Текст книги "Из собрания детективов «Радуги». Том 2"

Автор книги: Вилли Корсари

Соавторы: Франко Лучентини,Карло Фруттеро
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 34 страниц)

Вот тебе и робкий мужчина! Да он ей фактически предлагает с ним переспать. А жаль. Ей-то казалось, что он не из тех, кто столь невысокого мнения об эмансипированных туринках. Вдвойне жаль, потому что он очень ей симпатичен. К тому же она и в самом деле голодна, и перспектива съесть яйцо вкрутую в холостяцкой квартире заранее нагоняла на нее уныние. Она одарила его ослепительной улыбкой и уже собралась ответить вежливым отказом, как вдруг он добавил:

– По правде говоря, я бы охотно еще посидел немного с вами.

Святая простота, ну совсем как Иоанн XXIII. Просто хоть ботинки ему целуй.

– Разве вы не пытались заманить меня к себе? – самым любезным тоном спросила она. – И не было ли ваше предложение неприличным?

Он густо покраснел.

– И что же вы обо мне подумали?

– Плохо подумала, уж извините меня.

Он от души рассмеялся:

– Приняли меня за пылкого сицилийца, не так ли?

На этот раз покраснела уже она.

Но внезапно они посмотрели друг на друга как двое старых друзей. Анна Карла встала и быстро пошла к телефону, чтобы позвонить домой.

11

Лелло сел на траву, но сразу же снова поднялся. На бежевых брюках может остаться зеленое пятно. Он огляделся и увидел неподалеку срубленное дерево. Осторожно сел на него, опершись руками о шершавую кору. Место было красивое, в ветвях щебетали птицы. Внизу стоял его желтый «фиат-500», а еще ниже в сплошном облаке дыма и копоти утопал город. А здесь воздух был совсем иной: пахло цветами и хвоей, словно в настоящем лесу. Сквозь просветы в деревьях видны были крыши и балконы домиков, вилл, ворота, живописные грибки. Как чудесно было бы жить тут! И не из снобизма и желания быть оригинальным, а просто чтобы насладиться солнцем, покоем и полной свободой.

Лелло зажмурился, откинул голову. Он был рад, что совершил эту вылазку. С одной стороны, она, правда, оказалась безуспешной, но с другой…

Здесь за несколько дней можно загореть до черноты, лучше, чем на берегу моря. К тому же этот холм в десяти минутах езды от центра! Не будь Массимо полон буржуазных предрассудков, они бы купили в этом райском уголке маленькую виллу с садом и с английским лужком. Вечером после работы он подрезал бы серпом изумрудную травку.

Размечтавшись, Лелло не услышал легкого шума шагов у себя за спиной.

12

Сантамарии казалось, что в душе у него звучит чудесная канцонетта. Странно, чужие канцонетты всегда представлялись ему унылыми и банальными, а вот своя звучала мелодично, нежно и неповторимо. Случайно или нет, но только солнце вдруг позолотило проспект Бельджо и ласкающие глаз холмы за рекой. Когда Анна Карла, сев за руль, предложила пообедать в ресторане за городом, он с энтузиазмом согласился.

– Предупреждаю, ресторан этот в стиле старомодных гостиниц.

– Хорошо, очень хорошо, – ответил Сантамария.

– Зато там есть великолепный парк.

– Еще лучше.

Аллея конских каштанов по дороге к ресторану была по-королевски величественной. Сам ресторан оказался виллой восемнадцатого века, недавно отреставрированной. Сантамарии она понравилась. Через небольшую дверь с тыльной стороны виллы они вошли в крохотный холл с темно-красным ковром на полу и деревянными панелями. Сантамарии понравился и холл, и расторопный любезный человек в синем костюме (где-то я его видел), который спросил, где им накрыть столик, внутри или снаружи.

– Снаружи, снаружи! – воскликнула Анна Карла.

Это «снаружи» понравилось ему еще больше. Оно оказалось широкой террасой, с которой открывался вид на серебристые тополя вдоль берегов По и на горную долину до самых Альп.

– Я сейчас чувствую себя туристом, – сказал он, окидывая взглядом чудесную панораму.

– Я тоже.

Они одинаково реагировали на одинаковые вещи, думали об одном и том же и в одно и то же время. В едином порыве они, конечно, заказали бы подряд все «чудеса» пьемонтской кухни, если бы седой метрдотель не объяснил им, какие в этом ресторане обычаи. Знаменитые фирменные яства подавались лишь вечером, а днем выбор блюд был ограничен.

Это их нисколько не обескуражило, они вполне удовлетворились бы и бутербродами с колбасой, которые с аппетитом съели бы прямо на траве. Увлекшись разговором, они не сразу заметили, что за соседними столиками сидят одни только пары. Это навело их на мысль, что на втором этаже есть, вероятно, комнаты для «незаконной любви». Само выражение «незаконная любовь» показалось им очень смешным.

Анна Карла сказала, что, откровенно говоря, к незаконной любви в плане как моральном, так и эстетическом следует теперь относиться по-иному. Ведь она никому не мешает и не оскорбляет ничьих вкусов. А может быть, он стоит за открытую, выставляемую напоказ связь, за нудизм, завезенный в Италию из Швеции?

Сантамария объявил, что он ярый противник таких вещей. Возможно, он думает, что это безвкусное подражание неоязыческим нравам имеет свои серьезные основания?

Нет, он далек от таких мыслей.

– Тогда как объяснить, что все одобряют неонатурализм и нудизм и что даже в таком чопорном и пуританском городе, как Турин, родилась индустрия каменных фаллосов?

Сантамария признался, что и сам не находит этому объяснения.

– У Массимо на этот счет есть своя теория, – сказала Анна Карла. – Он утверждает, что Турин – город опасного ханжества. Он вовсе не чопорный и не пуританский. Наоборот, он первым ассимилирует зло и затем распространяет его по всему полуострову. И еще Массимо утверждает, что внимательный наблюдатель сразу заметит такое любопытное явление: во всех наших бедах видна рука Турина.

– Начиная с объединения Италии?

– Конечно. Первый автомобиль тоже был построен в Турине, здесь же впервые появились и первое кино, первая телевизионная станция, первая фабрика, левые интеллектуалы, социологи, книга Де Амичиса «Сердце», внепарламентская оппозиция, заводские советы – словом, все. По твердому убеждению Массимо, Турин – заграничный город, который ненавидит всю остальную Италию и повсюду рассылает своих гонцов зла.

– Словом, это город заговорщиков?

– Нет-нет! – воскликнула Анна Карла. – Он говорит, что не только итальянцы, но и сами туринцы не понимают, что происходит. Туринцы верят, что они первооткрыватели и что они действуют во имя добра и справедливости.

– Значит, один ваш Массимо все понимает? Вот пусть что-нибудь и предпримет!

– Он считает себя объективным свидетелем и говорит, что не в состоянии в одиночку разрушить Вавилон. Поэтому он собирает доказательства и по мере сил пытается кое-что исправить.

– Думаю, он будет доволен, когда вы ему расскажете об артистическом павильоне Дзаваттаро.

– Да он умрет от зависти! Вообще-то важных дел у него не было, он и сам мог поехать с нами.

Затем Сантамария узнал, что у Массимо своя теория, как следует проводить летний отпуск, и в глубине души возблагодарил Монферрато. Ведь Массимо вначале собирался провести август в Верчелли, куда пригласил и Анну Карлу. Но в августе в Верчелли должен состояться международный конгресс о взаимосвязи кибернетики и балета, и это спутало все планы Массимо.

Еще Сантамария узнал, что Массимо – идеалист, наивный человек и неврастеник. Он образован и интеллигентен и потому нередко бывает на удивление ограничен и даже глуп, ибо это оборотная сторона интеллигентности. Он часто бывает нагл и безжалостен, но сердце у него, в сущности, доброе, и он очень раним…

– Вы большие друзья? – спросил Сантамария.

– О да, с ним так весело, – ответила Анна Карла.

Сантамария подумал, что сам он острит, как могильщик.

– Но порой я его ненавижу, он мне дохнуть свободно не дает, – добавила Анна Карла.

Сантамария облегченно вздохнул.

– Я не должна делать того, не должна делать этого, не должна читать эту книгу и смотреть этот фильм! И горе мне, если я поеду на тот остров, а если он меня увидит на мотоцикле, между нами все кончено. Он, поверите ли, просто меня терроризирует!

– А вы ездите на мотоцикле?

– Мне бы очень хотелось, но Массимо запретил. Так же как запретил мне интересоваться йогой, курить марихуану, летать на планере, ехать на Кубу с друзьями. Он ужасный моралист.

Сантамария, хоть он и не испытывал истинной ревности, подумал, что этот Кампи занимает слишком много места в ее жизни.

– Что же вы, по его мнению, должны делать?

– Быть хорошей матерью и женой. Играть в бридж, заниматься благотворительностью, покупать платья в Париже. Словом, быть добропорядочной буржуазной синьорой. – Тут она поднялась. – Ну, а теперь я покажу вам парк, идемте! – повелительным тоном сказала она.

Однако по пути она увидела, что на площадке, обрамленной платанами, играют в шары, и тоже захотела сыграть хоть одну партию.

Но сыграли они целых три. Сантамария одну выиграл, а две проиграл после упорного сопротивления. Анна Карла сказала, что прежними, деревянными шарами было приятнее играть, чем нынешними, металлическими. А затем повела его по ухоженному парку с самой разнообразной флорой. Жаль только, что скамьи были грубые, из необтесанного дерева. У садовника, который подрезал большой куст, она спросила, как называются те красные цветы. Садовник ответил, а затем подарил ей один цветок, а она ему – сигарету. Анна Карла понюхала цветок и воткнула его в волосы.

– Всего на минутку, чтобы доставить удовольствие садовнику, – извиняющимся голосом сказала она. – Экзотическая, южная женщина не мой тип.

У первого же куста Анна Карла бросила цветок на траву, и Сантамария чуть его не поднял. В разных местах, в тени деревьев, он несколько раз готов был ее обнять, а во время разговора, полного глубокого тайного смысла и в то же время совершенно легковесного, едва не назвал ее на «ты». Но каждый раз его что-то удерживало.

Когда они снова подошли к площадке, окаймленной платанами, то увидели, что к ресторану подкатил большой серый «БМВ» и из него вышли двое: молодая женщина с гордо вздернутым носиком и мужчина, державшийся немного неуверенно. В дверях ресторана появился его владелец, приглаживая редкие волосы на затылке. Сантамария его узнал и неосторожно воскликнул:

– А-а, понятно!

– Вы что, их знаете? – спросила Анна Карла.

– Не их, а владельца ресторана.

– Кто он такой?

– Как у нас принято говорить, старый знакомый. Два года назад был хозяином ночного клуба. Наркотики, скупка краденого и тому подобные вещи.

– О боже!

Он сам, своими руками все испортил. Анна Карла нахмурилась, решительно села в машину и увезла его из этого волшебного места.

Видимо, в такие места Витторио и возит своих проституток, подумала Анна Карла, осторожно ведя машину на извилистом спуске. Потому что он наверняка прибегает к услугам именно проституток, хотя и дорогих, пятьдесят – сто тысяч лир за ночь. Иметь постоянную любовницу с квартирой он не захочет, это не в его стиле. Ну а женщина с щедрой душой не станет терпеть возлюбленного, у которого вместо сердца – двенадцатиперстная кишка, печень и селезенка. К тому же полуофициальная любовная связь была бы оскорбительной и даже унизительной для нее, а Витторио можно было обвинять в чем угодно, но только не в отсутствии деликатности и уважения к ней. Ей, конечно, и его вероятные встречи с проститутками не доставляют удовольствия. Вчера вечером, когда бедный Фонтана допустил непростительную оплошность, Витторио посмотрел на него так, словно вот-вот ударит его головой об стенку, ей даже стало не по себе.

Но в общем-то, эти случайные связи не играли особой роли в их семейной жизни. Витторио – отличный муж. Он нежно любит ее, восхищается ею, и они прекрасно ладят. А по теории Массимо об адюльтере… Она краешком глаза посмотрела на Сантамарию. Он немного поскучнел. Верно, этот медоточивый сводник – хозяин ресторана напомнил ему о делах. А может, он мысленно подводил итоги их прогулки и беседы. Я слишком много и горячо говорила о Массимо, упрекнула себя Анна Карла. В мире не найдется мужчины, которому нравилось бы, когда женщина, пусть искренне и заслуженно, восхваляет при нем другого. Мария Магдалина после своего обращения, наверно, изрядно попортила нервы ученикам Христа. Да и, если быть честной, разве ей самой не подействовало бы на нервы, вздумай Сантамария столь же горячо расхваливать свою распрекраснейшую подругу, пусть даже лесбиянку?! А может, он ничего не знает о Массимо и думает, что она… Нет, он не настолько глуп! Улыбка у него трогательно-наивная, но неопытным его никак не назовешь. Интересно, как он решает свои «постельные» проблемы? Скорее всего, он давно уже в связи с женщиной его лет, замужней или разведенной, милой и по-матерински доброй. Она почти наверняка родом из Эмилии и потому готовит ему на обед тортеллини в сметане, а на день рождения и на именины дарит яркие галстуки.

– Вас как назвали? Ну, когда крестили?

– Франческо.

– Как мою дочку.

– Да.

Опять из него слова не вытянешь. Должно быть, он смертельно устал. А она еще заставила его играть в шары и вдобавок непременно хотела, чтобы он выиграл хоть одну партию. А ведь он, скорее всего, давным-давно не брал в руки шары.

– Когда мы снова увидимся? – пробормотал он.

Что называется, удар ниже пояса, мелькнуло у нее в голове. «Запрещенный удар полицейского комиссара» – вполне подходит для названия детективного фильма.

А я, несчастная, что ему отвечу? – отчаянно соображала Анна Карла. Что лучше положиться на судьбу?

С каждой секундой ей становилось все труднее отделываться светской остротой. В такие моменты нет ничего хуже молчания – напряжение все возрастает. Если она еще помедлит с ответом, то серьезного разговора не избежать.

– Видимо, я как-то не так себя вела, – неуверенно пробормотала Анна Карла.

Он молчал.

– Я вела себя развязно, подавала вам надежду? – продолжала она, несколько раз посигналив без всякой необходимости, только чтобы скрыть свою растерянность.

Сантамария по-прежнему хранил угрюмое молчание.

– Мы посидели в кафе, я не вижу в этом ничего особенного. Приятно побеседовали, прогулялись по парку – и в этом нет ничего особенного.

Опять в ответ ни звука.

– Мне было приятно побыть с вами вместе несколько часов, надеюсь, что и вам было приятно. В этом нет ничего плохого, и я рада, что так случилось. Но тут возникает…

И вдруг он захохотал как помешанный.

– Почему вы смеетесь? Что вы нашли в моих словах смешного?

– Вы напомнили мне несовершеннолетних, которые занимаются мелкими кражами в машинах.

– При чем здесь это? Не понимаю.

– Точно такая же техника: «Я проходила мимо, увидела «мерседес» с открытой дверцей. Я была такая усталая и решила отдохнуть в кабине минут пять. Но на сиденье лежал фотоаппарат «лейка». Я хотела его переложить на заднее сиденье, но тут подбежал владелец машины…» – и так далее и тому подобное.

– Не вижу в этом рассказе ничего неправдоподобного. Со мной такое вполне могло случиться.

– Охотно верю, но вам было бы очень трудно убедить полицию. Все обстоятельства были бы против вас.

– Вы что же, решили учинить мне допрос с пристрастием? Предъявляете обвинение в попытке вас соблазнить? – Она презрительно рассмеялась. – Знаете, о чем вы мне сейчас напомнили, Сантамария? О том времени, когда я была в колледже сестер-монахинь. Они нас предупреждали: «Будьте осторожны, девочки, стоит вам съесть жареное филе в компании с мужчиной, и вы сразу забеременеете».

– Сначала священник, теперь монахини. Похоже, я в ваших глазах вырос. Поднялся на ступеньку выше.

Нет, он все-таки милый. И к тому же находчивый. Надо его остановить, пока не поздно.

– Лично мне история вашего восхождения не нравится. Я ведь не Эверест. И потом, вы меня разочаровали.

Такого удара не выдерживал еще никто. Он наклонил голову и горестно вздохнул.

– Хорошо, – печально сказал он. – Тогда объясните мне поподробнее вашу теорию о чисто дружеских отношениях.

Он не только не сдался, но даже перешел в контратаку.

– Не понимаю, почему вы все хотите меня в чем-то уличить? И мне же приходится защищаться. Я говорю или делаю одно, а вы находите в этом совсем иной смысл. Боже, неужели никто из вас не в состоянии воспринимать меня такой, какая я есть? Вы мне показались симпатичным именно потому…

– Вы мне тоже! Сегодня утром, когда я ехал к вам домой, знаете, о чем я подумал?

– Нет.

– Что вы симпатичная синьора.

– Вот и чудесно! Разве я претендую еще на что-нибудь?

– А что я вам такого сказал, простите? Что хотел бы снова с вами встретиться.

– Симпатичный синьор с симпатичной синьорой?

– Разумеется.

– Ну тогда… Так и надо было сразу сказать.

– Послушайте, Анна Карла, я сегодня хоть минуту волочился за вами?

– Нет, – признала она.

– Вот видите!

Она видела, и видела достаточно ясно, что в этом-то и заключается главная опасность. Но отступать было поздно – она сама себя загнала в ловушку.

Они въехали в город.

– Хорошо, давайте встретимся.

– Когда?

– Не знаю…

– Может быть, завтра?

– Если только после полудня. Потому что утром…

– …вы должны отвезти в «Балун» американку. Тогда завтра в четыре. Где?

– В кафе на проспекте Бельджо, – ответила она, едва сдержавшись, чтобы не съязвить: «Возле кладбища».

Он грустно и покорно согласился. Но ее так легко не проведешь. Наверняка он придал выбору места свой, особый смысл. До самых ворот префектуры они говорили о пустяках.

13

– До свиданья, Ривьера. Приятного вам уикенда!

Синьорина Фольято слегка помахала ему рукой и мелкими шажками направилась к виа Гарибальди. В общем-то, она неплохая женщина, подумал Лелло, глядя ей вслед. После обеденного перерыва она встретила его сухо, как он и ожидал. Но стоило ему помочь ей составить несложный балансовый отчет, как она на глазах переменилась. Стала с ним приторно-ласковой. Даже о его поездке на пьяцца Сан-Джованни упомянула без раздражения, в шутливом тоне, намекнув, что красивый молодой человек может многое успеть за час. Какая же у нее, бедняжки, должно быть, унылая жизнь. Настоящий робот без всяких романтических порывов. Он, чтобы не возбуждать в ней зависти и избежать сплетен и пересудов, в общих чертах рассказал, как протекает его скромное расследование. Он совсем уже было зашел в тупик, но теперь кое-что прояснилось, и в понедельник можно ждать интересных новостей. Фольято – само любопытство и участие – даже обиделась, что он так скрытен, однако это не помешает ей дня через три снова нанести ему предательский удар в спину.

Но он и сам не в состоянии больше что-либо понять! Если он до понедельника не сможет ни подтвердить, ни исключить любую из своих гипотез…

Лелло пожал плечами и направился к машине: бесполезно заранее об этом думать. В понедельник станет ясно, кто убийца – Баукьеро или кто-то другой.

Как бы там ни было, поездка на холмы подействовала на него благотворно, он снова почувствовал себя в отличной форме. Тут Лелло подумал, что его хорошее настроение, чувство внутренней свободы объясняется и тем, что он давно не виделся с Массимо. И главное – хоть он в последнее время часто отчаивался, вот и вчера такое случилось, и сегодня утром, – не наскучил ли ему самому Массимо? Да, они любят друг друга, но любовь – это еще не все. Даже она не способна снять некоторые глубокие противоречия. К примеру, Массимо, не по своей, правда, вине, насквозь пропитан предрассудками, присущими привилегированным классам. Стоило ему завести разговор о положении на Ближнем Востоке, в странах Южной Америки, как Массимо начинал нарочито широко зевать. Ну а по отношению к забастовкам, к проблемам кардинальных реформ общества он и вовсе проявлял полнейшее равнодушие. Нет, они не ссорились (он любит Массимо, а человек любящий должен быть и терпимым), но все равно их отношения осложнились.

Подойдя к машине, он увидел, что кто-то поставил свою белую, видавшую виды «Джульетту» вплотную к его «фиату» и преспокойно отправился по своим делам. Теперь, как ни маневрируй, вывести машину на дорогу не удастся. Лелло в ярости огляделся вокруг. Неужели они не знают, что стоянка во втором ряду запрещена? Знают, но им на это наплевать. Ведь это наглые дикари, для которых остальные люди просто не существуют. Еще вчера они жили в лесах Калабрии, в пещерах Сицилии, а теперь водят машины, повесив на шею будильник. Да вдобавок не упускают случая досадить вам, вызвать на ссору, ведут себя так, словно они подлинные хозяева города. Он в бешенстве просунул руку в открытое окно «Джульетты» и несколько раз громко посигналил. Никакого эффекта. Должно быть, этот гнусный тип кормит в каком-нибудь погребке двенадцать детей своей родной сестры. Он увидел метрах в тридцати, на противоположной стороне, как другой нарушитель подъехал к тротуару и поставил машину во второй ряд. Синий «фиат-124» с безобразным масляным пятном на переднем бампере. Вот главные виновники всех дорожных происшествий: тормоза у них неисправны, шины старые, в дорожных знаках они совершенно не разбираются, вечно норовят вас обогнать.

И что обиднее всего, они обычно выходят из катастроф целыми и невредимыми. Бум – и они, словно кузнечики, выскакивают из-под обломков своей машины. А другие попадают из-за них в больницу или в морг.

– Уж простите! – на чистейшем пьемонтском диалекте воскликнул здоровенный детина, задыхаясь, подбежал к «Джульетте», прыгнул в машину и умчался.

Теперь и Лелло смог наконец двинуться к пьяцца Кариньяно, где профессор Бонетто в Клубе культуры читал лекцию о загрязнении рек в Америке. Тема весьма актуальна и для Италии, к тому же во время лекции впервые в Турине будет показан документальный фильм, снятый самим Бонетто. Кстати, он нередко печатается в «Стампе». Вообще-то Лелло хоть и купил абонемент, но не всегда имел возможность посещать Клуб культуры. Массимо из аристократического снобизма отказывается следить не только за политическими событиями в мире, но и за новостями кино, театра и живописи. Однажды он, ничего не сказав Массимо, купил два абонемента на неделю канадского кино. Что из этого вышло – лучше не вспоминать. Конечно, кинофильм и театральную постановку можно посмотреть и по телевизору, но это ведь суррогат.

Лелло затормозил у светофора на пьяцца Кастелло и в зеркале заднего обзора заметил «фиат-124» с отвратительным серым пятном на бампере.

Нет, суть проблемы заключается в том, что этих людей надо воспитывать, приобщать к культуре. Нельзя требовать разумного поведения от людей, которые полностью лишены социального сознания. Массимо всякий раз, когда он с ним об этом заговаривал, затыкал уши в прямом и в переносном смысле. Но это же страусиная политика. История не простит этим аристократам, «избранным» эгоизма и слепоты.

Наконец ему удалось поставить машину возле памятника Карлу Альберту.

Он вылез из машины. «Фиат-124» стоял во втором ряду, на углу площади. Лелло попытался разглядеть лицо человека, сидевшего за рулем, но косые лучи солнца, отражавшиеся от крыши, слепили глаза. Может, он тоже приехал на лекцию, подумал Лелло. Нащупав в кармане абонемент, он направился к Клубу культуры.

14

Первым, кого Сантамария увидел в коридоре, был Дзаваттаро. Он как раз выходил из кабинета Де Пальмы. Дзаваттаро теперь надел пиджак, и рубаха была застегнута на все пуговицы. Он заметил Сантамарию, и выражение растерянности на его лице сменилось выражением ненависти. Он подбежал к Сантамарии, поднял кулак, губы его подергивались.

– Да я на вас в суд подам! Потребую возмещения убытков! – завопил Дзаваттаро. – Заплатите мне сполна за оскорбление. Думаете, я не найду адвоката похитрее вас?

Удара он так и не нанес, но полицейский агент Никозия на всякий случай обхватил его сзади и сжал железной хваткой.

– Вы что, очумели? – закричал он на Дзаваттаро.

– Этот ублюдок послал вас обоих ко мне! – вопил Дзаваттаро, отчаянно вырываясь. – Теперь-то я уж точно знаю!

– Комиссар, этот тип рехнулся, – пропыхтел Никозия.

Дзаваттаро сразу обмяк, словно тряпичная кукла.

– Лучше бы угостили меня сигаретой, – спокойно сказал Сантамария.

Никозия отпустил Дзаваттаро, тот порылся в карманах и униженно протянул Сантамарии неначатую пачку.

– Я ничего такого не сделал, доктор, – простонал он. – Я тут ни при чем. Да я Гарроне с тех пор ни разу не видел, можете спросить у моих рабочих. Если бы вы мне сразу сказали, я бы их всех еще сегодня утром позвал. Я ничего об этой истории не знаю…

– Тем лучше, тем лучше, – сказал Сантамария и пошел дальше по коридору.

Дзаваттаро кинулся было за ним, не переставая бормотать, что он не виноват, потом остановился. Но Сантамарию, даже когда он вошел в кабинет Де Пальмы, преследовал ненавидящий, ничего не прощающий взгляд маленьких черных глаз.

– Что случилось? У Дзаваттаро еще кто-нибудь побывал? – спросил он.

В кабинете у Де Пальмы уже сидел Мальяно.

– Да, наш визит был третьим, – сказал Мальяно. – Поэтому он нас и принял так грубо. Похоже, что сразу же после тебя и мнимой родственницы Гарроне приехал еще кто-то и стал расспрашивать Дзаваттаро об архитекторе.

– Кто?

– Он не знает. Говорит, что ни разу прежде его не видел. Молодой человек, блондин, приезжал на желтом «фиате-500».

– А чем этот блондин интересовался?

– Спросил, не вел ли Дзаваттаро дел с Гарроне.

Сантамария сел верхом на стул.

– Номер машины? – сказал он.

– Дзаваттаро ни одной цифры не запомнил. Слишком он разъярился, чтобы смотреть на номер, – объяснил Де Пальма. – И вот еще что плохо… – Он поморщился от боли и осторожно прислонился к спинке стула.

– Что, опять приступ ишиаса?

Не ответив, Де Пальма, словно врач, старательно ощупал бок.

– Этот блондин спросил также у Дзаваттаро, не знал ли тот еще какого-то типа.

– Кого именно?

– Этот подонок Дзаваттаро забыл имя. И как мы ни бились, так и не вспомнил.

– Его заклинило на адвокате Арлорио, – с ухмылкой сказал Мальяно.

– Когда пришел незнакомый блондинчик, он все еще не мог успокоиться после первого визита. Ну и, как он сам выразился, «немного пошумел».

– А как у этих двух с алиби?

– Алиби рыжего проверил Мальяно, – ответил Де Пальма. – С ним все в порядке. Ну а Дзаваттаро утверждает, что во вторник вечером он играл в шары в клубе «Миланский барьер» и у него есть не меньше двадцати свидетелей.

– Интересно, шары там все еще деревянные? – задумчиво произнес Сантамария.

– Что?

– Да так, ничего. Значит, вы их причастными к убийству не считаете?

Де Пальма чуть повернулся и сразу вскрикнул от боли.

– Жаль их отпускать. Теперь, когда мы нашли камни, – сказал Мальяно.

– Видно, Гарроне говорил о других камнях, – отозвался Де Пальма.

– А может, и об этих, – заметил Сантамария. – Но имел в виду другое.

– Что именно?

– Не знаю. Не исключено, что Гарроне собирался обделать дельце, к которому потом собирался привлечь Дзаваттаро.

– Продать ему партию подержанных могил? – невесело пошутил Мальяно.

– Я бы не удивился, если бы узнал, что речь шла о продаже фальшивых археологических находок, – сказал Сантамария, вспомнив о намеке Дзаваттаро.

– Да, но главные рынки сбыта таких поделок – Рим и Сицилия, – подумав, сказал Де Пальма.

– Гарроне много разъезжал? – спросил Мальяно у Де Пальмы.

– В последние недели он, по словам его сестры, все время ночевал на виа Пейрон. Что было прежде, мы не знаем. Он то и дело исчезал на два-три дня. Но он мог просто развлекаться в своей мастерской на виа Мадзини с какой-нибудь блондинкой.

– Ну а очные ставки что-нибудь прояснили? – спросил Сантамария.

– Ровным счетом ничего, – ответил Де Пальма. – Я больше не вызывал ни Баукьеро, ни Табуссо. А проституток освободил. Да, сумку, которую мы нашли, продают в магазине «Сигма», четырнадцать филиалов в Турине. Всего они в конце апреля получили шестьсот сумок и мгновенно их распродали.

– А отпечатки пальцев?

– На ткани, разумеется, никаких, – ответил Мальяно. – Внутри на пластике тоже. Как, впрочем, и на плаще. Мы съездили на луг днем, надеялись, что найдем кусок трубы, но, кроме окурков, презервативов, расчесок и шариковых ручек, ничего не обнаружили.

– Послушай, Сантамария, – морщась от боли, слабым голосом сказал Де Пальма. – Ты знал, что в тех краях находится и вилла твоего Кампи?

– Там живут его родные.

– Но разве ты мне сам не говорил, что в вечер убийства Кампи был там, на холмах?

– До десяти вечера он был у родных, на вилле. Где он находился потом, не знаю. Если тебе его поведение кажется подозрительным, я могу провести специальное расследование.

– Нет-нет. Весь этот проклятый холм кажется мне подозрительным.

Сантамария вспомнил, где и с кем он провел обеденное время, и опустил глаза.

– Побывали мы и в «Капризе», – сообщил Мальяно. – Гарроне, похоже, ни разу не снимал комнату на ночь. Ну а блондинок там полно, их среди девиц абсолютное большинство.

– Что собой представляет этот «Каприз» – ресторан-гостиница? – спросил Сантамария с таким ощущением, будто он в темноте ощупью ищет стул и сейчас его найдет.

– Гостиница – ночной клуб. Но владелец утверждает, что ему известны имена и действия лишь тех, кто снимает номер. Не говоря уже о парке…

– Так там и парк есть?

– Нечто похожее. Танцевальная площадка, окруженная деревьями. А дальше, как у Табуссо, рощица, кустарник и луг, где и устраиваются оргии.

Сантамария вспомнил человечка в синем костюме, который непрерывно приглаживал редкие волосы на затылке. Но стоит ли цепляться еще и за эту соломинку?

– А у сестер Табуссо ты был?

– К ним я ездил, – сказал Де Пальма. – Хотел услышать хоть слово благодарности. Не едиными оскорблениями жив человек.

Мальяно ехидно засмеялся.

– Только мне и тут не повезло, – продолжал Де Пальма. – Старшая из сестер требует, чтобы на лугу поставили караульного.

– А младшая?

– Отвела меня на место, где видела блондинку. Сама она старая дева, немного нервная, но истеричкой или экзальтированной дурой мне не показалась.

– Ну а как насчет болей в желудке?

– Трудно сказать… Не исключаю, что ей любопытно было посмотреть, что делается ночью на лугу. Но любительницей острых ощущений я бы ее не назвал.

– Это район бродяг? – спросил Мальяно.

– Послушать Раппу, так все районы теперь прибежище бродяг. Но его это в известном смысле радует, говорит, что легче будет решить проблему перенаселения.

– Хорошо, а как мы разрешим проблему Гарроне?

Де Пальма закрыл глаза, словно хотел убедить свой ишиас, будто он заснул. Потом сунул руку в ящик письменного стола, открыл его и наугад вытащил одну из увеличенных фотографий, сделанных в отделе экспертизы. Положил фотографию на стол и долго разглядывал морщинистое лицо и полные ужаса глаза убитого архитектора.

– Не знаю, тут нужна какая-то свежая идея, – наконец ответил он.

15

В зале было темно, мерно жужжал кинопроектор. Американист Бонетто сел так, чтобы хорошо был виден небольшой экран. Настольная лампа освещала листы с его отпечатанной на машинке лекцией.

– Итак, речная коммуна Фэтхид-Ридж представляет собой редкий, но отнюдь не исключительный пример нового отношения американцев к эпохальной экологической проблеме – проблеме воды. Для них Река стала равнозначной самому понятию Жизнь, – хорошо поставленным голосом читал он.