Текст книги "Из собрания детективов «Радуги». Том 2"

Автор книги: Вилли Корсари

Соавторы: Франко Лучентини,Карло Фруттеро
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 34 страниц)

– Профессор Бонетто! – воскликнул он. – Гарроне стоял рядом с профессором Бонетто и говорил ему…

– Что именно?

– Я стоял примерно на том же месте, что и сейчас. Беседовал с маркизой Вьотто, которая привела с собой золовку. Ту, что вышла замуж за Капеллано, профессора неврологии. Вы его знаете?

– Не слишком хорошо, – дипломатично ответил Сантамария.

– Но я к разговору Гарроне с Бонетто особенно не прислушивался. Владелец галереи, сами понимаете, должен, если так можно выразиться, сражаться сразу на нескольких фронтах. Но помню, что Гарроне показал на одну из картин центрального зала и сказал: «Эта женщина – я».

– Женщина?!

– Вот именно. А там висят лишь две картины. Видите? – Он подвел Сантамарию к стене. – Одна – «Юпитер и Ганимед», а другая…

На другой картине, старой, потрескавшейся и явно отреставрированной, была изображена Даная. На нее с неба сыпался дождь золотых монет, а над головой парили два ангела любви.

4

Река была серая, как во время засухи, вода в своем медлительном течении намыла островки из тины и высохших под лучами солнца отбросов. На болотистых берегах По росли желтоватые и красноватые рахитичные растеньица, почти утопая в тине и темной зловонной воде. От зоологического сада на набережной Макиавелли до противоположного берега реки неподвижный воздух был пропитан запахом гниющих растений, дыма и копоти. Адвокат Арлорио и судья Мацца Маренго шли по берегу неторопливо и важно, как ходят карабинеры в мундире и старики.

– Честно говоря, я в растерянности, – признался адвокат. – Хотелось бы знать, должен ли я в данном случае проявить инициативу или лучше умыть руки.

Его друг Мацца Маренго по своему обыкновению промолчал.

Своей молчаливостью он в бытность судьей, главой кассационного суда, приводил в растерянность и даже смятение адвокатов, делопроизводителей, подсудимых, свидетелей, потерпевших и швейцаров. Но все-таки он уже два года как на пенсии и мог бы помочь простому смертному, подумал Арлорио, глядя на орлиный профиль друга. Впрочем, трудно требовать от старого человека, чтобы он вдруг изменился. Он увернулся от красного мячика, который кинул в него какой-то мальчишка, и снова приступил к осаде:

– В известной мере я свой долг выполнил. Я долго уговаривал сестер Пьовано пойти в полицию и заявить, что в тот день Гарроне был у них в гостях. Я предупредил их, что все действия жертвы до момента преступления крайне важны для «непрямого расследования», как его определяет Оттоленги. Даже дал им понять, что молчание может быть, в конце концов, истолковано как пособничество преступнику…

Тут в Мацца Маренго угодила пластиковая стрела, и он остановился. Сделал вид, будто прицеливается, словно из ружья, своей тростью красного дерева в стайку сорванцов, которые сбегали по откосу, поросшему чахлой травой, к реке. Его светло-серые глаза, неотрывно глядевшие на «воинственных индейцев», мигнули, но он так и не произнес ни звука.

– Сколько я ни бился, – продолжал свой рассказ Арлорио, когда смолкли вопли мальчишек, – убедить их не удалось. Ты сам знаешь, как упрямы Пьовано, особенно наша дорогая Клотильда. Они утверждают, что факт визита не имеет никакого значения, а вот неприятностей потом не оберешься. К тому же они боятся газет, публичного скандала и еще бог весть чего… Я согласен, дело это тонкое. Ну а для графинь Пьовано быть вовлеченными в темную историю, в то время когда аристократия и так повсеместно подвергается гнусному поношению, не слишком приятно.

Дикий глухой рев, донесшийся из зоологического сада, отозвался эхом в обмелевшей реке и заглушил голос адвоката.

Несколько ребятишек кидали рыб ушастым тюленям. Маренго снова остановился, и адвокат с надеждой повернулся к старому другу. Быть может, тот решился наконец дать ему совет. Но Мацца Маренго, похоже, заинтересовал рыбак, который пытался забросить удочку с необычайно длинной леской туда, где среди камней и отбросов уцелело еще немного чистой воды. Однако, когда рыбак подсек леску, ни рыбы, ни наживки на ней не было.

Мацца Маренго положил трость на плечо и молча двинулся дальше. Адвокат Арлорио вздохнул, но решил не сдаваться.

– Тут не только дело принципа. Выяснилась одна подробность, которая может оказаться очень важной для следствия… – Он сделал паузу, словно приготовился диктовать машинистке. – Прощаясь с Гарроне, графиня Клотильда, в моем, учти, присутствии, предложила ему пригласительный билет на выставку цветов в Королевском саду, куда и сестры Пьовано намеревались в тот вечер пойти. Вежливо ее поблагодарив, Гарроне отказался. И под каким предлогом!… Вот буквально его слова: «Цветов? Спасибо, но сегодня вечером я займусь камнями».

Мацца Маренго поднял глаза и принялся разглядывать огромную магнолию, которая свешивалась через ограду и словно рвалась всеми своими лепестками к воде.

– Что скрывалось за этой странной фразой? – спросил самого себя Арлорио, желая своей тирадой нарушить мрачное молчание друга. – На какие камни он намекал? На драгоценные? Такое предположение кажется мне наиболее логичным. В любом случае лишь следственные органы могут определить важность этого свидетельства. Итак, проблема проста – могу ли я, хочу ли и должен ли, несмотря на старинную дружбу с графинями Пьовано, во имя общественного блага…

Сухопарый, высокий Мацца Маренго схватил палку обеими руками и весь напрягся, словно игрок в гольф перед ударом. Голубой почти круглый камешек после сильного броска взмыл дугой в воздух, пролетел через откос и упал в реку.

После чего судья Мацца Маренго изрек свой приговор:

– Иди и сообщи.

5

После десятиминутного разговора с синьорой Табуссо, сидевшей по другую сторону его письменного стола, Сантамария понял, что она из тех прямолинейных женщин, которые «внушают к себе уважение». И дело здесь не в мощных размерах, громком голосе, красноречивых жестах, хотя они, конечно, тоже играют определенную роль. Поражало другое: у этой женщины была удивительная способность создавать впечатление, будто она сидит здесь уже целый час. Между тем она вовсе не производила впечатления человека назойливого, вечного жалобщика.

Дождавшись его прихода, синьора Табуссо представилась как приятельница Анны Карлы и без лишних слов сразу же перешла к сути дела. У нее был дар, присущий некоторым актрисам и певицам, с виду невзрачным и безликим, мгновенно завладевать вниманием публики. Сантамария понял, почему Дозио отзывалась о ней как о женщине, несмотря ни на что, симпатичной… Впрочем, разве сама синьора Дозио не обладала тем же редким даром? В чем все-таки секрет женского обаяния, если отвлечься от внешности и возраста? – подумал Сантамария.

Он встал, сам устыдившись своего сравнительного анализа.

– Вы не могли бы минутку подождать?

Синьора Табуссо в ответ молча кивнула и вытащила из сумочки пачку контрабандных сигарет.

Сантамария вышел и направился в кабинет Де Пальмы. Увидев, что дверь открыта, он, не постучавшись, сунул в нее голову.

– А-а, ты уже вернулся?

Де Пальма сидел за столом без пиджака и закуривал сигарету той же марки, что и синьора Табуссо, тоже контрабандную.

– Там у меня сидит одна, которая видела твою блондинку, – сказал Сантамария.

Де Пальма закурил и отогнал облачко дыма.

– Я уже допросил шесть свидетелей и свидетельниц, которые ее видели. Одна из них уверена, что это любовница ее мужа. Другой утверждает, что описание в газетах полностью совпадает с хозяйкой его дома…

Сантамария пожал плечами.

– Я не могу поручиться за достоверность показаний этой синьоры. К тому же видела блондинку не она сама, а ее сестра. Кроме того, она пришла еще и по поводу луга на холме, который облюбовали проститутки, а мы не можем с ними справиться.

– Значит, блондинку ее сестра видела на лугу?

– Так она утверждает. Но сам понимаешь, может, это просто предлог, чтобы мы приехали и положили конец произволу проституток, незаконно забравшихся во владение сестер.

– Почему они не обнесут луг оградой?

– Откуда мне знать? Но в показаниях этих женщин есть одна мелкая, однако любопытная подробность, которая расходится с описанием Баукьеро, опубликованным в газетах. Меня эта подробность заинтересовала.

– Хорошо, иду, – сказал Де Пальма. – Пиджак надеть?

– Да, лучше надень.

Синьора Табуссо безмятежно курила сигарету.

– Это синьор Де Пальма, который ведет расследование, – представил его Сантамария.

– Очень приятно, – холодно ответила синьора Табуссо.

– Не будете ли вы столь любезны повторить ему все, что рассказали мне?

Синьора Табуссо окинула обоих быстрым взглядом.

– Неплохое начало, – констатировала она. И сухо улыбнулась. – А может, это способ проверки, не запутаюсь ли я?

Сантамария притворился, будто не заметил злобного взгляда Де Пальмы, и спокойно уселся за письменный стол.

– Нет-нет, синьора, – заверил ее Де Пальма, примостившись на стуле. – Просто нам…

– Все ясно. Но мне хотелось бы прежде выяснить, что мы с сестрой получим взамен? Я готова рассказывать эту историю тридцать раз подряд самому Папе, если вы попросите. Но потом вы должны выполнить свой долг, а не отделываться пустыми отговорками.

– Не волнуйтесь, синьора, – сказал Де Пальма таким тоном, от которого мурашки поползли бы по спине даже у чикагского гангстера.

– Вам легко говорить! – воскликнула синьора Табуссо, ничуть не смутившись. – Но если вы не поторопитесь, то очень скоро найдете меня, сестру и Пальмиру убитыми в наших постелях, как это бывает в голливудских фильмах. Тогда уж нам и вправду нечего будет волноваться!

Де Пальма, поняв, с кем он имеет дело, миролюбиво улыбнулся.

– Я всегда говорила, что луг станет причиной моей смерти, – объявила синьора Табуссо, воздев глаза к потолку. – Раньше все было по-иному: у нас были батраки и мы в детстве играли там летом. Потом мой бедный папочка умер, я осталась вдовой, моя сестра, к счастью для нее, так и не вышла замуж, и что же нам оставалось?… Мы поселились в небольшом домике вместе со служанкой Пальмирой, которая тоже овдовела, и зажили скромной деревенской жизнью… – От поэтического описания юных лет – девочка с косичками играет на лугу – синьора Табуссо перешла к горькой реальности сегодняшних дней. – Кто бы мог подумать, чем все это кончится? – грозно спросила она у Де Пальмы. – Что мы увидим убийц в собственном доме!

Де Пальма, явно перешедший в оборону, кивнул, но дать ответ на риторический вопрос не решился.

– Поверите ли, моя сестра чуть не умерла со страху! Ведь она, бедняжка, как ребенок. Она похолодела от ужаса и до сегодняшнего дня ничего мне не говорила. Страх ее парализовал.

– У нее что, больное сердце? – участливо спросил Де Пальма.

– Нет, но здоровье слабое. Она всегда была хрупкой, – ответила синьора Табуссо.

– А что она делала на лугу ночью? – спросил Де Пальма.

– Я же вам сказала – она больная, слабенькая. После ужина она никак не могла заснуть! Вообще-то она ест мало, как птичка, но в тот вечер съела немного больше спаржи, чем обычно. А вы сами знаете, спаржа камнем ложится на желудок. И вот, когда мы с Пальмирой уснули, она встала и…

– Примерно в котором часу?

– В десять – половине одиннадцатого.

– У вас нет телевизора? – нанес удар Де Пальма.

Синьора Табуссо наклонилась и, прищурив глаза, уставилась на него так, словно это был ярмарочный шут.

– Есть. Ну и что? Вы разве его смотрите? – неторопливо сказала она.

Де Пальма потянулся к письменному столу и раздавил окурок в пепельнице.

– Мы телевизором не увлекаемся. Смотрим лишь фестиваль в Сан-Ремо, да и то потому, что Пальмире нравится. А так после «Музыкальной карусели» все сразу укладываемся спать. Мы ведь из крестьян, – с гордостью добавила она. – Рано ложимся и рано встаем.

– И спите, как ангелы, – дополнил Де Пальма, – не так ли?

– Нет, как куры, – парировала синьора Табуссо. – Разве что крыльями не хлопаем.

Сантамария и Де Пальма засмеялись, но синьору Табуссо не волновало, производят ли ее остроты впечатление. Можно было даже подумать, что она начисто лишена чувства юмора, а это было не так. Сострив, она тут же вернулась к рассказу, постепенно все более одушевляясь:

– Сестра выбрала себе комнату в самом конце коридора. Говорит, мой храп даже в горах слышно, что, кстати, явное преувеличение. Ближе к полуночи она поднялась, спустилась вниз и пошла погулять по саду. У нас прекрасный сад, я с детства о таком мечтала. Не знаю уж, о чем она тогда думала, но только она потихонечку пошла к долине проституток.

– Какой еще долине?

– Давно, очень давно, там текла речушка, но потом она высохла. Образовалась самая настоящая дорога. По обеим сторонам растет желтая акация, почти совсем скрывающая дорогу от посторонних глаз. Вот почему это место облюбовали проститутки. Зимой их клиенты подъезжают на машинах к площадке у старых ворот. И, не вылезая из машин, не выключая мотора, совокупляются. Но летом они нарушают границу и, захватив с собой пледы, проникают в долину.

– Что же случилось потом с вашей сестрой? – осторожно спросил Де Пальма.

– Если я вам не расскажу, где все происходило, как же вы поймете, что случилось? – оборвала его синьора Табуссо. – Моя сестра подошла к лавру, который растет у края площадки для игры в шары…

– Разве это было не на дороге?

– Дорога проходит ниже, – объяснила синьора Табуссо, сделав рукой жест, будто показывая на крутой спуск с площадки для игры в шары. – А с того места, где растет лавр, очень хорошо видно, кто снизу пробирается на дорогу, – словом, можно следить за спектаклем.

– Значит, ваша сестра наслаждалась им из первого ряда? – В голосе Де Пальмы любой бы уловил подвох.

Но синьора Табуссо, подобно Анне Карле, Пине Гарроне и Массимо Кампи, оказалась человеком более тонким и умным, чем это могло показаться на первый взгляд. Такое предположение вовсе ее не разгневало, просто удивило. Она хладнокровно обдумала его и в конце концов отвергла:

– Нет, Вирджиния – простодушное создание, где уж ей наслаждаться. Порой она простейших вещей не понимает. Наверно, слушала пение соловьев и стрекотанье цикад или искала светлячков. Вдруг внизу у стоявшей у ворот машины зажглись впереди фары, и она затарахтела.

– На каком расстоянии от машины находилась ваша сестра?

– Метрах в тридцати-сорока. Сестра услышала шорох в кустарнике и вдруг заметила, что по склону взбирается ведьма. Эта ведьма подняла свою рожу, увидела сестру и бросилась на нее, вскинув палку. Но это была не палка, а труба.

– Да, но как незнакомка могла броситься на вашу сестру, если их разделял склон холма?

– Она карабкалась по склону, как обезьяна. Сестра словно приросла к месту, сами понимаете, ужас-то какой. Потому она и успела эту ведьму хорошенько разглядеть.

– И лицо?

– Сестра говорит, что она была похожа на чудище. Такое, что если приснится тебе ночью, то от страха умрешь. Белокурая. Кто знает, может, она приняла мою сестру за соперницу или же была в состоянии аффекта и хотела ее убить.

– Что же случилось дальше?

– К счастью, ничего. Когда ведьма была от нее уже шагах в трех, сестра кинулась прочь, успела добежать до дома и заперлась в нем. Она до того перепугалась, что потом не решалась даже говорить об этом. Когда она прочла в газете об убийстве, то сразу признала в блондинке ночную ведьму. Есть от чего прийти в ужас. Сами понимаете, если эта женщина полчаса назад убила человека, то что ей стоило прикончить трубой и мою сестру. Если вы в полиции не осознаете наконец, что…

– Мой коллега говорил мне, что ваша сестра заметила одну вещь, которая не совпадает с описанием землемера Баукьеро, – перебил ее Де Пальма.

– Да, звезда. Из-за нее сестра и заговорила о том случае. По странному совпадению сегодня за обедом зашел разговор обо всех этих грабежах и убийствах. И вот вспомнили о Баукьеро и о сумочке со звездой. Сестра мне говорит: «Морская». «Что морская?» – не поняла я. И тут сестра сказала, что у ночной ведьмы была пляжная сумка с пряжкой в виде морской звезды.

– М-да, – буркнул Де Пальма.

Синьора Табуссо ударила себя по лбу.

– У нее все запечатлелось в мозгу, точно на фотографии. Такие вещи не забываются, если даже все длилось считанные секунды. Вы, конечно, можете не поверить, но…

– А почему ваша сестра не пришла? – спросил Сантамария.

– Скажите спасибо, что пришла я! – воскликнула синьора Табуссо. – Сестра и слышать об этом не хочет – боится, что ее показания напечатают в газетах и тогда та ведьма вернется и убьет ее из мести. Поймите, мы рискуем жизнью, уважаемые господа, над нами навис… не меч, а дамоклова труба.

– Не беспокойтесь, синьора. Мы ничего не сообщим журналистам, – заверил ее Де Пальма.

– А как насчет луга?

– Постараемся вам помочь. Но, увы, не все от Нас зависит.

Он взял у синьоры Табуссо номер ее телефона и адрес. Затем вместе с Сантамарией проводил ее до двери, поблагодарил за помощь, пожал руку, заверил, что ей нечего бояться, и, когда она наконец ушла, вздохнул с облегчением.

Де Пальма поковырял пальцем в ухе, словно туда попала вода.

– Ну и ну!

– Должно быть, она привыкла говорить с глухими. Видно, ее старая служанка плохо слышит, – предположил Сантамария.

– Либо она ее оглушила.

– Немного шумливая, но в общем симпатичная женщина, не правда ли?

– Да, пожалуй… Послушай, ты веришь в историю о том, что у сестры вдруг заболел живот?

– Не знаю, что и ответить. Сначала нужно поглядеть на сестру.

– М-да, – проронил Де Пальма.

Они медленно двинулись по коридору, где взмокший от пота полицейский пытался опустить жалюзи.

– Но в целом какое у тебя сложилось впечатление?

– Обычную проститутку она и в самом деле могла увидеть, а потом, прочитав газеты, вообразила, что это убийца Гарроне. Впрочем, не исключено, что она вообще все выдумала от начала до конца. Только почему она сказала, что звезда была морская?

– Вот именно! – воскликнул Сантамария.

– Хорошо, я подъеду к ним, как только освобожусь. В моем положении я готов отправиться даже к Белоснежке и семи гномам.

– Баукьеро будем вызывать?

– Придется, – вздохнул Де Пальма и посмотрел на часы.

Он распахнул дверь и приказал бригадиру Никозии, тому самому, что побывал в ресторане «Мария Виттория», разыскать землемера Баукьеро. Если его не окажется дома, надо съездить в сады Кавура. Никозия надел пиджак и заторопился к выходу.

– Будь с ним повежливее, понял? – сказал Сантамария. – Он-то никого не убивал.

Де Пальма первым вошел в свой кабинет, и оба сразу сняли пиджаки.

– Ну, а что полезного дал обед?

– Мы беседовали о Де Кинси… – сказал Сантамария.

– А, значит, ничего полезного.

Опус «Убийство как высокое искусство» был опубликован два года назад в скучнейшем полицейском журнале, и именно Де Пальма нашел, что это любопытная вещь, и посоветовал ему прочесть.

Сантамария подошел к висевшему на стене календарю авиакомпании «Алиталия» за май (цветная фотография Мадагаскара), снял его и перевернул лист, чтобы увидеть, чем «Алиталия» выделила июнь (цветная фотография острова Таити), заглянул в июль (цветная фотография Риччоне), затем снова повесил календарь на гвоздь и сообщил Де Пальме профессиональные подробности, которые того могли заинтересовать. Кампи и Дозио любили парадоксы и, по всей вероятности, не поддерживали с Гарроне близких отношений. Вряд ли у них были причины расправиться с ним. Наиболее приемлемой гипотезой оставалось случайное стечение обстоятельств, хотя ни у Анны Карлы, ни у Массимо не было алиби на тот вечер. Массимо был в горах на вилле у своих родных, но только до десяти часов, а синьора Дозио одна отправилась в кино. Весьма туманные подозрения вызывали и другие лица: молодой секретарь, дядя Анны Карлы и ее муж, который, однако, в тот вечер ужинал в горах с иностранными гостями.

– Такое впечатление, что в тот вечер весь Турин отправился в горы, – сказал Де Пальма.

Да, это тоже кое о чем говорило.

– Послушай, а Гарроне убили именно на виа Мадзини?

– В этом нет никаких сомнений, – ответил Де Пальма.

И тем не менее горы могли стать «общим знаменателем» преступления. Как, впрочем, и секс, детская мастурбация, каменный фаллос, сальная острота насчет «Леды», «золотой телефон», необычно щедрые чаевые, замечание о картине «Даная»…

– Шантаж, не так ли? – сказал Де Пальма. – В тот вечер Гарроне надеялся получить кучу золотых монет, а получил удар по голове.

– Да, похоже на то. Либо какое-нибудь темное дело. Гарроне претендовал на свою долю…

– Послушай, пусть меня продует, но тут можно умереть от жары. – Он подошел к шкафу, вынул вентилятор и поставил на письменный стол, нагнулся и стал искать розетку. – Но я бы сильно удивился, – сказал он, не разгибаясь, – если бы узнал, что убийство этого подонка хотя бы косвенно не связано с сексуальными извращениями.

Сантамария ответил, что завтра утром поедет вместе с Кампи к монсиньору Пассалакуа, чтобы поговорить об орудии преступления.

– Отлично.

Вентилятор наконец загудел. Де Пальма встал и направил струю воздуха прямо себе в лицо.

– А-а-ах, – радостно выдохнул он. – Ну а ты не узнал, практикуют ли Кампи и синьора Дозио совокупление как форму высокого искусства?

Сантамария одними губами, еле слышно, ответил «нет». Собственно говоря, почему его так покоробил этот грубый вопрос? Сестра она ему, мать?…

– Я тоже так думал, и теоретически это не исключено. – На этот раз голос прозвучал чересчур громко. – Но дело в том, что Кампи…

Де Пальма понял с полуслова.

– О боже, только не это! – воскликнул он, закрыв лицо руками.

Он сразу представил себе, сколько ему придется изловить и допросить проституток, педерастов и сутенеров. Сантамария, собравшись с духом, объяснил ему, что Кампи низшие сословия не жалует и, на худой конец, надо будет найти его друга, некоего Раберу или Ривьеру. А о нем Айело из паспортного бюро может быстро собрать необходимые сведения. Связь же подобного рода между Гарроне и Кампи исключается полностью.

– А вдруг Гарроне его шантажировал?

Они стали прокручивать различные варианты шантажа. Гарроне шантажировал Кампи, потому что тот педераст, тот же Гарроне шантажировал Анну Карлу Дозио (Сантамария снова подошел к настенному календарю и стал его перелистывать), угрожая рассказать мужу, что она ему изменяет или что она нимфоманка либо лесбиянка. Возможно, Гарроне раздобыл какие-то компрометирующие ее фотографии. Мог Гарроне шантажировать и мужа Анны Карлы, если тот – любовник Массимо Кампи. И наконец, дядю Анны Карлы, если тот тоже педераст либо состоит в любовной связи со своей племянницей. Есть и другая гипотеза – наркотики. Дядя Анны Карлы был, допустим, главой и «мозгом» международной банды, а ее муж под прикрытием фабрики оборудовал современную подпольную лабораторию для переработки марихуаны и гашиша.

Де Пальма расстегнул рубаху и, подставляя под струю вентилятора то лицо, то плечи, то грудь, блаженно восклицал: «А-а-а!»

В дверь постучали.

– Войдите! – крикнул Сантамария.

Вошел бригадир Никозия.

– Уже? – обрадовался Де Пальма. – Отлично. Нашел его?

– Он как раз выходил из дому.

– Прекрасно. Приведи его сюда.

Никозия нерешительно переминался на месте.

– Что случилось?

– Знаете, тут еще и собака. Баукьеро был с собакой. Вы меня торопили, вот и собаку пришлось взять. Но она тихая, в машине сидела смирно, – добавил он.

– Только собаки мне не хватало, – проворчал Де Пальма.

В кабинет торопливо вошел Мальяно.

– У тебя что-нибудь срочное? – спросил Де Пальма. – У нас тут уже Баукьеро.

– Толком не знаю. Но похоже, заняться им не мешает.

Он протянул Де Пальме визитную карточку.

– Адвокат Джузеппе Арлорио, – прочел Де Пальма. – Кто он такой? Что ему нужно?

– Он видел Гарроне в день убийства – пил с ним чай у каких-то там графинь.

Де Пальма присвистнул.

– Однако этот Гарроне времени зря не терял. Всегда так: чем меньше работают, тем больше успевают. Понимаешь, сейчас нам надо послушать Баукьеро. А ты пока поблагодари этого Арлорио и спроси, не было ли в поведении Гарроне чего-либо странного в тот вечер.

– Он из-за этого и пришел, – с раздражением в голосе сказал Мальяно.

– Вот как? Что же его удивило?

– При прощании графини спросили у Гарроне, не хочет ли он после ужина сходить с ними на выставку цветов. Гарроне отказался. «Цветов? – сказал он. – Нет, сегодня вечером я займусь камнями».

– Какими еще камнями?

– Этого синьор Арлорио не знает! Но фраза показалась ему странной. Он подумал немного и решил проинформировать нас.

– Камни, – пробормотал Де Пальма. – Теперь еще и камни.

– Мне кажется, речь шла о драгоценных камнях, – высказал предположение Мальяно. – В конце концов, он мог скупать краденое.

– Фаллос тоже каменный, – заметил Сантамария, надевая пиджак.

Де Пальма последовал его примеру и с обреченным видом выключил вентилятор.

– А если речь шла попросту о камешках для зажигалки? Да разве такой трус, как Гарроне, решился бы промышлять крадеными драгоценностями. Ну хорошо, пусть этот Арлорио еще раз все тебе подробно расскажет. Составь протокол. Кстати, спроси, кто еще был в гостях у графинь… – Де Пальма подумал и добавил: – Они что, и в самом деле графини?

– Похоже на то. Среди гостей был один генерал.

– Хотел бы я знать, зачем Гарроне понадобился этим аристократкам?

– Насколько я понял, все они – люди пожилые. Самому адвокату не меньше семидесяти пяти. И думаю, другие не моложе. А когда человек одной ногой стоит в могиле…

– Все ясно! – ухмыльнулся Де Пальма. – Совращение божьих одуванчиков! Вот чем занимался Гарроне. Завтра же вызовем всех туринцев старше семидесяти вместе с их предполагаемыми наследниками и всерьез примемся за работу. Мужайтесь, ребятки, кольцо смыкается.

6

«Центральное кладбище», – прочел Лелло над стрелкой-указателем, когда уже совсем было решил, что сбился с пути. Хотя он много лет проработал в городском управлении, он знал далеко не все коридоры, проходы, темные крутые лестницы и площадки старинного Муниципального дворца. Ему показалось, что он вдруг превратился в кончик карандаша, которым Ботта хмуро заполнял лабиринты кроссвордов.

Он ответил на приветствие коллеги, имени которого не помнил, и быстрым шагом добрался до очередного поворота с новым остроконечным указателем «Центральное кладбище». Ботта, этот маг и король по разгадке ребусов и головоломок (он регулярно посылал свои ответы в журнал «Еженедельник загадок» и порой даже выигрывал небольшие суммы либо книги, чем он и его жена безмерно гордились перед сослуживцами), скоро увидит, какой ребус сумел разгадать он, Лелло!

В коридоре на повороте он чуть не налетел на двух мужчин, которые шли быстро и спорили, размахивая руками. «Моя мать никогда бы не позволила», – говорил один. «Да, но если предположить…» – возразил другой. Лелло чудом удалось разойтись с ними в узком проходе. Наконец он очутился в приемной, по форме напоминавшей трезубец, с двумя розовыми скамьями вдоль стен. На одной из них сидел старик и разворачивал мятную конфету.

– Здесь находится кабинет землемера Триберти?

Старик быстро сунул конфету в рот и кивком показал на широкую дверь с матовыми стеклами, наполовину закрытую выступом стены.

Лелло тихонько постучал. В ответ – ни звука. У Лелло появилось такое ощущение, будто этот огромный муравейник вдруг опустел. Все муравьи, почуяв опасность, уползли, скрылись, и остался только он один. Лелло повернул голову: старик сидел на своем месте. Он старательно сосал карамельку, отчего его впалые щеки то еще больше западали, то чуть надувались. Старик жестом показал ему, что надо нажать ручку. Лелло открыл дверь.

Тремя ступеньками ниже находился другой длиннющий коридор, освещенный круглыми лампами. Окон в коридоре не было – только маленькие стеклянные двери, слева и справа. В конце коридора вокруг землемера Триберти, который стоял у двери своего кабинета, толпились и шумели люди.

– Убирайтесь вон! – кричал Триберти, размахивая счетной линейкой. – Еще рано! Рано-о-о! – Маленький, костистый, он двигался в толпе с уверенностью человека, которому стая голубей мешает пересечь площадь. Посетители то и дело забегали вперед, снова и снова образуя живую преграду между ним и Лелло. Они говорили наперебой, так что ничего невозможно было разобрать. Но тон у всех был жалобно-просительный.

Лелло спустился по ступенькам и нерешительно направился к странному кортежу. Его затея казалась ему теперь глупой и бесполезной. Триберти почти наверняка пошлет ко всем чертям его самого и его теорию. И почему, спрашивается, он должен ставить себя в смешное положение? Чтобы позлить Ботту? Лелло вдруг ощутил к нему самую настоящую ненависть. Это он своим оскорбительным недоверием, снисходительными улыбочками заставил его решиться на столь нелепые действия. По ассоциации он разозлился и на Массимо. Ведь и Массимо, если разобраться, относится к нему так же, как Ботта. Почему ему приходится жить среди людей, которые гасят его самые светлые порывы? Почему никто не ценит его идей? Ведь он совсем не кретин! Лелло до боли закусил губу, сжал кулаки и бросился к землемеру Триберти в тот самый миг, когда тот, ловко увернувшись от просителей, открыл одну из бесчисленных дверей и мгновенно исчез. Лелло, который был уже в нескольких шагах от него, услышал, как щелкнула задвижка. Все ясно: Триберти заперся в туалете. Тем лучше, тем лучше. Какое ему, Лелло, в сущности, дело до Гарроне, Ботты, Фольято, Массимо? Он не нуждается ни в чьем одобрении. У него своя жизнь – уютная квартирка, надежная, спокойная работа… И ему наплевать, что о нем думают другие.

И тут он вдруг заметил, что окружающие смотрят на него с подозрением. Они все еще толпились у двери туалета, молчаливые и растерянные, как стая собак, которых перехитрила лиса.

– Разрешите, – твердым голосом сказал он.

Просители неохотно расступились. Идя по коридору, он услышал, как остальные, сняв осаду, направились к стеклянной двери.

Поеду в Грецию один, без Массимо. В одно прекрасное утро, никому ничего не сказав, сяду в свой «фиат-500» и тронусь в путь. На ночь буду останавливаться в маленьких городках…

Коридор венчало высоченное окно, схваченное массивной железной решеткой. Добравшись до него, Лелло собрался было повернуть назад, как вдруг заметил на левой стороне арку, а за ней – полутемную пологую лестницу. Едва Лелло ступил на первую ступеньку, как в живот ему уперлась линейка землемера Триберти.

– Ой! – испуганно воскликнул он.

– А, это вы! – сказал Триберти и дружелюбно улыбнулся.

Они познакомились во время воскресной туристской вылазки всего отдела. В тот раз ездили в Комо и в Лугано. Четыре с половиной тысячи лир за все, включая гостиницы и еду. Триберти тогда взял с собой жену и шестнадцатилетнюю дочь.

– Я увидел вас в коридоре и… – смущенно объяснил Лелло.

– Мне пришлось воспользоваться запасным ходом, – невозмутимо объяснил Триберти. – Вторая дверь туалета выходит на лестницу. Вы наверх, к Гадзере?