Текст книги "Из собрания детективов «Радуги». Том 2"

Автор книги: Вилли Корсари

Соавторы: Франко Лучентини,Карло Фруттеро
сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 34 страниц)

Нет, у него слишком неуемное воображение. Отсюда и все его беды. Он засмеялся над собственными страхами еще и для того, чтобы этот фараон не заподозрил, что он испугался чуть не до обморока. Даже с небрежным видом поинтересовался, известно ли полиции, кто все-таки убил Гарроне, а если нет, то на кого падает подозрение, найдены ли какие-нибудь улики и в каком направлении ведется расследование. Он держал себя очень непринужденно – cool. Бедный Гарроне, он бы весьма удивился, узнав, что с ним так жестоко расправились. Ему Гарроне всегда казался типом безобидным, хотя и своеобразным. В каком смысле своеобразным? Ну, он был в известной мере прихлебателем, дармоедом, если хотите, даже паразитом. Но вот в изобретательности ему нельзя было отказать, хотя, конечно, это ему не принесло больших выгод. Словом, не в обиду мертвецу будь сказано, он был типичным «катива лавандера». Что означает на диалекте «катива лавандера»? (Боже, эти кукурузники – непроходимые невежды!) Бонетто, отчеканивая каждое слово, процитировал фараону пословицу и объяснил ее смысл.

– Катива лавандера, да? – странным голосом повторил фараон, еще более странно взглянув на американиста. Выражение лица у него стало прямо-таки зверское.

Нервные люди эти южане, импульсивные и переменчивые. Только что извинялся за беспокойство, вежливо прощался, а тут вдруг выскользнул за дверь, даже не протянув руки, и, перепрыгивая сразу через четыре ступеньки, помчался вниз по лестнице. Поди их пойми, этих кукурузников!

2

Тогда все получит свое объяснение, или почти все, еще не веря своей удаче, думал Сантамария, пока такси везло его в префектуру. Если эта пословица – первое звено цепи, тогда пусть с трудом, но все же удастся, очевидно, отыскать и остальные звенья. Тогда исступленный крик Гарроне матери, когда он спускался по лестнице, «золотой телефон», показания старого адвоката Арлорио, замечание Гарроне о картине «Даная», щедрые чаевые, которые он оставил официанткам в ресторанчике, – логичные звенья одной цепи. Одно вполне увязывается с другим. Теперь Сантамария был уверен, почти уверен, что напал на верный след. Даже пояснения монсиньора Пассалакуа приобретали особую значимость, высвечивая грязные махинации, фаллос, мастерскую Дзаваттаро. Да, тогда все становится ясным: блондинка в плаще с ее сумкой и трубой – вовсе не проститутка, Гарроне погиб не из-за какой-то жалкой тысячи лир. К такому же заключению наверняка пришел и Ривьера, пройдя весь печальный, но вовсе не абсурдный и не бессмысленный путь поисков, догадок и подозрений. В конце концов и его осенило, и он «понял».

Такси остановилось у ворот, Сантамария расплатился с шофером и долго затем смотрел, как машина удаляется, объезжая зигзагом ремонтные столбики.

Хотя нет, Ривьера ничего не понял, раз дал себя убить. Он скорее споткнулся об истину, так и не оценив всю важность своего открытия. Поторопился поделиться своими догадками с человеком, которому ни в коем случае не должен был ничего говорить. И этот человек избавился от него. Да, теперь все ясно. Или почти все. Остается уточнить, кто конкретно этот человек и по какой причине он убил Гарроне.

Сантамария чуть ли не бегом поднялся по ступенькам и влетел в кабинет Де Пальмы. Тот с угрюмым видом сидел за столом и читал в «Стампе» раздел городской хроники. Он поднял голову и сразу радостно заулыбался.

– У тебя идея?

– Да.

– Откуда она взялась?

– Мне ее нечаянно подсказал профессор Бонетто.

– Кризис в университетах страны! Студенты – экстремисты. Профессора – убийцы! Куда мы идем? – театрально возгласил Де Пальма.

– Это был не он.

– А кто же?

– Не знаю, но я отыскал нить. И если я ошибаюсь, то клянусь, что подам в отставку и займусь продажей стиральных порошков.

Он рассказал Де Пальме, как искал и нашел все звенья цепи. Де Пальма выслушал его молча, потом горько засмеялся.

– Видишь, что бывает, когда работаешь в чужом городе? Не будь мы кукурузниками, мы бы догадались куда раньше.

Сантамария вспомнил о своеобразной теории Кампи относительно Турина и подумал, что и в этом случае все совпадает с его выкладками.

– Теперь мне надо съездить в Техническое управление, – сказал он. – Ведь я примерно знаю, где побывал Ривьера после Отдела вывесок и витрин.

– Конечно. Но в воскресенье будет непросто кого-либо там найти. Не знаешь, кто у них главный?

– Нет, да он мне и не понадобится. Тут нужен человек, который знал бы, с чего начать поиски, прилежный чиновник.

– Как же его раздобыть… – сказал Де Пальма, почесывая подбородок. – Не спросить ли у Ботты? Он хоть и противный тип, но что-нибудь да подскажет.

– Нет, тогда уж лучше обратиться к Триберти, если только он дома.

Триберти оказался дома. Он внимательно выслушал Сантамарию и сказал:

– Браво, вы очень хорошо поступили, мы должны помогать друг другу, это наш гражданский и общественный долг.

Он даже вызвался отвезти его попозже к своему другу профессору Пеллегрини, человеку толковому и умному. Это он ведает в Управлении всеми делами. Может быть, позвонить ему и попросить оказать содействие господину комиссару? Нет? Тогда господин комиссар может спокойно позвонить ему от имени Триберти. Пеллегрини поймет ситуацию на лету и постарается сделать все, что в его силах, он не из тех прохиндеев, которые думают только об отпуске, праздниках и обычную головную боль выдают за болезнь, из-за которой они не могут, видите ли, выйти на работу.

– Он верующий? – спросил Сантамария.

– Что? – удивился Триберти. – Почему это вас вдруг заинтересовало?

– Просто я хотел знать, ходит ли он по воскресеньям к мессе.

– Не знаю, – засмеявшись, ответил Триберти. – Я никогда его об этом не спрашивал.

Эту подробность Сантамарии выяснить так и не удалось. Когда он позвонил Пеллегрини, тот был дома. Возможно, он уже побывал на мессе, а может, вообще туда не ходил. Сантамария заехал за ним на машине. Пеллегрини ждал его у ворот своего дома на виа Ламармора. Высокий, сутулый, с маленькой головкой, словно пригибаемой к земле ветром, и болезненно желтоватой кожей. Пеллегрини прошептал, что весьма опечален гибелью Ривьеры, которого, правда, лично не знал, и Сантамарии невольно пришлось отвечать ему в тон, словно он убитый горем родственник покойного. Но уже в машине профессор с той же похоронной интонацией заговорил с ним о Триберти, а потом на пьяцца Сан-Джованни так же проникновенно обратился к швейцару, который вышел им навстречу из здания Технического управления. Когда они очутились перед огромной черной таблицей-указателем, где перечислялись самые разные отделы, Пеллегрини словно бы облачился в одежду священнослужителя.

– Итак? О чем пойдет речь?

Да, это был жрец, стоявший на пороге своего храма, сухощавый, отполированный временем. И пока Сантамария рассказывал о подозрениях Ривьеры и его безуспешных попытках отыскать какие-либо следы в отделе Триберти, а затем Пивы, величественный, умудренный опытом жрец одобрительно кивал головой.

– Пива работает в Отделе витрин, не так ли? – осведомился он.

– Да, – подтвердил Сантамария. – Так вот, я хотел узнать, применяют ли в вашем отделе, разумеется, на более высоком уровне, чем в Отделе витрин, аналогичную систему?

– Понимаю, – кивнул головой Пеллегрини. – Сейчас проверим.

Он повел Сантамарию по длинному, недавно оштукатуренному коридору в огромное помещение, которое высоченные, в рост человека, металлические картотеки разрезали на узкие, темные отсеки.

– Если не ошибаюсь, вы ищете предварительный, «зондирующий» проект, я их так называю.

– Совершенно верно. Такой же, как те, что хранятся в шкафу у Триберти.

Пеллегрини снисходительно усмехнулся и обвел рукой темный лабиринт картотек.

– У нас все это несколько иначе, – сказал он.

Видимо, на лице Сантамарии отразился неподдельный испуг, потому что Пеллегрини поспешил его успокоить:

– Но и, пожалуй, несколько проще. Проекты размещены в алфавитном порядке, либо по фамилиям авторов, либо по фамилиям заказчиков. Вам известно, кто автор проекта или кем он заказан?

– Мне ничего не известно, – ответил Сантамария. – Но если вы мне объясните наглядно, как…

– Идемте, – сказал Пеллегрини. Он уверенно повел его между серых параллелепипедов, на шестом повороте остановился и мягко выдвинул один из ящиков. – Вот, – сказал он и одним указательным пальцем выдвинул и снова задвинул ящик.

– Этот?!

– Эти три, – ответил Пеллегрини, небрежно похлопав по трем металлическим секциям картотеки, как хозяин хлопает по спине лошадь. – Я начну с авторов. А вы тем временем, если хотите, можете поискать в картотеках на фамилии заказчиков. – Он вытащил второй ящик. – Промышленные объекты, спортивные сооружения, – стал он перечислять, бросая беглый взгляд на папки, – общественные здания, временные постройки. Может, вы тоже посмотрите?

– Хорошо, – сказал Сантамария.

Он сделал вид, будто обдумывает, с чего начать, затем выдвинул третий ящик и притворился, будто старательно рассматривает большие сплюснутые листы папок. Пеллегрини явно дал ему это совершенно бесполезное поручение, чтобы самому без помех заняться настоящими поисками. Поступил он так из тактичности, а еще больше из честолюбия «археолога», не боящегося соперничества. Сантамарии оставалось лишь проявить такую же тактичность – подождать, чем закончатся «раскопки». Спустя некоторое время Сантамария почтительно задвинул верхний ящик и осторожно вытянул нижний.

– Ну вот, – невозмутимо сообщил Пеллегрини. – Система не подвела.

Сантамария подошел и подумал, что Мирольо (какая она, кстати? Блондинка, брюнетка, красивая, уродливая?), которая сейчас в далекой Лигурии купалась в море или мазалась кремом от загара, сорок восемь часов назад вот так же любезно подвела Ривьеру к этому ящику и невольно предопределила его судьбу.

Он посмотрел на широкий лист бумаги, который протянул ему Пеллегрини. Вверху слева красивым почерком, очевидно фломастером, было выведено: «Арх. Ламберто Гарреже». Название проекта подтверждало, что насчет пословицы он все угадал точно.

– Видите, проект был представлен девятнадцатого сентября прошлого года, – сказал Пеллегрини.

– Весьма вам признателен. А где можно найти второй?

– Вы хотите сказать, копию этого проекта?

– Нет, должен быть еще один проект. Ривьера, как вы уже знаете, предполагал, что между Гарроне и землемером Баукьеро шла конкурентная борьба и что оба представили свои проекты.

– Это исключено, – ответил Пеллегрини, скрестив руки на груди. – Здесь нет землемеров, да и быть не может. Автор, который, повторяю, обязательно должен быть архитектором, а не землемером, выясняет, а еще точнее, испрашивает наше суждение, разумеется частное, ни к чему нас не обязывающее, о своем предварительном проекте, прежде чем предложить его соответствующим официальным инстанциям. При этом мы нередко предлагаем, учтите, только предлагаем, внести в проект определенные изменения, с которыми автор может и не согласиться.

– Но это ваше суждение практически означает принятие проекта?

Пеллегрини вскинул брови, пораженный кощунственностью подобного предположения.

– Ну что вы, что вы! Это лишь одолжение, которое мы оказываем автору проекта, своего рода предварительная, бесплатная консультация, часто позволяющая ему избежать ошибок и неприятных сюрпризов.

– Вы как бы даете автору проекта определенный ориентир?

– Совершенно верно, мы помогаем ему сориентироваться. Он представляет нам свой экспериментальный проект в двух экземплярах; один мы оставляем себе для изучения, другой возвращаем автору, удостоверив печатью, что проект нами получен. Вот и все.

– Значит, копия должна была остаться у Гарроне?

– Конечно.

– Вот только мы не нашли эту копию ни у него дома, ни в его мастерской, – сказал Сантамария.

Пеллегрини пожал плечами: он, дескать, не отвечает за чужую неаккуратность.

– А почему этот проект лежит здесь с сентября прошлого года? – спросил Сантамария. – Это нормальное явление?

– Вполне, если только заинтересованное лицо не потребует, чтобы его проект был рассмотрен официально.

– Вот-вот. Но предположим, что другой проект, возможного конкурента, был принят и уже не находится здесь на рассмотрении. Где мы могли бы тогда его отыскать? Где еще он мог бы находиться?

– Вы хотите сказать, если он уже запущен по соответствующим инстанциям?

– Да.

Пеллегрини невозмутимо оглядел стальные ряды картотек и затем снова взглянул на проект, лежавший в открытом ящике.

– Тогда он будет находиться в одном из ящиков уже на фамилию не автора, а заказчика. Разрешите, фамилия эта?

– Да, эта.

– Хорошо, идемте.

Он хотел закрыть ящик, но Сантамария остановил его:

– Если вы не возражаете, я хотел бы этот проект захватить с собой.

– Пожалуйста, – ответил Пеллегрини. Он взял лист, аккуратно свернул его в трубочку и протянул Сантамарии. – Собственно, я полагаю, что проект уже не получит дальнейшего хода, – с сокрушенным видом сказал он.

Это тоже своеобразная констатация гибели Гарроне. С легким стуком захлопнулся ящик картотеки, и архитектору в формально-бюрократическом смысле тоже пришел конец. А Пеллегрини тем временем быстро расправлялся со всевозможными ящиками, цветными этикетками и папками с таинственными сокращениями и номерами.

Он наклонился, выдвинул очередной ящик, затем коленом ловко его задвинул, выдвинул верхний ящик и немного спустя объявил:

– Все точно. Проект составлен Трессо и Кампаной.

– Кто они такие?

Пеллегрини воздел руки к потолку.

– Расе sepulto [22]22
  Мир усопшему ( лат.).


[Закрыть], – пробормотал он, – но из ваших слов я понял, что архитектор Гарроне, видимо, не обладал столь высоким профессиональным мастерством и моральным престижем, чтобы конкурировать с фирмой «Трессо и Кампана».

– Это серьезная фирма?

– Не только серьезная, но и процветающая. У них больше заказов, чем они в состоянии выполнить. Скажу вам по секрету: мне достоверно известно, что они часть заказов передают своим менее известным коллегам.

Это еще ничего не означает. Нужно продолжать поиски именно в самых «немыслимых направлениях». Он, Де Пальма, вообще все, кто имели хоть какое-то отношение к этому делу, начиная от Кампи и синьоры Дозио и кончая Дзаваттаро, Бонетто, Воллеро и даже Ривьерой, заблуждались относительно того, на что был или не был способен Гарроне.

– Могу я взглянуть на проект? – сказал он с тайным намереньем запомнить адрес фирмы «Трессо и Кампана», стоявшей выше всяких подозрений.

– Но самого проекта нет, – невозмутимо ответил Пеллегрини. – Есть только учетная карточка. А проект идет обычным бюрократическим путем…

– Где же он сейчас?

Пеллегрини достал карточку, испещренную записями, колонками цифр и заверенную многочисленными печатями.

– Он находится в Отделе санитарно-технического надзора. И это, – сказал он, удивленно глядя на Сантамарию, – более чем странно.

– Почему?

– Через этот отдел, само собой разумеется, проходят все проекты, но странно, что он находится там уже свыше года, с момента его представления. Смотрите… – он ткнул указательным пальцем в проштемпелеванную дату.

Проект был представлен в мае прошлого года, за три месяца до того, как Гарроне предложил свой проект, отметил про себя Сантамария.

– Крайне необычный факт, – с тревогой в голосе пробормотал Пеллегрини, – я бы даже сказал – вопиющий. Хотя в Отделе санитарно-технического надзора проверка необходимых условий стала, увы…

Из его объяснений Сантамария понял, что число необходимых условий с годами столь возросло, что они уже не поддаются никакому надзору и рациональному учету. Это были уже не отдельные «деревья», а «густой лес», в котором даже Трессо и Каштана, да-да, даже они не смогли бы отыскать свой проект, если бы это им срочно понадобилось. И бесполезно у них об этом спрашивать. Даже он сам не знает, где теперь искать этот проект.

– Разрешите? – сказал Сантамария и развернул на выдвинутом ящике проект Гарроне. Пеллегрини сразу понял его намерение и вяло запротестовал:

– Бесполезное дело, я в этом не разбираюсь. Условий может быть тьма. В отделе, да не обидится на меня мой друг Оджеро, царит такая же путаница, как в Древнем Вавилоне. Он, конечно, делает все возможное…

Тем временем в глазах Пеллегрини уже зажегся огонь профессионального любопытства, на что Сантамария втайне надеялся.

– Так, на первый взгляд, – прошептал Пеллегрини с таким видом, словно подглядывает в замочную скважину, – вроде бы нет никаких причин… – Он поднял голову и строго посмотрел на Сантамарию. – Но кто точно может знать? В том и заключается великая сила, а вернее, великая слабость необходимых условий, что могут возникнуть совершенно немыслимые препятствия для осуществления проекта. Приведу вам всего один пример.

Сантамария с величайшим вниманием выслушал рассказ о двух подоконниках для нестандартных окон небольшого старинного здания на проспекте Массимо Д'Адзельо.

– В данном случае, – продолжал Пеллегрини, проведя костяшками пальцев по проекту Гарроне, – в данном случае, если рассуждать чисто теоретически, в силу могло вступить необходимое условие тридцать семь А. Но только из-за этого проект не мог пролежать целый год в Отделе санитарно-технического надзора.

– А что это за условие тридцать семь А?

– Думаю, повторяю, думаю, что оно относится к группе необходимых гидрогеологических условий в сочетании с группой исторических условий, а возможно, и санитарно-гигиенических. Но это, разумеется, предусматривает наличие чрезвычайных обстоятельств, которые в данном случае…

– Видите ли, меня интересуют именно чрезвычайные обстоятельства, – прервал его Сантамария.

– Да, но это было бы явной натяжкой, крючкотворством. Вот взгляните сами. – Его палец по диагонали стал спускаться вниз по проекту Гарроне. – Пока я не знаю сути проблемы, мне трудно дать вам окончательный ответ, но в общих чертах я свое суждение о проекте составил. Я сомневаюсь в применимости условия тридцать семь А к данному случаю.

– А нельзя ли все это проверить, раз уж мы здесь? – спросил Сантамария.

Пеллегрини посмотрел на него так, словно тот сквернословил в церкви.

– Тут не хранятся документы Отдела санитарно-технического надзора! – назидательно объяснил он. – Они разбросаны по самым разным местам. Ведь в одном только Турине имеется по меньшей мере десять подотделов. Я уже не говорю о пригородах и о провинции. Уже много лет – учтите, лет, а не месяцев – Оджеро борется за то, чтобы хоть как-то все централизовать. Как вы сами понимаете, если бы все документы были собраны в одном помещении, оборудованном, ну, скажем, по примеру нашего…

– Вы случайно не знаете, где находятся папки той группы, в которую входит условие тридцать семь А?

Пеллегрини болезненно поморщился и мрачно ответил:

– В старом доме на виа делле Орфане, куда этот подотдел был временнопереведен в тысяча девятьсот сорок седьмом году. И вот с той поры муниципалитет платит владельцу здания арендную плату. Конечно, повышать арендную плату за старые дома запрещено, но сами подумайте, сколько можно было бы…

– Туда нельзя съездить? Вы не смогли бы поехать со мной?

– С удовольствием.

Когда они садились в машину, Сантамария окончательно понял, что самое большое удовольствие Пеллегрини получает от возможности продемонстрировать на иных примерах полнейшую нелепость и противоречивость бесчисленных необходимых условий, которые устанавливают сложнейшие загадочные связи между горизонтальными плоскостями и вертикальными, между деревьями и водосточными трубами, отделочными плитками и тротуаром. Сантамария смеялся, изумлялся, возмущался, несколько раз даже, будто бы от полноты чувств, стукнул себя рукой по колену, а сам тем временем все прикидывал, велика ли вероятность того, что необходимое условие 37/А наведет его после виа делле Орфане на точный след и что он в воскресенье застанет дома владельцев фирмы «Трессо и Кампана».

Пеллегрини взял у швейцара, который почтительно назвал его «профессор», ключ, поднялся на четвертый этаж и остановился возле темной двери, очень похожей на дверь квартиры Ривьеры. И вообще весь дом и лестница, пропитанная какими-то отвратительными запахами, были такие же убогие, как у Ривьеры.

– Вот мы и пришли, – со вздохом произнес Пеллегрини, открывая дверь.

Он повернул выключатель, и под самым потолком сразу зажглась тусклая желтая лампочка. Сантамария, однако, не разделял недовольства Пеллегрини. В этом унылом помещении, заставленном потрескавшейся мебелью, он сразу почувствовал себя на месте. Туалет с раковиной оказался незапертым. В раковине лежала груда немытых кофейных чашек. Пеллегрини сердито захлопнул дверь туалета и провел Сантамарию в закопченное служебное помещение.

– Хоть бы уж паутину смели, – сказал Пеллегрини, открывая решетчатые ставни. Он брезгливо вытер руки.

Полуразвалившийся, скособоченный шкаф с облупившейся краской, полусгнивший письменный стол времен войны за независимость, две огромные картонные коробки горчичного цвета, обшитые с двух сторон латунью, – вот, собственно, и вся обстановка. В картонные коробки было воткнуто вертикально множество длинных трубок. На одной из коробок черными печатными буквами было написано «Выход», на другой – синими чернилами – «Вход». Пеллегрини выразительно оглядел всю эту рухлядь, как бы предлагая Сантамарии сравнить ее с великолепными секциями на стальных шарнирах, которые тот видел в здании на пьяцца Сан-Джованни, пожал плечами и, покорившись судьбе, направился к шкафу.

– Здесь лежат только документы группы тридцать семь А? – спросил Сантамария несколько минут спустя.

Пеллегрини, продолжая рыться в папках и свернутых в трубку проектах, ответил:

– Когда вы говорите только, вы не учитываете, что и необходимое условие тридцать семь А входит в гидрогеологическую группу. А она подобна реке, которая берет свое начало где-то очень далеко и имеет великое множество притоков, а ее устье – столько же ответвлений, так что невозможно понять, где основной рукав…

– Ого! – воскликнул Сантамария и закурил сигарету.

– Да еще на пути встречаются каскады, стремнины, пороги, отмели… Вы, к примеру, могли бы предположить, что условие тридцать семь А относится и к бензоколонкам?

– Конечно, нет, – подыграл ему Сантамария.

– Между тем, – объяснил Пеллегрини, по-прежнему не оборачиваясь и уверенно плывя по своей порожистой реке, – нет ни одной бензоколонки, которую можно было бы установить без соблюдения условия тридцать семь А. И хотя это может показаться абсурдом, если бы вы захотели вырыть артезианский колодец, вам пришлось бы сначала выяснить, отвечает ли он необходимому условию тридцать семь А. У тридцать семь А десятки щупальцев, а что получается в итоге?

– Что получается в итоге? – послушно повторил Сантамария.

– А то, что прошение или проект застревает в бюрократических каналах и сам проситель становится жертвой межведомственных раздоров и неурядиц…

Он снова принялся перечислять скандальные примеры путаницы и хаоса, а Сантамария автоматически всплескивал руками, успевая поглядывать во двор, где хозяйки развешивали белье.

Затем он сел за письменный стол и стал ждать. От нечего делать выдвинул ящик стола и начал изучать закорючки на больших и малых листах бумаги. На одном из листов, которые, очевидно, служили чиновникам для черновиков, записок и писем, он прочел выведенные четким почерком слова: «Дорогая Джинетта, трагическое известие, которое я должен…» На этом письмо кончалось, и Сантамария так и не узнал, в чем заключалось трагическое известие. Скорее всего, автор письма хотел выразить Джинетте свое соболезнование и мучился над каждой фразой.

Сантамария краем глаза увидел, что рядом, в приоткрытом ящике, лежит тюбик верамона, коробочка с мятными конфетами, маленький бинокль из пластика и книга в желтой обложке. Сантамария открыл книгу и прочел название – «Вероника», автор некая Кэрол Вуд. Он принялся небрежно ее перелистывать, как вдруг внимание его привлекла фраза: «"Еще, еще раз!" – умоляла старуха».

Тут уж он стал читать дальше.

«"Еще, еще раз!" – умоляла старуха, которая не могла даже пошевелиться. Но курица, до этого спокойно клевавшая гусениц, что были в изобилии рассыпаны на сморщенных ягодицах хозяйки, вдруг отчаянно закудахтала и вся как-то обмякла. Мулат в ярости свернул ей шею и снова…»

Сантамария открыл титульный лист, ища название издательства (никому не известное издательство «Спирале», Милан), и только теперь заметил, на какой плохой бумаге отпечатана книга.

– Кто начальник этого подотдела? – спросил он у Пеллегрини.

– Реджис.

– Мужчина это или женщина?

Пеллегрини обернулся к нему.

– Бухгалтер Реджис. А почему это вас заинтересовало?

Сантамария положил книгу в ящик стола.

– Да так. Ну, нашли что-нибудь?

– Боюсь, что зря привез вас сюда. Впрочем, если помните, я предупреждал вас, что найти проект, подпадающий под действие необходимого условия тридцать семь А, едва ли удастся… К тому же, если я не ошибаюсь, – по тону его было ясно, что это абсолютно исключено, – тут царит изрядный беспорядок. А беспорядок, как вы уже говорили, рождает новый беспорядок.

Сантамария согласно кивнул и стал перебирать свернутые в трубку проекты, воткнутые в коробку с надписью «Вход», – их было штук тридцать, а затем проекты из коробки с надписью «Выход» – их было поменьше.

– Увы, не могу найти, – сказал Пеллегрини, разочарованный и в то же время довольный тем, что его пессимистические прогнозы сбылись.

– У меня такое ощущение, что проект находится здесь, – сказал Сантамария.

Пеллегрини подскочил к нему, нагнулся и стал лихорадочно рыться в ящике, где валялись груды свернутых в трубку и перетянутых резинкой проектов. Резинка опоясывала серые бланки, прилагавшиеся к каждому проекту, и Пеллегрини принялся стремительно, с хрустом разворачивать эти бланки. Проглядывал их и снова свертывал один за другим. Куда девалась его флегматичность!

– Вы правы! – вдруг воскликнул он, разогнулся и разложил на письменном столе бланк и соответствующий проект. – Как раз то, что мы искали! Авторы проекта Трессо и Кампана. Разрешение на выполнение проекта дано… в пятницу. Вот тут стоит подпись Реджиса: О. Р.

Сантамария на секунду задумался.

– Что за тип этот Реджис?

– Не понимаю, почему он так долго держал проект у себя, – громко высказал свое недоумение Пеллегрини. – Если даже он счел нужным произвести обследование на месте, что мне лично кажется излишним рвением, если не сказать – превышением власти, подобная задержка все-таки остается необъяснимой.

– Что за тип этот Реджис? – повторил свой вопрос Сантамария.

Пеллегрини впервые посмотрел на него с беспокойством.

– Он работает здесь почти двадцать лет, и, насколько мне известно, начальство ему полностью доверяет, – неторопливо пояснил он. – Оджеро всегда отзывался о нем с уважением. Карьеры он не сделал, но это в определенных случаях говорит… в пользу человека.

– Он женат?

– Не знаю, не думаю. Это можно будет проверить завтра утром в отделе кадров.

– Где он живет?

– Кажется, в районе Санта-Рита. Но точный адрес вы найдете в телефонной книге: Реджис, Оресте. Вы хотите сегодня же к нему съездить?

– По-моему, в этом есть необходимость, не так ли?

Пеллегрини зашептал доверительно, словно прихожанин на исповеди:

– Думаете, он знал Гарроне? И они, возможно, даже были, – он с трудом выдавил из себя последнее слово, – сообщниками?

– Этого я не знаю. Но знаю, что Гарроне был убит во вторник, а три дня спустя было дано разрешение на этот проект. Кроме того, мне кажется странным, что оба проекта в основном схожи.

Пеллегрини помог ему разложить рядом оба ватмана.

– Вы правы, господин комиссар, они очень похожи.

– Иными словами, проект Гарроне почти не отличается от проекта Трессо и Кампаны?

– В основном повторяет проект Трессо и Кампаны, да? Вы хотите сказать, что Гарроне не обладал достаточным мастерством, чтобы создать подобный проект?

– Полагаю, что не обладал.

Пеллегрини судорожно сглотнул слюну и слегка покачнулся, словно стоял на краю пропасти. Перед ним проносились видения одно страшнее другого.

– Вы считаете, что налицо случай бесчестной конкуренции и наглого плагиата? Гарроне, вероятно, сумел каким-то образом заполучить у Реджиса проект соперников… Либо принудил Реджиса… Коррупция, не так ли… безусловный факт коррупции. Хотя не исключено, что Реджис сам вступил в контакт с Гарроне, стремясь… Но возможно, кто-то просто воспользовался мягкостью Реджиса. В любом случае Реджис оказался втянутым в темные махинации. Он с преступной целью задержал прохождение проекта по официальным инстанциям. Но в пользу кого? По чьему наущению он действовал?

– Вот об этом я у него и спрошу, – сказал Сантамария, свертывая в трубку проект Гарроне. Пеллегрини стал свертывать второй.

– Я не могу поручиться за безупречную честность Реджиса, – пробормотал он. – Незамедлительно наведу справки, но пока что гарантий дать не могу… я не исключаю даже, что он позволил себя вовлечь в более чем… сомнительную авантюру. Впрочем, мы ведь не в Палермо и не в Риме, и инциденты подобного рода… – Он прервался, осененный новой идеей. – Так вы думаете, что это Реджис… убил… убил Гарроне?

– Пока я затрудняюсь ответить на ваш вопрос, – сказал Сантамария и протянул руку ко второму проекту. – Нельзя ли взять и его?

– Пожалуйста.

Сантамария всунул его в проект Гарроне, а Пеллегрини принялся тщательно закрывать ставни, окна, распахнутые дверцы шкафа.

– Мы непременно расследуем дело до конца. Прежде всего я сообщу о случившемся Оджеро, и мы решим, какие меры следует принять. Речь может идти о недопонимании своего служебного долга, о просто легкомысленном поступке или даже – надеюсь, что так оно и было, – об упущении, вызванном царящим здесь постыдным беспорядком. Но без миллионов, – выдохнул он, – без миллионов тут дело не обошлось…

Явно не обошлось, как не обошлось без камней и без двух трупов. Сантамария, присев на краешек стола, барабанил по облупленному его краю двумя свернутыми в трубку проектами. При каждом ударе бумажная трубка подскакивала вверх со слабым щелчком: бум, бум, бум. Внезапно постукивание прекратилось, рука застыла в неподвижности.

Сантамария ошеломленно смотрел на бумажную трубку. Потом поднялся и огляделся вокруг.

– Где здесь телефон?

Теперь он знал точно, кто и почему убил Гарроне и Ривьеру.

3

– Реджис Оресте, район Санта-Рита, – повторил Де Пальма на другом конце провода. – Хорошо, я пошлю Никозию.

– И если он застанет этого Реджиса дома, пусть задержит его до моего приезда любой ценой, пускай придумает какую-нибудь басню, ну, скажем, что проводится референдум об озеленении его квартала. А если не удастся задержать по-хорошему, придется силой. Скажи, чтобы позвонил мне в префектуру.

– У этого Реджиса может быть при себе оружие?