Текст книги "Из собрания детективов «Радуги». Том 2"

Автор книги: Вилли Корсари

Соавторы: Франко Лучентини,Карло Фруттеро
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 34 страниц)

IV
Сантамария вошел на цыпочках…
(Среда, вечер)

1

Сантамария вошел на цыпочках, утвердительно кивнув в ответ на немой вопрос вице-префекта Пикко, тихонько ответил на приветствие Де Пальмы и Мальяно и сел рядом с ними.

Снова воцарилась тишина. И по унылой, как во время церковной службы, атмосфере Сантамария, пришедший к середине совещания, безошибочно определил, что расследование не продвинулось вперед ни на шаг. Неясно было лишь, успел ли уже префект отчитать своих помощников. Пикко кашлянул. Мальяно, вертевший в пальцах сигарету, наконец решился закурить. Де Пальма аккуратно поправил складки на брюках. Префект, сидевший неподвижно, несколько секунд мрачно изучал каравеллу с поднятыми парусами, украшавшую абажур его настольной лампы с бронзовой подставкой.

– Ну хорошо, – совсем успокоившись, сказал он. Затем медленно повернул голову к подчиненным. – Хорошо. Наберемся терпения. От торопливости мало проку.

Ага, значит, внушение подчиненные уже получили.

– Ну а как у вас дела, Сантамария?

– Все в порядке, – поспешно ответил Сантамария, с лету уловив, чего от него ждут. – Этот след нас, скорее всего, никуда не приведет. Правда, не возникло и никаких осложнений.

Вице-префект Пикко довольно улыбнулся и посмотрел на своего начальника, словно учитель, который представляет школьному инспектору первого ученика.

– Вы получили информацию непосредственно в высших кругах? – спросил он у Сантамарии.

– Лично от синьора Кампи. Очень любезный синьор, необидчивый. Он легко мне все объяснил.

– Отлично! И его объяснения показались вам…

– Правдоподобными? Нет.

На миг все застыли от изумления. В том, что Сантамария в конце концов разберется во всех хитросплетениях порученного ему дела, никто не сомневался. Но и коллегам, и прежде всего начальству нравилось, что он иронизирует над самим собой, вышучивает собственные странности, а не чужие. Мальяно вообще считал, что Сантамария мало похож на полицейского комиссара.

– История, которую мне рассказал Кампи относительно известного вам письма, весьма запутанная, – пояснил он. – Но это не значит, что она неправдоподобна. Наоборот, одна подробность полностью совпадает с тем, что слуги рассказали тебе, Де Пальма.

– «Бостон»? – спросил Де Пальма.

– Да, – подтвердил Сантамария. – Непонятные фразы об этом городе были и в других незаконченных, порванных письмах из мусорной корзины. Так вот, согласно версии синьора Кампи…

Он попытался вкратце изложить эту версию. Но по растерянным лицам префекта и коллег понял, что из этого ничего не выйдет.

– Словом, история, повторяю, невероятная. Но именно потому в конечном счете…

– Достоверная, – с улыбкой подсказал вице-префект Пикко.

– Да. Типичная для того круга. И вполне отвечает характеру персонажа.

– Гарроне?

– Нет, Кампи. А также, думаю, синьоры Дозио, хотя с ней я пока не говорил.

Улыбка на лице Пикко погасла.

– Простите, но разве вы сами не сказали?… Словом, вы не исключаете?… Иначе говоря, считаете нужным провести дальнейшее расследование?

– Нет-нет, с письмом все ясно. Но все же лишняя проверка не помешает.

Префект поднял руку.

– Собственно, судить тут вам, дорогой Сантамария.

Судить, конечно, не ему. Но именно полицейский комиссар по закону обязан сообщить в прокуратуру, являются ли собранные сведения уликой. А префект и вице-префект по своему положению этого делать не могут.

– К тому же Гарроне какие-то контакты с этим кругом людей имел, – продолжил свою мысль Сантамария. – Поэтому послушать объяснения синьоры Дозио, по-моему, стоит.

– Конечно, конечно, – согласился префект.

Вице-префект Пикко прокашлялся и сказал:

– Как справедливо заметил господин префект, судить вам, Сантамария. Но вы не думаете… я хочу сказать… не думаете ли вы, что чрезмерная настойчивость, после того как синьор Кампи все вам рассказал?…

Он в замешательстве умолк.

– Нет… не думаю. – Сантамария выдержал паузу. – К тому же я ни на чем не настаивал. Синьор Кампи сам предложил мне завтра встретиться с синьорой Дозио у него на обеде.

Получить приглашение на обед вместе с самой синьорой Дозио! Пикко поднялся, и Сантамария в смятении ждал, что он сейчас подойдет и пожмет ему руку под насмешливым взглядом Де Пальмы. А Мальяно при этом ехидно усмехнется. Но префект тоже встал, взглянув на часы, и Пикко всю волну восторга излил на своего начальника. Нет, Сантамария был не просто первым учеником класса, но гордостью школы.

– Превосходно, – сказал префект, направляясь к двери. Он попрощался и с «двоечниками», Де Пальмой и Мальяно, кивком головы дав понять, что им следует работать усерднее. И в сопровождении своей свиты удалился.

– Браво! – с ухмылкой воскликнул Де Пальма.

Но когда Мальяно тоже ушел и они остались одни, Де Пальма признал, что радоваться, в общем-то, нечему. Хоть случай и заурядный, газеты с ненасытной жадностью набрасываются на любую новость о «личности убитого», о «блондинке с трубой» и об «орудии преступления, по поводу которого полиция хранит глубокое и необъяснимое молчание».

– Личность убитого! Ясно тебе?! Ничтожный человечек с темным прошлым. Мелкий жулик.

– Жулик? Я этого не знал.

– Собственно, дело было пустяковое – обвинение в денежной афере, к тому же взятое истцом назад. Но это недурно характеризует личность убитого.

– А его родные? Ты с ними встречался?

– У них побывал Мальяно. Ничего интересного: незамужняя сестра, служащая, и полоумная старуха мать. Гарроне они видели редко, он в доме жил, словно в гостинице. Комната его обставлена примерно так же, как мастерская на виа Мадзини. Никаких писем и бумаг он не оставил.

– Даже связанных с работой?

– Да нет, он давно уже не работал архитектором, если когда-либо вообще работал. Кто даст заказ подобному типу? Кроме пенсии по инвалидности, полученной неизвестно каким образом, он ничего не зарабатывал. Жил за счет матери и сестры.

– Либо твоей блондинки, – пошутил Сантамария. – Деньги она ему приносила в полой трубе.

Де Пальма не оценил остроты.

– Я не должен был даже этого говорить кретинам корреспондентам! – взорвался он. – Теперь все газеты вопят, что стоит честному человеку, услышав звонок, открыть дверь, как проститутка – бац его трубой по голове, и он готов. А все, мол, потому, что полиция занята лишь разгоном мирных демонстраций. Понял теперь? Читал их статейки?

Сантамария читал и сейчас, вспомнив о Кампи, засмеялся.

– А ты поступай, как синьор Кампи. Он газет вообще не читает. Предпочитает ни о чем не знать.

– Благопристойный, разумный человек! – усмехнулся Де Пальма. – Отнюдь не исключено, что это он убил Гарроне из гуманных соображений, во имя интересов общества.

– Во имя гигиены. Он мне сам сказал.

– Как так?

Сантамария объяснил. Де Пальма задумался.

– Послушай… А он не сказал, где был вчера вечером?

– На загородной вилле у своих родных. Ужинал с ними. Он первым делом мне об этом сообщил. Но до какого часа он там пробыл – не знаю. Я не счел возможным его об этом спрашивать, пока… Но если это так важно…

Де Пальма пожал плечами.

– Кстати, а убитый? – спросил Сантамария. – Выяснили, где он ужинал в последний раз?

– Да, в ресторане на виа Мария Виттория, как и всегда, когда не возвращался домой. Но он был один.

– Значит, никакой блондинки в оранжевых носках или без них?… Ну прости, прости… – добавил он, увидев, что Де Пальма снова нахмурился.

Сами журналисты признавали, что блондинка не имела, вероятно, никакого отношения к убийству. Но по описанию Баукьеро речь наверняка шла о профессиональной проститутке. Так почему же ее до сих пор не нашли? – вопрошали они. Если бы полиция больше следила за преступным миром, чем…

– Угораздило же меня рассказать об этом репортерам! – воскликнул Де Пальма, который и сам надеялся сразу найти яркую блондинку с трубой в руке и теперь чувствовал себя униженным. – Надо было рассказать им о каменном фаллосе, и они были бы в восторге. Порнография для них – лакомый кусок.

– Почему же ты не рассказал?

– Я на секунду представил себе, как журналисты преподнесут это читателям, и меня охватила ярость… Притворяются, будто им стыдно писать о подобной грязи, а сами рады и счастливы… тошнотворные типы. Вот я и не сказал. Хватит с них блондинки.

– Но что же было на самом деле? – посмеиваясь, спросил Сантамария. – Этот фаллос принадлежал Гарроне?

– Кому же еще?

– Да нет, я не собирался так пошло шутить… Просто вещь-то редкая, сделанная в Африке или в Полинезии, и, конечно же, дорогая. А Гарроне был почти нищим. Непонятно… Ты уверен, что убийце эта каменная мерзость случайно попалась под руку в мастерской Гарроне?

– А ты, значит, подозреваешь, что он принес эту штуковину с собой?

– Вообще-то маловероятно – зачем ему было тогда оставлять улику?! Но ты полностью исключаешь такую возможность?

Де Пальма заколебался.

– Полностью исключить не могу. Мы допросили привратницу дома пятьдесят пять, которая раньше убирала у Гарроне. Но она уже несколько лет перестала у него убирать и, понятно, ничего не знает. Родные тоже ничего об этой каменной «безделушке» не слыхали. Так что, может, и стоит провести дополнительное расследование. Но если речь идет о музейной редкости, то…

– Хорошо-хорошо, я займусь этим сам, – с улыбкой сказал Сантамария.

Как-то воскресным днем префект со всей семьей отправился в музей Древнего Египта и встретил там Сантамарию. Бедняга Сантамария честно признался, что пришел в музей не по долгу службы: просто он, будучи холостым, часто по выходным на часок-другой заглядывал в музеи. Префект, который привел в музей своих чад с чисто воспитательной целью – приобщить их к сокровищам культуры, – мгновенно назначил Сантамарию экспертом по части древностей и произведений искусства. С тех пор любое расследование, мало-мальски связанное с картинами или скульптурами, поручалось ему.

– А ты сходи на виа Пейрон, – предложил он Де Пальме. – Хотя там уже был Мальяно, но все-таки!

– Да ну, что там нового можно узнать?

– Видишь ли, как утверждает Кампи, он и синьора Дозио не поддерживали никаких отношений с Гарроне. А вдруг его родные скажут, что это не так?… Впрочем, я сам туда загляну завтра утром.

– А оттуда поедешь к синьору Кампи обедать с синьорой Дозио? – усмехнулся Де Пальма. – Потом расскажешь мне, какова она собой. Скорее всего, высокая блондинка.

– Это уж наверняка, – с нарочито сицилийским акцентом ответил Сантамария. – Жена промышленника из Турина другой и быть не может.

– А синьор Кампи ее наверняка… – Де Пальма сделал выразительный жест рукой.

В этом комиссар Сантамария был не слишком уверен. Быть может, именно потому, что синьор Кампи преднамеренно наводил его на эту мысль, что, впрочем, еще ничего не доказывает. Нет, сомнения возникли у него по другой причине, по какой именно – он пока и сам четко не мог уяснить. Лишь позже, когда он возвращался домой и посмотрел на ограждения и проломы в асфальте, ему пришло на ум, что кое-какие подозрения на этот счет у него зародились еще до беседы с Кампи.

2

Анна Карла, верно, газет пока не читала. Если он сразу расскажет ей обо всем: об убийстве, о разговоре с полицейским комиссаром, о письме, она обязательно попросит его приехать. И отказаться будет просто невежливо. Но, увы, сегодня вечером он занят.

Массимо пошел по галерее проспекта Витторио – длинной, с серыми портиками, невыразимо унылой.

Скорее всего, Анна Карла вообще еще не вернулась домой. И уж в любом случае непростительно рассказывать о таких чудесах по телефону. Пусть она проведет тихий вечер в семейном кругу – с дядюшкой Эммануэле и Витторио. А завтра он пригласит ее к себе, ничего заранее не сказав, и она внезапно очутится лицом к лицу с этим полицейским, который, впрочем, ему весьма симпатичен.

Добравшись до Порта Нуова, он стал себя убеждать, что очень устал и что приятно будет отдохнуть в зеленом саду на пьяцца Карло Феличе. Однако все скамейки были заняты детьми и стариками, и он, в нерешительности потоптавшись на месте, повернул назад. Шел неторопливо, хотя было уже начало восьмого. Заглянул в кафе, выпил чашку холодного чая, хотя не испытывал жажды. Последнюю часть пути шел медленно, сберегая силы для двух этажей, которые ему предстояло одолеть, поднявшись вначале на дребезжащем лифте до четвертого этажа.

Лелло жил в уютной квартирке-мансарде с видом на виа Бертоле. Одна беда – последние годы два этажа до мансарды давались Массимо все тяжелее.

Когда-то он взбегал по этим ступенькам и останавливался лишь на площадке, чтобы перевести дух. Но то было прежде, три года назад. Сейчас сам Лелло, человек рассудительный и независимый, нашел бы подобную прыть смешной. Поднимаясь в разболтанной, обшарпанной кабине лифта, Массимо пытался убедить себя, что Лелло и впрямь человек независимый и рассудительный. Во всяком случае, достаточно рассудительный, чтобы спокойно принять новость, которую он ему сообщит сегодня вечером или завтра. Массимо с силой постучал в дверь. Лелло ни за что не хотел покупать обычный электрический звонок, он непременно хотел отыскать звонок-ключ. Наконец он нашел на базаре «Балун» бронзовый молоток и повесил его на дверь.

– А, это ты, – сказал Лелло. – Входи же.

Они никогда не целовались ни при встрече, ни при расставании. С первого же раза Лелло отказался обмениваться поцелуями – все-таки они не муж с женой. А раз так, зачем же рабски подчиняться семейным обычаям. Личная независимость, свобода заключаются и в том, что они оба вправе избегать банальных привычек и телячьих нежностей. Нет, он может не волноваться, такой человек, как Лелло, спокойно воспримет любой поворот в наших отношениях. Между тем Лелло провел Массимо через прихожую, которую пышно именовал «мой кабинет», подчеркивая этим, насколько он отличается от серого рабочего кабинетика в муниципалитете, где он просиживал целые дни, в гостиную, где стоял низенький квадратный столик светло-серого цвета. Его Лелло купил два года назад на выставке американской мебели и посему называл не «чайный столик», а «коффитейбл». Обычно на нем валялись кипы журналов, газет, писем, пачки сигарет. Но сейчас на столике были разложены географические карты и туристские путеводители. Значит, разговор пойдет о летнем отпуске.

Рано или поздно нам пришлось бы об этом заговорить, подумал Массимо. И все-таки ему захотелось вдруг исчезнуть, раствориться или, на худой конец, отложить объяснение на завтра.

– Сегодня мы с тобой держим военный совет, – сказал Лелло, перехватив его взгляд.

Какая глупая метафора, с невольным раздражением отметил Массимо.

– Кстати, вот твой заграничный паспорт, – сказал он, вынимая из кармана паспорт и осторожно кладя его на стол.

– Ты просто чудо! – воскликнул Лелло и показал на карты в знак того, что и он не терял времени даром. Сел на черный диван и, когда Массимо опустился рядом и закурил, с важным видом произнес: – Итак, я полагаю, в этом году мы будем штурмовать Грецию, не так ли?

Массимо это предвидел, и настроение у него испортилось окончательно. Раньше Лелло ограничивался Италией, так как зарабатывал он скудно, однако считал своим долгом участвовать в расходах и поэтому заграничное путешествие не мог себе позволить. Но со временем ему повысили оклад, и число летних отпускных километров соответственно возросло. В прошлом году они добрались до Сплита в Югославии.

– А-а, Грецию.

– Да, – подтвердил Лелло. – Вот смотри. – Он развернул огромную карту Греции. – При одном взгляде на нее и на цепочку островов вспоминаешь о море, и сразу становится теплее. Она не напоминает тебе медузу?

Массимо Греция казалась скорее похожей на рваный лоскут, но он промолчал.

– Море там удивительной красоты – фиолетовое. Представляешь себе? А острова! Фольято и Ботта обещали мне составить список всего, что мы непременно должны посмотреть, и рассказать о самых удобных гостиницах и самых колоритных ресторанах.

Карты, проспекты, путеводители у них были, но Лелло хотел непременно получить сведения из первых рук.

– Да, но в этом году в Грецию собралась целая армия моих друзей, – солгал Массимо.

У него не было «целой армии» друзей, а из тех, что были, никто не собирался проводить летний отдых в Греции. Но он знал, что Лелло его друзей побаивается и недолюбливает, считая их богатыми бездельниками («Эти твои миллиардеры!»).

– Неужели? – с искренней досадой воскликнул Лелло. Он, похоже, на миг растерялся. Но сразу воспрянул духом. – Не обязательно же мы должны с ними встретиться. Греция велика. Можно поехать на север страны, в горы, либо на Цикладские острова. Или, на худой конец, в Тессалию. Вот смотри.

– Говорят, там пейзаж унылый, монотонный… – начал было Массимо.

– Конечно, Греция – пока совсем дикая страна. Но как раз поэтому… – Он покосился на Массимо и потушил сигарету. – Впрочем, нас никто не гонит именно в Грецию. Мы прекрасно можем остановиться и на Югославии.

– Но в Югославии мы уже были, – негромко вставил Массимо.

– Только на побережье, а не во внутренних районах. А там такие монастыри!…

Опять голые горы, стада коз да деревенские ресторанчики, с тоской подумал Массимо.

– Но раз тебя не привлекают ни Греция, ни Югославия, есть и другой вариант. – Он сделал многозначительную паузу. – Сицилия! А от Сицилии за несколько часов мы доберемся на корабле до…

До Марокко, до Турции? – домыслил Массимо, вконец расстроившись.

– Прости, я не расслышал, где мы можем высадиться, в Турции?

– В какой еще Турции – на Липарских островах! – торжествующе вскинув руку, воскликнул Лелло.

– А я как-то о них не подумал! – отозвался Массимо. Острова! Сколько их всего на Средиземном море?

Тысячи, десятки тысяч. Один красивее другого, девственно-чистые, без кинотеатров, без кока-колы, а иные даже без кемпингов.

Массимо слегка поморщился.

– Представляешь себе, будем жить в рыбацком домике, отрезанные от всего мира, без водопровода, без электричества! – не унимался Лелло. – Пароход пристает к берегу лишь раз в неделю. Утром рыбак приносит тебе вместо кофе омаров.

– Неужели там не найдется чашки кофе? Знаешь, рано утром есть омаров…

– Чудак. Это я так, для примера. Главное, ты словно сливаешься с первозданной природой. Никаких тебе гостиниц, официантов, лавочников.

Всего десять дней такой первобытной жизни, и ты станешь человеком в лучшем смысле этого слова. И на серебристых скалах, с таким видом, словно он сбрасывает с себя доспехи средневекового рыцаря, Лелло избавится от коротеньких акрилиновых штанов, как он это уже проделывал на других скалах и в чванливом Сент-Тропезе, в лагере нудистов, с тоской подумал Массимо.

– Не слишком ли примитивная жизнь? – осторожно вставил Массимо.

– И потом, почти совсем рядом Стромболи с его вулканом, – невозмутимо продолжал Лелло. – Ночью подплываешь к острову на лодке и видишь, как из кратера стекает огнедышащая лава. Помнишь тот фильм?

– Еще бы не помнить эту ерунду!

Лелло скривился, но промолчал: боялся сказать какую-нибудь банальность о киноискусстве.

– Все ясно, тебя не интересует и Стромболи, – резко бросил он.

– Отчего же, должно быть, это очень красиво! Но хотелось бы пожить в месте более спокойном и, скажем так, более домашнем…

Он задержал дыхание. Момент для объяснения самый подходящий. Сразу же твердым голосом сказать, как он сам хотел бы провести отпуск. Либо уступить Лелло, безропотно ему покориться. Но он ничего не ответил, только мрачно расхохотался.

– Что с тобой происходит? – вскинулся Лелло.

– Ничего, а что такое?

Сколько миллиардов и даже триллионов людей вот так же, небрежным тоном, отвечали: «Ничего, а что такое?» – примерно в тех же обстоятельствах и с той же отчаянной и бесполезной решимостью пехотинца, который руками закрывается от пламени огнемета.

– Прости, но тебе не угодишь! Греция не подходит, Югославия и Сицилия – тоже, Липарские острова – диковаты, Стромболи ты уже видел в кино… Тебе что, захотелось меня позлить?

– С чего ты взял, Лелло! Просто на этот раз не мешало бы внести какое-то разнообразие в летний отдых.

– Не понимаю, разнообразие в каком смысле? – (Во всех, хотелось ему ответить, только бы не чувствовать больше хруста песка меж пальцев ног, вкуса чеснока во рту, запаха жидкости от клопов в ноздрях. Имеет же человек право…) – А-а, понял! – воскликнул Лелло, выплыв в ластах из глубин сомнений, еще более уверенный в себе, полный надежд. Он крепко обнял Массимо. – О, милый, что же тебя тревожит?

В какое он снова попал дурацкое положение! Чем больше медлишь, тем труднее дается потом объяснение: попробуй ему теперь возразить, объяснить, что он заблуждается. Это как в автобусе: билет надо пробить сразу и тут же начинать пробираться к выходу. Иначе автобус уже подъезжает к твоей остановке, а ты все еще пробиваешься сквозь строй мокрых плащей.

– Так что с тобой? – глядя на него медово-ласковыми глазами, настаивал Лелло.

Увы, автобус уже снова тронулся в путь, а дверь, далекая, недостижимая, с тоскливым скрипом захлопнулась. И тут Лелло осенило.

– Ты хочешь уехать или уплыть совсем далеко? – Он снова воодушевился. – В Африку, да? Ну отвечай же, в Африку? Поплывем на грузовом судне, проведем отпуск в Дакаре?

– Нет, в Монферрато, – недрогнувшим голосом сказал Массимо.

Лелло засмеялся, приняв это за шутку.

– Где?

– На моей маленькой вилле в Монферрато.

– На какой еще вилле?

– На моей.

– Но ты же там сто лет не был!

– Вот именно. Она начала разваливаться. В этом году я собираюсь ее полностью отремонтировать.

– А потом?

– А потом отдохнуть на ней с месяц.

– Ты это серьезно?

– Вполне.

Лелло снова закурил и мрачно улыбнулся.

– Прости, но я тебя не понимаю…

– Тут нечего понимать, Лелло. Просто мне захотелось хоть раз посидеть спокойно на одном месте и отдохнуть по-настоящему. – Карта Греции упала с коффитейбла на пол. В полумраке Массимо различал на ней Албанию и часть Югославии. – Все дело в том…

– В чем, мне ясно, – перебил его Лелло. Он встал, подошел к окну и, не оборачиваясь, добавил: – Ты надеялся, что я откажусь провести свои двадцать четыре дня таким дурацким… – голос у него прерывался, – таким дурацким образом. Не так ли?

За две, максимум три секунды надо было ответить, что он заблуждается. Дальнейшее молчание означало бы лишь одно: Лелло не ошибся в своих догадках. Но он продолжал молча разглядывать карту, которая все больше таяла в полутьме. Еще можно было различить голубизну Адриатического моря с жирной надписью посредине, но берег и острова уже окутались туманной дымкой.

– Ну что ж, все-таки останемся друзьями, – ледяным тоном сказал Лелло, по-прежнему стоя к нему спиной и прижимаясь к окну. – Надеюсь, мы еще увидимся. Хоть ты, наверно, решил навсегда поселиться в своем Монферрато?

По голосу Массимо понял, что Лелло повернулся, и наконец сам поднял глаза.

Лелло в своей светлой матроске стоял рядом с высоким подоконником, всем своим видом изображая презрительное равнодушие. Он по-прежнему иронично улыбался, но в глазах, полных слез, было лишь черное отчаянье и обезоруживающая нежность.

3

Секретарь дяди Эммануэле поклонился Анне Карле, самому синьору Эммануэле, пожал руку Витторио. С тех пор как Анна Карла как-то пригласила его на ужин вместе с дядей Эммануэле, это стало традицией. Секретарь был спокойный, вежливый молодой человек и приятный собеседник. Сразу после ужина, когда все переходили в гостиную, он на время снова становился секретарем. Помогал Анне Карле отобрать и положить рядом с креслом дяди Эммануэле газеты, раскрытые на странице экономических новостей, наклонял лампу с абажуром так, чтобы свет падал с левой стороны. Затем они вместе раскладывали на круглом столике возле дядюшкиного кресла сигары, ставили бутылки ирландского виски и ведерко со льдом. Выпив со всеми по чашке кофе и потолковав о том о сем, секретарь брал с бесчисленных полок в смежной комнате одну из старинных книг и на всю оставшуюся часть вечера устраивался где-нибудь в углу. Из скромности он никогда не претендовал на постоянное место и нередко довольствовался либо креслом или табуретом у канапе, где обычно сидела Анна Карла, либо краешком дивана, на котором Витторио просматривал технические журналы. Раскрывал очередную старинную книгу и погружался в чтение. Будучи очень воспитанным человеком, он мог молча сидеть, не поднимая глаз от книги, до конца вечера, если только к нему не обращались с вопросом.

– Хотите шоколадку? – предлагала Анна Карла.

– О, спасибо, – отвечал он.

Ни дядя Эммануэле, ни Витторио не любили шоколад. Если не было Массимо или какого-нибудь случайного гостя, Анна Карла могла спокойно сидеть на диване, время от времени протягивая руку, чтобы предложить молчаливому секретарю очередную шоколадку.

– Хотите?

– О, спасибо!

В гостиной царила тишина, лишь порой с улицы доносился приглушенный шум да тикали часы с маятником, стоявшие на небольшом камине. Порой дядя Эммануэле с хрустом вытаскивал из вороха на столике очередную газету и, полистав, бросал ее в корзину. Витторио мог часами изучать под лупой старинные, скверно воспроизведенные иллюстрации. Если же он просматривал медицинский журнал, присланный вместе с новинками фармацевтической промышленности, то либо возмущался про себя, либо вдруг громко восклицал:

– Они утверждают, что и это связано с курением!

– Что именно?

– Головные боли.

– Какая глупость!

Обычно по четвергам Анна Карла посвящала вечерние часы чтению серьезных журналов либо легких развлекательных романов. Она считала также своим долгом по четвергам подводить баланс личных и хозяйственных расходов, которые заносила в особую тетрадь. Но в последнее время она усомнилась в полезности и этого занятия, так как при повторном сложении результат неизменно получался другим.

– …сорок шесть. Сорок шесть плюс семь – пятьдесят три, плюс два – пятьдесят пять, плюс восемь… пятьдесят пять плюс восемь…

Кастелли, дядюшкин секретарь, ни разу не откликнулся на этот отчаянный призыв о помощи. Сидел рядом с ней в кресле либо на низком табурете возле канапе и продолжал невозмутимо читать.

Как-то раз Анна Карла не выдержала:

– Кастелли! Сколько будет пятьдесят пять плюс восемь?

– Шестьдесят три! – с улыбкой ответил он. И снова углубился в чтение.

– О боже! – изумилась Анна Карла, наклонившись и взглянув на пожелтевшие страницы, испещренные странными буквами. – О боже, Кастелли! Неужели вы так легко читаете и на древнегреческом?

– Древнегреческом? – ошеломленно переспросил Кас-телли. Посмотрел на книгу, затем перевел взгляд на Анну Карлу. – Да, конечно. То есть не совсем. Нет. Я просто заинтересовался шрифтом. – Он встал, отнес в соседнюю комнату старинный фолиант и вернулся с другой книгой.

На следующей неделе он сам завел с Витторио разговор о том, что головная боль – основная причина бессонницы. А он в последнее время тоже страдает головными болями и решил ложиться спать не позднее одиннадцати вечера, а еще лучше – в половине одиннадцатого.

С того четверга он стал уходить сразу после кофе.

– Шоколадку на дорогу?

Анна Карла сама проводила его через анфиладу слабо освещенных комнат в холл.

– Благодарю вас, синьора.

Он вышел из парадного, пересек улицу и пошел по пустынной аллее сада. Сел на одну из скамеек напротив полутемного дома и посмотрел на три освещенных угловых окна гостиной. Снял с шоколадки серебристую фольгу, а саму шоколадку бросил на траву и долго потом скручивал и раскручивал податливую обертку.

Тут было спокойнее, чем в доме синьоры. И главное, не надо притворяться, будто он читает старинную книгу.

Когда секретарь дядюшки Эммануэле ушел, в гостиной стало совсем тихо. Слышно было лишь, как шелестят страницы да поскрипывает карандаш, которым Анна Карла с нажимом водит по бумаге. Но вот исчезли и тетрадь, и газеты. Из-за портьеры виднелась лишь нога, обутая в туфлю, и золотистые обшлага голубого платьица. Над голубизной и золотом платья – копна пепельных волос.

Хотя по прерывистому дыханию, шевелившему портьеру, можно было догадаться, что дядя Эммануэле не спит, страницы шелестеть перестали. Витторио разглядывал очередной книжный каталог.

– Простите, синьора.

Анна Карла оторвалась от журнала и вопросительно посмотрела на вошедшего в гостиную Эмилио.

– Звонит доктор Симони. Принести вам телефон сюда?

– Спасибо, будьте так добры.

Телефонный разговор в гостиной Витторио ничуть не мешал, а дядю Эммануэле даже немного забавлял.

Эмилио вернулся, поставил телефон рядом с Анной Карлой на канапе и протянул ей трубку.

– Федерико, ты? Чао, подожди секунду… Спасибо, Эмилио, больше мне ничего не надо. Спокойной ночи… Я слушаю, Федерико… Кого?… А, ту американку, которую я должна была повозить по городу… Только в субботу утром?… Хорошо… Честно говоря, я ждала худшего. Но что она хотела бы посмотреть? Ах вот как!… Не знаю, может, повезти ее в «Балун»?… Да, это может стать темой для дружеской беседы. Некоторые в подобных случаях так и поступают… Но ты же сам говорил, что она… немного простовата… Вот именно… Зачем?… Чтобы забыть меня!… О боже, до чего же ты бываешь приторным… Тебе самому не стыдно?… Прости, я не расслышала. Что ты не можешь забыть?… Ну знаешь, заглядывать в декольте – это уж верх неприличия… Ты хоть отдаешь себе в этом отчет! Каждое твое слово дышит непристойностью… Да-да, именно непристойностью! Видишь, ты снова меня не понял! Для меня это еще и вопрос моральной чистоты… Все, не хочу больше об этом говорить… Лучше скажи, когда я должна встретиться с твоей американкой? Не рано ли? Хорошо… У нас тоже дикая жара, ночью спать невозможно… Конечно… Тогда я сама заеду за ней в десять – четверть одиннадцатого. Будем надеяться, что первое знакомство окажется приятным… Не за что, Федерико, не за что… Чао.

Она положила трубку. Вопросительно и с вызовом посмотрела на мужа, который глядел на нее с легкой усмешкой.

– Ты хоть понимаешь, что сама его провоцируешь! – заметил Витторио.

– Ты находишь?

– Уверен. Зачем мучить беднягу? Оставь его в покое, пусть себе развлекается со своими американками и шведками.

– Ну, это уж слишком! Это Федерико не оставляет меня в покое, а не я его.

– Кто он такой? – спросил дядя Эммануэле из своего угла.

– Да так, один из тех, кто… Но слышишь, дядя, Витторио меня же и обвиняет во всем. И потом, Федерико вовсе не такой уж бедняга.

– Я его назвал беднягой, потому что он страдает. Разве не так?

– А-а, очередной воздыхатель, – протянул дядя Эммануэле.

Он налил в бокал немного виски, выудил из ведерка остатки льда и снова с удовольствием погрузился в чтение.

– Нет, тебе бесполезно что-либо объяснять, – сказала Анна Карла мужу. – Порой ты бываешь даже более самонадеян, чем Массимо.

Она встала, чтобы проверить, много ли еще льда в ведерке.

– О, совсем не осталось. Прости, дядя, пойду принесу.