Текст книги "Стеклянный ключ"
Автор книги: Виктория Угрюмова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)
– В последние дни мне все кажется, что у меня паранойя, – честно ответила она. – И поэтому я боюсь комментировать. Но все-таки спинным мозгом чую, что после неудачного наружного наблюдения за мной Валерий Степанович был отчислен. Очень своеобразным способом отчислен из штата сотрудников твоего загадочного Некто.
– Верно, – согласился Павел. – И я так думаю, хотя доказательств на сегодняшний день у меня нет. Мало ли куда мог направиться совершеннолетний обеспеченный мужчина, не обремененный ни семьей, ни детьми, ни иными прочими обязательствами? Ну, прям, как мои… которые тоже исчезли…
– Не оправдал, получается. Знаешь, так недолго себя убийцей почувствовать.
– А тебе от этого будет плохо? – полюбопытствовал Бабуин. – Или совесть заест?
– Что до совести – то остались остатки. Мешают работать. Он сам это себе выбрал. И я бы шлепнула его недрогнувшей рукой, если бы пришлось.
– Гонишь! – воскликнул Павел.
– Мне не нравится современный жаргон, – сухо напомнила она.
– Ну, прости. Да ты и оружия в руках не держала, что ты говоришь такое? Кстати, а как ты добыла его водительское? Я вообще не догнал, ты звонила тогда и сказала, что он отдыхает, лежит. Ты что с ним сотворила-то, лапушка?
– Павлуш, – она утешающе погладила его по огромной лапище, – тебе лучше этого не знать. Ну, стукнула разочек.
– И парень, который прошел Крым, Рим и медные трубы, взял и откинул тапки? Так, что ли? – не поверил Бабуин.
– Помнишь анекдот про автомеханика? – улыбнулась Тото. – Стукнуть молотком – десять центов. Знать, где стукнуть, – девятнадцать долларов девяносто…
– Ладно, – сказал Павел, – подробностями поделиться не хочешь? Так сказать, взаимообразно.
– Хочу. Но не сегодня. Мне бы еще пару концов с концами свести, и тогда я постараюсь как можно более связно изложить тебе всю историю. Мы под «колпаком», Пашка, но на нас пока еще не охотятся, нас всего только окружают. И потому у нас есть время, чтобы спокойно во всем разобраться. И еще – мы же с тобой умеем перепрыгивать через красные флажки. [11]11
Во время охоты на волков зверей загоняют на определенную территорию и окружают ее веревкой с привязанными к ней красными флажками или ленточками. Считается, что волки не перепрыгивают через такое препятствие.
[Закрыть]
– Отпад балды. Кстати, все хочу тебя спросить, ты сегодня какая-то не такая. Непривычная. Что случилось?
– И в общем буквально сразу, всего на четвертый день, Орлиный Глаз заметил, что четвертая стенка отсутствует… Это я подстриглась, Павлуша. Прическу поменяла. Перекрасилась.
– Ага, – обиженно сказал Павел, – а заодно выражение лица и цвет глаз. В прошлый раз они у тебя были серые, а теперь зеленые, как у кошки. И такие же холодные.
– В самом деле? – спросила она, но словно из вежливости.
– А ты не знала?
– Теоретически – да. Но уже успела забыть. В последний раз цвет глаз у меня менялся лет шесть тому.
– Ты извини, – сказал Павел, – я никогда раньше в твои личные дела не лез, но раньше я и не видел тебя такой… посуровевшей, что ли. У тебя все в порядке? Помощь не нужна?
– Спасибо за заботу, Пашенька. – Ее глаза немного потеплели. – У меня все так, как должно быть.
– Это хорошо или плохо? – недоуменно спросил Бабченко.
– Это правильно.
* * *
Если Мишку Касатонова время от времени случалось застать в обычном заведении общепита, вроде «Макдоналдса», какого-нибудь непритязательного кафе, пельменной или просто мангала с шашлыками, окруженного парой столиков, то Андрей их игнорировал. И потому совершенно исключительным являлся тот факт, что оба сейчас сидели у качающегося столика под пластиковым тентом на берегу Днепровской затоки в ожидании заказа, глазели на уток, которые, как известно, успокаивают нервы, и прихлебывали пиво. Выглядели оба так же паршиво, как и окружающий пейзаж, прихотливо изукрашенный кучами мусора, спиленными деревьями, брошенными пластиковыми бутылками и прочей чепухой. Мужчины сидели небритые, взъерошенные, с красными воспаленными глазами, и свирепо прихлебывали светлое, водянистое пиво. Самое подходящее окружение для откровенного и неприятного «мужского» разговора.
– Не верю я ни единому ее слову, – упрямо повторил Андрей.
– Давай уточним, – Мишка протестующе выставил ладонь, – не хочешь верить.
– Ты прав, Вергилий, – не стал кривить душой Трояновский. – Понимаешь, вот так, с бухты-барахты, здравствуйте – она беременна. И как удачно все сложилось. Будто бы у нашей Марины есть свой карманный ангел-хранитель.
Михаил подозрительно рассмотрел пластиковую тарелочку с тем, что владельцы этого «кафе» называли шашлыком, вздохнул и принялся обреченно жевать.
– А чего ты бесишься, я не понимаю. Давай рассмотрим ситуацию. С одной стороны, она и вправду могла забеременеть. Я вообще удивляюсь, что у вас этих проблем три года не было. Другие люди только тем и занимаются, что грызутся из-за неудачного планирования семьи. В конечном итоге не все коту масленица, знаешь ли. Бывает и Великий Пост. С другой стороны – допускаю, что Маришка врет. Сейчас все можно купить, даже ракету СС-20, не то что справку о беременности. Так отведи ее к своему доктору, пусть он перепроверит.
– Какому – своему? – изумился Андрей, в принципе никогда не болевший и из докторов близко знавший только стоматолога.
– Ну что я тебя, учить должен? – пожал плечами Касатонов. – Какому заплатишь, тот и твой. Если хочешь, я у своих поспрашиваю, приму уж удар тяжелой артиллерии за родного друга.
– Почему удар? – изумился Андрей.
– Ну ты даешь, святая душа! – хохотнул Мишка. – А кто же из моих баб поверит, что это я для друга стараюсь. И правильно сделают, между прочим: нам, мужикам, верить не стоит. Все равно обманем – не сейчас, так потом.
Трояновский тоскливо поглядел на реку, на уток. Даже симпатичные птицы положения сильно не исправили – ему все равно хотелось заскулить от тоски или исчезнуть куда-нибудь, пока все не утрясется.
– Миха, а я давно так не попадал. Я вот думал все после нашего с тобой разговора: прав ты кругом. Я Маринке должен. Три года вместе, я ее уже наизусть выучил. И получается, что вот прожил с ней довольно долго, всем был доволен, а как только она мне надоела и еще под руку что-то новенькое подвернулось, так я и рванул туда…
– Задравши хвост, – поведал друг в кружку.
– Наваждение какое-то, – каялся Трояновский. – Я бы с Маринкой три года не смог прожить бок о бок, будь она таким уж плохим человеком, ведь правда? Да, я знаю все ее слабые стороны, но ведь никто из нас не святой. Да, грубовата девочка, жадная, резкая. Но никогда не была вруньей. И много у нас с ней случилось светлых и хороших минут.
– Вспомнил наконец.
Андрей подозвал официантку и заказал еще четыре кружки пива. Мишка покосился на него недоверчиво, но ничего не сказал.
– Я, конечно, взбешен был вчера: она моей маме позвонила, сообщила, видите ли, радостную новость. А маман рада стараться: тут же стала читать мне лекцию о семье как об ячейке общества; ну, что пора остепениться, что Марина, конечно, не та жена, которую она желала бы своему сыну, но раз уж у нас такая идиллия, то она возьмет себя в руки и никогда, ни видом, ни словом, не покажет, как она разочарована в невестке. Маринка все это слышала, ты же знаешь, как мамуля разговаривает.
Друг хмыкнул.
– Да уж, знаю, – и процитировал старый анекдот: – «А не проще ли воспользоваться телефоном?» И что Маринка?
– Держалась, как могла. Я бы даже сказал: глазом не моргнула.
– Удивительно. И вызывает подозрения.
– Еще бы… – Он жадно глотнул пива.
– Но ведь тебя вовсе не это беспокоит. – Мишка сделал рукой в воздухе замысловатый жест, пытаясь охватить «все это». – И даже не грядущее отцовство.
– Ты же знаешь, ребенка я всегда хотел. Да и Маринка мне не чужая, так что роди она его от кого-то другого, я бы все равно ей помог. Квартиру там небольшую, деньги на первое время. Да о чем мы? Придумали бы что-нибудь. Меня, Миха, другое грызет. Мне сейчас нужно решить для себя одну важную вещь…
– Говорил я тебе, не кидайся ты на эту свою красавицу, не для жизни она.
– Похоже, ты был прав. – Андрей в отчаянии взъерошил волосы. – Вот как на духу… Маришке я нужен. Я понимаю, для чего я есть. Да, деньги, квартира, машина, но ведь это, в конце концов, тоже нормально. Она хочет жить, как живут достойные, обеспеченные люди. Я для того и пашу как проклятый.
– Пахал, – не удержался от шпильки бессменный заместитель. – До недавнего времени.
– Не обижаюсь, – закивал Трояновский, как слон, которому показали гроздь бананов. – Потому что правда. А теперь я продолжу свою мысль: ничего противоестественного в Маришкиных желаниях нет. А значит, это дает мне некоторую гарантию ее верности, преданности. Ну, что это надолго, если не навсегда. Потому что она триста раз подумает, прежде чем решит со мной расстаться. А вот Татьяна…
– Твоя Татьяна на тебя молиться должна: она же до сих пор не замужем, верно? Так вот, такой молодой, красивый и богатый ей и не снился. Она тебя на руках носить должна. Ты чего?
Андрей зашелся неприятным, лающим смехом, который нельзя было назвать ни веселым, ни искренним. И впервые за все время, что они познакомились с Татьяной, Мишка услышал, что друг говорит о ней не с теплом и радостью, а со злостью. Будто обвиняет ее в чем-то.
– А ты хорошо пошутил, – отсмеявшись, одобрил он. – Она? Меня? Ценить? Миха, она не будет никого ценить. У нее все расчеты по Гамбургскому счету, а он ох как крут.
– Я чего-то не пойму, – уточнил Касатонов. – Это тебе подходит или нет?
– Если бы я знал. Видишь ли, друг Миха, вообрази себе такую ситуацию: вот обещают тебе нездешнее счастье, на все времена. Любовь там неземную, возможность быть собой, но за это требуют что-то непосильное…
– Душу, что ли?
– А может, и душу, – согласился Трояновский. – Или подвиг такой, что подумаешь ты, подумаешь и махнешь рукой: а гори оно все синим пламенем. Живут же люди как-то без счастья. Потому что Татьяна, она как вода – прольется сквозь пальцы, утечет в песок, и никогда я ее не верну. И не остановлю, потому что вот как раз ей на все мои деньги, машины и квартиры чихать с высокой башни. А мне останутся лавочка во дворе и душеспасительные беседы с прежними и новыми кавалерами. И очень меня пугает, что я почти ничего про нее не знаю. Но лучше, чем с ней, мне никогда не было. И что делать?
– Понятно что. Оставайся ты с Маринкой, живи, как все. И не лезь в эту западню, потому что сломаешь себе всю жизнь. А если уж будет вовсе невмоготу, то выпьем с тобой еще за то, что не состоялось.
– За власть несбывшегося, – тихо шепнул Андрей.
– Красиво звучит, – признал Касатонов. – Это, что ль, автор этот питерский, приколист?
– Фрай? Да нет, Миха. Это Грин. Вот кто умел тосковать по тому, чего уже никогда не будет.
* * *
Тем вечером Варчук долго кружил знакомыми улицами; пил кофе в маленьких кафе возле парка; прогуливался по аллеям, с грустью замечая, что старые, могучие деревья, пережившие войны и революции, постепенно для чего-то срезают, а новых не сажают; спустился вниз, к Музею изобразительных искусств, и, только когда стемнело, решился зайти в переулок. Он долго набирался решимости, чтобы познакомиться с Татьяной. Времени, чтобы и дальше вести неспешное расследование, обложившись со всех сторон справками, выписками, свидетельствами, копиями и прочими главными орудиями труда сыщика, не оставалось. С одной стороны, он убедился, что в жизни интересующей его особы действительно случились серьезные изменения; во-вторых, глупо и опасно было молчать о наблюдателях, преследовавших Татьяну все упорнее. Мало ли что может случиться, когда его нет рядом. А потом кори себя за нерешительность и бездействие всю оставшуюся жизнь.
Словом, майор наметил себе следующий план: сегодня он терпеливо ждет гражданку Зглиницкую, что называется, «от забора и до вечера», у нее под окнами, аки верный трубадур и прекрасный менестрель. А если она так и не придет ночевать на Музейный, позвонит и попросит, чтобы ей передали его номер телефона вкупе с убедительной просьбой позвонить ему не откладывая. Вероятно, случались в истории планы и получше. Но Варчук ничего другого не изобрел. И сильно по этому поводу не переживал.
Еженедельную газету, купленную специально для того, чтобы скоротать время, он прочитал от корки до корки и теперь просто любовался миром – пусть и не самым прекрасным его уголком, но зато местом тихим, уютным и спокойным, что по теперешним временам уже немало.
Вступительную речь он готовил несколько дней, но ни один вариант ему не понравился. Майор подумал, что импровизация – лучшее средство от головной боли. Надобно ввязаться в сражение, а там посмотрим. То был рецепт Наполеона, а ему Варчук доверял. Он терпеливо ждал, когда она придет домой, и представлял разнообразные сцены их знакомства: как он подойдет, как представится – вежливо и не так чтобы слишком сухо и официально, а ненавязчиво проявив симпатию; как слегка поклонится. Он даже галстук надел по такому случаю, хотя, как правило, галстуков не выносил. Майор достал очередную сигарету и захлопал по карманам в поисках зажигалки.
Николай славился крепкими нервами, но все же он вздрогнул и чуть не подскочил на месте, когда рядом с ним присела ошеломительно-рыжая, яркая молодая женщина в кожаных шортах, позволявших рассмотреть длинные и стройные ноги, короткой кожаной куртке и сапожках на высоченной шпильке. Она улыбнулась ему приветливо, протягивая золотой «Ронсон».
– Вы хотели закурить, – утвердила она. – Прошу. И вообще, майор, вам не кажется, что нам бы уже давно пора познакомиться?
Глава 13
Салон с музыкальным названием «Стокатто» таковым вовсе не являлся, а занимался тем, что предлагал гражданам и гостям столицы моднейшие европейские новинки. Здесь можно было купить все – и шубу, и пуговицы к ней; подобрать перчатки под костюм и костюм под перчатки, и пальто под любимую сумочку. Тото любила это местечко, ибо – редчайший случай – вещи здесь действительно стоили свою запредельную цену, радовали глаз и удовлетворяли даже самому взыскательному вкусу.
Милая молоденькая продавщица, выждав пару минут, пока посетительница оглядится по сторонам, подошла и поздоровалась:
– Я могу вам помочь? Что именно вы бы хотели подобрать?
Обычно Тото не слишком привечала тех, кто вмешивался в ее дела: наряды она привыкла выбирать сама и уж точно не положилась бы на вкус продавца. Однако сегодня ей требовался парадоксальный подход, и она улыбнулась девушке как родной:
– Нечто соответствующее моим планам. Барышня, окажите мне маленькую услугу: как вы себе представляете молодую художницу, у которой должна состояться первая персональная выставка в столице? Выставку обещали посетить некоторые высокопоставленные лица, поэтому художница очень хочет им понравиться. Во всяком случае, разве они будут думать иначе?
– Дайте подумать, – серьезно и важно сказала продавщица. – Я бы предложила что-то современное, но с таким мягким романтическим акцентом. Извините, а художница – это вы? – И, получив утвердительный ответ, подвела Тото к длинному ряду вешалок. – Тогда вот эту длинную трикотажную юбку и вот это… – Она сняла с вешалки длинный, мягкий, немного бесформенный пуловер «домашней» вязки. – Украшения соответствующие. Скажем, кожаные. У нас есть удивительный кожаный замок.
– Да, – признала Татьяна, рассмотрев украшение, – замок на редкость удачный. Вот что: я его беру. А теперь все это унесите, и мы сейчас будем мерить вон то зеленое платье.
– Оно вам пойдет, но оно слишком строгое. Это для торжественного приема. И, – девушка немного замялась, – дорогое.
– Вот именно, – улыбнулась покупательница. – Строгое, дорогое, изысканное.
Девушка не стала больше спорить, тем более что комиссионных с этого наряда заплатят существенно больше, нежели с вязаного пуловера. И бережно разложила перед странной посетительницей, в которой категорически отказывалась признавать художницу (что она, художниц не видела?), облегающее платье густого изумрудного цвета, из тонкого джерси, с крохотными пуговками из настоящего золота по высоким манжетам. Платье сидело на Татьяне как вторая кожа. И проходивший мимо хозяин чуть шею не свернул, залюбовавшись ею.
– Ослепительная женщина, – поделился он с главным менеджером, и оба снова с головой погрузились в свои бумаги.
Затем Тото побывала у окулиста и заказала себе зеленые цветные линзы, чем серьезно удивила беднягу, долго убеждавшего клиентку, что нет смысла ставить зеленые линзы на глаза зеленого цвета. Однако наша героиня могла быть очень убедительной, когда хотела, и, убежденный купюрой опять-таки приятного зеленого цвета, он смирился: любые капризы за ваши деньги.
А еще через полчаса она очутилась в шляпном салоне, хозяйка которого, известная на весь Киев модистка, бросилась к ней с поцелуями.
– Ты настоящая мерзавка! – сообщила она. – Где можно столько пропадать?
– Юленька, – обняла ее Татьяна, – подожди, что ты скажешь, когда узнаешь, с чем я к тебе пожаловала. У меня заказ на завтра.
И она предъявила приятельнице эскиз шляпки.
Юля налила ей огромную кружку кофе, усадила за низенький столик, а сама принялась разглядывать рисунок.
– Знаешь, за что я тебя люблю? – спросила она минуту спустя. – За непоколебимую веру в мой гений. Ты всерьез думаешь, что до завтра я успею соорудить этот шедевр?
– Есть такое слово – должна. Ты комсомолка или где?
– Правильно, – закивала шляпница, – и пулемет снова застрочил. Нет, ты неповторимая женщина. Сколько я тебя знаю, столько ты ставишь невыполнимые задачи.
– Знаю, кому ставлю.
– Сделаю. Но с одним условием. Помнишь? Я – обязательный свидетель триумфа. Где ты его завтра, кстати, планируешь?
– У меня выставка, – пояснила Тото. – Впервые в родимых пенатах, не смогла отвертеться. Вот приглашение, держи.
– Я по твоим рисункам могу читать, как по гадальным картам, – задумчиво сказала Юля. – Каждый раз они значат что-то совсем другое. Я точно знаю, когда ты влюблена, когда печальна, когда тебя обуревают новые идеи. Даже могу не расспрашивать.
– И что на сей раз? – полюбопытствовала Тото.
– Ты была влюблена, но кто-то тебя очень прогневал. И я ему не завидую. Как ты, солнце?
– Киплю, как гейзер. Депрессия у меня, разве не видно?
– Ах, если бы все мои заказчицы впадали в такие депрессии. Ну, показывай свое платье. Ты принесла наряд, под который мы работаем?
Переводя взгляд с рисунка на вещи, модистка возопила:
– И это ты предлагаешь совместить? А что? С твоим умением показывать шляпки… Я тебя обожаю. Ночевать останешься?
– Падаю, но нельзя. Есть еще пару неотложных визитов. Если ты не против, приеду под утро.
– Возьми запасные ключи, – приказала Юля. – Они там, как всегда, на гвоздике. Ох, Тото, как мне это напоминает твою первую свадьбу.
– И не напоминай.
* * *
Первой важной встречей было совещание с Бабуином, проходившее все в том же японском ресторане, полюбившемся обоим.
– Ты сегодня ослепительная красавица, – сказал Павел, нежно целуя ее. – Слушай, может плюнуть на все мои убеждения и принципы относительно того, какая супруга нужна финансовому воротиле, да и жениться на тебе в конце-то концов.
– Пашка, ты еще не нажился в свое удовольствие, не нагулялся. Оно тебе надо? – рассмеялась она, и Бабуин немного загрустил, потому что он шутил, конечно, но в каждой шутке, как известно, всего только доля шутки, а остальное правда.
– У меня две огромные просьбы, – сказала Татьяна.
– Опять специалиста по «жучкам» прислать? – спросил он.
– Не помешало бы. Конечно, тетушки мои крепко помнят тридцать седьмой и ни о чем серьезном под страхом смертной казни не заговорят в квартире, что блестяще продемонстрировала наша последняя беседа, но мне бы еще «глушилку», чтобы не подслушивали на улице.
– Ого, – сказал Бабченко, – серьезные дела пошли. Не вопрос, сделаем.
– Я там покопалась кустарным образом, – призналась Тото, – но лучше перестраховаться перед решающим раундом. Когда он сможет зайти?
– Да хоть завтра. Ты своих предупреди, чтобы впустили. Они его помнят?
– Помнят, у моих тетушек феноменальная память.
– А кто кухню ищет каждый божий день? – возмутился Пашка.
– То кухня, а то – жизнь, – туманно пояснила его собеседница. – И вот еще что. Я, то есть не я, а тетушки, нашли прабабушкин тайник, а в нем вот это. – И, убедившись, что охрана бдит и даже мышь не проскользнет к их столику без высочайшего бабуинского соизволения, выложила перед другом две шкатулки.
– Что это? – спросил Павел.
– Вот это, – она открыла первую и показала три письма, – переписка, точнее крохотный ее фрагмент, молодого короля Франции, Людовика, значившегося в истории под порядковым номером четырнадцать, с одной из моих безумных прабабок. Два письма написал Луи, одно – она, собственноручно.
– Правда, что ли? Не разыгрываешь? – ошалел от новостей Павел.
– Думаю, что правда. А вот это, – и Тото распахнула черепаховый ларец, нажав потайную пружину, – вот это его подношение.
На темно-синем, затканном золотыми лилиями шелке сверкали четыре огромных прозрачных, светящихся изнутри камня цвета ночного неба над Эгейским фиолетовым морем. В густой и опасной глубине таились целые галактики, завораживая наблюдателя, притягивая его взгляд как магнитом, но не это делало камни исключительными. Единственными в своем роде они были потому, что из ультрамариновой бездны стремились к поверхности горячие, золотые восьмилучевые звезды, навсегда заключенные в сверкающей, ледяной тюрьме.
– Ни фига себе! – и Бабуин промокнул вспотевший лоб галстуком. – Это как называется?
– Звездчатые сапфиры.
– Значит, я прав. – Пашка посмотрел на нее совершенно безумными глазами. – Я на выставке де Бирс видел похожие, они мне очень понравились, только малюсенькие по сравнению с этими. Денег стоили чертову прорву. Говорят, крайне редкая штука.
– Вот-вот, – покивала она головой. – А это бесценный гарнитур: кольцо, кулон и серьги. Я почти уверена, что они настоящие, но все-таки мне нужна экспертная оценка. Поможешь?
– Постараюсь, – сказал Бабуин. – Но только их надо будет отвезти ко мне, а уже туда приглашать ювелира, чтобы никто ничего не знал. И ты мне их доверишь?
– С ума сошел, – вынесла приговор Тото. – Приехали. Совсем рехнулся на своей олигархической работе?
– Слушай, – сказал он, – но если кто-нибудь узнает, тебя же…
– Павел, – улыбнулась она, – не бойся, я крепкий орешек. Просто так от меня не избавиться. Да и ушами я не хлопаю, думаешь, не понимаю, что сейчас вокруг делается? Потому и прошу «жучковеда». Да, у меня еще одна новость для тебя – я поговорила с майором. Ребят твоих описала, которых ты время от времени на меня насылаешь в целях безопасности. Так что теперь он сможет сосредоточиться на предмете нашего интереса. Впрочем, я ожидаю, что оный предмет очень скоро проявится в поле моего зрения. С нетерпением жду.
– Ты совершенно безумная женщина, – не то упрекнул, не то восхитился Бабченко. – Я к тебе охрану приставлю.
– И думать не моги. Лучше сделай то, что я тебя прошу. И знаешь, Пашка, что мне в голову пришло?
– Еще нет.
– Майор этот, Николай Варчук, – он очень хороший. Может, тебе нужен толковый специалист, порядочный, в твою службу безопасности?
– Чего это ты вдруг принялась устраивать его судьбу? – заволновался Бабуин, как и все мужчины с трудом переносивший соперников на своей территории.
– Потому что он хороший, – просто объяснила Тото, – я же говорю. Это редкое качество для человека, его нужно ценить.
– Нет вопросов, – пожал плечами Бабченко. – Я подумаю. В принципе, ты права, когда я наводил о нем справки, то подумал, что он достойный мужик. Просто такие, как он, на подобные предложения обычно не соглашаются. Им совесть не позволяет.
– Забери его к себе, Паш, а то пропадет он у себя на службе. Им там нового начальника присылают. Папенькин сынок и сволочь порядочная. А его папу ты должен хорошо знать. Тихомиров.
– Ипат? – изумился Павел.
– Он, родимый.
– Понятно. Ладно, займусь этим вплотную, раз ты так хочешь. А теперь скажи мне, что он пишет?
– Кто? – не поняла Татьяна.
– Людовик – твоей бабушке. Мне же интересно, – пояснил Павел. – Ты что, собираешься скрыть от меня такую историю? Я еще в детстве зачитывался «Виконтом де Бражелоном», а это ведь похлеще будет.
– Господи, что он еще мог ей писать? Что глаза у нее синие, как звезды, что он увидел их и обомлел. И предлагал всего себя в полное ее распоряжение.
– А она? – не отставал Бабуин.
– А она отвечала ему приблизительно то же, что и я тебе всегда говорю: оно вам надо, ваше величество?
– А он?
– Пашка, у тебя просто восхитительный слог, – заявила Тото. – Это не ты случайно скрываешься под псевдонимом Умберто Эко? Нет? Странно. А он прислал ей вот этот драгоценный гарнитур, чтобы украшения напоминали ей об одном отвергнутом короле, который навсегда сохранит в своем сердце ее светлый образ. Эй, Пашка, Пашенька, что случилось?
– Трогательно очень, – смущенно пояснил Бабуин, вытирая струившиеся по лицу слезы.
* * *
– Ну что? – тревожно спросил Сахалтуев, выступавший сегодня в качестве группы поддержки, правда без короткой юбочки и цветных метелочек, но зато с гантелями, которые он отложил в сторону, как только друг и начальник показался на пороге. – Поговорил?
– Не то слово, – выдохнул майор, падая на диван и задирая ноги на спинку. – Ты ужин приготовил?
– Колюня, я с тобой разведусь, – пригрозил капитан, переехавший к товарищу, потому что к нему неожиданно нагрянули любимые родственники из Харькова. Родственникам он наплел с три короба про охоту на таинственного маньяка, держащего в страхе всю область, и соответственно про полную и абсолютную невозможность сопровождать их, родственников, в походах по центральным магазинам и самым дешевым и выгодным супермаркетам.
«Вот так и рождаются кровавые сенсации», – сказал по этому поводу Варчук.
Оба очень устали за день и потому плелись на кухню со скоростью, которая могла обрадовать любую похоронную процессию.
– Давай излагай подробности, – потребовал Юрка, расставляя на столе тарелки и кастрюльки с незатейливым ужином. – И не сиди, как девица на выданье, а хлеб порежь, салфетки достань. Сделай что-нибудь. Принеси пользу в домашних условиях.
– Юрка, тебе жениться надо, – сказал Николай. – И жену шпынять, а не меня. Тебе никто не говорил, что у тебя характер вредный?
– Вот уйду с работы, тогда наплачешься, затоскуешь, но будет поздно, – пригрозил капитан.
– Вместе уйдем, – небрежно заметил Варчук, и на кухне повисла напряженная тишина.
Сахалтуев теперь разрывался от любопытства, не зная, какую историю слушать первой: о встрече со Зглиницкой или об уходе со службы. Не надо быть ясновидящим, чтобы понять, чем вызвано его смятение, и майор, сжалившись, пояснил:
– А это взаимосвязано. Разговор с Татьяной и уход со службы. Вот так, Юрик.
– Не томи, – велел капитан.
– Во-первых и главных, это не я с ней познакомился. А она со мной. Подсела и говорит: «Майор, вам не кажется, что нам бы уже давно пора познакомиться?»
– Правда, что ли? – не поверил своим ушам Сахалтуев.
– Чтоб я сдох.
– Верю.
– Во-вторых, все она о нашей слежке знала. «Срисовала», как первоклассников.
– Позор на наши седины! – ахнул капитан. – Да нет, это невозможно.
– Возможно, невозможно, но привет тебе передала. Упомянув имя, отчество, фамилию и звание. Ни в чем не ошиблась.
– Вот это класс!
– Твоя правда, – охотно согласился Николай и с аппетитом накинулся на макароны, посыпанные сыром. – Юрка, в тебе умирает шеф-повар итальянского ресторана.
– Что дальше было? О чем говорили? Она знает, что кроме нас есть заинтересованные лица?
– Знает. Причем двое из них – ребята того самого Бабченко. Они следят за ее безопасностью, только сдается мне, как бы они ни были хороши, она позаботится о себе лучше. Кстати, о Бабченко. Как-то так вышло, что я рассказал ей о наших служебных неприятностях, в смысле – о Тихомирове. А она спросила, не хотим ли мы поработать в службе безопасности Бабуина. А я сказал, что там, вероятно, нужно продавать свою совесть направо и налево и закрывать глаза на кучу неприглядных вещей. Не говоря уже о том, что и самому быть исполнителем. В общем, как-то так сформулировал.
– Правильно сформулировал, – одобрил Сахалтуев. – Только пафосно очень. И вообще ты, Коленька, дурак. Такие предложения делают раз в сто лет и не повторяют потом. Зачем она вообще заговорила о твоей работе – взятка за молчание, да?
– Нет. Просто потому, что мы с тобой хорошие и пропадем на службе без Бутуза. А что до пафоса, она сказала, что Бабченко очень порядочный, добрый и принципиальный человек и что идти на сговор с совестью придется не чаще, чем обычно. И что он мне скоро сам позвонит. Я думал – это шутка такая, но, когда ехал домой, он действительно сам позвонил, и завтра у меня собеседование, – выдал Варчук на одном дыхании. – И скорее всего я соглашусь.
– Так не бывает, – сказал Сахалтуев, крепко зажмурившись. – Слышишь, ты, Ганс Христиан Андерсен, великий сказочник из сильно зарубежной страны? Так не бывает, я не верю.
– И я не верю. Только она всегда такая, я уже понял, – с ней не бывает, как бывает. Это не всякий выдержит. Кстати, она, оказывается, очень любит Гофмана и Музиля. И Вудхауса; представляешь, как я удивился такому совпадению вкусов? Ты давно встречал молодую женщину, с которой можно было бы поговорить о литературе, но при этом не говорить о Пауло Коэльо или… – И майор безнадежно махнул рукой.
– Я представляю, что вы успели поговорить о работе, о литературе и, наверное, о музыке и живописи. А о Мурзакове успели или как-то не пришлось? – съязвил капитан, понимавший, что в их с Николаем жизни случился переворот, и еще не знавший, как к этому относиться.
– И о Мурзакове успели немного, – сказал Варчук задумчиво. – Только я тебе, Юрик, пока ничего не расскажу. Дело закрыто, и шут с ним. Она мне еще не все объяснила, и я разобраться хочу. Проверить кое-что.
– Ты мне не доверяешь? – возмутился капитан.
– Ладно, только пообещай, что не станешь дрова ломать, – доказательств-то у нас все равно нет; компромата на Скорецкого тоже. Твой Димка ни слова против него не скажет.
– Это таки правда, – не смог не признать Сахалтуев.
– Поэтому все между нами.
– Обижаешь.
– Как-то не по себе. Как там говорилось? Во многая мудрости много печали…
– То есть – кто много знает, скоро состарится, – перевел капитан на удобопонятный язык.
В изложении майора история заняла совсем немного времени: минут десять, с перерывом на торжественное распитие рюмочки коньяку. Он попытался точно, сжато и без эмоций передать другу все, что ему удалось узнать сегодня вечером, и воздержаться при этом от комментариев.
– Конец света, – сказал Сахалтуев, когда Николай замолчал. – Ничего себе, сюжетец для криминального чтива. Но все совпадает.
– Да, – подтвердил Николай, – все совпадает, даже то, что она по определению знать не может.
