Текст книги "Пути Предназначения"

Автор книги: Влада Воронова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 39 страниц)

– Докладывать можно во время дежурства, но не на вахте, – ответил Клемент.

– А до вахты почему не доложился? – спросил правый придверник. – Или сразу же после приезда?

– Потому что необходимость доклада наступила именно сейчас.

Придверники обменялись неуверенными взглядами. Подобная самочинная явка теньма на доклад – событие, доселе невиданное и неслыханное, но и дело, ради которого четырнадцатый назначался предвозвестником, было наивысшей важности. К тому же оно так и не закончено, а значит должна поступать новая, ценная для Светоча, информация.

– Там референт и три гардеробщика, – сказал правый придверник.

– И что? – ответил Клемент. – Если Светоч решит, что их присутствие на докладе нежелательно, прикажет выйти.

Теньмы отступили в стороны. Клемент чельно поклонился двери. Теньмы открыли створки. Клемент скользнул в спальню, поклонился императору. Тот сидел перед зеркалом, один из гардеробщиков накладывал ему на лицо вечернюю маску из клубники и сливок. Рядом замер референт с папкой в руках. Ещё два гардеробщика раскладывали на кровати пижаму и ночной халат.

– К вам посетитель, государь, – прошептал референт.

Император глянул на спальню в зеркало.

– Где посетитель? – не понял он.

– Вот этот теньм и есть посетитель, ваше величество. Должно быть, сообщение у него наивысшей важности и срочности, если он предстал пред вами без вызова.

– Сообщение? – ещё больше озадачился император. – Откуда у теньма может взяться сообщение?

Клемент приподнялся на полупоклон.

– Мой Светоч… – Голос Клемента дрожал: так прямо к императору, да еще по собственной инициативе, он обращался впервые.

Максимилиан развернулся и посмотрел на него с тем же возмущённым и злым удивлением, что и придверники. Самовольно заговоривший теньм столь же невозможно нарушал должный миропорядок, как пустившаяся в пляс прикроватная тумбочка.

– Я не отчитался перед вами о последнем поручении, мой Светоч, – торопливо объяснил свой поступок Клемент. – Вы назначали меня предвозвестником и приказывали расследовать каннаулитские события, чтобы выяснить… – Договорить Клемент не отважился, склонился в чельном поклоне.

– Предвозвестником я назначал теньма-четырнадцать, – сказал император.

– Я и есть четырнадцатый. – Клемент сел на пятки, кончиками пальцев прикоснулся к номеру на левой стороне груди, на рукаве.

«Он впервые видит моё лицо, – понял Клемент. – Все эти годы он смотрел только на номер. А меня не замечал никогда… Ему безразлично, кто надел эту форму – я или кто-то другой. Если бы я поменялся должностями и обмундированием с берканом-референтом или с гардеробщиком-наурисом, то император ничего бы не заметил. Мы все для него не более чем подручный инструмент. Для него у нас нет лиц».

– Предвозвестником был теньм-четырнадцать, – повторил император. И добавил с удивлением: – Это был ты.

– Да, мой Светоч. Это был я. Теперь я должен отчитаться перед вами за командировку. Представить последнюю информацию.

– Нет, – брезгливо отмахнулся император. – Какая там у тебя может быть информация. Мало мне референтов, так ещё и теньмы с докладами лезть начали. Прочь пошёл. Жди. Если понадобишься, вызову.

– Но государь, – сказал один из тех гардеробщиков, что стояли у кровати, – четырнадцатый занимался Погибельником. Можно ли пренебрегать даже самой ничтожной информацией об этом отродье дьявола? – И обратился к Клементу: – Что тебе известно?

– Имя и адрес наиболее вероятного кандидата. Твёрдой уверенности, что Погибельник именно он, пока нет, требуется окончательная проверка, но большинство улик указывает на него как на Погибельника.

– Так назови имя и адрес, – приказал гардеробщик.

– Мой Светоч? – посмотрел на императора Клемент.

Максимилиан сделал неопределённый жест.

– Говори.

– Это Северцев Авдей Михайлович. Девятнадцать лет. Сын известного мятежника из центристской партии Михаила Семёновича Северцева. Внук таниарского священника. В настоящее время проживает в Гирреанской пустоши. Округ семь, сектор двенадцать, район пять, посёлок двадцать три, дом семнадцать.

– Что? – с брезгливым возмущением переспросил Максимилиан. – Гирреанец? Да за всю историю Пришествий Погибельником не становился выходец из Гирреана! Тамошний людской мусор даже сатанинским силам бесполезен. Дед-таниарец! Ты ещё скажи, что среди родни этого твоего кандидата есть калеки!

– Мать Авдея Северцева слепа, мой Светоч. Но не от рождения! Сам он…

– Вздор! – перебил император. – Глупость и вздор! Сын гирреанской увечницы, отродье ссыльника, настолько тупого, что даже мятежничать не сумел, жандармам не попавшись! Да ещё и гнусный таниарский еретик! Ничтожный кусок грязи и скверны! Вздор! Таким презренным мусором побрезгуют даже в аду!

– Мой Светоч, Авдей принял лаоранство. И его отец не ссыльный, а поселенец Гирреана по жене. Кроме того, мой Светоч, служба охраны стабильности вот уже семнадцать лет не может предъявить обвинение Михаилу Северцеву.

– Вздор, – с брезгливой миной велел император. – Хренотень это, а не информация. Погибельник из Гирреана. Надо же было додуматься до такого вздора. Ты портач и тупица! Только и годишься, что перед дверью столбом торчать, дармоед. Пошёл вон! И не лезь сюда больше. Когда будет что тебе приказать, сам вызову. Иди.

Клемент поклонился, выскользнул из комнаты, поклонился двери. Встал на ноги, усталым до равнодушия взглядом посмотрел на сидящих в гостиной придворных. Криво усмехнулся и пошёл в дежурку – опять прямо через гостиную.

Теньм-пять схватил его за рукав, затащил в коридор для обслуги.

– Ты что вытворяешь, четырнадцатый?! Ты хоть представляешь, что тебе теперь будет? Вся «лестница пяти ступеней» – и радуйся, если отделаешься только одним прохождением!

– Какая ещё «лестница»? – ответил Клемент. – С чего вдруг? Я предстал пред Светочем с отчётом о поручении, но отчёт не понадобился, и мне велено возвращаться в дежурку. Только и всего.

– Только и всего?! Ты сказал «Только и всего»?! – потрясённо переспросил пятый.

– Да. Я сказал «Только и всего».

– Что с тобой происходит, четырнадцатый?

– Ничего. Со мной уже много лет ничего не происходит. Да и никогда не происходило, если разобраться. Даже сегодня всё осталось никак.

Клементу действительно было никак. Пусто. Пренебрежение императора не причинило ни обиды, ни боли.

Вся боль и все обиды остались там, в Плимейре, в кабинете безвестного следователя.

А здесь… Это похоже на то, как удаляют швы на затянувшейся ране – приятного ничего нет, но и болью тоже не назовёшь. Противно, только и всего. Хотя и необходимо.

Разговор с императором поставил точку в нескончаемо длинном споре теньма-четырнадцать с самим собой, завершил какой-то этап его жизни.

«И завершил пустотой, – подумал Клемент. – Итог моей жизни – пустота».

– Что с тобой, четырнадцатый? – спросил пятый. – Ты всегда был с придурью, но то, что ты вытворяешь теперь…

Клемент посмотрел на него с интересом.

– Пятый, а ты ещё помнишь, что тебя зовут Эльван, что фамилия твоя Кадере?

– Это здесь при чём?

– Ни при чём. Просто у тебя есть имя, а не только номер.

Клемент прошёл в дежурку, сел в кресло. Теньмы тут же пересели подальше, – никто не хотел, чтобы вместе с рехнувшимся четырнадцатым наказали и его.

Клемент медленно обвёл их изучающим взглядом.

«Почему я не замечал, как пусты их лица? Все они разные – человеки, берканы, наурисы. У каждого свой оттенок глаз и кожи, свой цвет волос… Тембр голоса тоже у каждого свой. Разные отпечатки пальцев. Каждый из этих людей уникален и неповторим. Но почему они выглядят такими неразличимо одинаковыми, что распознать их можно только по номеру? Ведь ни у кого из них действительно нет собственного лица. Разве что Эльван сохранил что-то своё. Да, Эльван не безлик. Зато все остальные похожи на манекены. Они всего лишь подобие людей, но не люди. Запрограммированная на определённый набор действий биомасса».

От этой мысли стало холодно до дрожи. И болью кольнуло душу.

Теньм-пять смотрел на четырнадцатого с тревогой. Что-то неладное с ним происходит. Четырнадцатый никогда ещё не был таким… таким… Эльван затруднялся подобрать определение, но лицо четырнадцатого пугало.

И не зря.

– Когда Светоч отозвал меня с расследования, – сказал четырнадцатый, – то из-за внезапности приказа получилась накладка с транспортом. В Маллиарву пришлось лететь гражданским аэсром. Полчаса сидеть в зале ожидания. Он был вип-варианта – ни толчеи, ни духоты, ни шума… Подавали отличный кофе и бисквиты. Но в зале оказалось два огромных окна. Первое выходит в обычный зал, второе – на маленькую торговую площадку, такие есть в любом космопорте. Вип-зал на третьем этаже, обзор очень удобный. И подробный. Окна зеркальные, и люди внизу не знали, что на них смотрит предвозвестник государя.

– Ты это к чему? – настороженно спросил Эльван.

– Люди вели себя естественно. Так, как ведут всегда. И я заметил нечто, о чём не могу забыть до сих пор. Чтобы убедиться в правильности наблюдения, я спустился в общий зал, прошёлся по торговой площади. Даже заглянул в один из подсобных отсеков. Там упаковывали готовые завтраки для пассажиров.

– И что же такое невероятное ты увидел?

– В космопорте тысячи людей. И никому из них нет никакого дела до Алмазного Города. Этим людям безразлично, кто правит Бенолией: Максимилиан, его племянник Филипп или даже выборный президент. На их повседневную жизнь смена властителя никак не повлияет. Это два различных мира. Первый – Алмазный Город и все подчинённые ему канцелярии, службы и коллегии. Второй мир – Бенолия, которая состоит из обычных людей, занятых самыми обычными делами. И пересекаются миры лишь частично. Но если исчезнет Бенолия, Алмазный Город обречён на гибель. А если не станет Алмазного Города, то Бенолия пропажи и не заметит.

Теньмы ошарашено молчали, смотрели на четырнадцатого с ужасом.

– Это слова бунтовщика, – сдавленно сказал кто-то из них. – Тебя расстреляют за такие речи. И нас всех накажут. Из-за твоего поганого языка нас пошлют на «лестницу пяти ступеней».

Теньм-одиннадцать вскочил с кресла.

– Если возложить к ногам капитана его голову, то получим прощение!

– Правильно, – поднялся теньм-восемь. – Надо сейчас же отрезать ему голову. Кровь отступника смоет нашу вину.

– Сидеть! – шагнул на середину дежурки Эльван. – Чью голову отрезать, а чью – оставлять на плечах, решать будет тот, кто волею Светоча назначен распоряжаться нашими судьбами – Серый капитан. Четырнадцатый виноват, но казнь слишком дорогая цена! Он заслужил одну ступень лестницы, ну две. И не больше!

– Ты что, изменника покрываешь?! Тогда отрезать голову надо и тебе.

Эльван с вызовом и насмешкой оскалил клыки.

– Или тебе. Ты своей черепушкой всё равно никогда не пользуешься.

– Что ты сказал? – шагнул к нему восьмой теньм.

– Я сказал, что решать нашу судьбу может только Светоч и, если на то будет его воля, капитан. А ты посягаешь на властительное право Светоча! И подстрекаешь к этому других.

– Даже не пытайся переложить на нас чужую вину, – зло прошипел теньм-одиннадцать.

– Какую это «чужую» вину? – холодно уточнил Эльван. – Четырнадцатый виновен всего лишь в неразумных до дерзости речах. Но ты и восьмой, твой подельник, предложили устроить самовольное судилище. А это уже оскорбление императорского величия и умаление капитанского достоинства.

Эльван кончиками пальцев поглаживал кнопки коммуникационного браслета.

– Вызываем капитана. Пусть он оценит вину каждого и назначит воздаяние.

– Ты… – срывающимся голосом проговорил одиннадцатый. – Ты тоже судил четырнадцатого сам.

– Нет, ни в коей мере. Я лишь предположил, какой приговор наиболее вероятен. И сказал, что окончательное решение примет капитан. Если, конечно, Светоч не прикажет иного. Поэтому да свершится его воля и пусть пресвятой поможет капитану её воплотить. – Эльван нажал кнопку экстренного вызова. Ответного сигнала не было. Эльван потряс браслет, нажал кнопку ещё раз.

– С браслетом всё в порядке, – сказал капитан. – Просто связь автоматически отключается, если абоненты находятся в одной комнате. Я здесь уже две минуты, но вы так увлеклись разбирательством, что меня и не заметили.

Теньмы вскочили с кресел, замерли по стойке «смирно». Четырнадцатый, восьмой, одиннадцатый и пятый встали на правое колено. Одна ладонь лежит на левом колене, вторая упирается в пол, головы склонены покорно.

– Капитан, позвольте доложить… – начал Эльван.

– Не трудись пересказывать подробности. Я знаю всё. – Капитан кивнул на камеры видеонаблюдения, жестом велел теньмам подняться.

Клемент коротко и зло рассмеялся.

– Открытого надзирания вам показалось мало, капитан, и вы решили почтить наши разговоры личным подслушиванием и подглядываем. Скрытно, на тараканий лад, проскользнуть в дежурку, забиться в щель и…

– Замолчи, – велел капитан. – Ты и без того уже языком натрепал достаточно.

– Зато теперь вы развлечётесь, собственоручно отрезая мне голову.

– Четырнадцатый, молчать!

– У меня есть имя, капитан. Я Клемент Алондро. И если вы, Серый капитан Димайр Файдис, собственное имя позабыли за ненадобностью, то я своё помню! У меня есть имя!

– Да, Клемент Алондро, имя у тебя есть, – спокойно ответил капитан. – Но от должности теньма номер четырнадцать оно не освобождает. Поэтому заткнись и жди своей очереди на приговор.

Капитан подошёл к теньмам восемь и одиннадцать.

– Итак, вы решили устроить самосуд. Присвоили чужие – и высшие! – права. Кара за это положена немалая. Но есть вина и посерьёзнее. Вынося приговор, вы не удосужились разобраться в причинах поступка подсудимого.

– Какое значение имеют причины, – с трусливой склочностью ответил восьмой, – если сам поступок заслуживает крайней меры наказания?

– Ты скверно учился в лицее. Иначе бы знал, что любые последствия, в том числе и судебный приговор, всегда определяются причинами.

– Причины? – переспросил одиннадцатый. – Ни одна причина не оправдает оскорбления величия нашего Светоча!

– Предоставь Светочу самому судить о своём величии. Оставь ему хотя бы это право.

– Я не…

– Вот именно, что «не». Ты очень много чего «не». В том числе никогда не был предвозвестником. Ты ничего не знаешь о том, что происходит за пределами Алмазного Города. Единственное, что тебе известно досконально – так это дешёвые бордели Маллиарвы, в которых ты проводишь все увольнительные. Но истинная жизнь большой земли тебе неведома, и потому судить о ней ты не можешь. Так что оставим неприкосновенным величие Светоча и займёмся тем, что касается нашего ничтожества. – Капитан встал так, чтобы видеть всех подчинённых, медленно обвёл тяжёлым взглядом. – Четырнадцатый сказал правду. Все эти плебеи за стенами Алмазного Города, вне зависимости от того, простой они крови или высокой, слишком скудны умом и мелки душой, чтобы в полной мере осознать богоблагославенность своего владыки. Они не способны ни уразуметь, ни прочувствовать, какое счастье даровал Бенолии пресвятой, послав ей такого наместника.

Капитан гневно хлестнул по стене хвостом, – на гладкой белой поверхности остались глубокие выщерблены.

– Тяжело понимать, что большинство живущих вне стен Алмазного Города недостойны даже смотреть на его ограду. Ещё труднее примириться с тем, что весь этот людской мусор осмеливается противоречить высочайшей воле. Плебеи дерзают оценивать поступки своего государя! Это действительно так.

– Но почему… – начал было Эльван.

– А чтобы никогда не возникало никаких «но» и «почему», существуем мы, теньм-пять. Волей бенолийского государя мы избраны из общего ничтожества и прямым благословением пресвятого подняты над плебеями. Но избранность нам дана не просто так! Мы должны стать неодолимой стеной между нашим Светочем и той зловонной людской грязью, что изобилует за пределами Алмазного Города. Однако вы начали забывать о своём высоком жребии. И четырнадцатый напомнил вам, кто вы есть и зачем!

Капитан подошёл к одиннадцатому и восьмому.

– Вы и теперь скажете, что четырнадцатому следует отрезать голову? Поняли теперь почему всегда надо знать причины любого поступка и лишь затем выносить о нём суждение?

Теньмы рухнули на колени, согнулись в чельных поклонах, покорно вытянули перед собой руки. Капитан посмотрел на скрюченные спины и сказал:

– Не поняли. Как не поняли и того, почему поспешность суждений всегда наказуема. Вы снимаетесь с дежурства.

По спинам теньмов пробежала дрожь: сейчас капитан должен был отмерить наказание.

– Эту ночь вместо уборщиков драите в казарме сортиры и душевые, а после отправляетесь в космопорт, на любые подсобные работы по усмотрению старшего тамошней смены. И так до самого вечера. За простыми делами хорошо думается. Надеюсь, уразуметь смысл сегодняшних событий вы сумеете.

Капитан подошёл к Эльвану.

– Теперь ты, пятый. Тоже поспешил обвинить, не разобравшись в причинах. А значит должен разделить с одиннадцатым и восьмым их кару. Однако есть смягчающее обстоятельство: ты пытался защищать напарника от навета. Поступок похвальный, но что-то слабая у тебя получилась защита. Трусливенькая. Поэтому хвалить тебя не за что. Но ты хотя бы вину искупил. Так что остаёшься на дежурстве.

Эльван согнулся в низком поклоне. Капитан подошёл к теньму-четырнадцать.

– Клемент… Будучи предвозвестником, ты выполнил важную миссию. И сейчас мне помог, вразумил позабывших себя болванов. Ты достоин награды. Я даю тебе увольнительную. Сегодня двадцать четвёртое, так что гуляй до утра двадцать шестого. Возьмёшь у старшего референта деньги, гражданскую одежду – и вперёд, ко всем прелестям ночной Маллиарвы. – Капитан глянул на одиннадцатого и восьмого. – А вы чего замерли? Или с приговором не согласны, другого ждёте?

Одиннадцатый и восьмой скользнули прочь.

– Ты тоже иди, – сказал капитан Клементу. – Отдыхай.

«Капитан не верит ни одному слову из тех, что сейчас произносил, – обожгло Клемента ненужным пониманием. – Тогда зачем он всё это сделал?»

Капитан вперил в теньма-четырнадцать испытующий и цепкий взгляд.

Клемент торопливо поклонился, вышел из дежурки.

Капитан ждал его у служебных ворот Алмазного Города.

– Я действительно не верю собственным словам, – сказал капитан. – Ты правильно догадался. И давно знаю, что у нашего Светоча никакого величия и в помине никогда не было.

– Тогда почему вы… – Клемент не договорил.

– А что мне ещё делать? Куда идти? И куда деться остальным теньмам, тем же пятому, восьмому и одиннадцатому? Клемент, на большой земле мы не нужны никому. Во всём Иалумете для нас нет другого места, кроме Алмазного Города. Поэтому сомнения для любого из нас не просто пагубны, а смертельны. – Капитан смотрел Клементу прямо в глаза. – Теперь ты знаешь, как мучительны сомнения, какую боль они приносят. Так зачем и других обрекать на терзания? Разве боли и без того мало?

Клемент не ответил. Капитан горько улыбнулся.

– Сегодня ты понял, как пусты и бездумны обитатели Алмазного Города. В их глазах одна только алчность, похоть и тщеславие. Видеть такое всегда больно. И вдвойне больней смотреть в пустозракие лица тех, с кем вынужден делить стол и ночлег… Но жители большой земли ничуть не лучше. В их глазах ты тоже не увидишь даже намёка на душу. Везде всё одинаково, Клемент, и Алмазный Город не самое скверное место в Иалумете. А теньм – не самая худшая судьба.

– Капитан…

– Димайр. Если ты вспомнил моё имя, то по имени и зови.

Клемент встал на колено, склонил голову.

– Я истерику устроил. Вас едва не подвёл под расследование. Я виноват.

– Перестань. Когда вдруг замечаешь, как до мертвенности пусты лица вокруг тебя, становится жутко. Хочется встряхнуть этих людей, напомнить им, что жизнь – есть. Ты начинаешь говорить немыслимые прежде дерзости и с ужасом понимаешь, как правдиво каждое твоё слово. Но всё бесполезно. Мертвецы остаются мертвецами. Тогда ты сам хочешь умереть, спрятаться от этого ужаса в небытии… Ведь живому среди мёртвых невыносимо. Ты говоришь высшим всякий оскорбительный вздор, надеешься, что отправят к расстрельной стене.

– Но тебя лишают даже этого, – сказал Клемент. – Приговаривают жить. Почему?

– Мне нужен преемник.

Клемент посмотрел на капитана с удивлением.

– На пенсию я выхожу в семьдесят, – ответил тот. – Как и все мужчины Бенолии. Теньм заканчивает служение в сорок, если не раньше, но для Серого капитана правила иные. Оставшихся лет с избытком хватит, чтобы научить тебя всему, что должен знать глава Сумеречного подразделения. Я ведь не только за Внутренний круг Серой стражи отвечаю, но и за Внешний.

Клемент отрицательно качнул головой.

– Нет, капитан. Вы оберегали нас все эти годы. Защищали от грязи за стенами Алмазного Города. Всегда старались спасти от наказаний, даже если под хлыст попадала ваша собственная спина. И никогда, ни разу за всё время капитанства никого не отправили в экзекуторскую по своей воле. Хотя властны поставить любого из нас к расстрельной стене. Но я ничего этого не замечал… Я не достоин даже простого служения подле вас, и тем более не гожусь в преемники. Нет.

– Ты научился видеть людей, Клемент. И понял, что даже с пустыми глазами и с омертвшими душами они всё равно остаются людьми. Пусть в очень незначительной степени, но всё равно это люди.

– Нет, – повторил Клемент. – Я не гожусь.

– Передача должности состоится не завтра, – сказал Димайр. – Ты успеешь привыкнуть. Научишься всему, что необходимо. И встань, теперь такие поклоны не для тебя.

Клемент поцеловал ему руку, поднялся на ноги.

– Нет, Димайр, для капитанства я не гожусь. И никогда не сгожусь. Если сможешь – прости мою никчёмность. И забудь, что когда-то произносил моё имя.

Он отдал капитану уставной поклон и скрылся за дверью караулки.

= = =

Кабинет следователя в жандармском участке пятого района двенадцатого сектора седьмого округа Гирреанской пустоши оказался маленьким, тесным и узким как коробка для карандашей. Семь шагов вдоль, от стола до двери, четыре поперёк.

– Дронгер, – с раздражением сказал Пассер, – ну что ты мечешься? Сядь.

Сам он сидел за столом. Адвиаг присел на свидетельский диванчик.

– Как можно было так лопухнуться? Альберт, я тебя спрашиваю! Искал его везде, но только не в Гирреане. Мне и в голову не пришло, что Винс может работать санитаром в инвалидском интернате.

Пассер пожал плечами.

– Прекрасное убежище. Если ты хотя бы один раз говорил с ним о конспирации, то можешь быть доволен. Урок Винсент усвоил на «отлично».

– До каких пор мы будем наступать на одни и те же грабли? – разозлился Адвиаг. – Сколько поднадзорных реформистов уходило от нас через Гирреан? А сколько здесь отсиживалось после побега из тюрьмы? Почему мы никогда не догадываемся искать беглецов среди ссыльных?

– И среди калек, – добавил Пассер. – Увечье изобразить не сложно, а суевериями реформисты в большинстве своём не страдают.

– К тому же неплохо ладят с таниарцами. Среди еретиков стукачей мало, не то что среди уголовников, братиан, опальных придворных или тех же реформистов.

– Ну ещё бы… – оскалился Адвиаг. – Углы, опальники, а так же слабые духом братки и реформисты надеются хоть что-то полезное от властей получить. Смягчение режима, сокращение срока. А на что рассчитывать еретикам?

Пассер усмехнулся невесело:

– Только как объяснить Коронному совету, что невозможно контролировать Гирреан без послаблений таниарцам?

Адвиаг в ответ только фыркнул. Вскочил, начал ходить от окна у к двери. Пассер вздохнул.

– Дронгер, просил же – сядь!

Адвиаг замер посреди кабинета.

– Альберт, а если Винс меня прогонит? Скажет, что и знать не хочет?

– Вряд ли.

Адвиаг опять заметался по кабинету.

– Почему он так долго не идёт?

– Никуда не денется, приведут. Если есть приказ проверить личности вольнонанимаемых работников по району, то приведут всех, от главврачей до санитаров.

– Зря я это сделал, – сказал Адвиаг. – Винс испугается. Говорить не захочет. Надо было самому идти…

– И подставить Винсента. Мы с тобой сейчас кто?

– Ты – младший следователь из Кимдены, столицы этого гнусного материка. Я – твой оперативник. Приехали уточнять архивную информацию.

– Вот именно, – кивнул Пассер. – К нашим мордам никто не приглядывается только потому, что мы из кабинета не вылезаем. Но если примемся шастать по посёлкам, опознают вмиг. И всех, с кем мы контачили, возьмут под надзор. Хочешь, чтобы твоего Винсента стукачом сочли и прирезали? А личности вольняшек проверяют по два раза в месяц, за полгода гирреанской жизни Винсент привык к подобным вызовам в участок.

В кабинет заглянул сержант.

– Многочтимые, так вы в проверке помогать не передумали?

– Нет, – ответил Пассер. – Давай тех, кто с конца списка.

– Когда эта толпища попрёт, – сказал сержант, – вдвоём вам тесно будет. Мы тут ещё один кабинетик освободили.

– Альберт, – едва слышно взмолился Адвиаг, – не оставляй меня. Я боюсь.

Пассер кивнул.

– Ничего, поместимся, – сказал сержанту. – Давай проверяемых. Но по одному!

Фенг оказался в списке шестым. Одет в мешковатую тускло-зелёную форму санитара. Волосы острижены в короткий ёжик.

Увидел Адвиага и замер в растерянности, даже рот от изумления приоткрыл.

– Садись, – кивнул Пассер на табуретку сбоку от стола. Обычно её занимают допрашиваемые. Фенг коротко поклонился, сел, руки сложил на коленях.

– Винс, – начал Адвиаг, – я… – Замолчал, посмотрел на Фенга. Опустил глаза. – Ты хорошо выглядишь, Винс. Сразу понятно, что не болел и не голодал.

– Нет, голода у нас не было, сиятельный господин. И здоровье у меня в полном порядке. – Фенг смотрел на руки.

– Ты не болеешь и не голодаешь, – повторил Адвиаг. – Это хорошо.

– Что угодно от меня сиятельному господину? – спросил Фенг.

– Ничего.

– Тогда зачем вы здесь?

– Увидеть тебя.

– Зачем? – требовательно спросил Фенг.

– Я люблю тебя.

Фенг вскочил, метнулся к стене. В глазах застыл ужас.

– Нет, – прошептал он. – Больше никогда.

– Дурак, ты Дронгер, – сказал Пассер. – Думать надо, что ляпаешь! – И обратился к Фенгу: – Подожди, парень. Ты всё не так понял. – Пассер поднялся из-за стола.

Фенг затравленно оглянулся, увидел на подоконнике ножницы. Схватил, выставил перед собой. Держал их умело и ловко, явно не в первый раз так оборонялся.

– В коридоре полно армейской охраны, – сказал Пассер. – Ты и с ними ножницами воевать намерен?

Фенг отступил на шаг и приставил ножницы к горлу.

– Лучше бластер возьми, – посоветовал Пассер, достал оружие из подмышечной кобуры. – Вот видишь, перевожу в боевое положение. Стрелять будет короткими очередями. Мы на первом этаже. Одной очередью можно вышибить оконную решётку. Тремя – разворотить бетонную ограду участка. Зарядов хватит на десять очередей. Так что не забывай считать выстрелы.

Пассер положил бластер на стол поближе к Фенгу, а сам отступил к стене.

– Бери, – велел Фенгу. – С ним можно пробиться к старым складам. А там от преследования оторваться не сложно. Ты ведь умеешь стрелять?

– Умеет, – сказал Адвиаг. – Мы часто в тир ходили.

– Это хорошо, что умеет, – ответил Пассер. – И всё же лучше взять пропуск, – кивнул он на загодя подписанную бумагу.

Фенг не шевельнулся.

– Сударь, – сказал ему Пассер, – то, что называл любовью Максимилиан, на самом деле назвать можно только матом. И то всей мерзости не передашь. У слова «любовь» много значений, но среди них нет и не было никогда того, чем пытался осквернить это понятие Максимилиан.

Фенг ловчее перехватил ножницы.

– Не спеши, – повторил Пассер. – Я знаю, что у тебя никогда не было родителей. Но ты ведь видел, какими бывают нормальные семьи? Тогда ты должен знать, что любви отца можно доверять. Настоящий отец никогда не причинит сыну зла. И кровное родство к подлинному отцовству никакого отношения не имеет. Сын может быть и приёмным. Но любят его не меньше родного. Так часто бывает, ты ведь сам видел.

– Видел, – ответил Фенг. – Но при чём здесь вы, сиятельные господа?

– Ни при чём, – сказал Адвиаг. – Вы правы, сударь. Я сейчас уйду. И простите меня, сударь, я не хотел вас беспокоить. И тем более, не хотел вас пугать. Простите. Я ухожу. Можно, я встану?

Адвиаг показал Фенгу пустые руки, медленно поднялся, вышел из кабинета. Фенг рванулся за ним, схватил за рукав. Отшвырнул ножницы. Адвиаг осторожно прикоснулся к его волосам.

– Винс… Сердце моё.

Пассер втянул их обоих в кабинет.

– Нашли, где объясняться. Для всего участка решили театр устроить?

Адвиаг видел только Винсента.

– Сын, – обнял он Фенга.

Пассер вышел в коридор, закрыл за собой дверь.

– Винс, – повторил Адвиаг. – Сердце моё. – И тут же тряхнул его за плечи. – Ты что с нами делаешь? Ты о матери подумал? Каково ей было эти полгода? А мне? Ты хоть представить себе можешь, что значит каждый день искать в смертной сводке твою ДНК? Сегодня, хвала пресвятому, ничего нет, а что будет завтра? А послезавтра? Винс, – стиснул ему плечи Адвиаг, – никогда – слышишь?! – никогда больше так не делай!

Фенг ответил прямым взглядом.

– Сиятельный господин, вы уверены, что я действительно вам нужен?

– Я люблю тебя. Хочу открыто назвать сыном. Ты Адвиаг, Винс. Дээрн Бенолийской империи.

Винсент высвободился из его рук, сел на табуретку.

– Я безродный подкидыш из нищего приюта. Работаю санитаром в интернате для калек. Живу в общаге с удобствами в конце коридора. Все мои доходы – семьдесят пять дастов ежемесячного жалованья. Такова правда, сиятельный господин.

– Часть правды, Винс. И она уже стала прошлым. В настоящем у тебя личные апартаменты на десять комнат, тысяча дастов в месяц только на мелкие расходы и титул наследника одного из древнейших семейств империи.

– Нет, сиятельный господин. Кровь Адвиагов слишком благородна, чтобы осквернять её плебейской примесью. К тому же и раса у меня неподходящая.

Адвиаг вздохнул, сел на диванчик.

– Ну это уже глупость. Раса тут ни при чём. Ты не хуже меня знаешь, что берканами наша семья стала только сто пятьдесят лет назад. А до того бывали и человеками, и наурисами.

– Но всегда оставались дээрнами, – возразил Винсент. – Если появлялась необходимость в приёмышах, то их брали только из самых знатных семей империи. Чистота крови не нарушалась. Да и брали приёмных наследников младенцами.

– Бывали и взрослые приёмыши.

– Но не с таким прошлым, как у меня. Секретарь из Алмазного Города, подстилка профессиональная.

– Бывший секретарь, – уточнил Адвиаг. – Все это давно уже недействительно.

– Зато смертная статья актуальна.

Адвиаг подошёл к нему, потянул за плечо. Винсент встал. Адвиаг сказал:

– Никаких данных о тебе нет ни в архивах Алмазного Города, ни в Рассветном лицее. Ничего нет. Любая попытка назвать тебя Максимилиановым секретарём будет злостной клеветой. В приюте я тоже всё вычистил. Как тебе удалось получить паспорт на имя Винсента Фенга?