Текст книги "Из собрания детективов «Радуги». Том 2"

Автор книги: Вилли Корсари

Соавторы: Франко Лучентини,Карло Фруттеро
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 34 страниц)

Лелло не знал, кто такой Гадзера и что он делает на вершине этой странной лестницы.

– Собственно, я шел к вам…

– Вот как? Прекрасно. Тогда идемте.

Они вернулись в коридор, опустевший и тихий. Лишь вдали, у входа, слышались глухие, неразборчивые голоса. Без всякой на то причины Лелло снова вспомнил о худом, с запавшими щеками старике, который в прихожей жадно сосал зеленую мятную конфету, словно лягушку, прыгавшую в его темной, как пещера, пасти. Может, это и был Баукьеро?! Лелло похолодел от страха. Кладбища, мертвецы всегда действовали ему на нервы. Впрочем, этот коридор тоже походил на кладбищенскую дорожку.

– Вот мы и пришли, – сказал Триберти, остановившись у двери туалета. Он вынул из кармана ключ, всунул его в замочную скважину, открыл дверь и снова запер ее изнутри. – Кстати, все эти просители пробрались в помещение тайком, – уточнил Триберти. – Вы бы посмотрели, сколько их приходит утром, к открытию.

В небольшом опрятном кабинете землемера Триберти в шкафах хранились все документы и дела о выделении места на центральном городском кладбище и все проекты о сооружении там могил. «Посмотришь, как люди мучаются за право очутиться под землей, так и умирать расхочется», – любил повторять землемер Триберти. Он славился не только остроумием, но и неподкупностью. Ежедневно посетители старались обмануть его, опередить других, получив побольше квадратных метров земли, осаждали землемера просьбами, обещаниями всевозможных услуг, рекомендательными письмами. И тем не менее землемер Триберти защищал строгие порядки стойко, но без фанатизма, неизменно сохраняя добродушие. К этим бедным и богатым просителям, не имевшим законных прав, к бесчисленным посредникам, маклерам, подрядчикам, спекулянтам он, покорившись судьбе, относился снисходительно, считая их составной частью своей работы.

– Архитектор Гарроне? – сказал он тоном школьного учителя, который вспоминает своего давнего ученика. – Конечно, я его знал! Когда я прочитал о его гибели в газете, я, знаете, даже расстроился. Да, ужасная смерть, ужасная!

– А здесь, – Лелло обвел рукой кабинет, – он работал?

– Что поделаешь, он, как и все остальные, пытался урвать кусок. Проект маленькой капеллы, крохотного дорического храма, даже реставрация памятника – он и этим готов был удовлетвориться. Проектов он приносил великое множество, это может подтвердить и синьора Рипамонти. Но в комиссию, насколько я знаю, не поступило ни одного.

– В какую комиссию?

– Совет архитекторов, который рассматривает проекты новых памятников или могил на кладбище, собирается раз в месяц. И знаете, где они заседают? В зале бракосочетаний!…

Триберти с достоинством улыбнулся, как бы давая Лелло право всласть похохотать над подобной нелепостью. Но Лелло сохранял полную серьезность.

– А конкуренция большая?

– И не говорите! – Триберти замахал руками. – Эти архитекторы наивно рассчитывают, что им кто-нибудь закажет проект громадного фамильного склепа. Никак не могут понять, что наступили другие времена. Для склепов на кладбище больше нет места. Да и само кладбище наших дедов и прадедов доживает последние дни. Либо будут сооружены компактные, рациональные кладбища в разных концах города, либо… Знаете, я недавно прочитал в «Доменика дель коррьере», что в Америке на больших кладбищах действуют электронно-счетные устройства. Нельзя же и дальше воздвигать памятники из каррарского мрамора – молящихся ангелов или скорбные женские фигуры. По мне, даже ниша – и та чрезмерная роскошь.

– Неужели? – воскликнул Лелло.

– Ничего не поделаешь, – сказал Триберти. – Будущее за кремацией.

Лелло судорожно проглотил слюну и попытался улыбнуться. Но, посмотрев землемеру Триберти в лицо, понял, что тот не шутит.

– А мы здесь, в Турине, должны показать пример, – продолжал Триберти. – Возможности у нас есть, но недостает широты взглядов, способности заглянуть в будущее. Либо крематории, либо бесконечное кладбище – отсюда до самого Раккониджи… О, горе нам!

Лелло уже готов был от всего сердца посочувствовать своему собеседнику, как вдруг заметил, что Триберти смотрит вовсе не на него. Он беспокойно обернулся и увидел за стеклянной дверью тень согнувшегося человечка.

– Они снова тут, – прошептал Триберти.

– Но чего они хотят? – прошептал Лелло.

– Ждут, надеются. Пытаются узнать, нет ли каких перемен, не освободилось ли на кладбище место, кому выделили участок земли, чтобы перехватить заказ на могилу, на памятник, на любую работу. Они являются к клиенту под видом официальных представителей архитектурной мастерской, якобы знающих ходы к Триберти, показывают предварительные проекты, говоря, что они уже одобрены комиссией. Сулят клиенту золотые горы, беспардонно лгут – словом, это самая настоящая ярмарка.

– Вы случайно не встречали среди них некоего Баукьеро? – прошептал Лелло. – Землемера Баукьеро.

Триберти на миг задумался.

– Что-то не припомню, имя незнакомое. Но это ничего не значит, у меня бывает столько людей… К счастью, одни со временем теряют надежду, другие умирают… Этот Баукьеро недавно представил свой проект?

– Не знаю, скорее, давно, – ответил Лелло.

– О, этим занимается синьора Рипамонти. Очень толковая женщина. Я потом все дела передаю ей, иначе я вообще не смог бы работать. Скажу без лишней скромности, тут у нас дел побольше, чем в адресном столе. С нами может сравниться только Управление вывесок и витрин! Посмотрите, – пробормотал он, – посмотрите!

За стеклянной дверью в полном молчании маячили грозные тени.

– Я с ними потом сам разберусь, – сказал наконец Триберти. – А пока идемте к Рипамонти.

Он провел Лелло через боковую дверь на склад с пыльными шкафами, а оттуда, через другую дверь, в отдел синьоры Рипамонти. Она оказалась полной, курносой женщиной, которую Лелло прежде встречал в своем управлении.

– До свиданья, синьор Ривьера, – весело сказал Триберти. – Пойду изгонять менял из храма. О господи, сколько интриг из-за горсти костей и нескольких могильных камней!

Лелло сразу почувствовал, что синьора Рипамонти вовсе не в восторге от своей работы в мрачном отделе муниципалитета. На деревянной тарелке вместе с карандашами, скрепками, кисточками, шариковыми ручками, ластиками лежал также красный рог-талисман, а рядом, на папке бумаг, – лошадиная подкова. По-видимому, и рог и подкова были подарками шутников-коллег. На оголенной шее синьоры Рипамонти висела золотая цепочка.

Рипамонти тоже не слыхала о Баукьеро, но встала и любезно раскрыла шкаф, доверху заполненный оранжевыми папками.

Синьоре не помешало бы изредка душиться хорошими духами, стоя рядом с ней, подумал Лелло.

– Пытаются что-нибудь получить там, – она показала на кабинет Триберти, – а затем приходят ко мне. А у меня не хватает духу сказать им, что это бесполезно. Мы принимаем лишь проекты на уже выделенные участки земли и только в случае согласия владельца участка. Но просители ничего не хотят понять: «Синьора, вся надежда на вас…»

Она извлекла из шкафа целую кипу папок и с размаху бросила их на стол, стоявший вплотную к стене. Поднялось облачко пыли, и маленький белый предмет, подпрыгнув, упал на пол.

Лелло поднял его, это оказалась ручка-амулет под слоновую кость, верное средство от сглаза.

– Мои просители убеждены, что я должна их рекламировать, – продолжала синьора Рипамонти. – Посоветовать клиентам взять именно их проекты. «Вы все можете, вы на таком месте сидите, что достаточно одного вашего слова». И вот, чтобы от них избавиться, я нашла способ – со всем соглашаюсь и кладу проект в красивую папку с именем автора в верхнем углу. Они уходят довольные, а я каждые два года, когда в шкафу не остается больше места, выбрасываю все папки… Посмотрите сами, если Баукьеро предлагал свой проект, то он хранится здесь.

Синьора Рипамонти села за пишущую машинку, повернувшись к нему спиной. Двумя пальцами, чтобы не испачкаться, Лелло стал перебирать папки: Алиотти… Альтамура… Атаназио… Барбини… Бастианенго… Бацца… Он снова пересмотрел все папки на «Б». Баукьеро среди них не было. Ничего не поделаешь, он проиграл.

Представив себе, как обрадуется Ботта, Лелло совсем помрачнел. Конечно, он может сказать, что отказался от своей затеи. Но потом Ботта, этот везунчик, встретит Триберти, и тот расскажет ему, как было дело, и тогда он, Лелло, окажется в дурацком положении. Ботта назовет его лгуном и кретином.

– Нашли? – спросила Рипамонти.

– Пока нет.

Ему оставалось полистать папку Гарроне, но какой от этого толк? Лелло вдруг понял, что попал в ловушку, которую ему уготовила судьба после бесконечной цепи унижений. Из-за душевного благородства, мягкого характера, христианского милосердия, доброты он все время притворялся, будто ничего не видит и не слышит. Получив удар по одной щеке, подставлял другую, мучился и страдал. И не потому, что он слаб, а из чувства долга перед ближними. А в итоге долготерпение и скромность привели его к постыдному поражению, к полной неудаче. Жалкий болван, вздумал разыгрывать из себя хитреца. И теперь из-за пустяка обречен на постоянные унижения.

Чтобы как-то успокоиться и не вызывать у синьоры Рипамонти подозрений, он дрожащими руками принялся снова перебирать папки: Паракки… Пиоди… Прателлини… Убальди… Унгаро… Маккья… Мартелли… Луккези… Ландра… Гарроне… Ганча… Галимберти…

Желая оттянуть время, он открыл папку Гарроне. В ней лежало с полдюжины пожелтевших проектов: куб с венчающей его пирамидой, склеп, некое подобие пагоды… Слева, в верхнем углу листа, тушью было выведено: «Автор проекта архитектор Ламберто Гарроне», а на листе с проектом пагоды стояла также лиловая печать: «Братья Дзаваттаро. Мраморные памятники, плиты и надгробья. Гранильные работы и резьба по камню. Проспект Реджо Парко, 225».

– Простите, что означает печать мастерской, которая делает памятники?

– Только одно: что автор проекта договорился с владельцем такой мастерской и с могильщиком, – ответила синьора Рипамонти, повернувшись к нему. – Да и то не всегда. Порой архитекторы прибегают к двойной игре: владельцу мастерской говорят, что уже имеют клиента, ну а клиенту показывают печать владельца мастерской и говорят, что могут добиться скидки и всяких других преимуществ.

Мелкими шажками, почти на цыпочках Лелло подошел к ней. Быть может, судьба не так уж жестока к нему? Черное облако неудачи, кажется, начинает рассеиваться. Существование мастерской братьев Дзаваттаро вновь придало ему силы, вселило надежду на успех.

– У них тоже существует сильная конкуренция? – дрожащим голосом спросил он.

– Не знаю, но скорее всего – да. Могильщики и владельцы мастерских по сооружению памятников и надгробий сюда заглядывают редко. Им обычно не нужно искать работу, клиенты приходят к ним сами. Но и там, вероятно, идет борьба за заказы.

– Словом, все дерутся между собой! – радостно воскликнул Лелло. Он буквально пожирал глазами синьору Рипамонти, этот кладезь информации.

Синьора Рипамонти улыбнулась еще горестнее.

– Мы живем в скверном мире, – сказала она. – А у меня еще и скверная работа, этот запах увядших цветов, все эти могильные камни, вазы…

Она неверно истолковала исполненный признательности взгляд Лелло и торопливо прикрыла рукой вырез на груди. Но Лелло все-таки успел увидеть у самой ложбинки маленький четырехлистник, висевший на золотой цепочке.

По коридору он чуть ли не бежал, ему казалось, что он босыми ногами ступает по душистой луговой траве. Сейчас Лелло любил всех людей. Он взглянул на часы. Нет, пора уже возвращаться на службу, в мастерскую братьев Дзаваттаро он съездит завтра. Он отбросил ногой воображаемый камешек с милой тропки, перескочил через сказочный пенек. Жизнь прекрасна и полна чудесных неожиданностей! Массимо, его дорогой Массимо, который недавно звонил и говорил очень ласково, заедет за ним после работы. И они вместе поужинают в каком-нибудь загородном ресторанчике.

Лелло перескочил через три каменные ступеньки, с грохотом отворил стеклянную дверь и обомлел: старик на скамье сидел в прежней позе и все еще сосал зеленую карамельку. На секунду Лелло показалось, что ничего не изменилось и все придется начинать сызнова. Он похолодел от ужаса. Но тут же опомнился. Проходя мимо старика, он небрежно кивнул ему. Потом повернулся и шутливо спросил:

– Ваша фамилия случайно не Баукьеро?

Старик в ответ лишь молча взглянул на него своими водянистыми глазами. Напевая вполголоса веселый мотивчик, Лелло покинул здание-ловушку.

7

О нет, ни от чего его не оторвали! Собственно, у него не было в городе никаких дел, просто он хотел подышать свежим воздухом. Он даже извинился, что явился в полицию, не переодевшись, без пиджака, да еще с собакой.

На Баукьеро была короткая рубашка в темно-зеленую и коричневую клетку, и, видимо, до того как манжеты пообтерлись, она была с длинными рукавами. Собака, вытянув лапы, смирно лежала на боку возле двери, стараясь вдохнуть побольше свежести от керамических плиток пола.

Сантамария смотрел на собаку и ее хозяина с той нежностью, с какой археолог смотрит на древние фрески. Вот он каков, этот «мирный горожанин», скромный, честный, незаметный труженик, защищать которого и призвана полиция! Прежде Сантамария думал, что этот скромный «никто» давно уже исчез после бесконечных социальных бурь и катаклизмов. Большой кадык, белые острые локти, которые торчат из-под слишком коротких рукавов, потерявшие форму полотняные брюки, полосатые носки и черные в дырочках старые башмаки. И наконец, совершенно невыразительное лицо. Точь-в-точь такие же, как этот Баукьеро, люди линчуют безобидных карманных воришек, насилуют матерей семейств, заманивают в погреб шестилетних детей, убивают соседей из-за вазы с геранью, невольно подумалось Сантамарии.

– Давайте сюда вашу шляпу, – предложил Де Пальма.

– Благодарю вас.

Коричневая соломенная шляпа перекочевала с коленей Баукьеро на письменный стол Де Пальмы.

– Итак, мы позвали вас, чтобы еще раз проверить некоторые сведения о той блондинке.

– Ее нашли? – спросил Баукьеро, привстав со стула.

Собака устало подняла голову, но сразу же опустила ее и грустно вздохнула.

– Нет, пока нет, – сказал Де Пальма. – Но мы, кажется, напали на след и потому хотели бы уточнить кое-какие мелочи в ее туалете. А именно: какая у нее была сумка.

Баукьеро задумался. Он был не из тех свидетелей, которые ничтоже сумняшеся повторяют прежние показания.

– Ну, это была большая сумка с ремешком, похожая на ягдташ, – неторопливо начал он. – Без бахромы. Розовая или оранжевая, точно уже не помню.

– С матерчатой пряжкой или с круглым металлическим замком?

– С пряжкой.

– Что было изображено на пряжке? Вы сказали…

Баукьеро поднял вверх короткие растопыренные пальцы.

– Звезда, это я хорошо разглядел. Звезда Италии. Белая. Бедная наша звезда! Какая у нее печальная участь – попасть на сумки… гулящих девиц.

– Не помните, звезда была вышита, наклеена? А может, она была из пластика?

– По-моему, не металлическая и не из пластика. Потому что она не блестела. Скорее всего, она была из материи или вышита на матерчатой же сумке. И еще, края звезды слегка загибались. Особенно хорошо я запомнил ее очертания. Остальное…

– Не могли бы вы нарисовать нам эту звезду? – мягко спросил Де Пальма.

Баукьеро изумился так, словно его попросили спеть арию Риголетто.

– Для чего? – с легким смешком сказал он.

Сантамария так и не понял, к кому относится эта насмешливая улыбка. То ли Баукьеро смеялся над самим собой, вынужденным выполнять столь нелепые просьбы, то ли над полицией, которая с такими просьбами к нему обращается.

– Это очень важно, – таинственно и доверительно сказал Де Пальма. – Мы не можем пока объяснить вам причину, но, поверьте, от вашего ответа зависит результат расследования. Мы сейчас на распутье…

Благонамеренный гражданин Баукьеро тут же согласился помочь полиции.

– Хорошо, попробую, – сказал он. – Только я уже лет десять как не брал в руки карандаш.

– Но ведь звезда – строго геометрической формы. А так как вы землемер…

– Что ж, попытаться можно… – Баукьеро пододвинул стул к краю стола и взял у Де Пальмы лист бумаги и шариковую ручку. – Вообще-то и звезда на сумке не была шедевром искусства, – сказал он, делая первый штрих.

Де Пальма промолчал.

– В наше время от нас требовали в рисунке полнейшей точности, и горе тому, кто ошибался. А теперь все рисуют как бог на душу положит, ни у кого не хватает терпения нарисовать хоть одну абсолютно прямую линию. У вас случайно нет линейки?

– Увы, нет, – ответил Де Пальма. – Но я могу дать вам вторую шариковую ручку или… подождите, есть разрезной нож…

– Не надо, не надо, обойдусь и без него.

Землемер вначале неуверенно и неохотно, а затем воодушевившись и с удовольствием стал вычерчивать контуры звезды.

– А чем вам не понравилась звезда на сумке? Была неровная? – поинтересовался Де Пальма.

– Вот именно. Не знаю уж почему, но только нынешние художники любят все искажать, даже самую простую по форме вещь. Иначе они не получают удовлетворения от работы. – Острие шариковой ручки медленно ползло по листу вверх и столь же медленно опускалось вниз. – Звезда была пятиконечной, но, по-моему, несколько более удлиненной, чем на гербе нашей республики.

Де Пальма открыл ящик письменного стола, вынул лист с гербом Итальянской Республики.

– Не такой?

Баукьеро посмотрел внимательно и сказал:

– Нет… потоньше и подлиннее. – Он попытался подправить свой набросок, потом двумя косыми линиями решительно его перечеркнул. – Потерпите, на чистом листе у меня получится скорее и лучше. – Он снова принялся вычерчивать звезду, машинально заслонив локтем левой руки лист от Де Пальмы и Сантамарии, как это делают порой ученики в классе. – Звезда была немного странной формы, – пробормотал он. – Верхний ее конец был длиннее других. И этот, пожалуй, тоже…

Де Пальма встал, подошел к нему и заглянул через плечо на эскиз.

– Вы сказали, что ее края топорщились?…

– Верно…

Баукьеро заштриховал контуры звезды и, держа лист перед собой на вытянутой руке, снова посмотрел на него. И тут на лице его отразилось неподдельное изумление.

– Какой же я болван! – простонал он. – Как же я не догадался!

Он повернулся и посмотрел на Де Пальму и Санта-марию тем же растерянным взглядом, что и его собака.

– Ну как? – спросил Де Пальма, дружески положив ему руку на плечо. – Она вам до сих пор кажется звездой Италии?

– О нет, нет! Что я вам наболтал, глупец! Как я об этом сразу не подумал? Неплохую я вам оказал услугу!

Де Пальма постарался его приободрить и приуменьшить значение ошибки.

– Наоборот, вы полностью подтвердили наши предположения. Еще один свидетель говорил, что на сумке была вышита морская звезда. Но его свидетельство, как бы это поточнее выразиться… представлялось нам в отличие от вашего не слишком достоверным.

– Нет-нет, тот свидетель прав, это была морская звезда. Почему мне это сразу не пришло в голову, право, не знаю…

Баукьеро никак не мог успокоиться и беспрестанно извинялся за свой промах. Де Пальма проводил его до самой двери.

– Отлично, превосходно, чудесно, – пробормотал Де Пальма, снова усаживаясь за письменный стол. Он рухнул на стул и еле слышно добавил: – Теперь и впрямь придется поехать на этот проклятый луг.

– Хочешь устроить облаву?

– Если блондинка работает в тех краях, тогда…

– Но она преспокойно могла удрать.

– Послушай, Сантамария, в городе ее следов не отыскалось. В руке у нее была труба, поэтому я предположил, что она работает в окрестных лесах, и попросил «полного содействия» со стороны карабинеров Сан-Мауро, Кивассо, Ступиниджи, Боргаретто – словом, почти всех окраинных районов. Вдумайся только: высокая, белокурая, сумка на ремне, оранжевые брюки – чего же еще желать! Увы, таких девиц на окраинах, даже если быть оптимистом, наберется пять-шесть тысяч. А тут мы хоть сузим зону поисков. И если даже она надумала скрыться, остались ее товарки, не так ли?

– Когда ты собираешься провести облаву?

– Сегодня вечером, – ответил Де Пальма, поднимая двумя пальцами телефонную трубку. – Операция «Морская звезда». Ты с нами?

– Вообще-то я собирался вечером съездить в Новару, – солгал Сантамария, которому мысль об этом пришла только сейчас.

– Ты прав, сначала долг перед дамами, а потом уже удовольствие от работы, – со вздохом сказал Де Пальма.

Де Пальма знал об Иоле, хотя ни разу ее не видел, и в этой «междугородной связи» не одобрял лишь сложности с еженедельными поездками – «железнодорожное рабство», как он выражался.

Он стал названивать коллегам. Организовать за столь короткий срок грандиозную облаву было невозможно. Но с помощью Раппы из отдела Полиции нравов ему удалось набрать пятнадцать полицейских. К несчастью, Раппа не знал района, а его «эксперт» по холмам, бригадир Макалузо, пятью днями раньше угодил в больницу с повреждением головы, полученным во время стычки с демонстрантами. Раппа даже предположил, что владение синьоры Табуссо не подлежит юрисдикции туринского муниципалитета. Де Пальма занялся выяснением этого вопроса, а Сантамария велел Скалье принести военную карту холма и стал ее изучать.

Кругом большие и маленькие долины. Мало кто представлял себе, сколь сложным по рельефу было зеленое кольцо города.

Сантамарии понадобилось несколько минут, прежде чем он отыскал на карте поместье «Ле буне пере» – «Хорошие груши», – которое находилось между виноградником «Малабаита» и таинственным «Холмом добычи». Все эти диалектальные названия звучали для него сказкой. Да и сам этот зеленый мир с извилистыми дорогами и тропинками был старинным, сказочным. Он воочию видел перед собой дам в париках и солдат в треуголках и убеждал себя, что в Новаре его сегодня не ждут и он прекрасно может съездить туда, как обычно, в субботу.

Пришел Лопрести и сообщил, что наконец-то отыскал на виа Верди парикмахера, у которого Гарроне стригся в день убийства. Судебная экспертиза обнаружила на воротничке рубашки и в ушах убитого крохотные седые волоски. Но парикмахер не смог вспомнить ничего любопытного, кроме того, что Гарроне, его постоянный клиент, собирался посмотреть в кинотеатре «Арти» фильм «Бич». Тогда Лопрести поехал в кинотеатр и показал кассирше фотографию убитого. Кассирша сразу его узнала, добавив, что Гарроне пришел на сеанс один и ушел тоже один. Других подробностей Лопрести выяснить не удалось.

Сантамария зашел в кабинет Де Пальмы и рассказал ему об этом последнем звене в цепи поисков. Теперь они, если, конечно, не выяснится что-то новое, знают, как Гарроне провел свои последние часы. Побывал в парикмахерской, в кино, в гостях у графинь, в галерее Воллеро, в ресторане «Мария Виттория», после чего ему проломили череп.

– Когда вы поедете на холм?

– В одиннадцать вечера, – ответил Де Пальма.

Он объяснил, что поместье «Хорошие груши» лишь несколько лет назад отошло к туринскому муниципалитету. Раньше оно входило в состав района Монкальери. Два карабинера из местного управления прекрасно знали тот район, и Де Пальма, по его выражению, «заручился их помощью и поддержкой».

– Значит, ты улепетнешь в Новару?

– Нет, поеду с вами, – сказал Сантамария.

– И не пожалеешь, – невозмутимо сказал Де Пальма. – Вот увидишь, мы проведем чудесный вечер на холме, под звездным небом, с красивыми женщинами… Все будет к твоим услугам.

– Сестер Табуссо вы предупредили?

– Нет, лучше им ничего заранее не сообщать. Иначе они нам всю плешь проедят. И потом, чтобы попасть на луг, мы не нуждаемся в ключах, не так ли? Они же сами попросили устроить облаву. А следовательно, мы действуем в их интересах.

8

Однажды на выставке рисунков психически больных детей в Монте-Карло, куда он зашел со скуки, Массимо увидел, что почти на всех рисунках не только фантастические звери, но и деревья, люди и даже солнце были с огромными когтями. Желтый экскаватор яростно отпрянул назад, снова вскинул свою морщинистую шею и вонзился в асфальт. Большие сверкающие зубья чудища стали его взламывать. Появились первые трещины, потом откололся огромный кусок. Казалось, челюстям экскаватора его не раздробить. Но нет… Истеричный рев мотора, удар когтями, и большущий серый пласт разлетелся на мелкие куски.

Массимо пересек виа По, подошел к мрачным, цвета запекшейся крови портикам префектуры, а затем миновал плотные ряды машин у Королевского дворца.

И машины, и сам дворец нагоняли тоску. Как заметил однажды дядюшка Эммануэле, принцы и короли Савойской династии, сооружая свои геометрически правильные площади и сливающиеся один с другим проспекты, предугадали, что на смену им придет промышленная династия Аньелли, и со свойственной лишенным воображения людям дальновидностью словно предсказали, что заводы «фиат» будут состоять из бесконечных конвейеров. Но едва Массимо подошел к пьяцца Дуомо, как понял, что это успокоительное однообразие уже стало ненадежным. Архисовременный стиль Муниципального дворца технических служб явно был плодом изощренной фантазии. Железобетонные конструкции и облицовка говорили о ярко выраженном стремлении «слиться» с серыми камнями церкви напротив и с красными руинами ближних Палатинских башен. Не приходилось удивляться, что Дворец технических служб стал одним из самых безобразных строений города. Увы, похожих на него «нарывов» в Турине становится все больше. Старые массивные здания, образовавшие как бы огромную цитадель, постепенно отступают под натиском новых архитектурных монстров. Повсюду теперь царит неодолимое стремление не отстать от веяний модернизма.

Массимо углубился в узенькие, унылые улицы старого города и сразу ощутил не изведанную прежде радость.

Из ворот и обшарпанных подъездов вырывались клубы пыли и запах плесени, выскакивали дети, собаки, доносился стук инструментов – это трудились искусные ремесленники, которые вечно опаздывают с выполнением заказов. Все ласкало взор: бакалейщики в серых халатах, мальчишки-рассыльные в белых халатах, могучая женщина с хозяйственной сумкой, шепчущиеся о чем-то монахини, пенсионеры, потягивающие половинки сигар, матери, что-то кричащие из окон своим детям. На каждом углу стояла толстая проститутка. Это был не пролетариат, а «тощий народ», и Массимо испытывал несколько двойственное чувство при виде этого своеобразного карнавала. Его не смущали ни грохот машин и мотоциклов, ни рев проигрывателей, ни режущий слух южный диалект (ведь не мог же невидимый устроитель празднества предусмотреть буквально все). И когда Массимо подошел к элегантным и грустным портикам возле муниципалитета и увидел Лелло, который о чем-то оживленно беседовал со своими коллегами, его вдруг осенило: Лелло, несмотря на женоподобную фигуру и черные бархатистые глаза, был не кто иной, как униженный и ошельмованный служащий – Монсу Траве.

Милый мой, бедный! – с нежностью подумал Массимо. Лелло увидел его, отделился от группы, пошел навстречу. Массимо хотелось его обнять, но он лишь крепко сжал ему руку.

– О дорогой, – прошептал Лелло, пораженный столь необычным проявлением симпатии. Он кокетливо наклонил голову и с мягким упреком добавил: – На нас смотрят…

Они направились к машине Лелло – желтому «фиату-500».

– Знаешь, – признался Лелло, – я сегодня плохо о тебе подумал.

– Вот как?

– Да. Я решил, что ты меня презираешь.

– Я тобой восхищаюсь! – с искренним чувством воскликнул Массимо. – Ты удивительное создание!

Лелло покраснел. Он был безмерно счастлив.

– Значит, ты не считаешь меня кретином?

– Я считаю тебя верхом совершенства! – торжественно объявил Массимо.

– Ты такой хороший, добрый, – сказал Лелло. – Не знаю, как бы я жил без тебя. – Он вздохнул. – Мой главный недостаток в том, что у меня нет уверенности в себе. Достаточно какого-нибудь замечания Ботты, и я уже падаю духом.

– Чем они тебя обидели, эти людишки? – гневно сверкая глазами, спросил Массимо.

При мысли о том, каким унижениям ежедневно подвергается его благородный друг, у Массимо больно сжалось сердце.

– О, ничего особенного, – сказал Лелло, пройдя чуть вперед и вставляя ключ в противоугонное устройство, соединенное с клаксоном. – Просто у них возмутительные манеры. Сегодня мы едва не подрались с Боттой.

– Да что ты!

Другим ключом Лелло отпер замок, влез в кабину, открыл дверцу для Массимо.

– Впрочем, их особенно и винить нельзя, – добавил Лелло. – Это все ничтожные людишки, бескрылые, недалекие.

– Вы говорили… о нас?

– С чего вдруг? – удивился Лелло. Потом понял, наклонился и нежно поцеловал мизинец левой руки Массимо. – Нет, в этом отношении они, надо признать, люди без малейших предрассудков. Мы говорили об убийстве Гарроне… Кстати, ты больше не видел своего полицейского комиссара? Они никого не нашли?

– Нет. И до сих пор даже не знают, кого и где искать!

– Вот видишь. – Загадочно улыбаясь, Лелло включил зажигание. – А у меня возникла на этот счет одна идея. И поскольку она совсем не беспочвенна, мои завистливые сослуживцы сразу обвинили меня в тупости. Признаться, сегодня, когда я проводил свое скромное расследование, я в какой-то момент был близок к отчаянию.

– Уж не впутался ли ты в скверную историю?

– Нет, что ты! – засмеялся Лелло. – Просто я испугался, что потеряю лицо. Знаю, что это глупо, но в нашем кругу главное – не потерять лицо. Но потом, к счастью…

Машина несколько раз отчаянно дернулась и помчалась по дороге. Массимо чуть не врезался в смотровое стекло.

– Что за расследование ты ведешь? Ты напал на след? Если хочешь, я могу поговорить с моим комиссаром.

– Нет, это было бы преждевременно. Я тебе уже говорил, что Ботта знал убитого. Так вот, я предположил… Но не исключено, что в итоге я останусь ни с чем. Завтра мне надо… – Он резко затормозил. – Ой, посмотри!

– Что случилось?

– Вон… Тот самый старик!

Массимо взглянул на толпу людей у витрин на виа Гарибальди.

– Какой старик?

– Нет, мне показалось… Может, это и не он. Того старика я встретил сегодня, когда шел к Триберти, чтобы проверить свои подозрения. Он ел мятные конфеты.

– Он что, тоже вызвал у тебя подозрения?

– Не смейся надо мной, Массимо, прошу тебя, – обиженно сказал Лелло. – Неужели ты не понимаешь, что делаешь мне больно?

– Что я такого сказал?

– Ничего. Ты никогда не говоришь ничего такого, к чему можно было бы придраться. Ты умный, не то что Ботта.

У Лелло явно испортилось настроение.

– Прости, – сказал Массимо. – Но я, честное слово, не хотел…

– Согласен, согласен, я слишком чувствителен к оттенкам и закомплексован. Не так ли? Весьма сожалею, но придется тебе принимать меня таким, какой я есть.

Он внезапно переключил скорость – вторую на третью. Мотор отчаянно взревел. И тут Массимо допустил роковую ошибку – инстинктивно зажмурился.

– Ну что же ты молчишь? – вскипел Лелло. – Наберись хотя бы мужества сказать мне прямо в лицо, что я не умею водить машину.