Текст книги "Из собрания детективов «Радуги». Том 2"

Автор книги: Вилли Корсари

Соавторы: Франко Лучентини,Карло Фруттеро
сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 34 страниц)

4

Сантамария опустил оконное стекло. Без двух минут час. Не самое благоприятное время для визита, как выражаются люди из «высшего круга».

– Сверни направо, – сказал он шоферу, который притормозил у развилки дорог. Они проехали мимо трех старинных оград, поросших каприфолью. – Сюда, – сказал шоферу Сантамария. – Въезжайте!

Машина углубилась в темную, зеленую аллею. Ветки деревьев задевали за крышу и дверцу машины, и Сантамария невольно наклонил голову. И тут он заметил, что шофер поступил так же.

– Медленнее, – сказал Сантамария.

Одолев четыре поворота, совершенно неразличимых вдали из-за зелени, машина выехала наконец к широкой, квадратной, посыпанной гравием площадке перед виллой. Сантамария вышел из машины, и в глаза ему ударили слепящие лучи солнца, а ветер донес острый аромат цветов. Рука, в которой он держал бумажный рулон с проектом Гарроне, завернутым в мокрую газету, сильно вспотела. Он взглянул наверх: на всех трех этажах виллы, которая стояла к площадке торцом, окна были закрыты, к террасе вела каменная лестница, украшенная статуями, по всей вероятности восемнадцатого века. Он наверняка найдет Анну Карлу и Кампи на террасе, где они укрылись от солнца. Он зашагал по хрустящему гравию, а затем, щурясь от солнца, стал медленно взбираться по пологой лестнице мимо поросших мхом серых Венер и безруких Минерв. Когда он поднял глаза, то увидел Кампи, который стоял на последней ступеньке с веточкой в руке.

– О, это вы, Сантамария! – воскликнул Кампи. – Добрый день.

– Я немного не вовремя, – сказал Сантамария.

– Ну что вы! – Кампи жестом дал понять, что кое-кому вполне простительно являться и в обеденный час. – Анна Карла внизу, – добавил он. – Давайте спустимся, а то здесь можно умереть от жары.

Сантамария огляделся и увидел, что Анна Карла сидит к нему спиной на полянке под гигантским кедром, серебристые листья которого почти касались земли. Рядом стояли плетеные бамбуковые кресла, в траве валялись газеты и журналы.

– Анна Карла, посмотри, кто к нам пожаловал! – крикнул Кампи, когда они уже почти подошли к полянке.

Анна Карла обернулась, готовая одарить гостя дежурной улыбкой, но, узнав Сантамарию, сразу поднялась и торопливо пошла ему навстречу. Лицо ее выражало искреннюю, нескрываемую радость. Сантамарии показалось, что он никогда в жизни своей не видел столь красивой женщины и никогда еще он не испытывал такой нежности.

Может, это после Реджиса и его отвратительной физиономии, подумал Сантамария, ища спасения в иронии, факты, нужно держаться фактов.

– Что вы нам скажете, комиссар?

Она так же, как и Кампи, понимала: Сантамария не приехал бы, не будь серьезной причины. Но Кампи и тут старался навязать светские правила игры. А вот Анна Карла вела себя естественно и просто.

– Преступление раскрыто, – тусклым голосом объяснил Кампи. – Как видишь, комиссар нашел трубу.

Анна Карла решила, что Массимо шутит, но комиссар даже не улыбнулся.

– Серьезно? – взволнованно спросила она.

– Да, но это не труба, а свернутый лист ватмана, проект, – сказал Сантамария.

– Ах так! – воскликнул Кампи, разломив ветку надвое. – Значит, побудительной причиной было… Дайте мне подумать…

Сантамария дал ему подумать.

– Присядьте хоть на минуту, – вполголоса попросила Анна Карла.

– Нет-нет, я лучше постою, – ответил Сантамария.

– Вижу служебные кабинеты, – по слогам, словно ясновидец, проговорил Кампи, – много служебных кабинетов… Коррупцию или шантаж… Строительную аферу. Много миллионов.

– Браво, – сказал Сантамария.

– Лелло обо всем этом узнал, и потому его убили!

– Да, вы угадали.

– О, но все-таки! – воскликнула Анна Карла.

– Что с тобой? – холодно спросил Кампи.

– Но все-таки, кто же убил Гарроне и Лелло? Вы это знаете, комиссар?

– Да, – помолчав, ответил Сантамария. – И знаю, что их убили не вы. Я специально приехал, чтобы вам об этом сказать.

Кампи едва заметно поклонился Сантамарии.

– Не сочтите меня самонадеянным, но я это знал и прежде.

– Да, но я-то не знал, синьор Кампи. Поставьте себя на мое место.

Кампи расщепил веточку на тоненькие кусочки, а потом бросил их далеко в траву.

– Во всяком случае, я не держу на вас зла. И надеюсь, Анна Карла тоже.

– За то, что комиссар подозревал нас?! Да у него на это были все основания!

– Нет, глупая, за то, что он в действительности вовсе нас не подозревал и не принимал всерьез. Теперь вы можете в этом признаться, не правда ли, комиссар?!

– Верно, – солгал Сантамария. – Но я должен был притворяться, будто…

– Да, – задумчиво сказал Кампи, – мы порой всю жизнь притворяемся, будто…

Анна Карла взяла Сантамарию за руку и стала мягко подталкивать к шезлонгу.

– Вы отсюда не уйдете, пока все нам не расскажете, комиссар. Массимо, предупреди Розу, что комиссар останется с нами пообедать.

Не пытаясь высвободиться, Сантамария все-таки не сдвинулся с места.

– Благодарю вас, но я спешу. Я приехал, только чтобы сообщить вам новости о деле.

– Но какие? Пока вы нам ничего не рассказали!

– И не расскажет до самого ареста либо до задержания преступника. Разве не так, комиссар? – сказал Кампи.

– Так.

– Да, но мы с Массимо сохраним все в тайне, жизнью вам клянусь! – Она настойчиво дергала Сантамарию за рукав. – Кто убийца? Бонетто?

Сантамария отрицательно покачал головой. Ее любопытство вполне понятно, но оно казалось ему сейчас праздным. Он живо представил себе, как она рассказывает приятельницам: «В то воскресенье, когда Сантамария приехал на виллу и рассказал про…»

– Покажите хоть его! – Она протянула руку к свернутому в трубку проекту, но в последний момент раздумала и снова стала теребить рукав комиссара. – Мраморщик? Дзаваттаро?

– Понимаете, мне правда надо ехать, – сказал Сантамария. – Но как только эта история закончится, мы снова увидимся, и я, даю вам слово, все расскажу.

– Сегодня вечером?

– Нет, попозже.

– Тогда завтра. Встретимся завтра вечером у меня, – сказала Анна Карла.

Я перед ними в долгу, подумал Сантамария. Оба они, как умели, помогали ему. И еще вчера они были двумя «подозреваемыми в убийстве». Он должен, обязан им все рассказать, но ему не хотелось этого делать. После вопросов и ответов, воспоминаний во всех подробностях о «битве» они расстанутся, и каждый пойдет своим путем. Их больше ничего не объединяло и не могло объединять.

– Но если вы точно не знаете, я могу позвонить вам на службу, – сказала Анна Карла, пристально глядя на него. – Часа в три, хорошо?

– Хорошо, спасибо, – с холодком в голосе ответил он. Она отняла руку.

– Не знаю, право, как я дождусь завтрашнего дня. Я просто умираю от любопытства.

– Да, это очень жестоко, – сказал Кампи. – Но таковы методы полиции. Ничто не способно разжалобить этих железных людей, даже женское любопытство. – Потом не утерпел и сбросил маску светской выдержки. – Но кто все-таки это был, комиссар? Неужели так и нельзя нам сказать?

Сантамария вскинул свернутый в трубку проект.

– Это была пословица, – сказал он. – «Катива лавандера».

Анна Карла и Кампи были коренными туринцами. Они переглянулись, изумленно посмотрели на Сантамарию.

– Не может быть! – воскликнули оба.

– Может! – ответил Сантамария, попрощался и направился к машине.

5

– Синьора объясняла мне одну весьма любопытную вещь, – сказал Де Пальма Сантамарии, когда тот уселся в кресло. – Ты знаешь пьемонтский диалект?

– Увы, слабо, – ответил Сантамария.

Де Пальма сцепил пальцы и откинулся на спинку кресла. В гостиной царила полутьма и пахло свежим сеном, плесенью и каким-то странным настоем трав.

– Я спросил у синьоры, – продолжал Де Пальма, – откуда взялось название ее чудесного владения. Может быть, тут прежде был фруктовый сад? Представляешь, оказывается, фрукты здесь совершенно ни при чем! Не правда ли, синьора?

Синьора Табуссо медленно и осторожно перевела взгляд с Де Пальмы на Сантамарию. Но только на миг, затем снова перевела взгляд на свернутый в трубку лист ватмана, который Сантамария небрежно держал в руке.

– Да, верно, – с вымученной улыбкой подтвердила она.

– Как же так? – удивился Сантамария. – Значит, у вас на участке нет грушевых деревьев?

– Есть одно, – вступила в разговор сестра синьоры Табуссо Вирджиния, которая сидела на вращающемся табурете у пианино. – Но оно плодоносит раз в три года. Да и сами груши бывают твердые как камни.

– Слышал? – спросил Де Пальма.

– Понимаю, – задумчиво сказал Сантамария. – Очевидно… название родилось из шутки. Поскольку груши были плохими, их назвали хорошими – «ле буне пере».

– Да, Сантамария, да, без шутки тут не обошлось, но повторяю тебе, груши здесь ни при чем, – снисходительно пояснил Де Пальма. – На диалекте… – он выдержал паузу не хуже любого актера, – слово «пера» означает не грушу, а камень, понял? Камень [23]23
  Pera – груша, pietra – камень.


[Закрыть].

– Как-как? – изумился Сантамария. – Выходит, «Хорошие груши» на деле «Хорошие камни»?

– Да-да! – радостно подтвердила Вирджиния, повернувшись к ним вполоборота. – «Хорошие камни»!

Сантамария почесал подбородок.

– Кто бы мог подумать? – пробормотал он. – Только все же…

– Вот именно, – подхватил Де Пальма. – Вот именно! Я тоже удивился, почему владение…

– Виноградник, – поправила его Вирджиния. – На холмах вокруг Турина все владения называются виноградниками, так повелось с давних времен.

– Но почему же все-таки «Хорошие камни»?

Синьорина Вирджиния звонко засмеялась:

– В те далекие времена владениям часто давали смешные названия. Есть такая пословица…

– А, так, значит, есть пословица! – воскликнул Сантамария.

– Да, есть старинная пьемонтская пословица. На диалекте она звучит так: «Ла катива лавандера а треува май ла буна пера».

– Плохой прачке и хороший камень не поможет, – перевел Де Пальма. – Камень для стирки, ясно тебе теперь, Сантамария?

– Да-да, вот потому так и назвали, – заключила синьорина Вирджиния и вопросительно посмотрела на Сан-тамарию.

А тот молчал, и молчание это было томительно долгим для обеих сестер. Наконец он обратился к Де Пальме:

– И все-таки я до сих пор… не понимаю смысла шутки. А ты?

– Нет, Сантамария. Честно говоря, я тоже не понимаю.

Сантамария повел свернутым в трубку проектом в сторону синьоры Табуссо.

– Не согласитесь ли вы, синьора, разрешить наше недоумение? Быть может, мы чего-то не знаем.

Синьора Табуссо старалась показать себя любезной хозяйкой дома.

– Это из-за долины, – растягивая слова, пояснила она. – Из-за долины проституток. Раньше там протекал ручей, небольшой горный ручеек, который сверху стекал в долину. Постепенно он расширялся, образуя целое озерцо, и вот там устроили общественную прачечную. В том месте до сих пор вокруг валяются камни.

– Там, где мы прошлой ночью нашли сумку?! – воскликнул Сантамария. – Значит, это и есть «хорошие камни»?

– Да, – сказала синьора Табуссо.

– В том месте было очень удобно стирать белье, сидеть в тени и полоскать его в чистой воде, – пояснила синьорина Вирджиния. – Поэтому плохая прачка и оправдаться никак не могла.

– А, вот в чем дело! – сказал Де Пальма.

– Но кто знает, может, все прачки были… плохими, ленивыми. И клиенты в насмешку так назвали это место, – высказал предположение Сантамария.

– Или же прачки назвали его так в знак протеста, – сказал Де Пальма. – В те времена их беспощадно эксплуатировали, вот они и мстили хотя бы злой шуткой.

Синьора Табуссо смотрела на него, покусывая губу.

– Возможно, – с вызовом сказала она.

– «Ле буне пере», – старательно повторил Де Пальма. – «Ле буне пере»… Хорошее название, красивое. Жаль только, что смысл шутки потом стал непонятен. Что произошло? Кто-то неверно списал название вашего владения, синьора? Точнее, неправильно его перевел?

– Конечно, – подхватил Сантамария. – И виноват тут какой-нибудь чиновник земельной управы, который не знал диалекта. А уж когда такая ошибка допущена, потом ее уже обычно не исправляют. И навсегда о ней забывают.

– Должно быть, он был южанин, – предположил Де Пальма.

– Да, скорее всего, южанин, – со вздохом согласился Сантамария.

– Однако старому Пьемонту не откажешь в остроумии! – сказал Де Пальма.

– Вы находите? – обрадовалась Вирджиния. – Знали бы вы, сколько у нас есть прекрасных пословиц и поговорок. Живых, необычных. Взять, к примеру, пословицу об ослах Кавура…

– Простите, что я вас перебиваю, – сказал Де Пальма. – Но мне ужасно захотелось вновь взглянуть на бывшую общественную прачечную. С точки зрения… исторической. Вы не проводите меня, синьора?

Он поднялся, секунду спустя поднялась и синьора Табуссо. У дверей она повернулась к сестре.

– Вирджиния…

Видимо, хотела что-то добавить, но потом пожала плечами и решительно направилась во двор в сопровождении Де Пальмы и верной собаки.

– А я, синьорина, тем временем охотно осмотрел бы дом, – почтительно сказал Сантамария. – Он не памятник национального искусства?

– О что вы, что вы! – воскликнула Вирджиния. – Это всего лишь старый сельский дом с флигелем.

– Потолок просто великолепный, – заметил Сантамария, глядя на лепные украшения в стиле барокко. – Ив других комнатах такие же удивительные потолки?

– Если это вас интересует, идемте, я покажу.

Сантамария прошел вслед за нею во вторую гостиную, вдвое больше первой. Мебели в ней почти не было, казалось, будто всю ее занимает огромный камин с каменными розами и завитками. Третья, совсем небольшая гостиная была задрапирована камчатной тканью.

– Они, как видите, словно выстроились в ряд, – сказала Вирджиния. – Когда все двери распахнуты, это производит сильное впечатление. Но это и очень неудобно, все комнаты проходные.

– Да, верно. Но наверху коридор между спальнями, наверно, есть.

– О, конечно! Если хотите, я вас и туда отведу. Оттуда открывается чудесный вид, словно на картине.

Картина, представшая взору Сантамарии из спальни Вирджинии, была, однако, весьма унылой. И Альпы, и По, и равнина, и город – все тонуло в сером облаке смога. Сантамария увидел в окно сквозь деревья и кусты «луга», собаку, синьору Табуссо и Де Пальму, которые гуськом спускались к долине. И еще – Лопрести, который стоял возле вишни и курил.

– Ваш коллега симпатичный. Очень представительный, – сказала Вирджиния.

– Да, – согласился Сантамария. – А где спит ваша сестра?

– Ее спальня в конце коридора. Окна выходят на кленовую рощу, хотите посмотреть?

Спальня синьоры Табуссо оказалась маленькой и скромно обставленной: на комоде лежали щетки и черепаховые гребни, открытый футляр с драгоценностями и флакон дорогих духов. Сантамария вынул из футляра длинное янтарное ожерелье.

– Красивое. Можно посмотреть? – спросил он.

Он стал рассеянно перебирать другие ожерелья, булавки, браслеты, а затем, словно по инерции, стал рыться и в ящиках, небрежно выдвигая их и задвигая. В трех лежало постельное и носильное белье, сумочки всех фасонов и цветов. Трубы нигде не было. Синьорина Вирджиния смотрела на него с некоторым удивлением, но по-прежнему любезно улыбалась. В стенном шкафу висели только платья и костюмы, множество платьев и костюмов, судя по всему, тоже весьма дорогих.

– Сколько красивых платьев, – с восторгом сказал он.

– Инес любит одеваться элегантно, с изяществом, – жеманясь, сказала Вирджиния. – И знаете, я тоже. Для нас, женщин, прелесть красивого платья…

– Вполне естественно. Надо следовать моде.

– Да, но теперь мода так часто меняется, – пожаловалась Вирджиния. – Сплошное разорение! Не успеешь купить вещь, как она уже устарела. Представьте себе, у меня шкаф полон платьев и костюмов, которые я и десяти раз не надела за все годы!

– Ну а Инес, у нее тоже есть свой платяной шкаф? – спросил Сантамария.

– О, она еще хуже меня! Ведь она ничего не выбрасывает и никому ничего не дарит. Говорит, что достаточно набраться терпения, и рано или поздно все вещи снова станут модными.

– Сколько же там, должно быть, красивых вещей! Можно мне взглянуть? Где он, этот сказочный шкаф?

– Чей, мой?

– Нет, Инес.

– Идемте, она все вещи хранит в своей старой спальне, которая прежде была спальней наших родителей.

Кровать с балдахином из-за низкого потолка казалась просто необъятной – комната в комнате. Над камином висел большой овальной формы портрет мужчины лет пятидесяти, с пушистой бородкой и таким же резко очерченным властным лицом, как у синьоры Табуссо.

– Наш дедушка. Это он лет сто назад купил виноградник.

– Чем он занимался? – спросил Сантамария.

– У него была шоколадная фабрика, одна из лучших в Турине. Но потом папа немного запустил дела, знаете, как это бывает. Ну, а муж Инес… он был такой добрый, бедняга Чезаре, но вот в делах… Инес всегда ему говорила: «Ты слишком добрый, слишком». А когда он умер и делами занялась Инес, было уже поздно.

– Кому принадлежит виноградник?

– Инес, отец оставил его сестре. Мне он оставил дом на виа Барбару, который тоже не приносит никаких доходов, одни расходы: ремонт, налоги, а квартирную плату мы поднять не можем – дом-то старый. К счастью, у нас есть еще несколько домиков, которые Инес сдала – и надо сказать, удачно – рабочим этого района. У нее, бедняжки, столько всяких забот, ведь это она ведет весь дом.

В зеркалах шкафа и в зеркале, стоявшем на ночном столике, отражались ряды кресел и стульев в стиле Луи Филиппа, сундуки, письменный столик из слоновой кости, комоды. Сантамария подумал, что надо было бы высунуться из окна и позвать Лопрести, но потом решил, что с настоящим обыском можно повременить. Первым делом он подошел к письменному столику. Ящики хотя и со скрипом, но поддавались, и он выдвигал их один за другим. Пожелтевшие открытки, маленькие коробки, курительная трубка, засохшие пишущие ручки.

В зеркальном шкафу висели, завернутые в пластиковые прозрачные мешки, платья и костюмы, которые благодаря капризам моды в один прекрасный день должны были снова стать элегантными. На верхней полке лежало штук десять картонок цилиндрической формы.

– Шляпы? – спросил Сантамария.

– Да. Инес обожает их и считает, что настоящая синьора не должна никуда выходить без шляпы. Но они стали сейчас невероятно дорогими. Иногда я сама переделываю Инес шляпку. Знаете, у меня это неплохо получается…

Сантамария встал на цыпочки и достал с полки одну из картонок для шляп. Открыл ее и громко восхитился шляпой-тюрбаном из бордового бархата. Не скрыл он своего восхищения и перед второй шляпой – птичьим гнездом, – и фетровой шляпой-конусом, увенчанной пером. В четвертой картонке оказался парик, завернутый в веленевую бумагу.

– О, – воскликнул Сантамария, – парик!

– Да, у меня тоже есть один – темный. Мы их покупали вместе. – Вирджиния снова кокетливо хихикнула. – Знаете, женщины так любят менять свою внешность… чувствовать себя совсем другими. – Она вынула парик и стала нежно его поглаживать, пощупала белокурую прядь. – Даже незаметно, что это не настоящие волосы. Сейчас научились творить с париками чудеса, верно ведь?

– Да еще какие… – пробормотал Сантамария.

Вирджиния погрузила руку в гунгу искусственных волос, и на лице ее отразилась растерянность.

– Но только… может, мне показалось…

– Что именно?

– Помнится, парик был другим – волосы приглажены. – Она попыталась сосредоточиться и вспомнить, каким же был прежде парик, но не сумела. – Таким взлохмаченным я его никогда не видела, – с сомнением в голосе заключила она. – Может, Инес попросила своего парикмахеpa изменить его форму? – Вирджиния критическим взором оценила работу парикмахера. – Инес столько ему платит, что он мог бы придумать что-нибудь пооригинальнее, – скривив губы, вынесла она свое суждение. – Вам не кажется, что парик приобрел какой-то нелепый, вульгарный вид?

– Вы правы, – согласился Сантамария.

Однако синьора оказалась достаточно ловкой, чтобы в первый раз сбить с толку и его, и Де Пальму, и Баукьеро, и саму Вирджинию. Ну, а во второй? – подумал Сантамария.

Он огляделся вокруг: бесконечные двери, тьма мебели. Дом огромный, и трубу можно спрятать где угодно, если только синьора Табуссо уже не сожгла ее в одном из каминов… Хрустнула веленевая бумага.

– Вы не возражаете, если я его возьму на время? – сказал он.

Синьорина Вирджиния впервые смутно заподозрила, что здесь что-то не так.

– Зачем он вам? – встревожен но спросила она, прижимая парик к груди.

– Знаете, мы хотели устроить небольшую проверку, – объяснил Сантамария. – Чтобы выяснить, тот ли это человек… Но сегодня воскресенье, и все магазины закрыты. Если бы вы одолжили нам этот парик ненадолго…

– А-а, для проверки, – сразу успокоилась Вирджиния. – Но все-таки надо сначала спросить у Инес: ведь парик-то ее. Но вот увидите, она будет рада.

– Вы так думаете?

Он протянул руку, и Вирджиния послушно отдала ему завернутый в веленевую бумагу парик. Сантамария положил его в картонку и направился к двери. Нажал на ручку, но дверь не поддалась. Вирджиния, которая закрывала шкаф, обернулась и со смехом крикнула ему:

– Нет, не та! – Она подошла к такой же двери у той же стены, повернула ручку, и дверь открылась. – А та – всего лишь стенной шкаф. Инес держит в нем свои свадебные одеяния. Вот смотрите.

Не только свадебные, мелькнуло у Сантамарии. Первое, что привлекло его внимание, был висевший на вешалке черный призрак – траурное платье со шляпой и черной вуалью. А снизу висела большая сумка из черной кожи, такого же старомодного фасона, что и само платье… Во второй раз… во второй раз!

– Это – ее траурное платье, – сказала Вирджиния. – Инес не захотела никому его отдавать, хотя прошло столько лет… Правда, черный цвет всегда моден, и потом материал уже тогда стоил очень дорого, кажется…

– В каком году умер муж Инес? – спросил Сантамария.

– В пятьдесят третьем. От рака. Инес шесть месяцев соблюдала строгий траур, как это прежде было принято. И каждую среду ездила на кладбище: ее муж умер в среду.

Сантамария спросил сдавленным голосом:

– А как она ездила?

– Куда?

– На кладбище. На машине?

– Да нет же. В те времена машин было совсем мало, не то что сейчас. И потом Инес, бедняга, не умела тогда водить машину.

– Значит, она ездила на трамвае?

– Сначала она порядочное расстояние проходила пешком, затем ехала в автобусе до центра, а оттуда на трамвае. Тогда на кладбище ходил двенадцатый номер. Я тоже часто ездила с Инес…

Сантамария спокойно, даже слишком спокойно, положил на нижнюю полку шкафа картонку и снял черную кожаную сумку вдовы Табуссо. Он не слышал даже, как Вирджиния слабым голосом запротестовала: «Что вы делаете? Эти вещи для Инес…» Уверенно открыл сумку: внутри между пустым кошельком и носовым платком с траурной каемкой лежали очки от солнца – большие, новые. А в уголке валялся трамвайный билет, точно такого же цвета, что и тот, который был найден у трупа Ривьеры.

– Иди в свою комнату и почитай книгу, – приказала Вирджинии синьора Табуссо.

Должно быть, она очень рассердилась. Но вот за что? Может, ей не понравилось, что этот комиссар – такой симпатичный, с красивыми усами – взял и положил парик на стол, когда они спустились вниз. Инес, как только вернулась со вторым комиссаром, тоже очень вежливым и симпатичным, сразу заметила картонку, а на нее посмотрела так грозно, так грозно!

Вирджинии не хотелось оставаться одной, и она робко запротестовала.

– Инес, но ведь я… – со всхлипом сказала она.

Инес сидела в дедовском кресле, а оба синьора из полиции стояли с ней рядом. Комиссар с усами открыл жалюзи, и теперь вся гостиная была залита солнцем. А от слишком яркого света ковры выгорают. Пальмира об этом не раз ей напоминала. Но сегодня Пальмиры не было дома. (Выходные дни она проводила у дочки, которая замужем за дорожным полицейским – красивый мужчина, она однажды видела, как он регулировал уличное движение на перекрестке.) Раньше семи вечера Пальмира точно не вернется. Нет, я не хочу оставаться одна…

– Я не хочу оставаться одна, – захныкала Вирджиния.

– Иди в сад, поиграй в мяч с Чином.

Инес хочет ее спровадить. Она никогда ничего ей не говорит, всеми неприятными делами занимается сама: налогами, жалобами, переговорами с адвокатами… Но ей, оттого что она всегда в неведенье и ничем не может помочь Инес, бывает только хуже. Неужели Инес этого не понимает?!

– Вирджиния, мне нужно поговорить с этими господами.

– Почему бы вам не показать луг тому синьору, который стоит внизу у вишни? – сказал красивый комиссар без усов.

Луг… Конечно, это как-то связано с лугом, на котором хозяйничают эти ужасные, развратные женщины и валяется в траве всякая гадость. Все и началось с той ночи, когда она вышла прогуляться по лугу и пошла к площадке для игры в шары. И вдруг снизу появилась мегера, ведьма, которая взбиралась по холму. В руке у нее была труба, и сама она в свете автомобильных фар была такая страшная, такая страшная! Убийца… убийца… с черными подведенными глазами, ярко-красным мясистым ртом и львиной гривой белокурых волос.

Внезапно пол у нее под ногами качнулся, в глазах потемнело. Но видение оставалось ярким, ужасным, неизгладимым.

О святая дева Мария! – подумала Вирджиния, хватаясь рукой за пианино. Нет, нет, этого не может быть, это неправда…

– Что с тобой, Вирджиния? Тебе плохо?

– Нет-нет, я иду, иду, сейчас, сию минуту…

Она не хотела смотреть на Инес, не моглана нее смотреть. Святая дева Мария, помоги мне! – взмолилась она. Собака с радостным лаем помчалась за ней на луг.

6

Сантамария и Де Пальма переглянулись: нет, синьора Табуссо не из тех женщин, которые испугаются допроса в полиции. Наоборот, попав во «вражеское окружение», синьора Табуссо станет еще воинственнее. Если в ее оборонительной линии есть слабые места – а они наверняка есть, – отыскать их будет легче здесь, где синьора Табуссо уверена в своей неуязвимости. Пусть так и думает.

Слабое место чутьем опытного полицейского нашел Де Пальма. Едва Вирджиния закрыла за собой дверь, он сказал:

– Моя двоюродная сестра тоже немного того, – и покрутил указательным пальцем у виска. – Пока кто-то их опекает, все идет как нельзя лучше. Но стоит им оказаться хоть ненадолго одним, как все идет прахом.

Нередко интуиция полицейского сродни интуиции законченного подлеца, подумал Сантамария.

– Моя сестра не разбирается в делах, ни черта в них не смыслит, – прорычала синьора Табуссо. – Но это не означает… не вижу ничего такого…

Она побагровела, оскорбленная Де Пальмой, который намекнул ей на возможные неприятные последствия. А она, видно, совсем упустила их из виду.

– Но я вовсе не утверждаю, что ваша сестра слабоумная, – возразил Де Пальма. – Тем более что тут, – он с жестокой улыбкой дотронулся до кармана пиджака, – лежит ордер и на нее. Мы многого ждем от ее показаний.

– Какой еще ордер?

– Увы, нам придется отвезти в полицию и синьорину Вирджинию, – сказал Де Пальма. – Для оказания ею помощи в расследовании, как мы это называем. Мы уверены, что она расскажет нам много интересного.

Синьора Табуссо, подобно Де Пальме, тоже покрутила указательным пальцем у виска.

– Интересно, кто здесь слабоумный! Что вам сможет рассказать Вирджиния?

– О, многое, – сказал Де Пальма, приглаживая волосы. – Уж мы найдем способ ее убедить быть с нами откровенной.

Синьора Табуссо вскинула на него глаза, в них был невольный страх.

– Не пытайтесь меня запугать, сейчас не времена немецкой оккупации. Есть законы, адвокаты…

– Ах да, я совсем забыл про адвокатов! – воскликнул Де Пальма. – Не хотите ли вы позвонить своему адвокату? Попросить его приехать?

Синьора Табуссо в ответ лишь пожала плечами.

– Верно, я и не подумал, сегодня воскресенье, – сказал Де Пальма. – Он ведь мог куда-нибудь уехать… У него, конечно же, прекрасная вилла в горах, а может быть, на берегу Лаго Маджоре. У этих знатоков юриспруденции куча денег, – со вздохом добавил он.

Он сел прямо напротив синьоры Табуссо, взял свернутый в трубку рулон и стал постукивать им по картонке для шляп, а Сантамария не мог ему знаком дать понять, что положил в картонку и черную сумку.

– А вот Гарроне не удалось завоевать себе место под солнцем, – сказал Сантамария. – Стать уважаемым профессионалом.

– Но он чуть было не преуспел в этом, – добавил Де Пальма. – Он нашел «Ле буне пере»… бедняга. И тоже мог стать солидным архитектором. – Он покачал головой. – Да, жаль его. Вы, синьора, знали архитектора Гарроне?

Вызов был брошен. В таких случаях у «подозреваемого» было два пути: либо возмутиться, начать все отрицать, бурно протестовать (но при этом его терзала мысль, что полиции уже все известно), либо отвечать уклончиво, неопределенно, а то и просто молчать.

Синьора Табуссо, поборов ярость, избрала второй путь.

Умная женщина, подумал Сантамария.

– Ну, как хотите, – сказал Де Пальма, прождав с полминуты. – Но я тоже профессионал и должен вас предупредить: все эти трюки с полицией не проходят. Вы можете молчать как рыба, сколько вам вздумается, или во всем признаться, или же рассказать совершенно невероятную, лживую историю и затем, подписывая протокол допроса, от всего отказаться… Нам это безразлично, поверьте мне на слово, потому что все тузы в наших руках.

– Какие тузы, о чем это вы? – сказала синьора Табуссо.

Но ей не удалось изобразить неподдельное изумление. Впрочем, и возмущения в голосе тоже не прозвучало. Скорее всего, ей, как женщине трезвой, захотелось узнать, что же все-таки известно полиции, подумал Сантамария.

– Для начала нам известно, что вы собирались продать по частям свой «луг». Превосходная идея, и это было бы весьма выгодное дельце – в наши дни жить только на ренту становится все труднее.

– Вы сдаете несколько квартир и еще имеете дом на виа Барбару, который приносит вам не прибыль, а одни неприятности, – с улыбкой добавил Сантамария. – Мне об этом только что рассказала Вирджиния.

Синьора Табуссо слегка поморщилась.

– Вы, синьора, обратились в серьезную архитектурную мастерскую «Трессо и Кампана» с просьбой составить проект наилучшего использования всех преимуществ вашего участка земли, – продолжал Де Пальма. – Во сколько оценивается этот участок?

– Трудно сказать, – ответил Сантамария. – Примерно в сто-двести миллионов лир.

– Во всяком случае, деньги немалые. Достаточные, чтобы спокойно прожить вместе с Вирджинией до конца своих дней. И тут появляется Гарроне, не так ли, синьора?

Де Пальма и не ждал ответа, просто он хотел лишний раз подчеркнуть, что бессмысленно и дальше отпираться. К тому же он надеялся, что рано или поздно Табуссо не выдержит и разразится гневной тирадой. Невозмутимый, хладнокровный убийца с железными нервами существует лишь на страницах газет…

– В один прекрасный день Гарроне позвонил вам, попросил о встрече и предложил вам свой проект разделения участка, – продолжал Де Пальма. – Он бездарный архитектор, в городских проблемах полный профан – словом, вообще не специалист. – Де Пальма усмехнулся и добавил: – Короче говоря, он классическая «плохая прачка». К тому же его проект оказался всего лишь наброском, который не смог бы использовать в работе ни землемер, ни прораб. Клочок бумаги – значительно ухудшенный вариант проекта фирмы «Трессо и Кампана», который Гарроне сумел скопировать. Да и сделан он был лишь для проформы, чтобы шантаж не выглядел слишком наглым. Но за этот клочок бумаги – кстати, фирме «Трессо и Кампана» синьора уже заплатила или вот-вот должна была заплатить, – Де Пальма полез в карман за сигаретами, – за этот клочок бумаги Гарроне потребовал, сколько он с вас потребовал, синьора? – Он вынул пачку сигарет и, не дождавшись ответа, продолжал: – Во всяком случае, много. Невероятную, абсурдную сумму. И вы только засмеялись ему в лицо. Не так ли, синьора?