Текст книги "Пути Предназначения"

Автор книги: Влада Воронова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 39 страниц)

Авдей осторожно прикоснулся к ней кончиками пальцев. Раскорячка задребезжала. Авдей глянул на картинки с лагинасскими музыкантами, повторил их движения. Кмелг провыл ту же неблагозвучную мелодию.

– Понятно, – сказал Авдей и стал острожными, даже ласковыми прикосновениями изучать, пробовать звук кмелга.

Распробовал. Изучил.

Сыграл коротенькую гамму. Затем ещё одну.

Филимонова поймала себя на том, что представляет, как Северцев столь же нежно и ласково прикасается к её груди, к бёдрам… Причём уродство руки уже не имело ни малейшего значения. Только прикосновения.

«Интересно, какие у него губы… – растерянно думала Филимонова. – Наверное, такие же сильные и чуткие, как и руки».

Авдей развернул кмелг так, чтобы играть можно было левой рукой и…

…и пламенным вихрем взметнулась мелодия фламенко. Совершенно иное, не гитарное звучание, но его хотелось слушать. И танцевать. Хотя танец уже сменился лиричной грустью какого-то романса. Который Авдей тоже оборвал на полуфразе.

– Редкостная гадость, – сказал он. – Это даже не подделка. Это издевательство.

– Откуда ты знаешь? – спросил кто-то из инспекторов.

– Ты же сам слышал – у этого, с позволения сказать, кмелга звук плоский, монохромный, подвижность всего девяносто градусов. Любой эксперт при сравнении с тем кмелгом, что есть в сетевой записи, подтвердит, что данный экземпляр – грубейшая подделка.

– А ты что, музыкант? – враждебно спросил инспектор, не желая верить очевидному.

– Бывший музыкант, – Авдей показал изуродованную руку.

– Это несправедливо, – сказала Филимонова. – Нечестно!

– Справедливость бывает только в суде, – ответил Авдей. – И то через раз. А в жизни всё… по-своему. – Он тряхнул головой. – Однако вернёмся к делу. Экспертиза по предмету этнокультурной ценности, именуемой кмелгом, должна быть назначена немедленно. Параллельно необходимо предупредить таможенную службу, чтобы отслеживала все кмелги, которые будут вывозиться из города. У вашего кмелга есть какие-либо особые приметы? Личное клеймо мастера, например.

– Дарственная надпись, – пробормотал истец. – Староста своим именным кинжалом нацарапал. «На радость и удачу». Слово «радость» написано через «а» во втором слоге. Староста – толковый управитель, но не великий грамотей.

– А здесь «радость» написана через «о»! – показала Филимонова.

– Это, гражданка инспектор, – сказал Северцев, – вы не мне должны сообщать, а в протокол записывать. В следующий раз будьте, пожалуйста, внимательнее. И не забывайте пользоваться справочными ресурсами. Что касается вас, гражданин истец, то, обращаясь за помощью к официальным лицам, будьте любезны излагать претензии чётко, внятно и последовательно. А главное – кратко. Словесные кружева хороши только в гостиной ваших друзей, когда вы будете жаловаться на тупость и бесчувственность судейских чиновников.

– Что вы, гражданин начальник, я не…

– Взгляните, пожалуйста, вон туда, – показал Авдей на длинную очередь жаждущих правосудия. – И призадумайтесь на досуге, имеется ли у нас время разбираться в бесконечной веренице хаотичных речей. Если у людей есть дело, то и говорят они о деле, а не о соседском хмеле. Следующий, пожалуйста.

Филимонову и речистого истца как ветром сдуло.

Судья Паларик, среднерослый наурис тридцати девяти лет, заведующий инспекционным залом, смотрел на беседу Авдея с уже новым жалобщиком.

Странный парень. И дело не только в ужасающем уродстве.

Авдей одинаково легко чувствовал себя во всех четырёх основных юридических ипостасях – следователь, адвокат, прокурор и судья. Но так не бывает. Всегда превалирует что-то одно. «Ты должен выбрать свою роль», – сказал судья ещё на собеседовании. «Я выбрал. Судья». Однако судьёй Авдей в полном смысле этого слова не был.

Такое случалось. Нередко в судьи стремился прирождённый следователь, а прокурор норовил стать адвокатом. Заблудившихся в собственном даре видно было сразу. В большинстве случаев Паларику удавалось убедить их поменять ипостась. Некоторые советов слушать не хотели, но это уже было их решением и их ответственностью. Каждый имеет право уродовать себе карьеру и жизнь в полное свое удовольствие.

Но Авдей ставил его в тупик. В нём равны все четыре ипостаси. И для всех четырёх чувствуется хоть и небольшой, но опыт.

Однако невозможно быть и судьёй, и обвинителем, и защитником, и дознавателем в одном лице.

Надо выбрать что-то одно. Но для Авдея это было равносильно тому, чтобы отказаться от трёх четвертей собственной души. Убить себя на три четверти.

К тому же было в нём что-то ещё. Нечто совершенно иное, к юриспруденции ни малейшего отношения не имеющее.

И вот пожалуйста – музыкант. Причём немалого мастерства. Вот так сходу приспособить под себя совершенно незнакомый инструмент… Почувствовать его, понять… Причём взаимопонимание с кмелгом Авдей нашёл почти мгновенно.

Как музыкант он талантлив необыкновенно.

Но беда в том, что как юрист одарён не меньше.

«Как же ты будешь выбирать, Авдей? И нужно ли выбирать, какую из рук себе отрубить? Однако и разорваться надвое, стать и юристом, и музыкантом невозможно».

Дежурство закончилась. Инспекторы уступали места сменщикам.

Авдей взгромоздился на костыли, проковылял в служебный коридор.

К нему подошёл один из инспекторов.

– Авдей, у моего отца знакомый есть. Владелец солидного антикварного магазина. В магазине имеется этнографический отдел. И там есть кмелг. По словам продавца, очень хороший. Его словам можно верить, магазин действительно очень солидный и уважаемый. Кмелг стоит недёшево, но я поговорил с отцом, а он – со своим знакомым. Продавец согласен на беспроцентную рассрочку. Всё равно товар неходовой. За год, максимум за полтора, ты свой кмелг выкупишь полностью. Если, конечно, он подойдет тебе по всем этим триколорам и градусам.

– Год, максимум полтора… – повторил Авдей. – Как раз столько нужно, чтобы наработать руку. Я раньше на вайлите играл. И на фортепиано немного. Они совсем другие… Хотя и нечто общее в технике игры есть. Да, полтора года мне бы хватило, что бы стать… кмелгачом? кмелгером?.. Не знаю, как правильно.

– Кмелгист, – сказал инспектор.

– Да, – согласился Авдей. – Кмелгист звучит лучше всего.

И заковылял к выходу.

Инспектор догнал.

– Так ты берёшь кмелг или нет?

Авдей остановился.

– Не знаю, – проговорил он тихо. – Как-то всё неожиданно. – И решил: – Беру.

– Тогда поехали, – ответил инспектор. – Я с лётмаршем.

Паларик подошёл к Авдею.

– А как же юриспруденция? С карьерой музыканта она не совместима.

Авдей опустил взгляд.

– Полтора года мне надо на что-то жить. Выплачивать рассрочку. Халтурить в работе я не умею, так что за качество инспектирования исковых заявлений можете не опасаться. Но ваше право меня уволить.

Не дожидаясь ответа, Авдей заковылял по коридору. Рядом с ним шёл инспектор.

* * *

В дверь позвонили.

Эльван открыл дистанционный замок. В комнату вошёл Авдей.

– Нам пора в Башню, – сказал он.

Эльвана захлестнула ярость.

«Свершилось! – подумал он злобно. – Его колченогая, криворукая и косорожая милость соизволила вспомнить о своём Ассистенте. Днями напролёт этот засранец меня не замечает, но каждый вечер как нанятый заходит, чтобы попросить сопровождать его в Башню. Как будто я настолько туп, что сам не в состоянии усвоить свои прямые обязанности. – Эльван так стиснул пульт дистанционки, что тот затрещал. – Мой Светоч устраивается на работу, а я, его собственный теньм, узнаю об этом в случайном разговоре, причём беседую не со Светочем. Он два дня назад покупает себе музыкальный инструмент, взахлёб рассказывает об этом всем и каждому, только не мне, своей тени. Я даже ни разу не был в его квартире! И не говорил с ним никогда… Я только и делаю, что включаю дурацкий Радужный Фонтан, который не нужен никому, и в первую очередь самому Авдею».

– Вы плохо себя чувствуете, сударь Кадере? – спросил Авдей. – Быть может, вызвать врача?

Эльван дёрнулся как от пощёчины. Он ещё и заботу проявляет, мразь колченогая!

– Я чувствую себя прекрасно, – сказал Эльван холодным, клинково-острым голосом. – А когда ты отсюда исчезнешь, буду чувствовать себя ещё лучше.

– Я чем-то обидел вас, сударь Кадере?

– Уйди отсюда, – велел Эльван. И заорал, срывая голос: – Прочь пошёл! Проваливай!! Вон!!!

– Простите меня, сударь Кадере, – сказал Авдей. – Я не хотел причинять вам боль. Правда не хотел. Не знаю, как это получилось. Простите.

Тихо щёлкнул замок. Авдей ушёл.

Эльван хотел швырнуть ему вслед дистнационку.

И замер на полудвижении, ошеломлённый пониманием.

– Что я сделал… Пресвятой Лаоран, что же я натворил?!

Он говорил со Светочем сидя. Даже головы в его сторону не повернул. Он приказал Светочу уходить. Причём в очень грубой, оскорбительной форме.

Теньму за такое полагалось… Ничего ему за это не полагалось. Потому что ни один теньм никогда бы не сделал ничего подобного.

Эльван перестал быть теньмом.

Но и никем другим тоже не сделался.

И ничем.

Эльван положил на тахту дистанционку, отошел к окну, прижался лбом к стеклу.

– Что же мне теперь делать?

Подсказывать и приказывать было некому.

Всё придётся решать самому.

= = =

Хейно Вилджа, Хранитель гардской Башни, двадцать шесть лет, худощавый, рыжеволосый, вперил в Авдея ненавидящий взгляд.

– Припёрся? А где твой Ассистент?

– Не знаю, – сказал Авдей. – По всей вероятности, едет домой. В смысле, уезжает из Гарда. Так что ассистировать придётся тебе.

– Сфера уже открыта, – кивнул на хрустальные лепестки Хранитель. – И три штыря соединены. Осталось четвёртый сомкнуть.

– Так смыкай.

– Это ты всё испортил! – заорал Вилджа. – Раньше это была Радужная Башня. И священная Хрустальная Сфера. А главное – был благодатный Радужный Фонтан. Теперь же ничего нет. – Он подошёл к Авдею. – По образованию я инженер-программист систем связи. Все Хранители всегда были только программерами-связистами. А я вот взял, и на свою беду задумался, почему так. И понял. Башни – это всего лишь древняя ойкуменская система связи. Что-то вроде радиовышки. Поэтому она и должна была быть в каждом селении. А Радужный Фонтан – всего лишь проверка радиосети. Способ выяснить, все ли её составляющие работают. Есть и другие методы проверок, но связистам было скучно, и они написали программу на Радужный Фонтан. Тогда Башен было совсем мало, и все связисты знали друг друга лично. Вот и развлеклись. После Фонтан стал традицией. Дальше – больше. Фонтан стали считать священным. Ведь к тому времени в Иалумете уже не было ойкуменских Контролёров, чтобы объяснить, что к чему. Но в библиотеке остались все записи тех времён. А так же письма, дневники простых гардчан. Ведь в цифровом виде всё это занимает ничтожно мало места, а здание библиотеки огромно. – Хранитель зло рассмеялся. – Вот и выяснилось, что на самом деле мы все не более, чем дежурные связисты при коммутаторе. А господин Открыватель – это всего лишь хакер, который не Сферу на благодатный Фонтан настраивает. Нет. Он всего лишь ломает одни коды доступа и меняет на другие. А ты так даже этого не мог сделать. Бросил коммутатор незапароленным – подходи, кто хочешь, передавай, что хочешь и куда хочешь. Хоть небесные картины, хоть популярные мелодии, хоть Фонтан, будь он проклят!

– Ты сказал об этом другим Хранителям? – понял Северцев.

– Разумеется, – ответил Вилджа. – Я во все Башни передал сообщение. Охранителям тоже рассказал. Потому-то здесь и нет никого. Или ты не заметил?

– Заметил. Но подумал, что они придут попозже, ведь время ещё есть.

– Никто больше не придёт. И никогда. И благодати Фонтана тоже не будет больше никогда.

– Ошибаешься, – сказал Северцев. – Благодать Фонтана никуда не делась.

Он ещё и издевается, гадёныш палёнорожий! Вилджа врезал ему кулаком в морду со всего маха, крепко, так, чтобы сломать челюсть.

И понял, что лежит на кирпичном полу, а в спину ему упирается костыль.

– Больно! – дёрнулся Вилджа. – Пусти, дурак!

Костыль ткнул в какую-то одному Северцеву ведомую точку, и тело Вилджи пронзила такая боль, что в глазах потемнело.

– Калек всегда недооценивают, – сказал Авдей. Он прикоснулся костылём к пояснице Вилджи. – Это очень важная точка. Если правильно ударить, то ты на всю оставшуюся жизнь станешь таким же, как я. Тебе необратимо парализует ноги. А если ударить здесь, – Северцев прикоснулся к точке у основания шеи, – то ты станешь хуже, чем я. Ты вечно будешь лежать в койке, потому что отнимутся не только ноги, но и всё тело. Ты даже рукой не сможешь пошевелить. В тебе будут жить только глаза и уши. Но в четырех стенах нечего слышать и видеть. Говорить ты тоже сможешь. Но только в том случае, если кто-то придёт тебя послушать. А иначе ты будешь вынужден молчать. Долго молчать. Сутками напролёт.

– Сучий высерок, – процедил Вилджа, хотел подняться и врезать этому…

Тело опять пронзила боль. Авдей сказал:

– Древние связисты могли проверять коммуникационную сеть самыми разными способами, так?

– Да.

– Но они сделали Фонтан. Как думаешь, почему?

– Дурью от безделья маялись, – буркнул Вилджа.

– Или хотели сделать людям приятное. Сотворить маленький ежедневный праздник. И появился танец разноцветных искр. Сверкающее чудо. Древние подарили нам радость. Разве это не благое дело?

Вилджа дёрнулся встать и тут же сжался в испуге, ожидая новой боли. Но Авдей не тронул, наоборот, отступил в сторону.

– Дарить людям радость нелегко, – сказал Авдей. – Для этого надо отдавать часть себя. Отдавание – тяжёлый труд. Но приятный, как ни странно. Чтобы над заурядной башней связи фонтаном звонких искр засверкала чудесная радуга, в ней должна быть душа. Твоя душа. При условии, что она у тебя есть. Однако наличия души как таковой мало. Её надо ещё направить так, чтобы душевная сила обернулась добром и радостью, а не горем и злом. Чтобы стать радугой, душа сначала должна найти в себе тепло и свет.

Авдей подошёл к Сфере.

– Я не уверен, что моя душа достойный материал для того, чтобы делать из неё радугу, но поскольку ничего другого нет, придётся использовать то, что имеется. – Авдей задержал руку над штырём, посмотрел на Вилджу.

– Я всегда был только музыкантом, и сделать что-то полезное мог лишь при помощи вайлиты. После, когда моя рука превратилась в искорёженное никчёмье, один весьма неглупый людь сказал, что музыка есть не только в музыкальных инструментах, а везде – даже в пирожках и кирпиче. Но если музыка может быть везде, где угодно, значит играть её можно всем, чем угодно. В том числе и коммуникатором. Искрами закоротившей проводки. Пусть сегодня они станут «Лунной сонатой». Она такая спокойная. Тихая. А всем давно недостаёт спокойствия. Значит, надо его подарить. Во всяком случае, стоит попробовать.

Авдей присоединил штырь.

Вилджа выскочил на площадь, посмотрел на фонтан. Нет, это был не просто фонтан, а Фонтан. Его струи сплетались, рассыпались искрами, струились ручейками. Они танцевали! Вилджа уловил ритм, почувствовал… нет, не звук, а дыхание мелодии.

Фонтан оказался живым. А потому он мог танцевать и петь. И рисовать. Да просто раскидывать по всей округе искры-веселинки.

Отведённое Фонтану время закончилось, сияние искр исчезло.

Но Хранитель Башни знал, что оно вернётся. Вилджа сам вернёт Фонтан.

Завтра же.

Из Башни вышел Открыватель. Бросил на Хранителя безразличный взгляд и заковылял к лётмаршу.

Вилджа бросился вдогонку, схватил за руку.

– Не прогоняй меня, – попросил Вилджа. – Я сумею зажечь настоящий Фонтан, вот увидишь.

Авдей посмотрел на него с удивлением.

– Хранителей назначаю и увольняю не я. Это решает ВКС.

– Не в назначениях дело! Открыватель, пожалуйста… Я очень вас прошу, Открыватель, позвольте мне зажечь завтра Радужный Огонь! Если он не получится таким же настоящим, как сегодня, я до конца жизни останусь только Хранителем, а к Сфере даже не прикоснусь.

Авдей смотрел серьёзно, вдумчиво.

– Ваш Огонь должен быть не таким же, как сегодня, а вашим собственным Огнём. Только вы знаете, каким будет его танец.

– Не танец, – качнул головой Вилджа. – Рисунок. Он рисует. И согревает. Но молча. В абсолютной тишине, очень глубокой. Понимаете?

– Да, – кивнул Авдей.

Вилжда улыбнулся. Открыватель действительно его понимал.

Вилджа протянул ему руку для пожатия. Авдей ответил. Пальцы покорёженной руки оказались гораздо сильнее, чем думалось Вилдже.

«Калек всегда недооценивают. Дураки».

= = =

Эльван ждал Авдея у дверей его квартиры.

– Я слышал, вы какой-то музыкальный инструмент купили. Поиграете мне?

Авдей смотрел на него с удивлением.

– Я нагрубил вам, – сказал Эльван. – Простите.

Авдей шагнул к нему.

– Я пока ещё не так хорошо наработал руку, чтобы показывать свои экзерсисы слушателям. И мелодий, подходящих кмелгу, пока не подобрал.

– Плевать. Я хочу просто посмотреть, что это такое, как звучит.

Авдей опустил взгляд.

– Вы уверены, что вам это действительно будет интересно?

– Да, – твёрдо сказал Эльван. – Интересно.

Авдей посмотрел на него.

«Я всё неправильно истолковал, – растерянно подумал Эльван. – Перепутал маску и истину».

Маской был броневой металл и бластерный огонь.

Истиной – весенний дождь и солнечный свет.

Так, как и должно быть. Каждый защищает себя как может. Скрывает себя от мира.

Иначе мир уничтожит.

Но Авдей не любит маски. И без крайней необходимости не надевает.

Как и не возьмёт без самой крайней на то необходимости оружие.

– Нельзя быть таким открытым, – сказал Эльван. – Мир жесток. Он уничтожает всё, что не скрыто бронёй.

– А это смотря что в нём искать, – ответил Авдей. – Уничтожение или созидание. Вряд ли в боевой броне можно будет заниматься миротворчеством.

– В каком смысле?

– В любом.

Авдей открыл дверь.

Эльван вошёл, осмотрелся. Точно такая же квартира, как и у него, с той же казённой меблировкой.

Авдей вымыл руки, поставил на журнальный столик вино, печенье и шоколад – традиционное угощение в Бенолии.

Эльван подошёл к письменному столу, тронул замысловатое устройство из стекла и металла. Оно отозвалось тихим звоном.

– Это и есть кмелг?

– Да, – кивнул Авдей.

– На нём можно сыграть реквием? – неожиданно для себя спросил Эльван.

Авдей вопросу не удивился. Наверное, счёл заурядным любопытством.

– Для реквиема нужен симфонический оркестр.

Авдей сел, точнее – упал в кресло, полузакрыл глаза. Лицо усталое.

«Это ведь очень тяжело, – понял Эльван, – целый день таскать себя на двух палках».

– Сделать вам травяной чай с мёдом? – спросил он. – Я купил всё необходимое. Сам не знаю, зачем.

– Травяной чай – идея замечательная, – сказал Авдей и стал подниматься на костыли. – У меня имбирные пряники есть.

Эльван улыбнулся. «А ведь я первый раз пришёл в гости. Смешно. И грустно. А самое главное, глупо – в моём-то возрасте и начинать новую жизнь. Но деваться некуда, придётся».

За чаем говорили о боях без правил. Благодаря Кандайсу Джолли Авдей отлично разбирался в теме.

– Ваш дедушка священник, – сказал вдруг Эльван. – Вы должны знать все танирские обряды. Там есть Прощальный канон, а в нём песня.

– В любом таниарском каноне есть песнопения, – ответил Авдей. – В погребальной церемонии их три.

Эльван как сумел, напел мелодию.

– Это «Сокровища памяти», – сказал Авдей.

 
– Ты уходишь.
Только в сердце моём остаётся твой свет,
И не меркнуть ему в вихре данных мне лет.
Вечен времени бег,
Лета жар сменит снег,
Горы будут песком,
А вода – ветерком.
Только свет неизменен твой в сердце моём,
Продолжать свою жизнь теперь будешь ты в нём.
 

Авдей неловко повёл плечом.

– Я посредственный вокалист. Песнопение заслуживает лучшего исполнителя.

Эльван резко поднялся, отошёл к окну.

– Мой друг недавно умер, – сказал он.

Авдей молчал. И это было лучше всего.

Тихо зазвучала мелодия – грустная и светлая. Эльван заплакал. Так они и лились вместе – слёзы и прощальная песня.

– Со времён приюта не плакал, – сказал Эльван. Авдей оборвал мелодию.

– Зачем вы здесь? – спросил он. – Вы ведь можете уехать куда угодно, в любую точку Иалумета. Всем отставникам Асхельма положено солидное выходное пособие, хватит на аренду приличной квартиры и безбедную жизнь до того, как найдёте нормальную работу.

– Мне не к кому идти, – сказал Эльван. – Не для кого жить.

– Кроме «для кого» бывает ещё и «для чего».

– Только не у нас. У нас всё начинается с «для кого». И заканчивается тем же. Я ведь теньм, пусть и бывший. А мы способны жить только для кого-то.

Авдей смотрел серьёзно, вдумчиво.

– Если будет «для чего», появится и «для кого». Люди, тем более любимые, никогда не встречаются просто так. Только на пути к чему-то.

Эльван горько усмехнулся.

– Да кому я нужен… Вы ведь мою жизнь не возьмёте?

– Это зависит от того, для чего мою жизнь захотите взять вы.

– Что? – оторопел Эльван.

– Если вы хотите с кем-то связать свою жизнь – всё равно с кем: с другом, с учителем, с любовницей – то этот «кто-то» обязательно должен быть вам для чего-то нужен. Хоть для чего. Пусть даже для того, чтобы было, с кем обсуждать результаты спортивных боёв. Так для чего вам я?

– Ни для чего, – тихо сказал Эльван. – Ни вы… Ни император… Никто. Только Димайр и Клэйм. Но Димайра больше нет. А Клементу я буду помехой, потому что не знаю, куда себя деть. – Эльван качнул головой. – Вы так невозможно, так ужасающе правы… Чтобы претендовать на кого-то, сначала нужно найти для себя что-то. А у меня ничего нет.

– Вот так совсем и ничего? Вы так были чем-то заняты все эти дни, что я даже на чай вас пригласить не решался. Не хотел мешать. А теперь вы говорите, что у вас ничего нет.

Эльван смущённо улыбнулся.

– Я для Клэйма репортаж делал о гардской жизни. Вообразил себя журналистом. Всё равно заняться было нечем. Вот и насуропил. Хотите посмотреть?

– Хочу, – сказал Авдей.

– Я сейчас принесу видеопланшетку. – У двери Эльван остановился, посмотрел на Авдея. – Бюро по трудоустройству сможет подыскать мне место в какой-нибудь газете или на стереоканале? Может, и глупо лезть в журналистику вот так, с кондачка, но ведь лучше это, чем не делать вообще ничего, верно?

– Да, – кивнул Авдей. И сказал: – В Бенолии журналистов не через бюро набирали, а через специальный сайт, где соискатели размещали свои репортажи. Главредам сразу было видно, кто на что способен. Может быть, и в Гарде что-нибудь подобное есть?

– Сейчас принесу планшетку, антенну и проверим, – сказал Эльван.