сиятельный господин.

– Может быть, ты и прав, – сказал Адвиаг. – Но я не хочу оставлять тебя в Гирреане. Пресвятой Лаоран, здесь на каждом углу в открытую продают наркотики! Гопота за даст убить готова, пьяные жандармы тащат в кутузку кого не попадя, в одну камеру суют и уголовников, и поселенцев. Пить здешнюю воду можно только самоубийце. Летом на улицах нечем дышать от пыли, а зимой морозы под сорок и перебои с топливом. Винс, тебе ничего не мешает работать и снимать квартиру в Маллиарве. Зачем оставаться в этом аду?

Винсент пожал плечами.

– Для воды и воздуха мы делаем очистители из павира. Это кустарник такой, его размочаленные ветки – отличный фильтр. Печку топить можно и кизяком. За небольшое пожертвование на церковь таниарская община прикроет от уголовного произвола. Что касается жандармов, то в нашем районе много реформистов, а при них эти жабы не наглеют. От шпаны я могу защитить себя сам.

– Ты говоришь как гирреанец.

– В Гирреане началась моя жизнь. До того было только существование.

Адвиаг опустил голову.

– Винс, – сказал он тихо, – потерять тебя второй раз я не смогу. Когда умирала твоя сестра, мне казалось, что мир рассыпается на части и его осколки режут тело. Боль осталась до сих пор. Притупилась, но не исчезла… Винс, если с тобой что-нибудь случится, нам с матерью этого не пережить.

– Ничего со мной не случится! Я выиграл первенство района по боям без правил. Я смогу постоять за себя.

– Что? – переспросил Адвиаг. – Какие ещё бои без правил?

– Сначала я на тренировку из любопытства пошёл. Кандик уговорил попробовать. Олег-сенсей тогда как раз начинающую группу набирал. Сказал, что я способный. Ну я и остался.

– Кандик – это кто?

– Мой друг. Он и Дейк. Они поселенцы. И честные люди!

– Я верю, Винс, верю. Просто…

– Просто вы не ждали, что я смогу выжить сам, – оборвал его Винсент. – И тем более не думали, что из комнатного украшения я стану людем! В качестве вещи я был приятней, верно?

– Винс, что я должен сделать, чтобы ты мне поверил? Скажи, и я сделаю всё. Я люблю тебя, Винс, я хочу быть тебе и отцом, и другом, но не знаю как доказать тебе свою преданность. Ты не говоришь мне «Уходи!», но и к себе не подпускаешь. А я не знаю, что делать. Так подскажи мне, Винсент. Или давай оборвём всё сейчас.

Винсент подошёл к нему, посмотрел виновато.

– Вы… Ты всё делаешь правильно. Это я неправильный. Я не хочу оставаться без тебя и без госпожи Малниры, но поехать с тобой не могу. Войти в ваш дом таким, как я сейчас, невозможно. Ведь я никто. А пустое место нельзя назвать сыном. Сначала я должен получить право говорить о себе «Я есть». Лишь тогда я буду достоин вас.

– Во имя пресвятого Лаорана, Винс, какой же ты глупый! – Адвиаг притянул Винсента к себе, обнял. – Винс, право говорить о себе «Я есть» мы зарабатываем и отстаиваем всю жизнь. А любовь всегда даётся нам просто так. Это подарок без отдарка. Тут никогда и ничего не нужно доказывать. Просто любить – и всё. Любовь сама по себе доказательство.

– Одной любви мало. Нужно ещё и уважение. Оно гораздо важнее.

Адвиаг разжал объятия.

– О чём ты, Винс?

– Вы очень любите засахаренные ягоды трелга, сиятельный господин. Любите рубашки из жёлтого ларма. Но разве вы их уважаете?

Адвиаг отвернулся, отошёл к окну. Посмотрел на покрытый пыльным снегом двор, на куривших под навесом жандармов и армейскую охрану.

– Ты выбираешь очень трудный путь, Винс. Я не буду спрашивать, сам ты его разглядел или кто подсказал… Сейчас у тебя есть возможность уйти на другую дорогу. Но если ты ступишь на эту… У тебя никогда не будет возможности ни отступить, ни свернуть в сторону. Идти можно будет только вперёд. Надо будет постоянно перешагивать через боль, через страх, через безнадёжность. И ни секунды на передышку. Всегда идти, даже если не останется ни капли сил. Только вперёд, только прямо, потому что если ты замешкаешься даже на мгновение или сделаешь полшага в сторону, упадёшь в такую грязь, что никакими словами не передать её мерзости.

– Я знаю.

– Винс, – тихо сказал Адвиаг, – ведь всё может быть гораздо проще и легче. Зачем тебе это?

– Так я быстрее смогу сказать о себе «Я есть».

– Делай, как знаешь. Твоя жизнь, тебе и решать. Но только не забывай о тех, кто тебя ждёт.

Винсент подошёл к нему, прижался лбом к плечу.

– Я очень тебя люблю, папа. И маму. И Ринайю. Я обязательно приеду к вам. Сам приеду. А сейчас я должен быть на дежурстве. Иначе мне нельзя. Прости. – Он на мгновение крепко обнял Адвиага и вышел в коридор.

В кабинет зашёл Пассер.

– Дронгер?

– Всё в порядке, Альберт. Всё хорошо.

– Уверен?

– Да.

Пассер недоверчиво качнул головой, но вслух ничего говорить не стал.

– 6 -

Снаружи дом досточтимого Кийриаса, наставника и дяди Николая и Гюнтера по Цветущему Лотосу, ничем не отличался от прочих домов района: невысокий, двухкомнатный, стены покрыты светло-жёлтым пластиком, крыша – бледно-зелёным. Перед домом крохотный палисадник, позади, под складным матерчатым навесом – маленькая площадка для чаепитий.

Обычный дом ничем не примечательного горожанина со скромным, но стабильным доходом.

Однако, войдя в гостиную, Николай оробел перед её роскошью: стены затянуты узорчатыми циновками из тонковолокнистого трелга, на потолке – люстра из настоящего хрусталя, а на полу такой дорогой ковёр, что и наступать боязно. До сих пор Николай подобные гостиные видел только по стерео, в фильмах о плантаторах и аристократах званием не ниже диирна.

– Мебели нет, – удивился Гюнтер. – Только напольные подушки… Даже тумбочку не поставили.

– Это стиль такой, – пояснил Николай. – Очень модный и только для самых богатых. Если хозяин хочет угостить гостей, то слуги подают еду на специальных подносах, которые выглядят как небольшие низкие столики. Ты по-степняцки сидеть умеешь?

– Умею. Только вряд ли нам предложат чаю с булками.

– Да уж, – хмуро ответил Николай.

– Жаркий сегодня день, – сказал Гюнтер. – Хотя и двадцать пятое октября.

– А ты что, снега захотел? Так здесь тропики.

– Я никогда ещё не бывал в таких тёплых районах. Сначала жил в приполярной зоне, а после, когда ездил с учителем, мы тоже оказывались только в северных областях. Я не привык, чтобы в середине осени была такая жара.

– Сейчас ещё жарче будет, – пообещал Николай. – Когда учитель придёт.

Гюнтер опустил голову.

– Я первый начал, – сказал он тихо. – Мне и отвечать.

– Первым должен был быть я, – ответил Николай. – Я старший. Но я струсил.

– Нет, – твердо сказал Гюнтер. – Струсить – это не вмешаться. Или вообще убежать. А ты подоспел как раз вовремя. Мне и в голову не пришло, что у тех козлов могут быть бластеры. Без тебя бы мне каюк. Теперь я твой должник.

– Ты мой брат. А брат в таких делах должником быть не может.

Гюнтер пожал ему руку.

В гостиную вошёл Кийриас, высокий крупнотелый наурис пятидесяти двух лет. Николай и Гюнтер поклонились.

– Доброго дня, учитель, – сказал Николай.

– Доброго дня, досточтимый Кийриас, – проговорил Гюнтер.

Кийриас с досадой и гневом клацнул шипами. Гюнтер упорно не желает называть его ни дядей, ни учителем. Пусть мальчишка и ушёл из ордена, но единственным наставником для него так и остался рыцарь, у которого он был адептом.

Однако сейчас есть вопросы поважнее Гюнтерова упрямства. Кийриас посмотрел на Николая холодным суровым взглядом.

– Я жду объяснений.

– Этот скот Диего Алондро, хранитель нашего участка, нализался до свинячества, – торопливо ответил Николай. – Орал такое сквернословие, что нанятым из бродяг батракам тошно становилось. Из кафе его выгнали. Диего вернулся на участок и начал избивать жену и сына. Он и раньше злобу на них вымещал, но в тот раз… Бланка, это его жена, пыталась спрятаться на кухне, а Мигель, это их сын, ему всего десять лет…

– Я не спрашиваю, что именно произошло на участке, – перебил Николая Кийриас. – Меня интересует, почему ты вмешался не в своё дело.

– Да потому, что я ещё не в конец оскотинился, чтобы на такое молча смотреть! Батя мой всегда говорил…

– Не смей сравнивать крестьянина грязнокрового с благородным даарном!

– Мои родители, – ответил Николай тихо, с раскалённой добела яростью, – женаты тридцать восемь лет. За всё это время батя маме ни одного грубого слова не сказал, а нас, детей, и ладонью-то не лупил, не то что хлыстом. Когда батя с поля шёл, то всегда для мамы цветы собирал, а для нас – сладкие ягоды. Даже когда мы выросли, всё равно ягоды приносил. И цветы маме до сих пор дарит. А слова бранные у нас в доме всегда под запретом были. И соседям батя ни с рукоприкладством, ни с матерщиной баловаться не позволяет. Если при нём такое случается, то всякий раз вмешивается и прекращает. Даже если безобразие староста творит или полицейский инспектор, батя всё равно в сторонке не отсиживается. Вот и судите, учитель, в чьей крови грязи больше – в батиной или у этого вашего даарна!

– На суде за такие речи тебе ещё пятерик сверх срока добавят!

– Коля не трогал Диего! – вмешался Гюнтер. – Это я ему морду подправил.

– С кем же тогда дрался Николай?

– С его телохранителями, – ответил Гюнтер. – Они простолюдины, а найм их не был должным образом оформлен, потому что ни у кого из них нет лицензии для такой работы. Зато было оружие. Для судьи оно окажется гораздо важнее драки. Да и не будет никакого суда. Этот ваш даарн скрывал своё звание.

– Вынужден был скрывать! Людю столь благородной крови не пристало работать на плантации.

– Как интересно! – ехидно восхитился Гюнтер. – На плантации благородство работать не позволяет, а суп трелговый жрать не препятствует.

– Не тебе, ученик, судить о порядке вещей!

– Возможно, досточтимый. Но как бы то ни было, а любой мало-мальски сообразительный адвокат истолкует сокрытие даарновского звания как отказ от дворянства. Вряд ли почтенный Диего Алондро к этому стремится. К тому же если и не судью, то владельца плантации обязательно заинтересует, откуда у такой мелочи как участковый хранитель взялись деньги на личную стражу. Финансовая проверка, а вслед за ней и каторжный срок за воровство Диего обеспечен. Так что вам не о чем беспокоиться, досточтимый. Диего сам приложит все усилия, чтобы дело не то что до суда, а даже до полицейского участка не дошло.

– Ну допустим, что так, – процедил Кийриас. – Однако превосходное место наблюдателя потеряно.

– Колю не трудно заменить любым другим братом. Ведь Диего нужен новый старшина. Главное, предложить ему достойную кандидатуру до того, как это сделают оперативники других братств.

– Без тебя бы не догадались! – зло выкрикнул Кийриас. – Своей дурацкой выходкой вы поставили под угрозу всё наше дело! Самое благородное, которое только может быть в Иалумете!

– Если ради торжества благородного дела нужно смиряться с подлостью, то дело станет подлым вдвойне.

– Что?! – хрипло выдавил Кийриас. – Да как ты смеешь…

– Если не убирать вокруг себя грязь, сам станешь грязью.

– Да ты… Тебе… – Кийриас не нашёлся, что ответить, замолчал.

Николай позлорадствовал: ловко братишка заткнул рот этому зануде! Хорошо быть образованным. «Надо, чтобы Гюнт обязательно доучился, – отметил себе Николай. – Этот год пропал, а в новом он должен вернуться в университет».

Кийриас метнул на Николая мрачный подозрительный взгляд. После встречи с рыцарем ученик стал неподконтролен. Прежде Николай смотрел на учителя как на икону, беспрекословно и ревностно выполнял любой приказ. Теперь же дерзит, своевольничает. И Гюнтер этот ещё… Вот навязали головную боль! И почему только Великие Отцы так вцепились в орденского приблуду?

– Вы поставили под угрозу всё наше дело, – повторил Кийриас вслух. – Вину надо искупить.

Гюнтер побледнел, в глазах метнулся испуг, а губы жалко дрогнули. Но голос прозвучал твёрдо:

– Назначайте воздаяние, досточтимый.

Кийриас гневно вздыбил хвост. Опять «досточтимый» вместо «учитель» или «дядя».

Николай истолковал его гнев по-своему, метнулся к Гюнтеру, прикрывая младшего брата от удара, – хвост науриса бьёт крепче хлыста. А если раскрытые шипы добавятся, то одним таким ударом изувечить можно.

Кийриас зашипел возмущённо. «Да кем он меня считает, какой тварью?!» Николай с недоверчивой настороженностью смотрел на учителя. Преодолеть недоверие будет нелегко. Если вообще получится. «А может, и пытаться уже не стоит? Поздно? Учителем меня Николай не считает… Но братом во Цветущем Лотосе он остаётся и приказы старших выполнять обязан!» Кийриас бросил Николаю под ноги видеопланшетку.

– Открой первый файл.

Николай подчинился.

– Это же инвалид, – удивлённо сказал Гюнтер, увидев фотографию. – Пресвятой Лаоран, ну и рожа!

– Такой шрам не может быть случайностью, – сдавленно прошептал Николай. – Тот, кто его наносил, понимал что делает. Такую красоту изуродовать… Не понимаю…

Гюнтер осторожно, словно боясь причинить увечнику боль, прикоснулся к фотографии.

– Скорее всего, это ожоги от царговой кислоты. Их действительно наносили специально… – Гюнтер поёжился и сказал с кривой усмешкой: – У того, кто это сделал, отличные способности к рисованию: здесь каждый шрамчик предназначен для того, чтобы превратить лицо в дьявольскую маску. И такая идеально ровная линия раздела… Как по линейке.

– Может, и по линейке, – зло процедил Николай. – С говнюка, которой способен вытворить эдакую мерзость, станется и линеечку с собой прихватить, и кронциркуль для пущей точности.

Гюнтер невольно прижался к старшему брату.

– Рядом с нашим посёлком есть одна очень старая церковь… – сказал Николай. – Там на стенах фрески с ангелами и чертями.

– Да-да, – кивнул Гюнтер. – Я тоже такие фрески видел. Только ни один живописец не соединял ангела и дьявола в одном лице. И тем более никто и никогда не делал такого с живым людем.

– Гюнт, ведь шрамы от царговой кислоты – это навсегда?

– Навсегда. Если был хоть самый крохотный ожог, то в дальнейшем становится невозможной никакая пластика, даже для других шрамов, обыкновенных, потому что организм будет отторгать любую новую кожу – и донорскую, и протезную, и даже клонированную от собственной.

– Органы таким людям тоже нельзя пересаживать?

– Нельзя, – ответил Гюнтер. – Будет отторжение. Поэтому изуродованную руку ему никогда не поменять на здоровую. Если только эту восстановить…

– Учитель, – Николай посмотрел на Кийриаса, – кто сделал с ним такое? И за что?

– Это было недавно, – добавил Гюнтер. – Шрамы свежие.

Кийриас досадливо дёрнул хвостом.

– Всего лишь последствия недопустимой для гирреанского плебея дерзости. Не обращайте внимания на мелочи. Есть вещи поважнее шрамов.

– Так он из Гирреана? – растерянно переспросил Николай. – Еретик?

– Сын еретички. А может, и сам еретик. Неважно. Я же сказал не обращать внимания на мелочи!

Гюнтер ответил хмурым взглядом. Паршивцу опять что-то не нравилось в словах учителя.

– Вы не сказали, на что следует обращать внимание, досточтимый.

Кийриас забрал у Николая планшетку, бросил на подоконник и приказал:

– Вы оба немедленно вылетаете в Гирреан. – Кийриас положил рядом с видеопланшеткой билеты и банковскую карточку на предъявителя. – Не позднее тридцатого октября вы должны доставить в Каннаулит голову этого урода. Доверенный брат будет ждать вас в клубе «Оцелот». Голову отдадите ему.

– Как – голову? – не понял Гюнтер.

– Только не говори, что в ордене не проходил посвящения кровью!

Гюнтер опустил взгляд.

– Смертное посвящение у нас было, – сказал он очень тихо. – Ровно через месяц после адептсткой присяги. Все нелегальные организации норовят повязать новичков кровью. – Гюнтер поднял глаза и вперил требовательный взгляд в лицо Кийриаса. – Но, приказывая неофиту убить врага, орден всегда объяснял причины! Так за что я должен убить и без того несчастного калеку, досточтимый?

– Он опасен братству Цветущего Лотоса.

– Чем опасен, досточтимый? Братство в праве отдать мне любой приказ, но и я в праве знать, что приказ праведен. Убивая по воле Цветущего Лотоса, я должен быть уверен, что не пролью невинной крови!

Хвост Кийриаса свился в трусливую спираль.

– Напрямую этот людь ничего плохого братству не сделал, – пробормотал Кийриас. – Но по случайности – очень злой случайности – ему досталось нечто такое, что делает его смертельно опасным для Цветущего Лотоса. А при определённых обстоятельствах и для всей Бенолии. По собственной воле парень ничего плохого никому не желает, но судьба его сложилась так, что он вредоносен просто в силу своего существования, и потому должен быть уничтожен. Ничьей вины в этом нет – ни вашей с Николаем, ни моей, ни нашего братства. Виновно только злосчастье судьбы. Но ведь она крайне редко бывает к кому-то доброй… – Кийриас отвёл взгляд в сторону, смотреть на учеников было стыдно. – Я не могу объяснить подробнее, это всё, что мне самому позволено знать. Но приказ правилен, в этом я уверен!

– Однако выполнить его мы должны в наказание, – понял Николай. Гюнтер молчал.

Кийриас стегнул хвостом по стене.

– Вы оба влезли в то, что вас не касалось! Подвергли риску дела братства! К тому же посмели перечить тому, кто намного выше вас по рождению! – Кийриас шагнул к Гюнтеру. – Ученик мой и племянник по Цветущему Лотосу, разве белосветцы не наказали бы тебя за вмешательство в посторонние дела, тем более, если из-за этого пострадали бы интересы ордена?

– Порядки ордена очень суровы, – ответил Гюнтер. – Намного суровее тех, что приняты в братстве. Однако наказание мне пришлось бы понести не за вмешательство в посторонние дела, а за то, что оно было таким шумным и привлекло к нам с Колей всеобщее внимание. Сейчас я понимаю, что безобразия, творимые Диего, можно было унять и без драки. И за потерю места наблюдателей нас бы не наказали, а лишь за то, что сразу же не позаботились о замене. Но главная разница между вами и орденом, досточтимый, в том, что орден никогда не превращает в наказание приказы, направленные на укрепление собственного могущества, пусть даже эти приказы отвратительны с точки зрения морали. Если бы орден вынужден был послать адепта убить какого-то бедолагу только за то, что тот стал нежелательным свидетелем, то сначала адепту подробно объяснили бы необходимость такого решения. И заказали бы молебен о том, чью кровь пролить орден вынужден силой обстоятельств. Адепт, его учитель и тот, кто отдал приказ убить, провели бы ночь на церковном покаянии, и лишь затем приступили бы к подготовке операции. Вы же низводите жизнь и смерть до уровня хлыста в руках надсмотрщика. Кем – или чем – в таком случае становитесь вы сами?

Кийриас отшатнулся, ладонью прикрыл лицо. Как будто пощёчину получил. Николаю стало жаль учителя.

– Какой ещё молебен? – сердито спросил он Гюнтера. – Гирреанец еретик. А мы – честные лаоране.

– В таких случаях орден заказывает два молебна – и в таниарской церкви, и в лаоранской. В большинстве государств Иалумета запрещённых религий нет.

Николай не ответил. Коротко глянул на учителя и тут же отвернулся. «Он стал совсем чужим», – понял Кийриас. Мысль резанула болью.

– Я сегодня же пойду в церковь, – сказал Кийриас. – И вы в Гирреане тоже зайдите к таниарцам, пусть будет настоящая поминальная служба или как там у них называется такой обряд… – Кийриас подошёл к Николаю, крепко сжал плечо. – Смерть гирреанца действительно необходима. Он ни в чём не повинен, но вот такая злая судьба ему выпала. Не нам с ней спорить. И не наш это грех. Ни на мне, ни на тебе, ни на твоём Гюнтере не будет невинной крови. Это судьба. А калеке воздастся за его страдания в посмертии. Он вкусит блаженство если не в лазоревом чертоге Лаорана, то в золотых садах Таниары. А мы… Мы не виноваты в нашей судьбе.

– Да, учитель, – ответил Николай. На Кийриаса он смотрел с прежней преданностью.

– Гирреанца уберу я, досточтимый, – сказал Гюнтер. – И не беспокойтесь за калеку. Ему не будет больно. Парню и так досталось слишком много. Лишние мучения ни к чему. Он даже не успеет ничего понять. Не испугается и, тем более, не будет страдать перед смертью. Всё произойдёт очень быстро. Я знаю, как это сделать. Только… – Гюнтер запнулся. – Досточтимый, пусть Коля останется здесь! Я всё сделаю сам. Из-за меня всё началось, мне и расплачиваться.

– Гюнт! – Николай как мусор стряхнул руку Кийриаса, шагнул к побратиму. Кийриас побледнел, судорожно стиснул рубашку на груди.

– Гюнт, мы же… – начал Николай.

– Я всё сделаю сам, – отрезал Гюнтер. – Ни к чему тебе мараться.

Он взял планшетку, билеты.

– Если Коля останется здесь, его казнят за неповиновение, – сказал Кийриас. – Ты презираешь меня, Гюнтер, и ты прав. Я не смог защитить вас от неправедного суда.

– Досточтимый, я вовсе не…

– Помолчи, – остановил его Кийриас. – И не спеши принимать решения. Сам ведь говорил – безобразия можно унять и без драки.

– О чём вы?

– Сдай билеты и погуляй немного по городу. Здесь есть на что посмотреть, где развлечься. Плимейра – приятное местечко.

Кийриас подошёл к Николаю.

– Ты – полунищий крестьянин из глубокой провинции, я – потомственный чиновник, всю жизнь прожил в одном из лучших городов империи. Пропасть между нами казалась мне огромной. Ты делал неправильные ударения в словах и не умел толком пользоваться столовыми приборами. А я не хотел за твоими плебейскими манерами видеть тебя самого.

– Учитель…

– Нет, – перебил Кийриас. – Учителя из меня не получилось, потому что ничему полезному я тебя так и не научил. Даже не сподобился показать, как джентльмены разговаривают, как ведут себя за столом. А ведь тебе бы это пригодилось… Умному парню нельзя всю жизнь торчать в плантационных старшинах… Нехорошо.

– Дядя…

– Тем более нет, – качнул головой Кийриас. – Ни один нормальный дядя не станет обращаться с племянником так, как я обращался с тобой. Понимание всегда приходило ко мне слишком поздно. И всегда было похоже на вспышку. Зато теперь никаких тёмных пятен не осталось. Кроме одного.

Кийриас отошёл к окну.

– Я должен разобраться, почему на самом деле приказано убрать этого несчастного гирреанского уродца. И почему голову убитого нужно доставить ни куда-нибудь, а именно в Каннаулит.

– Вы очень рискуете, – сказал Гюнтер.

– Я устал от осторожности. В Гирреан мы поедем все трое. Или не поедем вообще. Мы будем знать, что делаем, и зачем мы это делаем. Хватит играть вслепую!

Кийриас повернулся к Николаю и Гюнтеру.

– А самое главное – я не хочу стыдиться перед вашими родителями за своё учительство.

Гюнтер ответил недоверчивым взглядом исподлобья.

– У меня нет родителей.

– Если их нет среди живых, то это не означает, что их нет вообще.

– Ну да, ну да, – зло усмехнулся Гюнтер. – Утешительная сказочка, придуманная теми, кто никогда не терял близких. Особенно заживо.

– Досточтимый Найлиас обязательно придёт в братство! – горячо сказал Николай. – Скоро он поймёт нашу правоту.

Кийриаса закогтило ревностью. Но поздно что-либо исправлять. Николай отдал сердце другому учителю. «Я сам виноват, – понял Кийриас. – Когда он был готов отдать мне и сердце, и душу, я отвергал его. И тем более никогда и ничего не предлагал в дар ему. А теперь ни я, ни мои подарки Николаю не нужны. Всё, что я могу для него сделать, так это немедля освободить от опеки… Пусть переходит на самостоятельную жизнь. И Гюнтера забирает! Если не в младшие братья, так в ученики. А я возьму другого воспитанника и попытаюсь стать для него настоящим учителем и дядей. Стоп! Ведь для полного посвящения надо провести в братстве пять лет, а Николай здесь всего три года. Хотя это пустяки, парень он толковый, экзамен сдаст. Но сначала мне надо вернуть ему долг. Если из-за моего слабодушия Николай вынужден разбираться с гирреанцем, так пусть действует как полноправный братианин, а не слепая кукла».