Текст книги "Стеклянный ключ"
Автор книги: Виктория Угрюмова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 29 страниц)
Глава 14
Откровенно говоря, Машка не ожидала так скоро услышать голос своей подруги. Зная ее, она вообще не слишком на это надеялась. Однако сомнений быть не могло. Ей звонила Татьяна – причем в распрекрасном настроении.
– Машка, чучундра, это ты? Здравствуй, ласточка сизокрылая! Ты помнишь, что у единственной подруги завтра выставка?
– Здравствуй. Помню, конечно. Это ты меня приглашаешь, что ли? – недоверчиво уточнила Машка.
– Без Гриця вода не освятится. Приглашаю, естественно. Куда я без тебя?
– После часов? – помолчав, спросила Машка.
– Никому не возбраняется держать где угодно какие угодно часы, – заявила Тото. – Если захочешь, после выставки обсудим это подробнее.
– Если бы ты знала, как я переживаю… – всхлипнула подруга.
– Нечего тут переживать. Машуль, я не сержусь и не дуюсь, но у меня на самом деле мало времени. Поэтому сейчас я бегу, завтра жду тебя часам к двенадцати в Доме профсоюзов, и планируй, что у тебя занят целый день. А к вечеру освободимся, и я обещаю тебе, что мы все обсудим. Как в старые добрые времена. И будь красавицей. Серж должен непременно явиться.
– Он тебе обещал?
– Еще нет, но я из шкуры вылезу, чтобы его добыть. Хотя что-то мне подсказывает, что моя шкура останется на месте. И еще, Маш, огромная просьба. При виде Саши не краснеть, не тушеваться, не смущаться. Голову держать высокоподнятой, потому что ничего, противного людской природе, между вами не было.
– Ты и правда так думаешь? – с надеждой спросила Машка.
– Ты у меня привлекательная женщина, он – чертовски привлекательный мужчина. Я думаю, что кусать локти все равно поздно, да и поза неудобная. Все, солнышко мое, я побежала.
– Опаздываешь в свинячий голос…
– Как всегда. Ну, целую тебя.
– И я тебя, – пролепетала растерянная Марья.
* * *
В конечном итоге жизнь вошла в привычную колею. Во всяком случае, именно так думал Трояновский, собираясь на работу. Он сделал себе чашечку кофе и только сел за стол, чтобы быстренько ее выпить и умчаться на работу (как же он запустил фирму!), когда в дверях появилась одетая и накрашенная Марина. В этот ранний час ее появление да еще в таком виде представлялось беспрецедентным феноменом.
– О, кофе! – обрадовалась она. – Сделай и мне чашечку.
– Доброе утро, – напомнил Андрей.
– Доброе, доброе, – иронично заметила Марина. – А когда ты вчера вернулся домой?
– Не слишком поздно, – неохотно буркнул он.
– Ты же знаешь, нам с малышом вредно волноваться.
– Сколько, ты говоришь, беременна? – внезапно поинтересовался он.
– Два месяца с маленьким хвостиком, а что?
– Тогда тебе вредно и много кофе. И вина вчера не стоило пить.
– Я переживала, – сказала она обвиняющим тоном. – Мог хотя бы позвонить.
– Ничего со мной не случится.
– Мы с мамой все равно против, чтобы ты так поздно где-то разгуливал, – важно заявила девушка. – Сейчас криминогенная обстановка резко ухудшилась, ночью не слишком спокойно. Не думаешь о себе, подумай хотя бы о семье.
Андрей с интересом взглянул на подругу, как посмотрел бы на телевизор, который внезапно обратился конкретно к нему с воспитательной речью.
– Что ты так смотришь? – поежилась Марина.
– О чьей маме все время идет речь, дорогая моя? – полюбопытствовал он.
– О твоей.
– А я что – делегировал тебе свои сыновние права и обязанности? Или ты успела оформить надо мной опекунство, а я, дурак, ничего не заметил?
– Что тебе вожжа под хвост попала с самого утра? Мне что, слова сказать нельзя? – обиделась Марина.
– Штамп четыреста тринадцать, – радостно возвестил Трояновский.
– Чего-чего?
– Ты, милая, разговариваешь штампами. – И он засмеялся каким-то неприятным, колющим смехом. – А я голову ломаю, почему мне все время кажется, что я уже это где-то слышал. А это не дежа вю, это вполне естественное явление для человека с более-менее нормальной памятью.
– Ты уже позавтракал? – как ни в чем не бывало спросила она.
– А было чем? – хмыкнул Трояновский. – Извини, не обнаружил.
– Тогда поехали, – скомандовала Марина.
– Тебя куда-то подбросить?
– К тебе на фирму. Если мы поженимся, то я должна быть в курсе твоих дел, помогать тебе во всем, давать советы. – Она обняла оторопевшего возлюбленного и чмокнула его в губы. – И начинать вникать нужно уже сейчас.
– Семен Семенович! – хлопнул он себя ладонью по лбу. – Как же я сразу не догадался!
* * *
– Своих я предупредил, – сказал Бабуин, подписывая последнюю бумагу и отдавая папку секретарше.
Секретарша была миленькая, изящная, как точеная статуэтка, и явно неравнодушна к шефу. В каких пропорциях распределялись в этом неравнодушии личная приязнь и корысть – ведь Павел Бабченко числился самым завидным женихом страны, – Варчук определить бы не взялся. Впрочем, поведение секретарши его не удивило, удивило другое: сам Павел Леонидович даже взглядом ее не сопроводил, а стоило.
– Так вот, – и олигарх выразительно посмотрел на нового сотрудника, – я тебя прошу, тем более что ты – личность, где-то заинтересованная (Николай слегка покраснел), а значит, мне где-то соперник (Николай сжал челюсти, чтобы не брякнуть лишнего и не уволиться в первый же рабочий день), и значит, тебе я могу доверять больше, чем кому бы то ни было из моей службы, – неожиданно вывел Бабченко. – Одноглазый. Одноглазый старик аристократического вида. Так мне передал мой человек. Я не уверен, что это он, но другой зацепки все равно не существует. И я принял решение: пусть остальные ловят ветер в поле – то есть бдят без разбору. А ты – целенаправленно. Одноглазый или не одноглазый, но он существует и очень хочет достать нашу Тото. Судя по всему, он явится на эту выставку. Тото тоже так думает, только она слишком легкомысленно настроена. А наше дело – предупредить преступление, так ведь?
– Так точно.
– Ты на меня не обижайся, я же откровенно, по-дружески. Стал бы я тебя на собеседование звать, а ты на него приходить, если бы не она. Верно?
– Верно, – не стал кривить душой Варчук.
Не скажи ему Татьяна, что Павел Бабченко – порядочный и добрый, сказал бы в трубку пару ласковых и даже на сумасшедшие деньги не позарился бы. Хотя, когда уже потом, после, ему озвучили сумму вознаграждения, он решил, что над ним просто издеваются. Не бывает таких денег у обычных охранников.
– Честный, – похвалил Бабуин. – Немножко злой, гордый, честный и с чувством собственного достоинства. Сработаемся. Только я тебя прошу…
– Понял, – сказал Николай. – Мое дело – одноглазый.
* * *
Давно, очень давно Владислав Витольдович фон Аделунг не собирался так тщательно для выхода в свет. Он поднялся в несусветную даже для него, «жаворонка», рань, принял душ, тщательно выбрился, надушился, с наслаждением натянул хрустящую рубашку от «Живанши». После легкого завтрака, состоявшего из чашки кофе и хрупкого тоста, одноглазый отправился в гардеробную, где еще раз придирчиво оглядел выбранный к сегодняшнему торжеству костюм зеленовато-белого цвета, который прежде называли «Больная обезьяна». Затем он с шикарной небрежностью повязал галстук, воткнул в него бриллиантовую булавку и подошел к ночному столику. Открыл крохотный ящичек и белоснежным платком взял нечто, явно хрупкое. Затем наклонил голову, приложил руку с платком к лицу. И когда отнял ее, то безудержным блеском сверкали в его глазницах уже оба глаза, и ни один человек, не знавший о подделке, никогда бы не догадался, какой из них выполнен французскими мастерами из цветного стекла.
Вызванные звонком Вадим Григорьевич и горничная смотрели на него со священным ужасом.
– Вадим! – произнес хозяин необычно веселым голосом. – На сегодня у вас выходной. Милочка, у вас тоже. Мне потребуется только охрана. И еще, пригласите, будьте любезны, Бахтияра.
Повар появился бесшумно, как и всегда.
– Бахтияр, как настроение? – спросил хозяин любезно.
– Хорошее, – он расплылся в улыбке.
– Я жду сегодня чего-нибудь особенного. Волнуюсь, представь себе. Я впервые встречаюсь с собственной правнучкой, и при этом у нее сегодня торжественный день. Словом, я тоже хочу запомнить его.
Бахтияр понимающе кивнул:
– На первое – рассольник по рецепту повара великого князя Михаила, на второе – телятина «Россини» с гарниром из рисовых шариков и под кемберлендским соусом; на третье – сладкое «Князь Пюклер». На закуску салат «Кафе Англез» и тосты с грушами и сыром «Данаблю». А вина хозяин всегда выбирает лучше, чем я.
– Браво! – искренне зааплодировал Влад. – Вот и есть для чего возвращаться домой.
– Спасибо, хозяин, – обрадовался повар. – Разрешите пожелать приятного дня?
– Надеюсь, друг мой, ах, если бы ты знал, как я надеюсь на то, что этот день станет для меня приятным.
* * *
Александр остановил машину недалеко от художественной галереи, вышел, обошел по кругу и открыл дверцу Татьяне. Он подал ей руку, светясь от гордости и счастья, и, признаться откровенно, его всякий бы понял.
Татьяна была чудо как хороша в причудливой зеленой шляпке, изумрудно-зеленом платье джерси с рукавами три четверти и элегантными золотыми пуговичками, в туфлях на тон темнее, на высоченной шпильке, и с крохотным ридикюлем-конвертиком в цвет туфель. Говоров с умилением разглядывал маленькие вязаные перчатки темно-зеленого ириса с изумрудными вплетениями и элегантные изумрудные серьги в аккуратных ушках.
Восхитительно и безупречно выглядящая, она нисколько не походила на робкую начинающую художницу, а скорее на какую-нибудь европейскую принцессу, прибывшую в страну с официальным визитом и забредшую на одну из выставок в центре столицы исключительно по наитию.
Если прибавить к этому, что Александр впервые видел ее обновленную, то нетрудно себе представить, что он снова потерял от нее голову, как от совершенно другой, едва знакомой, но не менее прелестной женщины.
Судьба любит озорные и бессмысленные выходки, просто так, пущего драматического эффекта ради.
В ту минуту, когда Тото поставила изящную ножку на первую ступеньку лестницы, ведущей ко входу в галерею, мимо них с Говоровым прошествовала более юная, но менее примечательная пара – Андрей с Мариной.
Трояновский остановил взгляд на шикарной рыжеволосой красавице исключительно потому, что на ней остановил бы взгляд любой зрячий мужчина. Лица этой обворожительной дамы, смотревшейся, как персонаж какого-нибудь костюмного голливудского фильма, он не увидел – его надежно защищали украшенные цветами и перьями поля экстравагантной шляпки. Татьяну он в ней, конечно, не признал, зато внезапно узрел рядом с ней Александра Сергеевича и тепло с ним раскланялся.
Говоров же окинул равнодушным взглядом Марину – бесспорно, хорошенькую, свеженькую, как две капли воды похожую на девицу из рекламы прокладок с крылышками, одинаково удобными для всей семьи, и не без удовлетворения убедился, что сам он ведет под руку царицу, а его молодой знакомый – миленькую девочку. К тому же стандартный набор из обтягивающих до неприличия брючек, яркого топика, пластиковой бижутерии, дорого стоящей, но дешево выглядящей, и лаковой сумочки кричащих цветов бил его по глазам. От Андрея не укрылся снисходительный и сожалеющий взгляд, брошенный знаменитым бизнесменом на его подругу и на него самого. Он вспыхнул до корней волос и страшно разозлился на Марину за то, что ему пришлось испытать еще и это унижение.
И тут же подумал, что это только начало, а так будет всегда.
– Добрый день, Александр Сергеевич, – сказал он, мысленно кляня себя не за что-то конкретное, а вообще за все сделанные глупости оптом.
– А, здравствуйте. – Александр протянул ему руку. – Какая неожиданная встреча! Вот, дорогая… – начал было он, пытаясь представить Андрея и Марину, раз так сложилось, но Татьяна уже процокала по ступенькам и скрылась за стеклянной дверью. Говоров облегченно вздохнул. – Извините, у меня ни единой свободной минуты. Созвонимся.
* * *
Если бы Александра Сергеевича Говорова на какое-то время увлек в свой кабинет пытливый психоаналитик и там уложил на кушетку, выпытывая подробности о выставке, в которую он, Говоров, вложил столько энергии и сил, он получил бы невразумительный ответ. Событие, на которое Александр возлагал столько надежд, стало моментом его наивысшего триумфа и наибольшего унижения одновременно.
Конечно, он заранее знал, что Татьяна в любом случае станет центром внимания, а когда увидел ее, выходящую от модистки, понял, что она произведет фурор, и ничуть не ошибся. Несколько высокопоставленных и просто очень богатых приятелей, приглашенных им на мероприятие, сразу окружили ее восторженной толпой, распушив хвосты. На это он, собственно говоря, и рассчитывал. Не рассчитывал только, что она будет такой ослепительной, а поклонников окажется так много.
Однако дальше начались сюрпризы, в принципе приятные. Но ему отчего-то становилось все горше и горше, будто он жевал редьку.
Во-первых, возникли в дверях три человека, к которым в обычной жизни Говоров, при всех его связях и возможностях, близко подойти не мог. Их, словно флагман – крохотную флотилию, через бурное море журналистов и телевизионщиков (Откуда взялись? Сам Александр пригласил только четверых газетчиков и представителей одного местного канала), вел Павел Бабченко – краса и гордость светских мероприятий, олигарх, магнат, некоронованный король. Нет, Тото как-то упоминала, что знает его, но никогда не говорила, что он ведет себя так, будто вся его империя на самом деле принадлежит ей.
Понесли по залу подносы с шампанским, вином и коньяком, крохотные и нарядные тарталетки, аппетитные канапе, волованы с икрой и с нежным жюльеном, суши и огромных креветок; заиграла легкая музыка.
Публика все подходила и подходила. По самым скромным подсчетам, гостей пришло раза в три больше, чем планировал Говоров, однако угощения странным образом хватало на всех.
Журналисты роились вокруг светских персонажей. Одна из телевизионных девиц на всем скаку подлетела к Бабченко и сунула микрофон ему под подбородок – куда смогла дотянуться.
– Мы видим, что выставку посетил Павел Бабченко – человек, не слишком жалующий всякие тусовки, – заговорила она бодрым голоском. – Что вы скажете нашим зрителям по этому поводу, Павел Леонидович?
– Тусовки, как вы изволили выразиться, и правда не жалую, – отвечал Бабуин своим хорошо поставленным генеральским басом. – А вот культурные события стараюсь не пропускать. Другое дело, что теперь они крайне редки и удается отдохнуть душой значительно реже, чем хотелось бы нам, людям деловым и вечно занятым. А здесь мы видим прекрасные акварели, многие из них сделаны в легкой на первый взгляд манере, которую художники называют рисунком «по-мокрому», – когда мастер должен суметь поймать ускользающую краску и уловить самую ее суть, выявить скрытую форму. А вот в этой работе очевидна тончайшая лессировка. Вообще же работы выполнены на высочайшем уровне и с вдохновением, а потому радуют глаз и профессионального ценителя, и простого зрителя. Я рад, что сумел сюда выбраться.
Журналистка, явно ошарашенная столь непривычным поведением одиозного персонажа, пробормотала:
– Спа… Спасибо. Ну вот, мы видим, что наши бизнесмены вовсе не чужды искусства, просто им редко случается столкнуться с истинно талантливыми произведениями. А вот скажите, Павел Леонидович, стали бы вы вкладывать деньги в картины госпожи З-з… – и замялась, припоминая Татьянину фамилию.
– Вот вы, вижу, не слишком хорошо знаете фамилию наших ведущих художников, – хмыкнул Бабченко, свысока глядя на сгорающую под его взглядом ведущую, – тогда как в Европе фамилию Зглиницких выговорят легко и просто, и с восхищением. Не только стал бы, но и собираюсь вести переговоры с импрессарио Татьяны Леонтьевны. У меня большие планы на сей счет, главное, чтобы я не опоздал. Желающих, уверен, найдется немало.
Девушка – нужно отдать ей должное – быстро пришла в себя и снова заговорила в видеокамеру:
– Какой интересный поворот событий! Как всегда, о наших талантах мы узнаем последними. Ну, иностранных гостей я пока что не вижу. Впрочем, подождите одну минутку…
Как раз в это мгновение какой-то человек, японец по виду, раскланялся с хозяйкой и виновницей торжества, произнеся несколько слов по-японски. Тото не стала ждать, пока переводчик подберет нужные фразы, и мило отвечала сама. Гость восхищенно заболботал.
– А, может, – сказала ведущая светских новостей, – это событие станет гораздо более интересным и заметным в ряду себе подобных, чем мы могли рассчитывать.
* * *
Влад в сопровождении двух охранников зашел в галерею и… слегка удивился. Он рассчитывал застать небольшой междусобойчик – несколько друзей Татьяны, несколько знакомых Говорова, возможно, Бабченко заехал бы на минутку. Но такого веселого, многолюдного и яркого праздника он не ждал.
Обведя общество цепким, изучающим взглядом, он сразу понял, что в удивлении своем отнюдь не одинок. И поспешил протиснуться поближе к тому, чью биографию знал как свои пять пальцев. Александр стоял в компании своих коллег и всесильного Стрельникова, сжимая в руке бокал шампанского, которое все никак не мог пригубить.
– А что, Сашок, – гудел Стрельников, – ты это хорошо организовал. Я даже не знал, что ты знаком с Южиным. И чтобы такой человек вот так запросто взял и пришел, прости меня, – он приложил руку к сердцу, – я не разбираюсь в искусстве. Я тут как баран в апельсинах, пришел только ради твоей Танечки – восхитительная женщина. Но ведь он-то и подавно… Но все равно, хорошо… И посол Великобритании, и посол Франции. Высоко летаешь, брат. Поздравляю.
Александр затравленно улыбнулся.
Владислав Витольдович с удовольствием наблюдал, как расшаркиваются с его правнучкой послы великих держав, известные политики и те, кто не известен широкой публике, но, стоя в тени, дергает за веревочки, управляя этими политиками. А еще он одобрительно хмыкал, глядя, как ослепительная, приветливая, равно любезная со всеми Татьяна умудряется распределять внимание в равной степени между этими важными гостями и своими друзьями.
Машка, Юлия и Артур, конечно же, явились поздравить Тото с праздником. И, как ни странно, их гораздо меньше, нежели Александра, потряс ее триумф. Они-то знали, чего можно ожидать от их драгоценной подруги.
– Удивил. Честно скажу, удивил, – признался некто Рыклев, президент банка, с которым Александр уже давно стремился сотрудничать. – А кто еще придет?
– Да вроде из известных персон все, – брякнул Говоров наобум. – Остальные так, кто забредет. Афиша-то неплохая вышла, привлекательная, центр города… Думаю, будет еще и публика.
– Ты бы завтра с утречка звякнул мне, встретились бы, обсудили сегодняшний праздник, поговорили бы о перспективах, – предложил Рыклев. – Нам надо вместе держаться, вот что я тебе скажу.
Александр не верил своим ушам. С этой радостной новостью он кинулся к Татьяне, но она снова оказалась занята беседой, Говоров вгляделся в лицо ее собеседника и спешно отступил к другим гостям.
В этот момент мимо Владислава Витольдовича, с удовольствием наблюдающего сие театральное действо, раздвигая толпу, протиснулось несколько персонажей, по которым плакала передача «Титаны реслинга» и которых давно уже искали в Голливуде для съемок во второй части «Годзиллы». Они смерили ревнивыми взглядами спутников одноглазого и прошествовали дальше, расчищая путь к Татьяне для своего хозяина. Увидев этого человека, собрание оживленно зашумело.
Появление на сцене мировой знаменитости, московского заезжего конунга, Игоря Чернышевского, произвело настоящий фурор. Жил он в основном за границей, а соотечественники из стран бывшего СССР следили за его головокружительными успехами по статьям в популярных газетах и журналах. Часто появлялся он и на телевидении – но чтобы просто так, на обычной, ничем не примечательной выставке пусть молодой и талантливой, но не слишком известной художницы…
Не обращая внимания на репортеров, Игорь подошел к Татьяне и почтительно поцеловал ей руку. Одна из «годзилл», повинуясь его знаку, подтащила поближе огромную корзину с цветами.
– Тебе не вручаю, – улыбнулся Чернышевский. И, обратившись к журналистам, заявил: – Вот наконец-то госпожа Зглиницкая решила выставиться и в Киеве. Я давно говорил, что восхищение всей Европы – дело нешуточное, но и родину нужно чем-то побаловать. Я рад, очень рад, что могу видеть эти картины не только в галереях Лондона, Парижа, Гамбурга и Берна, но и еще в одной европейской столице.
Он поднял бокал шампанского.
– За нашу гордость и нашу красоту! – отвесил поклон в сторону Тото.
Защелкали фотокамеры, ловя сенсационный момент. Какая-то из журналисток бормотала в мобильник: «Немедленно мне по этой Зглиницкой найди ссылки. Скорее всего в английской прессе. Чтобы к моему приезду лежало на столе. Ну все, пока, я побежала, тут такое делается!»
Павел подошел к Чернышевскому, потряс руку:
– Ну, как впечатление?
– Я в восхищении. – И повернулся к Тото. – А вот этот буклетик, королева, ты мне непременно подпишешь.
Ошалевший Рыклев обратился к Александру:
– Ну, ты, брат, даешь – кто забредет… Представь нас немедленно. Что ж ты скрывал, что ты знаешь Чернышевского. Это железо нужно ковать, пока горячо.
– Это, собственно, уже не столько мои, сколько Татьянины знакомые, – бледнея и краснея, проклиная все на свете, признался Говоров. – А я знаю их так, шапочно.
И хотя Татьяна отчаянно махала ему, призывая подойти и познакомиться, он сделал вид, что не замечает ее жестов, – не мог же он признаться, что это она, та, которую он всем приятелям расписывал как просто Татьяну, просто свою женщину, может составить этим самым приятелям протекцию, о которой он и мечтать не смеет. Когда Чернышевский проходил мимо него, он поздоровался (а что ему еще оставалось делать?), но Игорь окинул его неузнающим взглядом и едва кивнул.
* * *
Колганов собирался на выставку не менее тщательно, чем Владислав Витольдович. Галстуки прикладывал один за другим и пришел к выводу, что нет ни одного приличного – все старье, даже купленный в начале года самый шикарный в его коллекции галстук от Армани. Ему казалось, они недостойны события.
Сергей еще не формулировал мысленно, что собирается на праздник к любимой женщине, но чувство радостного, детского предвкушения, какое случается обычно в ночь накануне Нового года, переполняло его. И Жанна этой чистой радости помешать практически не могла. Хотя и не имела к ней уже никакого отношения. Колганов смотрел на любовницу с непониманием: что она делает в его квартире, зачем она тут? Куда он смотрел, заводя с ней роман? И почему не послушал тетку, умолявшую не перевозить Жанну к себе, а снять небольшую квартирку, коли уж так приспичило? Но все эти мысли шли вторым планом, фоном.
Жанна тоже собиралась, но при этом понимала, что собирается на собственные поминки. Алина ей вчера все расписала как по нотам.
– Почему, – возмутилась она наконец, – я должна тащиться на какую-то занюханную выставку? Там что, призы раздают самым активным посетителям? Кто сейчас вообще ходит на выставки?
– Потому что, – не вытерпел Сергей, – понаехало таких, как ты, и на выставки не ходят. И в театры ходят редко. И в кино ходят жрать попкорн! Кроме танцулек, в жизни существует кое-что еще…
– Что?! Что существует?! – окрысилась Жанна. – Перезрелая тетка с вот такими титьками? – И она описала руками размеры груди.
Сергей не без удовольствия представил упомянутый бюст:
– Кстати, грудь женщине тоже не мешает. А твою, извини, птенчик, моя мама советовала мазать зеленкой – чтобы быстрее прошло.
– Повтори, что ты сказал? – тихо и яростно попросила девушка.
– Да я еще мягко выразился. – Он взял Жанну за плечи, сдавил так, что она тихо пискнула. – Послушай, сколько я ни прошу тебя пойти со мной на какое-нибудь мероприятие, так ты капризничаешь, фокусничаешь, ломаешься, кривляешься. Что ты себе думаешь?
– А тебе не приходило в голову, что мне просто противно стоять рядом и слушать, как тебя спрашивают: «А кто ваша очаровательная спутница?» А ты отвечаешь: «Жанна. Просто Жанночка, мой незаменимый секретарь». Спасибо, что хоть не подстилка, – произнесла она вслух то, что строгая Ковальская предписывала скрывать до последнего. Но что-то подсказывало ей, что это и есть ее последний выход на этой сцене.
– Детка, – поморщился Сергей, которому как раз не хватало скандала перед выходом для полного счастья, – ты умеешь довести до белого каления.
Но Жанна не разозлилась окончательно, а неожиданно беззлобно, как-то беспомощно и горестно произнесла:
– Да нет, до тех пор, пока не появилась Татьяна Леонтьевна, тебе все было по душе. И как я одеваюсь, и как говорю, и как сижу, и как веду себя в обществе. И в постели нам тоже было хорошо. А потом все изменилось в несколько дней, будто бы тебя околдовали.
– Все познается в сравнении, – процедил он сквозь зубы.
И тут же осекся. Он и сам понимал, что превысил меру допустимого. Но Жанна, вопреки ожиданиям, не обиделась. Голос ее звучал глухо и тоскливо:
– В принципе я тоже расплачиваюсь за грехи – ведь есть за что. Машку свою ты бросил, потому что я была моложе и привлекательнее. А я-то, дура, радовалась и совсем не думала, каково ей, прожившей с тобой бок о бок столько лет. И когда мы где-то появлялись, то твои друзья облизывались и делали мне неприличные комплименты. И почему-то это тебя вовсе не оскорбляло. Сейчас ты оставил меня. – Сергей хотел возразить, и она протестующе выставила вперед ладонь. – Нет, не спорь. Ты меня уже оставил, даже если я буду спать в твоей постели до тех пор, пока рак на горе свистнет. Так вот, ты оставил меня ради нее. И чисто по-человечески я тебя даже где-то могу понять. Будь я мужиком, я бы тоже кинулась на нее, а не на меня. Какая бы глупенькая я ни была, глаза у меня есть и я все вижу. Знаешь, как сказала Алинка? К ней надо на курсы записываться, как с вами, мерзавцами, управляться. Я ей даже не завидую. Я рада, что есть такие… – Девушка замялась, подбирая нужное слово, и внезапно выпалила: – Леди, которые живут так, как чувствуют, а не так, как нужно. Не ради семьи там, детей и работы; не как бабы наши несчастные – с любым придурком, только чтобы не остаться одной на старости лет. А как белые человеки. И тебе это приятно, и всем остальным. Потому что, – Жанна беспомощно водила руками в воздухе, пытаясь высказать непривычные для себя сложные мысли, ведь ей не часто приходилось упражняться в ораторском искусстве, – не важно, кто ты: вы, мужики, так же связаны по рукам и ногам, как и ваши бабы. Детьми, зарплатами, проблемами выше крыши. У вас даже глаза косые от всего этого кошмара. И тут вдруг Татьяна – как глоток свежего воздуха. Заходит, и хочется аплодировать…
Жанна затряслась от рыданий, закрывая ладонью рот. Но быстро овладела собой, промокнула потекшую тушь бумажной салфеткой. Горе ее неподдельно, она по-своему очень привязалась к Сергею и с ужасом понимала, что их отношениям в любом случае пришел конец. Сергей смотрел на нее с сочувствием и интересом. Для него такие беседы – откровение.
– Я тебя правда понимаю. Вот мне сразу стало интересно, а где она тряпки берет? Даже если захотеть так одеться, то в магазинах не купишь. С ног собьешься все это выбегать…
– Это называется стиль, – мягко пояснил Колганов.
– А уж тебе как должно быть интересно. Я же чувствую, как ты в нее влюбляешься. Как гриппом заболеваешь. Сначала насморк, потом голова болеть начинает, потом температура, бред, а потом все – обвал. Только, Сереженька, она тебя оставит. Ты-то ей, свободной и красивой, зачем? Ее свобода – это прекрасно и вызывает зависть у любой бабы, но кто-то же должен терпеть, прощать, закрывать глаза на то, на что, в принципе, закрывать глаза нельзя. Вот она не станет. Подумай об этом, любимый.
– Хорошо, подумаю, – пообещал Сергей. – Так ты едешь?
– Нет, конечно.
– Ну все, я побежал. Пока. – В дверях он обернулся и искренне произнес: – Спасибо тебе, что ты так честно со мной поговорила. Честное слово, спасибо. Для меня это очень важно.
Жанна, внезапно повзрослевшая и помудревшая, кивнула ему, улыбнувшись сквозь слезы:
– Иди, иди уже. Удачного дня.
* * *
Удобно устроившись в кресле за журнальным столиком, Марина считала что-то на калькуляторе, мешая Андрею и Михаилу разбираться с накопившимися делами.
– Андрюша, ты подумай про свадьбу. Надо будет пригласить людей, стол накрыть в каком-нибудь приличном ресторане. Правда, Миша?
– Вообще-то, наверное, да. Я в этом не силен. – Он внимательно, словно впервые видит, разглядывал Марину, и, кажется, ему вовсе не нравилось это зрелище.
– Потом путешествие свадебное. Мы же не будем торчать тут как какие-нибудь недоделанные. Надо в круиз поехать.
– Ага, – откликнулся Трояновский. – В круиз. За семь дней – пять стран. После этой экскурсии будешь узнавать в лицо сфинкса и твердо знать, что в мире есть две башни – Эйфелева и Останкинская. Причем какая-то из них все время падает. Наверное, все-таки Останкинская. Но ее со временем снова начнешь путать с колбасой. А! Как же я забыл? Еще этот, стеной обнесенный церковный участок, – щелкнул пальцами, – Ватикан! Туда тоже завезут на пару минут, чтобы сказать, что Папу мы все равно не увидим. Будто это нельзя сказать в гостинице. И коррида в Испании: лучшее зрелище для людей с тонкой психикой. Особенно для беременных женщин.
– Он все время так, – пожаловалась счастливая невеста Касатонову. – Мне нельзя волноваться, так будто нарочно.
– А ты чего волнуешься? – удивился Андрей. – Гребешь, и греби себе. Это мне думать, как дальше жить.
– Давай поговорим серьезно, – строго сказала она. – Нужно будет купить приличную квартиру, обустроить там детскую. Мебель новую завести, а не твой антиквариат бабушкин. Ну, мне колечко обручальное с брилликами.
– С чем, дорогая? Прости, не понял.
– Все ты понял. С камушками.
– А конгломерат не подойдет? – переспросил Андрей. – Или как Муму? Тоже собственный камушек заимела.
И вышел, громко хлопнув дверью. Марина разразилась слезами. Михаил подошел, присел на ручку кресла, успокаивающе похлопал ее по плечу.
– Ты, Мариш, как-то тормози вовремя, что ли, – сказал он, когда она немного успокоилась. – Потому что даже у меня скулы сводит, а ведь это не мне на тебе жениться. Тебе разве нужен сумасшедший муж?
* * *
– Позвольте выразить вам свое самое искреннее восхищение. Я немного разбираюсь в живописи и могу честно сказать, что это весьма талантливые и интересные работы. Еще не шедевры, но я не удивлюсь, если вы когда-нибудь создадите шедевр, – обратился к Татьяне высокий седой господин неопределенного возраста. От него веяло богатством и властью, как от иных веет ароматом духов. Он улыбался ей, и сердце нашей героини екнуло.
– Приятно слышать, – отвечала она, – но такие надежды всегда трудно оправдывать. Посему сделайте милость – не возлагайте на меня столь тяжкую ношу. Сойдемся на том, что эти работы вам понравились.
