Текст книги "Стеклянный ключ"
Автор книги: Виктория Угрюмова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)
Жанна, хоть и здоровая физически, тоже выглядела хуже некуда: лицо отекло, под глазами мешки, уголки рта скорбно опущены. Видно было, что она плохо спала и что на душе у нее кошки скребут.
– Просто ад кромешный, – говорила она тихим, срывающимся голосом. – Он даже не кричал особенно, мы раньше когда ссорились, он сильнее ругался. А было так страшно, как никогда.
– Ну и чем этот кошмар закончился? – спросила Ковальская, заглядывая в духовку.
Они с Жанной пекли пирог для Сергея, чтобы как-то сгладить ситуацию и подлизаться к мужчине самым проверенным способом.
– Помирились, конечно, – сказала Жанна. – Только чего мне это стоило. Еле успокоила. Он как будто взбесился. Месяца полтора назад он меня на руках носил, и все ему нравилось, все было хорошо. А теперь и сидишь не так, и свистишь не то. Прямо переродился человек на глазах.
– Причину, думаю, называть не нужно? – уточнила подруга.
– Нет, не нужно, – зло сказала девушка. – И почему именно мне так повезло? Откуда она взялась на мою голову? Или, когда вместе начинаешь жить, они все так резко меняются?
Алина посмотрела на нее с сочувствием. Сама она уже успела побывать замужем и развестись и потому пребывала в уверенности, что досконально знает предмет, о котором шла речь.
– Не хочу тебя расстраивать, – сказала она, – но не она, так другая была бы. Все равно долго почивать на лаврах тебе бы не пришлось. Беда не в том, что это случилось. Беда в том, что она – опасный соперник. Я тоже сглупила, не нужно было ее дразнить. Но тут как ни кинь, все клин. Слишком уж она яркая. Эх, понадеялась я на наш с тобой выигрыш, а нужно было предусмотреть, что она нас и тут умоет. Знаешь, Жанка, отдельно я тебе очень благодарна, что ты мне ее показала. Хоть бери и записывайся на курсы к этой бабе: что такое мужик и как с ним бороться в домашних условиях.
– Ты не ею восхищайся, ты придумывай, что нам делать.
Алина плотнее закуталась в шаль, потерла отчаянно ноющий висок.
– Тут есть два пути – либо просто подождать, потому что не нужен ей твой Сереженька, ну не верю я в это. И рано или поздно приползет он к тебе с покаянным личиком, ведь податься ему все равно некуда. Либо объявить ей войну с риском проиграть все к чертовой матери.
– И что бы ты сделала на моем месте?
– Кто меня знает, – призналась Ковальская. – Советовать всегда легко, ты поди выполни. С одной стороны, умнее всего сидеть и ждать. С другой – не выдержишь ведь. Взорвешься. Это же какие силы нужны, чтобы на него, мерзавца, глядеть и делать вид, что ты его понимаешь и сочувствуешь. А руки так и тянутся глазенки выцарапать. И еще, ты подумай хорошенько, нужно ли тебе вообще такое счастье. А то очнешься пару лет спустя – лошадь лошадью. И на работу ты, и дома паши – тоже ты, и вечные его жалобы слушать – тоже тебе. Ну а виноватой во всех неприятностях, угадай с трех раз, кто будет?..
– Алинка, – изумилась Жанна, – я тебя не узнаю.
– Не говори, – через силу улыбнулась та. – Сама себе удивляюсь. Что-то устала я в последнее время. А посмотрела на эту твою Татьяну, и так жалко себя вдруг стало. Умеют же люди устраиваться – сами себя любят и уважают, и все их любят и уважают. Ну, хотя бы – уважают. Не знаю, как тебе, а мне завидно.
* * *
Валерий переживал не самые лучшие минуты в своей жизни – ему пришлось снова докладывать одноглазому о своем фиаско. Он потерял из виду Зглиницкую в тот момент, когда она вынырнула из метро на площади Льва Толстого и направилась в сторону Большой Васильковской. Он долго метался по полутемному подземному переходу, даже, в припадке рвения, обежал все мало-мальски приличные магазины в округе, а их там насчитывалось великое множество – район-то центральный. Заглянул в несколько кафе. Но яркая и заметная женщина, к тому же – в экстравагантном костюме, на которую оборачивался чуть ли не каждый встречный-поперечный, словно растворилась в воздухе. Собственно, это он и сообщил Владиславу Витольдовичу, не помня себя от ужаса.
– Сложно представить, что довольно молодая и неискушенная в подобных делах особа просто-таки растворяется в пространстве, если верить вашим словам, – хрустнул костяшками пальцев Влад, и от этого звука у Валерия заныли зубы.
– Ну что я, придумывать буду себе во вред? – взмолился он. – Ходил-ходил – ап! Нет ее. Она не такая простенькая, как вы говорите. Должно же быть какое-то объяснение. Это не первый раз.
– Вот именно, не первый, – веско сказал одноглазый. – И я все больше сомневаюсь в вашей профессиональной пригодности. Значит, так, больше всю эту чушь о ее неуловимости слышать не хочу. Чтобы послезавтра у меня на столе лежал подробный отчет обо всех ее передвижениях. И без этих возмутительных лакун по нескольку часов каждая.
– Дак я же… – издал помощник квакающий звук.
– Никаких отговорок! – отрезал старик. – Удачи, друг мой.
* * *
Воскресным вечером Тото явилась к Машке с тем, чтобы переночевать у нее и утром отправиться на работу, а долгую ночь посвятить полезным и важным сплетням, наговориться обстоятельно и со вкусом, компенсируя долгие дни разлуки, и как следует расслабиться. Программа была крайне заманчивая, но Машка отчего-то хандрила, дергалась и все время суетилась. В девятом часу вечера они все еще не смогли усесться за стол и занимались всякими хозяйственными делишками: в частности, Марья лихорадочно доглаживала кучу выстиранных вещей, а Татьяна, чтобы не сидеть сложа руки, относила их на место, в шкаф, и аккуратно раскладывала по полкам. На ее же совести оказался и мелкий ремонт – пуговичку пришить, петельку обметать.
Машка яростно возила утюгом по несчастной кофточке, будто видела перед собой ненавистную соперницу.
– Ну, и как она там обосновалась?
– Плохо, – ответила Тото, откусывая нитку белоснежными зубами. – Не видела, как ты там жила, но девочка хозяйкой себя не чувствует. Да и Сереженькины друзья ее явно недолюбливают. Не их поля ягода.
– Они и меня не слишком любили, – буркнула Машка.
– А ты им не малина с медом, чтобы тебя любить, – заметила подруга. – Но Жанночку шпыняют. Сергею постоянно напоминают то о маме, которая – читай – никогда бы не одобрила такого адюльтера. То о всяких мелочах, от которых он не краснел только потому, что был изрядно подшофе и потому уже красен…
– Ты подробно, – попросила Машка, и в глазах ее вспыхнул охотничий азарт, – в лицах и числах. Начни с описания костюмчика для укрощения строптивых.
Татьяна отложила в сторону шитье, встала и прошлась по комнате походкой королевы Кофетуа, выходящей в тронную залу на парадный прием.
– Я была вся такая нездешняя, такая неожиданная, такая порывистая. Я просто сама не знала, чего от себя ожидать. Эдакая ловкая штучка на шпильках. А комбинезон этот я совсем недавно сшила, ты его еще не видела. Произведение искусства. Спереди строгий, плечи и руки обнажены, спина открыта до подколенок, щиколотки выгодно подчеркнуты. Словом, создает настроение, ну а остальное дорисовывает воображение. Цвета морской волны. И туфельки – те, твои любимые, от «Феррагамо». Подошли просто один к одному. Как на заказ. И три тонны серебра.
– А кольца? – жадно спросила Машка, обожавшая слушать сводки с места боев с комментариями из Дома высокой моды.
– Хризолиты и аквамарины, – отчиталась Тото. – Как в лучших домах Лондона и Мелитополя.
– И что мой красавец?
– Смотрел благосклонно, комплименты говорил, танцевать приглашал. Вечер удался. – И скороговоркой произнесла: – Кофе пили, чашки били, по-турецки говорили. Я долго упражнялась на рояле, играла танго и чарльстоны, а потом и танцевала. – И Татьяна специально на бис исполнила самое удачное па. – Я смотрела на него томным взором, говорила своим самым глубоким контральто и страшно хвалила его ум, красоту и мужественность.
– А он? – не отступала Марья.
– Внимал… Ну знаешь же, как они обычно внимают наглой и откровенной лести: одобрительно, однако скромно, с достоинством, будто им повторяют давно уже известное, но от того не потерявшее своей актуальности. Словом, проявлял полную солидарность по данному вопросу.
– И каков прогноз погоды?
– Прогноз погоды на завтра вы узнаете послезавтра. А если серьезно, то, конечно, Жанночку за один этот вечер из дома и сердца твоего красавца не устранишь, но здоровье у нее уже будет не то. Она, видишь ли, не разделяет его увлечения старинным оружием…
– И я не разделяю.
– И совершенно напрасно, – строго укорила подругу Тото. – А я тебе даже книжечку притащила в клюве, для расширения кругозора. Ты почитай на досуге.
– Ты знаешь, – Машка отставила в сторону утюг и присела на краешек дивана возле «наперсницы разврата», – я вот тебя слушаю, и мне нужно, чтобы ты довела это дело до конца, но вот нужен ли мне сам Сережка, я уже не уверена. Я перебесилась, переболела. Первый страх одиночества прошел. И как-то уже даже стала свыкаться с мыслью, что я одна. Какие-то они все до боли одинаковые, даже самые лучшие, самые исключительные. И потом, влюбится он в тебя, начнет меня с тобой сравнивать постоянно. Что-то со мной случилось, Тото: не верю я ни одному мужику на свете и, боюсь, никогда уже не поверю. А при таком раскладе лучше жить без них.
– О-о, как все запущено! Я там горбатюсь, – возмутилась Татьяна, – а ты тут спрыгиваешь. Я личную жизнь кладу на алтарь дружбы и общечеловеческих ценностей!
– Да всякого такого накрутилось за эти дни, пока мы не виделись, – огорченно призналась Марья. – Ты не обращай внимания. У меня сейчас сплин и потому семь пятниц на неделе, а завтра я в себя приду, и все будет хорошо.
– Ты смотри. Чтобы я дров не наломала.
– А как твои сердечные дела? Давай лучше поговорим о светлом.
И Татьяне показалось, что Машка как-то слишком поспешно прервала разговор, который в иное время была бы готова вести часами, смакуя подробности и по нескольку раз переспрашивая точные цитаты.
– Да я не очень уверена, что это такое уж светлое, – отмахнулась она. – Мне чудесно, но, наверное, это возраст сказывается – я никак не могу ухнуть в любовь как в омут, с головой. Как ты совершенно справедливо заметила: не могу поверить до конца и довериться тоже не могу. Все время задумываюсь, просчитываю ходы. Что ужасно – переношу прошлый опыт на нынешние отношения, а они этого не выдерживают. Но самое главное – ни он, ни я так и не произнесли вслух слова «люблю». Не осмелились. А это симптом. Хотя и не знаю, чего именно.
– Мать, а ты часом не зажралась? – вскинулась подруга, и Тото вновь почудилось, что Машка на нее то ли злится, то ли обижается. Неужто ревнует? Да нет, все это глупости.
– Все может быть, – решила она не заводиться. – Только у меня ощущение, будто я сняла розовые очки, и теперь не знаю, радоваться или печалиться. И поскольку еще не определилась, то просто принимаю все как есть. Помнишь, я тебе часто цитировала японское высказывание, что самурай – как меч, который стоит один между небом и землей. Вот так я себя и чувствую…
– Ну наконец-то и у тебя глаза открылись, – удовлетворенно заметила Машка.
– Просто раньше мне постоянно везло.
– Вот подумай как следует, да и остановись. Займись своей жизнью, а то время пролетит и останешься сидеть у разбитого корыта, вся такая нездешняя и воздушная…
Татьяна недоуменно на нее взглянула, дивясь банальному, стандартному тексту, который ее родная, веселая Машка в жизни бы не произнесла. Удавилась бы, а не сказала так. Они и дружили столько лет именно потому, что Машка, пожалуй, единственная из сверстниц целиком и полностью одобряла независимый, гордый нрав Тото и всегда становилась на ее сторону в любых конфликтах с окружающим миром.
Но дело было даже не в этом. Дело в том, что Машка, которую явно что-то терзало и мучило, впервые в жизни совершенно не собиралась делиться своими проблемами с ней, что настораживало, озадачивало и пугало.
Тото сделала последний стежок, аккуратно сложила Машкину кофту и понесла ее в платяной шкаф. Когда она проходила мимо тумбочки, ее взгляд зацепился за что-то неуместное, странное, предмет, которого там быть не могло по устройству. Она остановилась и посмотрела уже осознанно. Часы как часы. Ничего особенного. Дорогие мужские часы, швейцарской фирмы «Жерар Перриго», со стрелками-гильоше [9]9
Стрелки в форме яблока на конце.
[Закрыть]из синего каленого золота, на строгом кожаном ремешке, принадлежащие Говорову.
Машка зашла следом, оперлась бессильно о притолоку и виновато произнесла:
– Я все не могла придумать, как тебе это рассказать.
– А что тут еще можно рассказывать? – усмехнулась Тото. – Ты позволишь, я заберу их с собой?
Глава 12
Андрей открыл двери и остановился на пороге, пытаясь изобразить на лице серьезное и деловое, но вполне приветливое выражение. Однако глупая счастливая улыбка предательски не хотела исчезать и то и дело мелькала на его губах. Трояновский хотел как можно быстрее поговорить с Мариной, и сияющая физиономия тут была совершенно неуместна. Наконец он совладал с собой, снял легкий пиджак цвета «шампань», аккуратно повесил его на тремпель и крикнул в глубину квартиры:
– Марина! Ты дома?
Подруга появилась из спальни. По-домашнему одетая в милый спортивный костюмчик, ненакрашенная, волосы стянуты в тугой пучок на затылке. Спокойная, мило улыбающаяся, уверенная. Ожидавший слез и упреков, Андрей насторожился, увидев ее приветливое выражение.
– Я все время дома, – сказала она. – Почти.
– Ты не звонила, – забормотал молодой человек, – я думал, ты обиделась и, по обыкновению, ночуешь у подруги.
Ей все-таки удалось сбить его с избранного тона. Ее доброжелательность и кротость спутали ему карты, наступательная тактика при таком раскладе казалась глубоко неправильной: неприлично ругаться с человеком, который не сделал тебе ничего плохого. На сей раз в их дуэте лидировала Марина, и Трояновский не понимал, как себя вести.
– Нет, я не обиделась, – все так же приветливо сказала подруга. – А не звонила, во-первых, потому, что не хотела мешать тебе: ты ведь был занят? А во-вторых, я сама была занята. Очень.
И тут он наконец сообразил, что она уже все поняла, но не собирается отступать и что ему предстоит гораздо более серьезное и тяжелое испытание, нежели он мог себе представить. Впрочем, Андрей все еще желал расставить точки над «i», а потому посуровел и плотнее сжал губы. Марина заметила перемену в нем, но не испугалась и в истерику, вопреки обыкновению, не впала.
Они вышли на кухню.
– Ужинать подавать? – спросила девушка, открывая холодильник.
– Спасибо, – ответил он холодно, – не нужно. Я сыт.
– Хорошо. А чай ставить?
– Почему бы и нет… У нас новости?
– Да, – улыбнулась она, хлопоча у плиты, – ты верно догадался. У тебя есть время и силы выслушать меня?
– Думаю, нам необходимо кое-что обсудить, – обрадовался Трояновский, что разговор потек по нужному руслу.
– Я рада, что ты наконец созрел для серьезного разговора. – Марина села возле стола, взяла его за руку. – Потому что я не хотела впопыхах обсуждать такую важную тему.
Андрей отстранился от нее, пытаясь вглядеться в лицо подруги и понять, что она имеет в виду.
– Я тебя правильно понял? Ты решила…
Марина лучезарно улыбнулась:
– Честно говоря, не думаю. – Она сделала многозначительную паузу. – Дело в том, Андрюша, что у нас с тобой будет ребенок.
Андрей поперхнулся и застыл на месте, обратившись в каменное изваяние, которое только и могло, что растерянно хлопать глазами. Если бы на месте подруги он увидал Медузу Горгону, то и тогда эффект не смог бы превзойти теперешний. Он еще не вполне осознал масштабы происшедшего, но в ушах набатным звоном уже гремело одно только слово: «катастрофа».
* * *
В выходные на Крещатике перекрывают движение, и многочисленный люд охотно вкушает радости прогулок по пешеходной зоне. Здесь обычно допоздна работают палатки, продающие мороженое, прохладительные напитки и глинтвейн, а также всевозможные фургончики с аппетитными блинами, печеной картошкой, рыбой и птицей, запеченными в гриле; лотки и раскладки со всякими забавными штучками и игрушками. Улица ярко освещена, завлекательно сверкают витрины, и толпы праздного народа наслаждаются последними часами свободы перед долгой и утомительной трудовой неделей.
В потоке незнакомых людей, да еще и в темное время, сложно выделить кого-то одного. И уж тем более невозможно инкриминировать этому одному злостное нарушение границ твоего личного пространства. Идет человек по улице, что в том дурного?
Татьяна бездумно помахивала портфельчиком, продвигаясь в сторону Музейного по сложной траектории. То остановилась у киоска с газетами, то минуты три рассматривала фигурки из стекла; затем выпила стакан глинтвейна в одной из палаток и не отказала себе в удовольствии сравнить вкус оного напитка с его собратом в другой палатке. Постояла у витрины со шляпками. Словом, проводила время вполне весело и беззаботно. Разве что человек, хорошо ее знающий, удивился бы внезапному интересу к шляпкам такого вида и качества, какие в обычном состоянии она обошла бы десятой дорогой.
Следить за ней на сей раз оказалось легко. Валерий уже предвкушал, что реабилитирует себя в глазах шефа и тот сменит гнев на милость. В уме помощника сложился легкий и ненавязчивый текст отчета; он удостоверился, что ему предстоит довести ее до Музейного, и вряд ли в последние пятнадцать минут (ну полчаса, если она будет продолжать прогулку таким же манером) его ждут какие-то особенные сюрпризы.
И в этот момент, грубо нарушив его мечты, Татьяна резко свернула с Крещатика в сторону площади, нырнула в «Макдоналдс», пристроилась в небольшую очередь и купила себе пакет жареной картошки.
Тут Валерий совершил свою первую ошибку, не оставшись поджидать на улице, а зайдя следом за ней. В его оправдание можно сказать только, что этот ресторанчик имел целых три выхода на разные улицы, и потому наблюдатель решил зря не рисковать.
Он встал в очередь, но Татьяна не присела за освободившийся столик, а вышла через боковой выход, чем немало удивила Валерия: он не мог сообразить, куда она направила свои стопы. Впрочем, раздумывать долго не имело смысла – и он пулей вылетел за ней. В отличие от центральных улиц, эти были освещены из рук вон плохо, и если в ста метрах отсюда все сияло и переливалось, то тут царила темнота. И в этой темноте потерять «объект» ничего не стоило.
Представив себе, что она снова обвела его вокруг пальца и пару часов спустя ему предстоит объяснять одноглазому, где, как и почему он на сей раз упустил Татьяну, Валерий запаниковал. Он засуетился, забегал по пустой улице, не зная, куда податься. Резкие повороты узкой улочки с красноречивым названием Малая Подвальная могли запутать и аборигена. Валерий же, увы, плохо ориентировался на местности, и потому его перемещения были еще более хаотичными и бестолковыми. И ни единой живой души, у которой хотя бы стоило попытаться выяснить, не видели ли очаровательную молодую женщину в деловом костюме и с портфельчиком.
Набегавшись, Валерий остановился у витой ограды, отделявшей улицу от маленького скверика с беседкой, качелями и огромным ухоженным газоном. Трудно сказать, что испытал наблюдатель, услышав тихий призывный свист и обернувшись на него: облегчение или испуг. Ибо подзывала его к себе не кто иная, как Татьяна, которая оккупировала качели и теперь покачивалась на них – «скрии-ип, скрип».
– Добрый вечер, молодой человек, – сказала она приветливо, убедившись, что он смотрит в ее сторону, – вас можно на секунду?
– А в чем, собственно, дело? – спросил Валерий.
– Скажем, мне необходима ваша помощь. Неужели вы откажете даме в невинной просьбе? Зажигалки у вас не найдется? Ужасно хочется курить.
Поскольку женщина очевидно давала понять, что она его заметила, и скрыть нездоровый интерес к ее персоне не удастся, Валерий решил не осложнять ситуацию и принять ее правила игры. Она скорее всего считает его назойливым, не слишком остроумным поклонником, и не стоит разочаровывать даму. Иначе его гонки с преследованиями и в самом деле приобретут странный смысл; а показаться ей маньяком или грабителем либо – что еще хуже – возбудить ненужные подозрения Валерию вовсе не хотелось. Да и не ожидал он никакого подвоха, уверенный в своих силах и опыте. Он отворил решетку и решительно шагнул в скверик.
И надо сказать, что главным чувством, посетившим его в следующую секунду, было удивление – Тото ловко подсекла ему ноги, и он рухнул на землю всей своей тяжестью, издав ошарашенное:
– Ах ты, жжж-жжж…
Он произнес еще пару слов, но цитировать их мы не беремся; только скажем, что в телепередачах по такому поводу издают специальный писк.
Татьяна, не терпящая фамильярности в обращении и не одобряющая грубостей, особенно в устах джентльмена да еще и в адрес дамы, с удовольствием нанесла ему короткий, не слишком эффектный, но весьма эффективный удар, и грубиян перестал участвовать в происходящем.
Теперь с улицы их никто не смог бы увидеть. Тото присела на корточки возле поверженного противника и, пробормотав: «А Минздрав предупреждал», принялась вдумчиво копаться у него в карманах. Ключи от автомобиля она небрежно бросила рядом с бездыханным телом, деньги ее тоже не возбудили, хотя она и присвистнула от удивления, обнаружив толстую их пачку в кармане столь скромного на вид человека. Более всего ее заинтересовало водительское удостоверение. Изучив его от корки до корки, она встала, отряхнула с костюма невидимую грязь и покинула скверик.
Минут через десять, оставив позади темные улочки и вернувшись в самый центр, стоя посреди толпы развеселого народа, она позвонила человеку, который наверняка этого звонка давно ждал:
– Павлуша, привет. Я ни от чего не оторвала? Приятно знать, что кто-то всегда рад… Павлуша, а мне снова нужна помощь, на этот раз все всерьез. Ага, обнаружила. Я не знаю, оттуда ли ноги растут, но ты пробей по своим каналам такого человечка: Валерий Степанович Копылов, 1956 года рождения. Очень настырный товарищ, ходил за мной по пятам часа полтора. Даже в «Макдоналдсе» во имя мое пообедать пытался. Почему пытался? А ты часто заходишь в ресторан, чтобы после бросить свой обед в урну? Все в порядке, он честно лежит на Малой Подвальной, во дворе, там такой садик, отдыхает. Так вышло. Пашка, и дай Бог тебе остального обо мне не знать. Ну все, целую, жду новостей. А это будет зависеть от того, что ты выяснишь. До скорого, солнышко.
* * *
После такой встряски идти домой не хотелось. К Машке дорога на сегодняшний вечер была заказана; бабушка с ее нечеловеческой проницательностью все бы вычислила и волновалась, а этого Тото допустить не могла. Хотелось позвонить Андрею, но странное чувство подсказывало ей, что делать этого не стоит. Она присела на край фонтана и задумалась. Тут к ней и подошел весьма милый, хотя и подвыпивший молодой человек.
– Добрый вечер, мадемуазель. Или все-таки мадам? – не слишком четко проговорил он. – Про-сти-те, мы не представлены. Но осмелюсь узнать, а какие у вас планы на сегодняшний вечер?
– Наполеоновские, – ответила она. – Правда, вас в них нет, уж простите.
Но юноша уселся прямо на тротуар возле ее ног.
– Это наверняка будет самым большим моим разочарованием, – сообщил он, – но завтра я протрезвею и никогда об этом не узнаю. Буду пить дальше. Один. А что будете делать вы?
– Тоже устрою себе разочарование, – усмехнулась она жестко. – И возможно, тоже постараюсь об этом забыть. Только у меня память хорошая.
– А вы напейтесь, – посоветовал юноша.
– Я постараюсь, – кивнула она серьезно. – Но обещать не могу. Ну что, хорошего вам пробуждения.
– До свидания, – прошептал он уже ей вслед, – фея.
* * *
Уже несколько лет прошло с тех пор, как в последний раз она звонила в эту дверь, а не открывала ее своим ключом. Александр открыл ей, чем-то заведомо недовольный. В руках он держал высокий стакан-хайболл со своим любимым коктейлем. Но, судя по выражению лица, напиток не доставлял ему ровным счетом никакого удовольствия.
– Как ты его делаешь? – спросил он вместо приветствия. – Я кладу все то же самое, в тех же пропорциях. И куда ты спрятала вурстерширский соус?
– Добрый вечер, – ответила она. – Соус на своем обычном месте.
– А чего ты звонишь? Ключи потеряла?
– Добрый вечер, милый, – повторила она настойчивее, – я тоже рада тебя видеть.
– Между прочим, у меня есть причины быть недовольным, – заявил Говоров.
– Попрошу огласить весь список.
– С удовольствием, – сказал Александр, забирая у нее пиджак и портфель и всовывая ей в руки свой коктейль. Тото попробовала его, поморщилась. – В кои-то веки у меня появилось немного свободного времени, я приехал домой пораньше, а тебя нет. Кстати, боюсь показаться тебе банальным, но срок выставки приближается. А ты, как мне кажется, ничего не делаешь. Совершенно не хочешь учитывать ни мои планы, ни расчеты. Вот где ты была?
Она полезла в карман, добыла оттуда часы и положила их на кухонный стол:
– Да вот подумала, что это твои любимые часы, и решила забрать их оттуда, где ты их забыл, и привезти тебе. Чтобы ты не расстраивался, что потерял их. И еще, Саша, не стоит постоянно напоминать мне, что ты выстроил какие-то свои планы относительно моей выставки. То есть наши планы, возможно, и совпадают, но звучит это очень неприятно и сильно режет слух.
Александр изменился в лице, отобрал у нее стакан и опрокинул в себя его содержимое, явно не ощущая вкуса. Скривился, нервно потер подбородок. Кожа его от волнения пошла красными пятнами, глаза сделались испуганными и виноватыми. Он подошел к любимой и осторожно тронул ее за плечо:
– Сделать тебе кофе?
– Если не трудно. Потом я полезу в душ, а тебя попрошу налить мне чего-нибудь согревающего, крепенького. Мне налейте, пожалуйста, каплю обжигающе-желтого рома, обжигающе-сладкого рома из зеленой и плоской бутыли…
– Чьи это стихи? – растерянно спросил Говоров.
– Наверное, мои.
Он попытался ее обнять, притянуть к себе, но она, не сопротивляясь, уклонилась от его прикосновения, словно Кассиус Клей [10]10
Знаменитый боксер, прославившийся под именем Мохаммед Али.
[Закрыть]– от удара противника.
– Айн момент, – проворковала Тото. – Я вернусь и буду вся в твоем распоряжении.
* * *
Выйдя из душа, она обнаружила, что Александр так и стоит на прежнем месте, вертя часы в руках. Услышав ее шаги за спиной, он обернулся, внимательно разглядел Татьяну, и – странное дело – ему совершенно не понравились спокойное и безмятежное выражение ее лица, ясные глаза и милая улыбка, играющая на пунцовых, чуть припухлых губах. Однако вслух он ничего не сказал, пододвинул ей стул и торопливо налил бокал красного вина. Плеснул себе водки и сел напротив, пытаясь заглянуть ей в глаза. Тото ничего не спрашивала, и это его распаляло, заставляло желать скандала.
– Понимаешь, – сказал Саша, – она была такая несчастная и печальная. Ей так не хватало утешения… Я знаю, что ты думаешь.
– Я бы на твоем месте голову не прозакладывала.
– Ты о чем?
– Я еще ни о чем не думаю, – пояснила Татьяна, – я просто тебя слушаю. Привезла твои часы, пью вино, могу рассказать, что подготовка к выставке успешно завершена и тебе не нужно ни о чем волноваться – если твои планы и рухнут, то вовсе не из-за меня. А вот мыслями я не отягощена.
– Собственно, это все случайно как-то получилось, – продолжал каяться Александр. Он понимал, что ей неприятно возвращаться к этому вопросу, все же умен был чертовски, но кто-то зловредный чуть не под руку его толкал нудно продолжать ненужный разговор. Будто он жаждал снять с себя часть вины и переложить на Татьяну. – Мы потом даже друг на друга смотреть не могли. Машка тебя любит. И я тебя люблю. – И, поскольку она так и не проронила ни слова, внезапно вспыхнул. – А с другой стороны, чего ты хотела? В мире вообще нет ни одного мужчины, который бы никогда не изменял своей женщине. Это вообще ничего не значит. Если хочешь, это даже необходимо: вот я, например, после этого только острее чувствую, как я люблю именно тебя. И мне, между прочим, не так уж и легко. Мне больно. Я вот приехал домой, сижу, пью…
Татьяна с явным удовольствием потягивала вино из бокала. Когда Александр сильно разошелся и повысил голос, она успокаивающе похлопала его по руке.
– Я, конечно, не хотел, чтобы ты все узнала таким вот образом. Я бы вообще хотел, чтобы ты ничего не знала. А ты что, святая?
– Конечно нет, – честно сказала она.
Александр настойчиво продолжал, явно пытаясь увидеть в ней ответное движение, добиться нужной реакции:
– Ты должна меня понять. Ты всегда какая-то чересчур независимая, чересчур свободная. Потом ты просто очень красивая. Думаешь, я тебя не ревную? Думаешь, мне просто отпускать тебя на работу, на эти твои бесконечные встречи, зная, сколько там чужих мужчин и что все они рано или поздно начнут к тебе клеиться. Ты меня отталкивала, даже если сама этого не замечала. А Машка совсем одна сидела, такая маленькая. Я был…
– Ты почувствовал себя нужным и важным.
– Если хочешь – да! – Он грохнул кулаком по столу. – Нужным! Важным! Единственным. Хотя бы на тот момент. Ну что ты молчишь? Тебе что, вообще все равно?
– А что бы ты хотел от меня услышать? – вздохнула Тото. – Что я все понимаю? Правда, Саша, я все понимаю. Что ты взрослый человек и волен сам собой распоряжаться. Что тебе сейчас неуютно, потому что кажется, что рушится весь комфортный, налаженный, выстроенный за долгие годы мир. Что все могло сложиться иначе, но сложилось вот так… Что тебе страшно, но злишься ты на меня, ибо я являюсь косвенной причиной того, что произошло. Что ты мне не муж, но опять-таки ты предлагал – это я отказывалась. А тебе все равно неудобно, и от этого ты еще сильнее сердишься и на себя, и на меня, и на Машку с ее несчастьями. А подумаешь, какое там, если разобраться, несчастье? Я правильно излагаю?
Говоров кивал как китайский болванчик, завороженно слушая ее.
– Так вот, – она поцеловала его в щеку, – я правда тебя понимаю. Можешь не волноваться. Просто я очень устала, так что давай выпьем по бокалу за все хорошее и спать. Спать, спать, спать, Сашенька. А то у меня уже голова идет кругом. И ноги ноют. Как у меня лапы устали – это отдельная тема для беседы.
– Это не ответ, – внезапно возмутился Александр. – Ты все правильно говоришь, но как чужая. А ты же мне не чужая. Ты моя жена, пусть даже и не захотела ставить штамп в паспорте. Ты пойми: я просто понял, что может быть и иначе. Что вот я делал, делал тебе предложение, а ты отказывалась постоянно. И вдруг выясняется, что кому-то я могу быть нужен. Как если бы удалось продолжить с того места, на котором мы с тобой остановились. Что не только я в тебе нуждаюсь, но и во мне кто-то может нуждаться. И ты верно заметила: ты сама во многом виновата. Просто так я бы не стал… Я же люблю тебя. Ведь невозможно же взять и отбросить или забыть все пять лет, которые мы провели вместе.
