Текст книги "Из собрания детективов «Радуги». Том 2"

Автор книги: Вилли Корсари

Соавторы: Франко Лучентини,Карло Фруттеро
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 34 страниц)

– Это я!

Внутри никого не оказалось; высокая, почти до самого потолка перегородка делила огромную комнату пополам. Две неоновые трубки светили тусклым, мертвящим светом, и, несмотря на открытое окошко, воздух в комнате был спертый.

– Это наш павильон артистических фантазий, – неуверенно сказал Дзаваттаро.

Должно быть, ему, или его брату, или жене идея создать такой павильон казалась превосходной. Вокруг виднелись следы былого великолепия, которое пришлось на время расцвета итальянских ремесел.

Как и многие владельцы ремесленных мастерских, Дзаваттаро питал тогда надежду завоевать международные рынки. Ему уже мерещились толпы иностранных покупателей, и он, верно, собирался даже завести переводчика-полиглота. На красной стенной панели висели выцветшие репродукции: «Давид» Микеланджело и «Лаокоон», а немного выше – цветные виды Пизы с ее падающей башней и Турина с конной статуей принца Эмануэле Филиберто Савойского. На пыльных полках из белого туфа были расставлены плоды «артистической фантазии» братьев Дзаваттаро. Взору Сантамарии предстал богатый набор памятников национальным героям, пестиков и ступок всех размеров, круглые мраморные булки, колбасы из красноватого порфира, спортивные машины, множество собак, кошек, птиц, гранитный кофейный сервиз, маленькие черепа, пушки, каменный детский манеж, пустынный остров с одинокой пальмой, канделябры, грибы, розы.

– Если вам что-нибудь нравится, выбирайте, – сказал Дзаваттаро, закуривал сигарету.

В тоскливом свете павильона его гладкий череп блестел так же мрачно, как выставленные «творения». У Сантамарии больше не осталось ни малейших сомнений, что фаллос с виа Мадзини был сделан здесь, в этом музее аляповатых безделушек и бездарных имитаций. Куда сильнее, чем от надгробий и урн, разбросанных по всему двору, гнилостный запах разложения исходил от этого «павильона фантазий».

Шаги Дзаваттаро гулким эхом отдавались на грязном цементном полу. Сантамария шел за ним, зная заранее, что увидит за перегородкой.

Анна Карла тихонько тронула его за рукав.

– Ну и местечко, – пробормотала она.

Она сняла очки и тоже закурила. Сантамария ободряюще улыбнулся и непроизвольно сжал ей локоть, но тут же отдернул руку. Дзаваттаро открыл дверцу и стоял на пороге, поджидая их и дымя сигаретой.

– А вот это наша лаборатория, – сказал он.

Сантамария увидел человека с рыжими курчавыми волосами, мокрыми от пота. Тот склонился над низеньким столиком, освещенным конусообразной лампой, свисавшей на металлической дужке со стены. Мастер работал, сидя на старом автомобильном сиденье, лежавшем на полу. Из-под столика высовывались короткие кривые ноги в черных сандалиях. В левой руке незнакомец сжимал каменный фаллос, в точности такой же, каким был убит архитектор Гарроне. Сантамария инстинктивно сунул обе руки в карманы брюк.

– А вот и наш артист Освальдо, – сказал Дзаваттаро все тем же неуверенным механическим голосом уставшего зазывалы.

Рыжеволосый Освальдо повернул к ним худое веснушчатое лицо и уставился водянистыми глазами. Он отложил свое изделие, взял бутылку кока-колы, которая стояла рядом на полу, отпил половину и вытер рот рукавом. Потом наклонился в другую сторону, где валялись транзистор, скомканная пачка «Национали» и коробок шведских спичек. Но пачка оказалась пустой, и Освальдо помахал ею, чтобы привлечь внимание красивой иностранки.

– Сигарет, – с отвратительной ухмылкой попросил он. – Плиз, битте.

Дзаваттаро коротко засмеялся, довольный наглостью «артиста». Сантамария вынул руку из кармана, выудил из пиджака пачку сигарет и бросил ее рыжему.

– На, держи, – сказал он. Освальдо ловко поймал пачку на лету.

– Знаете, сюда чаще всего приходят иностранцы, – объяснил Дзаваттаро. – Эта штука очень им нравится, особенно северянам: шведам, немцам, датчанам… Но не французам. Они предпочитают вещи… так сказать, более пикантные. Им такая скульптура кажется грубой.

Сейчас отвезу их обоих в полицейское управление и сдам Де Пальме, подумал Сантамария. Но сдержался и вежливо спросил:

– У вас что, есть сеть продавцов?

– Нет-нет, никакой сети! – воскликнул Дзаваттаро, махнув волосатой рукой. – Все прямо от владельца к потребителю. Туристы приезжают на автомобильную выставку, на техническую, на выставку мод и рассказывают один другому про нашу лабораторию. Ну а еще на «Фиат» и на другие заводы приезжают торговые делегации. Словом, покупатели всегда находятся.

Он понемногу оживился, видно было, что этот «товар» в отличие от других приносит ему кое-какое материальное удовлетворение.

– Освальдо попробовал делать их размером поменьше, типа сувениров. Но это уже не так любопытно, правда? Они плохо расходятся. – Он показал на шкаф, где на верхних полках выстроились экспериментальные фаллосы, размером три-четыре сантиметра, а на нижней – вдвое больше, чем оригинал из Губбио. – Вот это классический размер, – сказал Дзаваттаро, взяв у рыжего мастера не до конца обработанный кусок камня. – Точная копия старинной римской скульптуры. Не будь мы серьезной фирмой, могли бы продавать такие фаллосы как археологическую находку, – с сожалением в голосе добавил он. – И потом, они находят двойное применение. Служат декоративными пресс-папье на письменном столе, в витрине, в книжном шкафу, а вот в Швеции, к примеру, их ставят на лужайке перед домом как садовую скульптуру. Один клиент из Стокгольма прислал мне даже фотографию: на переднем плане… наш монументик, а на заднем – летняя вилла, березы, играющие ребятишки… Словом, он остался очень доволен покупкой.

– А в Италии? – спросил Сантамария.

Дзаваттаро отдал рыжему мастеру недообработанный кусок камня и закурил новую сигарету.

– Что поделаешь, мы в этих вещах изрядно отстали от других стран. Но вкусы все же прогрессируют, кое-что я продаю и у нас. На прошлой неделе один клиент купил у меня целых два для своей виллы в Бардонеккья. Словом, рынок постепенно начинает привыкать к новому, хотя этот вид искусства итальянцам пока что не очень нравится. Итальянские женщины, например, видят в этом только насмешку. – Он с видом мученика повернулся к «иностранке». – Что поделаешь, синьора, у нас вот уже две тысячи лет властвуют священники.

Рыжий веснушчатый «мастер» радостно закудахтал.

Сантамария впервые в жизни ощутил в душе благодарность к жестоким папам, непреклонным кардиналам, догмам, контрреформации и отлучениям от церкви, благодаря которым продукция Дзаваттаро не пользовалась большим спросом на итальянском «рынке».

– Что же касается цены, – продолжал Дзаваттаро, – то, если вы сюда пришли как частное лицо, это одно дело. Если же вы представляете туристскую группу, тогда, понятно, мы можем сделать скидку…

– Я представляю семью архитектора Гарроне, – сказал Сантамария. – Я адвокат.

Медленно, крайне медленно Дзаваттаро погладил правой рукой голый череп. Глаза его сверкнули как два уголька.

– Как вы сказали, простите?

Тон был предельно агрессивный. Рыжий мастер тоже прервал работу и с нескрываемой злобой посмотрел на пришедших снизу вверх.

– Архитектор Гарроне был убит в прошлый вторник. Вы об этом, очевидно, знаете?

Дзаваттаро еле заметно кивнул.

– Насколько нам известно, вы были знакомы с Гарроне.

Новый еле заметный кивок головой.

– Семья сообщила мне, что Гарроне имел деловые отношения с вашей фирмой, и поручила мне выяснить, не осталось ли между вами и покойным… каких-либо неурегулированных финансовых проблем.

Над головой Дзаваттаро, который крепко сжимал средним и указательным пальцами сигарету, клубился столбик дыма.

– Так, значит, вы адвокат? Вот ведь как… – насмешливо сказал он, не отрывая взгляда от своих ботинок.

Он тянул слова, то ли желая выиграть время, то ли чтобы справиться с изумлением и яростью.

– Да, адвокат Джузеппе Арлорио, – сказал комиссар.

Дзаваттаро буравил его своими маленькими злыми глазками.

– А это кто же такая? Подруга Гарроне или кто еще?

Сантамария живо представил себе, как он хватает с полки фаллос и обрушивает его на лысый череп этого Дзаваттаро, почти в точности повторяя преступление на виа Мадзини.

– Синьора – родственница Гарроне, – спокойно ответил он. – Она прилетела вчера из Голландии. Само собой разумеется, она заинтересована в том, чтобы доброе имя семьи не было скомпрометировано… финансовой тяжбой. Если вы давали какую-либо сумму убитому в долг и он ее полностью не вернул, семья готова…

– Только этого мне не хватало! – воскликнул Дзаваттаро с облегчением и в то же время презрительно. – Да вы что, шутите?!

– Значит, все в порядке? – с улыбкой сказал Сантамария. – Никаких долгов!

– Неужели же я стал бы одалживать деньги этому… – в последний момент Дзаваттаро вспомнил о «родственнице», – этому архитектору?! Я бедный ремесленник, а не банкир. И не ростовщик.

– Тогда, может, ваш брат одалживал ему деньги?

– Мой брат умер шесть лет назад, и я единственный владелец фирмы. Нет, у нас с архитектором никогда не было денежных споров. Он мне давал, помнится, несколько эскизов для могильных памятников, сам, я его ни о чем таком не просил. Да больше мы с ним об этих памятниках и не говорили! У него всегда было полно всяких идей и планов…

– Охотно вам верю, – сказал Сантамария.

Он прошелся по мастерской, уставленной необработанными или уже готовыми для продажи каменными фаллосами.

На полу валялся кусок полотна. Сантамария поддел его кончиком ботинка.

– Ну а кредиты? – спросил он, повернувшись к Дзаваттаро.

Дзаваттаро словно прибило к земле ударом молнии.

– Какие еще кредиты?

Сантамария нагнулся, поднял с пола «полуфабрикат», медленно взвесил его на руке и вернулся к скамейке. Тишина была полной.

– Кто подал вам идею воспроизвести старинную скульптуру и неплохо на этом подзаработать?

Дзаваттаро признался мгновенно, не в силах, однако, сдержать гнев.

– Да, но кто вложил в это деньги? – закричал он. – Кто нашел мастеров, пошел на риск? А этот нищий всего лишь нашел фотографию этой штуки в порнографическом журнале и принес ее мне! И все! Ну хорошо, допустим, идея пришла ему. Но при чем здесь кредиты, дорогой мой адвокат, при чем права Гарроне?! Я сразу ему сказал, что за каждую проданную им или при его посредничестве штуку я отдаю двадцать процентов выручки. И это, заметьте, на пять процентов больше, чем я обычно плачу своим посредникам. И я сдержал свое обещание. Дзаваттаро – человек слова, можете у любого спросить. А вы знаете, сколько он этих штук продал за год? Двадцать четыре. Послушать его, так он привел ко мне пол-Турина! Он даже предлагал мне открыть рекламное бюро, пресс-центр, а его сделать директором. Представляете себе, директором этого… – Дзаваттаро и на сей раз сумел сдержаться при «родственнице».

Он бросил на пол окурок, который жег ему пальцы, и раздавил его каблуком. И сразу снова закурил, руки у него дрожали.

– Так мы с ним договорились, и я не должен ни лиры ни ему, ни его уважаемым родственникам. К тому же, – добавил он, сжав челюсти и попыхивая сигаретой, – я ему никаких письменных обязательств не давал. И пусть родственники представят хоть один документ! Где они, документы?

– Когда вы видели его в последний раз?

– Помню я, что ли? Да он уже несколько месяцев сюда не заглядывал, к счастью! – Он сжал кулаки и языком загнал сигарету в угол рта. – И вообще, вы-то чего суете свой нос в чужие дела? Кто вам дал на это право? Пока еще по всем законам здесь мой дом, и, хоть я не адвокат и кончил только начальную школу, я не позволю всяким типам надо мной куражиться и голову мне морочить. Я ведь вообще могу обоих вас взять и выставить вон…

В горло ему попал дым, и он отчаянно закашлялся, весь сразу как-то сжался, лицо побелело. Сантамария тихонько отстранил «родственницу» Гарроне, подошел к нему и хлопнул два раза по спине, сильно и больно.

– Эй ты, убери руки! – прохрипел Дзаваттаро, судорожно кашляя.

– Спокойно, спокойно, – сказал Сантамария. – Сейчас все пройдет.

Во дворе Сантамария взял Анну Карлу под руку и повел к машине, не торопливо, но и не слишком медленно.

– Машину я поведу, хорошо? – сказал он.

Она молча кивнула. Сцена в мастерской была бурная, и, видимо, она испугалась.

У ворот Сантамария затормозил, чтобы пропустить желтый «фиат-500», который как раз въезжал во двор. Анна Карла сидела справа и водителя «фиата» не разглядела.

– Почему вы их не арестовали? – спросила она у Сантамарии, когда они свернули на улицу.

– Не имел законных оснований. В лучшем случае я мог приказать ему поехать с нами в полицейское управление.

– Почему же вы этого не сделали?

– Потому что со мной были вы.

– Выходит, я вам помешала?

– Но ведь это вы его отыскали!

Она закурила и некоторое время молча дымила сигаретой.

– Гарроне убили они?

– Не думаю, вряд ли.

– Почему?

– Они бы не оставили на виа Мадзини фаллос, который сами же изготовляют.

Анна Карла поежилась, потом сняла платок и пригладила волосы.

– Как вы догадались, что идею ему подал Гарроне?

– Но после того, что вы рассказали мне о Гарроне, это было совсем нетрудно. Особенно когда я узнал от монсиньора Пассалакуа историю самой скульптуры.

– Значит, мы вам помогли?

– Еще как! Теперь мы знаем, что орудие убийства принадлежало Гарроне.

– Все-таки я почти уверена, что Гарроне убил тот рыжий. У него лицо просто зверское.

– Два бедных ремесленника, как изволил выразиться Дзаваттаро. Вполне мирные граждане.

– И часто вам приходится встречаться с такими типами?

– Постоянно, – ответил Сантамария.

Анна Карла задумалась.

– Мне даже жаль будет, если убийцами окажутся не эти двое, – наконец сказала она.

– Там видно будет.

– Что вы теперь собираетесь делать?

– Мои коллеги выяснят у этих двух, где они были во вторник вечером. Словом, потребуют у них алиби.

– Вы сами его видели?

– Кого?

– Гарроне, мертвым.

– Нет, только снимки.

– Не слишком приятное зрелище, не правда ли?

– Да, – ответил Сантамария, притормозив у телефонной кабины на площади. – Убийство вообще не бывает приятным, Анна Карла, особенно когда приходится им заниматься.

5

Еще не совсем придя в себя от испуга, Лелло поспешно дал задний ход и поехал к воротам. Собака с лаем набросилась на его «фиат», но Лелло уже выбрался из владений братьев Дзаваттаро.

Этот Дзаваттаро даже злее пса, и к тому же буйно помешанный!

Но он и сам допустил ошибку. С такими типами надо вести себя так же нагло, как они: на каждое оскорбление отвечать в тон, не стараться быть вежливым. А всему виной его хорошее воспитание. Когда он спросил у троглодита Дзаваттаро (боже, какие у него отвратительные пучки волос на животе!) о Баукьеро, этот могильщик зло посмотрел на него, а ответил с еще большей злостью. Ни о каком Баукьеро он в жизни не слыхал, никогда его не видел. И затем обрушил на Лелло поток таких грязных ругательств, которые и вспоминать противно. Но настоящая буря разразилась, когда он мимоходом упомянул об архитекторе Гарроне! Эту волосатую обезьяну чуть кондрашка не хватил. Он назвал его шпиком, вымогателем, жуликом, грязным подонком. А потом вообще понес всякую околесицу: о переодетых женщинах, о Голландии, об адвокатах, о семье Гарроне. Из всего этого потока ругательств Лелло понял только, что Дзаваттаро ничего не должен был покойному, но и сам никогда не дал бы и лиры в долг. Да кто у него станет просить денег, у этого безграмотного каменщика? И о каких еще процентах он вопил?

В довершение всего Дзаваттаро пригрозил ему своим волосатым кулачищем. За что?! Только за то, что он приехал получить кое-какие сведения.

Пещерные люди, мразь! Нет, он не завидует землемеру Триберти, если вокруг него крутятся подобные субъекты!

Несколько минут он вел машину автоматически, а куда – и сам не знал. Просто ему нужно было оправиться от страха и гнева. Но, миновав кладбище и свернув у табачной фабрики, он окончательно успокоился. Сразу за этой дорогой начиналась небольшая площадь. Тут Лелло и остановился выпить чашечку крепкого кофе в баре. Направился было к бару, но поспешно вернулся и забрал с собой папку с документами для Технического управления – не хватало еще, чтобы их украли из машины!

Помешивая ложечкой кофе, он подумал, что внезапный визит к Дзаваттаро не дал никаких ощутимых результатов. И все-таки слепая ярость могильщика, туманные намеки на какие-то деньги и проценты доказывают, что чутье его не обмануло. Гарроне общался с людьми, для которых подкуп, насилие и даже убийство были обычным занятием. Что же делать дальше? Не стоит ли плюнуть на все? Тем более что он явно оказался в тупике – так и не нашел ни малейших улик против Баукьеро.

С чашкой в руке он подошел к террасе и обвел печальным взглядом жалкие магазинчики на площади. И тут по странной ассоциации он устыдился своего жалкого вида там, в мастерской, и ощутил потребность взять реванш, отстоять свое «я». На ум невольно пришла фраза, произнесенная вчера землемером Триберти.

Почему бы не предпринять последнюю попытку? Все равно ему надо побывать на пьяцца Сан-Джованни. А там, на месте, нетрудно будет провести небольшое дополнительное расследование. Поговорить с приличными людьми, с коллегами, которые не набросятся на тебя, словно разъяренные быки. Он заплатил за кофе, вернулся к машине, сел в кабину, включил левую заднюю фару, подождал, пока проедет автоцистерна фирмы «Шелл», и помчался к центру города.

6

Хмурое небо, почти по-осеннему холодный воздух придавали цветам на прилавках печальный вид. Анну Карлу удивило, сколько людей останавливается и покупает букетики и букеты, чтобы положить их на могилы. Почитание мертвецов – благородный культ, но все-таки нелепый. Если вдруг, не дай бог, умрут Витторио, Франческа или дядюшка Эммануэле, станет ли она носить на кладбище анемоны и гвоздики? Она как-то не представляла себя в этой роли. На могилы отца и матери, похороненных в семейном склепе, она цветов не носила – об этом заботились ее тетки.

И потом, отец с матерью умерли так давно. Но если бы кто-нибудь из близких внезапно умер, как бы она себя повела? Никто этого не может знать заранее. Дядюшка Эммануэле всегда вспоминал в таких случаях своих родственников Эскубло, у которых в авиационной катастрофе погиб единственный сын. Отец, убежденный атеист, обратился в католическую веру, а мать, ревностная католичка, стала безбожницей. Мы сами себя не знаем.

Она посмотрела на комиссара Сантамарию, который все еще разговаривал с кем-то из телефона-автомата. Вот он, верно, знает себя. Он вдруг показался ей далеким, но не чужим. Ну как приходский священник. С Федерико, с Джулио, со всеми мужчинами, которые за ней всерьез ухаживали, у нее такого ощущения не возникало.

Быть может, это зависит от разницы в социальном положении? Да, пожалуй. Как могут казаться «далекими» промышленники, адвокаты, финансисты, землевладельцы, художники-авангардисты, студенты-экстремисты? Все это люди, от которых не ждешь ничего неожиданного, однообразные, как школьные учебники. Скорее поэтому, чем из прирожденной добродетели, она никогда не вступала с ними в близкие отношения.

Она порадовалась, что на ум ей пришло сравнение со священником, а не с романтичным рыцарем, что было бы естественнее. Ведь в логове чудища Дзаваттаро она чувствовала себя в полной безопасности даже в самые страшные минуты лишь благодаря Сантамарии. Интересно, носит ли он пистолет под мышкой, как показывают в детективных фильмах?

Сантамария вышел из кабины, и пока он приближался к машине, Анна Карла искала хоть небольшую выпуклость под пиджаком, но так ничего и не увидела.

– Простите, – сказал Сантамария, – разговор немного затянулся.

– Значит, их сейчас заберут?

– Попозже, все равно никуда им не деться.

– Но если они убийцы, они же могут заподозрить неладное?

– И в этом случае им невыгодно удирать, они тем самым как бы объявят себя виновными.

– Преступники – народ хитрый, верно?

– Большинство куда глупее нас.

– Почему же вы далеко не всегда их ловите?

– Потому что нас мало… Давайте уедем с этого веселенького места, признательная полиция хотела бы угостить вас аперитивом.

Сантамария снова сел за руль, явно для того, чтобы не напоминать о том, что недавно она от волнения не в состоянии была вести машину. Нет, он удивительно деликатный…

– Знаете, вы почему-то напомнили мне священника.

Сантамария в изумлении повернулся к ней.

– Когда? – спросил он, снова следя за дорогой.

– Когда вы звонили. А почему, и сама не знаю.

– Быть может, из-за того, что кабина по форме похожа на исповедальню.

– Нет, я серьезно! Почему, как вы думаете?

– Ну, я тоже не знаю. Мне не кажется, что у меня, если так можно выразиться, повадки священника.

– Нет, это не связано с вашим видом. Просто вы были и рядом, и в то же время витали где-то в облаках. В точности как священники.

– Вы верующая?

– Нет, но хожу к мессе, чтобы доставить удовольствие мужу и Массимо.

– Они, значит, верующие?

– Ничуть не бывало. Но ходят в церковь, потому что оба убежденные конформисты. А вы?

– У меня не остается времени далее подумать обо всем этом.

– Выходит, вы священник-труженик?

– Если вы хотели сказать, что работа полиции – священная миссия, то предупреждаю, нам об этом уже много лет подряд твердит министр внутренних дел.

– Я поняла: вы, как и священники, постоянно встречаетесь с добром и злом!

– Нам лично кажется, что мы встречаемся только со злом.

– Разве вам не попадаются порой люди ни в чем не повинные?

– Ими мы не занимаемся. Нам платят, чтобы мы занимались преступниками.

– И вы от этого стали циником? Думаете, что кругом сплошная мерзость?

– Если у человека к этому склонность, он может стать циником, даже будучи колбасником или электриком. Нет, я по натуре оптимист, во всем нахожу что-то хорошее.

– Что я вам говорила?! В точности как священник!

Он ничего не ответил, видно, обиделся.

– Вы обиделись?

– Нет, просто ищу кафе с садиком.

Наверняка обиделся. Они уже проехали мимо двадцати кафе с садиками. Наконец Сантамария затормозил у тротуара, вышел из машины и открыл ей дверцу. Она положила ему руку на плечо.

– А во мне вы находите хоть что-то хорошее?

Он взглянул на нее растерянно.

– Мне куда сложнее найти в вас хоть что-нибудь плохое.

7

Опять меня постигла неудача. Видно, такая моя судьба, подумал Лелло, никак не решаясь покинуть Отдел вывесок и витрин, где снова безуспешно пытался отыскать следы подозрительной связи между Гарроне и Баукьеро. Но чем больше эта логическая связь от него ускользала, тем сильнее он чувствовал, что она существует.

Он посмотрел на фасад собора, на группу туристов, которые его фотографировали, и подумал о своих коллегах. Партеноне и Ботта, наверно, еще сидят за своими черными столами, а секретарши уже закрыли машинки, заперли ящики столов и собрались уходить на обед.

Коллеги из Отдела вывесок и витрин встретили его любезно. Рассказали все, что знали, иными словами, почти ничего. Баукьеро они никогда не видели, Гарроне заходил в отдел два или три раза, но им не запомнился.

Лелло вздохнул. Ничего не поделаешь, придется покориться судьбе. Туристы на площади с шумом и гамом садились в ярко-красный автобус. Лелло тоже направился к выходу, но ступал медленно, низко опустив голову, не в силах окончательно примириться с очевидным поражением. Он уже подошел к двери, когда кто-то мягко, робко дотронулся рукой до его плеча.

8

Откуда на него ни гляди, проспект Бельджо – один из самых мрачных проспектов Турина. Пожалуй, самый мрачный, подумал полицейский комиссар Сантамария. А сегодня свинцовое небо придавало этому месту особенно унылый вид. Но и под солнцем Капри проспект Бельджо останется европейским и даже мировым образцом архитектурного убожества. Угораздило же его выбрать именно это место для получасового отдыха в обществе Анны Карлы!

– О чем вы думаете? Все еще о тех двоих?

Ей к тому же приходится по его вине первой нарушать неловкое молчание. Хорош – ничего не скажешь, просто образец вежливости!

– Нет. Я подумал о проспекте Бельджо.

– Правда, почему он такой унылый?

Оба посмотрели на рахитичные деревья, на низенькие домишки и высокие новые здания.

– Как вам живется в Турине?

– В общем, хорошо.

– А почему?

Он должен был бы ответить «здесь столько красивых женщин» или что-нибудь такое же галантно-банальное. А сказал правду:

– Сам не знаю.

Ей невозможно солгать, она вытягивает из тебя истину не хуже, чем Де Пальма. А истина заключалась в том, что, сидя на неудобных стульях в этом чертовом кафе, они в первые минуты их первой встречи наедине испытывали гнетущую неловкость.

– Вы не женаты? – спросила она.

– Нет.

– Намеренно не женитесь или так вышло?

– Так вышло.

– И вы не жалеете?

– Я об этом даже не думаю. Привык, как многие старые девы.

Она сказала что-то, но слова заглушил здоровенный двухъярусный грузовик, который выехал из заводских ворот, доверху груженный новенькими «фиатами». В этом грохоте вообще приходилось чуть ли не кричать.

Конечно, можно побороть смущение и сделать вид, будто ничего не произошло. Симпатичная синьора согласилась выпить кофе с неутомимым полицейским комиссаром. Можно непринужденно побеседовать минут десять, затем встать и распрощаться. Каждый пойдет к себе: она – домой к мужу и дочке, он – в остерию возле префектуры.

– У вас такой грустный, усталый вид. Вам пришлось изрядно потрудиться из-за этого преступления?

– Собственно, следствие ведет мой коллега, я лишь помогаю ему, – ответил Сантамария.

– Вас, верно, часто вызывают и ночью?

– Случается. Вот вчера ночью нам пришлось устроить облаву на проституток.

– Какие они, эти проститутки?

– Как и все преступники – скучные.

– Их поступки всегда можно предугадать заранее, да?

– Нет, наоборот, невозможно предугадать. У них беспрестанно меняется настроение. Они, как говорят психологи, слишком эмоциональны.

– В конечном счете это равнозначно однообразию.

– Вот именно.

Она помолчала, дожидаясь, пока проедет вереница машин, которые обгоняли друг друга, пронзительно сигналя передним.

– Значит, вы предпочитаете женщин, поступки которых нетрудно предугадать?

Если бы я пригласил ее пообедать со мной, как бы она на это отреагировала? – подумал Сантамария.

– Возьмем, к примеру, наш с вами случай, – сказал он.

– Возьмем, – воодушевилась она.

– Я совершенно не в состоянии угадать, как…

Мощный гул новой армии машин заставил его умолкнуть.

9

Рядом с его «фиатом» кто-то поставил свой «фиат-500» совершенно такого же цвета. Какая же из двух машин моя? – думал Лелло. Он еще не выучил наизусть номер своей машины, и пришлось заглянуть внутрь обеих машин. В чужой, к счастью, не было противоугонного устройства. Лелло открыл дверцу, сел в машину и стал размышлять над своим открытием.

Он был потрясен. Сам по себе подобный поворот дела не был странным, больше того, это можно было предположить. И все-таки, если бы его не остановили в последнюю минуту в Отделе вывесок и витрин, у него такое подозрение вообще бы не возникло.

Он включил зажигание. Хорошо, а что делать дальше? Стоит ли продолжать расследование и съездить туда? Баукьеро почти наверняка к убийству непричастен, совпадение было чисто случайным.

Лелло включил первую скорость и поехал домой. Там, в своей комнатке, он, не торопясь, выпьет бутылку кефира (кефир очень полезен для кожи лица), съест плавленый сырок, фрукты, почитает «Стампу» и репортаж в «Эспрессо» об авангардистских течениях в швейцарском кино.

Но когда он пристроился за длинным рядом машин (шумное большинство, как говорил Ботта, смеясь затем собственной остроте) и представил себе подгнившие вишни, слишком холодный кефир, сырок, который он всякий раз не мог как следует очистить от бумаги, то решил, что съесть тост и выпить стакан томатного сока в первом попавшемся баре куда проще и приятнее. К тому же особого голода он не испытывал. Он человек нервный, и грубая сцена, которую устроил этот наглый каменщик, испортила ему аппетит.

Поток машин, поднимавшихся с проспекта Витторио-Эммануэле, внезапно оборвался, а из-за зеленых гор пробилась вниз золотистая с темной каймой полоска солнца. Еще и благодаря этой случайной игре теней и света на облачном небе Лелло окончательно решил ехать дальше и по извилистым дорожкам подняться на холм. Тост и стакан сока он найдет и там. А заодно «произведет разведку».

10

Если уж ему хочется пригласить ее пообедать, почему он молчит, этот Сантамария? Ведь тогда ей надо будет позвонить домой, а времени у нее в обрез. Витторио – человек пунктуальный и не любит ждать. Стоило ей задержаться, как он начинал в драматическом тоне говорить о том, какой вред наносит нерегулярный прием пищи желудку, кишечнику, печени и почкам. Она снова наклонилась вперед, чтобы не переломиться надвое на этом стуле со слишком низкой спинкой.

– Я понимаю, – сказала она, – но если бы все можно было предвидеть…

Разговор становился невыносимо скучным, его приходилось толкать, как камень. Сантамария явно думал о чем-то своем, а главное сказать не решался… Неужели он настолько робок?…

Анна Карла поежилась. Да, человека, после двадцати пяти лет все еще робеющего перед женщиной, можно с полным правом назвать кретином. Ничто так не выводило ее из себя, как эти овечьи физиономии, словно бы говорившие с довольной ухмылкой: «Знаете, я ведь робкий…»

Анна Карла посмотрела на своего собеседника. Нет, на робкую овцу он совсем не похож. Она подумала, что истина заключается в другом. Возможно, он вовсе и не собирался пригласить ее пообедать вместе. У него тьма дел, он должен разыскивать преступников и сейчас не знает, как вежливо от нее избавиться.

– По-видимому, у вас уйма дел, – сказала она, слегка привстав со стула.

На его лице отразилось изумление.

– Почему вы так решили?

– Ну, не знаю… вам надо следить за теми двумя…

– Об этом позаботятся мои коллеги, и я никуда не тороплюсь.

Вежливый. Даже слишком. А может, в полиции вообще не существует расписания работы, все они едят и спят когда придется? Оттого у них, видно, понятия о времени сместились? Вероятно, он даже не вспомнил, что уже половина первого. Она снова взглянула на часы, в этот раз искренне встревоженная.

– О боже, уже поздно!

Он мгновенно вскочил в сильнейшей растерянности.

– Простите, я забыл, что у вас семья.

– Вообще-то Франческа спит, во всяком случае, должна спать. А муж прекрасно обойдется без меня. Правда, прислугу мы все еще не нашли, но накормить его есть кому. А вы как выходите из положения? Нанимаете старушку на несколько часов в день?

– Да, вы угадали.

– У вас-то они красть побоятся.

– В моем доме почти нечего красть. Разве что еду из холодильника.

Подошел владелец бара, и Сантамария с ним расплатился. Потом сказал, словно продолжая прерванный разговор:

– Если вас никто не ждет, почему бы нам не пообедать вместе, у меня дома?