Текст книги "Из собрания детективов «Радуги». Том 2"

Автор книги: Вилли Корсари

Соавторы: Франко Лучентини,Карло Фруттеро
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 34 страниц)

5

Спустившись вниз, Сантамария окинул недружелюбным взглядом людей, толпившихся в приемной паспортного отдела. Синьора Кампи среди них не было – он бы его сразу узнал. Видимо, он тут же прошел в кабинет Айелло, где на столе уже наверняка лежал готовый и подписанный заграничный паспорт его друга. Не заставлять же синьора Кампи томиться в шумной очереди перед окошком. Сантамария рассек очередь просителей. Отпуск в соседних странах, водительские права, туристские маршруты! Все спешат, никто не хочет ждать ни минуты!

– Не видел доктора Кампи? Он к тебе не заходил? – с порога спросил Сантамария у своего коллеги Айелло. Он не случайно назвал Кампи «доктором». Айелло просто не поверил бы, что всемогущий синьор Кампи не имеет титула.

– Только что был здесь. Зашел взять паспорт своего друга. Он тебе нужен? Что-нибудь случилось?…

– Да нет, ничего, – ответил Сантамария.

Он торопливо вышел во двор и зашагал к воротам, посмотреть, не стоит ли у входа благовоспитанный синьор Кампи, дожидаясь условленного часа. А может, Кампи вообще решил прогуляться, чтобы потом, когда он потеряет уже всякую надежду, постучать в его кабинет.

В отношениях с людьми «высшего круга», когда ведется игра во взаимную вежливость – «Прошу вас»… «Нет-нет, прошу вас, входите», – крайне трудно заранее рассчитать первый ход. Но уступить инициативу противнику означает сразу очутиться в зависимом положении. Сантамария решил, что очень важно опередить синьора Массимо. Несмотря на жару, он даже готов был в случае необходимости погнаться за ним по улице.

Но, к счастью, это не понадобилось. Он увидел, что Массимо Кампи рядом с тремя пожилыми людьми стоит и наблюдает, как дорожные рабочие в одних майках роют траншею. Сантамария встал сбоку, выждал минуту и сказал:

– Жарко сегодня, не правда ли?

Синьор Кампи обернулся, и на его худом, заостренном лице в какие-то секунды отразилась целая гамма чувств: растерянность, оттого что к нему обратился незнакомец, страх, что не удастся вежливо уклониться от нудного разговора, изумление и, наконец, заученная улыбка, когда он узнал его. Все это Сантамария предвидел. Но синьор Кампи быстро овладел собой, восприняв шутливое обращение комиссара как дружеское предложение обойтись без обычных формальностей.

– Но вечера еще холодные, – отозвался он. – Вчера я был на вилле у своих, и мы попытались поужинать на террасе. Какое там! Десять минут спустя пришлось перебраться в комнаты.

– О да, в горах еще холодно, – с готовностью согласился Сантамария. Про себя он решил, что позже хорошенько обдумает, намеренно ли Кампи «подкинул ему алиби». А пока надо поддержать светский разговор. – Но в лесу всегда холоднее…

– Безусловно… И сыро – вот что самое неприятное.

– Да, пожалуй, я предпочел бы жить на вилле в горах, – дипломатично солгал Сантамария. Он жил в старом центре города на виа дей Мерканти и был этим вполне доволен.

– Конечно. Зимой там нет смога, а летом не так жарко, – поддержал его синьор Кампи, который тоже жил в самом центре. – Хотя я лично совсем неплохо переношу жару.

– О, я тоже! – сказал Сантамария.

Они улыбнулись друг другу. Теперь можно было обменяться рукопожатием, спросить «Как поживаете?» и затем перейти к делу.

– Я видел, как вы выходили из такси, – сказал Сантамария. – И решил, что вы…

Синьор Кампи весело, но слегка принужденно засмеялся и, не дав Сантамарии закончить, объяснил:

– Я сгораю от любопытства. Но, сами понимаете, корректность прежде всего, я подумал, что могу вам помешать.

– Что вы, что вы! Мне самому не терпелось вас увидеть… Давайте пройдем черным ходом.

Они миновали переполненный зал ожидания и поднялись наверх.

– Кстати, бесконечно вам благодарен за паспорт. Мой нетерпеливый друг будет счастлив.

– О господи, это такой пустяк! – добродушно засмеялся Сантамария. – Все куда-то торопятся. Но порой это нетерпение можно понять и оправдать. Кому-то из очереди наверняка тоже совершенно необходимо улететь именно завтра.

– Увы, люди дня не могут посидеть на месте, – вздохнул синьор Кампи.

– Да, такое сумасшедшее время, – осторожно подтвердил Сантамария, ведя гостя по длинному коридору.

Синьор Массимо явно не одобрял своего друга, которому так не терпелось получить паспорт. Но Сантамарии не подобало подливать масла в огонь, да и не мог он не оправдать доверия синьора Массимо, сразу же записавшего его в свой клуб любителей спокойствия. У этого синьора Кампи превосходная интуиция, с тревогой подумал он.

– Вот мы и пришли.

Сантамария открыл дверь кабинета, пропустил синьора Кампи вперед и с горечью показал на два неудобных стула, стоявших у письменного стола.

– Увы, не могу вам даже предложить кресла. Государство не тратит на нас лишних денег!

– О, не беспокойтесь!…

Массимо Кампи сел на стул и склонился к столу, обтянутому зеленым сукном, так, словно ему не терпелось поиграть в карты с друзьями: «Ну-с, кому сдавать первым?»

Нет, на уловку насчет дружеского совета Кампи вряд ли поддался. У него наверняка зародились какие-то подозрения. Раз этот хитрец сам идет ему навстречу, значит, он уже готов нанести контрудар. В таком случае лучше пока что ограничиться осторожными вопросами анкетного порядка и при этом шутливо обыграть присущую полиции страсть к таинственности, решил Сантамария. Не отказался он и от традиционного набора мелких хитростей: задумчиво почесал ухо, потеребил подбородок, сжал и разжал пальцы, затем принялся недоуменно разглядывать свои руки, что должно было означать высшую степень растерянности и смущения.

– Вы даже не представляете себе, в каком я трудном положении, – наконец сказал он, барабаня пальцами по папке.

– Иногда самая большая трудность в том, чтобы сразу же изложить суть дела, не так ли? – вежливо предположил Кампи.

Сантамария взглянул на него с благодарностью и облегченно вздохнул.

– Недаром я сразу подумал, что разумнее всего обратиться прямо к вам…

– За советом, – любезно заключил Кампи.

– Да-да. Вот именно… Собственно говоря…

– Но не является ли этот совет своего рода информацией? – дружелюбно подсказал синьор Кампи.

Сантамария не умел краснеть в нужный момент, и потому он лишь виновато опустил глаза.

– И да и нет. Точнее, речь идет о… разъяснении. Видите ли, ситуация, как бы поточнее выразиться, абсурдная и в то же время крайне деликатная. И признаться, я рискую оказаться в таком положении… – Он сокрушенно развел руками, показывая, в каком дурацком положении может оказаться. – Во всяком случае, я полагаюсь на вас, – заключил он, открыв папку и вынув из нее сложенный вдвое голубой лист бумаги. – Вот, посмотрите. Только прошу вас, войдите в мое положение и не смейтесь над моей наивностью.

Кампи взял письмо, внимательно его прочел и без тени улыбки взглянул на комиссара.

– Не понимаю! – с безмерным удивлением сказал он. Еще раз взглянул на Сантамарию, перечитал письмо и положил его на стол. – Вернее, я знаю, о ком идет речь, но… Нет, все-таки не понимаю.

– Я тоже, – признался Сантамария. – Поэтому я и решил обратиться к вам. Быть может, вы знаете?…

– Ровным счетом ничего. И потом… Как оно к вам попало?

Сантамария кашлянул.

– Увы, это тоже неприятная история. Обычно, поверьте мне на слово, мы не придаем никакого значения доносам уволенных слуг, но…

– А-а… Вам его принесли те двое?

– Так, значит, вы в курсе? Синьора Дозио уволила их вчера вечером. Сегодня утром они пришли вот с этим. – Он показал на письмо.

Удивление и настороженность синьора Кампи не только не уменьшились, но, скорее, возросли после этого объяснения.

– Да неужели вы приняли все это всерьез? Поверили хоть на миг, что мы с синьорой Дозио действительно собирались убить Гарроне?… В любом случае я не понимаю, как вы могли… Нет, это просто абсурдно!

Тут Сантамария решил про себя, что дальше играть в прятки бесполезно. Необходимо выложить карты на стол. Хотя нет, может, стоит еще немного потянуть время…

Он взял письмо, посмотрел на него с глубоким отчаянием, поднялся из-за стола.

– Простите, синьор Кампи. Лично мы убеждены, что речь идет о шутке. Но повторяю, войдите в мое положение. «Дорогой Массимо, независимо ни от чего этот архитектор Гарроне у меня в печенках сидит, – прочитал Сантамария замогильным голосом, неторопливо расхаживая по кабинету. – Каждый день – это уж слишком. Путем ритуального убийства или как-нибудь иначе, но давай уберем его наконец с нашего пути. От этого мы оба только выиграем». – Он поднял руку. – Абсурд? Разумеется. Но вновь прошу вас, – добавил он, остановившись у окна и машинально бросив беглый взгляд на улицу, – войдите в наше положение и сами ответьте, как бы вы поступили, учитывая определенные обстоятельства?

Он выжидательно умолк. Ремонтники на улице складывали инструменты в железный ящик.

– Какие обстоятельства? – после короткой паузы спросил Кампи с неподдельным удивлением.

Сантамария ответил не сразу. Повернулся к синьору Массимо и, скрывая собственное изумление, изобразил на лице виноватую улыбку и растерянность, чем выиграл еще немного времени.

– Простите, но я не улавливаю связи, – сказал Кампи, и в голосе его прозвучало прежнее любопытство. – На какие обстоятельства вы намекаете?

Сантамария, пожав плечами, снова сел за стол. Он сокрушенно обхватил голову руками, словно человек, вконец запутавшийся во всех этих хитросплетениях.

– Синьор Кампи, – сказал он с виноватым видом, точно совершил уже столько глупостей, что еще одна ничего не изменит. – Позвольте мне объяснить вам смысл происходящего путем формального допроса. Одну неловкость я уже допустил, так что…

– Слушаю вас, – с непроницаемым видом произнес Кампи.

– Из письма я сделал кое-какие «глубокие умозаключения», – тут он снова виновато усмехнулся, – и прошу вас лишь подтвердить их или опровергнуть. Итак, действительно ли имели место ежедневные контакты с Гарроне или это всего лишь образное выражение, так сказать, шутка?

– Конечно, шутка, – ответил Кампи.

– Тогда объясните мне вот что: вы и синьора Дозио, в общем-то, поддерживали весьма тесные отношения с Гарроне?

– Ни тесных, ни обширных.

На этот раз Сантамария откровенно удивился. Но все-таки решил уточнить.

– А с его семьей?

– О господи, разумеется, нет!

– Когда вы узнали от синьоры Дозио об увольнении прислуги?

– Сегодня утром. Когда вы позвонили, она была у меня.

– А, понятно, – сказал Сантамария, снова отложив на потом анализ столь откровенного признания. – И не…

– Что «не…»?

– Да нет, ничего. Все ясно. Еще один вопрос, если не возражаете, и я вам изложу свои выводы.

– Прошу вас.

– Вы, синьор Кампи, по утрам не читаете газет?

– Нет. Предпочитаю ни о чем не знать.

Сантамария громко засмеялся, показав, что по достоинству оценил остроту. «Высшие круги» в чистейшем виде. Теперь он просто сгорал от любопытства, как отреагирует синьор Кампи на следующую новость: снова сострит, притворится изумленным?

– Значит, вы не читаете и вечерние выпуски газет?

– Нет. – Впервые в голосе Кампи прозвучало легкое недовольство. – И что из этого?

– А то… – Он вынул из ежегодного справочника сложенную газету «Стампа сера», раскрыл ее и уставился на нее с таким видом, словно сам не верил напечатанному. – А то, – повторил он, не протянув Кампи газеты и не показав ему набранный крупным шрифтом заголовок, – что архитектор Гарроне вчера вечером был убит неизвестными в своей мастерской на виа Мадзини. Надеюсь, теперь вы уловили связь?!

Кампи ничего не ответил. Не вскрикнул удивленно, не спросил о подробностях, не потянулся жадно к газете. Сидел и смотрел в пустоту… Обдумывал ответ? Искал способ защиты? Оскорбился? Остался безучастным? По его непроницаемому виду определить трудно. Лишь легкое подрагивание губ выдавало волнение.

Он сидел так довольно долго. Он бы с удовольствием захохотал, но сдержался, решив, что полицейскому комиссару это покажется уловкой.

– Разрешите? – сказал он тусклым голосом, протягивая руку к газете. Раскрыл ее, стал неторопливо читать. Затем прервался на миг и спросил, что означает «своеобразная безделушка из камня, послужившая орудием убийства».

– Великолепно, – с улыбкой сказал он, когда Сантамария объяснил, о чем шла речь. И, дочитав отчет до конца, заключил: – Весьма любопытно.

Неудержимое желание громко захохотать у него, однако, пропало.

Он вернул газету и задумчиво посмотрел на затекшую ногу. Теперь от него потребуют объяснить историю с письмом, на что комиссар Сантамария имеет полное право.

– Комизм некоторых ситуаций подчас висит на тоненькой ниточке, – сказал наконец Сантамария, вертя в руке огрызок карандаша. (А он совсем неглуп, очень даже неглуп, отметил про себя Кампи.) – Вдруг нить рвется, – продолжал Сантамария, – и попробуй тогда объяснить, в чем заключалась шутка. Особенно если шутка была обдумана заранее.

Массимо посмотрел на него с глубочайшим уважением. Полицейский там или не полицейский, но этот Сантамария прежде всего мастер своего дела. Больше того, он знает и многое другое.

– Тщательно обдумана, – с улыбкой подтвердил он. – Во всяком случае, вы имеете теперь право требовать от меня полного признания.

Сантамария протестующе замахал рукой.

– О нет, на это я не претендую!… Мне нужен только ключ к разгадке… этого ребуса.

– Вы, конечно, уже поняли, что слова синьоры Дозио можно понимать двояко: в прямом смысле… либо аллегорически.

– Как и текст Библии? – полувопросительно сказал Сантамария.

– Вот именно. С той лишь разницей, что здесь нет генезиса начала. Хотя и в данном случае начало всему положило слово.

Массимо ждал, что полицейский комиссар Сантамария тут же процитирует: «В начале было Слово». Но Сантамария промолчал – он обладал чувством меры.

– Бостон. Все началось со слова «Бостон». Вернее, со спора о том, как оно произносится. Так вот…

Он прервался, заметив, что полицейский комиссар понимающе щурится и кивает головой. И все-таки он потерял чувство меры, подумал Массимо. Не мог же он угадать даже то, что было дальше.

– Так вот, – повторил он с легкой досадой, – мания произносить слова с абсолютной точностью порой приводит к невероятным заблуждениям. К таким, которые господин комиссар даже представить себе не может.

Сантамария с вежливым интересом, но совершенно бесстрастно выслушал подробный рассказ о споре Массимо с Анной Карлой. («Кстати, я был уверен, что прав. Но вы сами знаете, какие женщины упрямые. Вдруг она мне объявила…») Далее последовало подробнейшее отступление на тему об аффектации («Простите меня, комиссар, что так много говорю об этом, но здесь ключ ко всему дальнейшему ходу событий»), и Сантамария не прервал его даже и тогда, когда тот упомянул о максиме графа де Лилля, которая объясняла слишком бурную реакцию Анны Карлы на его критические замечания. Словом, он ничуть не торопился узнать, при чем здесь все-таки Гарроне.

Видно, он взял себе за образец классическую фигуру образованного, невозмутимого и светского полицейского комиссара, подумал Массимо. Но потом сообразил, что Сантамария ведет себя точно так же, как он сам, когда под портиками не знал, как отделаться от назойливого незнакомца, пока не признал в нем полицейского комиссара.

Поведение Сантамарии импонировало Массимо. В знак признательности он подкинул комиссару гипотезу:

– Признаться, мне жаль, что его убили. В сущности, он, бедняга, был нам обоим удобен.

– Кто, Гарроне? Но вы же сами сказали, что почти не были с ним знакомы! – воскликнул Сантамария.

– Вот именно. Но наберитесь еще чуть-чуть терпения, и пусть вас не смущают внешние несуразности в рассказе. Так вот, стоило нам с Анной Карлой заговорить о Гарроне, как мы принимались вносить коррективы в прежние оценки, от чего-то отказывались, что-то признавали справедливым.

– Одним словом, Гарроне был сложным, интересным человеком?

– Вовсе нет, – возразил Массимо. – Гарроне как такового вообще не существовало. Его выдумали мы с Анной Карлой, вытащив его из чащи глухого, однообразного и в то же время уникального в своем роде туринского полусвета. Он был полуфигурой в полупровинциальной среде, одним из тех характерных «полу», которые встречаются в самом подозрительном окружении и которых везде полно, не меньше, чем на любой выставке скульптур герцогов и принцев савойской династии.

– Своего рода… маска комедии? – предположил Сантамария.

– Нет, не совсем. Турин под сенью «Фиата» стал слишком обширен, хаотичен и злобен для добродушных масок диалектального театра.

– Значит, он был… фигурой символической?

– Тоже нет. Для этого Турин еще не стал достаточно крупным и космополитичным городом…

– Что верно, то верно, – подтвердил Сантамария, даже сейчас не проявив нетерпения. – Но простите, в каком смысле Гарроне был вам удобен?

– Ну, видите ли, мы использовали…

– Вы и синьора Дозио?

– Да, мы использовали в своих целях многих людей.

– В каких именно?

– Для своего приватного театра. Мы брали заурядных людей, превращали их в колоритные, оригинальные фигуры, какими они на самом деле не были. Все вместе они служили нам как бы…

– Для маскарада? – подсказал Сантамария.

– Совершенно точно. И каждый из этих персонажей служит нам примером, вернее, как бы примером «против» чего-либо. Понимаю, вам это кажется слишком сложным, но…

– Да нет, пожалуй, все ясно. Каждый из этих персонажей служит вам примером отрицательным, примером того, чего надо избегать.

– Вот именно. Но не с точки зрения моральной. Скорее, в сфере эстетики.

– О, в этой сфере я, увы, профан, – признался Сантамария.

– Неважно. Возьмем, к примеру, профессора Бонетто. Вы с ним знакомы?

– Нет… но слышал о нем.

– Так вот, это тоже одна из полуфигур, с которыми вас рано или поздно сводит случай.

– А кто он, собственно, такой, этот Бонетто?

– Это не имеет значения. Один из модных теперь экспертов, которых в Турине развелось великое множество: эксперты по проблемам молодежи, по проблемам Юга страны, по народному театру… Бонетто же – знаток Америки. Эксперт-американист. Но не это нас интересовало. Мне и синьоре Дозио он служит для сравнений прежде всего в сфере одежды. Допустим, я говорю: «У него носки а-ля Бонетто», и Анна Карла сразу понимает, что я имею в виду.

– Ясно, – не теряя присутствия духа, кивнул Сантамария. – Ну а Гарроне?

– Гарроне? Видите ли, это случай более сложный. Скажем, Бонетто служил нам для сравнения одежды знакомых и друзей. А Гарроне – для…

– Для «Бостона»? – подмигнув собеседнику, предположил Сантамария.

– И для этого тоже. Гарроне, да простит ему господь, очень заботился о безупречном произношении иностранных слов. По крайней мере мне так казалось.

– Казалось? А точно вы не знаете?

– Господин комиссар, я ничего не знаю о Гарроне. Почти ничего. Я разговаривал с ним раз пять, видел всего раз десять, а может, и того меньше. Но в нашем с ней приватном театре, – тут он показал на письмо Анны Карлы, – Гарроне «выступал», нет, не каждый день, тут Анна Карла преувеличивает, но очень часто, что, впрочем, не означает…

Он умолк, раздраженный тем, что «объяснение» превратилось в допрос, где ему невольно приходится защищаться. Сантамария поспешил прийти ему на помощь, заявив, что заранее уверен в его абсолютной непричастности к убийству.

Синьор Массимо Кампи пожал плечами и добавил, что следует сделать различие между Гарроне-человеком (а он-то и интересует полицию) и Гарроне – персонажем приватного театра. Этого последнего он однажды создал и постоянно добавлял какую-либо черточку, хотя с подлинным Гарроне был знаком лишь шапочно.

Сантамария благодарно кивнул. Ничего не поделаешь, дальнейший допрос практически бесполезен. Все, что Массимо мог сделать, он сделал – рассказал, что знал о «настоящем» Гарроне.

– Но может быть, – Сантамария откашлялся, – может быть, синьора Дозио знала Гарроне… лучше?

– О нет. Эта игра забавляла ее куда меньше, чем меня. Поэтому-то она и предлагала покончить с ним раз и навсегда. – Массимо показал на голубой лист бумаги. – А я склонился к ритуальному убийству с последующим воскрешением через три дня. Но все это так, пустяки. Суть дела в том, что Гарроне вызывал у синьоры Дозио отвращение.

– Как персонаж? Или же?…

– Как человек.

Сантамария сразу весь обратился в слух.

– Почему? Гарроне… когда-либо проявил… неуважение к синьоре?

Массимо на секунду заколебался.

– Нет, скорее, наоборот… Именно его чрезмерное липкое почтение и тошнотворное раболепие вызывали у синьоры Дозио неприязнь. Все эти низкие поклоны, мелкие шажки, угодливое распахивание дверей ее бесили. Она находила Гарроне непристойным.

Сантамария почесал подбородок.

– Иначе говоря, он вызывал у нее физическое отвращение?

– Нет, во всяком случае, не больше других. То, что синьора Дозио с женской непосредственностью называла «непристойностью», я бы определил так: от Гарроне попахивало гнильцой. Он словно бы вобрал в себя, но в гротескном виде, все достоинства и недостатки Турина прежних лет, – Турина, не так давно похороненного и уже начавшего разлагаться. Бережливость у него превратилась в скупость нищего, скрытность – в двусмысленное молчание и намеки, вежливость – в рабскую угодливость, за традиционным стилем жизни скрывались похотливость и другие, куда более гнусные пороки.

– Значит, Гарроне был подлец в полном смысле слова, – невозмутимо подытожил Сантамария. – Да, но, если он, фигурально выражаясь, был живым трупом, имело ли смысл его убивать? Совершать ритуальное убийство?

– О, на то была тысяча причин! К примеру, для пользы общества, гигиены ради.

– Иначе говоря, это была казнь?

– Если хотите, так. А может, просто убийство из жалости. Помнится, я упорно настаивал на отравлении ради облегчения страданий Гарроне. Вообще-то мы часто меняли свои «планы».

– И все это даже не видя его, то есть фактически с ним не встречаясь?

На Массимо подуло легким ветерком недоверия и скептицизма, и парус беседы, а вернее, допроса, сразу поник. Массимо с улыбкой посмотрел полицейскому комиссару прямо в глаза.

– Да, фактически не встречаясь, – подтвердил он, пожав плечами.

Минутная пауза. Сантамария, упрямо храня молчание, разглядывал письмо. Он уже несколько раз приходил мне на помощь и теперь имел полное право выказать известное недоверие. К тому же он проявил деликатность в еще одном щекотливом вопросе, а это немало. Редкую деликатность, подумал Массимо.

– Возвращаясь к «Бостону»… – непринужденно прервал молчание Массимо. – Можете себе представить ярость бедной синьоры Дозио, когда я вчера вечером заметил ей, что безупречностью произношения она напоминает мне Гарроне. Я-то говорил из самых добрых побуждений, но она восприняла мое замечание как неоправданную жестокость и очень обиделась. Простила она меня лишь сегодня утром, перед самым вашим звонком.

Вдруг Массимо стало стыдно: перед ним был дуэлянт со сломанной шпагой, стрелок со связанными руками. Но в каких вы лично отношениях с синьорой Дозио? Спите с ней? – вот о чем спрашивали глаза Сантамарии. И добавляли: да, вы прекрасно знаете, что я не могу задать подобный вопрос, и пользуетесь этим.

– Видно, синьора Дозио… женщина импульсивная? – Сантамария, вооружившись карандашным огрызком, снова смело ринулся в атаку.

Массимо засмеялся.

– В известном смысле. Но не настолько, чтобы…

Сантамария тоже вежливо засмеялся.

Нет, надо вернуть ему шпагу, подумал Массимо. Уже два раза я подносил конфету к его рту, а потом быстро отдергивал руку. Он заслуживает вознаграждения.

– Мне вот что пришло в голову, – сказал Массимо, притворившись, будто прикидывает, как это лучше осуществить. – Может быть, сегодня вечером… нет, не сегодня, вы по моей вине и без того потеряли понапрасну тьму времени, лучше завтра… – Он поднялся. – Собственно, почему бы нам завтра не пообедать вместе у меня дома? Не могу заранее поручиться, но надеюсь познакомить вас с синьорой Дозио. Само собой разумеется, если вы сочтете это полезным для дела. Обычно женщины знают больше нас, они больше ездят, более общительны и словоохотливы… Возможно, выплывет наружу какой-нибудь любопытный факт, интересная подробность. Как вы считаете?

Сантамария посмотрел на него с неподдельным изумлением. Потом встал и, широко улыбаясь, протянул Массимо руку.

– Бесконечно вам признателен! Как человек и как полицейский я охотно принимаю ваше приглашение… Но не рискую ли я оказаться в вашем приватном театре в положении Гарроне? – пошутил он. – Как персонаж, разумеется?

– О, мы все рискуем оказаться в подобном положении! – усмехнулся Массимо.