Текст книги "Стеклянный ключ"
Автор книги: Виктория Угрюмова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц)
– Вот ерунда! И что теперь делать? Ну, возьмите себе эти цветы и распишитесь за Зглиницких.
– И думать забудьте! – всплеснула руками дама. – Мы не имеем морального права. А кто это так ошибся?
Посыльный явно замялся:
– Нам не говорят, – произнес он после паузы, – я же мелкая сошка – отнеси, принеси. Послушайте, может, вы ей позвоните, чтобы она пришла сюда, или дадите мне ее новый адрес? Так и быть, съезжу, куда надо. А то у меня в практике еще не бывало, чтобы получатель совсем, вот так, начисто, отсутствовал. Знаете, у нас на фирме строго, да и молодых теперь везде берут охотнее. Я бы не хотел давать повода…
Липа назидательно подняла указательный палец:
– Если бы даже знала, то не сказала бы, молодой человек. Вы телевизор смотрите?
Тот оторопело покивал головой.
– А вот ежели смотрите, то должны знать, что в этих тортах вместо начинки часто встречается взрывчатка.
– Какая взрывчатка?!
– Тринитротолуол, – отвечала бдительная телезрительница тоном эксперта.
Посыльный выпучил на нее глазки.
Из-за угла выглянула довольная Капа, придерживая за спиной ничего не понимающего Геночку. Сухонький кулачок она в профилактических целях держала возле его носа.
– А еще весьма возможна пластиковая, – не унималась Олимпиада Болеславовна. – Что стоит вылепить из нее цветочки и разместить вместо марципановых?
– Бабушка! – невоспитанно завопил посыльный. – Какие цветочки? Окститесь!
– На торте, который вы принесли, – холодно поведала Липа, возмущенная столь фамильярным обращением пришельца. – Вы Форсайта давно перечитывали, голубчик? Кроме того, Зглиницкая выехала с большим скандалом и не заплатила гривну семнадцать за свет, гривну семьдесят шесть за уборку помещения и украла мою метелку. Так что ее адрес мы бы и сами не прочь узнать. А вот Матусевичи оказались весьма приличными людьми, хотя папа Матусевич работал в свое время секретарем парткома на каком-то заводе в Виннице, и я не ожидала, что семья, насквозь проникнувшаяся идеями коммунизма…
Посыльный невольно попятился:
– Так Татьяна…
– И не говорите мне о ней, – строго произнесла Олимпиада. – Я вообще не удивлюсь, если это именно она прислала нам торт с пластиковыми цветочками.
Незнакомец в панике ретировался.
– Куда же вы? – крикнула ему вслед старушка. – Вызовите лифт! На лестнице темно и ступеньки скользкие!
Это была настоящая победа, как при Гавгамелах. Враг разгромлен и с позором бежал с поля боя, но дамы торжествовали викторию недолго. Здравый смысл подсказывал им, что следует собирать военный совет. Для придания ему веса и солидности на кухню были приглашены Аркадий Аполлинариевич и расстроенный Геночка, в голове которого никак не умещалась мысль о том, что аристократичная Капитолина Болеславовна – страшно сказать – показывала ему кулак! Такое поведение требовало объяснений. С этого Геночка и начал:
– Олимпиада Болеславовна! Капитолина Болеславовна! Я требую объяснений!
– Он требует! – вскинулись дамы. – Вы это слышали? Тоже мне – Организация освобождения Палестины. Причешите хвост, Тигр Тамила Илана.
Геночка схватился за сердце и привалился к плите. На его беду, плита оказалась горячей, и он от нее с воплем отскочил.
Аркадий Аполлинариевич нервно протер очки и молвил:
– Я слышал только последний лихой пассаж про долг в пару гривен, но, воля ваша, я в принципе солидарен с Геночкой. Что это вы так разошлись, голубушка? Цветы вот не взяли, голову заморочили человеку, а он при исполнении, между прочим.
– Мужчины, – вынесла приговор Липа, – что с них возьмешь? Ваш удел – революции и войны, а интриги всегда плели мы, Клеопатры и Помпадуры. Нет, как вы могли поверить, что наша Тэтэ даст этот адрес совершенно чужому ей человеку? Совершенно…
– Почему чужому? – изумился Геночка.
– Вы даже не посмотрели, что он принес гвоздики, – укорила его Капитолина. – Единственные цветы, которые Тэтэ не любит. И торт был двухъярусный, моветон какой-то, как на мещанской свадьбе.
– Ничего не понимаю, – признался Геночка.
– Кто бы сомневался, – пропела Олимпиада. – Поэтому мы вас и изолировали.
Капа сжалилась над несчастными:
– Если мужчина не знает, что Тэтэ не любит цветы и эти торты, то адреса он от нее не получит. Кроме того, когда это они являлись не сами, а посредством наемной рабочей силы?
– Может, безногий какой-нибудь? Или паралитик? – предположил мягкосердечный Аркадий Аполлинариевич.
Геночка, подскакивая от возбуждения, как резиновый мячик, вставил веское, хоть и невразумительное, слово, пользуясь поддержкой Аркадия Аполлинариевича:
– Да! Объясните! И вот – всё! Про метелку! Какая метелка, боже ты мой?! И кто такие Матусевичи?
Дамы поглядели на него с нездешней укоризной.
– Мы вам сто раз рассказывали, – вздохнула Капа, всем своим видом давая понять, что она не обольщается насчет умственных способностей молодого соседа. – В сорок четвертом году сюда вселили какую-то большую шишку из СМЕРШа, а через две недели его расстреляли. Ну а пуговка звонка с картоночкой осталась…
– И вообще, – добавила Липа, – ему не цветы было нужно передать, а узнать Таточкин адрес. Видели, как насторожился?
Аркадий Аполлинариевич сделал многозначительное лицо:
– Так вы думаете, все еще продолжается…
– Не хотелось бы, – пожала плечами Олимпиада Болеславовна, – но лучше перестраховаться. Он был крайне упорен, просто-таки маниакально. И мы никогда не получали известий о его смерти. Сейчас так ответственно не работают. Ну а если мы преувеличили опасность, и то был простой посыльный с безвкусным подношением от случайного воздыхателя – что ж. В крайнем случае, спишем на мой склероз. Скажем, что я не только забываю, где у нас кухня, но и кто мои соседи.
И она несколько раз подпрыгнула на одной ножке.
Геночка закатил глаза к потолку.
* * *
Обстановку в квартире он почти полностью поменял после полугода знакомства с Татьяной. Прежде все как-то руки не доходили обустроить себе кабинет и библиотеку, но с ее появлением оказалось немыслимым обходиться без этих жизненно важных вещей. Она обожала читать, и дом без книг называла гостиницей. Поразмыслив, Саша пришел к выводу, что она не так уж и не права.
Он легко избавился от остромодных обоев и ковровых покрытий и с удовольствием наблюдал, как его прежде безликая обитель постепенно заполняется осмысленными предметами: картинами, старинными безделушками, драгоценными толстыми фолиантами, старыми пластинками, новыми компакт-дисками и невероятным количеством фильмов и компьютерных игр. Если бы прежде кто-то вознамерился так серьезно вмешаться в его холостяцкий быт, Говоров отреагировал бы немедленно и резко. Теперь же он сетовал только на то, что Тото мало уделяет внимания ему и их совместному дому. Больше всего его огорчало то, что за три года знакомства она так и не стала считать этот дом своим, как он ни настаивал.
Спальню он обустраивал тоже для нее. Теперь это была уютная комната, отделанная в мягких пастельных тонах; с широкой постелью, застланной нежным шелковым бельем. В изголовье, на стене, висел огромный шелковый японский ковер – старинной работы, небесно-голубой, весь затканный серебряными журавлями и цветами сливы. Светлые акварели в тонких рамочках из серебристой ольхи изображали гору Фудзи на рассвете и на закате; весеннее цветение сакуры и какой-то холодный залив, с неприветливым серым небом и торчащими из воды камнями. Японские же вазы тончайшего фарфора стояли на низеньком столике, и сегодня утром он торжественно поставил в них букеты белых лилий. Ему нравилось баловать свою королеву, и он уже предвкушал, как она откроет глаза, увидит цветы и лучезарно улыбнется ему.
Татьяна всегда улыбалась, проснувшись. Говоров никогда не видел ее по утрам в плохом настроении. Строго говоря, он вообще крайне редко видел ее не в духе. И это тоже его немного пугало: он предпочел бы, чтобы она более открыто выражала свои эмоции. За три года он никогда не слышал, чтобы она повысила голос. Ему приходилось соответствовать, что не всегда было легко, зато приносило свои плоды.
Вчерашний поход в театр оказался гораздо более приятным событием, чем он смел надеяться.
Во-первых, порадовал сам спектакль. Во-вторых, в фойе, во время антракта он имел короткую, но очень благоприятную беседу с человеком, от которого на шестьдесят процентов зависел успех нового проекта Говорова, обещавший принести большую прибыль и упрочить его позиции в бизнесе.
Результатом беседы он, конечно же, был обязан своей прекрасной спутнице. Татьяна настолько очаровала дундуковатого обычно Евгения Васильевича Стрельникова – успешного политика, магната, жесткого, неприязненного в быту мужика и отчаянного матерщинника, – что тот размяк, недопустимо расслабился, повел светскую беседу, принялся угощать ее и Говорова шампанским и даже пригласил в свою ложу. Что само по себе было огромной победой.
Как обычно, Тото смогла всех потрясти. Дело в том, что крайне влиятельный ныне политик и бизнесмен, Евгений Васильевич в прошлом работал в известном на весь мир конструкторском бюро и до сих пор страстно любил вертолеты, разработке которых посвятил свою молодость и зрелые годы.
И, конечно же, он был крайне удивлен, когда выяснилось, что очаровательная спутница Говорова не понаслышке знает о винтокрылых машинах. Она с восторгом поддержала случайно всплывшую тему, поведала собеседнику несколько любопытных и малоизвестных фактов, вроде того что в Афганистане среди вертолетчиков огромной популярностью пользовалась книга Вавилова с картой тамошних ущелий, ибо другой достоверной карты в их распоряжении долгое время не было. И потому их жены в Союзе с ног сбивались в поисках драгоценного раритета, а издатели только диву давались, с чего бы это в обществе возник такой интерес к опальному академику.
Стрельников хохотал, умилялся и таял на глазах, как Снегурочка у костра. Сам Говоров в два счета запутался во всех этих «летающих бананах» и «летающих вагонах», «морских рыцарях», «морских эльфах» и «морских жеребцах», но это уже не имело ровным счетом никакого значения. Целуя Татьяне на прощание руку – ситуация, в которой достойный Евгений Васильевич бывал замечен крайне редко, чтоб не сказать – никогда, – он искренне и радушно пригласил «молодежь» к себе на дачу, пообещав Александру, что они подробно и обстоятельно обсудят его новый проект, на который заведомо уже дано «добро».
– Ты приносишь мне удачу, – сказал Саша, когда они возвращались домой. – Ты хоть понимаешь, какого монстра сегодня укротила?
– Милейший человек, – безмятежно откликнулась Тото. – Что вы его все так демонизируете?
– Да, кстати, по поводу демонов – меня все же обуял сегодня демон ревности.
– Не демон, – лукаво улыбнулась она, – а так себе, чертенок детского возраста. Ты же и сам видишь, что никакой причины нет – он меня не терпит.
– Это только вначале. Бьюсь об заклад, скоро ты принесешь его голову на серебряном блюде, как очередной трофей.
Речь шла о новом Татьянином начальнике – Сергее Колганове. Говоров знал его, правда шапочно: встречались несколько раз на светских раутах и, помнится, как-то говорили не то о погоде, не то о сигарах. Зачем Тото понадобилось у него работать – этого Саша понять не мог, но по опыту знал, что допытываться бесполезно. Врать она не станет, но и всех подробностей не откроет. Александр честно соблюдал давние договоренности: доверял и ждал; придет время, Тото сама все расскажет и объяснит. Его порадовало одно: никакой взаимной симпатии он между ними не почувствовал. К тому же Сергей был со спутницей – молоденькой, хорошенькой, общительной и – никакой. Но это уже проблема самого Колганова и ничья более.
Был, правда, один миг, когда, увидев Татьяну во всем блеске и великолепии ее вечернего туалета – ослепительную, улыбающуюся – да еще в компании Говорова и всесильного Евгения Стрельникова, Сергей ошалел. Брови его взлетели вверх, зрачки расширились, но он быстро взял себя в руки. Разговаривал предельно вежливо и предельно коротко. Беседа не состоялась, о чем никто из присутствующих не сожалел.
– Что тебе нужно в его убогой конторе? – не удержался Говоров, вспомнив девушку, с которой Колганов появился в обществе. – Это же просто басня какая-то про жемчужину в навозной куче.
– Машка попросила помочь. Не бери в голову, ничего серьезного. А если что-то серьезное возникнет, то я обязательно тебе все расскажу. Уверяю тебя, мне его контора нравится еще меньше, чем тебе, – я же там побывала.
– Ну, если Машка, тогда конечно… – неохотно протянул он.
Его коллеги и друзья обычно жаловались на то, что жены просто допекли их рассказами о своих бесчисленных приятельницах, до которых им, нормальным мужикам, нет никакого дела; об их болезнях, душевных переживаниях, детях, мужьях и любовниках. А он никому не мог признаться, что желал бы больше знать Татьяниных подруг. Но оказалось, что никаких подруг в помине нет, – есть одна Машка, и этим весь список исчерпывается. Впрочем, и этой, единственной в своем роде, Тото ему голову никогда не морочила, в дом ее не тащила, денег и одолжений для нее не просила. Встречались они втроем редко – на следующий день после Нового года, на Машкин день рождения и иногда без всякого повода, под настроение. Чаще всего Александр сам напрашивался третьим в их компанию – побродить по городу, посидеть в уютном ресторанчике. С барышнями было весело и интересно, и он отдыхал душой, слушая их милый щебет.
Теперь он вспоминал в подробностях вчерашний день, варил ароматный йеменский кофе, который Тото предпочитала всем остальным, и думал, как решить главную проблему. Немыслимо было и мечтать заполучить приглашение от Стрельникова; но еще немыслимее затащить Татьяну в гости к кому-то, да еще и с ночевкой. Она не любила шумных компаний и надокучливых знакомых. Единственное, на что рассчитывал Саша, – кажется, Евгений Васильевич понравился его любимой. А учитывая, сколько сил он вложил в новый проект и как Тото поддерживала его в этом начинании, она должна согласиться на столь важную поездку.
«Даже посоветоваться не с кем, – думал Говоров, колдуя над утренним напитком. – Никто не поверит, что бывают в жизни и такие проблемы».
Нет, один раз он таки посоветовался с давним, школьным еще приятелем, и тот надоумил его обратиться в детективное агентство, чтобы походили за Татьяной, выяснили, что к чему, откуда такие странности. Всяко бывает – может, она иностранный шпион. А может, в дурдоме летние каникулы. Случилось это в самом начале их знакомства, и подозрительный Говоров ничего предосудительного в таком совете не усмотрел и охотно ему последовал.
Частный детектив, присоветованный тем же другом «как бывший сотрудник конторы, и вообще клевый специалист; то, что тебе надо», следовал за Тото тенью, по пятам, в течение трех недель. Затем Александру надоело читать однообразные доклады и рассматривать фотографии, на которых Татьяна пишет картины на натуре, пьет кофе и ест пирожные, гуляет по парку и купается в Днепре. Точнее, фотографии ему нравились, как и лицо, на них запечатленное, но он предпочитал делать их самостоятельно. Говоров поблагодарил детектива, расплатился с ним и впоследствии вспоминал об этом эпизоде крайне редко и с вполне понятным смущением.
Знал бы он, с каким смущением вспоминал эти три недели сам детектив: он был уверен, пусть и неприятно признаваться в подобных вещах даже себе самому, что «объект» «срисовал» его в первый же день. Он это спинным мозгом чувствовал, но подобную информацию к делу не подошьешь, тем более что ничего, кроме вреда его репутации, она не принесла бы. И поскольку никаких странных знакомых и подозрительных действий «объекта» он в процессе наблюдения не обнаружил, то и о своих домыслах никого не оповестил. Служба у него была не пыльная, платили хорошо, и терять ее из-за любовницы какого-то бизнесмена ему совершенно не улыбалось.
А Татьяна тоже никогда не говорила с Сашей об этом инциденте. В конечном итоге она вполне могла посмотреть на ситуацию с его точки зрения: солидный человек, заводя серьезные отношения с женщиной, просто обязан подстраховаться, столкнувшись с необычным поведением. Другое дело, что толковые детективы перевелись; но это уже не ее проблемы.
* * *
Когда он внес в спальню поднос с кофейником, сливочником и крохотной японской чашечкой, привезенной им на прошлый день рождения Тото из Лондона, она уже встала. И Александр пожалел, что не застал сам момент пробуждения: он обожал целовать ее еще теплую со сна, разомлевшую. По утрам от ее волос пахло вчерашними духами, запах был тонкий и пряный – больше он нигде такого не слышал. И иногда, среди дня, почуяв оттенок этого аромата, он вздрагивал и напрягался, забывая обо всем на свете и мечтая только вернуться домой, найти ее там и обнять…
Тото общалась с рыбом – толстым, избалованным золотым карасиком, который в одиночку занимал шарообразный аквариум с затонувшим храмом, тихо светившийся в полумраке спальни хризолитовым нежным светом.
– Доброе утро, милый, – сказала она негромко. – О, и кофе готов. Ты мое чудо ненаглядное…
Говоров пристроил поднос на столик, под белыми лилиями, и решительно двинулся к ней. Она стояла возле постели, волосы рассыпались по плечам, щеки были розовыми, кожа свежей, глаза сияли. Тончайший шелк пеньюара цвета топленого молока не столько скрывал, сколько обрисовывал упругую, безупречной формы грудь с темными ягодами сосков.
Александр знал многих женщин и многих, к сожалению, видел сразу после пробуждения. Только юные красавицы выглядели по утрам столь свежими и желанными.
– Ты вчера была настоящей королевой.
– Главное, чтобы тебе нравилось.
– А сейчас ты, как языческая богиня.
– Льстец, – сказала она, обнимая его за шею. – Ты не опоздаешь на важную встречу?
– Самая важная встреча у меня уже началась.
– Что от меня требуется? – потерлась она носом о его плечо. – Рассказывай. Можно, я глотну кофе?
И он в очередной раз поразился ее способности различать тончайшие нюансы его голоса и слов. Сию минуту он не только искренне восхищался ею, но и издалека подбирался к неприятной теме. И она это знала. Говоров уже выучил за несколько лет, что в таких случаях нет смысла отпираться, а лучше сразу решить вопрос.
– Тото, ты помнишь, что нас пригласил Стрельников?
– Нужно ехать? – грустно спросила она. – Это обязательно?
– Ради меня, солнышко. – Его руки скользнули в вырез пеньюара. – Мне так нужно, чтобы этот старый хрыч поддержал нас. Ну, хотя бы не ставил палки в колеса. Вчерашний грандиозный успех надо бы развить и укрепить.
– Убедил, – промурлыкала Татьяна, опускаясь на кровать.
Он хотел лечь рядом, но она удержала его на месте, заставив стоять. Ее губы скользили по гладкому, подтянутому его животу, опускаясь все ниже и ниже. В голове у Говорова помутилось, он знал, что будет дальше, и знал, что эту сладкую пытку не сможет выдержать никогда.
В свое время он совершенно по иным причинам приказал сделать стены в новой квартире звуконепроницаемыми, желая наслаждаться отдыхом и не зависеть от соседей. И на ремонтные работы в свое время не поскупился. Теперь же всякий раз хвалил себя за предусмотрительность: его крики и стоны сделали бы достойную кассу любому эротическому фильму.
Она ласкала его изощренно и вместе с тем так нежно, как никто другой до нее. Говоров потому еще был так привязан к этой женщине, что она действительно делала только то, что хотела, – в любой сфере жизни. Но если хотела, то никаких запретов для нее не существовало.
Потом они все-таки перебрались на кухню, чтобы спокойно выпить по чашечке кофе. Точнее, кофе пил Говоров. Татьяна в таких случаях позволяла себе шампанское или коньяк, в зависимости от настроения, и в ее исполнении этот бокал утром выглядел элегантно и уместно, хотя, вобщем-то, Александр не понимал людей, принимающих спиртное до полудня. Он восхищался ее умением пить наравне с огромными здоровыми мужиками и не пьянеть.
– Вообще-то мне стоило бы сегодня попасть в офис, – произнес Саша тающим голосом. Мысли его были далеко – он все еще вспоминал гладкость и мягкость ее кожи и теплое прикосновение нежных губ к самым сокровенным местам его тела. – Надо бы, вероятно. Дел много накопилось. Не то чтобы очень важных, но…
– И у меня куча дел. Я ведь тоже на работе с сегодняшнего дня, – мягко напомнила она.
– А давай ты уволишься?
– Не могу. Хотя уже хочу.
Странное существо – человек: Говоров думал только о ней и в то же время уловил дополнительную мысль, не покидавшую его целое утро, – нужно бы купить несколько пижам с такими штанами, свободными и чтобы легко снимались.
– Ну вот, – сказала она, смакуя шампанское и коротко взглядывая на часы. – Еще немного, и у меня есть все шансы опоздать.
– Миледи, ваш личный шофер домчит вас, куда скажете…
– Со скоростью элегически настроенного эублефара.
Александру полагалось обидеться хотя бы для проформы, но, как водится, его внимание переключилось на незнакомое слово.
– Это еще кто?
– Эублефар? Бархатистая ящерка в голубых пятнах, с кошачьими глазками. Очень деликатная и осторожная.
– Понятно.
– Сашенька, – попросила она, – будь другом, сними мои трусики со шкафа. Заметь, я не прошу тебя больше их туда не забрасывать. Хотя смысл этого действа от меня все равно ускользает.
На его лице отразилась работа мысли. Мысль была одна, но гениальная: если трусики на шкафу, то на ней их точно нет.
– Дорогой, – расхохоталась Тото, заметив лихорадочный блеск его глаз, – тебе не шестнадцать лет! Что это за гормональный взрыв?
– Мы не виделись почти неделю.
– Ты же собирался на работу.
– На какую работу? – искренне удивился он.
* * *
– Ну что, – сказал Сахалтуев вместо приветствия, тяжело вваливаясь в кабинет. – Я на бровях, и при этом ни в одном глазу. Справедливо ли это?
– Жив? – уточнил Варчук.
– Не уверен, господин майор.
– Артемка как?
– Горд и счастлив. Первая неделя работы – и уже задержание! Герой дня. Хотя парень держался молодцом, негде правды деть. Не растерялся, не скис. То есть не могу сказать, что без него бы не управились, но крещение огнем он все-таки прошел.
– Не огнем, а газом, – поправил въедливый майор, которому уже успели вкратце доложить о том, что подозреваемый в разбойном нападении, нанесении тяжких телесных повреждений и попытке изнасилования гражданин Глазьев сперва отстреливался из газового пистолета по всем правилам американских боевиков, а потом пошел врукопашную, размахивая здоровенным мясницким ножом. Гражданин находился в состоянии тяжелого наркотического опьянения, а потому был по-настоящему опасен. Ни договориться с ним, ни запугать, ни увещевать его не получалось.
«Дурак, – зло подумал Барчук про задержанного. – Семнадцать лет идиоту, и что теперь? Главное, он даже не вспомнит этих потерпевших. И ради чего? Ради барахлишка этого несчастного? Нет, в мое время преступники были в большинстве своем адекватными».
Его мама всегда говорила, что старость начинается тогда, когда человек принимается вспоминать, что было в «его время». Николай еще не считал, что стареет, но времена действительно очень сильно изменились.
– Кофе дашь? – спросил Юрка. – С шоколадкой? У тебя в нижнем ящике стола, под журналом, припрятана. Прошу честную половину, я же не вымогатель какой-то. – Он упал на стул, бессильно свесив руки вдоль тела. – И кто выдумал все эти сказки о том, что наркоманы приторможенные? Знаешь, как он бегает? Как олимпийский чемпион Валера Борзов в погоне за золотой медалью. Я так не могу, я старенький уже, больной. Раны к дождю ноют.
Майор сердито уставился на него, но не возразил. Раны у Сахалтуева действительно были. Одна огнестрельная, вторая – колотая, едва не стоившая ему жизни.
– Сам ты ноешь, как старая рана к дождю, – укорил он. – Шоколадку вот вычислил. Как, спрашивается?
– Посредством четко проведенных оперативных мероприятий, – поведал Юрка.
– Насобачился.
– А с кем я дружбу водю добрые десять лет?
– Вожу.
– Это у аристократов – вожу. А при том количестве водяры, которые мы с тобой на пару осилили, – водю. И не спорь со мной, филолог хренов.
– Устал я, – неожиданно тихо, бесцветным каким-то голосом признался майор. И Юрка подумал, что действительно устал его дружище – вон какие синяки под глазами, веки воспалены, угол рта дергается.
– Бутуз заел? – спросил он наугад.
– Заел, – не стал отнекиваться Барчук. – Дело требует. Сдавать, закрывать, да хоть спалить его в топке паровоза. А я, ты же знаешь, как этого не люблю. Меня просто коробит всего.
– Да, – согласился Сахалтуев, принимая из рук друга драгоценную кружку со знаменитой на весь райотдел кваквой и честно выделенную половину шоколадки. – Нелегко плавать в соляной кислоте. А у меня, кстати, новости есть по нашему убиенному. Еще утром были, просто из-за этого отморозка малолетнего забыл сказать. Звонили мне.
– Мне тоже, – угрюмо сообщил Барчук. – Чего ж я такой злой. Тут Данила уже не просто приказывает, а как змей подколодный шипит, чтобы я избавлялся поскорее от нашего Мурзика, и буквально через десять минут звонок.
– От кого? – полюбопытствовал Сахалтуев.
– От некоего Кочубея Петра Федоровича, почти что коллеги.
– Интересно, он не правнук тому Кочубею, который «богат и славен»? – проявил капитан недюжинные знания школьной литературной программы.
– Не исключено. Фамилия редкая, и почти все они как-то между собой связаны. Тебе тоже он звонил?
– В том-то и дело, что нет. Объявился мой старинный друг и однокашник – Димка Кащенко. Помнишь, я тебе о нем рассказывал? Кащей, он же Дурдом. Золотой человечище! Вот такой парень! Мы сто лет не виделись – и вдруг, на тебе, нашли время и место, чтобы пообщаться. Судя по всему, его очень интересует Мурзик, и он настоятельно просил встретиться поскорее.
– С чего бы это такая поспешность?
– Ему послезавтра возвращаться на службу – далеко за пределы нашей Родины.
– В чем дело? Совмести приятное с полезным. Повидай друга, это дело святое. Заодно и послушай, что он расскажет. А я, несчастный, пойду щебетать о покойниках с коллегой из ведомства. Он, кажется, на пенсии уже, но гонору, гонору! Ух, как мне это все надоело. Вот смыться бы на пару недель на Багамы!
– Почему на Багамы? – удивился Сахалтуев.
– Говорят, там красиво. Могу я хотя бы помечтать о чем-нибудь красивом?
– Мечтай об отдыхе в деревне Старые Брыкули на речке Кривульке – как-то естественнее звучит из твоих уст.
– Ты просто зловредный приспешник социалистического реализма, – наставил Варчук на друга обвиняющий палец. – Брысь, с глаз долой!
– И из сердца вон, – хрюкнул Юрка, торопливо дохлебывая кофе. – А с бумажками не возись, я завтра сам все напишу.
– Кто бы сомневался?
– Тебе нужно познакомиться с приличной женщиной.
– Это еще зачем?
– Чтобы ты влюбился и под воздействием высокого светлого чувства смягчился и облагородился. А то с тобой совершенно невозможно разговаривать! – И Сахалтуев с хохотом вылетел за дверь.
– Ну да, – вслед ему бросил майор, – чувства. Держи карман шире. Все они стервы, одна другой краше.
* * *
Строго говоря, доблестный майор не был так уж не прав. Во всяком случае, Татьяна охотно бы согласилась с его мнением о женщинах. Просто она считала оное мнение роскошным комплиментом. Стерва, в ее понимании, была женщина не столько вредная, сколько неукротимая. Такая себе ведьма и по профессии, и по призванию.
Она выскочила из машины перед офисом Сергея минут за пять до начала рабочего дня. Тото собиралась еще осмотреться на новом месте и сделать пару звонков, так что к дверям летела, не разбирая дороги. И неожиданно уперлась вот что-то необъятное, большое и сопящее. Подняв голову, она обнаружила, что дорогу ей заступает «горилла» в шикарном костюме, с букетом цветов и бутылкой вина.
«Горилла» походила на боксера – прижатые к черепу уши, нос, буквально размазанный по лицу блином. Прическа как таковая отсутствовала, крохотные глазки буравили женщину, которая выглядела на его фоне просто Дюймовочкой возле Кинг-Конга. Очевидно, процесс опознания наконец завершился, и Кинг-Конг исполнил великолепную голливудскую улыбку, тянувшую на «Оскар».
– Добрый день!
– Вам повезло! – не выдержала Татьяна, вспомнив коронную фразу уличных коммивояжеров.
– Нет, что вы! – испугался он.
– Неужели не повезло?
– Ну что вы… – «Горилла» обиженно посмотрела на вредную барышню и строго предупредила: – Я начну сначала.
– Конечно, конечно, – едва сдерживая смех, произнесла Татьяна, которая уже догадывалась, что это за подарок судьбы. – Простите, что перебила.
Кинг-Конг нервно поправил галстук, который давил ему не столько бычью шею, сколько душу, и затараторил так, будто сперва долго и упорно учил этот текст перед зеркалом, а потом сдавал перед придирчивой комиссией:
– Татьяна Леонтьевна! Добрый день! Павел Леонидович передает свои поздравления в связи с первым рабочим днем на новом месте и извинения, что не поздравил лично: он улетел вчера вечером в Штаты. Если у вас есть какие-то просьбы или пожелания, то вы можете изложить их мне для немедленного исполнения. Или, как всегда, звонить шефу на мобильный.
– Огромное спасибо, – искренне поблагодарила она, рассматривая бутылку. – «Усахелаури». Ради одного этого стоило выходить на работу. Спасибо большое за хлопоты, мне ничего не нужно. Скажите Павлу Леонидовичу, что я тронута его вниманием и очень рада, что он меня не забывает. Я обязательно с ним созвонюсь.
Посланец вздохнул с облегчением и раскланялся.
– Прелестные цветы, Татьяна Леонтьевна, – произнес у нее за спиной голос Колганова. – У кого это такой отменный вкус?
Она обернулась. Сергей провожал выразительным взглядом «гориллу», усаживающуюся за руль черного джипа «мерседес».
– У Бабченко, – не стала скрывать она.
– О, вот оно что. Да, хотел сказать, что вчера вы были просто неотразимы.
– Сейчас вы об этом забудете, ибо я сразу начну неприятный разговор. Мне нужно от десяти до двадцати минут вашего времени.
– Хоть час, – галантно отвечал Колганов, приходя в себя. – Сегодня у меня нет неотложных встреч.
Он открыл свой кабинет и остановился на пороге, пропуская ее вперед. Секретарша вымученно улыбнулась новой сотруднице.
– Оксана, – приказал Сергей, – прими у Татьяны Леонтьевны букет и вино, поставь цветы в вазу и все отнеси к ней в кабинет. А потом свари нам по чашечке кофе.
– Это плохо, – сказала Тото, усаживаясь возле начальственного стола.
– Что плохо? – встревожился Колганов.
– То и плохо, что нет неотложных встреч. С этим надо немедленно что-то делать. Но это второй вопрос, который я намерена с вами обсудить. Первый гораздо важнее и звучит так: кто в нашей фирме персона «нон грата», а кто нет?
– Простите?
– Работают ли у нас те, кто пришел по протекции, кого страшно обидеть, кого устроил лучший друг или еще как-нибудь? – терпеливо пояснила Татьяна. – Разрешаю вам, шеф, очень выразительно при этом на меня посмотреть. И даже эдакое многозначительное «гхм» будет вполне уместно.
